Школьная любовь

      – Может, зайдешь? – предложила Илона.
      – Ой, нет, мне пора, – я действительно торопилась, надо было помочь маме, да еще в сад за братом идти…
      Время приближалось к трем часам, я побежала домой. Но в тот вечер с удовольствием вспоминала наш с Илоной разговор, и мне даже хотелось поскорее попасть в школу, чтоб снова поболтать с ней.
      Естественно, на следующий день мы вышли из школы вместе.
      Почему же раньше я не обращала на нее внимания? Да и никто в нашем классе особенно не интересовался ею. У нее была единственная подружка – Лариса. Их воспринимали как неразлучную парочку серых мышек. И действительно, учились обе кое-как, перебиваясь с троек на четверки; особенной красотой не блистали. И, если говорить совсем уж честно, мы все считали их девчонками недалекими, в основном из-за Ларисы, конечно, с ее вечными глупыми вопросами и не менее глупыми поступками. Илона, та чаще отмалчивалась, держалась особняком, но так как она все время была с Ларисой, то и ее зачислили в разряд дурнушек-дурочек.
      И вот, на тебе: на самом деле Илона оказалась весьма и весьма продвинутой девчонкой. Я спросила у нее, почему она так держится, почему не выйдет из тени. Илона только усмехнулась:
      – А мне не за чем приобретать какое-то влияние в классе или завоевывать симпатии. Мне скучно, безумно скучно, – призналась она.
      Класс не любил Илону, она отвечала ему тем же.
      – А с Лариской тебе весело? – спрашивала я. – Она же глупенькая!
      – Она хороший человечек, – заступалась Илона, – Лариска не способна на подлость. Очень редкое качество. – И она пристально всматривалась в меня, ожидая ответа.
      Я же никогда не сталкивалась с подлостью, а потому считала, что настоящих подлецов мало и мир в основном состоит из хороших людей. Я все время доказывала это Илоне. Она говорила, что мне можно позавидовать. Почему? Да потому что я счастливый человек, раз не встречала плохих людей.
      А вообще ее вопросы частенько ставили меня в тупик, и от этого общение с Илоной становилось все более и более притягательным.
      Я так увлеклась своей новой неожиданной приятельницей, что даже забыла о Маринке. Сначала меня подмывало позвонить ей и выяснить наши отношения. Но потом я подумала, что если Маринка болеет, то лучше будет, если мы поговорим, когда она выздоровеет и придет в школу.
      Всю неделю я провела с Илоной.
      Она жила в небольшой двухкомнатной квартире, погруженной всегда в полумрак из-за задернутых штор. Илона говорила, что так уютнее.
      – Здесь мой мир, пусть маленький, но мой, – объясняла она, задергивая тяжелую бордовую штору.
      Дневной свет мерк, и мы оказывались в теплом сумраке; мы разбрасывали по полу диванные подушки, заваривали чай, включали музыку. Нам никто не мог помешать. Отец Илоны был водителем и пропадал неделями в дальних рейсах. Мама работала по сменам на каком-то заводе. Мы вовсю пользовались нашей свободой. Слушали музыку, обсуждали прочитанные книги, рассматривали картинки в модных журналах, мечтали о будущем, да и просто сплетничали об одноклассниках.
      А еще Илона умела слушать. А я, честно говоря, отвыкла от того, что меня кто-то слушает. Чаще приходилось слушать самой: родителей, Маринку, учителей…
      Так прошла неделя.
      Наконец Маринка появилась в классе. Она прошла мимо меня с гордо поднятой головой, даже не кивнув на мое приветствие. Я удивилась и пожала плечами. Маринка, конечно, девчонка с характером, но такое с ней случилось впервые. Наверное, обиделась на меня за то, что я ей не звонила.
      На перемене нас с Илоной и Ларисой окружили несколько одноклассниц. Среди них главная заводила, Светка Гончарова, сразу же поставила меня в известность:
      – Ты в курсе, мы решили объявить Марине бойкот, – заявила она.
      Я опешила:
      – Кто это – мы? И с какой стати?
