Мороз по коже

— Так. Я откидываю крышку и врываюсь первым, — уже приказывал Марецкий.

— Только шума наделаешь. Не отвлекай человека, все надо делать быстро, но тихо. Пропусти меня вперед, я покажу как.

— Ты без оружия.

— Тем более. Пока он на меня среагирует, я уже буду там, а все шишки на тебя посыпятся. Вот ты и отстреливайся. Моя задача обойти его и отрезать отход, а твоя — его отвлекать.

— Если там вообще кто-то есть.

— Сейчас проверим.

Приключения начались с открытия люка. Первым запрыгнул вовнутрь Вадим. Он тут же откатился в сторону и очутился в темном углу. Следом ворвался Степан и отскочил в противоположную сторону, захлопывая за собой люк ногой. Вся эта акробатика походила на детскую забаву, когда ребятня играет в войну. На чердаке стояла мертвая тишина и никого не было.

Журавлев встал на ноги. Марецкий выхватил пистолет и приподнялся.

— Иди по своему краю, а я по своему, — тихо сказал Журавлев.

— Тут никого нет.

— Глянь на слуховое окно, — прошептал Вадим.

Марецкий лишний раз убедился, что чутье его приятеля никогда не обманывает. Яркий солнечный свет врывался на чердак сквозь узкое окошко. Прямо у выхода на крышу стояла тренога, которой обычно пользуются кинооператоры, но вместо кинокамеры к штативу была прикреплена винтовка с оптическим прицелом.

Однако стрелка они не увидели.

— Он здесь, — пробормотал майор, — иначе мы слышали бы шаги по крыше.

— Идем вперед, он наверняка двигается в сторону следующего люка.

Внезапно в кармане Вадима зазвонил телефон. И в ту же секунду сверкнуло пламя и хлопнул выстрел. Журавлев бросился на пол, а Марецкий ответил двойным залпом. Никто никого не видел. Пуля чиркнула о бетонную опору, и посыпались искры.

Журавлев достал мобильник, продолжающий наигрывать мелодию. У стрелка хороший слух, и он едва не снес Вадиму голову. Так что на месте оставаться нельзя. Перекатываясь по полу, Вадим говорил:

— Ребята! Длинный шестиэтажный дом во дворе. Блокируйте все подъезды.

Преступник на крыше. Оставьте людей у выезда. Возможно, он не один, а с шофером.

Снова раздались выстрелы. Пули свистели над головой Журавлева. Вадим отбросил телефон. Марецкий отвечал на огонь, выжидая, пока мелькнет вспышка. Но противник после выстрела тут же отскакивал в сторону.

Журавлев встал на ноги, пригнулся и побежал вперед. Только бы не врезаться лбом в каменную колонну. Он пролетел мимо освещенного участка, сбив плечом штатив с винтовкой, и тут же растянулся на полу. Хорошо, что не побежал дальше.

Метрах в трех от него находилась кирпичная стена, делящая дом на секции. Но ни он ни Марецкий об этом не знали, а снайпер неплохо изучил место дислокации, и ему ничего не оставалось делать, как выскакивать через окно на крышу. Он пробежал совсем рядом от распластавшегося на полу Вадима и, вскочив на ящик, подставленный под штатив, буквально вынырнул на крышу.

Марецкий не стал стрелять. У него была только одна обойма, из которой он уже выпустил пять патронов впустую. Степан бросился в погоню. Когда он выскочил на крышу, то беглец уже подбежал к следующему слуховому окну. Стрелять, кричать он не стал. Он, как гончий пес, продолжал погоню, загоняя добычу в тупик. Когда он запрыгнул в окно, то увидел метрах в десяти открытый люк, из которого пробивался свет. Он бросился к нему.

Главного ему увидеть не пришлось. Майор отставал от стрелка на два лестничных пролета, он слышал топот его ног, потом раздался выстрел и посыпались стекла. Еще мгновенье, и Степан очутился на месте трагедии. На лестнице лежал его сотрудник с простреленной грудью. Тут же суетились еще двое в штатском. Стрелок исчез, а оконная рама была выбита.

