Школьная любовь

      – Ром, – осторожно позвала я, – а помнишь…
      – Насть! – раздался громкий Лешкин голос.
      Ой, сколько времени?
      – Тебя, – заметил Ромка, видя, что я не спешу откликаться.
      – Да, – крикнула в ответ я.
      Лешка появился на дорожке, окинул нас внимательным взглядом и сказал:
      – Меня мама послала тебя искать.
      – А чего меня искать, я что, куда-то пропала? – с вызовом поинтересовалась я.
      – Вот сама ей и объясни!
      – Ладно, пойду, – с сожалением бросила я Ромке. – Пока.
      – А стихи? – вдруг спохватился он.
      – Потом, – отмахнулась я.
      – Что за стихи? – подозрительно поинтересовался Леха, когда мы уже шли к дому.
      – Пушкина, – мрачно ответила я. – Праздничные описания природы в романе «В нашей школе юбилей».

9 Хорошо, но нехудожественно

      Ох и выступила я на следующей астрономии! Все про этот Меркурий рассказала. И меня даже слушали! Вот что значит действительно интересное рассказывать, а не просто по учебнику шпарить.
      Но физик, однако, не угомонился, даже когда я все рассказала, и ехидненько так предложил:
      – А теперь, Настя, нарисуй нам схему обращения Меркурия вокруг Солнца.
      Наверное, думал, что я не знаю! А я картиночку эту прекрасно запомнила – она в Лешкиной энциклопедии была, кстати, а вовсе не в физиковой книжке! – и добросовестно воспроизвела на доске: в центре солнышко, а по орбите Меркурий циркулирует. В этой точке такое положение, в этой – этакое. Тут вечное лето, тут вечная зима. Красота!
      За моей спиной послышалось какое-то подозрительное хихиканье. Я повернулась и увидела, что Светка с Ольгой согнулись пополам и чуть ли не лежат на парте от смеха, а Ирка делает мне какие-то непонятные знаки. Я снова посмотрела на рисунок – ну да, все правильно. Странно, может, у меня нос в меле или еще какая неприятность во внешности случилась?
      Физик в рисунке тоже никаких странностей не отметил, похвалил, сказал, что «пять», и отпустил садиться. Вполне довольная собой, я вернулась на место. Ой, с доски-то я не стерла! Присмотревшись к своим художествам, я фыркнула. Глянула еще раз и уткнулась носом в рукав, еле сдерживая рвущийся смех: посередине доски светило маленькое солнце с кривыми лучиками, а вокруг него летала огромная кособокая планета Меркурий во всех своих положениях на орбите…
      Рисовать я никогда толком не умела. Помнится, как-то в младших классах задали нам нарисовать осенние листья. Постаралась я от души, листья у меня получились ярко-красные и ярко-желтые, а черенки и прожилки коричневые. На следующем уроке учительница продемонстрировала листок с моими художествами и громко вопросила:
      – А это что за земляные червяки? – тыча пальцем в толстые коричневые прожилки на мои рисунке.
      Потом, правда, мы никаких листьев уже не рисовали, ни осенних, ни весенних, все больше вазы да натюрморты. Помнится, задали нам нарисовать натюрморт и не дали никакой натуры. Вот просто рисуй по памяти что хочешь, и все! Я рисовала кастрюлю и примкнувшие к ней овощи.
      А вот Серега Сараев, который, кстати, потом куда-то из нашего класса делся, создал высокохудожественное произведение с бутылкой на заднем плане и рыбьим скелетом на переднем. Рисовал Серега хорошо, так что с художественной точки зрения придраться в рисунке было не к чему. Заметив нездоровое оживление в нашем углу, учительница подошла, посмотрела в альбом Сараева и как раз застала момент, когда он старательно выводил на бутылочной этикетке окончание «ейн». Она помолчала, а потом придушенным голосом проговорила:
      – Я бы попросила без надписей!
      Эта история стала классикой школьного фольклора и до сих пор пересказывалась из поколения в поколение.
