Всю дорогу, пока мы шли до площади, Минь Хо хранил молчание, но взгляд его, казалось, проникал под оболочку моего мозга. Мне было жутко, и я молил Бога, чтобы мы не встретили их.
Проходя мимо «Америкэн экспресс», я зашел внутрь, однако мой знакомый сказал, что мистер Уэйн-Тернер еще не появлялся. Минь Хо не отступал от меня ни на шаг. Я ответил, что сейчас пришел по другому поводу – в конце дня на мое имя должны поступить деньги из Гонконга, и я бы хотел, чтобы мне позвонили в отель.
Немного погодя мы уже сидели в кафе на площади, и я заказал чашку чая. Минь Хо расслабился и снова повторил, что сегодня они обязательно появятся, но я сделал вид, что не слышу.
– Мне нужно немного денег, – твердо сказал я.
– Зачем?
– Купить себе пару штанов, если не возражаете. Я не прошу об одолжении, потому что верну сразу же, как только получу перевод.
– Чуть позже сходим вместе, – ответил он с улыбкой. Думаю, на этот раз – поверил. А я придумывал варианты, как оторваться от него, чтобы позвонить своему другу-полицейскому. Гнев уступил место здравому смыслу. Как-то раз Минь Хо порекомендовал мне воспринимать все хладнокровно. Что ж, последую его совету. Теперь он что-то говорил насчет ночного шоу, что, мол, можно совместить приятное с полезным, но я не слушал, а думал о своем.
42
– Неплохо, – сказал Клэй, наслаждаясь коньяком. Это была уже третья порция «Фундадора». Они сидели в баре Фернандо, разглядывая главную улицу города. Итальянский граф на противоположной стороне только что закончил долгую трескучую речь, главная мысль которой сводилась к тому, что в мире нет должной дисциплины. А вот фашисты знают, как навести порядок. Граф произнес эти слова и умолк, потому что жене наконец удалось затащить его внутрь здания. Он едва держался на ногах и спотыкался на каждом шагу.
– Горбатого могила исправит, – произнес англичанин за соседним столиком. – Мало их поколотили в сорок пятом.
– Полагаю, вы правы, – откликнулся Клэй.
– Конечно же, прав, – вступила в разговор Бернадетт. – Фашисты ничему не способны научиться.
– Откуда вы? – спросил англичанин.
– Из Нового Света.
– И что же вас сюда занесло? У вас же есть и Калифорния, и Флорида, да и Гавайи под боком, черт побери. – Я канадец. Жил одно время в Швейцарии. К тому же нам пришла мысль взглянуть на Испанию, прежде чем возвращаться в Ванкувер.
– У вас есть работа? – продолжал англичанин допрашивать Клэя.
– Больше нет, – ответила Бернадетт внезапно осипшим голосом, и Клэй в смущении отвернулся. Англичанин пристально посмотрел на молодую женщину. Загар необычайно красил ее, в своем белом хлопковом платье она была просто восхитительна. Не в силах оторвать от нее глаз, официант все время вился вокруг них, расплескивая пиво на сидевших поблизости. Он постоянно подливал в бокал Клэя, пока Бернадетт не остановила не в меру услужливого парня.
Сделав небольшой глоток чаю со льдом, она взглянула на Клэя. Ничего не скажешь, привлекательный мужчина, подумалось ей, но в последнее время стал много пить – раньше за ним такого не водилось. Тяжелый дух перегара вызывал у нее отвращение, напоминая о борделе на сайгонской улочке: белые тела, блевотина, пожар…
Но ведь здесь все – другое. Когда же наконец она перестанет себя мучить? Прохожие обращали внимание на хорошенькую женщину, тыкали в ее сторону пальцами, а некоторые – даже фотографировали. Бернадетт казалось, что ее посадили в клетку. Она думала, что так откровенно на нее не глазели даже в Париже. Европейцы считают нас существами низшей расы, сказал ей когда-то давным-давно Минь Хо, но тогда она лишь посмеялась над его словами. Вот почему мы должны сражаться за независимость, настаивал он. Должно быть, ему удалось меня убедить, подумала Бернадетт, если я не раздумывая последовала за ним во Вьетнам. Но не только из-за Минь Хо она оставила Париж, были и другие причины.