      – Мы – это весь класс, – сказала Светка, – а с какой стати, ты знаешь не хуже меня. Из-за тебя.
      – Из-за меня?! – Я чуть не рухнула на пол. – Извини, я не просила… Да ну, ерунда какая-то!
      – Ну хорошо, не только из-за тебя, – сжалилась Светка. – Маринка давно нарывалась. Все эти ее выходки, гордость эта…
      – Какие выходки?
      Девчонки принужденно рассмеялись:
      – Да ладно! – сказала Светка. – Твоя замечательная подружка про тебя сплетни распускает, а ты не в курсе?!
      – Объясни толком, потому что я все равно не понимаю, о чем ты, – разозлилась я.
      – Ну-ну, – усмехнулась Светка. – Уже весь класс знает, как она Тохе наплела одно, а тебе – другое. Да еще и Дэна сюда прицепила.
      Честно говоря, мне стало обидно. Не знаю, откуда Светка узнала все эти подробности и кто из ребят проболтался, но узнать вот так о том, что у тебя за спиной весь класс обсуждает твои личные дела…
      Я посмотрела на Илону, но она только плечами пожала и кивнула тихонько: «Потом поговорим».
      Тогда я снова повернулась к девчонкам:
      – Итак, значит, вы все обиделись на Маринку из-за меня? – уточнила я.
      – Можно и так сказать, – согласилась Светка, – короче, мы тебя предупреждаем о бойкоте. С Маринкой уже поговорили…
      – Вы что, ей угрожали? – возмутилась я.
      – Очень надо! – фыркнула Светка. – Мы же цивилизованные люди! Ребята встретились с ней перед началом занятий и расспросили. Она и не подумала извиняться или оправдываться. Тогда ей объявили бойкот. Так что ты будешь полной дурой, если станешь с ней после всего этого общаться. Не можешь сама за себя постоять, так это сделаем мы!
      – Спасибо за заботу, – огрызнулась я.
      – Не за что. – Светка тряхнула волосами и удалилась, окруженная своими приятельницами.
      Я удивленно смотрела им в след.
      – И что ты обо всем этом думаешь? – наконец спросила я Илону.
      Но в этот момент прозвенел звонок, и мы поспешили в класс. Маринка, гордая и одинокая, сидела за последним столом у стены. На ней было облегающее коричневое платье с узкими рукавами, платье чуть собралось, максимально открывая великолепные Маринкины ноги. Она смотрела прямо перед собой, щеки ее горели.
      Место рядом со мной осталось свободным. Илона всегда сидела с Ларисой.
      – Девочки, вы что, поссорились? – удивленно спросила классная.
      Мы промолчали.
      – Ну что ж, – вздохнула она, – начнем урок…
      Бойкот продержался примерно неделю. И всю неделю я сидела одна на уроках, Маринка по-прежнему уходила на последнюю парту, всем своим видом выражая полное безразличие к классу. Некоторые девчонки бесились. Ребятам вся эта история особого удовольствия не доставляла, Илона только плечами пожимала. А когда я пристала к ней с расспросами, напомнила о Ларисе.
      – Я вот, – сказала она, – насчет Лариски всегда совершенно спокойна. Я ей доверяю.
      Но ведь я тоже всегда доверяла Маринке!
      – Зачем она это сделала? – недоумевала я. – Если я чем-то обидела ее, то почему она не сказала мне об этом?
      – Тебе лучше у нее самой спросить, – советовала Илона. Но я поняла, что она просто отмалчивается. Естественно, у нее уже сложилось собственное мнение о происходящем, но она предпочитала держать его при себе.
      Маринка молчала, я тоже.
      Казалось, бойкот ее никак не трогает. Гордо появлялась со звонком и так же гордо покидала класс.
      Напряжение потихоньку спадало. В начале бойкота класс чего-то ждал от Маринки: возможно, извинений, или разговора с Тохой, или новых событий. Но ничего не происходило.
