Гаррик (№1) - Цыганский барон

Гил вскочил в седло. Черт побери, только бы они с Оззи не натворили беды. А если парочка поняла, что их надули? Тогда в доме никого нет. А на Кэтрин могли снова напасть. Гил долго прикидывал и решил, что игра стоит свеч,

— Быстрее, Осгуд, нельзя терять ни минуты!

Джентльмены, пришпорив коней, стремительно приближались к старому дому на поляне.

Глава 18

Издали маленький каменный домик выглядел заброшенным и пустынным. Неужели опоздали? Гил не смог сдержать возгласа разочарования. Но тут он заметил черного жеребца Доминика, а чуть поодаль и коня Кэтрин.

— Они здесь, — воскликнул Гил.

— Должно быть, целуются, — пробормотал Осгуд. — Чертовски жаль парня. Не хотел бы я оказаться на его месте.

— Что бы они там ни делали, мы должны довести дело до конца. Я должен войти туда ради Кэтрин, и не беда, если она не поблагодарит меня.

Гил спешился, стараясь производить как можно больше шума, громогласно вопя об опасности, которой подвергала себя Кэтрин, а затем яростно затарабанил в дверь. Гил услышал встревоженный шепот Кэтрин, тихое ругательство, произнесенное мужским голосом.

Гил постучал еще раз.

— Лучше откройте сами, — заревел он, — я все равно войду!

— Минуту, Вентворт, — хрипло отозвался Грэвенвольд.

Но Гил ждать не стал. Ему совсем не хотелось дать негодяю улизнуть.

— Вхожу, — объявил он.

Щеколда на двери отлетела, и он ворвался в комнату. Хорнбакл пошел следом.

Гил увидел именно то, что ожидал. Кэтрин в только наполовину застегнутом мятом платье с распущенными волосами и горящими щеками, пыталась непослушными пальцами застегнуться до конца. Грэвенвольд был одет полностью, но рубаха его была распахнута, и волосы растрепаны.

Гил смотрел на парочку с молчаливым осуждением.

— Так, — произнес он замогильным тоном, — что это вы тут делаете?

Кэтрин гордо вскинула подбородок.

— Полагаю, дядя, — произнесла она спокойно, — вы и сэр Осгуд знакомы с лордом Грэвенвольдом.

— Разумеется, милочка, — ядовито заметил Гил, — но отнюдь не так близко, как ты.

Кэтрин покраснела до корней волос. Доминик заговорил:

— Вы приехали весьма кстати. Могу я поинтересоваться, что вы, двое, здесь забыли? Насколько я помню, когда мы выезжали на охоту, вам нездоровилось, — или вы станете отрицать, что этот фарс не более чем спектакль, устроенный вами и вашей племянницей?!

— Что! — Кэтрин чуть не задохнулась от возмущения. — Это говоришь ты, ты, который прислал мне записку?! Ты все это устроил, а не я!

— Я не посылал никаких записок, Катрин. И вы все это прекрасно знаете. Я получил приглашение от тебя.

— Неправда!

Кэтрин взглянула на герцога:

— Что вы здесь делаете, дядя?

— Нанятые мной люди вернулись в дом с известием, что ты исчезла во время охоты. Мы с Осгудом пустились на поиски вместе с охраной, и один из всадников сообщил нам, что ты скрылась в этом направлении.

— Тогда кто же послал записку? — спросил Доминик, не отводя взгляда от Кэтрин.

— Что привело вас обоих сюда, — поспешил вмешаться Гил, — не так уж важно. Факт остается фактом — вы здесь, полуодеты. Вы скомпрометировали мою племянницу, Грэвенвольд, и я вправе ожидать, что вы поступите, как честный человек.

— Нет, — ответил Доминик. — Я не намерен жениться на Кэтрин, как, впрочем, ни на какой другой женщине. Ни сейчас, ни в будущем.

Гил почувствовал, что его вот-вот хватит удар.

— Клянусь Богом, вы женитесь, или, обещаю, я вызову вас на дуэль. Пусть я старше вас, но рука у меня все еще крепка, и я стреляю метко. Или вы женитесь, или считайте, что вы уже наполовину мертвец.

— Нет! — закричала Кэтрин, хватая дядю за руку. — Дядя, не надо! Доминик может убить тебя.

