Послание Геркулеса

 

      РАСКОЛ СРЕДИ БАПТИСТОВ ПО ВОПРОСУ КЛОНИРОВАНИЯ
      «Против воли Господа», - заявляют консерваторы…

 

      ЧЕЛОВЕК С КИРКОМОТЫГОЙ УБИЛ СЕМЕРЫХ В БАРЕ В ПЕОРИИ
      Он утверждает, что с ним по девятому каналу общались инопланетяне…

 

      КИТАЙ ВОССТАНАВЛИВАЕТ ОГРАНИЧЕНИЯ РОЖДАЕМОСТИ
      Правозащитные группы возмущаются… Штайглиц требует от США объявить бойкот…

 

      ТАЛЕВСКИЙ ВЫИГРЫВАЕТ ШАХМАТНУЮ КОРОНУ
      Шестнадцатилетний русский - самый молодой чемпион мира.

 

Глава пятнадцатая

 
      Гарри засиделся допоздна на работе, когда мимо пронеслись пожарные машины, направляясь в сторону Венчур-парка, резиденции для почетных гостей. Из окна Гарри Венчур-парк был почти не виден, но в небе горело зловещее зарево.
      Было без четверти одиннадцать.
      Гарри натянул пальто, быстро пробежал к северному крылу здания и выскочил наружу. Сквозь завесу деревьев виднелись языки пламени и движущиеся огни машин. В центре картины, кажется, была вилла Маевского.
      Со стороны главных ворот послышались еще сирены. Гарри пустился бегом с фаталистическим чувством, внушенным последними неделями, что пожар как-то связан с проектом «Геркулес». Теперь все было со всем связано - и ни минуты передохнуть.
      Да, это была вилла Маевского. Двухэтажный куб, покрашенный светлой и темной коричневой краской, с узкой крышей на западной стороне, с застекленной зимней дверью над единственной бетонной ступенькой. На газон с двух сторон въехали две пожарные машины и поливали строение водой. Крутя мигалками, отъезжала машина спасателей. Озадаченные люди стояли небольшими группами, глядя на то, что осталось. Самое страшное зрелище, которое Гарри в жизни видел.
      Кухня, задние спальни и часть столовой развалились. Несколько обгорелых бревен опасно повисли над пожарищем, шипя и плюясь огоньками. Воняло гарью, над развалинами висел коричневый дым.
      Передняя часть дома не пострадала и сияла в яркой ночи инеем - прекрасное изделие синего хрусталя и холодного огня, и на полированной поверхности мелькали блики вертящихся мигалок. Серебряная дуга с центром в доме раскинулась по газону почти до тротуара. Два вяза и несколько азалий, оказавшиеся внутри дуги, покрылись морозными узорами.
      - Что это такое? - спросил кто-то, когда Гарри подошел. - Что случилось?
      Чуть в стороне стояла Лесли. Набросив пальто на халат, она крепко держала его у горла и смотрела на пожарище. Приближения Гарри она не услышала.
      - Где Корд? - спросил он тихо, кладя руку ей на плечо. Она прислонилась, прижалась к нему.
      - Еще не знаю. Только что вынесли женщину.
      - В каком состоянии?
      Она только мотнула головой. Мертвую.
      Гарри услышал приказ перекрыть воду, и шланги обвисли. Кто-то из пожарных стал разгребать мусор. Взметнулись искры.
      - Почему так холодно? - спросила она. У Гарри уже онемело лицо.
      - Откуда-то веет холодом, - ответил Гарри, оглядываясь по сторонам. - Кажется, от фасада дома. - Он протянул туда руки. - Господи, и еще как! Что за чертовщина?
      Санитары и сотрудники службы безопасности продолжали прибывать. Через какие-то поля примчался, подпрыгивая, автомобиль Пита Уиллера, вылетел на улицу и остановился за полквартала.
      - Весь фасад будто закрыли пластом льда, - сказал Гарри. Среди пожарных началась суета. Они собрались у груды