      Потом кто-то случайно что-то попросил у Маринки, и она отозвалась. С кем-то перебросилась парой слов на перемене, и как-то все само собой рассосалось. На нее все еще дулись, но только те, кто считал себя пострадавшими. Остальным по большому счету было наплевать.
      В классе теперь царила Светка Гончарова. Прошел слушок, что она ходила с Антоном в кино. Девчонки шептались: «Антон влюбился в Светку и бросил Маринку». Ребята, посмеиваясь, обсуждали Светкину доступность, якобы и в кино Антона Светка пригласила, и там, на последнем ряду, они целовались, а потом Антон даже расстегнул Светкину кофточку…
      – Какая гадость, – сказала, поморщившись, Илона.
      – Может, ничего и не было, – предположила я, – ведь Антон никак не реагирует на Светку.
      – Глупо было бы, – отмахнулась Илона, – зачем она ему?
      – Ну, ходили же они в кино… – начала я.
      – Знаешь, если я сейчас стану себя предлагать, то никто не откажется, – перебила меня Илона. – Дешевка это все!
      Возразить было нечего.
      Тем временем история с бойкотом постепенно забывалась.
      Хотя со мной Маринка по-прежнему не разговаривала, только чуть заметно кивала, когда проходила мимо. Я отвечала тем же. Маринка как-то вообще исчезала из класса, я видела, как она разговаривает с девчонками из параллельного, видимо, завела там приятельниц, обидевшись на своих.
      После уроков мы с Илоной быстренько убегали, причем норовили забыть Лариску. Нас ждали совершенно пустая квартира и полная свобода. Мы забрасывали наши рюкзачки, кипятили чай, включали музыку и блаженствовали, забывая о времени. Мы рассказывали друг другу о том, какие мы станем, когда повзрослеем. Илона представляла меня, а я – ее. Это было так увлекательно! Мы описывали, как будем выглядеть, что станем носить, какие у нас будут друзья, чем мы будем заниматься. И все это с самыми мельчайшими подробностями!
      Однажды придумали, как мы встретимся, когда нам будет лет по двадцать. Мы – студентки институтов, причем я – будущая журналистка, а Илона – психолог. Мы приехали на каникулы из разных городов, нет, лучше из разных стран, на зимние каникулы.
      – На тебе такая короткая рыжая шубка, – прикрыв глаза, увлеченно описывала Илона, – и джинсы, заправленные в мягкие замшевые сапожки…
      – А на тебе черная куртка с большим воротником из чернобурки, – подхватывала я, зная пристрастие Илоны к черному цвету.
      – Да, – соглашалась она. – Мы такие красивые, что у парней просто дух захватывает. И мы сразу же знакомимся с двумя суперскими друзьями.
      – Послушай, – перебила я, – а разве у нас за границей нет парней?
      – Есть, конечно, но они же не с нами, – Илона лукаво подмигнула, и мы засмеялись.
      – Ну да, ну да, знакомимся, а потом?
      – Потом мы все вместе идем в лес, а там так красиво, все заснеженное, пушистые елки, снег глубокий, и мы играем в снежки… У тебя волосы разметались по рыжему меху шубки…
      – Здорово! – восхитилась я.
      Илона училась не очень хорошо, школу не любила. Сначала я думала помочь ей с учебой, объяснить что-то. Но скоро поняла, что Илона во многом разбирается не хуже меня, а зачастую даже лучше. Родители не мешали единственной дочери делать то, что ей хочется. Отец собрал большую библиотеку, Илона очень много читала. Причем она читала не только художественную литературу, но и публицистику, и всякие довольно сложные философские сочинения. Она великолепно разбиралась в литературе, истории, философии. При этом была совершеннейшим профаном в точных науках, терпеть не могла математику, с трудом переносила физику, а химия приводила ее в недоумение. На уроках она предпочитала отмалчиваться, хотя могла по гуманитарным предметам получать высокие оценки, но почему-то скрывала свои знания.
      – Послушай, – недоумевала я, – разве тебе не обидно?