— Как же так, любовь моя, — тонко усмехнувшись, спросил Доминик. — Неужели тебе совсем не жаль меня?

— Тебя?! — Кэтрин обернулась к Грэвенвольду и почти в истерике выкрикнула: — Вы — негодяй и пройдоха! Вам нет дела ни до чего, кроме ваших дурацких клятв! Если бы на земле остался только один мужчина, и им были бы вы, я и то не согласилась бы за вас выйти!

— Тогда мне вообще непонятно, о чем мы здесь говорим! — Доминик застегнул рубаху и взял куртку.

Хорнбакл перехватил руку Грэвенвольда.

— Не думаю, что разговор закончен, — быстро проговорил толстячок. Доминик выпрямился, и Хорнбакл отпустил его руку. — Итак. Или вы поступите, как велит долг джентльмена, или вам придется принять вызов. Каков ваш выбор?

Доминик едва сдерживал ярость. Он готов был задушить Кэтрин и ее дядю за то, что они заманили его в ловушку. Его сердце не тронул даже несчастный вид Кэтрин: бледная, с трясущимися руками, она могла бы разжалобить самого закоренелого злодея. И в то же время Доминик понимал, почему они так поступили. Как говорится, любишь кататься, люби и саночки возить. Он лишил невинности юную девушку. Он обязан был после этого на ней жениться.

К тому же дело касалось Вентворта. Доминику не хотелось убивать его — он уважал старика и сейчас даже восхищался его поступком. Герцог поступал так, как считал нужным, и делал лишь то, что сделал бы на его месте любой отец семейства.

Доминик сжал кулаки. Отец смеялся над ним из могилы жестоким, язвительным и довольным смехом.

— Кого ты хочешь обмануть? — спросил его как-то раз старый маркиз. — Ты ведь малый с горячей кровью, такой же влюбчивый, каким был когда-то и я. Твое «орудие любви» предаст тебя в один прекрасный момент. Ты не сможешь прятать его в штанах дольше, чем я в твои годы.

Доминик мысленно выругался, стараясь заглушить язвительный голос, звучащий у него в голове, голос, от которого он сходил с ума. Должен быть какой-то выход, должен…

И внезапно выход нашелся.

Доминик посмотрел на Вентворта с угрюмой ухмылкой

— Хорошо, ваша честь, вы победили. Я женюсь на вашей крошке, но при одном условии.

— Итак?

— Это будет фиктивный брак — брак только на бумаге. Я поклялся, что род Эджемонтов закончится на мне, и так тому и быть.

— Хватит! Мне надоело! — И Кэтрин, подхватив подол платья, направилась к двери.

— Вы останетесь здесь до конца, мисс, — сказал, как хлестнул, Вентворт. — Вы пройдете через все это до конца, вместе с ним.

Кэтрин впервые видела дядю в такой ярости. Она оробела.

— Что за чепуху вы несете? — спросил герцог у Доминика. — Думаю, не ошибусь, если скажу, что уже сейчас Кэтрин может быть беременна от вас, сударь.

Кэтрин вспыхнула, Доминик нахмурился.

— Хорошо, что вы напомнили. Значит, со свадьбой придется подождать до тех пор, пока Кэтрин не будет знать наверняка, беременна она или нет. Как только вопрос прояснится, можно будет говорить о дальнейшем.

Гил ошалело посмотрел на Доминика.

— Не хотите ли вы сказать, что если моя племянница носит вашего ребенка, вы откажетесь от нее?

Доминик опустил глаза. Он виноват. И он должен заплатить сполна. Но он не преступит своей клятвы. Никогда.

— Разумеется, я позабочусь и о Кэтрин, и о ребенке, только не смогу дать ему своего имени.

Кэтрин почувствовала себя так, словно ее выпороли на глазах у всех. Милосердный Боже! И это тот человек, которого, как ей казалось, она любила?!

— Как это мило, Доминик. Какое благородство! И что же, смею спросить, получу в этом так называемом браке я, если, конечно, он состоится?

— Вы, моя сладкая, получите титул маркизы Грэвенвольд, титул вполне достойный даже графини.

— Ваш титул для меня ничто. У меня есть Арундейл. Значит, вы намерены получить мое приданое и отказываетесь дать мне наследника, в котором нуждается мой род?