      – … так что, к сожалению, больше мы докладов слушать не будем, – донесся голос Жака, вторгаясь в мои ностальгические воспоминания.
      Похоже, я пропустила что-то важное! Надо бы послушать, что там физик вещает, вдруг полезное.
      – Времени на астрономию выделено очень мало, а успеть надо много. Так что на следующем уроке мы с вами пишем контрольную. И сегодня нам надо освоить параграфы с пятнадцатого по двадцать пятый.
      Ирка, которой я так и не успела передать книжку, радостно сказала:
      – Круто! – но, покосившись на меня, замолчала.
      А я не расстроилась. Ну и пусть. Неизвестно еще, что там за контрольная. А так пятерочка у меня уже есть!
      После урока ко мне подошел Орещенко:
      – Отличный доклад! И рисунок такой хороший…
      – Ты теперь будешь хвалить за каждый ответ у доски? – прищурилась я.
 
      А вечером занятие театральной студии посетила сама Светлана Юрьевна – прослушать с горем пополам дописанный мною шедевр «В нашей школе юбилей».
 
Очень все ее мы любим,
Уважаем, не забудем
Нашу школу никогда,
Всем она нам дорога, —
с пафосом закончила я.
 
      Все подозрительно молчали. Значит, сейчас будет критический разнос моего позорного творчества…
      – То, что нужно, – наконец сказала культмассовичка. – Есть беловой вариант? Давай я отдам художникам стенгазеты.
      Она забрала у меня распечатанный стих и удалилась со словами:
      – Надеюсь, и номер на ту же тему не заставит себя долго ждать!
      – Вообще-то, – робко сказала я, когда мы остались своей компанией, – у меня есть еще один вариант.
      И с выражением зачитала альтернативный шедевр «В школу ходим мы с тоскою».
      Отсмеявшись, Юля сказала:
      – А давайте и номер сделаем пародийный.
      – Да вы что, не примут, – испугалась я. – Сказали же – в духе юбилейного стиха. Значит, должно быть пафосно и торжественно.
      – А мы никого конкретно задевать не будем, – заверила Юля. – Никакого мытья коридоров! Настя напишет абстрактные стишки на тему школьной жизни, а потом разыграем…
      – Опять Настя напишет? – ужаснулась я.
      – Ну а кто еще? – развела руками она.
 
      На следующий день Лешка был на тренировке в тире, и я с комфортом занялась стихоплетством дома. Думала, что ничего не получится, но неожиданно для самой себя довольно быстро накатала кучу стишков про разные школьные предметы. Что-то мне нравилось, а что-то казалось совсем не смешным. А, ладно, на занятиях разберемся! Но больше всего радовал меня такой стих:
 
На урок литературы
К нам Дюма явился в класс:
И сказал: «Вы что сидите
и «Обломова» зубрите?!
«Я принес вам свой роман,
Шпага, плащ и д’Артаньян».
 
      Я потом еще долго ломала голову, куда бы воткнуть Виктора Крона, да так ничего и не придумала. Ни к какому предмету славный инспектор не приделывался!
      – Ну как, проверили сочинения? – поинтересовалась я, когда Лешка наконец появился.
      – Проверили, – неохотно отозвался он.
      – И что?
      – Четыре-четыре! – сказал он с обидой. Таким тоном, словно оценка была два-два!
      – Почему это четыре? – возмутилась я.
      – Плохо написала, – с вызовом ответил Лешка.
      Я просто обалдела от несправедливого обвинения:
      – Ничего себе! Все я хорошо написала, как для себя! Это ты мне оценку испортил своей двоечной репутацией!
      – Ну допустим, – нехотя согласился он. – За содержание. А за грамотность почему «четыре»?
      – Это ты переписал с ошибками.
      – Ты же проверяла!
      – Дай посмотреть.
      Я пролистала сочинение – красной пастой была поставлена одна запятая.
      – Ну извините, – развела руками я. – Нам недавно на литературе рассказывали, что у великих писателей бывают авторские знаки препинания.
      – Как это?
      – Где не надо, можно поставить, и где надо – наоборот…
      – Так то у великих, – вздохнул Лешка.
