Уст твоих бурный ветер (Делай, что должно - 2)

Все они одинаковы, ни один не выделяется из общей череды. Сердобольные Вишка с Кочергой зачем-то тащат меня с собой. Видно, полагают, что без них я пропаду. Может, и так. Наверно, стоило бы вернуться назад, в место, откуда вышел обоз. Там должны знать, кто я или хотя бы откуда я. Но что-то внутри подсказывает - бессмысленно. Слово "дом" не вызывает внутри никакого отклика - в отличие от других. "Война", "смерть", "бой" - эти звуки затрагивают в глубине моего "я" какие-то струны, а "дом", "имя", "жизнь" - нет. Ничто не тянет меня назад, а потому я равнодушно шагаю позади смешной парочки, без умолку болтающей даже на ходу. Откуда только силы берутся?
      - Беспамятный! - окликает меня Кочерга. Так они кличут меня уже не первый день. Ну что же, имя как имя, не хуже других. - Слышь, Беспамятный! А может, что помнишь? Ну не бывает так, что хрясть - и всю память отшибло! Помню, один земеля у меня тоже по башке получил, два дня дома отлеживался - и ничего. Драку забыл, кто хрястнул - тоже забыл, а все остальное помнит. Даже кабак, где вино хлестал, и то помнит. Может, хоть что-то в голове крутится?
      Я молча пожимаю плечами. В голове - серая пустота. Я уже много раз объяснял это попутчикам, но вопрос всплывает снова и снова.
      Я - не обуза. На удивление метко я попадаю камнем в пуганую белку или зайца. Плохо то, что зайцев почти нет, а белки встречаются далеко от дороги. Но благодаря мне голодными не сидим, хотя и сытости тоже не ощущаем. Я чувствую, что с луком дело пошло бы куда лучше, но лука нет, только скверный тупой нож, который невозможно даже метнуть. Вишка точит его о кремень каждый вечер, но толку немного. С его помощью Кочерга вырывает из каменистой земли съедобные коренья, на которые у него удивительный нюх, и нож моментально тупится снова. Кореньев тоже немного: зима - не лучшая пора для собирательства.
      Мы идем по тракту от деревни к деревне. Все поселения похожи, как похожи все дни. Полуразвалившиеся плетни. Крытые гнилой соломой крыши топящихся по-черному изб. В дворах чумазые голые ребятишки, ползающие прямо по стылой грязи. Мужчин немного, с пустыми осунувшимися лицами они сидят во дворах, делая вид, что занимаются домашней работой. В спутанных пегих волосах - видно даже с дороги копошатся вши. Женщины, худые, изможденные, стирают или присматривают за детишками, некоторые возятся на пустых унылых огородах - то ли выискивают пропущенные клубни, то ли готовят грядки к весне. Домашней скотины не видно, лишь изредка из сарая доносится жалобное мычание, да у ворот кое-где равнодушно валяются собаки, не обращая внимания на чужаков.
      Милостыню нам не подают. Кто-то виновато разводит руками, кто-то просто скользит мертвым взглядом, не замечая.
      - Вишь-ка, как их тут морят, - бормочет на ходу Вишка. - Который год, вишь ты, неурожай, вот и маются, бедолаги. А куды ж денешься? Налоги, вишь-ка, плати, хоть с урожая, хоть с голода, а не заплатишь - последнее, вишь-ка, заберут. Ох, плохо мужику жить, ох, плохо...
      Кочерга только сокрушенно качает головой. Я уже знаю его историю. Сам из свободных общинных смердов, четыре года назад он пошел в закупы к местному боярину. Отдавать долг он понадеялся из следующего урожая, но урожая не получилось. Через два года боярин взял его в холопство со всей семьей - женой и двумя детишками. Впрочем, домочадцы сгинули тем же летом - по Куару прошел мор, люди маялись животами и умирали в корчах. Настоятель куарского Храма, брат Комексий, объявил болезнь воздаянием за грехи людские, за поклонение духам и ложным богам. Многие обратились в истинную веру и выпрашивали в монастырях и храмах прощение жестокого Отца-Солнца, но молитвы не помогали: верные умирали наравне с язычниками.