— Где он? — крикнул майор.

— Там, — кивнул на окно один из оперативников.

Степан перегнулся через подоконник и глянул вниз. На асфальте в луже крови лежал человек. В ту же секунду с места сорвалась «Нива», стоявшая в первом ряду. Машина разогналась и на полной скорости свернула в арку под домом. Выезд был перегорожен автобусом. Но вместо того чтобы затормозить, водитель «Нивы» еще больше вдавил педаль газа и на высокой скорости врезался в борт автобуса.

Удар получился сильнейший, огромная машина едва не перевернулась. Ее отбросило на несколько метров к тротуару, и автобус задел троих прохожих. Правда, без особых последствий. «Нива» превратилась в гармошку.

Марецкий отпрянул от окна. Сверху прихрамывая спускался Вадим.

— Как это случилось? — спросил майор у оперативника, который вызвал по рации «скорую помощь».

— Сами понять не можем. Он как вихрь летел вниз по ступеням. Увидел нас и пальнул сквозь перила, не глядя. Он даже не останавливался, а с нижней ступени прыгнул вперед в окно, словно с трамплина нырял. Понял, что сквозь нас не проскочит. Псих, да и только.

Раненого оперативника подняли на руки, и все пошли вниз.

— Парню-то небось и двадцати пяти нет, — сказал Марецкий, разглядывая лежавшего на асфальте парня. — Мальчишка совсем.

— И не он один, — добавил подходивший к ним милиционер в сержантских погонах…

— Ты кто? — спросил Марецкий, — Почему в форме?

— Шофер автобуса. Я из машины не выходил. Его дружок тоже камикадзе. Мог бы затормозить, а он со всего маху по борту.

— Жив?

— Вряд ли. Ребят из МЧС уже вызвали. Распиливать «Ниву» придется. Совсем пацан еще.

В соседнюю арку въехала машина «скорой помощи».

— Глупо получилось, — махнул рукой Марецкий.

— Терпением вас Бог не наградил, товарищ майор, — сказал Вадим. — И я тоже хорош. Давно по чердакам не лазил. Шило в заднице заиграло.

— Ладно тебе причитать. Тебе уходить надо, нечего тут светиться. У тебя физиономия слишком запоминающаяся. Я тут сам разберусь.

На том и порешили.

***

Еще на проходной Марецкому передали, что его требуют к генералу Черногорову. Ох уж этот всеведущий и всезнающий руководитель! И часа не прошло, как он уже все знает. Ни с чем не считается, без всяких условностей сразу на ковер, через голову непосредственного начальника.

Марецкий шел к нему второй раз. Впервые он видел Черногорова, когда его перевели на Петровку из райотдела. Тогда Марецкому очень понравился этот волевой, строгий, требовательный, бескомпромиссный человек с крутым нравом.

Ковровые дорожки, дубовые двери, приемная и обширный кабинет. Черногоров бил сразу в лоб.

— Как могло случиться, майор, что такой опытный опер, как ты, завалил элементарное дело?

— Напоролся на фанатов. Ловушка не могла не сработать. Здание и двор оцепили. Стрелок выбросился с четвертого этажа в окно, а водила разбил себя и машину о стену. Все равно живыми они не дались бы в руки.

— Почему ты вызвал ОМОН со стороны? У нас своих людей мало?

— Я с ними работал семь лет, люди проверенные. У меня к ним претензий нет.

Тут я сам поскользнулся, а ребята свою задачу выполнили четко.

Генерал немного успокоился и кивнул майору на стул.

— Садись, Марецкий.

Степан подошел к столу и присел.

— Пятнадцать трупов за двое суток. Может быть, ты не потянешь такой состав, паров не хватит, а?

— За пару дней не вытяну, Виктор Николаич. Сроками душить не надо. Если я найду конец клубочка, то размотаю быстро. Группировка одна. Найдешь зацепку и коси их сноповязкой, но законспирировались надежно.

— И как ты думаешь искать концы?

