Влияние морской силы на французскую революцию и империю. 1793-1812

Недостаток мастеровых и материалов, конечно, привел к застою в портовых работах. Новых кораблей нельзя было строить, а старых нельзя было починить. Многие суда начали кампанию, будучи поправленными кое-как, на скорую руку, так что едва-едва могли держаться в море». В этом пункте Сент-Винсент был уязвим для нападок на его управление со стороны Пита в марте 1804 года; но что касается главного пред-, мета критики Питта, а именно – отказа графа расходовать деньги и матросов на канонерки, то в этом последний был совершенно прав, и его взгляд на это дело был достоен и государственного человека, и воина, обладающего верными военными инстинктами. Нельзя также порицать его после опыта с морскими милиционерами, за то, что, он не разделял воодушевления Питта, когда тот говорил о «многочисленности храбрых и надежных старых людей, стремившихся против врага с ревностью и пылом юношей и клятвами в преданности королю», и т. д.
 
      Несвоевременные реформы Сент-Винсента сказались наиболее вредно на том самом театре действий британского флота – Средиземном море, – на который опиралась спроектированная Бонапартом комбинация. Из несоответственно малого числа наличных кораблей самые сильные и обладавшие лучшими морскими качествами были сосредоточены у берегов Канала и Бискайской бухты. «Я знаю, – сказал сэр Эдуард Пелью, говоря о своем личном опыте командования эскадрой из шести линейных кораблей под Ферролем, – и могу утверждать с уверенностью, что наш флот никогда не был лучше организован, что он никогда не был лучше снабжен всеми припасами, и наши матросы никогда не продовольствовались и не одевались лучше, чем теперь». Превосходное состояние кораблей было доказано не только упорством, с которым Пелью и его начальник Корнуолис держались на своих станциях, но и фактом, что они получили мало повреждений во время свирепых зимних штормов. Но в то же самое время Нельсон горько жаловался, что его корабли плохи, вооружены постыдно и не снабжены самыми необходимыми припасами; между тем Сент-Винсент писал ему: «Мы не можем послать вам больше ни кораблей, ни людей, но при ресурсах вашего ума вы обойдетесь и без тех и без других». «Браво, мой лорд!» – сказал Нельсон иронически. «Но я не полагаю, – писал он месяц спустя, – чтобы лорд Сент-Винсент держался в море с такими кораблями», – и затем, перечислив семь из десяти, бывших под его командою, он говорит, что «это конечно еще лучшие в нашей эскадре; на них лучшие командиры, и они лучше других укомплектованы. Тем не менее я желал бы видеть их в безопасности в Англии и предпочел бы, чтобы вместо них мне дали корабли с вдвое меньшим числом команды, потому что с одним транспортным судном в неделю невозможно содержать их в исправности».
 
      Такая слабость эскадры серьезно мешала близкому наблюдению за Тулоном при бурной погоде, какой отличается Лионский залив. Между тем по стратегическим условиям Средиземного моря ни на одной станции не было более важно, чем здесь, получить возможно скорее известия об отплытии неприятеля и постоянно знать его местонахождение. При условии, что Гибралтарский пролив, прорыв через который допускал избрание нескольких различных путей, удален от Египта на полторы тысячи миль, самый прозорливый адмирал мог бы быть введен в заблуждение относительно назначения французской эскадры, раз потеряв ее из виду. На этом затруднении неприятеля и построил Бонапарт свою комбинацию. Согласно первоначально намеченной цели, Тулонская эскадра должна была состоять из десяти линейных кораблей и в соответствующий момент выйти из порта с северо-западным ветром, взяв курс, который, на случай встречи с британскими разведчиками, указывал бы ее намерение идти на восток. Для того чтобы усилить убеждение неприятеля в вероятности этого курса, генералу Сен-Сиру было предписано воздвигнуть в Таранто батареи для защиты эскадры из десяти кораблей и приготовить полмиллиона порций; в то же время военный министр получил извещение, что предполагается чрезвычайная операция в этом направлении около 20 ноября. Одновременно с этим двадцать линейных кораблей с двадцатью тысячами солдат должны были приготовиться к отплытию из Бреста по первому приказанию для высадки десанта в Ирландии. Это имело целью заставить Корнуолиса держаться ближе к Бресту и подальше от входов в Канал. Тулонская эскадра, скрывшись от британцев, должна была направиться в Гибралтарский пролив, соединиться близ Кадиса или Лиссабона с эскадрой из Рошфора, после чего численность ее достигла бы пятнадцати или шестнадцати линейных кораблей, и затем, пройдя между островами Уэссан и Силли, прибыть в середине февраля к Булони, где Первый консул рассчитывал быть готовым к переправе со своей стотридцатитысячной армией.
 