      Оставшись один, Кочерга - тогда его звали Камониром - не опустился и не запил, как многие. Он тосковал по жене, но знал, что вернуть ее нельзя. Чтобы не спиться, запретил себе прикасаться к вину даже по большим храмовым праздникам. За то боярин его приметил и сделал доверенным человеком. Боярин не был жадным скрягой, как многие, но и богатством не отличался, а потому считал каждую медную монетку. Времена стояли тяжелые для всех, и Кочерга, который свято блюл хозяйское добро, быстро продвинулся в ключники и начал заправлять всем небогатым хозяйством.
      Однажды он сопровождал хозяйскую дочь в ближайший городок для закупки припасов. Ездить приходилось недалеко - пара часов в телеге, а потому охраной от лесных воров не озабочивались. Девицу сопровождал один Кочерга. Примерно на полпути на телегу наткнулась малая дружина боярина-соседа, промышлявшая в сих местах налогами с проезжающих. Кочерга не рассказал, что произошло в тот день, но мне, в общем, все понятно и так: дружинники пустили девку по кругу, от чего она и умерла тем же вечером, так и не придя в себя. Самому Кочерге удалось бежать. Однако слово холопа против слова свободного воя не значило ровным счетом ничего, так что в обиде признали повинными неведомых разбойников. Ближайшую к тому месту деревушку обложили повальной вирой, а Кочергу за напраслину городской суд приговорил выдать головой боярину-соседу. Мужик не стал дожидаться, пока ему заклепают ошейник, и бежал прямо со двора, где вершил суд местный воевода, ненароком уронив в грязь двоих охранявших его отроков. Ночью он воспользовался нерадивостью дозоров и спрыгнул с городской стены в заполненный водой ров. С тех пор он, неприкаянный, скитается по свету.
      Когда на лесной дороге слышится дальний перестук копыт, мы укрываемся в чащобе и пережидаем, пока обоз - или всадники - не минуют нас. Иногда сталкиваемся с такими же, как мы, бродягами. Мы осторожно огибаем их, делая большой полукруг. Они поступают так же. В нынешние времена иной убьет и за медный полугрош, и рисковать никому не хочется.
      Вчера мы перешли границу княжеств. Типек никак не отличается от Камуша - те же леса, те же заморенные деревушки, окруженные голыми тоскливыми полями. О границе свидетельствует лишь одинокая таможенная застава на большаке. Мы обходим ее лесом. Бывалый Вишка, показывая на север, уверяет, что там, в неделе хода, большая река. Кто-то называет ее Перекатной, кто-то - Ручейницей. Далеко на восходе она впадает в огромный океан. Южнее окружающих устья болот на побережье удобной бухты когда-то стоял большой торговый город - Талазена. Но уже много лет, как его смыли огромные волны, часто приходящие из океана. Где-то там, в болотах, живут племена троллей и, говорят, даже орков, успевших вовремя уйти из Талазены и сменивших ремесленничество на жизнь предков - охоту и собирательство. И те, и другие настроены враждебно и не пускают к себе людей. Однажды Храм даже пытался воевать нелюдей-язычников, но знающие трясины как свои пять пальцев орки и тролли в два дня разгромили немногочисленные храмовые дружины. Больше к ним не совались.
      Что за рекой - Вишка не знает. Когда-то он слышал сказки про диких кочевников на мохноногих лошадях, пожирающих друг друга живыми. Еще где-то там стоял во времена Империи свободный торговый город, но кто там жил и как он назывался, Вишка не знает. Говорят, на него упал с неба огонь и сжег дотла.
      Кочерга рассказывает, что в Караграше, что за степями на границе Камуша, обитают другие дикие племена, в том числе свирепые харазги. Харазги ездят на чудовищных зверях в пять саженей вышиной и с длинными носами, а воевать ходят с большими, в стену высотой, домами. С крыш тех домов они и прыгают в осажденный город, а таскают дома те же длинноносые звери. Харазги вырывают и едят у пленников сердца. Я чувствую, что это такие же сказки, как и живоеды-кочевники, но спорить с Вишкой не хочется.