— Методом исключения. Уверен, это не просто отморозки разгулялись по буфету. У них свои цели и задачи, и вряд ли они бушуют почем зря. Стечение обстоятельств. Им попались под руку лишние свидетели, и они их убирают с дороги. А если кто-то очень боится свидетелей, значит, часто бывает на виду. Ну что они прицепились к девчонке? Все, что видела, она уже рассказала. Черт с ней. Ушли они с фейерверком, но чисто. Следов не оставили. Ищи ветра в поле.

Нет, не хотят. Занялись зачисткой. Почему? Причина только одна — свидетель может увидеть их второй раз и узнать. Тут есть над чем подумать.

— Пусть прокуратура думает. Твое дело искать. Следователь — мужик грамотный. Я его знаю, не одно дело распугал. Правда, мыслями своими не очень любит делиться. Его так и прозвали: «Человек в футляре». Подберешь к нему ключи, он принесет тебе пользу, а нет, так все лавры в прокуратуру уйдут.

— Лавры надо заработать. Не в них дело. Мне бы зацепиться за что-нибудь. А пока передо мной голый горизонт, усеянный трупами.

— Ладно, майор, иди и работай. О выходных и о сне забудь. Понадобятся люди, я тебе дам их. Много не обещаю, но тройку толковых ребят получишь.

— Спасибо, но не сейчас. Мне надо определиться с фронтом работы, понять направления, взять след, а потом и о людях подумать.

— Все. Ступай. И без самодеятельности.

Марецкий покинул кабинет генерала с некоторым облегчением. Не так страшен черт, как его малюют. Пожалел его Черногоров, не стал ногой на горло наступать, знает, что нельзя сыскаря бить, когда тот след ищет. Это то же, что гончей по носу стегать перед охотой.

Марецкий доверил ключи своему новому помощнику, и Горелов уже поджидал его в кабинете.

— Не все получается? — спросил лейтенант, как только Марецкий вошел в тесную комнатушку.

— И ты, Брут?

— Ну зачем же так, Степан Яковлевич?

— А ты где наслушался страшилок?

— Ваш друг из райотдела звонил, капитан Ильин, вот что он сказал. По отпечаткам ребята нигде не проходят. Шофер еще жив. Его в реанимацию отправили.

Тяжелая черепно-мозговая травма и с десяток переломов. Гарантий никаких. И еще одна штука, очень забавная. У того стрелка, что в окно выпрыгнул, и у водилы есть татуировки на левом плече — пасть с клыками и надпись: «Белые волки». Судя по всему, татуировки старые, года четыре-пять. Похоже, ребята не первый день друг друга знают. Пять лет — срок немалый. Я попросил капитана сделать фотографии бандитов и наколок. Может, кто и опознает их.

— Правильно соображаешь, Палыч.

— Обычно. Завтра привезут.

— Не сомневаюсь. Ильин — парень оперативный. В дверь постучали, и на пороге появился подполковник Сорокин.

Марецкий встал, следом поднялся Горелов.

— Валерий Михалыч! Рад такому гостю.

— Стараемся, Степан Яковлевич. Что называется, чем можем…

— Заходите, присаживайтесь.

Сорокин устроился на стуле и положил перед собой обычную папку с тесемками.

— Вы мне намедни рисунок показывали. Короче говоря, озадачили. Долго мучился. Так просто в архив не полезешь. Голову сломать можно. Утонешь в бумагах, Сначала надо все в черепушке своей пролистать, а потом к нужному ящику идти. С возрастом туго стало. На пенсию пора.

— Не скромничайте, Валерий Михалыч. Ведь вы же не с пустыми руками сюда пришли.