– Почему все таращатся на меня? – прошептала она Клэю.
– Потому что завидуют.
Женщины вокруг были одеты сногсшибательно. Может, и ей стоит пройтись по магазинам? Бернадетт слегка знобило, наверное, она слишком долго пробыла на солнце. Сейчас, пожалуй, самое время вернуться в отель. Клэй согласился. В последнее время он соглашался со всем, даже в тех случаях, когда ей хотелось, чтобы он проявил строптивость. Господи, Бернадетт, до чего же ты несносная, все тебе не так, сказала она сама себе. На улице играла музыка, и казалось, Клэй находится в хорошем расположении духа. Официанты и некоторые местные жители уже называли его по имени. Он все болтал с англичанином. К этому невозможно было приревновать, но она все равно ревновала. Нет, не ревновала, а просто боялась, что, получше приглядевшись, Клэй поймет, что ей невозможно угодить, поскольку она сама не знает, чего хочет. Потому что она напугана, потому что никому не приносит добра. Она грешна, отец ее – грешник, а мать – шлюха. Господь же заставляет детей платить за грехи родителей.
Клэй был предельно внимателен – следил, чтобы ее бокал был полон, а на плетеном стуле лежала подушка. Научится ли она когда-нибудь с благодарностью принимать знаки его внимания?
Женщины глазели на нее еще больше, чем мужчины. Наверное, думали, что она – его любовница. Клэй и Бернадетт определенно не производили впечатления супружеской пары, так чему же удивляться? Она действительно была его любовницей.
Бернадетт не любила думать о себе, как о любовнице или обманщице. Как о той, которая крадет время, принадлежащее семье. Такие, как она, продажны, жены ненавидят таких, и Бернадетт отчетливо читала это в женских взорах. Да нет же, хотелось прокричать ей, у него сейчас нет никого, кроме меня. Мы вместе не из-за денег – нас объединяют страх, воспоминания о мучительном детстве и опасное путешествие в никуда.
Любила ли она его? Бернадетт часто задавала себе этот вопрос. Нет, не любила, когда он выглядел счастливым, беззаботным и независимым. Очень скоро, пропустив еще несколько порций коньяку, он станет пьяным, слюнявым и болтливым. Она взяла его стакан и вылила содержимое в горшочек с геранью. Он не заметил, поскольку был полностью погружен в беседу с англичанином о парусных судах.
Англичанин сказал, что у него есть яхта, которая стоит сейчас в порту. Не хочет ли Клэй прогуляться по морю? А как посмотрит на эту идею леди? Возможно, ей понравится. Ясное дело, понравится, заверил Клэй. Она и сама – опытный яхтсмен, добавил он с гордостью. Почему мужчины всегда хвастают? – мысленно спросила себя Бернадетт.
– Давайте как-нибудь совершим такую вылазку, – предложил Клэй, взглянув на нее.
– С удовольствием, – отозвалась она.
– Вот и отлично, – сказал Клэй таким тоном, будто она была его собственностью.
Подошел официант, и Бернадетт заказала два кофе.
Вот такой и должна быть жизнь, подумалось Клэю. Никаких тебе завтра, сегодня, начальства с его приказами. И никому до тебя нет абсолютно никакого дела. Интересно, а что обо всем этом подумала бы Мардж? Он выпил кофе и расплатился. Бернадетт встала, он поднялся вслед за ней. Ах, с каким удовольствием он бы еще побыл здесь, но ей не нравилось засиживаться допоздна.
Глубокой ночью зазвонил телефон.
– Поздновато работаете, – говоривший не представился.
– Да, – ответил Майк Картер.