      Деревеньки, между тем, становятся немного богаче. Вернее, не столько богаче, сколько чуть менее голодными. Изредка нам даже подают куски черствого ржаного хлеба, а то и куриное яйцо. В одном из трактиров я долго колю дрова. Поленья, даже самые вязкие и крученые, раскалываются от одного удара, разлетаясь по всему двору. Я чувствую, что работа непривычна для меня, однако топор, пусть и колун, в руке я держу определенно не в первый раз. Топорище явно не той формы, к которой привыкла рука, но все равно уверенно лежит в ладони. За работу трактирщик кормит нас обедом. После полусырого беличьего мяса и плохо испеченных корений лепешки с кашей - с конопляным маслом! - и кусочками солонины кажутся объедением. Возможно, будь я один, мне предложили бы остаться в работниках, но троих слишком много. Хозяин колеблется, он не уверен, брошу ли я своих, но в конце концов не спрашивает. И правильно - я все равно не остался бы. Не то, чтобы я так привязался к случайным спутникам, но мне здесь не место. Я это знаю.
      Зур Харибан спрыгнул с коня, не глядя бросил повод подбежавшему слуге и подошел к расшитому золотом и серебром шатру. С каменным лицом он дождался окончания обыска. Только беззаконные тарсаки могут позволить бабам лапать воина, явившегося для важный переговоров. И предводителем у них тоже баба. За те три года, что он вел за собой гуланов, вождь так и не смог привыкнуть к такому непотребству. И как только их терпит великий Турабар?
      Симана словно прочитала его мысли. С едва заметной ухмылочкой она еще раз провела руками по бокам вождя, слегка прижалась грудью. Тот с трудом удержался, чтобы не отвесить ей оплеуху, и неподвижно уставился прямо перед собой. Когда-нибудь гуланы разобьют глупое табу и соберут под своими стягами дружественные племена, чтобы раз и навсегда избавить степи от бабской напасти, но сейчас не время проявлять характер. Настроение Тароны меняется, словно... словно у женщины, и нарываться прямо сейчас не следует. Пусть тарсачки считают его недоумком. Когда-нибудь потом они поплатятся...
      На лице симаны отразилось разочарование. Она отступила на полшага и коротко кивнула. Две другие охранницы молча убрали копья, позволяя гостю войти. Зур Харибан с силой отдернул полог и прошел в шатер. Все так же мысленно он ухмыльнулся. В последнее время он носил под кольчугой традиционную гуланскую рубаху с длинными широкими рукавами. Не то, чтобы он так уж уважал обычаи предков, но рукава уж очень удобно скрывали ножны на предплечье. Что бы ни думали надменные дуры, он вооружен. Он не собирался нападать на Тарону, но без доброго клинка под рукой ему всегда становилось не по себе.
      Королева, с уютом расположившаяся на мягких коврах, одетая по-домашнему - в короткую набедренную повязку и полупрозрачную накидку - милостиво кивнула ему. Ее миндалевидные глаза щурились, на матово-темной коже играли отблески светильников.
      - Приветствую могучего предводителя гуланов! - сказала она глубоким бархатным голосом. - Был ли добрым твой путь, о Зур Харибан?
      И опять, уже не в первый раз, вождю почуялась скрытая насмешка в приветствии. В присутствии Тароны он никогда не мог избавиться от чувства, что она исподтишка посмеивается над ним. Тварь...
      - Спасибо, путь оказался на редкость добрым, - ответил он, учтиво склоняя голову. - Милостивы ли боги к тарсакам в последние дни?
      - Спасибо и тебе, боги щедры, как всегда. Садись, воин, твой путь был долог, и ты устал. - Тарона дождалась, пока гость присел на пятки и слегка шевельнула пальцами. Тут же засуетились рабы, в большой серебряный кубок с тихим плеском полилось белое караграшское вино. Вождь взял его в руки, сладострастно вдохнул терпкий аромат и с сожалением отставил в сторону. Потом. Сейчас ему нужна ясная голова.
      - Я готова выслушать тебя, о нежданный, но все равно дорогой гость, - томное выражение внезапно сошло с лица королевы. Она уставилась на гулана немигающим взглядом черной пантеры. - Чем вызван твой визит к нам в эту пору? Ведь в последний раз мы договорились, что встретимся весной для окончательного...