      обломков, где раньше была кухня, и рассматривали что-то среди мусора. Потом кто-то махнул рукой, и одновременно с подбежавшим Уиллером туда бросились двое с носилками. Они спустились в яму, скрывшись из виду, и Гарри увидел чьи-то руки, разворачивающие одеяло и передающие его вниз. Когда люди появились снова, одеяло было натянуто поверх носилок. Поверх тела.
      Лесли задрожала в руках Гарри.
      Уиллер подошел и встал рядом, но ничего не сказал. Он только смотрел на дом, на заиндевевшие кусты.
      Носилки пронесли прямо мимо них троих к только что подъехавшей машине.
      - Это Корд, - шепнул Гарри. - Он католик. Уиллер нетерпеливо покачал головой:
      - Потом. Почему здесь все в инее?
      - Убей меня, если я знаю, - ответил Гарри, провожая взглядом носилки. - Кто это? - спросил он у ближайшего санитара. - Вы можете сказать?
      - Не знаю, мистер Кармайкл. Это мужчина. Пока мы ничего больше сказать не можем.
      Гарри потянулся к одеялу, но санитар перехватил его руку.
      - Не надо на это смотреть, сэр, поверьте мне на слово. Вы его все равно не узнаете.
      Гарри не стал спорить. Охранники с любопытством разглядывали остекленевший тротуар, бетон, кровлю.
      - И даже земля, - заметил Уиллер.
      Он топнул ногой, и почва пошла трещинами. От дыхания в воздухе шел пар.
      Гарри уже не чувствовал носа и ушей. Было чертовски холодно. Камни, галька, бетон возле фасада виллы блестели от льда. Окна покрылись инеем полностью, сосульки повисли на телефонных проводах, дощатая обшивка напоминала темный лед.
      Уиллер взял Гарри за локоть и отвел назад, потом повернулся к одному из пожарных.
      - Никого не подпускайте к дому, - велел он. - Никто чтобы его не трогал,никто чтобы и близко не подходил.
      Пожарный кивнул и передал его слова дальше. Женщина в форме сотрудника службы безопасности, представившаяся дежурной, спросила почему. В чем опасность?
      - Насколько я понимаю, любой, кто коснется обмерзших частей дома, - объяснил Уиллер, - и даже травы поблизости, может уже не суметь отнять руку. - У Гарри даже в теплых ботинках стали замерзать ноги. - Что бы тут ни случилось, похоже на сверххолод. Если это так, то оттаивать будет не один день. И пока не растает, надо держать людей на безопасном расстоянии.
      Дежурная была средних лет, ростом примерно пять футов два дюйма, темноволосая и темноглазая. Звали ее Луиза.
      Уиллер спросил, можно ли ему оглядеть место, и она охотно разрешила. Он исследовал границу между сгоревшей и замерзшей частью дома, походил туда-обратно, пиная носком бревна, кирпичную пыль и обгорелые головешки.
      - Посмотри на это, - показал он.
      Между этими двумя частями не было постепенного перехода - здесь все выгорело, здесь все замерзло. Будто кто-то провел через дом черту, одну половину заморозил, а другую сжег.
      - Чего ты ищешь, Пит? - спросила Лесли, подходя сзади.
      - Не знаю, - ответил он. - Но что-то здесь найдется. В середине. Вот оно! - довольно вскрикнул он, показывая под какое-то почерневшее бревно. Гарри помог людям Луизы его сдвинуть.
      Среди обломков лежала большая капля оплавленного металла.
      - Здесь мы нашли тела, - сказала Луиза.
      - Пит, - спросил Гарри, - что может вызвать вот такое? У тебя есть предположения?
      - С одного конца - инферно, с другого - суперхолод, - сказал Уиллер. - Знаешь, что это мне напоминает? Демона Максвелла.
      - А что это такое? - спросила Лесли. Он нахмурился:
      - Это такая штука из статистической физики газов в магнитных бутылках. О ней потом, а сейчас я хочу поискать, что еще тут есть.
 