      – В следующий раз сам пиши!
      – Нет, ну а что ты, писатель, что ли? – сразу пошел на попятную братец.
      – Я поэт, – скромно, но с достоинством сказала я. – Мои стихи в юбилейной стенгазете будут. И в концерте.
      – У тебя авторский знак, а мне оценку снизили, – пробурчал он.
      – Ой, снизили! Да тебе «четыре-четыре» и не снились!
      – Ладно, – нехотя сказал он. – Спасибо…
      – Кстати, – поинтересовалась я, – как там у вас Витаминка поживает? А то я сегодня что-то рисование вспоминала.
      – Ой, да вообще прикол! – оживился он. – Как раз сегодня рассказывала пропорции лица.
      – Да-а? – удивилась я. – А нам никаких пропорций не рассказывали… Это вообще о чем?
      – Ну нарисовала на доске физиономию и расчертила ее линиями, типа, расстояние от глаза до носа должно быть таким-то, от носа до уха – сяким… А потом мы стали рисовать портрет. Она сказала, все равно чей, главное – соблюсти пропорции.
      – Ну и кого ты рисовал?
      – Я рисовал Васькин портрет, а Васька – мой. Бондаренко рисовал портрет Витаминки, а Дюша Смирнов – телеведущего Сванидзе. Подошла к нему Витаминка, спрашивает:
      – Это кто?
      – Сванидзе, – ответил Дюха. – Знаете, передачу по телевизору ведет?
      – Не знаю, – процедила она. – Рисуй-ка лучше кого-нибудь другого.
      – Что хочу, то и рисую, – возмутился Дюха. – Я свободный гражданин и всегда имею право обратиться к Гражданскому кодексу! А вы по закону не имеете права применять к ученикам силу!
      И Дюха выхватил из сумки книжку и стал листать. Это и был Гражданский кодекс, Андрюха всегда его с собой носит, при каждом удобном случае достает и цитирует.
      – Не занимайся на уроке посторонними делами, – прошипела Витаминка.
      Тут кто-то из девчонок и говорит:
      – А вы, Наталья Вениаминовна, его дома навестите!
      – Хорошая идея, – обрадовалась она и пошла к своему столу искать в журнале адрес. – Вот, улица Индустриальная, дом пятнадцать, квартира сто.
      – Это Катьки Смирновой адрес, – тихо сказал Дюша.
      – Круто, – развеселился Васька. – Она будет искать сотую квартиру в двухэтажном доме!
      – Ну, я с ней еще разделаюсь, – пригрозил Дюха. – У нее будет крутой облом!
      – И чем дело кончилось? – поинтересовалась я.
      – Не знаю, завтра Дюха расскажет, приходила ли.
      – А что с портретами?
      – Да мы в конце урока обменялись с Васькой рисунками, – небрежно сказал Леха.
      – Ну и как?
      – Получилось хорошо, – сказал он. И, подумав, добавил: – Но нехудожественно.
      – Ой, – спохватилась я, посмотрев на часы, – заболталась тут с тобой, у нас сегодня первая репетиция, а я еще даже не обедала!
      Скоростными темпами залив в себя суп, я оделась и вылетела из квартиры, уже на улице вспомнив, что забыла дома листки со стихами.
      – Сейчас, – бросила я дожидавшейся меня Светке и побежала обратно в подъезд.
      Влетев в квартиру, я завопила:
      – Леш, принеси со стола листочки!
      – Какие?
      – Там стихи! Неровные такие строчечки!
      – Думаешь, я совсем тупой, – проворчал он, нарисовываясь в прихожей.
      – Не читай! – я выхватила у него листки, захлопнула дверь и понеслась вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. И допрыгалась. Приземлившись на площадку, я охнула и схватилась за щиколотку…
      Сгоряча я думала, что нога поболит и пройдет, и как ни в чем не бывало пошла на занятие, зачитала там стишки, получила горячее одобрение… А вот обратно уже еле доползла.
      – Ты ее подвернула, – сказала мама. – Сейчас принесу лед из холодильника.