      - Нет времени! - не выдержал Зур. Оскорбленная тарсачка чуть слышно прошипела что-то сквозь зубы, ее глаза превратились в щелки. - Извини, королева, но мне не до приятных слов. Пусть они выйдут! - Он кивнул на скорчившихся у стенок шатра слуг.
      Тарона испытующе посмотрела на него, потом махнула рукой. Слуги один за другим выскользнули наружу. Симана, вальяжно развалившаяся поодаль от королевы, даже не пошевелилась. Ее поза не обманывала вождя - он знал, что девка оторвет ему голову быстрее, чем он успеет выхватить кинжал. Он посмотрел на охранницу тяжелым взглядом, потом перевел его на Тарону.
      - Зула останется, - безмятежно пожала плечами ему королева. - Мы, тарсаки, считаем, что кому-то все равно надо доверять. Ей я доверяю. Если есть что сказать - говори при ней.
      Симана ласково улыбнулась вождю. Она неторопливо извлекла из ножен короткий метательный клинок, поставила острием на подушечку указательного пальца и принялась, балансируя, удерживать его в вертикальном положении. Зур Харибан до хруста сжал кулаки, но опять сдержался.
      - Твоя воля, королева, - сухо кивнул он. - До меня дошли слухи, что северяне собирают войска.
      - Вот как? - удивленно подняла бровь Тарона. - А до меня доходят совсем другие слухи. Например, что северяне присылают переговорщиков для заключения мира. Тогда, в Граше, посланник Тилос утверждал, что князья готовы платить золотом, и новые гонцы подтверждают...
      - Уловка! - бросил вождь. - Они пытаются заговорить нам зубы, а сами хотят исподтишка ударить в спину!
      - Интересно... - Тарона задумчиво покусала нижнюю губу. - И откуда же дошли до тебя такие слухи? Перелетные птички напели?
      - Мои воины ходили на север охранниками караванов, - сквозь зубы ответил вождь. - Во всех тавернах только и разговоров, что о неурожаях и южных дикарях. Надвигается голод, но оружие дорожает, бронники дерут неслыханные цены. Кузнецы завалены заказами, у них не хватает времени даже на то, чтобы толком подковать лошадь. В городах моих людей стража не выпускала с постоялых дворов, одному, что возмутился, переломали ребра. Они потратили кучу денег, чтобы развязать кое-кому языки и вызнать, что князья под руководством храмовников собирают ополчение. Достаточно?
      - Достаточно. - Тарона снова покусала губу. - Ты хочешь сказать, что нам надо выступать раньше?
      - Да! Не дожидаясь, пока они поднимут ополчение и не сметут нас одного за другим!..
      - Одного за другим... Н-да. Знаешь, мой дорогой Зур, ты никогда не умел просчитывать даже на ход вперед. - Тарона лениво потянулась. Ее высокая грудь почти выскользнула из глубокого выреза накидки. Против своей воли вождь уставился на прекрасное тело Тароны. Королева едва заметно усмехнулась. - Ну сам посуди - как они станут с нами воевать? У них нет могучей конницы, как у нас. Они едва выставят одного конного на десятерых пеших. А может, и меньше, учитывая голодные годы. Думаешь, они пешком сунутся в бескрайние безводные степи и глиняные пустыни? Ох, сомневаюсь. А жрать толпа плохо вооруженных землекопов будет воздух? Да и всех людей княжеств не хватит, чтобы захватить наши бескрайние просторы. Нет, мой милый Зур Харибан, они не способны на вторжение. Скорее, они как-то прослышали про наши намерения и готовятся отсиживаться в своих каменных городах...
      Вождь втянул воздух сквозь сжатые зубы. Слова Тароны отскакивали у него ото лба. Дура-тарсачка либо не понимает очевидных вещей, либо просто играет с ним.
      - Степи не такие уж и безводные, - проговорил он, изо всех сил стараясь, чтобы его голос звучал ровно. - У них найдутся знающие люди, способные отыскать колодцы. И просторы наши им захватывать не придется - достаточно отсечь нас от пастбищ, и мы сами протянем ноги. Ты должна понять...