      Гарри проводил Лесли до дома. Она была разгневана и потрясена - вернее, подавлена.
      - Нужен какой-то контроль, - говорила она. - Бейнс тоже сам по себе работал. Либо ты, либо Эд должны ввести какие-то правила и прекратить эту самодеятельность. Ты видел ту хреновину, что Пит из обломков вытащил? И кто будет разбираться, что это? Это ведь значит, что кто-то еще взорвется! - Она не отводила глаз от Гарри, и они были круглые, испуганные и мокрые. - Ты не думаешь, что там мог быть кто-то другой?
      - А не Корд? Вряд ли.
      - Когда нам скажут?
      - Они позвонят, как только идентифицируют. При тех медицинских записях, что есть у нас на каждого, это будет довольно скоро.
      Гарри никогда особо не любил Маевского и подозревал, что Лесли тоже. Но сейчас это не имело значения.
      - Вот так вышло, - развел он руками.
      До самого дома Лесли они шли молча. Подойдя, она открыла дверь, вошла и придержала дверь для Гарри.
      - Знаешь что? - сказала она. - А ведь Корд - не единственная жертва. Каждый участник проекта - Эд, Пит, Бейнс, ты, даже я, быть может, - все мы должны быть на пике профессиональной карьеры, но почему-то проект начинает рождать несчастья.
      Она сбросила туфли. Гарри хотелось ее утешить, заверить, что все будет хорошо. Что сказать о проекте, он не знал: любые слова, которые он мог придумать, прозвучали бы легковесно.
      Лесли извинилась, вышла на минуту и вернулась в халате.
      - Кофе хочешь?
      - Естественно.
      Она скрылась в кухне. Открылась и закрылась дверца холодильника, потекла вода в чайник, и снова Лесли возникла в дверях.
      - Может, Пит прав, - сказал он. - Может быть, без этой передачи было бы лучше.
      - Это на тебя не похоже, Гарри.
      - Бейнс говорил насчет «Выбора «Манхэттен», - произнес Гарри. - И еще говорил, что лучше всего было бы избавиться от текста, пока еще можно.
      - Гарри! - Целый мир неодобрения звучал в ее голосе. - Так что, мы повернемся и побежим?
      - Не знаю, стал ли бы я возражать.
      Она стояла в темной столовой, обрамленная светом из кухни. Длинная шея скрывался в объемных складках халата - бесформенной одежде, полностью скрадывавшей линии тела. И все же она стояла так, будто хотела дать Гарри понять, что тело есть.
      - Иногда я думаю, - сказал Гарри, - что Пит обеспокоен возможной угрозой для церкви.
      Она вошла в гостиную и села в кресло.
      - Нет, тут сложнее. Пит - человек странный.
      - В каком смысле?
      Она посмотрела на Гарри, но не ответила.
      - У него свои секреты, - отметил Гарри.
      - Можно сказать и так.
      - А ты? - спросил Гарри по наитию. - Какие ты скры-.ваешь секреты?
      Кофейник подал реплику - свистком.
      - Сейчас приду, - сказала Лесли. Когда она вернулась, то ответила:
      - Пит никогда не перестает меняться. У него не может быть одного кредо на всю жизнь. - Она улыбнулась Гарри и подумала: и почему это она не замужем? Почему у нее нет в жизни мужчины? Трудно объяснить. - Его образование полностью уводит его в сторону. По профессии он скептик. Зарабатывает на жизнь, разбивая теории, придуманные другими. Фактически он просто старается быть двумя разными людьми одновременно.
      До сих пор Лесли стояла у окна, откуда было видно, что делается у дома Маевского. Теперь она уселась на софу рядом с Гарри. Стандартная мебель с прямоугольными виниловыми подушками. Лесли прикрыла софу ковром, но это не слишком помогло. Она все равно была вся в выбоинах.
      - Ты хочешь сказать, - спросил Гарри, - что текст бросает вызов его вере?
      - Он может бросить вызов любому христианину, - дипломатично ответила Лесли, - который свою веру принимает всерьез.
      Гарри было трудно представить себе, что веру Пита может поколебать хоть что-нибудь.
      - А ты? Что угрожает тебе?
      Глаза ее затуманились, тени пробежали по подбородку и горлу.
      - Не могу сказать. У меня начинает возникать чувство, что алтейцев я отлично знаю. По крайней мере того, который послал передачу. И от него веет страшным одиночеством. Мы полагали, что это обращение одного вида к другому. Но ощущение такое, будто он там совсем один, где-то в башне. В полном одиночестве. - В глазах ее появилось выражение, которого Гарри раньше не видел. - Ты знаешь, на какую мысль меня наводит весь этот разговор о христианстве? Оди^ нокий Бог, потерянный в безднах.
      Гарри положил руку на обе ее руки.
      - Передача, - продолжала она, - полна жизни, страсти, той странности, которую люди зовут ощущением чуда. Что-то в ней есть детское. И очень трудно поверить, что отправитель уже миллион лет как мертв. - Она вытерла глаза. - Я уже сама не знаю, что говорю.
      Гарри невольно замечал, как поднимается и опускается у нее грудь. Она повернула к нему голову, чувственная геометрия мягко изогнутых губ, широких скул обдала его теплом,
      - Я уже никогда не буду прежней, Гарри. Ты понимаешь? Ты говоришь, что мы неправильно обошлись с передачей, а я думаю, что ошибкой было принести сюда переводы и читать их одной по ночам.
      - Тебе не полагалось этого делать, - улыбнулся Гарри. - Неужели вообще никто не подчиняется правилам?
      - Только несколько заметок. Но в этом случае мне надо было, надо было соблюдать правила. Мне стали мерещиться видения по ночам, слышаться голоса в темноте.
      Она запрокинула голову, из горла ее вырвался звук, похожий на смех. Гарри почувствовал биение собственного сердца.
      Он обнял ее за плечи, она прильнула к нему. Глаза их встретились, Гарри остро осознал, что под этим халатом - ее тело. Очень давно уже ни одна женщина не проявляла к нему интереса таким образом - без защиты. Это было восхитительно, но он понимал, что это, наверное, реакция на потрясение от смерти людей на вилле Маевского, а значит, он, Гарри, воспользуется моментом слабости, беззащитности. Но так трудно было бы сказать «нет»…
      Он провел пальцами по ее шее, дотронулся до щеки. Щека Лесли была теплой и мокрой. У нее все еще текли слезы, но она прошептала его имя, повернула его к себе, чтобы дотянуться губами до губ.
      Они были полны желания, и сладко было дыхание Лесли. Он бережно касался ее зубов, языка.
      Она медленно распустила пояс и сдвинула халат с плеч. Под легкой тканью ночной рубашки напряглись соски.
 
