Гаррик (№1) - Цыганский барон

— Что с вами, миледи? — спросил молодой человек, нежно глядя на Кэтрин. Доминик заскрежетал зубами. Так это и есть ее англичанин? Этот неоперившийся птенец, которым она сможет вертеть, как захочет?

— Ты в самом деле очень бледна, дорогая, — сказал дядя. — Может быть, выйдем на воздух?

— Да… пожалуй.

Кэтрин выглядела так, будто в нее ударила молния.

— Позвольте, мне, — проговорил Доминик и предложил даме руку. От такого напора Гил лишился дара речи.

— Благодарю, — ответила Кэтрин и вцепилась в Доминика. Ей казалось, что она сейчас потеряет сознание. — Здесь слишком душно. Вероятно, мне стало плохо от жары.

Доминик проводил Кэтрин на террасу. Удивление вскоре сменилось яростью. Лгунья! Какого черта она не сказала ему правду? В какую дьявольскую игру задумала с ним играть? Теперь понятно, почему она посмеялась над его великодушным предложением жить с ним, не венчаясь. Каким же он был дураком!

Доминик чувствовал, как женщина, идущая с ним рядом, постепенно успокаивается. Рука ее больше не дрожала. Она шла, высоко подняв голову. Доминик знал, каких усилий ей стоило сохранять спокойствие, но то, что ей удалось взять себя в руки, злило его еще сильнее.

Как только они оказались в укромном уголке, где могли бы поговорить без свидетелей, Доминик открыл рот, чтобы высказать все, что он думает, но был остановлен гневной тирадой.

— О чем ты думаешь, Доминик? Ты хоть представляешь, чем рискуешь?

Что она хочет сказать? Почему она так разгневана?

— Господи, — продолжала она, — да когда они узнают, кто ты такой, они запрут тебя в Ньюгейт и выбросят ключ в море!

— Что за Ньюгейт? О чем ты?

— О чем я? — язвительно повторила Кэтрин. — Тоже мне, маркиз нашелся. Ни дать, ни взять. Не мог уж быть поскромнее: назвался бы хотя бы бароном, виконтом на худой конец.

Кэтрин оглядела его. Ни отличный покрой черного шелкового фрака, ни белая сорочка, ни галстук не выдавали в нём цыгана. Его сизо-серые бриджи сидели на нем как влитые. Отчего-то взгляд именно на эту деталь туалета заставил Кэтрин порозоветь от смущения. И этот румянец, и прическа, и наряд — все делало ее похожей на богиню, именем которой однажды назвал ее Доминик.

Господи, как она прекрасна!

— Доминик, ты не слушаешь меня! Тебе надо исчезнуть, и как можно скорее.

Только теперь он понял, о чем она говорит. Она решила, что он изображает аристократа, что это очередная цыганская уловка. Может, она даже решила, что он так деньги зарабатывает, облапошивая доверчивых гаджио.

— Я слушаю. Только волноваться тебе не о чем. Никто меня отсюда не выгонит. Если, конечно, сдать меня властям не входит в твои планы.

Кэтрин побледнела, будто ей дали пощечину.

— Конечно, нет. Как ты вообще мог такое предположить?

От Доминика не укрылось ее волнение. Она беспокоилась о нем. Гнев его постепенно стал улетучиваться.

— Неужели ты хочешь уберечь меня от беды, Катрина? После твоего бегства мне с трудом верится в это.

— Конечно, я волнуюсь за тебя. Я…

Кэтрин замолчала. Щеки ее пылали, и на лице ее было написано все, о чем она думает.

— Я очень многим обязана тебе, Доминик, — говорила она, лаская взглядом его лицо, словно стараясь запечатлеть в памяти каждую черточку, — может быть, самой жизнью. Я, конечно же, ни о чем не забыла. Я помогу тебе выбраться отсюда и…

Доминик подошел к ней вплотную.

— Молчи, — сказал он нежно, — я хотел сделать это с той самой минуты, как увидел тебя здесь. Мы и так потратили столько времени впустую.

Он поцеловал ее. Еще миг — и Кэтрин прильнула к его груди. Он думал, что она станет бороться с ним — для нее он оставался цыганом — вором и обманщиком. Но руки ее обвили шею Доминика, и она вернула ему поцелуй.