      - Я ничего тебе не должна! - яростно оборвала его Тарона, вскакивая на ноги. - Заруби себе на носу, гулан! - Ее глаза пылали, ноздри раздувались. Телохранительница подобралась, не сводя с вождя напряженного взгляда. Бессознательным движением Зур Харибан потянулся к спрятанному в рукаве кинжалу, но тут же опомнился, сделав вид, что почесывает запястье. Вспышки внезапной ярости, которыми славилась Тарона, можно переждать. И он переждет... сейчас. Но не потом. Стоит только покончить с Севером, и тогда...
      Тарона успокоилась так же внезапно, как и вспыхнула.
      - Прости меня, вождь, - медленно проговорила она, неторопливо усаживаясь на ковер. - Но я немного разочарована. Те слухи, которые ты принес, не стоили твоего личного путешествия. Достаточно было послать гонца. Пойми меня правильно - возможно, князья и в самом деле окажутся настолько глупы, что пойдут на нас войной. Тем хуже для них. Но сейчас я не собираюсь предпринимать ничего. Идет больше зимнее кочевье, тараманы растянуты по степям на месяц пути. Скоро весеннее половодье, реки разольются, и мы должны перегнать отары на летние пастбища как можно быстрее. Овцы - не лошади, и мы не можем, подобно гуланам, перегнать их за две руки дней. Я пошлю разведчиков перепроверить твои слова, но пока моя душа спокойна. Ты услышал меня?
      - Я услышал тебя, о королева тарсаков! - из последних сил сдерживаясь, пробормотал гулан. - Я вижу, что действительно напрасно потратил твое и свое время. - Он поднялся на ноги и повернулся к выходу, но остановился. - Я жду твоего ответа не позже, чем до конца половодья, Тарона. Потом... потом я начну поднимать племена без тебя. Юг справится с глупыми князьями и без тарсаков. Услышала ли ты меня?
      - Я услышала тебя, - кивнула Тарона. - Теперь ты можешь идти.
      Зур Харибан пробкой вылетел из шатра. Почти сразу снаружи раздался топот копыт нескольких лошадей. Тарона задумчиво смотрела на колыхающийся полог, теребя ворс ковра.
      - Зула! - наконец сказала она.
      - Да, моя госпожа? - почтительно спросила телохранительница.
      - Что думаешь насчет сказанного?
      - Нападать на наши степи, - тарсачка постаралась тщательно выбрать слова, для северян действительно глупо. Но отчаявшийся может решиться на все, даже на самоубийство. Я бы не стала забывать слова мужлана.
      - Да уж, мужлана! - усмехнулась Тарона. - Ты видела, как этот кобель смотрел? Он мог бы изнасиловать меня одним только взглядом. И в то же время он презирает меня и ненавидит за то, что вынужден общаться с женщиной не просто как с равной, но как с вождем. Интересно, каков он в любви? - Она хмыкнула и немного помолчала. Зула ничего не ответила. Она хорошо знала госпожу и понимала, когда следует говорить, а когда держать язык за зубами.
      - Да... - наконец пробормотала Тарона. - Забывать его слова мы не станем. Зула, кто из разведчиц сейчас в лагере? Пришлешь мне двоих. А потом того... от Барадаила. Надеюсь, он уж проспался после вчерашнего. И объясни своим умелым симанам, что обыскивать надо полностью. У нашего гулана определенно что-то припрятано в рукаве... Да, постой. Что ты там начала говорить о северянине?
      Две недели маленький отряд болотными тропами шел к известной лишь Тилосу цели. В джунглях наступал очередной сезон дождей, и каждый день аккуратно проливалось два-три могучих ливня. Топи разбухли и поднялись, и без того едва заметные тропы скрылись под разлившимися озерцами. Тилос шел саженях в тридцати впереди, осторожно прощупывая шестом трясину. Элиза настояла, чтобы ей позволили идти рядом. Впрочем, ее чувство опасности не проснулось ни разу - Тилос великолепно знал местность и не уклонялся от твердых, хотя и скрытых иногда неглубоким слоем воды, мест.
      Джабраил большую часть дороги двигался сам, хотя все чаще и чаще опирался на Ленару с Мирой. Старик ощутимо сдавал, дорожные тяготы пригибали его к земле. Он не жаловался, но заметно спал с лица и с трудом переставлял ноги. Парни, по очереди несшие сундуки с записями и закладкой, тоже осунулись, но шагали все так же бодро, что и поначалу.
