О воспитательной системе

      Практика невозможна без теории, теория невозможна без практики. Но пожимавшие плечами педагоги на существующую практику смотрели с презрением и осуждением и поэтому старались завести свою собственную, так сказать, к л и н и ч е с к у ю практику. С другой стороны, и презираемая педагогическая практика волей-неволей должна была теоретизировать как-то свой опыт и выводы, должна была таким образом создаваться особая, так сказать, п а р т и з а н с к а я теория.
      И недаром ЦК партии пришлось взять на себя и теоретическую и практическую заботу о нашем деле#2.
      У на с в теории дошло, например, до того, что, с одной стороны, отрицали всякую биологическую предрасположенность моральной сферы, считали, что все от среды и воспитания, и одновременно с этим, с другой стороны, все воспитание человека хотели подпереть рефлексологией изучения условных рефлексов. У одного из подобных теоретиков коллектив, например, определяется так: "Коллектив есть группа взаимодействующих лиц, совокупно реагирующих на те или иные раздражения"#3. Для всякого непредубежденного человека очевидно, что это определение коллектива лягушек, обезьян, моллюсков, полипов, кого хотите, но только не коллектива людей.
      Но и практика не всегда была лучше. Пролетарская педагогическая установка с боями прокладывала себе дорогу, пробивалась в жизнь, откликаясь на живые требования и потребности нашей промышленности нашей новой культурой. Разве не характерно, что лучшей школой воспитания является комсомол, производство, армия? Здесь пролегают пути подлинного классового воспитания - здесь и в школе; так были созданы фабзавучи и рабфаки, многочисленные и разнообразные курсы. Здесь дело делалось самыми быстрыми темпами, чсасто без специально разработанного теоретического фундамента, без практических кадров, ощупью, со многими ошибками, но спасали классовое чутье и живые требования жизни. Но в области с о б с т в е н н о в о с п и т а н и я не было такой сильной живой струи. Кроме того, воспитательная область, так сказать, нежнее и неуловимее. А в нашей рабочей, комсомольской и партийной интеллигенции много еще существует воспитательных предрассудков, на веру воспринятых от старой педагогической теории и просто от бродячей интеллигентской мысли, от литературных образов и идеалов. Путь нового ленинского воспитания, путь воспитания коммунистического - это путь напряженной борьбы со многими врагами. Враги эти: осколки старой российско-интеллигентской идеологии, сильные толщи буржуазного индивидуализма. Эти враги на каждом шагу окружали нас, новых работников просвещения, стремящихся воплотить требования, предьявленные к нам нашей эпохой и революцией, в живом, настоящем деле.
      Самым удобным местом для борьбы быд детский дом. Во-первых, это был действительно н о в ы й т и п детского учреждения, где меньше всего можно было бояться остатков старой практики; во-вторых, здесь не вмешивалась родительская власть. Это были выгодные стороны детского дома. Но были и неудобства. Первое: именно в детском доме оторванная от жизни, начетническая теория старалась организовать свою собственную "новую практику"; во-вторых, детский дом предлагал невероятно трудный состав детей, почти сплошь воспитанный улицей. Поэтому рабоат в детском доме всегда обращалась в боевой фронт.
      В дни начала коммуны им. Дзержинского#4 было уже много товарищей, знающих цену новой воспитательной пролетарской практике, много было людей, на опыте убедившихся в возможности большого прямого опыта, - поэтому коммуна начинала жить смелее, чем ее предшественники. Но бороться приходилось и тогда, а больше всего пришлось наблюдать недоверие и вот этого самого пожимания плечами.
      Сейчас коммуна победоносно закончила пятилетие. Теперь нужно говорить о принципах нашего воспитательного опыта. Это именно те принципы, по поводу которых были пожимания плечами.
      В 1927 г. мы явились перед педагогическим Олимпом со своим скромным идеалом кульутрного советского рабочего. Нам ответили:
      - Культурного рабочего?.. А как?
      Самое главное: как? Мы изложили свои взгляды на педагогическую технику, которую уже нам удалось испробовать в одном из медвежьих углов, далеком от больших педагогических дорог#5.