– Планы меняются, – сказал голос. – Нескучное дельце. Вам повезло: ваша задача сужается. Надо только найти его. Как только с уверенностью определите, где он, звоните нам в Лондон. Работу завершит другой человек, профессионал. Не скрою, мы с облегчением вздохнули, поскольку умываем руки. В общем, Картер, для вас это честь. Ваш послужной список не запятнан. Свалите эту гору с плеч. Позвоните, когда узнаете, где он обретается.
– Весьма признателен…
– И запомните, полковник, у вас на все – неделя сроку. До свидания.
Майк опять оказался брошен на произвол судьбы. В помещении было душно и жарко, он встал, чтобы открыть окно. Дело не продвинулось ни на дюйм. Все источники информации исчерпаны. Все, что у него есть, – «атташе-кейс» с двумя автоматическими пистолетами. Люди в Сайгоне, Цюрихе и Гонконге ждут от него инструкций, но он не знает, что им приказать. Майк откинулся в кресле, скрестив ноги. Так, значит, его в конце концов пожалели. Нет, жалость тут ни при чем – от него просто отказались. Им нужна быстрота, хладнокровие, хватка, которыми он не обладает. Теперь у Клэя было еще меньше шансов на спасение. Нет таких коней, чтобы вынесли его из беды.
Майку придется разыскать его. И тут его посетила идея: а ведь Клэю надо на что-то жить. Краденого золота не хватило бы на столь длительное время. Клэй наверняка был в Европе. Из Гонконга дошли слухи, что он направился в Швейцарию. Должно быть, у него там деньги. Это могло быть зацепкой. А что если он в Монако? Майк знал, кто мог помочь в этом деле. Он отдал секретарю распоряжение: никого не принимать. А он пока поспит в своем кабинете. В любом случае, отсюда лучше смотреть на луну, подумал Майк.
В эту воскресную ночь оркестр допоздна играл латиноамериканские мелодии. Белое и черное – такова была тема вечеринки, бурлившей на корабельной палубе. Люди, пившие экзотические напитки из бокалов, украшенных тропическими цветами, излучали довольство. Отбросившая стеснительность японка танцевала на площадке, нервно улыбаясь партнеру. Мардж сидела за столом рядом с танцплощадкой. Пристукивая ногой в такт музыке, она чувствовала себя счастливой и отдохнувшей. Ее одолевало любопытство, хотелось увидеть мужа. Возможно, мысли о нем навевали ей настенные панно, изображавшие джунгли. Но дело не в джунглях – мечты о Клэе не оставляли ее. В этом было что-то мистическое. Подошел капитан и пригласил ее на танец, но Мардж отказалась.
Когда японка вернулась, ее лицо горело.
– Мой муж не умеет танцевать, – посетовала она.
– А у вас отлично получается, – ответила Мардж.
– В школе, где я училась, давали уроки танцев. Как давно это было!
– Это как езда на велосипеде. Танцевать никогда не разучишься.
Напитки были бесплатными. Затем последовали костюмированное представление и в полночь – поздний ужин. Неплохой аппетит для столь миниатюрной леди, иронично подумала Мардж о японке. Она встала, чтобы немного пройтись по палубе. Прочертив длинную серебряную дорожку от кормы до самого горизонта, в небе сияла луна, спрятавшись по темным уголкам, ворковали парочки.
Мардж пришлось поддержать беседу с пожилой англичанкой – титулованной леди, которая пристроилась рядом.
– До чего же я люблю эти ночи, дорогая, – мечтательно проворковала старая дама.
– Да, они прекрасны.
– Вам когда-нибудь приходилось путешествовать по Средиземному морю?
– Только однажды, очень давно.
– А я совершаю круиз по меньшей мере раз в год, – сказала леди. – В наше время трудно найти приличного собеседника. Вот в старые времена на корабле можно было обзавестись настоящими друзьями.
– Приятно слышать. Я сама здесь на отдыхе.
– Слишком много кормят, не отдых, а постоянное обжорство.
– Но хорошая еда – это часть отдыха, разве не так?
– Здешняя еда далеко не лучшая, моя дорогая.