      Сотовый телефон Гарри зазвонил без четверти четыре. Тела принадлежали Корду Маевскому и некоей молодой женщине, пока не идентифицированной. Оба тела обгорели.
      - Хуже чем обгорели, - сказал голос в телефоне. - Будто их пропустили через дуговую печь. Мало что осталось.
      Гарри передал новости Лесли, вылез из кровати и стал одеваться.
      - Куда ты? - спросила она.
      - К себе в офис, - ответил он. - Я должен известить родственников.
      - Боже мой! Разве это не дело Гамбини? Или Розенблюма? Гарри пожал плечами:
      - Квинт просто поручил бы эту работу мне. А на Эда сваливать ее мне не хочется.
      - Почему хотя бы не подождать до утра? Гарри натянул рубашку через голову:
      Чтобы они сперва не увидели это по Си-эн-эн.
 
      Сенатор Рэндолл знал, зачем они явились, еще до того, как они начали говорить. Он знал это еще тогда, когда они ему позвонили накануне и сообщили, что прилетают. Тереза Берджесс притащила ту же тяжелую черную сумку, которую таскала во время полудюжины кампаний в Небраске. Сумка, подобно своей владелице, была мрачной и жесткой, сделанной из твердой кожи, и зацеплялась выступами за все, за что могла.
      У Терезы, как у всех людей, обуреваемых жаждой соревнования, профессионализм и беспощадность стерли все человеческие черты характера. Она представляла интересы банков из Канзас-Сити и Вичиты, где уже двадцать лет поддерживала Рэндолла так же верно, как ее отец поддерживал первого сенатора Рэндолла.
      Ее спутником был Роджер Уитлок, официальный руководитель партии в штате. Уитлок был продавцом автомобилей в «Ролли Крайслер-Плимут» («Покупайте у ваших друзей») в те времена, когда Рэндолл сражался за место в школьном совете Канзас-Сити. Потом он торговал дилерскими лицензиями и наконец - политическим влиянием.
      Рэндолл открыл бутылку «Джека Дэниёлса», и они, смеясь, стали вспоминать старые времена. Но гости были напряжены и веселились не вполне искренне.
      - Кажется, вы думаете, что мы не победим в ноябре, - сказал он наконец, глядя на них по очереди. Уитлок поднял руку, будто хотел сказать, что подобное им и в голову не приходило, но жест вышел неубедительный.
      - Да, Рэнди, времена нельзя назвать удачными, - признал он. - Это не твоя вина, видит Бог, но ты же знаешь, как народ реагирует. Эти чертовы синдикаты контролируют рынки, процентные ставки высоки, и твои избиратели не слишком благоденствуют. Значит, кто-то должен быть виноват. А потому они будут все валить на президента - и на тебя.
      - Я сделал все, что мог, - возразил Рэндолл. - Некоторые голосования, которые огорчают народ - второй сельскохозяйственный билль, мельничные законы, все прочее, - это все компрометирует мою позицию. Если бы я не соглашался, то Линкольн не получил бы школьных ассигнований, а оборонные заказы, которые достались Рэндому и Мак-Китриджу в Норз-Платт - в твои края, Тереза, - ушли бы к этим сволочам из Массачусетса.
      - Рэнди, - сказала Берджесс, - нам ты этого можешь не рассказывать. Уж кто-кто, а мы знаем. Но дело не в этом.
      - А в чем? - сердито спросил Рэндолл.