      Я сидела на кровати, следя, чтобы завернутый в тряпочку лед не сваливался с ноги, и, глубоко несчастная, готовилась к назначенному на завтра зачету по истории.
      Историк решил отличиться – у нас еще никогда зачетов не было, тем более посреди четверти. Обычно контрольные всякие, самостоятельные… Вот интересно, кстати, почему такое название, а контрольная что, несамостоятельная, что ли?
      Какая-то ерунда лезет в голову, занимая расчищенное под историю место, может, это боль в ноге так действует?
      Зачетов еще не было, а вот экзаменов – сколько угодно! Первый раз – в шестом классе. Нечего сказать, повезло со школой, вечно Римма какие-то эксперименты ставит – то у нас пятидневка, то шестидневка, то три урока в день, то семь, то выпускные экзамены после шестого класса, да не просто так, а на выбор. Ну я и выбрала литературу с ботаникой. О литературе уже все воспоминания выветрились, а вот ботанику я почему-то отлично запомнила, особенно доставшийся мне билет «Мхи и лишайники». А вторым заданием было опознать растение из гербария. Вот его я боялась больше всего, но как раз с растением проблем не возникло, потому что это оказалась банальная пшеница…
      Так, стоп. Я раскрыла учебник – какая уж там дополнительная литература! – и усилием воли заставила себя переключиться с пшеницы и лишайников обратно на октябрьское вооруженное восстание, как историк предпочитал называть Октябрьскую революцию.

10 Три пятерки за зачет

      История была последним уроком, и Яблоков сразу отпускал с зачета тех, кто ответил. Когда пошла отвечать Ирка, я обвела взглядом пустой класс и убедилась, что остаюсь последней!
      Я запаниковала, но деваться уже было некуда. Ирка получила «пять» и вышла, послав мне на прощание бодрую улыбочку. А я медленно поднялась, охнула, машинально наступив на больную ногу, и, аккуратно прихрамывая, подошла к учительскому столу и села напротив.
      – Слушаю вас, – улыбнулся историк.
      И я начала вещать про Октябрьскую революцию, то есть вооруженное восстание. Вещала я хорошо. Прямо самой нравилось, как складно и красиво получается. Даже выводы делались как-то автоматически.
      – Анализ революционной ситуации в России в октябре 1917 года показывает, что восстание было неизбежно, – закончила я, вдруг обратив внимание, что за окном уже начало темнеть.
      Видимо, это заметила не только я, потому что историк улыбнулся и сказал:
      – Засиделись мы с вами, – выводя в журнале напротив моей фамилии – сначала я подумала, что мне мерещится – две «пятерки» подряд.
      Я вернулась к своей парте, покидала в сумку вещички. Краем глаза отметив, что историк тоже поднялся и собрал портфельчик, я вдруг засуетилась и быстро, насколько могла, пошла к двери. Нога опять заныла, но чувствовать боль почему-то было приятно.
      Открыв дверь, я увидела у окна в коридоре Ирку.
      – Видите, – улыбнулся историк, – ждут вас.
      – До свидания, – торопливо сказала я и похромала к подруге.
      – Чем вы там занимались? – прошипела она.
      – Тем, что ты подумала, – вяло огрызнулась я.
      Выйдя за ворота, мы с ней распрощались, и я потихоньку побрела домой, стараясь не сильно наступать на больную ногу.
      – Привет! – Ромка налетел сзади и со всей дури хлопнул меня по плечу.
      Меня аж отнесло в сторону, я потеряла равновесие и подстраховала себя как раз больной ногой. Хорошо так наступила на нее, качественно. И как только не заорала, не знаю. Силы, наверное, берегла.
      – Совсем дурак, да? – прошипела я.
      – Что? – испугался он, наконец заметив мою перекошенную физиономию. – Это я тебя так толкнул?
      – Нет, – мрачно утешила я. – У меня нога подвернута. Я на нее машинально оперлась, и теперь болит.
      – Сильно? – обеспокоился он.
      Я не стала его жалеть и коротко ответила:
      – Угу.