Доминик целовал ее, все крепче прижимая к себе, и у Кэтрин земля начала уходить из-под ног. Она знала, что должна остановиться, что эта слабость может безнадежно испортить ее репутацию. И все старания пойдут прахом. Но с того мгновения, как она увидела его, она не мечтала ни о чем другом, как вновь ощутить тепло его рук.

И вот сейчас она ласкала его, почувствовала, как он напрягся. От него пахло одеколоном и чем-то до боли знакомым, мужским. Губы его, язык творили чудо. Когда она поцеловала его в ответ, Доминик застонал.

И точь-в-точь, как в том ее сне, ладони Доминика накрыли грудь. Большими пальцами он ласкал ей соски. Кэтрин чувствовала тепло его тела, сердце бешено колотилось. Она чувствовала его возбужденную плоть, вспоминая о том, как прекрасно было ощущать его внутри себя, как он входил в нее, называя своей, как сумел овладеть не только телом ее, но и душой.

Услышав шаги, они остановились, но сердца их бились так сильно, так трудно было расцепить объятия, что они смогли оторваться друг от друга лишь в тот самый момент, как леди Кампден, женщина с лицом падшего ангела, подошла к ним. К удивлению Кэтрин, дама смотрела на Доминика с едва скрываемым раздражением.

— Не знала, что вы… знакомы, — произнесла она после обмена приветствиями.

— Почему бы нам не знать друг друга? — ответил Доминик. — Мы с леди Арундейл были представлены несколько минут назад. Ее дядя, герцог, предложил мне проводить девушку подышать.

Казалось, что темноволосая красотка сомневается в правдивости ответа. Кэтрин не могла понять одного: зачем леди Кампден так важно знать, почему Доминик и она, Кэтрин, оказались на террасе вдвоем?

— Ну что же, — протянула наконец брюнетка, — здесь действительно душно. Я решила уехать домой пораньше. К несчастью, лорда Кампдена вызывают из Лондона по делам, так что компанию мне могут составить только слуги. Полагаю, — с улыбочкой на пухлых губах добавила Кампден, — мне стоит уехать прямо сейчас.

Доминик ответил улыбкой:

— Полагаю.

Что-то во взглядах, которыми обменялись эти двое, насторожило Кэтрин. Неужели леди Кампден, замужняя женщина из хорошей семьи, обладающая весьма высоким статусом в обществе, могла вот так… Кэтрин слышала о подобных вещах, но никогда не видела своими глазами, как это происходит.

— Хотя, — чуть раздосадованно продолжала леди Кампден, — еще ведь совсем рано. Может, и не стоит уезжать?

Отчаянно дерзкий взгляд брюнетки не оставлял сомнений — леди Кампден была уверена, что Доминик проводит ее домой!

Брюнетка еще немного постояла, выжидательно глядя на Доминика, но, так и не дождавшись его ответа, холодно улыбнулась, попрощалась и уже на ходу бросила через плечо:

— Кстати, ужин сервирован. Вы ведь не хотите его пропустить?

Вильнув бедрами, она повернула за угол.

— Вижу, тебе не пришлось долго искать замену, — резко обернувшись к Доминику, сказала Кэтрин.

Доминик нахмурился.

— Да, мы с леди Кампден одно время… э… дружили. А что касается того, о чем ты подумала, я слишком переживал из-за тебя, чтобы заниматься поисками партнерши. Сейчас-то я понимаю, что беспокоился зря.

Он снова был зол. А Кэтрин ликовала. Он переживал, думал о ней так же, как и она о нем.

— Нам лучше пойти в дом, — предложил Доминик. — Мы и так дали повод для сплетен. Кроме того, я зверски голоден.

Кэтрин видела, как черные цыганские глаза стали матовыми, остановившись на ее полной груди. Кэтрин узнала этот взгляд. Если Доминик и испытывал голод, то он ничего общего не имел с едой. Девушка вспомнила его слова о возможных сплетнях и невольно вздрогнула. Ни ей, ни ему нельзя сейчас попадать на острые язычки светских кумушек.