— Оно конечно. Ладно, а то я и впрямь стал занудой к старости. Нашелся ваш шофер в наших архивах. Зовут его Леонид Борисович Липатов. Тридцать два года, старший лейтенант запаса. Списали из армии по ранению еще в первую чеченскую кампанию. Вернулся в Москву. Хромает на левую ногу. Пулей раздроблено бедро. На работу устроиться не смог. Пил, а потом сорвался. Раздобыл пистолет, а может, с собой привез. В Чечне с оружием проблем не было. Пришел на Черкизовский вещевой рынок и открыл пальбу. Чеченцев он там не нашел. Уложил наповал двух азербайджанцев и троих ранил. Парня скрутили. Пока милиция подоспела, его успели хорошенько помять. Медики признали Липатова вменяемым, и он получил четырнадцать лет строгача. Отбывал срок в ИТК под Барнаулом. Там опять разбушевался и кончил двух авторитетов, как ныне говорят, кавказской национальности, а потом бежал. Находится в федеральном розыске. Теперь что касается слухов. По некоторым данным, Липатову помогли бежать зеки, вроде как в благодарность. Авторитеты в колонии слишком нагло себя вели, но перечить им никто не решался. По другим сплетням, Липатова вытащили с другой стороны колючки. Тут можно только гадать, но сам он не смог бы уйти, без помощи — нереально. — Сорокин придвинул папку поближе к Марецкому-Тут некоторые подробности, которые вас могут заинтересовать. Есть любопытные места. Ведь у Липатова в Москве остались жена и пятилетняя дочь. Со дня побега прошел год, но, поданным наблюдателей, Липатов в семье не объявлялся. Как сквозь землю провалился.

— Однако объявился.

— Если он продолжал сеять смерть вокруг себя, то его обнаружили бы раньше.

За год с лишним о нем никто ничего не слышал. Это с его-то широкой натурой и размахом! Уж если он гремит, так гремит. Тут справочка прилагается от военных.

В Чечне он тоже не сидел сложа руки — два ордена и медаль, отчаянный парень.

— Нет предела благодарности, Валерий Михалыч. Подполковник встал.

— Извинитет пожалуйста, Валерий Михалыч, — подал голое Горелов. — Вы что-нибудь слышали о «Белых волках»? Что-то вроде банды или группировки. Им не меньше пяти-шести лет.

— Странное название для современных бандюков. Даже ничего похожего не слышал.

— Они имеют татуировку на левом плече с волчьей пастью и надписью «Белые волки».

— Если бы слышал или видел, то помнил бы, но уверен, что не знаю. Попробую покопать. За оперативность не ручаюсь, а на заметку принял.

Когда Сорокин вышел, Горелов добавил:

— Звонил майор Куроедов из Подольска. Доложил по поводу «джипа», за рулем которого сидел Липатов. Номера перебиты, но им все же удалось найти хозяина.

Машина угнана в Москве год назад. Все данные и отчет экспертов он уже выслал.

— Хорошо. Вот что, Палыч. Тут вырисовывается странная картинка. Дождемся доклада Сухорукова, застрявшего в епископате, сведем некоторые ниточки и поедешь в Егорьевск. Есть такой городок в Тульской области. Поедешь нелегально.

Знать об этом будем только ты и я. Туда уехал уже один журналист, толковый парень, но уж очень любит лезть на рожон. Его бы подстраховать не грех, да и самому особо высовываться незачем — нос прищемят. Есть у меня подозрение, будто ниточки из Москвы туда тянутся. Отец Никодим ведь из тех мест. Он и будет твоей основной задачей, остальное по обстоятельствам. Там на днях убили репортера, вот Евгений Метелкин и поехал на разборки. Проверь, что к чему.

— Задача понятна. Только и тут дел невпроворот.

— Думаю, в Егорьевске ты быстро вопросы решишь. Так что командировка будет недолгой.

— Так всегда думаешь, видя перед собой брод. Заходишь, а там трясина.

Глава II

После холодного, пропахшего эфиром подвала, где располагался городской морг, свет солнца и слабый ветерок показались раем. Далеко они не стали уходить и устроились на скамеечке возле больничного корпуса. Следователь областной прокуратуры Мухотин и столичный репортер Метелкин были людьми разными. Павлу Николаевичу стукнуло сорок пять. За семнадцать лет работы в прокуратуре ему впервые доверили дело об убийстве. В основном он сидел на кражах и грабежах. Не очень пыльная работа. Жил тихо и мирно в своем доме под Тулой с женой и двумя дочерьми, любил свое хозяйство с добротным и обильным подворьем, досуг проводил на рыбалке, книг не читал, телевизор не смотрел. Мечты о сыне остались мечтами, на третьего ребенка семья не решилась. По сегодняшним меркам и двое уже много.