      – Так пойдем ко мне, – чему-то обрадовался он. – Нас на ОБЖ учили повязку на вывих накладывать.
      – У меня никакой не вывих, – обиделась я. – И не учили нас такому на ОБЖ, не ври!
      – Да это еще не в этой школе было.
      Я уже хотела сказать, что мне бабушка дома забинтует, но почему-то вместо этого подозрительно поинтересовалась:
      – А кто у тебя дома?
      – Никого, – просто ответил он.
      Почему-то это меня успокоило, и я ответила:
      – Ладно, пошли.
      Я думала, у Ромки дома все будет уставлено всякими сувенирами и прочими заграничными штучками, но ничего подобного, совершенно обычная оказалась квартира.
      – Садись, – он деловито кивнул на кресло. – Я сейчас.
      Он ушел в другую комнату, а я тем временем сняла носок и закатала штанину джинсов. Хорошо, что я в юбку не нарядилась по случаю зачета, а то как бы сейчас колготки снимала… Впрочем, тогда бы я вообще никуда не пошла, успокоила я себя и тут же пожалела, что не надела юбку. Впрочем, какая юбка с подвернутой ногой, что-то я уже совсем…
      Ромка появился с эластичным бинтом, встал на колени и довольно ловко замотал им мою щиколотку.
      – Все, хозяйка, принимай работу, – весело сказал он.
      Я осторожно покачала ногой, поставила ее на пол.
      – Ну как?
      – Вроде лучше, – сказала я, прислушиваясь к своим ощущениям.
      Зафиксированная нога и правда больше не вихлялась из стороны в сторону и успокоилась.
      – Спасибо, – улыбнулась я, а Ромка вдруг отвернулся и спросил:
      – Как зачет?
      – Хорошо, пятерка, – довольно сказала я, подумала и уточнила: – Две пятерки.
      – Три пятерки! – дурашливо подхватил он. – Четыре пятерки! Кто больше!
      Я почувствовала подвох, но не подала вида:
      – А ты как сдал?
      – Да что я, ерунда! – все тем же неестественным тоном продолжал он. – А вот ты, я вижу, не зря готовилась, все же блеснула знаниями! И даже наедине!
      – Не поняла? – тихо переспросила я.
      – А что, не ты последняя осталась?
      – Ну я, а что?
      – А то! – непонятно высказался он, но я уже поняла, что он хочет сказать.
      – Так ты меня специально в гости затащил, чтобы про своего любимого историка расспросить? – зловеще поинтересовалась я.
      – Конечно, я еще тогда понял, что ты в него влюбилась!
      – Ну ты и…
      – Сама-то! Специально осталась последняя, чтобы никто его от твоих великих знаний не отвлекал!
      – Свинья, – наконец закончила я.
 
      Я вернулась домой в совершенно растрепанных чувствах, даже Лешка заметил:
      – Что это собой?
      – Нога болит, – отговорилась я. И, чтобы не развивать тему, поинтересовалась: – Ну как там Витаминка, посетила этого вашего Дюху?
      – Ой, да вообще круто вышло, – развеселился Лешка. – На перемене сидит Витаминка за столом, что-то пишет. А Дюха прохаживается вокруг, будто бы случайно, и бормочет:
      – Бомжи какие-то в очках приходили… Вчера ломились… Я им не открыл, а то еще обворуют…
      Витаминка делала вид, что ничего не замечает, и тогда Дюха отошел и рассказал нам подробности. Сидит он, короче, дома и смотрит футбол «Спартак» – «Аякс». За десять минут до конца встречи спартаковцы забивают гол! И тут, на самом интересном месте, звонок в дверь. Дома у Дюхи была только бабушка, поэтому, догадавшись, кто к нему пожаловал, он первым подбежал к глазку. Свет на площадке он вырубил заранее, но все же смог разглядеть зловещую фигуру в очках. Андрюха отошел от двери и сказал бабушке, что там какие-то бомжи. Бабушка смотреть в глазок не пошла, но Витаминка не растерялась, позвонила в квартиру соседей и велела передать, чтобы ее навестила мама Андрея. Видимо, соседи маме пока ничего не передали, и Дюха ходил веселый и довольный.