      Для Тулонской эскадры, на которую опиралось все предприятие, Бонапарт избрал храбрейшего своего адмирала Латуш-Тревиля и назначил временем отплытия ее середину января 1804 года. Все французские власти заботливо держались в заблуждении, за исключением самого адмирала, морского министра и морского префекта в Тулоне – Гантома, который догадывался об истине. Данные последнему приказания, якобы конфиденциальные, но намеренно не скрывавшиеся от портовых чиновников, указывали на Мартинику как на место назначения эскадры, но предписывали ему сказать генералу, командующему войсками, что эскадра идет в Морею, с остановкой в Таранто. В то же время были посланы штабные офицеры для извещения Сен-Сира, что подкрепления, которые должны увеличить численность вверенного ему отряда до тридцати тысяч человек, идут не только из Тулона, но и из других портов, и что войска во всей Северной Италии начали уже стягиваться к берегу моря.
 
      Неудивительно, что Нельсон был введен в заблуждение таким тщательным планом обмана. До сих пор еще многие сомневаются в том, что Бонапарт серьезно думал вторгнуться в Англию, а моряки того времени слишком живо понимали опасности предприятия, чтобы не подозревать в нем обмана. При всех условиях задачи Египет и Гибралтарский пролив были одинаково вероятными ее решениями; при этом Египет был не единственным возможным объектом операции к востоку от Тулона. Сицилия и Сардиния, Ионические острова и Морея были предметами желаний Бонапарта, как станции, занятие которых способствовало бы обеспечению его господства на Средиземном море и приблизило бы его к Египту и Леванту – традиционным объектам притязаний Франции. Нельсон подозревал также существование секретного соглашения между Францией и Россией о разделе Турецкой империи. Это подозрение, оправдывавшееся прошлыми действиями Бонапарта, оправдалось и в будущем Тильзитскими соглашениями. Затруднения британского адмирала были поэтому просто следствиями неизбежной неизвестности, сопряженной с оборонительной ролью, принятой на себя поневоле в этой войне Великобританией. Он должен был позаботиться о мерах против разнообразных случайностей; и нам предстоит разобрать вопрос не о том, в какой степени он разгадал непроницаемые намерения Бонапарта, а о том, как приготовился он для встречи того или другого оборота дела.
 
      Позволим себе, однако, заметить, что великая заслуга стратегии Сент-Винсента состояла в том, что он довел до минимума зло, явившееся результатом единственного ошибочного шага адмирала. Для успеха плана французов было необходимо, чтобы удалось не одно какое-либо усилие осуществить его, а совокупность всех отдельных усилий. Сила стратегии британцев заключалась не в герметическом закрытии какого-нибудь одного порта, а в воспрепятствовании соединению в большую эскадру отдельных отрядов из всех портов. Для Бонапарта было существенно, не только чтобы его рассеянные эскадры прорвались, одна раньше другая позже, из порта в море, но чтобы они сделали это в течение промежутка времени, так рассчитанного, и путями, так избранными, чтобы обеспечить быстрое сосредоточение сил. Для воспрепятствования этому британцы обратились к испытанной и разумной мере – занятию внутренних позиций и внутренних путей. Выгоду этой меры Бонапарт понял и старался уничтожить ее принуждением противника к действиям на расходящихся операционных линиях. Он старался отвлечь силы его к Леванту на одном фланге, к Ирландии – на другом. Обе эти операции отдаляли врага от Булони.
 