В будущем надо избегать встреч с леди Брекенбридж, думала Мардж, в то время как та продолжала критиковать корабль и его содержимое от носа до кормы. Все было «ужасающе» или «так себе» и сводилось к тому, что впредь ноги ее здесь не будет. К тому же многие друзья англичанки успели обосноваться на Ямайке.
Мардж сидела, слушала и кивала. На нижней палубе она заметила японку, которая неуклюже семенила по дощатому полу. Ее облапил здоровенный мужчина, сжимавший в левой руке стакан.
– Взгляните, кого подцепил наш майор, – тут же прокомментировала сцену собеседница. – Его жена – одна из первых красавиц Лондона. Мог бы найти компанию и получше. Он говорит, что жена осталась на лето одна в Сан-Тропезе. Придурок.
Качка становилась все более ощутимой. Майор и японка целовались, обхватив друг друга.
– Вашему майору прыти не занимать, – произнесла Мардж, поднимаясь.
– Уже уходите, дорогая? Вполне простительно. Для нашего круиза могли бы найти полоску воды и поспокойнее.
– Но разве от них это зависит?
– Надо было посоветоваться с синоптиками.
– Что ж, леди Брекенбридж…
– Зовите меня Беатрис – как все мои друзья.
– Мне еще никогда не доводилось беседовать с аристократкой. И называть вас так – как-то неудобно… Спокойной ночи.
– Может быть, поболтаем как-нибудь в другой раз. С вами, американцами, иногда можно от души повеселиться.
– Ну вот и замечательно. Спокойной ночи, леди Брекенбридж.
– Спокойной ночи, дорогая.
В каюте мысли Мардж вновь обратились к мужу. С того дня, как ей приснился сон, ее не покидала надежда, что видение повторится. Во сне она почти дотронулась до него. Прошло уже столько времени с тех пор, как он исчез! Мардж задумалась о том, насколько Майк преуспел в своих поисках. Он обещал прислать ей телеграмму на борт корабля, если появятся какие-то новости, а она пообещала вернуться в Париж в любой момент, как только будет ему нужна.
Ей нужно было многое сказать Клэю. Быть может, и у него было что сказать своей Мардж. Мысль о том, что он все еще жив и остается ее мужем, приносила успокоение. Ей не терпелось оказаться на Мальорке, которая была частицей ее юности. На сердце стало теплее. Сегодня она наконец выспится.
43
Я сидел на бомбе, внутри которой тикал часовой механизм. Я не знал, как долго мне удастся продолжать эту головоломную игру. Минь Хо был проницателен. Я брал подачки, сносил от него унижения и насмешки, и все это – впустую. Этот скот убил единственного дорогого мне человека, а теперь сидел здесь, рядом со мной. Меня терзало отчаяние. Хотелось придушить этого недомерка и неслышно ускользнуть. Как только мы найдем американца и девушку, он воткнет мне в горло свое длинное лезвие – на сей счет я не питал никаких иллюзий. Но когда это произойдет? Приходила мысль о том, что надо вновь позвонить в банк в Люцерне и рассказать правду. Устроить встречу с полковником. Вероятно, дезертирство было его единственной виной.
Дезертирство… Будь он дезертиром, его искали бы и американские ВВС. Так вот почему их люди вертелись вокруг конторы Пателя. Конечно же, все было просто. Я мог бы связаться где-нибудь с американским посольством, рассказать им о происходящем. Рассказать о том, что полковнику грозит смерть от рук бешеного вьетнамца-убийцы. А они бы взяли его под свою охрану. Чушь. Они никогда не стали бы слушать меня. Можно было подключить к этому моего друга-полицейского в Гонконге, но, сидя в кабаре «Тито», я не представлял, как выкроить время и остаться в одиночестве, чтобы провернуть это. Минь Хо постоянно вертелся поблизости и вечно что-то подозревал. Приходилось вести себя так, словно ничто не изменилось, продолжая скулить по поводу его дурного обращения.