Сад, огород и домашняя живность выручали. Что касается зарплаты, то о ней и говорить стыдно. Следователь слыл человеком спокойным и уравновешенным.

Умиротворенный образ жизни, любящая жена и своя крыша над головой сохранили нервную систему Мухотина. Мир вокруг себя он воспринимал с точки зрения его красоты и неповторимости, что совсем не вязалось с профессией следователя.

Что касается его собеседника, то столичный журналист был человеком импульсивным, нетерпеливым, вечно крутился в гуще событий, совал свой нос во все двери, особенно если те были закрыты для посторонних, обожал аферы, риск и вечно попадал в неприятные истории. Кроме квартиры в Москве, превращенной хозяином в кабинет-лабораторию, у Метелкина ничего не было. О жене и детях в свои тридцать пять он даже не думал. Жизнь на вулкане не каждой женщине по душе. Вот и получилось, что разговор между столь разными индивидуальностями не клеился.

— Так вы уверены, что в морге лежит Аркадий Еремин? — спросил Мухотин.

— Нет сомнений. Плакать по нему, конечно, никто не будет. Большинство из нашей братии люди одинокие. У Аркадия никого нет, он ведь детдомовский.

Правильный парень, профессионал. Выполнял любую поставленную перед ним задачу.

Методичен, скрупулезен, настойчив. А вот мне интересно, как вы его личность устанавливали?

— Рядом с трупом валялась репортерская сумка. Из нее все вывалили на землю — что-то искали. Диктофон, два фотоаппарата, объективы были раскиданы, но ни фотопленок, ни магнитофонных записей мы не нашли. В карманах пусто. Ни денег ни документов.

— И что же?

— Я отослал его фотографии в Москву в Союз журналистов с просьбой установить личность. Потом получил ответ. Вот и установили личность.

— А почему вы решили, что он из Москвы?

— Техника очень дорогая. Одет по-столичному, все фирменное, и кроссовки, и джинсы, и жилетка с множеством карманов, какие любят носить репортеры. У нас в Туле тоже одеваются неплохо, но с вещевых рынков, а фотографируют «Зенитами», а не «Никонами». Запрос в Москву я посылал чисто интуитивно. Когда личность установили, я позвонил в редакцию, с которой Еремин сотрудничал. Мне ответили, что последняя его командировка была связана с одним предприятием в Туле.

Уточнять не стали, сказали: «Пока статья не выйдет, никаких комментариев». А сейчас, мол, Еремин в отпуске. На опознание никто не приехал.

— Приехал я по их просьбе и по собственной воле. Объясните, Пал Николаич, кому взбрело в голову убивать столичного репортера? Версию с ограблением можно отставить в сторону. Согласны?

— Для версий еще не наступило время. Мы пока мало что знаем. Надо найти ответ хотя бы на первый вопрос — как и зачем московский репортер оказался в неприметном городке Егорьевске? С какой целью? Как вы сами сказали, у него нет родственников. Второй вопрос — зачем ему понадобилось брать в отпуск столько фотоаппаратуры и диктофон? После полученных ответов на эти вопросы можно приступать к следующим. Например, в Егорьевске и пригороде за последние семь лет не произошло ни одного убийства. Тут милиция работает на высоте.

Преступность почти сведена к нулю. Начальник городской милиции подполковник Мягков Мирон Денисович — человек крутой. Он дал слово, что сломит преступность на корню и сдержал его. Так что убийство Еремина здесь расценивается как ЧП районного масштаба. Можно предположить, что вашего друга убили те, кто его преследовал, но не местные. Не исключен вариант и тульского следа, мне так и не удалось узнать. Он вернулся в Москву ровно на сутки. Сдал материал в редакцию, оформил отпуск и на следующий день уехал. Еще через двое суток его убивают. Вот мне и показалось, что кто-то идет за ним следом.

Метелкин закурил и протянул пачку Мухотину.