      Но возвратимся к Нельсону. В течение первых шести месяцев своего командования он думал, что Тулонский флот имеет целью выйти из Средиземного моря. Вопреки хитростям Бонапарта и мнениям большей части своих друзей, Нельсон постоянно возвращался к этому убежденно до прорыва Вильнева. Он не мог, однако, на основании своих собственных догадок спорить с доходившими до него фактами. 12 декабря 1803 года он пишет: «Кто скажет, куда намереваются они идти? По моему мнению, конечно из Средиземного моря»(1). Затем, 16 января 1804 года: «Трудно сказать, какая страна составляет назначение Тулонского флота – Египет или Ирландия. Я скорее склонен думать, что последняя»(2). Неделю спустя, 23 января, обманы Бонапарта начинают иметь успех: «Только что полученное мной известие заставляет меня думать, что французский флот готовится выйти в море на восток, к Неаполю и Сицилии» (3). 10 февраля: «Тридцать тысяч французов готовы сесть на суда в Марселе и Ницце, и я должен думать, что феррольские корабли двинутся в Средиземное море. Цель Бонапарта – Египет» (4).
 
      При всех этих сомнениях Нельсон ясно видел, что для встречи противника в том или другом случае он никогда не должен терять из виду Тулонского флота. «Мои взоры постоянно устремлены на Тулон (5), говорит он: – я не буду терять из виду Тулонского флота» (6). – «В высшей степени важно, – пишет он своим сторожевым фрегатам, – чтобы эскадра неприятеля в Тулоне сторожилась чрезвычайно бдительно и чтобы меня известили об ее отплытии и избранном ею пути со всевозможной быстротой» (7). Но здесь состояние флота Сент-Винсента сказалось серьезно, и ему, а не Нельсону должны быть приписаны ошибки последней кампании. «Мой дряхлый флот! – пишет он. – Если я должен наблюдать за французами, то мне надо быть в море, а в море теперь должна быть плохая погода, а если корабли не годны выносить такую погоду, то они бесполезны» (8). «Я не знаю иного способа сторожить неприятеля, как только быть в море, – говорит он самому Сент-Винсенту, – и поэтому хорошие корабли необходимы». При таких условиях, при «ужасной погоде», зимой, когда в течение шести недель не насчитывается и четырех хороших дней, да и летом каждую неделю дуют сильные штормы, было невозможно держать расшатанные корабли так близко к Тулону, как Корну о лис держался со своими у Бреста. «Я принял за правило не сражаться с северо-западными ветрами. Выйдя на простор или закрепив все паруса, мы избегаем опасности только благодаря постоянной бдительности командиров», – писал Нельсон. Он не без основания претендовал на признание за ним таких же заслуг, как и за Корнуолисом, за то, что – с таким флотом, которому не высылалось ничего, – держался в море десять месяцев кряду, причем «ни на одном судне повреждения не исправлялись иначе как в море».
 
      Как было ни желательно, чтобы сами линейные корабли держались близ Тулона, было все-таки возможно, при узости Средиземного моря, обойтись без этого занятием центральной позиции и установлением наблюдения при посредстве многочисленных фрегатов. Этому мешал, однако, недостаток последних при эскадре. Между Маддаленскими островами, у северной оконечности Сардинии, была превосходная центральная якорная стоянка, хорошо защищенная, с восточным и западным выходами, через которые можно легко выйти в море при всяких ветрах. Здесь эскадра могла стоять в безопасности, готовая принять бой, недалеко от линии любого из путей, какой мог избрать неприятель, и в уверенности, что сторожевые суда знают, где найти ее. Поэтому туда, как к пункту, откуда легко было поспешить на пересечку курса французов, направился Нельсон в январе 1804 года, когда получил известие, что неприятель готовится к отплытию. При этом он писал: «Я терплю большую нужду во фрегатах и мелких судах в этот критический момент. Мне нужно их в десять раз более того числа, каким я располагаю, чтобы не упустить французов». В этих словах выражена забота, постоянно мучившая его в течение тех тревожных двух лет. Результат недавнего опыта годовых маневров европейских флотов показал, что подобная забота может представиться флотоводцам и ныне. При таких обстоятельствах все зависит от позиции, занятой главным отрядом, и от числа разведочных судов, какое он может выделить из своего состава. Таким судам надлежит держаться по два вместе, для того чтобы, когда одно направится к своему отряду с добытыми вестями, другое сохраняло связь с противником до встречи с каким-либо из остальных разведчиков, рассеянных по различным радиусам действий.
 