      – Как же она нашла, если адрес неправильный списала?
      – Не знаю, наверное, потом проверила, – с сожалением протянул Леха.
      – Хорошо, что у нас рисование уже кончилось, – снова порадовалась я.
      – Угу, – кивнул он. – Я тут слышал, седьмой «Д» написал директору письмо, чтобы у них убрали Витаминку. Весь класс подписал. Андрюха тоже подбивал нас написать письмо…
      – И что?
      – Да у нас в классе ничего из задуманного не делается, – махнул рукой Лешка.
      – Прямо как у нас, – кивнула я.
      – И потом, если честно, мы боимся мести Витаминки. А то у нее рука не дрогнет нарисовать «два» просто так! Да и вообще… у меня лично проблем с ней нет.
      – Вот и все так рассуждают, – согласилась я.

11 Месть Медведя-Тугодума

      Прозвенел звонок, а литераторша все не появлялась. Уже раздались первые робкие предложения забить на это дело и пойти куда подальше, но тут дверь распахнулась. Но появилась на пороге вовсе не литераторша, а Татьяна Дормидонтовна.
      – Пойдемте в актовый зал, – хмуро сказала она.
      – Что? Зачем? – повскакивали мы.
      – Быстро, – не отвечая, скомандовала классная.
      Видеть ее такой было непривычно, так что мы без долгих разговоров собрали вещички и потопали в указанном направлении.
      Похоже, в актовом зале собралась вся школа. Все спрашивали друг у друга, в чем дело, но никто ничего не понимал и вразумительно ответить не мог.
      – Война, что ли? – раздался чей-то тонкий голос.
      На него зашикали, замахали руками. И тут на сцену поднялась Римма.
      – В нашей школе произошло вопиющее и крайне возмутительное событие! – трагически провозгласила она.
      Ну слава богу, «в нашей школе». Значит, все-таки не то, что кто-то там предположил. А у нашей директрисы любая мелочь вопиющая и возмутительная. Но что могло случиться, если по этому поводу в актовом зале всех собрали?
      – Какие-то… – она сделала паузу, подбирая слово, – негодяи расписали стены и дверь кабинета истории неприличными надписями и рисунками. И разбили там окна.
      Зал загудел, то ли возмущенно, то ли восхищенно.
      – Считаю, что заниматься в такой школе недопустимо, – продолжала директриса. – Так что на сегодня занятия отменяются.
      – Ура! Круто! – тут же завопили в зале. Народ повскакивал с мест и с радостными воплями повалил к выходу.
      Я сидела прямо, словно меня вжало в спинку жесткого неудобного кресла турбулентностью. Единственный нормальный препод во всей школе! Не орет, не истерит, не заставляет тупо пересказывать учебник… Интересно, они, дебилы, которые это сделали, в институт поступать не собираются? А почему, собственно, я решила, что это кто-то из старших классов? Ой, что-то у меня в мозгах совсем помутилось – историк только в старших классах, кажется, и преподает…
      А Римма хороша! Неужели она всерьез полагает, что отпустить с уроков – это наказание? А может, ей казалось, что всем станет стыдно, мы возмутимся и закричим: «Нет, нет, мы хотим учиться!» Да если бы она хотела, чтобы ученички на самом деле что-то поняли, надо было заставить все это дело убирать! А заодно и остальную школу отдраить, устроить массовую генеральную уборку. Да еще и стекла заставить самих вставить. Вот тогда бы мы, может, что-нибудь и осознали…
      Хотя, наверное, директриса не хочет, чтобы мы любовались на «неприличные» надписи и рисунки. Так что все как раз крайне педагогично…
      – Пошли, – дернула меня Ирка, словно прочитав мои мысли. – Посмотрим, что там за надписи.
      Как оказалось, неумеренным любопытством отличались не только мы – народ тоже ломился отнюдь не вниз, а вверх по лестнице. И напрасно – вход на третий этаж был надежно перекрыт. Да не какими-нибудь банальными дежурными по школе с красными повязочками на рукавах, а школьными охранниками.