— Спасибо, я не курю.

— Можно было догадаться по вашему виду с румянцем на щеках. А почему все же Тула?

— В Еремина стреляли из нагана в затылок. По сегодняшним меркам, оружие экзотическое. Револьверы сняты с производства в начале пятидесятых. В Москве их достать трудно, а патроны можно купить без проблем.

— Но вы же сами сказали, что оружейные заводы их не выпускают.

— Зато ими завалены склады. Когда оружие списывают, его, как правило, отправляют на оружейные заводы или переплавку. Учет, разумеется, ведется, но всего не учтешь и не перепроверишь. Сами знаете, какие арсеналы находит милиция. Так это же единицы. Один-два процента из существующих.

— Хорошо, предположим, что Еремин пробыл в Егорьевске двое суток. Чем он занимался все это время? Где жил? Не на улице же.

— Адрес я еще не установил. Его труп был обнаружен в одной из старых построек, в полуразрушенном доме на Кинской пустоши неподалеку от монастыря.

Что он там делал, ума не приложу. Это в семи километрах к западу от города.

Вряд ли он жил в этих развалинах, но убили его у порога подъезда. И не понятно, в момент входа в дом или при выходе из него. Следов обитания в развалинах нет.

Пыль лежит в палец толщиной, а вокруг все крапивой поросло.

— Что-то тут не сходится, уважаемый Пал Николаич. Ну во-первых, вы могли дать объявление в газете. Я уже ознакомился с егорьевской многотиражкой, десять тысяч Для пятидесятитысячного города — это очень неплохо. Не хотели печатать фотографию трупа, дали бы объявление: «Городской отдел милиции просит известить о приезжих молодых мужчинах, остановившихся у горожан на временное проживание» или что-то в этом роде. И во-вторых, по вашим словам, место убийства журналиста — заросшая крапивой дыра с толстым слоем пыли и при этом никаких следов убийц.

Мухотин мягко улыбнулся.

— Отвечая на ваш первый вопрос, скажу так. Я в этих местах такой же чужак, как и вы. Здесь народом командует подполковник Мягков и мэр Кедров. Они не любят чужих. Мы с вами остановились в одной гостинице, другой здесь нет. Им так удобней наблюдать за приезжими. Если кто-то приютит у себя нелегала, то ему плохо придется. Регистрация обязательна для каждого въезжающего в Егорьевск.

Кто же пойдет на себя доносить? Газета живет на оптимистической ноте. Солнце светит, птички поют, и все вокруг счастливы. Теперь отвечу на второй вопрос.

Труп нашли монахи монастыря. До приезда милиции там все побывали, а я приехал на следующий день. Там словно табун лошадей прогнали. Какие могут быть следы?

— Вы в дом заходили?

— Да, разумеется. На ступенях остались только следы от кроссовок убитого. Убийца туда не заходил. Следы довели нас до четвертого этажа. Наверху четыре квартиры. Дверей нет, перекрытия сломаны, на полу битый кирпич, бревна и всякий хлам, следов не обнаружишь, так что в какую из четырех квартир он заходил, сказать не могу. Осмотр ничего не дал. Местные власти хотят избежать скандала. И я думаю, у них это получится.

В гостиницу они вернулись вместе. Метелкину удалось узнать у следователя точный адрес места происшествия. Он взял с собой рюкзак, положил в него фототехнику и уехал.

Город был небольшим. Минут за сорок можно пройти пешком с южной окраины до северной. Метелкин отправился на запад. И только после того, как дома на окраине превратились в спичечные коробки, он остановился на шоссе и поймал попутку до Кинской пустоши.

На полях колосилась пшеница, современные фермы со стеклянными теплицами, птицефермы, консервные заводы, скотобойни, конные хозяйства — это далеко не весь перечень указателей, которые встречались на пути.

— А говорят, что Россия в нищете живет! — удивился Метелкин. — Да тут раздолье.

— Это только тут, — усмехнулся шофер, — благодаря монахам. А чуть дальше, кроме ржавого железа и сорняков, на полях ничего не встретишь.