— Ваши деньги можете оставить при себе, — язвительно заметил Доминик. — У меня и своих денег хватает. Что же касается наследника, его не будет, по крайней мере от меня. Если вы готовы пойти на эти условия, я женюсь на вас. Если нет…

Кэтрин трясло от гнева.

— Ты — дьявол! Бессердечный ублюдок со змеиной душонкой! Мне ничего от тебя не нужно! Ничего, слышишь?!

Гил внимательно наблюдал за ними. Видит Бог, он рисковал всем — он мог сломать жизнь племянницы. И все же только слепой не заметил бы, что Грэвенвольд и Кэтрин любят друг друга.

Гил верил, что маркиз, как бы ни был помешан на возмездии, оставался мужчиной. А Кэтрин была женщиной, любимой и желанной. Для Грэвенвольда особенно.

Соединять их силой было и в самом деле рискованно, можно сказать, это было самое рискованное предприятие в жизни старого герцога Вентворта. Если ничего не выйдет, в сердцах бывших возлюбленных останется отчаяние. Успех равнялся бы самому высшему счастью, доступному мужчине и женщине, потому что жить с любовью, о которой иные мечтают всю жизнь, ищут и не находят, — редкая удача.

Герцог Вентворт верил, что ради такой любви стоило рисковать.

— Согласен, — сказал он.

Кэтрин обернулась к дяде:

— Вы, должно быть, шутите. Вы не сможете меня заставить, если я этого не захочу.

— Вы сделаете то, что вам говорят. Я ваш опекун. Я приказываю.

Кэтрин смотрела на дядю так, словно видела его впервые.

— А сейчас, — непререкаемым тоном заявил Вентворт, — вы приведете себя в порядок. Мы подождем па улице.

Осгуд открыл дверь.

— Итак, джентльмены?

Доминик, насупившись, вышел из дома, следом — Вентворт, за ним — Осгуд. Кэтрин молча смотрела им вслед.

— Как вы понимаете, моей племяннице все еще грозит опасность, — сказал Доминику герцог, — и я верю, что ее муж сможет защитить ее.

— Я позабочусь о ее безопасности, — уклончиво ответил Доминик. Муж. Меньше всего лорд Найтвик, маркиз Грэвенвольдский, ожидал, что его станут называть этим словом. Муж Кэтрин. Грэвенвольд постарался заглушить невольную радость, с удовольствием пестуя тот праведный гнев, гнев человека, которого обвели вокруг пальца и приперли к стенке.

Кэтрин спускалась по широкой деревянной лестнице Лэвенхэм-Холла на первый этаж, где был кабинет дяди.

Гил склонился над бумагами. Последнее время он все вечера проводил за работой.

Кэтрин легонько постучала в открытую дверь, чтобы привлечь внимание дяди. Гил поднял голову и устало улыбнулся Кэтрин.

— Добрый вечер, моя дорогая.

— Добрый вечер, ваша честь.

С некоторых пор Кэтрин обращалась к дяде только по самым важным вопросам, неизменно сохраняя формально-вежливый тон.

— Ты не выпьешь со мной шерри? — предложил дядя. — Сейчас еще не слишком поздно, и я соскучился по твоему обществу.

— Боюсь, я слишком устала, — солгала Кэтрин, решившая держаться от дяди на расстоянии. — Я зашла только затем, чтобы вы могли передать его чести, что его переживания напрасны. — Кэтрин чувствовала, что кровь приливает к щекам. — Я не ношу его ребенка.

Гил откашлялся и встал.

— Понимаю.

— Полагаю, вы все еще не передумали, провести меня сквозь весь этот позорный балаган со свадьбой?

— Нет, не передумал, — твердо ответил Гил.

— Тогда я хотела бы, чтобы все произошло как можно быстрее. Длительные приготовления еще больше опошляют эту низкую затею.

— Кэтрин, милая, — со вздохом сказал Гил. — Хотел бы я, чтобы ты поняла: я делаю все это ради тебя.

— Ты принуждаешь меня к замужеству с желчным, жестоким человеком, человеком, которому я не нужна, который ненавидит меня.

— Там посмотрим. Любящая жена многое может изменить в мужчине.