      Положение Нельсона в Средиземном море, характер его забот и состояние его кораблей мы описали здесь с некоторыми подробностями потому, что на Средиземноморских флотах противников сосредоточивается главный стратегический интерес проектированного Бонапартом вторжения в Англию и кампании, завершившейся в Трафальгаре. Лорд Сент-Винсент оставил свою должность вместе с министерством Аддингтона в мае 1804 года, и при энергичном правлении его преемника, который «бросил на ветер» его административную систему, состояние флота Нельсона до некоторой степени улучшилось. Перемена эта, впрочем, пришла уже слишком поздно для того, чтобы улучшить его в должной мере.
 
      Между тем случились различные события, стечение которых способствовало отсрочке исполнения проекта Бонапарта и продолжению тяжелой службы британского адмирала. Снаряжение самой Булонской флотилии не шло так успешно, как ожидали, но расход на него рабочих и материалов из французских портов был еще большей причиной задержки, так как замедлял снаряжение кораблей, предназначенных для прикрытия переправы. В декабре были готовы только семь линейных судов в Тулоне. Весной 1804 года внимание Первого консула было поглощено заговором роялистов, который вызвал арест Пишегрю и Моро, захват герцога Энгиенского на германской территории и казнь его в Венсенском замке в марте. Отношение к этому последнему событию России и Пруссии повело к дипломатическим осложнениям, еще более озаботившим Бонапарта, и попытка вторжения в Великобританию рядом задержек была отсрочена до лета 1804 года. 25 мая Наполеон, который принял титул императора 18-го числа того же месяца, пишет Латушу, что на берегу океана все приготовлено, что проект только отсрочен, но не оставлен, и спрашивает, будет ли он готов к июлю. 2 июля Наполеон пишет Латущу опять, предполагая, что отплытие последнего из Тулона состоится около 1 августа, чтобы он захватил в Кадис один французский линейный корабль, который укрылся там, затем шел в Рошфор, и потом следовал в Булонь согласно первоначальному плану через Канал или, в случае необходимости, обойдя Британские острова с севера. При всех переходах от порта до порта он должен был держаться подальше в море, чтобы неприятель не заметил его. «Пусть только, – прибавляет Наполеон, – мы сделаемся господами Канала на шесть часов, и тогда мы сделаемся господами всего света». 2 августа он откладывает попытку вторжения еще на несколько недель, потому что некоторые отряды флотилии еще не были на месте, а 20-го числа того же месяца Латуш-Тревиль умер.
 
      Эта потеря была серьезна, так как между французскими адмиралами той эпохи никто, кроме Брюи, не обнаружил таких качеств, которые свидетельствовали бы о способности к выполнению столь важной задачи. Но Брюи, как совершенно уже освоившегося с флотилией, нельзя было без вреда для дела заменить другим. К тому же и здоровье его было так плохо, что и он умер в следующем марте. Из двух других, которые, быть может, могли бы оказаться на высоте столь серьезной задачи, а именно Розили и Вильнева, Наполеон, после некоторого колебания и с большим недоверие ем, избрал последнего. «Все морские экспедиции, предпринятые с тех пор, как я стою во главе правительства, – сказал он, – всегда были неудачны, потому что адмиралы смотрят на дело неправильно и научились, я не знаю где, Тому, что воевать можно без риска». С этой простой и неоспоримой точки зрения нельзя было сделать более неудачного выбора, чем Вильнев. Будучи образованным, храбрым и искусным офицером, он в то же время видел недостатки французского флота с ясностью, которая абсолютно отняла у него способность рисковать. Хотя и готовый на полное самопожертвование, он был не в состоянии отдаться порученному ему делу, как такому, в котором жертвы могли повести к успеху.
 