      - Мы желаем воспитать культурного советского рабочего. Следовательно, мы должны дать ему образование, желательно среднее, мы должны дать ему квалификацию, мы должны его дисциплинировать, он должен быть политически развитым и преданным членом рабочего класса, комсомольцем, большевиком. Мы должны воспитать у него чувство долга и понятие части, иначе говоря - он должен ощущать достоинство свое и своего класса и гордиться им, он должен ощущать свои обязательства перед классом. Он должен уметь подчиниться товарищу и должен уметь приказать товарищу. Он должен уметь быть вежливым, суровым, добрым и беспощадным - в зависимости от условий его жизни и борьбы. Он должен быть активным организатором. Он должен быть настойчив и закален, он должен владеть собой и влиять на других; если его накажет коллектив, он должен уважать и коллектив и наказание. Он должен быть веселым, добрым, подтянутым, способным бороться и строить, способным жить и любить жизнь, он должен быть счастлив. И таким он должен быть не только в будущем, но и в каждый свой нынешний день.
      "Олимпийцы" ужаснулись:
      - Наказание? Наказание воспитывает раба!
      - Долг - буржуазная категория!
      - Честь - офицерская привелегия!!
      - Это - н е с о в е т с к о е в о с п и т а н и е !!!
      Это происходило действительно так: у нас сохранился стенографический отчет.
      Мы работали пять лет. Вместе с нами почти не работали педагоги, но с нами работали коммунары-дзержинцы. Они делали стулья, арматуру, сверлилки, новую свою жизнь, нового человека, - и они еще делали новую, советскую педагогику. На нашем небольшом участке мы были не в состоянии сделать много, и с нашим небольшим "участковым" опытом нас не пускали на страницы педагогических журналов. Но то, что мы сделали, - уже не страница журнала.
      Коммуна им. Дзержинского за пятилетие "отточила" свои методы до достаточной точности. Только еще небольшие остатки идеализма и индивидуалистической педагогики до сих пор отправляют наше торжество. Но и с ними мы рассчитываем справиться в кратчайшее время.
      Коммуна им. Дзержинского не знает пропасти между умственным и физическим трудом. Рабфак машиностроительного института подводит нашего коммунара непосредственно к втузу, но он входит в него не только подготовленным студентом - он уже и мастер высокой квалификации.
      Поэтому вступление во втуз для комумнара может быть и необязательным. Уже сейчас на коммунарском заводе работает несколько инструкторов-коммунаров, пусть которых, очевидно, путь младшего комсостава промышленности. Давая коммунарам высокую квалификацию, связанную со средним образованием, мы в то же время сообщаем ему многие и разнообразные качества х о з я и н а и о р г а н и з а т о р а . Нужно побывать на коммунарском общем собрании, чтобы в этом убедиться. Вопросы промфинплана, технологического процесса, снабжения, работы отдельных деталей, приспособлений, рационализации и контроля, норм и расценок, штатов и качества персонала ежедневно проходят перед коммунарами, проходят не как перед зрителями, а как перед распорядителями, которые не могут отмахнуться ни от какого вопроса, иначе их дело на другой же день начнет давать перебои. В решении этих вопросов для коммунаров находится прежде всего место приложения их общественной энергии, но это не энергия людей, отказывающихся от личной жизни, это не жертва подвижников, это разумная общественная деятельность людей, п о н и м а ю щ и х , ч т о о б щ е с т в е н н ы ы й и н т е р е с - э т о е с т ь и и н т е р е с л и ч н ы й .
      В этой общей установке, подчеркнутой во многих деталях нашего дела (например, в сдельной зарплате), мы находим все точки отправления и для принципов нашей педагогической техники.
      В чем эти принципы?
      Прежде всего мы отстраняем воспитательную работу специально над отдельным лицом, над пресловутым "ребенком", составляющим заботу педагогику. Мы считаем, что влияние отдельной личности на отдельную личность есть фактор узкий и ограниченный. Обьектом нашего воспитания мы считаем целый к о л л е к т и в и по адресу коллектива направляем организованное педагогическое влияние. Мы при этом уверены, что самой реальной формой работы по отношению к личности является удержание личности в коллективе, такое удержание, чтобы эта личность считала, что она в коллективе находится по своему желанию - добровольно, и, во-вторых, чтобы коллектив добровольно вмещал эту личность#6.
      К о л л е к т и в я в л я е т с я в о с п и т а т е л е м л и ч н о с т и . В практике коммуны им. Дзержинского, например, проступки отдельной личности, какие бы они не были, не должны вызывать реагирования педагога предпочтительно реагированию коллектива. Педагог в коммуне постольку может влиять на отдельную личность, поскольку он сам член коллектива, и не больше, чем всякий другой член коллектива.