      Так и не полюбовавшись на интригующие надписи, мы вместе с толпой вышли во двор и удовольствовались видом на окна, которые и в самом деле оказались разбиты. Все три. Бедный историк…
      Кстати, а где он сам? В зале я его не видела, да и вообще… Вообще, конечно, трудно представить его в таком расстройстве, что не смог вести уроки и попросил выгнать всех из школы. Неприятно, да. Но отмена уроков – наверняка Риммина затея, вполне в ее духе.
      Где же Яблоков? Может, уволиться решил? От этой мысли стало совсем тошно, и я ее сразу отогнала. Да нет, не мог он. Это ж не какая-нибудь истеричка, а наш Яблоков. На моих глазах еще никому не удавалось вывести его из себя, да и не на моих, думаю, тоже. Он никогда не повышал на нас голоса, но это почему-то действовало куда лучше, чем крики и вопли других учителей.
      Как-то в девятом классе, когда концентрация дебилов еще значительно превышала предельно допустимые нормы, они довели до слез училку по русскому Ольгу Владимировну. В классе повисла мертвая тишина, а она плакала у окна, повернувшись к нам спиной. А потом, всхлипывая, диктовала упражнение…
      Нет, это явно не про историка. Двоечники и прочие хулиганы боятся и ненавидят его без всяких истерик. И вот решили достать по-другому… Стоп. Какая-то очень неприятная мысль пришла мне в голову, но додумать ее я не успела.
      – Ну что, куда двинем? – спросила Ирка. – Может, еще раз на «Магию»?
      – А она еще идет? – удивилась я.
      – Угу, где-то на окраине.
      – Нет, Ирк, извини, не могу, – с сожалением отказалась я.
      – Ну и ладно! – надулась она. – Одна схожу!
      Подружка обиделась и ушла, но сейчас мне было не до нее. Я без особой надежды прошлась по двору, высматривая Ромку, и с огромным удивлением обнаружила его в компании Смирнова! Они вполне мирно общались, время от времени поднимая глаза на разбитые окна третьего этажа.
      Здраво рассуждающий внутренний голос пытался меня остановить, но я задвинула его советы куда подальше и решительно направилась к новым друзьям.
      – Привет! – как можно беззаботнее сказала я.
      Они обернулись и переменились в лице. Или у меня мания величия? Но Смирнов тут же торопливо бросил:
      – Ладно, пока, – пожал Ромке руку и быстро пошел к выходу со двора.
      – Привет, – только после этого ответил Орещенко.
      – Ничего не хочешь мне рассказать?
      Он пожал плечами:
      – А что тебе рассказать?
      – Про это, – я кивнула на разбитые стекла, которые, впрочем, уже начали вынимать из рам.
      – А при чем тут… – вскинулся было он, но опомнился и закончил нарочито спокойно: – Я к этому не имею никакого отношения.
      – Уверен? – прищурилась я.
      – А ты, я вижу, не уверена?
      – Ты о чем со Смирновым разговаривал? – вопросом ответила я. – Перенимал опыт? Тоже теперь будешь меня посылать?
      – У тебя мания величия, – Ромка неожиданно подтвердил недавно поставленный мною самой себе диагноз. – Думаешь, больше и поговорить не о чем?
      – Но вы же… – я растерянно замолчала.
      – Ну подумаешь, подрались, чего между людьми не бывает, – пожал плечами он.
      Я внимательно посмотрела на него, молча развернулась и пошла к выходу со двора.
      Ромка догнал меня у самых ворот.
      – Насть, ну извини! Мы со Смирновым просто…
      – Отомстили историку, – подхватила я. – Чего между людьми не бывает!
      Он презрительно дернул плечом:
      – За что мне ему мстить?! Мне лично он ничего плохого не сделал!
      – Что же ты так бесился из-за зачета?
      – А то, – начал закипать Ромка, – что он дешевую популярность у девчонок зарабатывает! А вы и ведетесь, дуры!