Доминик решительно повел свою спутницу в зал, но Кэтрин остановила его:

— Не хочешь ли ты сказать, что собираешься ужинать? Доминик, тебе нужно бежать, пока никто не узнал правды.

Доминик смерил Кэтрин взглядом и с насмешливой улыбкой сказал:

— Как я уже говорил тебе, моя прекрасная леди, цыган может сыграть любую роль, от нищего до короля. Может быть, на сей раз вам представится случай убедиться в правдивости моих слов. Если, конечно, — и тут уголки его губ приподнялись, а глаза дерзко прищурились, — вас больше не прельщает перспектива продолжить нашу… беседу.

— Разумеется, нет, — рассерженно сверкнув глазами, ответила Кэтрин. — Как вы, надеюсь, понимаете, я больше не ваша собственность. Мы в Англии, а не в таборе.

Доминик стиснул ее руку.

— Увы, Катрина. Если бы мы были в таборе, ты бы уже лежала подо мной, а не сидела рядом за ужином, на который я смотреть не могу.

Кэтрин вспыхнула. Но стоп…

— Как это, сидеть рядом с тобой?!

А она-то верила, что он отпустит ее.

— Разве ты не хочешь увидеть спектакль целиком? Или, — помрачнев, спросил Доминик, — ты собираешься ужинать со своим англичанином?

— Моим англичанином?

«Да прекрати же ты повторять за ним как попугай!»

— Тот твой возлюбленный, или забыла? Это, конечно же, юный Джайлс?

Как много лжи. Ложь заслоняла правду, обволакивала их обоих, как густой лондонский туман.

— Лорд Джереми просто мой друг.

Они подошли к дверям столовой — роскошного зала с высоким потолком, стены были обтянуты кожей с вышитыми золотом геральдическими лилиями — символами древнего могущества страны. Вдоль стен висели бесчисленные портреты английских королей. С серебряных блюд на подносах у стоящих вдоль стен слуг вился ароматный дымок. Столы покрывали белоснежные скатерти. Громадные букеты алых роз услаждали взгляд гостей, как и многочисленные яства на столах у дверей.

— Вот вы где, — воскликнул при появлении Кэтрин дядя Гил. Рядом с Гилом стоял его друг сэр Осгуд Хорнбакл. — Я уже начал беспокоиться.

Кэтрин не знала, то ли вздохнуть с облегчением, то ли, наоборот, насторожиться. Неужто дядя так глуп? Сколько еще Доминик сможет его дурачить?

— Ваша прелестная племянница заставила меня позабыть о времени, — галантно заметил Доминик, подводя Кэтрин к Гилфорду. — Надеюсь, вы меня простите.

— Конечно, — согласился герцог. — Когда со мной моя Кэтрин, я тоже готов позабыть обо всем на свете.

— Грэвенвольд? — обратился к Доминику Осгуд. — Вы, кажется, друг Стоунлея. Наслышан. Рад встрече с вами.

Интересно, кто такой Стоунлей? Еще один переодетый цыган? У Кэтрин голова шла кругом.

— И я рад, — заверил собеседника Доминик с такой искренней любезностью, будто и в самом деле всю жизнь мечтал о встрече с Осгудом.

Его уверенность изумляла Кэтрин. Она знала, что Доминик умен и хорошо образован, но существовало немало подводных камней, на которых он мог сломать себе шею, и с каждым мгновением опасность оступиться возрастала.

— Добрый вечер, ваша честь.

К дяде подошла леди Агата Джеймс. Вскоре к ним присоединилась еще одна дама, леди Элизабет Мортон, золовка леди Кампден.

Женщины несколько минут мило беседовали с мужчинами, после чего Хорнбакл предложил всем пройти в зал.

Кэтрин улыбнулась. Сэр Осгуд всегда был душкой — лысоватый коротышка с моноклем. Едва ли кто-то, глядя на этого забавного чудака, мог представить, что в молодости он был настоящим героем. Во время войны в колониях[4] Осгуд спас жизнь нескольким высшим чинам, заслужил покровительство короны и наследственный титул. После тех событий дядя Гил и Осгуд сблизились. И дружили уже почти тридцать лет.

— Ты, по-моему, выглядишь неважно, Кэтрин — заметил герцог. — Ты не заболела?