Мне надо было или добраться до американца первым, или устроить так, чтобы мы его никогда не нашли. Пока они в бегах, вьетнамец ничего мне не сделает. Значит, необходимо выиграть время. Внутри ночного клуба было темно и прохладно. Каждый раз, глядя на вьетнамца, я чувствовал, как во мне закипает ярость. А что если Минь Хо работает не один? Вполне возможно, думалось мне. У него была привычка растворяться или с таинственным видом звонить по телефону. Если бы сегодня ночью я убил его, то никогда не узнал бы, кто же подлинный враг.
Я должен найти их первым. Один. Мне бы даже не потребовалась помощь полковника – я и один мог отомстить за Пателя. У меня было право, даже больше, чем право, – долг убить Минь Хо. Для этого потребуется только один выстрел. Придется очень тщательно выбрать подходящий момент. Сама мысль о том, как все будет спланировано, доставила мне наслаждение. Так значит, я становлюсь убийцей? В тот момент Минь Хо абсолютно ничего не подозревал.
Или подозревал? В этом человеке никогда нельзя быть полностью уверенным. Возможно, он уже знал о моем звонке и до поры играл со мной, как кошка с мышкой. Ясно было, что он достаточно умен и жесток. Мне нужно было время. Много времени.
Я потягивал джин с тоником и смотрел на сцену. Все же боги были благосклонны ко мне, зря я волновался. Даже если мы вместе обнаружим беглецов, Минь Хо будет действовать медленно – это у него в крови. Пока мы их не найдем, а змея не решит куда и как ужалить, все будут в безопасности. В последующие дни напряжение немного спало. Я ничем не помогал Минь Хо, ничего не предлагал и не говорил ничего неожиданного. Иногда я наводил на ложный путь. Мы вновь и вновь прочесывали остров, но чем дольше мы ходили по кругу, тем больше времени я мог посвятить разработке собственного плана. Он был зол, очень зол. Им, казалось, двигала какая-то кровная месть, и я ждал, когда он что-нибудь расскажет. Всякий раз, когда об этом заходила речь, он говорил, что его цель – только женщина. Однажды он начал говорить о ней – ни с того, ни с сего, без каких-либо вопросов с моей стороны.
– У нее французский паспорт, – сказал Минь Хо. – Что если вынудить ее явиться во французское консульство здесь, в Пальма-де-Мальорке? Могли бы дать объявление в «Мальорка дейли буллетин», чтобы заставить ее раскрыться.
– Какой повод вы придумаете для такого объявления?
– У нее во Франции семья, старые друзья. Они могут разыскивать ее… Она не получила ни гроша из папашиного состояния, а ведь он был далеко не бедняк.
– Кажется, вы немало знаете о ней.
– Я же говорил, мы давние знакомые.
– Она сообразительна?
– Очень.
– В таком случае ваша идея никуда не годится. Она на эту уловку не клюнет. Откуда кому-то знать, что она здесь? Кстати о наследстве, не ссудите ли мне пару тысяч песет? Мне нужны шорты.
– Недавно ты уже покупал шорты.
– Все, с меня хватит. Я звоню в Гонконг. Кто-нибудь из конторы господина Пателя переведет мне деньги. Я, знаете ли, совладелец фирмы и знаком с ними не первый год. Ни один из его братьев никогда не скупился на расходы, они знают, что я нахожусь при исполнении служебных обязанностей.
– Ладно, ладно. Дам я тебе деньги. И пойду с тобой.
Он не желал, чтобы я кому-то звонил. Или хотел меня задобрить. Видимо, мне никогда не узнать подлинные мотивы его действий. По мере того, как мы приближались к цели, он все чаще терял самообладание, и теперь я решил подразнить его.
– Не стоит беспокоиться, я позвоню в контору. Я уже вышел из школьного возраста и способен сам позаботиться о себе.
Минь Хо заколебался, пытаясь справиться с собой. Уверен, что ему с трудом удалось не вспылить. Он полез в карман и вытащил три тысячи песет, что весьма позабавило меня.
– Округлите уж до пяти.
Минь Хо вытянул еще несколько купюр.
– Вот десять тысяч. Покупай хоть весь город, если хочешь.
Сунув деньги в карман, я поднялся.