      Вскоре после их поспешного бегства из Чаттануги, на вторую или третью ночь, горизонт окрасило далекое зарево. Вся компания укрывалась от ливня под могучей широколистой пальмой, в небе сверкали зарницы, гром гремел почти непрерывно. Однако Тилос, встрепенувшись, вышел под секущие по прогалине струи дождя и уставился на северо-запад. Постояв так пару минут, он вернулся обратно и по-собачьи встряхнулся. Во все стороны полетели брызги.
      - В Чаттануге чужие, - почти безразлично сообщил он. - Сработал один из моих сюрпризов в штабном бараке. Возможно, он отбил у них охоту шастать по лагерю, и лаборатории останутся целыми.
      Мира едва слышно охнула. Джабраил выглядел потрясенным, и даже Элизу, успевшую свыкнуться с Чаттанугой, пробрал неожиданный озноб. Впрочем, это могло случиться и из-за мокрой одежды, насквозь продуваемой неприятным сквознячком.
      Путешествовать по болотам оказалось куда труднее, чем по сухим твердым дорогам. Уже через несколько дней рубаха Элизы начала расползаться на нитки из-за постоянной сырости. Хотя она перед уходом все-таки успела сунуть в свой мешок вместе с кошелями пару запасных рубах и шаровар, она предпочитала пока не доставать их. Кто знает, сколько времени придется жить в такой сырости... Уличная жизнь в пыльном сухом Граше казалась ей сейчас почти венцом мечтаний. Влага просачивалась даже в водонепроницаемые заплечные мешки, и пресные лепешки быстро расплылись в неаппетитную кашу. Уже через несколько дней вяленое мясо кончилось, и отряд питался в основном незрелыми бананами и еще какими-то не знакомыми Элизе плодами, оставляющими в горле легкое жжение. Тилос ловил змей и ящериц, иногда сбивал палками небольших птиц, но сухого дерева для костра не попадалось. Есть же сырое мясо девушка себя принудить не смогла. Она снова отощала, ребра вновь выступили на поверхность.
      Любой кошмар, однако, когда-то заканчивается. В один прекрасный день компания добрела до сухого пригорка. Люди вповалку рухнули на землю.
      - Все, ребята, - улыбаясь, сказал Тилос. - Прорвались. Большая часть болот позади. Дальше пойдут сухие леса. Ну, или почти сухие... - добавил он, вытирая с носа каплю вновь начавшегося дождя. - Пару часов передышка, потом переберемся в местечко поудобнее. Там ручей и небольшая пещера. Сделаем долгий привал дня на два, отоспимся.
      Элиза со стоном перевернулась на спину. Хотелось закрыть глаза и заснуть лет на сто. Вот сейчас закрою глаза и никогда-никогда больше не встану, пообещала она себе. Однако к ее стыду Джабраил, хотя и похожий на ходячий скелет, тяжело поднялся на ноги и самостоятельно перебрался под толстое сетчатое дерево, чьи широкие полупрозрачные листья надежно укрыли его от начинающегося ливня. Мира тронула девушку за плечо, указывая туда же. Элиза сердито отпихнула ее руку и на четвереньках перебралась к ученому.
      Икра левой ноги, свербевшая уже несколько дней, сегодня чесалась особенно сильно. Девушка несколько раз продрала ее ногтями через ткань шаровар, но легче не стало. Наоборот, зуд только усилился.
      - Что там у тебя? - устало осведомился Джабраил, обхватив себя руками. Укусил кто?
      - Не знаю, - буркнула Элиза. - Чешется не первый день.
      - Не первый? - встрепенулся Джабраил. - И ты молчала? Ну-ка, покажи.
      Отпираться не оставалось сил, так что Элиза молча задрала штанину до колена и сунула ногу старику. Тот пощупал ее прохладными мокрыми пальцами и слегка присвистнул.
      - Тилос! - позвал он. - Подойди сюда, мой мальчик.
      Элиза поперхнулась, услышав как Тилоса называют "мальчиком". Впрочем, рядом с седым как лунь Джабраилом тот и в самом деле выглядел весьма юным. Он склонился над ногой девушки, пощупал ее и молча уставился на ученого.