— Я хорошо себя чувствую, дядя. Вероятно, просто переволновалась.

Дядя посмотрел на нее несколько пристальнее, чем ей бы того хотелось, но Кэтрин в ответ мило улыбнулась.

— Надеюсь, вы не будете против, если я присоединюсь к вам, — вступил в разговор Доминик. — Не могу заставить себя покинуть столь очаровательную компанию, — добавил он.

— Конечно, присоединяйтесь, — ответил герцог. Кэтрин взмолилась, о поддержке свыше. Неужто его самоуверенность не знает границ? Впрочем, разве мало тому доказательств?

Гости направились к столу. На серебряных подносах, украшенных цветами и фруктами, розовели лососина, омары, мерлан. Здесь были запеченная говядина, подносы с молодой курятиной, дичью, куропатками, фазанами, начиненными орехами, рулеты из телятины, бараньи ножки, приготовленные на пару овощи, сладости. Как только пустел один поднос, на его место приносили другой, запас деликатесов не истощался.

Кэтрин, глядя на все это изобилие пищи, испытывала лишь отвращение. Рядом был Доминик, она ощущала его присутствие. Его видели и другие, он не мог не привлекать внимания, и Кэтрин волновалась за него.

— Почему бы нам не поужинать на террасе? — предложила она, надеясь таким образом избавить Доминика от ненужного внимания. — Там сейчас куда приятнее.

— Напротив, здесь, мне кажется, весьма мило, — возразил, осклабившись, Доминик. — Но если вам нехорошо…

Ей хотелось убить его, но она лишь мило улыбнулась.

— Мне хорошо. Давайте ужинать здесь.

Осгуд и герцог облегченно вздохнули. Есть стоя не очень-то и приятно.

Доминик усадил Кэтрин. Подождав, когда сядут остальные, он сел рядом с ней. Напротив оказалась леди Кампден. Подле нее — высокий красивый мужчина. Очевидно, дама все же передумала ехать домой.

— Вижу, леди Кампден нашла себе другой объект, — заметила Кэтрин с фальшиво-теплой улыбкой.

— Ай да Стоунлей, — протянул Доминик скорее удивленно, чем раздосадованно. — Ну что же, я рад, что даме не придется скучать.

Слуги налили вино в бокалы, а затем на стол были водружены хрустальные графины. Вино было не тем, к которому привыкла Кэтрин дома. После объявления войны французское вино в обществе пить было не принято. Поэтому здесь подавали густое и темное, непривычно крепкое португальское.

Катрин не давали покоя отношения между леди Кампден и Домиником.

— Ты уверен в том, что не хотел бы сам насладиться обществом этой достойной леди? — спросила она, понимая, что поступает неприлично.

— Чуть раньше… Да, был бы не против. Но сейчас и нахожусь в куда более приятном обществе.

Сердце Кэтрин забилось быстрее.

— Твоя беззаботность меня удивляет. Леди напротив готова была взять тебя с собой, а теперь ты ее упустил. Мы с дядей скоро уезжаем, и куда денешься ты?

— Естественно, не туда, куда мне хотелось бы больше всего, — к местечку между твоих точеных ножек.

Кэтрин ярко вспыхнула и уставилась в тарелку. Она злилась на Доминика, но отчего-то чувствовала себя польщенной. Аппетита у Кэтрин не было, и она с трудом заставляла себя жевать. Ей казалось, что ужин никогда не кончится. В самом разгаре трапезы к ним подошел хозяин дома, герцог Мэйфилд.

— Прости, что пропустил твой приезд, старина, — сказал Доминику герцог. Доминик встал и пожал его руку. — Не хотел бы отпустить тебя, не обменявшись хоть парой слов,

— Приятно повидаться, Мэйфилд. Как герцогиня и леди Джорджия?

— Прекрасно, спасибо. С прискорбием узнал о смерти твоего отца. Он был, конечно, не подарок, но все же человек неплохой.

Кэтрин замерла. Как бы ни притворялась она, что разговор ей неинтересен, она ловила каждое слово. Господи, только бы он не допустил ошибки.

— Так говорят, — сухо ответил Доминик, — только мне нечего сказать по этому поводу.