      А она только плечами пожимала. Вот, например, спросит ее о чем-нибудь учительница, она встанет с таким видом, будто ее оторвали от важного дела. Вот так медленно поднимется, обопрется пальцами о крышку стола и молчит, да еще улыбается чуть насмешливо.
      – Любашевская! – возмущались учителя. – О чем ты мечтаешь?!
      Илона усмехнется, опустит голову и молчит. Или, если дела совсем уж плохи и надо получить положительную оценку, она скороговоркой отвечала заданный параграф и выжидательно смотрела на преподавателя.
      – Ладно, садись, «четыре»…
      Илона шла на место под шепоток усмехающихся одноклассников.
      – Ты же могла ответить на «отлично», – говорила я ей после урока.
      – Мне пятерку не поставят, – отвечала она безразлично.
      – Но почему?
      – Разве я похожа на отличницу? Знаешь, учителя меня никогда не любили, с самого первого класса. Не любили, и все. Сначала я удивлялась, а потом решила, не любят – и не надо. Я ведь их тоже не люблю.
      – Да, но аттестат-то нужно получить, – напоминала я. – И, желательно, с хорошими оценками.
      – Как-нибудь, – отмахивалась она.
      Но когда я уж слишком доставала ее рассуждениями о высоких оценках, Илона не выдерживала и спрашивала:
      – А тебе не обидно? Ты самая красивая девчонка в классе, а строишь из себя дурнушку!
      – Я?!
      Признаться, красавицей себя я не считала. Так, обычная девчонка, каких много. Вот Маринка – это да! Она высокая, ноги от ушей. Мы измеряли, 117 сантиметров, как у знаменитых манекенщиц…
      Но Илона быстренько разбивала мои доводы:
      – Ноги длинные, но это еще не показатель красоты, верно? При этом щиколотки слишком толстые, руки грубые, кожа бледная, под глазами мешки, ресницы и брови белесые, нижняя губа выпячена, да еще веснушки! Нет уж, какая она красавица? Да и кто тебе сказал?
      – Ну…
      – В том-то и дело, – усмехалась Илона. – Она сама так сказала, а ты поверила.
      – В классе так считают, – не сдавалась я.
      – Кто? Тоха? Так он влюблен, ему положено.
      После таких разговоров я приходила домой и недоверчиво рассматривала себя в зеркало, словно заново узнавала.
      Вот я: лицо как лицо, конечно, оно не бледное, как у Маринки, кожа у меня золотистая, безо всяких там веснушек. Глаза? Какие у меня глаза? Серые? Нет, серые у Маринки, как две ледышки. А у меня ярко-зеленые и ресницы длинные, густые, не то что у Маринки – коротенькие, белесые… И брови тоже: у меня темные, красивой формы, дугой. У нее же еле видные черточки над набрякшими верхними веками. И губы у меня красивые…
      В другой раз, возвращались из школы, болтали, и вдруг Илона спросила:
      – Ты зачем волосы прячешь?
      – Не прячу, просто закалываю, чтоб не мешали, – оправдывалась я.
      – Вот-вот, залижешь назад, зачешешь, да еще и заколкой прихватишь. Ты что? Старушка?
      Волосы у меня длинные, ниже лопаток, и густые.
      После Илонкиных рассуждений я пошла в парикмахерскую и сменила прическу.
      В школе все ахнули.
      Учительница по географии даже съязвила:
      – Что-то Дина у нас заневестилась, как бы замуж не выскочила.
      Я смутилась и забрала волосы в хвост, чтоб не так бросались в глаза.
      А Илонка только посмеивалась.
      Еще она много рассказывала мне о своих деревенских друзьях. Каждое лето Илона уезжала к бабушке, и там была по-настоящему счастлива, там она была другой Илоной. Я никак не могла понять почему.
      Однажды Илона упомянула о какой-то девушке, которая появлялась в деревенском клубе. Она приезжала верхом на гнедом жеребце, никогда не привязывала его, потому что никто, кроме хозяйки, не мог подойти к норовистому коню.