      - Кагурл? - тихо спросил тот.
      - Кагурл, - согласился Тилос. - Ох, как не вовремя...
      - Что такое "кагурл"? - с тревогой осведомилась Элиза. - Это опасно?
      - Не очень, - Тилос мотнул головой. - Но весьма неприятно. Мира! Антисептический пластырь есть?
      - Ох... - Мира приподнялась на локте и начала вслепую копаться в своем мешке. - Лежал где-то. Что случилось? Поранился кто?
      - Нет, - отмахнулся тот. - Поищи, пожалуйста. Эла кагурла словила.
      - Ну ничего себе! - Мира внезапно села прямо и всплеснула руками. - И ты так спокойно об этом говоришь? Она же теперь...
      - Тихо! - оборвал ее Тилос. - Найди пластырь и оставь свои комментарии при себе. Эла! - он повернулся к девушке и взял ее за руку. - Нервы у тебя крепкие, я знаю. Бояться тебе нечего, но кагурл - штука весьма мерзкая. Тонкий червячок, что живет под кожей. Если его не трогать, он поселится там надолго. На коже вокруг кагурла возникает масса мелких зудящих нарывов, а позднее начинаются боли в мышцах. Возможно, ты даже не сможешь ходить. Поэтому сейчас я эту гадость у тебя вытащу. Не волнуйся, почти не больно.
      Дождавшись, пока Элиза неуверенно кивнет, Тилос сел на землю, прислонившись спиной к стволу, и положил ее ногу к себе на колени. Резким движением он задрал штанину почти до паха, полуприкрыл глаза и начал осторожно поглаживать ладонями кожу от бедра до стопы. Под ладонями ощутимо защипало, и девушка втянула воздух сквозь зубы.
      - Не волнуйся... - пробормотал Тилос, проминая пальцами мускулы. - Еще немного... Кагурл - очень интересный зверек, знаешь ли. Его личинки плавают в воде и ожидают, к кому бы прицепиться. Когда подворачивается подходящий хозяин, личинка впивается в кожу, прогрызает ход внутрь и начинает расти, питаясь соками тела. Постепенно она вырастает... ага, вот оно... она вырастает в длинного нитевидного червя. В черве периодически вырабатываются порции яиц, которые специальными яйцекладами откладываются в подкожную жировую клетчатку и там созревают. В таком месте образуются характерные язвочки... вот одна такая, смотри...
      Элиза глянула в то место, куда упирался палец Тилоса. Там виднелась крохотная синяя ниточка, изогнутая двойной подковой. Подковку окружала неприятная краснота.
      - Скоро все хозяйство начнет чесаться, - утешил Тилос. - Точнее, начало бы чесаться, сейчас я убил кладки, так что рассосется без лишних неприятностей. Классическая клиника заболевания такова: многочисленные язвы покрывают кожу и сильно чешутся. Чем больше созревают яйца, тем сильнее зуд. Когда язва начинает гноиться, хозяин обычно расчесывает ее до крови, и созревшие яйца попадают в окружающий мир. В воде из них выходят личинки, и все начинается сначала... Все, нащупал. Маленький он еще у тебя. Однажды мне пришлось пятиметровый экземпляр извлекать. Парень-носитель от одного его вида сомлел... Нога распухла, как у носорога. А сейчас он всего сантиметров десять...
      На пальце Тилоса мигнул голубой огонек. Чуть затрещало, запахло грозой. Кожу обожгло, и сразу же икра полностью онемела. Тилос резко чиркнул ногтем по коже. Брызнули капли крови, однако боль не почувствовалась. Вглядевшись, Тилос чиркнул еще раз.
      - Вот ты нам и попался... - пробормотал он. - Главное - не оставить под кожей головку, иначе кагурл начнет расти снова. - Он что-то подцепил ногтями и осторожно потянул.
      Элизу чуть не стошнило прямо на колени поддерживающей ее Миры. За пальцами Тилоса тянулось нечто белое, толщиной не более, чем с волос. Оно тянулось и тянулось, и в глубине мышцы что-то слегка заболело. Она стиснула зубы и зажмурилась.