— Так всю Россию надо заселить монахами.

— Может, и надо. Тут в начале девяностых с великой перестройкой люди с голода пухли. Колхозы разорялись, хозяйства разваливались. Потом умные люди восстановили заброшенный монастырь, освятили, и монахи образумили народ.

Забрали все земли под себя, а бывших колхозников работать заставили. Разбили их на общины и взялись за дело. Через два года эти места стали неузнаваемы. А теперь под монастырем вся западная часть пригорода лежит. Они и город кормят, большая часть магазинов им принадлежит, а также шесть рынков. Открыли фабрики, людей работой обеспечили, жалованье приличное платят. Вот вам и монахи.

— Молодцы! Вот у кого нашим министрам и бизнесменам учиться надо.

— Говорят, им молитвы помогают. Тут теперь все верующими стали. На церковные праздники народ из города пешком к монастырю идет, прямо паломничество какое-то. Сам старец в праздники проповеди читает.

— Какой старец?

— Настоятель монастыря святейший игумен Пафнутий. Ему уж под девяносто, а он все еще посох в руках держит. Святой человек.

О монастырях Метелкин ничего не знал и не интересовался ими. А материал мог бы получиться любопытным. Стоит взять на заметку. Его высадили на перекрестке, он поблагодарил разговорчивого шофера и дальше пошел пешком.

Монастырь стоял по правой стороне открытого поля. Высоченные белые стены скрывали за собой всех, кто там обитал, и видны были только купола храмов, колоколен и часовен, а также макушки деревьев. Несколько наружных строений находились по левую сторону. Похоже, там когда-то стояла воинская часть, а теперь от нее остались только развалины.

Метелкин решил срезать путь и, сойдя с пыльной дороги, пошел через пшеничное поле. Некоторые колосья достигали его живота, и он уже пожалел, что свернул с гладкой почвы на рыхлую с густой порослью. Однако и здесь было обо что споткнуться. Он даже вздрогнул от неожиданности.

В зарослях лежали двое. Одна женщина в длинном черном платье, а вторая в коротком цветастом. То ли они боролись, то ли обнимались, сразу не поймешь.

Метелкин вздрогнул и застыл на месте. Девчонка в цветастом вскрикнула, а та, что в черном, оглянулась. Судя по козлиной бородке и усам, пришлось усомниться, что перед ним женщина. Правда, волосы лежали на плечах. А когда красотка с бородой заговорила, то все сомнения рассеялись. Голосок у нее был ниже, чем у некоторых мужчин.

— Ну чего уставился? Тебе дороги мало? Проваливай.

— Извините, — пробурчал репортер и, развернувшись, направился обратно по промятой просеке.

— И что такого? Они же тоже люди, — рассуждал он вслух.

Погода стояла прекрасная, пели птички, дул слабый ветерок, безоблачное небо. Догадка Метелкина подтвердилась — развалины очень походили на бывшую воинскую часть. Среди хлама попадались сгнившие солдатские бушлаты с голубыми погонами, стоптанные кирзовые сапоги и прочие следы присутствия на этом месте десантных подразделений. Ничего удивительного, глобальные сокращения, реформы в армии приводили к запустению и опустошению некогда славных боевых объектов, где остались только щиты с плакатами и лозунгами.

Здание, возле которого нашли труп Еремина, по всей вероятности, было когда-то офицерским общежитием. Трава около единственного подъезда была вытоптана так, что казалось, будто бы по ней проехались катком. В таких условиях искать следы невозможно. Следователь утверждал, что лестница покрыта пылью, но и тут все было затоптано.

Метелкин поднялся на четвертый этаж. Побывав на втором и третьем, он ничего не мог увидеть из окон. Деревья разрослись, и человеку с фотоаппаратом здесь делать нечего. Что касается четвертого этажа, то макушки деревьев еще не достигли таких вершин, и пейзажи округи лежали как на ладони. Но тут возникал закономерный вопрос: что могло заинтересовать Еремина в этих местах? С юга на север пролегала пашня. На востоке лес, на западе монастырь. Метелкин прошел в квартиру, из окон которой открывался вид на монашескую обитель. Вряд ли тут можно обнаружить что-нибудь стоящее. Из-за высоких монастырских стен видна только часть территории.