Кэтрин много об этом думала и сама.

— Ты ведь не станешь отрицать, что любила его, — мягко заметил герцог.

Кэтрин отвела взгляд.

— Это, кажется, было много лет назад.

— Настоящая любовь живет долго, — сказал герцог. — Поверь мне, Кэтрин. Я знаю, что говорю.

Кэтрин взглянула на дядю.

— В сердце Доминика слишком много ненависти. Для любви не осталось места.

С этими словами графиня Арундейл повернулась и вышла из комнаты.

Доминик сидел в таверне «Сад ночи», в Ковент-Гарден. Таверна ничего общего не имела с почтенными заведениями, такими, как на улице Брукс или Сент-Джеймс. Нет, то был подозрительный притон, в котором коротали вечера воры, шулеры и проститутки. Здесь пахло джином и дешевыми духами, дым ел глаза. Пьяные посетители громко разговаривали, орали, ругались.

В этом месте никто бы не стал искать аристократа. Сюда и пришел Доминик залить свою тоску. Его тянуло сюда. Здесь он стремился найти спасительное забытье.

Доминик пил ром и не пьянел. Но он не был и трезв. Тоска и отчаяние пьянили его.

Он был одет в грубую льняную рубаху и черные бриджи, заправленные в видавшие виды черные сапоги. Когда пьяный матрос полез к нему, Доминик взял задиру за плечо, развернул к себе спиной и чуть подтолкнул:

— Смотри, куда прешь!

Могучий детина откинул руку Доминика.

— Если тебе что-то не нравится, почему бы тебе не отправиться восвояси, приятель?

Акцент выдавал в матросе одного из тех иностранцев, которые нанимаются на английские суда, работают и живут на корабле, пока посудина не потонет. Если это действительно так, моряк должен иметь дубленую кожу и медвежью силу. Впрочем, Доминик стремился выместить на ком-то раздражение, и ему было все равно на ком. Он ударил громилу в лицо. Рыжий бородач только хмыкнул.

— Теперь твоя очередь, приятель.

Началась потасовка. Удары сыпались один за другим. Соперники оказались достойными друг друга. Матрос упал. Доминик, покачиваясь, утер кровь с разбитой губы, пнул бесчувственное тело матроса и победно огляделся.

— Браво, — раздалось из дальнего угла. — Ты доволен?

Голос оказался знакомым.

— Какого дьявола ты тут забыл?

Рэйн Гаррик ухмыльнулся. Толпа пьяных зрителей с интересом наблюдала за ними, предвкушая новую драку,

— Тебя ищу.

Каждый понимал, что здесь играют по-крупному, поэтому желающих вмешаться не нашлось. Под плащом у незнакомца ясно обрисовывался пистолет. Парень, судя по всему, умел постоять за себя.

Рэйн подошел к Доминику.

— Как ты меня нашел?

Поняв, что драться больше не будут, посетители, недовольно бормоча, разбрелись по своим столикам.

— Это было нетрудно, — усмехнулся Рэйн. — Если хочешь знать, я шел за тобой, только ты меня не заметил.

Доминик кивнул, взял со стола стакан с ромом и, одним глотком осушив его, мрачно уставился на дверь.

— Пожалуй, нам лучше уйти отсюда, — как бы невзначай предложил Рэйн. Завсегдатаи таверны недоверчиво смотрели на них. Могла завязаться новая драка.

— Согласен.

Провожаемые недобрыми взглядами, друзья вышли из кабака на освещенную масляными фонарями улицу.

— Полагаю, тебе надо немного отвлечься от того, что связано с… э… твоей недавней помолвкой, — осторожно заметил Рэйн.

— Я сам себя отправил в ад на всю оставшуюся жизнь, — мрачно произнес Доминик.

— Ты ведь любишь ее, зачем себя обманывать.

— Не мели чепухи.

— Разве нет?.. Что же. Тем лучше. Тогда тебе вообще не о чем беспокоиться. Ты будешь жить, как жил, срывая цветы удовольствия со всех доступных клумб. Многие женщины были бы счастливы, если бы их не принуждали выполнять свой супружеский долг.

— Только не Кэтрин, — мрачно заметил Доминик, и Рэйн едва сдержался, чтобы не рассмеяться.