      Сомневаясь в решимости Вильнева, Наполеон теперь изменил детали комбинации, дав Тулонскому флоту второстепенную роль – диверсии, вместо того чтобы оставить его при назначении прикрывать флотилию в главном центре стратегических действий. Брестский флот, пока Латуш-Тревиль был жив, предназначался для пассивной службы – удерживать Корнуолиса у французского берега. Теперь же ему дана была главная роль. Адмирал Гантом в 1801 году навлек на себя нарекания за то, что не доставил помощи в Египет но Наполеон все-таки чувствовал к нему пристрастие в силу личной с ним дружбы и знал его как способного офицера. Поэтому в новом плане Ирландская экспедиция играла главную роль, вместо прежней демонстративной. Для нее было предназначено восемнадцать тысяч солдат под начальством маршала Ожеро. Приняв их на суда, Гантом должен был отплыть с флотом из двадцати линейных кораблей, выйти далеко в Атлантический океан, чтобы сбить с толку неприятеля, и затем направиться к северной части Ирландии, как будто бы идя из Ньюфаундленда. По высадке солдат, на что ему назначалось только тридцать шесть часов, флот должен был отплыть в Дуврский пролив – или Английским каналом, или обойдя Шотландию с севера, смотря по тому, как позволит ветер. По приближении к месту назначения представлялась возможность двух альтернатив, выбор между которыми опять обусловливался ветром. Или Булонская армия должна была сейчас же переправиться в Англию, или двадцатипятитысячный корпус войск, собравшихся под начальством генерала Мармона в Голландии, должен был отплыть в Ирландию под конвоем Гантома. «Высадив только восемнадцать тысяч человек в Ирландии, – писал Наполеон, – мы подвергнемся большому риску, но если численность отряда будет доведена до сорока тысяч, или, хотя и по-прежнему останется восемнадцать тысяч, но при этом я сам буду в Англии, то успех войны обеспечен за нами».
 
      Тулонская и рошфорская эскадры должны были способствовать этим операциям сильной диверсией. Они должны были отплыть отдельно в Вест-Индию, первая – в числе двенадцати, а вторая – пяти линейных кораблей. По достижении Атлантики два из Тулонских кораблей должны были направиться к острову св. Елены, покорить его и затем крейсировать близ него в течение трех месяцев, стараясь действовать против британских торговых судов. Остальной отряд, с четырьмя тысячами солдат, должен был попытаться отнять Голландскую Гвиану и доставить подкрепления на Гаити. Рошфорская эскадра, которой недавно командовал Вильнев, а теперь Миссиесси, должна была захватить острова Сент-Люсия и Доминику, доставить подкрепления на Мартинику и Гваделупу и затем присоединиться к Вильневу. Вся соединенная сила, которая составилась бы таким образом, должна была возвратиться в Европу, пройти к Ферролю, освободить блокированные там пять кораблей и наконец стать на якорь в Рошфоре.
 
      «Атакованные таким образом одновременно в Азии, Африке и Америке, – писал Наполеон, – англичане, давно уже привыкшие не страдать от войны, будут после нанесения их торговле этих последовательных ударов приведены к сознанию очевидной слабости. Я думаю, что отплытие этих двадцати линейных кораблей обяжет их отрядить в погоню свыше тридцати своих». Вильнев должен был отплыть около 12 октября, а Миссиесси – до 1 ноября. Ирландская экспедиция должна была выждать отплытия других отрядов, но надеялись, что она во всяком случае выйдет до 23 ноября.
 
      Эта вторая комбинация была более обширна, более сложна и поэтому значительно более трудна, чем первая. Она интересна главным образом как указание на то, что император перешел от сравнительно простого плана, начертанного для Латуш-Тревиля, к грандиозному замыслу, который окончился в Трафальгаре и потребовал себе в жертву Вильнева. Ход событий, более могущественный, чем желания правителей, вмешался теперь в дело для того, чтобы опять изменить цель Наполеона и снова дать Тулонскому флоту центральную роль в великой драме. В декабре 1804 года состоялся формальный разрыв между Великобританией и Испанией.
 
      Испания с 1796 года была в оборонительном и наступательном союзе с Францией. По Сан-Ильдефонскому договору, подписанному тогда, она обязалась доставить, по первому требованию французского правительства, пятнадцать линейных кораблей для усиления французского флота, так же как и определенный отряд солдат. Голландия также вошла в подобный договор «навсегда» против Великобритании. Поэтому по открытии враждебных действий Бонапарт имел уже у себя на каждом фланге морскую державу, формально обязанную помогать ему, каково бы ни было ее желание в тот момент. В Голландии – стране небольшой – благодаря плоской поверхности ее территории легко было обеспечить господство при посредстве армии. Это государство было богато, правительство его отличалось твердостью, население – энергией, а его положение вполне соответствовало плану действий Наполеона против Великобритании. Ему было удобно, чтобы Батавская республика приняла участие в войне. Испания, напротив, по обширности своей территории и пересеченной поверхности, трудно поддавалась контролю вооруженной силы, как Наполеон впоследствии узнал это «собственными своими боками». Она была удалена от центра его влияния и от театра предполагавшихся операций, и при этом нельзя было ожидать действительной военной поддержки ни от ее правительства, слабого почти до разложения, ни от населения, недружелюбно и ревниво относившегося к иностранцам. От перенесенного величия у Испании осталось только серебро, притекавшее в ее казну из колоний.
 