      Это вовсе не значит, что мы, педагоги и вообще взрослые руководители коллектива, стоим в стороне и только наблюдаем. Как раз нам приходится каждую минуту мобилизовывать нашу мысль и опыт, наш такт и волю, чтобы разобраться в многообразных проявлениях, желаниях, стремлениях коллектива и помочь ему советом, влиянием, мнением, а иногда даже и нашей волей. Это очень сложный комплекс рабочих напряжений. Но как бы много мы ни работали, мы никогда не можем стать педагогическими авторами#7, изрекающими законы воспитания. Законы эти вытекают из общей жизни Советского Союза#8 и, в частности, из жизни нашего коллектива, и они настолько сами по себе убедительны, что мудрить над ними нам уже не может быть дано.
      Таким образом, педагогическая установка коммуны в общем формулируется так: с о з д а н и е п р а в и л ь н о г о к о л л е к т и в а , с о з д а н и е п р а в и л ь н о г о в л и я н и я к о л л е к т и в а н а л и ч н о с т ь .
      Разрешая вопрос жизни коллектива, мы не можем рассматривать коллектив как "группу взаимодействующих и совокупно реагирующих индивидов". Мы видим не "совокупность" и не отвлеченный коллектив, а конкретный живой коллектив мальчиков и девочек - часть советского рабочего общества в эпоху строительства социализма, классовой борьбы и перехода нашего к бесклассовому обществу. И мы видим прежде всего, что наш д е т с к и й к о л л е к т и в р е ш и т е л ь н о н е х о ч е т ж и т ь п о д г о т о в и т е л ь н о й ж и з н ь ю к к а к о й - т о б у д у щ е й ж и з н и , о н н е х о ч е т б ы т ь я в л е н и е м т о л ь к о п е д а г о г и ч е с к и м , о н х о ч е т б ы т ь п о л н о п р а в н ы м я в л е н и е м о б щ е с т в е н н о й ж и з н и , к а к и к а ж д ы й д р у г о й к о л л е к т и в .
      Отдельные члены коллектива не рассматривают себя как "зародыш будущих личностей". Естественно и нам стать на такую точку зрения и считать наших воспитанников полноправными гражданами советских республик. Как полноправные граждане, они имеют право на участие в общественном труде по своим силам. Они и участвуют, и участвуют не в педагогическом порядке, а в рабочем, т.е. не портят материал, а производят нужные вещи не из идеалистических соображений альтруизма и нестяжания, а из стремления к заработку и своего, и коллектива, и за свою работу они отвечают по всей строгости производства - отвечают прежде всего перед коллективом, который является поглотителем и частного вреда, и частной пользы.
      Из этого основного нашего взгляда на детский коллектив проистекают и все наши методы. Мы даем детскому или юношескому коллективу р а б ф а к , з а в о д #9, и н ж е н е р о в , п р о м ф и н п л а н , з а р п л а т у , о б я з а н н о с т и , р а б о т у и п р а в о о т в е т с т в е н н о с т и . А э т о з н а ч и т - д а е м д и с ц и п л и н у .
      Пожимающие плечами "олимпийцы" могут много говорить о необходимости дисциплины, могут с радостью наблюдать уже готовую дисциплину и даже умиляться по поводу ее красот, но с о в е р ш е н н о н е в с о с т о я н и и б е з и с т о ш н о г о к р и к а н а б л ю д а т ь п р о ц е с с д и с ц и п л и н и р о в а н и я . Дзержинцы же ничего особенного в самой дисциплине не видят, по их мнению, это естественное и необходимое состояние каждого коллектива. В самом факте дисциплины нет для них никакой проблемы. Они видят т о л ь к о п р о ц е с с д и с ц и п л и н и р о в а н и я и считают, что проблема именно в этом процессе.
      Если коммунар не убрал станок и он покрылся ржавчиной, коммунарское собрание, пожалуй, даже не подумает о том, что виновника нужно дисциплинировать, но все будут говорить и кричать:
      - Ты испортил станок, понимаешь? Ты знаешь, сколько станок этот стоит? А что завтра будем делать, если из-за тебя не хватит детали пятнадцатой? На тебя будем смотреть - какой красивый, да?
      И вовсе не решая проблемы наказания, а только оберегая заводское оборудование как общий коллективный интерес, такого коммунара снимут со станка и поставят на простую работу.