– Так вы идете со мной?
– Нет. Сам найдешь, что тебе нужно. Увидимся позже. Я иду на почту.
– Ждете письма?
– Нет, Блумфилд, не письма.
– Чего же тогда?
– Не твое дело, – ответил он, и через минуту его уже не было. Я не знал, куда отправился вьетнамец, и мне было наплевать. Мой мозг работал четко, как никогда. Первым делом пойду в бюро путешествий. Поблизости было представительство «Америкэн экспресс». Деньги из Гонконга поступили, и я намеревался потратить часть из них.
Я купил два билета первого класса до Лондона. Как только все закончится, тут же поеду в аэропорт. Надеюсь, свободное место найдется. Первый класс редко бывает полностью занят, и я сяду в самолет без проблем. Пусть это будет «Иберия» или «БЕА» – авиакомпания не имеет значения. Из Лондона я мог бы возвратиться в Гонконг и прихватил бы с собой Бернадетт. Если за ней так одержимо гнался Минь Хо, значит, она была моим другом. Я бы предложил ей возвратиться в Сайгон или отправил ее в Париж – куда она пожелает. Самолеты из Хитроу летят каждый день и в любом направлении. Заодно я купил небольшой фотоаппарат.
Затем я бегом возвратился в отель и попросил у администратора запасной ключ от двери, отделявшей комнату Минь Хо от моей. Нужно было сделать так, чтобы в нужный момент она была отперта. Взлетев по ступеням наверх, я чуть не запел от радости, что все складывается так удачно. Я вошел в номер и провертел дырку в стене между нашими комнатами, а затем заслонил отверстие спинкой стула. Авиабилеты я положил под кредитную карточку рядом с пистолетом. Прикосновение к увесистому оружию подействовало успокаивающе. Мне не терпелось пустить его в ход, но оставалось еще много дел: во-первых, найти их, во-вторых, выманить Минь Хо куда-нибудь за пределы города и прикончить его, в-третьих, смыться. Эти три действия четко врезались в мое сознание.
Минь Хо больше не доставлял беспокойства. Пока я ему нужен, он будет тише воды. Я вновь вышел на улицу. У меня всегда было чутье на слежку. Сейчас я был уверен, что «хвоста» нет, но на всякий случай я отправился в центр старого города, зашел в магазин и купил необходимую одежду.
Затем я завернул на почту. Минь Хо там и не пахло. Должно быть, уже ушел в гостиницу. Администратор не скажет ему ни слова – в отеле к вьетнамцу относились неприязненно. Я заказал телефонный разговор со Швейцарией и вскоре уже говорил с банковским служащим, который ведал счетом Клэя. Придав своему голосу нарочито английский акцент, я заявил, что работаю на британскую «Сикрет сервис». Назвавшись «командиром Блумфилдом», сказал, что разыскиваю полковника Клэйтона Уэйна-Тернера. Люди обожают драмы. Я чувствовал, как с каждым моим словом растет возбуждение банковского служащего. Я заявил, что, насколько нам известно, полковник должен был с ним видеться. Нам также было известно, что они общались по телефону, когда полковник был в Генуе. Казалось, мой слушатель верит каждому моему слову. Я попросил передать полковнику, чтобы тот позвонил мне в такую-то гостиницу и, назвав свой телефон и номер комнаты, добавил, что полковник ни при каких обстоятельствах не должен приезжать лично. Прежде чем предпринять что-то, ему следует поговорить со мной, подчеркнул я, сказав также, что не всегда бываю один. Это крайне важное дело, заметил я, возможно даже, вопрос жизни и смерти.