— Верно, эта женщина горячая. А с таким учителем, как ты, она сможет достигнуть определенных высот. Уверен, если захочешь, ты сделаешь се счастливой.

— Вовсе не так, как мне бы хотелось.

— Тем не менее, — беспечно продолжил Рэйн, — ты можешь жить, как жил, ничего не менять. А жена? Пусть она тоже живет, как хочет.

Доминик сжал кулаки.

— Мы не могли бы поговорить о чем-нибудь еще? Я пришел сюда, чтобы забыться, и меньше всего хотел бы обсуждать этот постыдный брак.

— День уже назначен? — спросил Рэйн, пропустив его слова мимо ушей,

— Если верить герцогу, Кэтрин не беременна. Венчание состоится в конце недели.

— А если бы девчонка забеременела, ты и вправду отказался признать ребенка своим?

Доминик стал еще мрачнее.

— Вопрос так не стоит. Кэтрин не несет моего семени и никогда не понесет. А сейчас, если ты не хочешь вернуться в кабак, давай обсудим что-то более приятное.

Рэйн, глядя на хмурую физиономию Доминика, думал о женщинах, с которыми переспал его друг, о горячей крови приятеля, о красивой женщине, которая скоро поселится с Домиником под одной крышей, и мысленно благодарил Бога, что сам не попался в такую ловушку. Рэйн не собирался навешивать на себя узду брака, хотя считал клятву Доминика глупой и бредовой.

Представляя яростную борьбу характеров Доминика и Кэтрин, Рэйн усмехнулся про себя. Да, на это стоило посмотреть.

— Наплевать мне на то, что ты думал, дуралей! Неужели ты не можешь понять, время уходит! — выговаривал Эдмунд Натану Кейву, уединившись с ним в конюшне в лондонском особняке Кэтрин.

— Я знаю, ваша милость, но… — виновато оправдывался усач.

— Хватит. Ты и нанятые тобой пустоголовые трусы все испортили. Моя кузина выйдет замуж в конце недели.

Эдмунд раздраженно смахнул прилипшую к камзолу соломинку.

— Мы постараемся. На этот раз осечки не будет, — заговорил Натан, но Эдмунд оборвал его:

— Не будет, потому что на этот раз я все устрою сам.

— Но…

— Мой тебе совет, Натан, держи свой толстый рот на замке и слушай. Я скажу тебе, что именно ты должен делать.

Эдмунд изложил свой план. Одна из лошадей тревожно заржала, выгнув шею. Где-то глухо ухнул филин. Натан, вздыхая, принялся выполнять распоряжения хозяина.

Кэтрин стояла перед огромным зеркалом в спальне Лэвенхэм-Холла. Как могла она выглядеть такой красавицей, когда на душе было так муторно?

В кремовом шелковом платье с высокой талией, с розами, искусно вышитыми по подолу, она была ослепительно хороша. Золотые волосы, поднятые наверх, обрамляли лицо царственным убором; кожа не потеряла еще золотистого загара. Кэтрин была прекрасна. Только синеватые тени у глаз выдавали ее тревогу, только боль, сквозившая во взгляде, позволяла почувствовать ее тоску.

— Готова, моя дорогая?

Дядя Гил стоял в дверях, такой элегантный в своем темно-синем бархатном камзоле, белом жилете и брюках цвета белого вина.

Кэтрин кивнула:

— Да, дядя, готова, если так можно сказать.

— Ты чудесно выглядишь, дорогая. Я горжусь тобой.

Ну почему она не может оставить предубеждение к самому близкому человеку? Он действует только в ее интересах.

— Спасибо, дядя Гил.

Катрин подошла к дяде, поднялась на носочки и поцеловала его в щеку. Гил кашлянул и немного покраснел.

Кэтрин с дядей прошли вниз, в ярко освещенный холл, затем спустились по широкой лестнице в фойе. Слуга подал Гилу плащ Кэтрин, и дядя накинул его на плечи племяннице. Атласная ткань укрыла девушку, словно траурное покрывало.

— Вы ослепите его, госпожа, — сказал привратник, открывая перед ними тяжелую дверь.

— Спасибо, Сэм, — ответила Кэтрин, вымученно улыбнувшись.