      Бонапарт поэтому решил допустить нейтралитет Испании и отказаться от условленной помощи «натурой», заменив ее соответственной денежной суммой. Он определил последнюю в шесть миллионов франков в месяц, или около четырнадцати миллионов долларов ежегодно. Испания горячо протестовала против этой суммы, но Первый консул был неумолим. Он потребовал также, чтобы Испания прекратила всякий рекрутский набор, отозвала все силы из пограничных с Францией провинций, выдвинутые ею туда с сентября 1801 года, и реорганизовала свой флот. Далее он потребовал, чтобы пять линейных французских кораблей, стоявших тогда в Ферроль, где они укрылись от британского флота в июле 1803 года по возвращении из Гаити, были исправлены Испанией и снаряжены к выходу в море. «Испания, – сказал Бонапарт, – имеет три альтернативы: 1) объявить войну Англии; 2) уплатить назначенную Франции субсидию; 3) дождаться, что Франция объявит ей войну».
 
      Когда война началась, британский посланник в Мадриде получил приказание спросить Испанию, намеревается ли она снабдить Францию кораблями, обещанными по договору. В случае утвердительного ответа он должен был воздержаться от выражения какого-либо мнения, сказав только, что всякое отступление от этого договора в пользу Франции будет считаться Англией за объявление войны. Позднее, когда сделалось известным, что Испания подписала конвенцию, обязывавшую ее на уплату субсидии Франции, великобританское правительство решило, что этим ему дан основательный повод к войне, когда бы оно ни пожелало объявить ее, хотя на время и могло воздержаться от этого. «Вы отчетливо объясните, – говорилось в инструкциях посланнику от 24 ноября 1803 года, – что его величество может воздержаться от непосредственных действий вследствие такой меры только при условии, что последняя допущена лишь временно… и что его величество считает себя вправе смотреть на настойчивое продолжение этой системы доставления помощи Франции и впредь как на основательную причину войны, если обстоятельства того потребуют». «Я непременно обязан заявить, – писал британский посланник в своем донесении, – что такие уплаты составляют военную субсидию, помощь – самую действенную и наиболее приспособленную к нуждам и положению неприятеля, наиболее вредную для интересов подданных Его британского величества и наиболее опасную для его владений; наконец, более чем равносильную наступательным действиям какого бы то ни было рода». Неоднократные запросы посланника, требовавшего от испанского правительства официального сообщения о сделке, указания суммы субсидии, ее срока и других условий соглашения, оставались без ответа. Французский посланник решительно воспротивился сообщению Великобритании таких сведений.
 
      Поэтому сперва было сделано предостережение, что Великобритания ставит существенным условием своего воздержания от военных действий прекращение всяких работ по дальнейшему вооружению флота в испанских портах. Это было повторено в самых определенных и официальных выражениях, и притом как ультиматум несколько дней спустя, 18 февраля 1804 года. «Мне приказано объявить вам, что продолжение воздержания со стороны Англии абсолютно зависит от прекращения всяких морских вооружений, и мне строжайше запрещено продолжать здесь свое пребывание, если бы это условие было отвергнуто». Британское правительство ссылалось – и, бесспорно, основательно – на то, что так как Испания находится под столь очевидным влиянием Бонапарта, то вооружения в ее портах требуют от Великобритании такого же зоркого наблюдения за ними и так же обременительны для нее, как это было бы в случае действительного объявления войны. Другим поводом к жалобе со стороны Англии было то, что призы, захваченные французскими приватирами, присуждались последним путем установленного законом процесса и продавались в испанских портах. То же самое, без сомнения, было дозволено и Великобритании, но при строгой блокаде французских портов Франция извлекала из такого отношения Испании к «призовым делам» большую выгоду, тогда как на ее противника оно накладывало только добавочное бремя. Это вызывало необходимость «обшаривать» все побережье Испании, совершенно так, как будто бы уже война объявлена, для того чтобы перехватывать направлявшиеся во Францию призы. Раз присужденные, призовые грузы находили путь во французские порты на испанских судах прибрежного плавания. Независимо от трудности отождествления имущества, малые размеры этих судов делали захват их нецелесообразным, так как расходы по присуждению обыкновенно превышали стоимость приза.
 