      Это, может быть, и жестоко, но это жестокость необходимая. И т о л ь к о п о т о м у , ч т о к о л л е к т и в о т н е е н е о т к а з ы в а е т с я , н а м п о ч т и н е п р и х о д и т с я е е п р и м е н я т ь .
      Точно так же в коммуне почти не бывает воровства, потому что всем хорошо известен закон коммуны: украсть нельзя, за кражу можно в полчаса очутиться за бортом коммуны. Для коммуны это вовсе не проблема воспитания личности, это проблема жизни каждого коллектива, и иначе жить коллектив не может.
      Педагогические теории, доказывающие, что хулигана нельзя выгнать в коридор, а вора выгнать из коммуны ("вы должны его исправлять, а не выгонять"), - это разглагольствования буржуазного индивидуализма, привыкшего к драмам и "переживаниям" личности и н е в и д я щ е г о , к а к и з - з а э т о г о г и б н у т с о т н и к о л л е к т и в о в, как будто эти коллективы не состоят из тех же личностей!#10
      Коммуна им. Дзержинского запрещает воровство совершенно категорически, и каждая личность это хорошо знает и не станет рисковать ни интересами коллектива, ни своими собственными. Поэтому в коммуне почти не бывает воровства, во всяком случае, з а в о р о в с т в о у н а с у ж е н е н а к а з ы в а ю т . Если случай воровства происходит с новичком, еще не способным ощущать интересы коллектива как свои собственные, новенькому скажут: "Смотри, чтобы это было в последний раз". А если воровство случится еще раз, коллектив обязательно поставит вопрос об увольнении. Эта суровость есть самая большая гуманность, которую можно предьявить к человеку. Эта проблема решается с арифметической точностью. Оставить вора в коллективе - это значит обязательно развить воровство, это значит во много раз увеличить случаи краж, увеличить бесконечные конфликты, связанные с подозрениями на невинных товарищей, это значит заставить всех членов коллектива запирать свои вещи и подозрительно посматривать на соседа, это значит уничтожить свободу в коллективе, не говоря уже о том, что это означает еще и растаскивание материальных ценностей.
      Насколько падает и разлагается коллектив при узаконенном и допущенном воровстве, настолько он крепнет в другом случае, крепнет только от одного общего переживания силы коллектива и его права. Тот мальчик, который хоть один раз голосовал за изгнание товарища за воровство, с большим трудом сам идет на воровство. Обращаем внимание и еще на одно обстоятельство: те, кого коллектив выбросил из своих рядов, испытывают чрезвычайно могучую моральную встряску. Обыкновенно коллектив не выгоняет в буквальном смысле на улицу, а отправляет в коллектор. И мы знаем очень много случаев, когда такой "изгой" приходил к положительным установкам в вопросах социональной нормы поведения. Бывали случаи, когда он вторично присылался в коммуну и уже навсегда забывал о своем воровском опыте.
      Категорическое требование коллектива применяется не только по отношению к воровству. В коммуне им. Дзержинского такое же категорическое требование предьявляется и к выпивке, и к картежной игре. За выпивку - безусловное изгнание. И именно поэтому, несмотря на то, что в коммуне есть много ребят 18 и 19 лет, что большинство из них имеет довольно большие карманные деньги, коммунары никогда не пьют и чрезвычайно нетерпимо относятся к пьянству взрослых.
      Такая дисциплина вытекает как о с о з н а н н а я н е о б х о д и м о с т ь , из условий всей жизни коллектива, из того основного принципа, что к о л л е к т и в д е т е й н е г о т о в и т с я к б у д у щ е й ж и з н и , а у ж е ж и в е т #11. В каждом отдельном случае нарушения дисциплины коллектив только защищает свои интересы. Эта логика совершенно недоступна пониманию "олимпийцев" и вызывает с их стороны наибольший протест. А между тем эта логика больше направлена в защиту интересов личности, чем всякая другая.
      Защищая коллектив во всех точках его соприкосновения с эгоизмом личности, к о л л е к т и в тем самым з а щ и щ а е т и к а ж д у ю л и ч н о с т ь и о б е с п е ч и в а е т для н е е н а и б о л е е б л а г о п р и я т н ы е у с л о в и я р а з в и т и я . Требования коллектива являются воспитывающими главным образом по отношению к тем, к т о у ч а с т в у е т в т р е б о в а н и и . Здесь личность выступает в новой позиции воспитания - она не обьект воспитательного влияния, а его носитель - с у б ь е к т , но субьектом она становится, т о л ь к о в ы р а ж а я и н т е р е с ы в с е г о к о л л е к т и в а .