— Да… Впрочем, думаю сейчас, когда старик ушел от нас, не стоит поминать его лихом. У тебя есть Грэвенвольд, с ним хватит забот, чтобы отвлечься от грустных мыслей.

— Да, так многие мне говорят.

— Я уверен, у тебя получится.

— Да, пожалуй, — ответил Доминик. — Я всего неделю как в Лондоне, а уже успел соскучиться по Грэвенвольду.

Кэтрин тоже немного успокоилась. Ну и самообладание у этого цыгана! Вежливо попрощавшись с Мэйфилдом и заверив его, что вечер удался на славу, Доминик снова сел рядом с Кэтрин. Странно, казалось, будто он в самом деле хорошо знал этих людей. Будто его отец и вправду был маркизом Грэвенвольдом, будто…

Кэтрин чуть не вскрикнула. Внезапно в памяти всплыл другой прием. В тот вечер там тоже был высокий темноволосый мужчина. Она не видела его лица, но очень хорошо запомнила его фигуру, цвет его волос.

Тогда одна из дам сказала, будто о нем говорят, что он из цыган! Господи! Неужели такое бывает?!

— Ты — тот самый, — пробормотала она. — Ты. — Найтвик.

Доминик угрюмо усмехнулся:

— Я был Найтвик, пока отец пребывал в добром здравии. Но сейчас он почил в мире, оставив мне Грэвенвольд.

Кэтрин облизнула внезапно пересохшие губы.

— Ты… ты знатный человек, аристократ. Почему ты мне не сказал?

— Я думал, что это не важно.

— Ты считаешь себя джентльменом. Как мог ты вести себя так, как вел? Как мог ты делать то, что делал?

В зеленых глазах заблестели слезы. Кэтрин даже не пыталась их скрыть. Она отодвинула стул и собралась встать. Доминик схватил ее за руку и крепко сжал.

— Сиди.

— На случай, если ты не заметил, — процедила она сквозь зубы, — не ты тут распоряжаешься.

— Сиди, говорю.

Он дернул ее за руку, и Кэтрин осталась сидеть. Видимо, он был зол не меньше, чем она, но умудрялся сохранять такое лицо, будто ничего не происходит.

— Улыбайся, — прошептал он так, чтобы было слышно только ей, — и моли Бога, чтобы семья твоя ничего не узнала о нашем маленьком приключении. Надеюсь, ты в этом заинтересована не меньше меня.

— Пошел к черту, — прошептала Кэтрин.

И все же она понимала, что Доминик прав. Изобразив на лице улыбку, Кэтрин сделала вид, что ведет непринужденную беседу, изредка вежливо кивая головой. С каким удовольствием она расквасила бы этот красивый нос. С каким удовольствием уткнулась бы в подушку и разрыдалась.

Но, увы, здесь было светское общество. Она должна была притворяться, что сидеть рядом с ним хорошо и приятно, что болтать с ним о пустяках — вовсе не пытка, от которой готово разорваться сердце. Доминик, казалось, не замечал ее состояния, и Кэтрин изо всех сил изображала непринужденность. Но как только ужин закончился, она встала и, стараясь не привлекать внимания, подошла к дяде Гилу.

— Простите, дядя, но я с ног валюсь от усталости. Если вы не возражаете, я бы хотела поехать домой.

— Конечно, — ответил Гил. — Я сам хотел предложить тебе ехать.

— А я, пожалуй, еще останусь, — сказал Осгуд. — Очень приятный вечер, жаль уходить.

— Я провожу леди Арундейл к карете. — Доминик подхватил Кэтрин под руку. Гил и Осгуд отправились предупредить об отъезде Эдмунда и Амелию.

— Ты — грубиян и пройдоха, — сквозь зубы процедила Кэтрин.

— Ты должна была сказать мне, кто ты, — возразил Доминик, принимая из рук слуги ее плащ. — Ничего бы не произошло.

— Ничего? Ха-ха!

Кэтрин была вне себя. Доминик тоже кипел от ярости. Как он ни старался скрыть это, блеск в глазах выдавал его. Боже мой, и он смеет винить в случившемся ее!