44
Клэй избегал думать об этом, да и не с кем было поделиться мыслями. Возможно, он боялся признаться самому себе, но что-то в Бернадетт начинало тревожить его. Клэй пытался отбросить эти мысли – все могло оказаться просто побочным эффектом беззаботной жизни. Он часами слонялся по террасе кафе, болтал с незнакомыми людьми и пил больше обычного. Она всегда была рядом, и с ее лица не сходило выражение усталости. Бернадетт сторонилась людей и ни с кем не разговаривала. Под внешним спокойствием, с которым она воспринимала его контакты с кем попало, Клэй замечал неудовольствие. Когда они оставались наедине, она не скупилась на упреки, без конца что-то говорила, но он обычно бывал слишком пьян, чтобы обращать на это внимание. Она говорила, что Кала д'Ор – крохотное и скучное местечко, что вокруг – случайные и неискренние люди. Ему казалось, что она становится нетерпимой ко всему и вся. Очевидно, ей все осточертело, да и сколько можно притворяться туристами?
По всей видимости, ему следовало уделять ей больше внимания, однако ей не нравилось, когда он начинал хлопотать вокруг нее на людях. Бернадетт по-прежнему ничего не говорила о себе, и Клэй терялся в догадках о том, что у нее на уме. Ее прошлое, как и раньше, было для него тайной за семью печатями. Пусть прошлое и не имело для нее большого значения, но он нес ответственность за ее настоящее. Не уговори ее Клэй бежать вместе с ним, она так и осталась бы во Вьетнаме, и никто из ее товарищей теперь не гнался бы за ней. Клэй должен был защищать ее, потому что именно он притащил ее сюда.
Правда, он спас ей жизнь в той вьетнамской деревушке. Капитан говорил, что его люди собирались убить ее. И она гораздо больше боялась собственных друзей. Судя по ее поведению, ей не стоило особо рассчитывать на их снисхождение. Вероятно, их объединяла только опасность. Когда ее охватывал гнев, она становилась другой, независимой. В такие моменты Клэю казалось, что он ей больше не нужен. Пока что он не понимал, хорошо это или плохо, а потому старался не думать об этом.
Однажды днем на террасе кто-то предложил им посетить бой быков.
– Отличная идея, – согласился Клэй. – С утра отправимся в Пальму, поглядим на лодки, пошатаемся по магазинам и пообедаем. Хоть какое-то разнообразие.
– Я хотела бы сделать прическу, – сказала она.
– В воскресенье салоны закрыты.
– Не все же. Я могла бы найти парикмахерскую в каком-нибудь из отелей. А в чем обычно ходят на корриду?
– Ну-у, в джинсах…
– А бывает, что кто-то вырядится?
– И такое случается.
Ее можно понять, сказал он себе. Во многих отношениях она до сих пор оставалась воспитанницей монастыря. В жизни ей довелось увидеть не так уж и много.
Клэю нравилась Пальма-де-Мальорка. Если бы он нашел дело по душе, то с радостью остался бы здесь. Для него сейчас не имело значения, где жить. В эти недели он не слишком задумывался и о поисках собственного «я». Может быть, однажды утром он проснется и вообще ни о чем не вспомнит. И все же наступило время что-то предпринимать. Например, пойти в американское консульство и сдаться. Бернадетт не умрет с голоду – о ней-то он позаботится. Она больше не обязана страдать от его ошибок. Скоро он на что-нибудь решится. По крайней мере, не позже, чем закончится лето. Можно отправиться в Париж, чтобы повидаться с Мардж. Уж она-то знала бы, как поступить наилучшим образом, поскольку хорошо разбирается в таких делах. Мардж весьма практична и к тому же привыкла к перепадам в его настроении за столько лет, прожитых вместе. Она была частью его прошлого. Наконец, Мардж по-прежнему оставалась его женой и матерью его дочери. Жена имела право знать, что он собирается сдаться властям. Этот шаг Клэя не мог не отразиться на ее жизни, и она имела право знать, что он затеял.
С чего вдруг он стал думать о Мардж? Может быть, мысли о ней навеяла поездка в Пальму, где они когда-то были счастливы вместе? Или все это – из-за его сомнений относительно Бернадетт? Они давно уже не занимались любовью. Бернадетт становилась просто близким другом, человеком, который всегда рядом и на которого можно положиться. Противился ли он исходящей от нее силе? Хотел ли, чтобы она навеки осталась беззащитной девочкой? Нет, ему нужна была женщина. А Мардж была именно женщиной. Она всегда разжигала его, и Клэй часто ловил себя на сексуальных грезах, в которых она неизменно присутствовала.