      Это замечательно выгодная педагогическая коньюкьтура. Защищая каждого члена коллектива, общее требование в то же время от каждого члена ожидает посильного участия в общей коллективной борьбе и тем самым воспитывает в нем волю, закаленность, гордость. Уже без всякой специальной педагогической инструментовки в коллективе развивается понятие о ц е н н о с т и к о л л е к т и в а , о е г о д о с т о и н с т в е . Именно в этом пункте лежит начало политического воспитания. Коллектив дзержинцев осознает себя как часть великого классового пролетарского коллектива, связанную с ним в каждом своем движении. Это и есть политическое воспитание, отличное от политического образования.
      В этом же ощущении ценности коллектива заключается и начало понятий ч е с т и и д о л г а - категорий, которые "олимпийцами" назывались соответсвенно "офицерской" и "буржуазной привилегией".
      Наше воспитание дает стране квалифицированного культурного рабочего, способного быть к о м а н д и р о м в любой отрасли нашей работы, но способного и п о д ч и н и т ь с я т о в а р и щ у . Еще не так давно "олимпийцы" описывали ужасы, проистекающие от нашего командира (отряда, группы), который, по их мнению, обязательно душит инициативу, обязательно насильничает. А наш командир только в ы б о р н ы й е д и н о н а ч а л ь н и к , правда обладающий большой властью и влиянием, но связанный по рукам и ногам во всех тех случаях, когда он начинает представлять узколичное начало. Отряд командиров - это тоже коллектив, и командир есть только его уполномоченный.
      Насчет инициативы коммунары никогда не станут слушать пустую болтовню, какой бы она ни казалась заманчивой, но без лишних слов примут всякое предложение, которое дает путь к решению поставленной общей задачи.
      Мы также протестуем против воспитания деятельностью, построенной только на "интересности". Любопытно послушать прения в совете командиров, когда разбирается какого-нибудь новичка:
      - Мне в этом цехе работать не интересно, переводите меня в механический.
      Такому "ребенку" сурово отвечают:
      - Может, собрать оркестр? Может быть, для тебя интересно послушать музыку?
      - Где ты был, когда мы строили завод и целый месяц носили землю на носилках? Думаешь, нам было очень интересно?
      - Может быть, для тебя и уборные убирать не интересно?
      Новый коммунар, впрочем, скоро начинает понимать, в чем дело. Он приобщается к "буржуазной категории" д о л г а. К о л л е к т и в т р е б у е т о т л и ч н о с т и о п р е д е л е н н о г о в з н о с а в о б щ у ю т р у д о в у ю и ж и з н е н н у ю к о п и л к у. Рабочий класс, великая Советская страна собирают личности не по договору, не по найму, не по узколичному интересу. И коммунары к вопросам долга относятся просто и уверенно - это е с т е с т в е н н а я п о з и ц и я п р о л е т а р и я п о о т н о ш е н и ю к с в о е м у к л а с с у
      И если этот класс, и наш коллектив, и сам индивид представляются человеку ценностями, в которых он не сомневается, возникает понятие о классовой пролетарской ч е с т и .
      Нам остается коснуться одного вопроса, наиболее жгучего в наших педагогических спорах; а как же п е д а г о г ? Выходит, что все делает коллектив, а педагог для чего? И что может гарантировать, что коллектив будет поступать как раз так, как нужно?
      Вопрос уместный. Коммуна им. Дзержинского в 1930 г. вовсе отказалась от воспитателей, но это не значит, что у нас их нет. Только здесь мы будем говорить о коллективе педагогов. Нашим воспитательским коллективом являются учителя, инженеры, мастера и инструкторы, чекисты, члены нашего правления и в первую очередь и главным образом - партийная и комосомольская ячейки.
      И воспитание коммунаров достигается не путем чьей-нибудь проповеди или нравоучений, а исключительно из жизни, работы, стремления самого коллектива. Эта работа и стремления определяются тем, чем живет коллектив, т.е. нашей революцией, нашими пятилетками, нашей борьбой за экономическую независимость, нашим стремлением к знаниям,, нашим рабфаком, нашим упорядоченным% вымытым, вычищенным коммунарским бытом, нашей дисциплиной, каждой минутой нашего напряженного, полного усилия, смеха, бодрости, мысли дня. И поэтому - пусть педагоги пожимают плечами! Это "физкультура" уже немного запоздала.