Кэтрин покраснела. Действительно, ее поведение иначе как скандальным не назовешь. Он, правда, соблазнил ее, но, кем бы он ни был — цыганом или лордом, она позволила ему соблазнить себя. Может быть, даже поощрила. Она влюбилась в него с самой первой встречи. Злость таяла.

Доминик, глядя на Кэтрин, казалось, читал ее мысли. Постепенно он успокаивался. Он вызвал экипаж Вентвортов, а затем подошел к Кэтрин. Дядя Гил задерживался, и Доминик предложил подождать его на воздухе, возле дома.

С Темзы дул ветерок. Светила полная луна. Доминик и Кэтрин отошли к платану.

Доминик коснулся щеки девушки.

— Я бы мог сказать, моя малышка, что сожалею о случившемся. Но, честно говоря, мне не жаль. Мне жаль лишь одного — что нам пришлось покинуть табор.

Голос его звучал нежно и грустно. Доминик, едва касаясь, провел по ее щеке ладонью.

Тепло его слов и его рук растопило обиду. Довольно сожалений. Надо жить настоящим.

— Англия — такой же твой дом, как и табор. Ты ведь вернулся насовсем?

Рука его бессильно упала.

— Наверное, так, — с сожалением произнес он, — но здесь я больше не свободен. Я не могу поступать, как хочу. Ты — молодая женщина из высшего общества. Мои намерения очевидно бесчестны. Ты сейчас больше потеряна для меня, любовь моя, чем когда мы были во Франции.

Кэтрин никак не могла его понять.

— Бесчестны? — с трудом проговорила она. — Доминик, я не понимаю, о чем ты.

— О том, что тебе удалось воздвигнуть самую большую преграду между нами.

Ах, вот, значит, как! Здесь, в Англии, она не нужна ему! Он не хочет ее видеть! Она была нужна ему только как женщина, которая согревает его постель! И все!

Боль, гнев, обида закипали в ней. Кэтрин чувствовала себя так, словно ее использовали и выкинули, как ненужную вещь. Ей хотелось избить его, уничтожить.

Но… чего, собственно, она ждала? Разумеется, не предложения. Она помнила слова Персы, горькое предупреждение Яны. Да, честно говоря, она ждала. Она надеялась на невозможное.

Доминик ее обесчестил, сломал ей жизнь. Как благородный человек и джентльмен, после того, что случилось, он обязан был на ней жениться. Это было бы правильно.

Кэтрин горько усмехнулась. Когда это Доминик вел себя как порядочный человек?

Горечь захлестывала ее, поднимаясь мутной волной со дна души.

— Было время, лорд Грэвенвольд, когда я считала вас самым порядочным мужчиной. Как я могла так ошибаться?

Кэтрин повернулась, но он схватил ее за руку. На лице его появилось угрюмое выражение, а голос зазвучал глухо.

— Ты придешь ко мне, если случится что-нибудь непредвиденное?

Кэтрин нахмурилась.

— Что непредвиденное?

Он ухмыльнулся, тряхнул головой и превратился в цыгана, того самого, которого она встретила в таборе. Сейчас в нем ничего не осталось от английского лорда.

— Графиня ты или простолюдинка, матери-природе все равно. Существует много общего в природе цыган и джентльменов, крестьянок и графинь. Некоторые действия тех и других приводят к сходным последствиям.

О чем он? О ребенке? Она могла понести от него? Кэтрин густо покраснела и отвернулась.

— Не стоит беспокоиться, милорд, — язвительно сказала она. — Непредвиденного не будет.

Она ждала вздоха облегчения, но нет.

— Тогда прощай, мой рыжий котенок, — сказал он тихо, склоняясь над ее рукой. — Я рад, что ты в безопасности.

— Ты готова ехать, дорогая?

Доминик передал Кэтрин на попечение дяди, повернулся и зашагал прочь. Она смотрела ему вслед. Чем дальше он уходил, тем горше становилось у нее на душе, тем тяжелее на сердце.

Когда она рассталась с ним во Франции, она думала, что большей горечи разлуки уже не пережить. Кэтрин не знала, каково терять вновь обретенное, понимая, что теряешь навсегда. И больнее всего было теперь — теперь, когда она знала правду.