      - Вот и все, - веселый голос Тилоса резанул по ушам. - Можешь посмотреть на своего гостя. Мира, заклей, пожалуйста.
      Элиза приоткрыла глаза. Тонкая белая ниточка безжизненно покачивалась в пальцах предводителя. Она казалась настолько омерзительной, что девушка снова подавила рвотный позыв.
      - Выброси... это! - пробормотала она.
      - Как скажешь, - согласился Тилос и отшвырнул паразита. - Зато теперь ты у нас оздоровеешь. Я серьезно, между прочим. Человек заражается кагурлом только один раз. Потом вырабатывается пожизненный иммунитет. И не только к самому кагурлу, но, похоже, еще и к лептоспирозам и речной малярии. Возможно, червь охраняет свою территорию и выживает с нее конкурентов, возможно, просто присутствуют схожие антигены. Постарайся не расчесывать ногу. К завтрашнему вечеру все более-менее пройдет, если только инфекцию не внесешь. В стационарных условиях тебе бы в койке пару дней полежать. Ну да я же обещал привал? Обещал. Вот дойдем до места...
      Элиза бездумно погрузилась в журчание его речи. Ужас и омерзение постепенно прошли. Подумаешь, червяк под кожей! Она ощутила прикосновение клейкого пластыря, и в тот же момент порезы начали чесаться. Однако же и ногти у Тилоса, не хуже скальпеля... Ничего. Чесотку она как-нибудь вытерпит. Главное - не превратиться в обузу для отряда. Она встряхнула головой, отстранила Миру, слабо пожав ей запястье в знак благодарности, и, покачиваясь, поднялась на ноги. Онемение кожи постепенно проходило. Она слегка притопнула ногой и сердито огляделась по сторонам. Все ожидающе смотрели на нее.
      - Я в порядке, - буркнула она. - Еще отдыхаем? Или пошли дальше?
      Суддар осторожно постучал костяшками по тяжелой двери. Личные покои Великого Скотовода поражали роскошью. Дворецкому нравилось исподтишка наблюдать за смущением впервые попавших в дворец кочевников, в недоумении пытавшихся найти вход, не обращая внимание на дверной проем, закрытый дверью. Когда же створка красного дерева бесшумно проворачивалась на петлях, открывая проход, дикарям это казалось чуть ли не чудом. Многие, возвращаясь к своим стадам, шепотом рассказывали про загадочных колдунов Граша, умеющих движением руки сделать дыру в глухой стене. Впрочем, дверь служила и другим целям, помимо задуривания головы гостям. Хотя она и казалась сделанной из простых шлифованных досок, на деле между двумя слоями дерева мастера вставили железную решетку в два пальца толщиной. Хитрый запор при повороте задвигал отростки решетки во все четыре каменных косяка, и выбить дверь не удалось бы и харазгским тараном.
      - Входи! - крикнул Барадаил, не тратя время на церемонии. - Что там у тебя?
      Суддар осторожно толкнул дверь и, почтительно склонившись, вошел внутрь. Он знал, что в спину ему смотрят болты трех тяжелых арбалетов, поскольку сам указал, где проделать скрытые бойницы для стрелков. Имелась в расположении бойниц одна хитрость, позволявшая знающему человеку один раз - только один! увернуться от залпа. Но сейчас время хитрости еще не пришло.
      - Приветствую тебя, о повелитель... - царедворец, а по совместительству и глава Тайной Канцелярии, совершил турхат, согнувшись едва не вдвое. Однако Барадаил и в самом деле оказался в деловом настроении.
      - Кончай, - нетерпеливо поморщившись, проговорил он. - Мы одни. Чаттануга?
      - Да, повелитель, - кивнул Суддар ар-Хотан, выпрямляясь. - Вести из Чаттануги. Не слишком добрые...
      - Что случилось? - нахмурился Великий Скотовод.
      - Э-э-э... - на сей раз Суддар не прикидывался. Он и в самом деле колебался и не знал, как донести до повелителя дурные новости. Хотя обычно Барадаил и не склонен убивать гонцов, доставивших дурные вести, именно в таком расположении духа он мог, не особенно задумываясь, отправить человека на Кровавую площадь. В общем, все сорвалось. Они отследили наблюдателей и... - Хотанец сглотнул.