Доминик, наверное, не взглянет на нее, куда уж там ослеплять.

Экипаж — карета Вентвортов с золоченым фамильным гербом, двумя лакеями на запятках и двумя кучерами — уже ждал их. Эдмунда и Амелию задержали в Лондоне срочные дела, связанные с церемонией. Они должны были приехать сразу в церковь.

Кэтрин спустилась по широким мраморным ступеням к карете. Один из лакеев открыл перед ней дверь. Гил помог племяннице сесть. Опустившись на мягкое обитое зеленым бархатом сиденье, Кэтрин расправила кремовый шелк на коленях. Наряд ее — с завышенной талией, декольте и слегка присобранными рукавами — был самым модным в том сезоне. Кэтрин коснулась пальчиком вышитой розы на платье, точь-в-точь такой же, как одна из тех живых, что украшала се прическу, такой же, как роза, приколотая к высокой шелковой перчатке.

Из окна кареты открывался чудесный вид. Пасторальная картинка с голубым небом, легкими облачками и волнистыми зелеными лужайками соответствовала внешности невесты, но не ее настроению. Чтобы успокоиться, Кэтрин постаралась не думать, что ее ждет. Она смотрела в окно, слушала мерное цоканье копыт по дорожке, щелканье хлыстов, похрапывание лошадей. Карета свернула на дорогу, ведущую к маленькой деревенской церкви, в которой их должен был ждать Доминик. Кэтрин казалось, что жених не приедет.

Сейчас Кэтрин считала, что в нем куда больше от цыгана, чем от джентльмена. Она прожила с ним достаточно долго, чтобы знать, что этих людей трудно заставить сделать то, что им не хочется.

Доминик мог уехать во Францию, в свой табор и забыть о существовании Кэтрин. С его богатством и положением это было бы нелепо, и все же…

Погруженная в свои мысли, Кэтрин не сразу заметила всадников. Она очнулась только тогда, когда услышала пистолетные выстрелы.

— Господи, — пробормотал Гил. — Это разбойники!

— Гони лошадей! — крикнул он кучеру, хотя тот и так едва не сломал плеть о спины бедных животных.

Лошади неслись, вытягивая вперед шеи, мощные груди их вздымались, но упряжь не позволяла развернуться в полную мощь.

Вентвортские кони, превосходные бегуны, мчались вперед, лакеи на облучке отстреливались, но всадники догоняли карету. Пути к спасению не было: едва ли кто-то мог оказаться в этот час на заброшенной дороге, едва ли кто-то мог услышать перестрелку и прийти на помощь.

Кэтрин чувствовала, как бешено раскачивается карета, слышала выстрелы и хрип лошадей, слышала, как карету окружили.

— Вот, — прошептал Гил, вкладывая в ее дрожащую руку пистолет. — Возьми. Едва ли они догадаются, что женщина может стрелять.

И Гил отвернулся, бледный от страха, но с суровой решимостью на лице. Открыв дверь, герцог оказался окруженным пятью всадниками, все были в масках, на всех — старая, потрепанная одежда. Каждый держал в руке пистолет.

Один из лакеев упал. Другой, трясущийся и бледный, прижимал руку к окровавленному плечу.

— Имейте в виду, сукины дети, эти дула не игрушечные, — сказал один из всадников, — так что лучше бы вам кинуть на землю ваши пистолеты.

Лица разбойников скрывали маски, а шляпы были надвинуты до самых бровей.

— Чертовы головорезы, — пробормотал кучер.

Другой кучер выругался сквозь зубы и швырнул пистолет.

— Вели своей маленькой штучке вылезать из кареты.

— Она останется на месте, — ответил Гил, — Советую вам, джентльмены, отказаться от вашей дурацкой затеи. Вы уже запятнали себя убийством, так что не избежать вам путешествия к старому Джеку-палачу, если вас поймают.

Высокий худой мужчина зашелся от резкого, пронзительного, как воронье карканье, смеха.

— Прочь с дороги, старикашка. Нам нужна дамочка. Уж мы доставим ее куда надо.

— О чем вы говорите?

— Пошел прочь.

— Нет.

— Дядя, не надо! — воскликнула Кэтрин и выскочила из кареты. Пистолет в руке долговязого дернулся. Из дула вырвались пламя и дым. Застонав от боли, Гил схватился за плечо и, покачнувшись, упал.