      Она входила в душный зальчик, поигрывая стеком, и все замирали, глядя на нее. Но она никогда никому не отдавала предпочтения. Словно ждала…
      – Она была красивая? – спросила я, выслушав Илону.
      – Она была необыкновенная, не такая как все, понимаешь?
      Кажется, теперь я понимала ее…

3 Выбор королевы

      Зима промелькнула незаметно. Перед Новым годом в школе разразилась эпидемия гриппа, поэтому общий вечер отменили, а потом я вообще уехала на каникулы к бабушке.
      Весна наступила в одночасье: буйная и ранняя. В середине марта стояла почти майская теплынь, снег сошел. Пахло летом.
      Как-то перед выходными Илона повела меня к своей соседке Рите. Рита училась в параллельном классе и, оказывается, давно приятельствовала с Илоной. Каково же было мое удивление, когда у Риты мы столкнулись с Маринкой.
      Тут уж, хочешь не хочешь, пришлось общаться. Мы обе успешно сделали вид, что никакого бойкота не было, да и ссоры тоже, болтали, как всегда, непринужденно, словно не существовало этих месяцев, когда мы едва кивали друг другу. Илона снова загадочно улыбалась и молчала. Маринка вела себя со мной очень корректно. Даже комплимент отвесила по поводу того, что я стала хорошо выглядеть. Я приятно удивилась и подумала, что наша размолвка подействовала на нее положительно, что теперь-то Маринка кое-что осознала и мы сможем общаться, как и раньше, только теперь наше общение будет на равных.
      Я поняла, что сильно соскучилась по своей подруге. И как-то так получилось, прощаясь, мы расцеловались и договорились созвониться, потому что в выходные наши родители собирались ехать на дачи, а дачи у нас рядом, так что…
      Илона ничего мне не сказала. Да и я ей тоже.
      У Маринкиных родителей дача была давным-давно; вообще-то она принадлежала деду с бабушкой, родителям Маринкиной мамы, а не пресловутым потомкам бояр Шуйских… Маринкин отец немного ее перестроил. Особенно мне нравились террасы, выложенные камнем, они располагались друг над другом и на каждой росли цветы. Сама дачка была небольшая и очень светлая, с круговой верандой и большими окнами. На маленьком огородике родители сажали все, что только можно: и помидоры, и картошку, и ягоды… «Чтоб ничего не покупать, чтоб зря не тратить деньги», – объясняла Маринка. Она гордилась этим. Я, конечно, знала, что семья у них небогатая, и все-таки часто удивлялась этой их экономии, доходящей до абсурда. Чайные пакетики не выбрасывались, а заваривались многократно, мясо они, по-моему, вообще не ели. «Сейчас нет натурального мяса, и все вокруг заражено…» – брезгливо морщась, сообщала Маринка, когда я приходила в гости. Мы садились за стол на кухне, пили чай из многократно выполосканных пакетиков и ели жареную мойву.
      Правда, у меня дома Маринка частенько спрашивала, «нет ли чего-нибудь поесть», и с жадностью набрасывалась на мамины блюда: плов, бефстроганов, борщ, отбивные или бифштексы.
      Мама вздыхала:
      – Бледненькая какая Марина, и далась им эта машина!
      – При чем здесь машина? – удивилась я.
      – Отец машину хочет, вот они и копят, – объяснила мама, – а дети голодные бегают.
      – Ладно тебе, повторяешь чужие сплетни! – возмутилась я.
      – Да при чем здесь сплетни? – обиделась мама. – Сама не видишь, что ли?
      Честно говоря, ничего я не видела. Маринка всегда фыркала и возмущалась, когда при ней говорили о покупке новой машины, или мебели, или техники. Она называла все это мещанством и сообщала с самым независимым видом, что их старый телевизор в тысячу раз лучше всех этих новомодных экранов, что компьютер ей не нужен, что отец прекрасно обходится и без машины, а если она нужна, так можно заказать такси…
      Такси они не заказывали. На дачу ее родители добирались на автобусе. Правда, сама Маринка не отказывалась доехать с нами. Иногда она приводила с собой младшего брата и держала его всю дорогу на коленях. Это значило, что родители тоже с кем-то поехали, но там не хватило на всех места.