      Эти люди задолжали ему по горло. Хлебная биржа Берджесс так и осталась бы мелочной лавочкой в Брокен-Боу, если бы не он. А Уитлок свою первую приличную партийную должность получил только из-за влияния сенатора. Осталась ли вообще на свете верность?
      - Дело в том, - сказала Берджесс, - что здесь на кону стоит куча денег. Люди, которые тебя поддерживали, рискуют потерять все, если поддержат тебя снова, а ты проиграешь.
      - Да выиграю я, Тереза, черт побери! Ты это знаешь.
      - Нет, не знаю. Похоже, что партию приложат мордой об стол. Харли проиграет выборы, кого бы ни выставили демократы, и потянет за собой тех, кто с ним связан. Лично к нему люди относятся с симпатией, но за его политику больше голосовать не собираются. А никто не связан с ним теснее, чем ты. Рэнди, если посмотреть правде в глаза, ты даже выдвижения можешь не добиться. Перлмуттер набирает популярность. Религиозные правые у него в кармане, и в Омахе и Линкольне у него сильные позиции.
      - Перлмуттер - сопляк. Что он может сделать для штата?
      - Рэнди, послушай. - Уитлок заговорил ласково, убедительно. С последней встречи с Рэндоллом он отрастил усы, и трудно было понять зачем. У него и так был достаточно заговорщицкий вид. - Сейчас не то что прежде. Во всем штате не найдется фермера, который за тебя проголосует. Господи, да половина этих людей уже называет себя демократами! Ты слыхал когда-нибудь про фермера-демократа?
      - Фермеры всегда брюзжат, - ответил Рэндолл. - И перестают только в будке для голосования, когда надо выбирать между одним из своих и кем-то из проклятых либералов, которые хотят отобрать у них денежки.
      Берджесс задрала подбородок.
      - Рэнди, у фермеров нет денег. Больше нет. И чтобы ты не заблуждался - не только у них. Ты пойми, я не говорю, что наш народ отойдет от партии, нет, черт бы побрал! Я говорю другое: они ради партиибудут требовать свежего кандидата. А Перлмуттер им нравится.
      - Вы двое, - сказал Рэндолл тоном обвинения, - могли бы это переменить.
      - Мы могли бы удержать за собой основные деньги, - признал Уитлок, - Наверное, могли бы даже отсечь Перлмуттера. Но он увел бы с собой своих избирателей, и тогда у нас был бы раскол, в то время как каждый человек на счету. - Он набрал воздуху, решившись перейти к главному. - Рэнди, если ты сейчас отступишь, губернатор найдет тебе достойное место. Поговаривают о Торговой палате. И заодно ты избавишься от ноябрьской нервотрепки.
      - Уит! - Рэндолл попытался поймать взглядом его глаза, и это, как всегда, не вышло. - Харли не проиграет.
      Берджесс, услышав что-то в голосе Рэндолла, подалась вперед.
      - А почему?
      - Оборонные вопросы. - Он помедлил. - Я не имею права этого обсуждать.
      Банкирша пожала плечами:
      - А я не имею полномочий давать обязательств от чьего-либо имени в обмен на пустые слухи, Рэнди.
      Никто не шевельнулся.
      - В вооруженных силах грядут коренные перемены, - сказал Рэнди. - Расходы резко снизятся, а эффективность - повысится. Так что, ребята, наши Соединенные Штаты старой доброй Америки покажут всему миру, что на самом деле значит термин «сверхдержава».
 