— Нет!

Кэтрин бросилась к ляде. Пистолет, спрятанный в сумочке, больно бил ее по ноге. Она наклонилась к Гилу. Дядя был жив, хотя дышал тяжело и прерывисто. Он попытался встать, не обращая внимания на заливавшую одежду кровь.

— Лежи, — попросила Кэтрин, и, обернувшись к нападавшим, только сейчас заметила, что пистолеты теперь направлены на нее.

— Я свяжу девку, — сказал худой. Услышав этот пронзительный, каркающий голос, Кэтрин вспомнила, что так говорил один из тех двоих, что напали на нее в саду. Она выпрямилась. Разбойник подошел к ней, грубо отпихнул в сторону. И когда она и долговязый оказались в стороне от остальных, Кэтрин приставила к сердцу негодяя пистолет.

— Не шевелись, — тихо приказала она, — убью.

Глаза над маской, бледные, свинцово-серые, округлились от страха.

— Если вы хотите, чтобы он остался жив, — сказала она остальным, все еще сидящим на лошадях, — немедленно поворачивайте коней и убирайтесь.

Разбойники переглянулись. Один из мужчин сказал:

— Кельвин знал, во что влезает, когда соглашался на это.

— Что?! — завизжал долговязый.

Четверо всадников вполголоса обсуждали ситуацию.

— Если вам так хочется, мисс, — сказал один, — можете его прикончить. Вам не спастись.

— Я убью его, — пригрозила Кэтрин, — клянусь!

— Давай-давай, — приободрил ее разбойник, — а я снесу голову твоему кучеру, — и приставил пистолет к виску возницы.

— Господи!

У Кэтрин дрожали руки. Она готова была отбросить пистолет в сторону и сдаться, когда услышала позади себя выстрелы. Один, за ним другой.

— Проклятие! — заревел один из бандитов и резко развернул копя. — Я выбываю из игры!

Остальные четверо тоже повернули коней. К карете быстро приближались какие-то всадники.

— Едем, парни! — скомандовал предводитель нападавших.

Даже тот, кого Кэтрин держала па мушке, резко обернулся, пистолет дернулся у нее в руках и выстрелил в воздух. Долговязый оттолкнул Кэтрин, прыгнул в седло и погнал коня вперед.

Он почти достиг спасительной рощи, когда наперерез ему выскочил светловолосый всадник. Подняв коня на дыбы, он сбросил долговязого с лошади, спрыгнул сам и накинулся на противника. Двое катались в грязи, пока светловолосый не одержал верх. Усевшись долговязому на грудь, он, размахнувшись, ударил соперника так, что тот потерял сознание.

Со вздохом облегчения светловолосый, чуть лысоватый мужчина поднялся и подошел к Кэтрин. Девушка стояла на коленях около дяди Гила.

— Слава Богу, леди Арундейл, что с вами все в порядке, — произнес незнакомец.

— Дядя ранен, — запинаясь пробормотала Кэтрин. Гил застонал, но с помощью Кэтрин и незнакомца сел.

— Пуля попала в плечо. Ничего страшного, будет куда хуже, если, потеряв сейчас время со мной, вы, констебль, упустите остальных.

— Меня зовут Харвей Мальком, ваша честь. Я работаю на его честь маркиза Грэвенвольда.

— Грэвенвольда? А он-то тут при чем?

Кэтрин и Мальком подняли герцога на ноги.

— Он не знал, что на вас собираются напасть. Честно говоря, он и сейчас ни о чем не догадывается, — сообщил Мальком, расстегивая камзол Гила, чтобы осмотреть рану. — Сейчас он ждет невесту и, вероятно, очень сердится.

«Как все-таки это смешно, — подумала Кэтрин, — не невеста боится, что жених сбежит, а наоборот».

— Как он? — спросила она тихонько Малькома, указывая взглядом на Гила.

Мальком прижал носовой платок к маленькому круглому отверстию, проделанному пулей.

— Пуля прошла насквозь. Рана чистая. Заживет, как на собаке.

— Слава Богу, — прошептала Кэтрин.

— Но как вы узнали? — не унимался Гил.