      Мы смело глядим в будущее. Образованный, знающий, умеющий мастер-коммунар, сознательный хозяин Советской страны, комсомолец и большевик, организатор и командир, умеющий подчиняться и приказывать, умеющий бороться и строить, умеющий жить и любить жизнь, - вот наше будущее, наш вклад в грядущие кадры, какой вносит коммуна им. Дзержинского.
      А если нам еще удастся перевоспитать несколько педагогов - это уже дополнительная, внеплановая победа...
      КОММУНА ИМ. Ф.Э.ДЗЕРЖИНСКОГО (1932)
      Трудовая коммуна им. Ф.Э.Дзержинского основана в конце 1927 г., через год после смерти Ф.Э.Дзержинского. Строилась и организовывалась коммуна затобой и на средства коллектива сотрудников ГПУ Украины. Ассигнований от государственного или местного бюджета она никогда не имела#1.
      Эти обстоятельства, которые делали коммуну продуктом исключительно общественной инициативы, имели очень важное значение как в истории коммуны, так и характере ее организационных форм.
      Организаторы коммуны не ставили перед собой очень широких планов. Они хотели сделать памятник Дзержинскому - детскую колонию, которая по своему качеству соответствовала бы его имени.
      Забота о качестве выявилась, во-первых, в самом характере строений и оборудовании. Кажется, что это был первый дом в Союзе, который специально построен для беспризорных.
      В доме - паркетные полы, разрисованные стены, ванны, души. Специальный, основательно продуманный и проверенный план позволил рационально разместить все помещения, сделать их светлыми и удобными#2. Такая забота была проявлена и к оборудованию. Все вещи новой коммуны: мебель, посуда, школьное оборудование - приобретены доброкачественные, по возможности хорошие и крепкие.
      Но насколько продумано и хорошо организовано общежитие коммунаров, настолько мало было обращено внимания на производственную часть. Здесь организаторы коммуны равнялись на так называемые учебные мастерские, собственно говоря, мастерские кустарные. Поэтому в коммуне им. Ф.Э.Дзержинского на 100 человек коммунаров было лишь четыре мастерских: столярная, слесарная, швейная и сапожная. Эти мастерские в то время были приспособлены к какому-нибудь определенному производству. Сапожная могла лишь чинить обувь или шить новую самым примитивным образом. Столярная мастерская имела несколько хороших верстаков, но не было не помещения, ни оборудования для сборочного цеха. Еще менее ясно обстояло дело со слесарной: несколько верстаков не имели подходящих к ним тисков. Вполне понятно, что с начала истории коммуны не могло быть ни находящегося в обращении капитала, ни запаса материалов. В производственном отношении коммуна повторяла все ошибки детских домов.
      Зато в комплектовании коммуны первым воспитанникам этих ошибок посчастливилось избежать, что в значительной мере обеспечило успех коммуны. Отдать дорогой дом в распоряжение сборища неорганизованных уличных жильцов основатели коммуны не хотели. В коммуну было переведено 60 воспитанников из колонии им. Горького с частью персонала. Новые коммунары пришли в дом организованным, дисциплинированным коллективом, и уже через полчаса после их прихода организационный период в детском коллективе был закончен. Через месяц взяли пополнение из коллектора, оно нашло в коммуне сильный и бодрый коллектив, и им оставалось одно: идти путем этого коллектива.
      100 коммунаров - норма, но уже через 8 месяцев стало возможным увеличить состав коммуны до 150 человек, и это число было неизменным до осени 1931 г. Из 150 коммунаров было 120 хлопцев и 30 девчат. Начальный состав и первое пополнение были из беспризорных 13-16 лет.
      Внутреннее строение коллектива, его быт и тон были унаследованы от предшествующего опыта колонии им. А.М.Горького. Форма коллектива, разумеется, все время совершенствовалась и развивалась, и сейчас очень трудно найти большое сходство между формами горьковской колонии 1927 г. и коммуны им. Ф.Э.Дзержинского 1932 г. Но основные принципы строения жизни коллектива в коммуне остаются те же. Мы видим результат 12-летнего развития одного коллектива, состав которого постоянно изменяется.