      – Так, значит, это все-таки ты? – тихо спросила я, даже пропустив мимо ушей «дур».
      – А что, если я? – с вызовом сказал он. – Настучишь на меня Римме?
      – Уже! – кивнула я и не оглядываясь пошла прочь.
      По дороге я встретила Лешку.
      – Круто, да? – бурно радовался он. – Уроки отменили, да и историчке нашей кабинетик подпортили…
      – Какой еще вашей историчке?
      – А ты что, думала, там один Яблоков единолично сидит? Это ж общий кабинет истории! В нем еще и наш Медведь-Тугодум гнездится.
      – Почему Медведь-Тугодум? – невольно заинтересовалась я.
      – Да она обычно орет по пол-урока глухим низким голосом: «Так, братцы, времени нет, денег нет, всем день добрый, сели-поехали…»
      – Что, прямо так и говорит – «денег нет»? – усомнилась я.
      – Да нет, это мы уже сами добавляем, – снисходительно пояснил Лешка. – Просто она вечно всех подгоняет, а на самом деле только тормозит своей болтовней. Недавно раздавала контурные карты:
      – Вот, братцы, посмотрите на эту работу. Не знаю, что ставить, три или два. Поставила три с пятью минусами.
      Так всегда и говорит – минусами. Потом взяла другие карты:
      – Чья это работа неподписанная? Во всех классах уже спросила, кроме вашего! Разве это карты? Это мазня!
      Бросила на пол и давай топать сапогами – она всегда ходит в платье, похожем на домашний халат, и кожаных сапогах. Так вот, а потом подняла эти карты и на урну положила:
      – Я, говорит, от вас таких результатов вообще не ожидала. Такое впечатление, что у вас не голова, а задний орган!
      Тут Бондаренко громко заржал, но его никто не поддержал. Я Ваське говорю:
      – Надо записать и послать в газету, в отдел маразмов.
      А историчка тем временем продолжала:
      – Я говорю, оно будет или оно не будет, или за оно будет два! А то что такое, половина класса сдает, половина нет…
      Васька знай в своем блокноте строчил:
      – Представляешь, говорит, какую нам премию пришлют из газеты за маразмы! Только надо изменить имя и город, а то Медведь нас убьет…
      В итоге, когда историчка перешла к новой теме, прошло уже пол-урока.
      – Сами знаете, братцы, крестовые походы проходили в двенадцатом веке…
      – Откуда мы знаем? – громко удивился Миха.
      – А ты, Бондарденко, помолчи! – рявкнула она.
      Мы, конечно, заржали, а Мишка не растерялся и поправил:
      – А вы неправильно сказали, у меня фамилия Бондаренко.
      После этого историчка совсем рассвирепела и остаток урока орала сначала на Миху, а потом на весь класс. Так мы больше про крестовые походы в тот день ничего и не узнали. А на перемене девчонки вытащили из урны карты и говорят:
      – Это же Аньки Белимовой! Она сейчас болеет!
      – Ничего себе! – удивилась я. – Что-то она у вас действительно…
      – Ну я же говорю, – с удовольствием подтвердил Леха. – А на следующем уроке Анька закатила скандал. Подошла к историчке, картами размахивает и говорит:
      – Покупайте мне новые!
      Медведь у нее альбом вырвала, расправила и спокойненько так говорит:
      – И так сгодится. Все равно ты никогда больше тройки на картах не нарабатывала.
      – Я мать позову! – закричала Анька.
      – Зови, – невозмутимо ответила историчка. – Только побыстрее, а то времени нет!
      Так они и ругались почти весь урок, и опять мы про крестовые походы ничего не узнали.
      – Да-а, – протянула я. – У вас, я смотрю, еще веселее!
      – Конечно, – с гордостью согласился Леха.
      – Кстати, – вдруг сообразила я. – Какой еще Медведь-Тугодум? А Наталья куда делась?
      – Не знаю, вроде из школы ушла.
      – Ну надо же, какого ценного кадра лишились… Слу-у– у-шай, – осенило меня. – А вдруг это была месть как раз вашему Медведю, а вовсе не Яблокову?