Был еще только четверг, но Бернадетт уже собрала вещи. Клэй сказал, что они задержатся в Пальме еще на несколько дней. Она была рада, что придется куда-то уехать, хотя бы ненадолго. Мужчина, в тени которого она теперь жила, всегда во всем соглашался с нею и был всецело в ее распоряжении. Познав весь мир, он в то же время совсем ничего не знал о книгах и истории, искусстве и театре. Бернадетт могла бы научить его всему этому, возможно, уехать вместе с ним в Париж и поселиться там. Она могла бы раскрыть ему глаза на сокровища Старого Света.
Клэй изменился, думала Бернадетт. Энергия, которой он кипел, когда начиналось их совместное путешествие, иссякла. Он не возражал против того, чтобы она была рядом, но у него не было никаких планов, никаких идей. Он разговаривал с кем попало, и случайные знакомые равнодушно выслушивали его болтовню об их жизненных перипетиях. Теперь он не заботился о своей внешности и, если бы не она, наверное, даже не подумал бы взяться за бритву. Бернадетт искренне стремилась хоть как-то разбудить в нем былой интерес к жизни, но он, казалось, впал в летаргический сон. Клэй безропотно исполнял самые вздорные прихоти, с помощью которых Бернадетт пыталась расшевелить его, и никогда не противоречил. Вероятно, Клэй всегда был таким, только раньше она этого не замечала. Он почувствовал себя в безопасности, стал самодовольным и в итоге превратился в зануду.
Как только они вернутся в город и окажутся среди нормальных людей, она попробует еще раз повлиять на него. Он достаточно наивен, думала она, а значит, есть возможность вылепить из него то, что требуется. Если же он отвергнет шанс обосноваться в Европе, то Бернадетт придется идти своей дорогой. Чтобы ощущать собственную состоятельность, люди нуждаются в стоящем деле. И она не станет сидеть сложа руки.
Бернадетт испытывала возбуждение от того, что ей предстоит увидеть бой быков. Когда-то давно в Париже ей довелось прочитать «Смерть после полудня». Книга потрясла ее, навсегда оставив в памяти яркие краски, отважные лица и кровь на арене. В ушах Бернадетт звучала музыка, делая почти осязаемой изящную жестокость этого действа. Она хотела поговорить об этом с Клэем, но выяснилось, что он не читал Хемингуэя. Они никогда не разговаривали о книгах. Только бы добраться до города, и тогда она заставит его записаться в библиотеку, научит, что и как читать. Клэй только и мог сказать о корриде, что это «неформальное мероприятие». Что, черт возьми, он имел в виду? То, что, идя туда, не нужно наряжаться, как на официальный прием? Но у Хемингуэя все красавицы, любовавшиеся боем быков, были в ослепительных лучших нарядах. Бернадетт непременно набьет чемодан своими лучшими платьями и отправится в салон красоты. А когда она выйдет оттуда, Клэй онемеет от изумления. Есть же у нее, в конце концов, какое-то будущее. Она образованна, и если станет ему не нужна, сможет продолжить свой путь в одиночестве. Может быть, именно так и стоило поступить. Может быть, именно этого ей и хотелось. Может быть, она оставалась с ним лишь из чувства благодарности, но ведь и благодарность имеет предел! А он? Оставался ли он рядом, потому что чувствовал себя виноватым перед ней? Нет, сейчас он был просто родным человеком. Они породнились с тех пор, как бежали из деревни, и ей не следует этого забывать.
Четверг окончился. Наступила поздняя ночь. Клэй спал, а Бернадетт сидела рядом, разглядывая его. Она попытается освободить его от самого себя, но на это потребуется вся жизнь. Но ее это не пугало – только бы он захотел.
Майк Картер в третий раз перечитывал письмо от Мардж. Морское путешествие ей нравилось, но палубная жизнь уже приелась.