А ведь она знала, знала с самого начала: она для него всего лишь игрушка. Преходящая пассия — причуда, способ скоротать время. Он не мог предложить ей более прочных отношений тогда, в таборе, и то, что она оказалась графиней, ничего не меняло.

Боль все росла и росла, грызла ее изнутри, терзала и мучила. Как мог он использовать ее и выкинуть как ненужную вещь? Кэтрин не была женщиной, которая порхает по жизни легко, женщиной вроде леди Кампден. Она не бабочка, расправляющая нарядные крылышки, чтобы привлечь новых любовников. Она, Кэтрин Баррингтон, — женщина строгих правил. У нее есть принципы, и она вполне может обойтись без мужчин, без таких, как Доминик и прочие. Если бы не наследник, она вообще могла бы не выходить замуж!

Кэтрин уже знала, каким будет ее муж. Во-первых, она должна быть к нему совершенно равнодушна. Надо найти такого, от взгляда которого у нее не закипала бы кровь и не шла кругом голова. Того, кто те смог бы разбить ей сердце.

Кэтрин расправила плечи. Будет так, как она решила. Но непрошеная слеза покатилась по щеке.

Кэтрин быстро утерла ее и поклялась себе, что слез больше не будет.

Глава 15

— Мне кажется, твое возвращение в общество было принято достаточно благосклонно.

Кэтрин вздрогнула. В темноте она не могла разглядеть лица дяди. Хорошо, что и дядя не видит ее лица.

Город затих. Стук копыт по булыжной мостовой эхом отдавался на пустынных улицах. Часы на башне пробили час ночи. На Лондон опустился туман. В воздухе запахло сыростью.

— Мы правильно сделали, что договорились с Эдмундом и Амелией. То, что мы появились все вместе, должно заткнуть рты всем сплетникам.

— Они были великолепны, — отозвалась Кэтрин немного невпопад.

Экипаж проехал под фонарем, и на мгновение луч света упал на дядю. Кэтрин заметила, что он чем-то встревожен и пристально смотрит на племянницу.

— Что ты думаешь о Грэвенвольде? — неожиданно спросил Гил, и девушка не могла не заметить, как напряженно звучит его голос.

Господи, только бы он не догадался!

— Он красив, очень красив, — ответила Кэтрин с деланной непринужденностью. — Думаю, он пользуется большим успехом у дам.

Гил откинулся на сиденье.

— Он не обидел тебя какими-то пошлыми намеками, надеюсь?

— Нет, конечно, лорд — истинный джентльмен.

Какая ложь! Доминик не больше джентльмен, чем… Она даже не могла подобрать сравнений.

— Да… Ну, будем надеяться, так и есть. Мне не следовало поощрять вашего знакомства. Он, как я слышал, жениться не собирается, а нам надо подыскать тебе мужа.

Кэтрин сжалась.

— Я тоже слышала, что он поклялся не жениться. Откуда такая блажь? Я думаю, он должен быть заинтересован в рождении наследника.

— Там какая-то темная история, связанная с отцом. Давняя вражда. Он намерен сделать так, чтобы имя Эджемонт некому было передать.

— Но его отец умер. Почему же сейчас…

— Не знаю. Как бы там ни было, он твердый орешек и от своего не отступит. Сомневаюсь, что даже ты смогла бы свернуть его с пути.

Кэтрин сделала вид, что не замечает вызова.

— Уж Грэвенвольда я бы выбрала в последнюю очередь.

Дядя пожал плечами.

— Может, ты и права. Грэвенвольд чертовски упрям. Жить с ним было бы пыткой.

— Точно, — не удержалась Кэтрин.

— Мы найдем тебе другую партию. Что ты думаешь о Джайлсе?

— Ты о Джереми?

— Он второй сын, и поэтому не наследник, но его отец все же герцог. Он умен и настойчив. Кроме того, он к тебе явно неравнодушен. Я думаю, что ты сможешь сделать так, что он простит тебе, что угодно.

Кэтрин задумалась. Джереми был добрым, умным и сердечным юношей.

— Нет, — тихо сказала она. — Джереми заслуживает женщину, которая бы его любила. А я не смогу.