Мальком хотел объяснить, но в этот момент подъехали остальные. Они вели с собой двоих беглецов. Руки у бандитов были связаны. Еще один был переброшен через седло, руки и ноги его бессильно свисали до земли — человек был мертв.

— Двоим удалось скрыться, будь они неладны, чертовы ублюдки, — сказал один из людей Малькома и тут же, заметив Кэтрин, смущенно добавил: — Простите, миледи. Этого малого поймали уже на горе, — добавил он, указав на мертвеца. — Он убежал бы. Да остановился, чтобы выстрелить в меня, подлец. Мне повезло: мой выстрел оказался точнее.

Кэтрин сразу заметила, что лошадь убитого куда породистее остальных. Потом она обратила внимание на его одежду: отлично сшитые бежевые бриджи, начищенные гессенские ботинки, рубашка из тонкого льна.

— Позвольте мне взглянуть в его лицо, — прошептала. Кэтрин. Она узнавала эти волосы, так аккуратно причесанные, эти узкие кисти с длинными аристократическими пальцами. Господи, не может быть!

— Я бы не советовал вам смотреть ему в лицо, миледи, — мягко предупредил Мальком, но один из его людей успел перевернуть труп.

— Господи, — пробормотал Гил, — да это же Эдмунд.

Кэтрин зажала рот рукой.

— Боже мой, — прошептала она. — Как я молилась, чтобы это был не ты.

Гил взял ее за руку.

— Мы оба молились, оба.

— Маркиз приказал нам следить за ним, — сказал Мальком.

Эдмунд, Боже мой, Эдмунд. Улыбчивый юноша, товарищ по детским играм. Он был с ней, когда умерла ее мать, помог пережить смерть отца.

Эдмунд. Он — человек, который был виноват во всех ее несчастьях. Он — человек, желавший ее смерти. Как? Почему?

Теперь Кэтрин вспомнила произошедшую с ним в последнее время перемену. Некоторую отчужденность, которую Кэтрин приписывала своей фантазии, своим необоснованным подозрениям. Теперь она чувствовала себя виноватой перед ним за то, что не наняла шпионов. Тогда ничего бы не случилось. Эдмунд бы не погиб. Но она не могла тогда заставить себя шпионить за собственным братом, как не могла сейчас поверить, что он тот самый негодяй.

Гил сказал что-то. Кэтрин не расслышала, но голос дяди вывел ее из оцепенения. Мальком говорил:

— Сегодня он улизнул у нас из-под носа. Но мы не думали, что он предпримет что-то именно сейчас, в день свадьбы. Но когда мы узнали, что он оставил свою жену и сына в деревенской гостинице, мои люди почуяли неладное. Пришли ко мне, и здесь мы его поймали. Слава Богу, не опоздали.

Гил кивнул. Пожав ледяную руку Кэтрин в знак сочувствия, он бодрым голосом заявил:

— Ну что же, больше нас здесь ничего не держит. Жених ждет.

— Да-да, конечно, — сказала Кэтрин.

Девушка обернулась к Малькому. Тот открыл дверь кареты и помог втащить туда раненого Гила. Затем он помог сесть Кэтрин,

— Предоставьте мне остальное, — сказал Мальком, указав взглядом на тело Эдмунда, и подошел к кучеру. — В деревне есть хирург. Торопись, но смотри, чтобы не сильно трясло.

— Чепуха, — отмахнулся Гил. — Едем в церковь.

— Но ваше плечо, — запротестовала Кэтрин, но карета уже ехала в сторону церкви.

— Мы пошлем за хирургом, когда приедем.

— Но…

— Со мной все будет хорошо. На войне я попадал и не в такие переделки.

Кэтрин не стала говорить дяде, что тогда он был куда моложе. Она знала, что это бесполезно.

А Эдмунд? Милый любимый брат. Что же ты наделал?! Бедная Амелия. Как она переживет случившееся? Как они смогут рассказать ей? И как быть с Домиником? Он, конечно же, обрадуется, когда узнает, что свадьба откладывается. Похороны. Траур.

Кэтрин даже была рада, что фарс с обручением откладывался. Будет время хорошенько подумать. Может быть, дядя образумится и откажется от этой идиотской затеи, может, ей удастся разжалобить его, и он пожалеет свою несчастную племянницу.