      Теперешний коллектив дезржинцев имеет коллективные традиции, которые складывались на протяжении всей истории коллектива. С первого дня своего существования коллектив дзержинцев был всегда здоровым и способным к активной деятельности и борьбе. Коммуна не знала неорганизованного дня. Между тем этому сильному коллективу пришлось очень долго и напряженно бороться за существование и качество работы.
      Основав коммуну в декабре 1927 г., сотрудники ГПУ должны были в дальнейшем продолжать отчисление от своей зарплаты, чтобы содержать коммунаров. Мастерские коммуны были очень слабые, новые для нас коммунары совсем не умели в этих мастерских работать. Поэтому первые годы истории коммуны были в определенной мере трудными. То, что давали сотрудники ГПУ, составляло не более 3 тысяч рублей в месяц. Этого не хватало даже на повседневные расходы - было трудно сберечь хоть небольшие средства, чтобы приобрести верстаки и материалы для создания производственных помещений.
      Очень медленно коммуне удалось приступить к такому накоплению. В начале 1930 г. все же посчастливилось развернуть деревообрабатывающую мастерскую, приспособив ее исключительно для производства дубовой мебели. Были построены дешевые и примитивные, но достаточно просторные цехи для массового производства. К 1930 г. коммуна уже выпускала в месяц сотни дубовых столов, столов для черчения и т.д. Далее спецальностью этой мастерской стала театральная и аудиторская мебель.
      Для того, чтобы мастерская давала прибыль, пришлось ввести разделение труда и стандарт. Это приводило к снижению квалификации столяра-коммунара, но сейчас тип столяра-ремесленника уже отживает. Из коммуны появилась возможность выпускать хороших столяров-машинистов.
      Для слесарной мастерской также приобрели два десятка старых токарных станков, обрудовали небольшую и примтивную литейную - так возник небольшой заводик медной арматуры. Номенклатура вещей, которые выпускались коммуной, была очень небольшая: кроватный угол, машинная масленка и ударники к огнетушителям. Квалификация у коммунаров была очень узкой и неглубокой. В швейной мастерской такая же узкая специальность - трусы и ковбойки для "Динамо". Сапожную мастерскую ликвидировали еще в 1928 г.
      Производство оставалось полукустарным, оборудование было примитивнейшим, строения - неудобные, а производственного обучения, собственно говоря, не существовало. В общем, эта картина была достаточно неприятной, особенно с педагогической стороны. Между тем это "производство" вывело коммуну на верный путь. Коммунары поняли, что лишь производственная работа дает возможность коммуне существовать и развиваться. Уже к концу 1929 г. коммунары поблагодарили чекистов за помощь, отказавшись от дотации, и перешли на полную самоокупаемость.
      Дальнейшая цель коммунарам была ясна: нужно приобрести для коммуны новый и более подходящий завод.
      В конце 1930 г. в коммунарских мастерских ввели зарплату. Это в
      значительной мере подняло производительность труда, а также значительно укрепило материальное положение коммуны. В кассе коммунаров создались сбережения. К середине 1931 г. они уже приближались к полмиллиону рублей, и управление коммуны поставило вопрос о строительстве нового завода.
      Характер нового производства был выбран после обстоятельного обсуждения этого вопроса специалистами. Было решено строить завод электроинструмента, остановившись на электросверле как первом типе изделия. До этого времени электросверло, как и другие инструменты с электрическим мотором, привозились из-за границы. Строя завод электроинструментов, коммуна имела в виду не только интересное производство, но и то, что она тем самым вступала в ряды активных борцов за экономическую независимость Советского Союза. Завод было решено строить из расчета на 330 коммунаров, а поэтому надо было строить и новые помещения для коллектива коммунаров. До ноября 1931 г. строительство завода и корпуса на 330 человек было закончено. Завод был оборудован и готов к выпуску к 15 января 1932 г., когда он и был открыт Г.И.Петровским#3. В это время приняли 180 коммунаров.
      Новый завод коммунаров нисколько не похож на старое производство. Завод имеет чудесный двухсветный цех с балконом. Он имеет больше сотни станков, среди которых большая часть заграничные. Механический цех представляет собой лучшую в Харькове лабораторию по холодной обработке металла. Но коммуна имеет и литейную с вагранкой для чугуна и тиглями для аллюминия.