— Но…

— Как насчет Литчфилда? Он без гроша и, конечно же, мечтает о невесте с приданым. Как ты думаешь, он сгодится?

— Не шути так. Вы едва ли подходите друг другу.

— Подходим мы друг другу или нет, это другой разговор. Честно говоря, у меня вообще нет к мужчинам интереса. Литчфилд кажется мне ничем не хуже любого другого.

Герцог молчал.

— Ну так что? — не унималась Кэтрин. Гил неодобрительно крякнул.

— Литчфилд тебе не пара. Он привлекателен, да, но, Кэтрин, не пройдет и двух недель, как он тебе прискучит.

«Гораздо быстрее», — подумала Кэтрин. Ричардом нетрудно будет управлять. Он выполнит свой супружеский долг, но после этого, вероятно, захочет оставить жену в покое — до тех пор, пока не прискучат любовницы или не понадобятся деньги жены.

— Я подумаю, дядя. Мне кажется, что барон как раз то, что мне нужно.

— А мне кажется, что ты разыгрываешь передо мной несчастную возлюбленную. Впрочем, — вздохнул дядя, — у нас еще есть время подыскать что-то получше.

Кэтрин опустила голову. Доминик! Домини! Ну почему?!

— Да, но мне бы хотелось уладить все побыстрее. Больше всего мне хочется побыстрее вернуться в Арундейл. Я беспокоюсь о том, как там идут дела, да и о школе тоже. Я страшно скучаю по детям.

— Я хотел поговорить с тобой об этой школе. Что это такое?

— Мы назвали ее Благотворительной христианской школой Баррингтонов. Раньше она называлась Арундейлской школой для бедноты, но после смерти отца мы с Эдмундом решили переименовать ее, чтобы «не дразнить гусей». Когда я уезжала в Лондон, ребята успели многому научиться, и я сгораю от нетерпения узнать, как там идут дела.

Арундейл… Стоило произнести вслух это милое имя, как на душе у Кэтрин стало спокойнее. Если бы только можно было оказаться там прямо сейчас, подальше от Доминика.

— Знаешь, я хочу открыть у себя такую же школу, — признался Гил. — Я бы вполне нашел время для занятий с детьми, Мыс твоим отцом много раз говорили об этом, но, когда его не стало, я решил, что это были лишь разговоры.

— Чудесная мысль, дядя, — воскликнула Кэтрин. — Тебе, конечно, придется потрудиться, найти хороших учителей, уговорить родителей, а это, заверяю тебя, самая трудная задача, но, поверь, результат стоит всех хлопот.

— Мне понадобится твоя помощь.

— Помогу с удовольствием. Мы можем найти учителей прямо здесь, в Лондоне.

Гил улыбнулся.

— Не думаю, что это благородное дело надолго отвлечет нас от поисков подходящей партии для тебя. Мы сыграем свадьбу не дольше, чем через месяц.

Доминик мерил шагами комнату в своем лондонском доме на Ганновер-сквер. Доминик терпеть не мог этот дом, этот кабинет. Он вообще ненавидел все то, что любил отец. А эта комната нравилась старику маркизу больше других. И сейчас в ней, казалось, витал дух усопшего маркиза. Отец с ухмылкой смотрел на Доминика с огромного портрета над черной мраморной каминной полкой.

Прошлой ночью, вернувшись с бала, Доминик пришел сюда, уселся в кресло перед камином и уставился на портрет отца. Доминик надеялся, что эта самодовольная ухмылка, этот презрительный взгляд укрепят его волю, ожесточат сердце.

В этот предрассветный час, когда заветный графин с палинкой, приберегаемой на особый случай, уже опустел, Доминик вспоминал отца, думал о матери, о ее неудавшейся жизни, о том, как жила она, лишенная горячо любимого сына, отнятого жестоким отцом, о ее горьких слезах.

Доминик вспоминал свою безрадостную жизнь в Йоркшире, свою спальню, где проводил он ночи без сна, молча переживая жестокую травлю, незаслуженные наказания учителей. Он помнил, как сильно хотел убежать и не смел, потому что знал, что этим принесет еще больше огорчений матери, Доминик вспоминал о двух месяцах в году, которые ему позволено было проводить с матерью. Как он тогда был счастлив!