      В день гибели Корда Маевского и его неизвестной гостьи Сайрус Хаклют находился дома в Кэтонсвиле. В отличие от большинства коллег он не подчинил всю свою личную жизнь проекту. Он не работал сверхурочно, чего, кажется, ожидал от всех Гамбини. Он не собирался пахать семь дней в неделю и возвращаться под утро в кирпичную коробку виллы, предоставленной Кармайклом в Венчур-парке. Вчерашний вечер Хаклют провел с друзьями, и некоторые из них могли заметить необычное оживление мрачноватого микробиолога. Сай в отличном настроении. Никто из присутствующих, даже Оскар Казмайер, знавший его с Вестминстера, не мог вспомнить, чтобы Хаклют был душой общества.
      Такого не бывало на самом деле с того случая, когда Хью-тон Миффлин купил у него сборник научных размышлений под названием «Место, где нет дорог». Даже Нобелевская премия за работы по нуклеиновым кислотам такого оживления у него не вызвала.
      Наутро он встал позже обычного и был немного рассеян, когда приехал в лабораторию, где все, конечно же, говорили о гибели Корда Маевского. На доске объявлений висела записка с указанием имени и адреса отца и сестры Маевского.
      В несколько минут десятого Гамбини собрал сотрудников в комнате для совещаний.
      - Он строил машину, описание которой нашел в тексте, - сказал Гамбини. - Мы не знаем, что это должно было быть. Пит считает, что оно как-то управляло газовой статистикой внутри магнитной бутылки. Но оно, очевидно, вышло у Корда из-под контроля. Частично виноват в этом я. Он мне показывал схему и говорил, что хочет ее собрать. Мне идея не понравилась, и я должен был его отговорить. Я этого не сделал. Такой ошибки мы впредь не повторим.
      В комнате собралось человек двадцать.
      - Я хочу воспользоваться возможностью, - продолжал Гамбини, - предупредить вас всех. Больше никаких экспериментов на стороне. Все устройства, найденные в тексте, любые технологии и процедуры должны быть подробно представлены в письменном виде мне лично до производства каких бы то ни было экспериментов. Надеюсь, это всем ясно. Любое нарушение будет считаться поводом к увольнению.
      После собрания Хаклют отвел Гамбини в сторонку и спросил о природе устройства Маевского и знает ли Гамбини, почему оно взорвалось.
      - Знаешь, Сай, я думаю, он пытался осуществить статистическое управление первым законом термодинамики.
      Хаклют не засмеялся, но это потребовало всей его выдержки.
      - Это же невозможно, Эд. Разве что я тебя не понял?
      - Первый закон не абсолютен, Сай, - ответил Гамбини. - Совершенно не обязательно, чтобы тепло передавалось от нагретого газа к охлажденному. Это лишь в высокой степени вероятно благодаря обмену молекулами. Но некоторые молекулы горячего газа движутся медленнее, чем самые быстрые молекулы холодного. И наоборот. И я думаю, что устройство Корда должно было управлять этим обменом.
      Хаклют попытался представить себе процесс.
      - Демон Максвелла, - сказал Гамбини.
      - Да, кажется.
      Джеймс Максвелл, физик девятнадцатого века, предложил такой мысленный эксперимент. В разделенном перегородкой сосуде в одном отсеке находится горячий газ, в другом - холодный. В перегородке есть отверстие, и. если около него поставить демона, пропускающего в горячую камеру лишь самые быстрые молекулы из холодного газа, а обратно - только самые медленные, может получиться интересный эффект.