      В марте 1804 года Испания запретила продажу призов в своих портах. Испанское правительство настаивало на том, что присуждение призов и продажа призовых товаров в портах Испании были просто актами узаконенной торговли, чуждыми всякой неприязненности по отношению к Великобритании. Американцы, которые помнят крейсерства «Алабамы» и ее товарищей, склонны думать, что как бы ни было корректно такое толкование, нейтралитет, благоприятный для крейсеров неприятеля, составляет законный повод к войне.
 
      Отношения между двумя державами продолжали быть чрезвычайно натянутыми в течение большей части 1804 года. Бонапарт настаивал на том, что испанские адмиралтейства в Ферроле и Кадисе должны исправлять французские суда, – что было действительно одним из условий конвенции, заключенной тайно от Великобритании 19 октября 1803 года, – и обязаны позволить морякам переправляться сухим путем от одного порта Испании до другого и из Франции через Испанию для комплектации судоходных команд. Он согласился, правда, на то, чтобы последние переправлялись небольшими партиями, от тридцати до сорока человек, но бдительность британских чиновников не могла быть этим обманута. Отношения между Францией и Испанией в то время были довольно метко охарактеризованы в письме Наполеона к королю, возвещавшем о принятии первым императорского достоинства. Наполеон назвал его там «союзником и конфедератом». В июне 1804 года адъютант императора посетил Ферроль для освидетельствования состояния кораблей и затем Мадрид, где должен был потребовать их комплектации. Британский посланник не мог добиться никакого объяснения этой миссии, которая, естественно, возбудила его внимание. Испания в действительности не пользовалась более свободой деятельности. 3 июля Наполеон приказал своему морскому министру послать в Ферроль людей, все еще необходимых для комплектации стоящих там кораблей. 19-го числа этого же месяца британский адмирал Кокрен, блокировавший тогда порт, поставил на вид губернатору Галисии, что такой образ действий испанского правительства имеет характер, враждебный по отношению к Великобритании. 3 сентября и затем опять 11-го Кокрен писал своему правительству, что испанские суда готовятся к выходу в море, что три корабля первого ранга ожидаются из Кадиса и что не остается никакого сомнения в том, что французские, испанские и голландские корабли, стоящие в порту, предназначены для совместных действий. Вследствие этого он нашел необходимым сосредоточить свои силы. Непосредственно по получении этого известия, британское министерство известило испанское правительство, что им посланы приказания своему адмиралу, крейсирующему близ Ферроля, не пускать туда и не выпускать оттуда ни одного испанского военного судна. Посланнику в Мадриде было приказано потребовать, чтобы вооружения были прекращены и приведены к тому же состоянию, в каком были перед войной. Он должен был также потребовать полного объяснения отношений, существовавших между Францией и Испанией. В случае неполучения удовлетворительных ответов ему было приказано оставить Мадрид.
 
      В то же самое время министерство сделало другой, более спорный шаг. Оно послало приказания Корнуолису, Кокрену, Нельсону и командирам судов, крейсировавших близ Кадиса, задерживать и препровождать в Англию все испанские суда, нагруженные серебром из колоний. Предполагалось задерживать эти суда в качестве залога до тех пор, пока не будут окончательно улажены отношения между Великобританией и Испанией. 5 октября четыре британских фрегата остановили близ Кадиса четыре испанских судна того же класса, но менее сильно вооруженные. Неравенство сил было, однако, недостаточным для того, чтобы послужить для испанского коммодора оправданием к сдаче без боя. Последний поэтому состоялся, и во время его один из испанских фрегатов взлетел на воздух. Другие три сдались и были отведены в Англию. Довольно интересно, что вести об этом деле не успели еще достичь Мадрида, когда британский представитель 10 ноября оставил город. Окончательные переговоры между ним и испанским правительством совершались при полном неведении об этом решительном событии, но так как он не мог добиться никакого объяснения соглашений между Францией и Испанией, то настоял на возвращении ему паспортов. 12 декабря 1804 года Испания объявила войну.