Расстояние в полкилометра или чуть больше не позволяло разглядеть детали — черные точки, похожие на муравьев, едва передвигались по площади. Небольшой городок со своей собственной жизнью, отгороженный от суеты мирской неприступной преградой. Пожалуй, территория монастыря могла бы вместить пяток таких воинских частей и неплохо бы провести там трамвайную линию. Огромное пространство занимали часовни, покои, большой храм и колокольня. Левая часть использовалась под сады и пасеки. Неплохое хозяйство в собственном мирке.

Метелкин разгуливал из комнаты в комнату по кирпичам и сваям обрушившегося потолка и искал такое окно, из которого лучше, чем из других, просматривался вид на монастырь, ведущую к нему дорогу и огромные стальные ворота, встроенные в арку стены.

Подходящее окошко он нашел. Рамы, как и во всех проемах, здесь отсутствовали. Метелкин поставил на пол рюкзак и присел на корточки. Между батареей и полом что-то сверкнуло. Он просунул руку и вытащил из-под завала стальную крышку, очень похожую на ту, которыми закручивают банки. Только этой банки не закручивали. На внешней стороне стоял логотип «Nikon». Метелкин уже не сомневался в том, что покойный репортер выбрал для работы то же самое окно, что и он. Мало того, судя по крышке, Еремин использовал мощный телеобъектив.

Находка превратилась еще в одну загадку. С этого места ничего, кроме монастыря, снять невозможно. А что такого крамольного он мог сфотографировать, если его за это убили и вытащили из сумки фото-и аудиопленки?

Метелкин убрал в рюкзак крышку, достал фотоаппарат и навинтил на него самый сильный «телевик» из того, что прихватил с собой. Конечно, он и в подметки не годился тому, которым пользовался Еремин, но мог идти в сравнение с полевым биноклем. Поставив аппарат на складной штатив, репортер приступил к осмотру.

Обитатели монастыря жили собственной жизнью. Лиц он, конечно, разглядеть не мог. Длинноволосые, бородатые, в черных рясах монахи передвигались неторопливо, по одному или по двое. К храму прошла команда человек из двадцати.

Шли строем по двое, как школьники, переходившие дорогу на зеленый свет светофора. Судя по походкам, все люди молодые. Ничего интересного. Когда объектив проскользнул мимо колокольни, Метелкин остановил движение и вернулся назад. Один из монахов находился на самой верхней площадке колокольни. Вполне понятно, если он звонарь, то там ему и место. Но монах держал в руках бинокль и осматривал округу, а вместо креста у него на груди висела черная коробка, очень похожая на рацию. Дозорный в монастыре — дело необычное. Времена печенегов давно прошли, и нашествий со стороны ожидать не приходится. Метелкин прикинул, может ли этот бдительный страж его заметить, если направит бинокль в сторону развалин. Вряд ли. Кроме темных проемов, он ничего не увидит, даже с самой мощной оптикой. Метелкин не стал строить догадок, убрал аппаратуру в рюкзак и направился к выходу.

Входная дверь в дом сохранилась, обе створки были распахнуты. Судя по всему, убийца прятался за дверью, иначе как он мог выстрелить жертве в затылок?! К тому же Еремин был не из робкого десятка, когда-то занимался боксом, а по утрам упражнялся с гантелями. Жаль, не курил, а то возле окна валялись бы окурки и по их количеству можно было бы определить время, проведенное репортером в засаде, Или парень точно знал, когда и во сколько должно произойти какое-то событие, заслуживавшее особого внимания и фиксации на пленку? Поверить в такой расклад трудно. Чтобы найти Удобное место для наблюдений, необходимо побывать в этих краях не один раз. Метелкину дали определенную наводку, и он нашел нужное место. Д если наводки нет, то не побежишь к развалинам в поисках наблюдательного пункта. Переходя поле по дороге к бывшим казармам, Метелкин и подумать не мог, что Еремин следил за монастырем.