      - Мы бы увидели, - сказал Хаклют, - как горячий газ становится горячее, а холодный - холоднее. И ты думаешь, что-то такое получилось с Маевским? Это же абсурд.
      - Ты видел дом? Пойди посмотри. Когда вернешься, поговорим насчет абсурда.
      Хаклют посмотрел в глаза Гамбини. Очки съехали на нос, и во время разговора он смотрел поверх них.
      - О'кей, - сказал он. - Может, пришла пора задать себе вопрос, с кем же мы имеем дело на том конце передачи. Не приходило никому в голову, что это могут оказаться злобные типы? Иначе зачем бы им посылать нам спецификации штуки, которая взорвется нам прямо в лицо?
      - Не могу согласиться, - возразил Гамбини. - Мы просто были неосторожны. Никто не станет устраивать столько хлопот, чтобы подстроить пакость. Быть может, дело отчасти в том, что мы плохо поняли спецификации. Может, мы не такие умные, как они думают. Мы даже не смогли сообразить, какое нужно напряжение. И вот тут, наверное, все и пошло наперекосяк.
      - Может быть, они не пользуются электричеством?
      - Тогда магнетизм, бензин. Или кто-то должен вертеть маховик. Откуда мне знать, черт побери? Что бы это ни было, следовало дать какие-то указания по использованию.
      - Если это не что-то, чего вы не измеряете.
      - Можешь привести пример?
      Хаклют подумал, потом покачал головой:
      - Нет, просто сказал, не врубившись. - У него еще чуть кружилась голова от вчерашнего. - Хорошую новость хочешь?
      - Вполне бы пригодилась.
      Они пошли в кабинет Гамбини, и руководитель проекта устало опустился в кресло.
      - Ни за что не хотел бы пройти через такое еще раз.
      - Могу понять, - отозвался Хаклют.
      - Так что за хорошая новость?
      Хаклют снял очки и положил их на стол Гамбини. Толстые стекла в стальной оправе. Физически слабый Хаклют без них казался еще меньше.
      - Всю жизнь их ношу, - сказал он. - Близорукость и астигматизм. У меня в семье все постоянно мучились глазами. - Он неловко улыбнулся, огляделся и увидел «Вебстера». - Миопия у всех. - Взяв словарь, он приподнял его над очками. - Первую свою пару я надел в восемь лет.
      Он выпустил словарь, и тяжелый том раздавил стекла вдребезги.
      Гамбини только смотрел, заинтригованный.
      - Сай, какого черта ты творишь?
      Хаклют небрежно смел стекла в корзину. Потом раскрыл словарь.
      - Выбери какое-нибудь слово.
      - «Ксенофобия». Сайрус… Хаклют перелистнул страницы.
      - Страх перед чужими. Или чужим. Хочешь производные? Гамбини смотрел вытаращенными глазами.
      Хаклют протянул руки.
      - Больше они мне не нужны. - Он оглядел кабинет. Заглавия на корешках книг он видел отчетливо. Как и надписи на всех грамотах. Он мог разглядеть все пуговицы на рубашке Гамбини, пересчитать кнопки на телефоне у двери. Ясно различить текстуру ткани занавесок и надпись на кофейной чашке - «Калифорнийский университет». - А знаешь, почему у нас у всех было плохое зрение?
      - Генетика, - ответил Гамбини.
      - Разумеется, - нетерпеливо отмахнулся Хаклют. - А почему? А потому что механизмы ремонта не были правильно настроены, вот почему. Хотя аппаратура, которой полагалось поддерживать глаза в порядке, была на месте. Только программа испортилась. Исправь программу, Эд, и зрение в каждом глазу станет по единице.
      - Чертов сукин сын! - просиял Гамбини. - И ты это сумел сделать?