      И все-таки я всегда радовалась, если Маринка ехала с нами. Раньше я не задумывалась. Спрашивала:
      – Ты будешь в выходные на даче?
      – Нет, – отвечала она, – надо к бабушке сходить.
      А мне и в голову не приходило: почему, например, бабушка не ездит на свою же дачу… Потом я стала догадываться и словно бы невзначай предлагала:
      – Марин, давай, поехали с нами…
      Я, мол, ее в гости зову, или – вместе веселее… Она никогда не отказывалась.
      Вот и в тот раз, у Риты, я спросила, поедет ли она на дачу, она сразу сказала – поедет. А я не стала уточнять на чем.
      Пригласить Илону мне как-то не приходило в голову. Может быть, потому, что я так и не познакомила ее с родителями, а может, потому, что не представляла себе Илону на даче, не знаю.
      В общем, я уехала с родителями и братом в тот же день вечером. А утром в субботу Маринка уже входила к нам во двор.
      – О, Марина, здравствуй! – обрадовалась мама. – Что-то тебя давно не видно у нас?
      – Я была занята, – спокойно ответила она.
      Мы пили чай на веранде, а потом пошли бродить по берегу реки. Я чувствовала, что она скучала по мне, так же, как и я по ней. Мы не вспоминали ни об Илоне, ни о Маринкиных новых приятельницах, она ни словом не обмолвилась о бойкоте, зато поведала мне совершенно потрясающую историю.
      – Месяц назад я поехала в университет, – рассказала Маринка, она собиралась поступать на биофак, и у них там был день открытых дверей или что-то типа того.
      Так вот, на этом собрании были не только преподаватели, но и студенты, Маринка, естественно, потрясла всех своей красотой, и после того, как все закончилось, приняла приглашение каких-то третьекурсников погулять по городу. И все было очень мило, а потом ее уговорили зайти в клуб, там новые знакомые познакомили ее еще с какими-то ребятами… Среди них был он…
      – Кто? – удивленно спросила я.
      – Его зовут Стас, – призналась Маринка, – я влюблена!
      У меня просто челюсть отвалилась.
      – Влюблена? Но кто он? – я засыпала Маринку вопросами, и она отвечала подробно, как будто заранее готовилась, а может, ей просто некому было рассказать, и она только и ждала этого нашего примирения.
      Маринка то и дело останавливалась, смотрела на бегущую воду в реке, вздыхала, глаза ее то и дело наполнялись слезами, и все это казалось мне таким необычно прекрасным, ведь сама я еще ничего подобного не испытывала, разве только в книжках читала.
      – Знаешь, – говорила Маринка, – он такой красивый! Очень похож на Брэда Питта, это чтоб тебе было понятно, как он выглядит…
      – С ума сойти! – выдохнула я.
      – Когда я его увидела!.. – Маринка многозначительно помолчала. – Ну, ты понимаешь!
      – Да-да, конечно… А он что? Заметил тебя? – волновалась я.
      – О! – загадочно улыбнулась Маринка. – Он сразу же пригласил меня танцевать.
      – Правда?!
      – Представь, вокруг полно народа, гремит музыка, и мы в самом центре стоим совсем близко, я положила голову ему на плечо, а он только слегка касался моих рук…
      Я готова была разрыдаться:
      – И что же дальше? Вы встречались еще?
      – Разумеется. Мы виделись так часто, как только могли. У него учеба, у меня – тоже.
      – Ну и вы уже целовались? – замирая, спросила я.
      – Я была у него. – Маринка опустила голову.
      – Ты? Марин, у вас что-то было?! – ужаснулась я.
      Маринка возмущенно взглянула на меня:
      – Как ты можешь! Он совсем не такой!