      - Частично. И для тебя могу сделать, Эд, если хочешь. Могу сделать тебе глаза двадцатилетнего юноши. - Он глубоко вздохнул. - Понимаешь, всю жизнь я не знал, что значит хорошо видеть. Я всегда смотрел на мир через молочное стекло.
      - А теперь…
      - Сегодня я из машины видел птицу на ветке над воротами. Пару недель назад мне было бы трудно рассмотреть само дерево.
      - И это ты можешь сделать для каждого?
      - Вероятно. Все, что для этого нужно, - немножко химии. И анализ крови. Гамбини сел.
      - Мы говорим о тексте?
      - Разумеется.
      - Ты это взял из текста.
      - Да. Я это взял из текста.
      - Боже мой, Сай, кто бы мог поверить? Они же инопланетяне,как все это может быть применимо к нам?
      - ДНК. Та же самая система. Природа всегда идет по самому легкому пути. И это все применимо. - Он подумал и добавил. - Ну, на самом деле я еще не уверен. Но что-топрименимо.
      - Значит, нас ждет революция в офтальмологии. Но ведь должно быть что-то и большее?
      - Уж конечно. Эд, я пока недостаточно знаю, но это только начало. Мы будем играть с этими программами, менять их.
      Исправлять. Улучшать.И я не знаю, что мы еще сможем сделать: вылечить рак, усилить сердце… Сам придумай.
      - Мы говорим о полном прекращении износа?
      - Не вижу препятствий. Перед нами огромная работа. И нам нужно больше информации о геноме. Но как только мы. составим карту собственной системы, метод уже будет ждать. Мы получим средства лечения эпилепсии, лимфогранулематоза, катаракты, чего угодно. И все это - в тексте.
      За всю свою жизнь Хаклют не мог вспомнить у себя такого восторга.
      Гамбини снял очки. Он использовал их только для чтения. Уже много лет их надо было сменить на новые, но он боялся, что новые стекла еще сильнее ослабят глаза, а потому откладывал визит к окулисту. Здорово было бы от них избавиться. И от болей в спине в сырые дни, и от складок на животе и под подбородком. От темного страха, иногда приходящего по ночам, когда он просыпается от собственного сердцебиения. Господи, чего только не отдашь за это? За возвращенную молодость.
      - Кто-нибудь уже знает?
      - Еще нет.
      - Сай, ведь ты же предлагаешь полный контроль над процессом старения!
      - Кажется, мы говорим именно об этом. - Хаклют подумал, - Я еще не знаю, каковы будут психологические эффекты. Но в том, что касается физического здоровья, если собственная ДНК не предаст и если не попадать в авиакатастрофу, я не вижу, почему вообще кто-то должен умирать.
      Гамбини взял большую скрепку и стал вертеть ее в пальцах.
      - Наверное, какое-то время об этом лучше не говорить.
      - Почему? - спросил Хаклют, немедленно став подозрительным.
      - Потому что возникнут некоторые проблемы, если люди перестанут умирать.
      - Ну конечно, надо будет установить какой-то контроль и что-то подрегулировать.
      - А как ты думаешь, что скажет Белый дом?
      - Я думаю, президент будет в восторге.
      - Это да. Но ты видел, какие у нас были проблемы, когда мы обнародовали кое-какие философские трактаты алтейцев.
      А эта чертова история с энергией вызвала обвал рынка. Что же тогда сделает этановость?
      - Да плевать, Эд! Мысли масштабно, а о деталях пусть волнуется кто-нибудь другой. Наша обязанность - доложить национальному совету по прогрессу науки. Или национальному научному фонду.