      – Прости, пожалуйста, – взмолилась я, – просто ты так об этом сказала…
      – Он бы никогда не позволил себе ничего лишнего, – сжалилась Маринка, – просто был холодный дождливый день, он живет в общежитии, его сосед куда-то уехал. Вот Стас и пригласил меня зайти. Мы были совсем одни. Стас зажег свечи, играла музыка, но очень тихо, мы выпили вина, совсем немного. На мне был в тот день белый свитер, ну тот, облегающий. Стас смотрел на меня такими глазами! Мы целовались, а потом он подвел меня к зеркалу и встал за моей спиной, он сказал: «Посмотри, какая ты красивая!» А я себя не видела, я видела его. Мы смотрели друг на друга в зеркало, понимаешь?
      Я кивала, как заведенная.
      – Он посвятил мне стихи, – внезапно призналась Маринка и сразу же принялась читать, самозабвенно прикрыв глаза:
 
Был тихий, дождливый вечер
В шуршанье опавшей листвы,
Как звезды светили нам свечи
Среди возбуждающей тьмы.
Лицо твое было так близко,
Я чувствовал губы твои;
Забывшись в объятьях друг друга,
Себя уж не помнили мы…
 
      Она остановилась и посмотрела на меня выжидающе.
      – Это любовь! – убежденно заявила я.
      – Ты думаешь? – задумчиво переспросила Маринка.
      – Конечно! Никаких сомнений!
      – Ах, откуда тебе знать!
      Я спохватилась: да, действительно, мне неоткуда было знать, я сказала ей об этом, я согласилась, но при этом принялась убеждать ее, что я чувствую, что твердо убеждена в том, что это – та самая настоящая любовь, о которой мечтает каждая девчонка.
      Маринка смущенно улыбалась, рассеянно срывала сухие метелки с прошлогодней прибрежной травы, и вообще она была вся такая рассеянная, романтичная, нежная. А я вилась вокруг нее, выспрашивала, хватала ее за руку, заглядывала в глаза, впитывала каждое слово.
      Так мы дошли до ее дачи. И там смотрели старое видео, где нам лет по тринадцать. Нас снимал Маринкин отец на камеру, тогда тоже была весна, и я впервые приехала на дачу. Я там получилась очень смешная, в растянутой сиреневой кофте, с косой…
      Выходные промелькнули быстро. Домой я вернулась наполненная Маринкиной тайной и Маринкиной любовью.
      Мы снова сидели вместе на уроках, шушукались на переменах, бегали друг к другу в гости и постоянно обсуждали Стаса. Что он сказал, что сделал, как выглядел. Я ни разу не видела его. Да мне и в голову не приходило предложить Маринке познакомить нас. Иногда Маринка исчезала, и тогда я знала, что она где-то со Стасом, а потом она появлялась, вся такая загадочная, и мы опять уединялись и говорили о нем.
      Илона ушла в тень. Нет, я не забыла о ней, мы по-прежнему возвращались вместе домой, нам ведь было по пути. Но теперь с нами снова была Лариса, а при ней не очень-то поговоришь. Да и не могла же я рассказать Илоне чужую тайну.
      Так прошел май, началось лето, и мы все разъехались на каникулы.

4 Тимофей

      Летом мы изредка перебрасывались эсэмэсками. Маринка отвечала односложно и очень редко. Я знала, что она сидит на даче, а ее возлюбленный Стас уехал домой к родителям, ведь у него тоже были каникулы.
      Зато с Илоной мы подолгу болтали по телефону, да еще и писали друг другу. Она, как обычно, проводила лето в Одесской области, а я довольно много путешествовала: сначала побывала в Крыму, потом с родителями в Греции и напоследок около месяца просидела в деревне у деда с бабушкой.
      Лето как-то очень быстро кончилось, оно всегда так кончается: кажется, вот, началась совсем другая жизнь, и даже начинаешь привыкать к этой новой жизни, врастать в нее, а потом глядь – конец августа, ты в самолете, и уже объявляют посадку, и ты с трудом понимаешь, что стюардесса произносит название твоего родного города, температуру за бортом самолета и все такое.
      Помню, как вошла в квартиру, и так накатило что-то. Бросила сумку, плюхнулась на диван и замерла. Мама говорит:
      – Вещи разбери.
      А я подняться не могу, сил нет, и все.
      Потом, конечно, пришла в себя. Вечером даже начала звонить друзьям, выяснять, кто где. Так вот, Маринка дома была, а Илона еще не вернулась. Она не торопилась, это понятно. Тамошняя жизнь устраивала ее куда больше здешней.
      С Маринкой мы встретились на следующий день. Она осталась такой же бледной, казалось, что она еще похудела и еще вытянулась. У Маринки кожа слишком чувствительная, она загорать не может. Зато каждую весну она покрывается веснушками и у нее сразу же обгорает нос. Маринкино время – зима и осень. Мое – весна и лето. Так уж получилось.
      Август выдался жаркий. Маринка носила широкополую шляпу, длинный сарафан и солнечные очки, закрывающие пол-лица. Наверное, мы довольно комично выглядели вместе: я – черная от загара с выгоревшими волосами, собранными в конский хвост, в шортах и топе, и она – длинная, белая, наглухо закрытая от солнца.
      – Много загорать – вредно, – первое, что я от нее услышала. Но только рассмеялась в ответ.
      Мы сходили вместе в школу на собрание. Я, конечно, первым делом спросила, как Стас? Она загадочно сообщила, что его еще нет, но они переписывались все лето, теперь она ждет его возвращения. И все. Никаких подробностей.
      Илона появилась спустя неделю.
      Мы уже вовсю учились и страдали оттого, что приходится снова вставать по утрам и просиживать часами в пропитанном солнцем классе. Сентябрь выдался совсем летним, осень не спешила, после уроков домой не хотелось. Мы бродили по скверам, разбрасывали опадающие листья, наперебой рассказывали друг другу о том, кто, где и как провел лето.
      Мне было интересно узнать о той девушке, наезднице; о ее гнедом жеребце, о том, дождалась ли она…
      Оказалось: дождалась. Там где-то по соседству был конезавод, и вот оттуда прискакала целая ватага парней и девчонок. Они все были в большущих венках из цветов и трав, они смеялись и звали с собой. И девушка, вскочив на своего жеребца, унеслась в ночь с ними. Они отправились праздновать Ивана Купалу.
      – А потом? – спросила я.
      Илона пожала плечами.
      – Больше та девушка на танцах в клубе не появлялась, – ответила она.
      – Понятно, что ей там делать? – согласилась я.
      Маринка как-то незаметно сдружилась с Илоной, а мне понравилась Рита, поэтому мы собирались теперь довольно большой компанией: тут и Лариска, и еще кто-нибудь из девчонок присоединялся.
      А потом начались дожди, и я влюбилась в Тиму…
      Я его с начала учебного года заметила. Нет, конечно, я и раньше его видела, но почему-то не обращала внимания. Даже пару раз танцевала с ним на школьных дискотеках. В общем, ничего особенного. А теперь едва здоровались, когда встречались в школьных коридорах. И щеки у меня неизменно заливались краской, я старалась пониже опустить голову и быстро-быстро проскочить мимо.
      Я думала о нем. Часто. Очень часто. Он не то чтобы красивый: среднего роста, широкоплечий, светловолосый, глаза у него большие, серые и задумчивые, даже когда он улыбается. И улыбка хорошая, добрая, открытая. Он не играет на гитаре в ансамбле, не поет, насколько мне известно, не пишет стихов, носит костюм, в отличие от многих наших ребят, которые норовят одеться чем нелепее, тем лучше.
      Короче, он не такой, как все.
      Учителя разговаривали с ним, как с равным. Я знала, что он свободно говорит на английском, неизменно побеждает во всех олимпиадах, учится лучше всех среди выпускников и собирается поступать в МГИМО. И еще я знала, что он сделал себя сам. Семья у него самая простая, мама медсестра, отец где-то на заводе работает, вроде бы еще есть сестра младшая.
      Раньше мне нравился его одноклассник – Игорь. То есть он мне просто нравился, ничего такого. Я и Маринке об этом говорила. Но она сразу резко остановила меня: