Месть Демона

      Кот выбрал маленькую, проявив благородство и понимание…
      Никогда не понимал кошек, хоть всегда относился к ним с некоторым уважением. Кошки не испорчены влиянием человека, они живут с нами и только. Мы не можем на них влиять, они не подаются дрессировке, поэтому естественны. И если кошки выбирают кого-то из толпы, можете мне поверить — это не простые люди, что-то в них есть.
      В одной из старых книг как-то прочитал, что кошки любят отрицательную энергию. Думаю, это не так.
      Энергия жизни не может быть отрицательной, она может быть просто другой. Как можно назвать какой-то из цветов в радуге отрицательным? Они все равноправные…
      Кошки меня любили. Нет, не правильно, они меня просто замечали всегда и везде. Стоило мне где-то остановиться, откуда-то всегда появлялась кошка, подходила ко мне и бодала меня головой.
      Как бы говоря: ты не один, я рядом, в случае чего, можешь на меня рассчитывать…
      Может, так оно и было, только мне еще ни разу не потребовалась их помощь…
      Кот ушел, и мальчишки тут же стали сворачивать удочки:
      — Если генерал ушел, значит, поклевок больше не будет, можно даже не стараться. Старая примета.
      И тут же как-то незаметно меня втянули в приготовление ухи, потом мы купались, обедали, ходили за грибами в соседний лес, болтались бесцельно по дачному поселку. Л вечером я опять лежал на веранде и смотрел, как сумрак заполняет огромный дом, ожидая прихода темного.
      Понемногу исчезли звуки, высыпали звезды на черное небо.
      Ночь заключала меня в свои объятья. От нее пахло остывающей от жары землей, зеленью, пылью и цветами…
      И я потерялся в ее объятьях, только утром нашел себя лежащим на деревянном полу веранды, глядящим прямо в лицо багрово-желтому солнцу.
      Темный приходил и в эту ночь и в последующие. Только я уже не помнил, о чем мы с ним говорили.
      Так прошел день, а следом вместе с воплями племянников пронесся второй, за ними исчез третий в прохладе леса, криках птиц, цоканье белок и тяжести корзины от белых грибов…
      Я оглянуться не успел, как оказалось, что живу в дачном поселке больше десяти дней, и завтра должны приехать соседи, чей дом я так замечательно охранял от набегов бомжей.
      Пора было перебираться к сестре или уезжать.
      Я выбрал второе, и этим же вечером сел в поезд, который должен был вернуть меня обратно в мой город.
      Перед этим мы долго разговаривали с сестрой. Разговор снова зашел об Ольге.
      Сестра не хотела о ней говорить, но я настоял. Это было необходимо, чтобы понять, почему мне так плохо. Откуда у меня появилось ощущение, что произошло нечто ужасное и непоправимое. И почему только у меня одного?
      Неужели весь мир не заметил, что светлого и доброго в нем стало меньше? Это правда, что сдвинуто равновесие…
      Люди умирают каждый день, кладбище вот открылось новое. Время перемен продолжает убивать всех неподготовленных к безжалостному будущему. Но смерть каждого человека, это потеря для всех нас, ибо каждый человек неповторим. Но когда убивают ангелов, это угроза даже не человечеству, а всему живому на этой планете.
      — Ангелом Ольгу считал только ты, поэтому ее смерть произвела на тебя такое впечатление, — недовольно покачала головой сестра. — Как только ты поймешь, что она была обыкновенной девчонкой, ты сможешь принять ее смерть, и тебе станет легче. Прошу тебя, сделай это. Ангелы не умирают, они бессмертны, а если кто-то умирает, это не ангел…
      — Не хочу принимать ее смерть, хоть уже знаю, что ее нет, — я отвел глаза. — Видел тело в морге, ты права, это был не ангел, а комок полуразложившейся плоти. Но не все ангелы бессмертны и состоят из прозрачной чистой энергии, есть и другие, из плоти и крови, и они смертны.
      — Это не ангелы, — повторила сестра. — Возможно, очень хорошие люди, но не ангелы.
      — Человек — не только тело, но и душа, а вот Ольги в том разложившемся теле уже не было, она ушла…
      — Хотела бы я сказать тебе, что душа не существует, если бы постоянно не чувствовала ее в своей груди, — проворчала сестра. — Ольга была хорошей девушкой, чистой и нежной. Но она была земной, настоящей, а вы мальчишки этого не понимали. Я разговаривала с ней, она мечтала о любви, о поцелуях, о страсти, и о детях…
      А вы смотрели на нее, раскрыв рот, и не осмеливались даже обнять. Она от этого страдала, мучилась и мечтала уехать из нашего городка туда, где ее будут воспринимать, как обыкновенную девчонку. Вот почему говорю тебе, она не была ангелом…
      Я поднял на сестру глаза и ласково улыбнулся:
      — Я знаю. Но где бы она ни появлялась, тут же смолкали пустые разговоры, прекращались ссоры, люди становились честнее, добрее и человечнее, вот почему я говорю об этом.
      — Не люди, а мужчины, — проворчала сестра. — А они никогда не отличались большим умом…
      — Ты права, — грустно улыбнулся я. — Но
      Ольга была ангелом именно для мужчин, и они убили ее. Те, кто смог преодолеть в себе трепет и нежность, взрывающую грудь, не принадлежат к людям. Они должны умереть…
      — Нет, это как раз были люди реальные и настоящие, — вздохнула сестра. — Грубые и неотесанные, похожие на волосатых обезьян, но люди сегодняшнего дня. Они убийцы, но наши предки все были такими.
      Я вздохнул:
      — Тогда не нарушали равновесие, они убивали, в ответ уничтожали их, это была война на равных. Сейчас все иначе, потому что убивают не неразумных зверей, а слабых и добрых людей.
      Возможно, когда умирает один добрый человек, не очень заметно, а когда гибнут тысячи, это уже страшно, а если насилуют ангелов, это катастрофа для всего мира…
      — Мне жаль ее, тебя и всех нас, — сестра вздохнула. — Наверно, я просто хочу невозможного, чтобы все вернулось обратно, чтобы не было этой ужасной смерти. Я тоже любила Ольгу, но не хочу бояться за тебя и видеть, как твои глаза источают тоску…
      Я же чувствую тебя, мне даже дышать трудно, когда слышу твою боль…
      — Те, кто убил Ольгу, умрут, — я отвернулся, пряча выступившие сами собой слезы. — Те, кто заступятся за них, тоже умрут. Возмездие придет, ангелов нельзя убивать, это опасно, иначе можно потерять рай…
      — Надеюсь, что убивать будешь не ты?
      — Я тоже на это надеюсь, — проговорил глухим голосом, по-прежнему глядя в сторону. —
      Очень бы хотелось остаться в стороне, но боюсь уже не получиться…
      — Я не хочу тебя потерять, ты мой единственный оставшийся в живых близкий родственник и мой брат, — сестра вцепилась в мою руку. — Пожалуйста, пообещай мне, что не будешь убивать этих, даже не знаю, как их назвать…
      — Не буду, обещаю.
      Я спокойно дал это обещание, зная, что если кто и будет убивать, так мое второе «я», а за него я не в ответе.
      — Ольга так мечтала о земной любви, о страстных поцелуях, о крепких объятьях, от которых трещат ребра, — сестра тоже заплакала. — И как ужасно, что она умерла, получив именно таким образом то, о чем мечтала. Если бы я верила, что существует дьявол, то подумала бы о том, что эту смерть подстроил он. — Она мечтала о любви, а не о смерти. О нежности, а не о грубости. О полете, а не о падении…
 
Незаметно проходят дни
И уже на исходе год
Любовь умерла…
Оставив лишь горечь и боль
Как осадок в пустом бокале…
 
      — Ты прав, — сестра вытерла слезы. — Ни одна из женщин не мечтает об изнасиловании.
      Они мечтают любить тех, кого сами выбрали.
      Страшно, когда тебя лишают выбора, а затем и самой возможности жить. Жутко, когда вместо любви получаешь насилие и смерть.
 
Ты проходишь по улицам, а они бесконечны.
Вглядываешься в лица, а в них пустота.
Ищешь себя, а находишь лишь желтую осень.
 
      Прочитал мрачно я.
      — Уезжай, — сестра вздохнула. — Ты расстроил меня. Я буду думать о ней, и о себе, и о тебе. Мне жаль нас всех…
      Я пошел к двери.
      — Только не умирай, не бросай меня, — добавила она жалобно. — Пожалуйста…
      Я печально улыбнулся в ответ:
 
Кто властен над будущим?
Время само расставляет
черные метки на твоем пути.
 
      — Дурак! — сестра отвернулась, пряча слезы, — Сергей отвезет тебя на вокзал. Я не стану тебя провожать, потому что буду думать, что прощаюсь навсегда…
      Я шел по перрону, бормоча про себя: — Мы предпочитаем жить, чем умереть, именно это предпочтение определяет во многом наш выбор жизненного пути. Чтобы преодолеть это чувство, каждое утро думай о том, как надо умирать. Каждый вечер освежай свой ум мыслями о смерти.
      Этому нас учит кодекс самураев — Бусидо.
      Я сел в вагон, рассматривая свое изображение, отразившееся в стекле, лицо загоревшее, руки покрылись мелкими царапинами от веток в лесу и крючков на удочках, а внутри блаженная тишина.
      Лицо казалось неестественно спокойным, наверно такое же было у мертвого Христа, когда он перестал ощущать невыносимую боль в сердце за всех нас.
      Он нес свет, и его тоже убили…
      Что же мы за разумные существа, если все время убиваем все, что может нас изменить, сделать лучше?
      В поезде было спокойно, люди занимались своими делами, а я стоял, высунув голову в открытое окно, впитывая в себя запахи наступающей осени. Я ничего не замечал.
      И только, когда сошел с поезда и пошел по улицам родного города, боль вернулась ко мне с удвоенной силой, словно никуда и не уходила.
      Было раннее утро, на еще пустых улицах дворники шаркали метлами по асфальту, выгребая из-за углов пластиковые бутылки из-под пива и пустые смятые пачки сигарет, разбросанные развлекающимися подростками.
      Не так давно я и сам был таким же. У меня снова защемило сердце от воспоминания о потерянном ощущении жизни, как бесконечности, таящей в себе множество сладких и приятных сюрпризов.
      Тогда было только ожидание…
      И вот будущее пришло, и я уже ничего не жду кроме смерти, надеясь только на то, что она будет быстрой и без долгих мучений.
 
Мы так рвемся жить
Не понимая,
что на самом деле стремимся к смерти.
Как все живое…
 
      Я прошел по смутно узнаваемым переулкам, отдающимся какой-то гулкой памятью внутри тела. У меня всегда так бывает после долгого отсутствия.
      Все кажется незнакомым и чужим, если тебе какое-то время было хорошо в другом месте.
      Я дошел до своего дома, поднялся по ступенькам и постучал в дверь своей квартиры. Даже не знаю, зачем это сделал.
      Вероятно из озорства…
      Самое забавное и неприятное оказалось в том, что дверь мне открыли…
      Я хорошо помню, что, уезжая, закрывал дверь на замок. Конечно, это не суперсовременный механизм, которым оснащают свои двери сегодня богатые люди, а обычный английский замок, открываемый несложным ключом. Опытный вор вскроет такой при помощи отмычки за минуту, а то и быстрее. Я наблюдал за тем, как однажды мой детский товарищ открыл его при помощи скрепки, затратив на это полминуты.
      Он был мальчишкой, который интересовался замками, и учился в параллельном классе, но уже в десятом классе мог вскрыть почти любой замок. Мой товарищ постоянно совершенствовал свое умение, читал журналы, обрабатывал кончики пальцев наждачной бумагой, чтобы они стали чувствительнее.
      А когда я его спрашивал: зачем он это делает, приятель недоуменно пожимал плечами и говорил, что и сам не знает. Просто ничто другое его не интересовало в этой жизни…
      Он готовился стать вором медвежатником, читал о них рассказы и романы, находил какие-то газетные вырезки, прилипал к экрану, когда показывали ограбление банка, разбирая потом по этапам все, что происходило, в поисках причины неудачи.
      Вот и не верь в то, что каждого по жизни ведет своя судьба. Ты еще не научился ходить, а злобный рок уже тащит тебя безжалостно в твое тюремное будущее, подбрасывая в руки отмычки, которые тебя обязательно погубят.
      Дверь моей квартиры открылась, и оттуда выскочили двое крепких ребят, они быстро и профессионально заломили мне руки и бросили на бетон лестничной площадки, больно уткнув под ребра стволы штатных «Макаровых».
      А вслед за ними вышел и лейтенант — мой одноклассник, с которым не так давно я разговаривал на кладбище, имя которого так и не вспомнил…
      Возможно потому, что не хотел его знать? Или потому что он мне не понравился?
      — Я случайно не ошибся дверью? — полюбопытствовал я, разглядывая грязный бетон под носом. — Может быть, перепутал этаж? Или это уже не моя квартира?
      — Квартира все еще твоя, этаж тоже, и ты не ошибся дверью, — мрачно пробасил одноклассник, покачиваясь на новых кроссовках. Забыл сказать, что вся опергруппа была одета в штатское, и кроссовки были у всех, притом настолько красивые и блестящие, что я им даже позавидовал. — Тебя мы и ждали. Предварительному следствию интересно, где ты был… — Надеюсь, что ордер на арест у вас есть? Я ездил к сестре, каждый год это делаю.
      Мою сестру этот парень знал, даже когда-то ухаживал за ней, возможно, поэтому хмуро добавил.
      — Ты ее не приплетай, она тут не при чем, к тому же все равно это тебе не поможет.
      Меня быстро и сноровисто обыскали. Перерыли всю сумку, надеясь найти в грязном белье оружие, возможно, наркотики, или что-то другое противозаконное. Ощущение сразу скажу, не очень приятное. Как-то стало стыдно и неудобно, словно это я им предложил свои грязные трусы, а не они сами их разглядывали, брезгливо морщась…
      — Ордера на арест у нас нет, но он нам и не нужен, — произнес лейтенант, по-прежнему покачиваясь на замечательно новых кроссовках перед моим лицом. — Мы тебя просто задержим на трое суток, имеем право, для проведения следственных действий, проще говоря, для допроса. Надеюсь, ты еще не забыл о том, что находишься в списке подозреваемых под номером один в убийстве господина
      Шарафутдинова?
      — Не забыл, а что случилось? — лежать на бетоне было неприятно, тем более что перед носом валялась раздавленная сигарета и обертка от жвачки. — Кого-то еще убили? Вам не хватает подозреваемых, решили использовать хорошо знакомых?
      — Очень смешно, — фыркнул лейтенант, делая знак своим ребятам, они взяли меня под руки и потащили по лестнице вниз. — Может быть, сам все расскажешь? Как убивал и кого?
      Облегчишь, так сказать, свою участь, а мы тебе оформим явку с повинной…
      — Рассказал бы с удовольствием, да только меня в городе не было, я уезжал, так что даже не знаю, кого тут у вас снова замочили. Как я мог кого-то убить, находясь вдали от родного города? Был использован какой-то новый вид оружия? Самонаводящаяся ракета класса «Земля-Земля»? И пуск был произведен с дачи моей сестры?
      — Все проверим, и оружие и твое алиби тоже. Надеюсь, железнодорожный билет не выбросил? Или добирался на каком-то другом транспорте?
      — Железнодорожный билет есть, лежит в кармане.
      — Вот и хорошо, — лейтенант зевнул. — Его шефу и покажешь. А мое дело простое, взять и отвести тебя в отдел, дальше с тобой будет разбираться мой шеф. Ему и расскажешь о том, где прячешь ракеты, и как убивал Кеннеди.
      — Ты, между прочим, ворвался в мою квартиру, словно вор, а это незаконно.
      — Сейчас все законно, — лейтенант ехидно засмеялся. — Только зря ты меня вором назвал. Красть в твоей берлоге абсолютно нечего, мы наоборот тебе в холодильнике немного колбасы и сыра оставили. Пришлось три дня сидеть, а жрать, у тебя как всегда нечего.
      — Простите, но я вас не приглашал…
      — Это точно, — лейтенант с кем-то переговорил по сотовому телефону, поэтому, когда мы вышли, нас уже ждала у подъезда белая семерка с синими милицейскими номерами. Меня, не особо церемонясь, засунули на заднее сиденье, и уже через пятнадцать минут я сидел в пустом кабинете старшего оперуполномоченного и растирал багровые полосы на руках, оставшиеся от наручников.
      Дверь открылась, в нее зашел высокий мрачный тип с растрепанными волосами и кобурой под мышкой, как и ожидалось совершенно незнакомый.
      — Этот что ли, тот самый Максим, себя непомнящий? — спросил он у моего одноклассника. — Что-то он какой-то маленький и худенький, я ожидал увидеть детину с косой саженью в плечах и лицом дебила.
      — Так точно, это он, и лицо такое, если приглядеться, а вот косой сажени действительно нет, извини. В следующий раз уточняй, кого тебе нужно…
      — Понятно, — старший опер еще раз внимательно оглядел меня и закурил. — А вы идите, отдыхайте, после обеда жду всех на рабочем месте.
      Лейтенант и двое ребят, которые меня так ловко сунули носом в бетон, вышли.
      Старший оперуполномоченный сел на стул, и демонстративно дунул дым мне в лицо. Просто так, чтобы проверить мои нервы, и взять на испуг. Я продолжал растирать руки, хоть мне это очень не понравилось. Сразу вспомнил все истории об избиениях в нашей милиции, отбитых почках, печени и прочих органах.
      Опер показал на сигареты:
      — Если хочешь, кури…
      — Не курю, бросил два года тому назад, — пробурчал я, почему-то мне захотелось спать, сказывалась бессонная ночь в поезде. — Врачи сказали, что это вредно. — Знаю, мне тоже говорили, только я им не поверил. Итак, что мне с тобой делать?
      Мне почему-то стало безумно скучно, как-то вдруг все стало понятно, и что он спросит и сделает, поэтому, не доживаясь его вопросов, я достал из кармана два железнодорожных билета и положил на стол перед ним.
      Я их не выбросил, хотя и мог бы, что-то мне не дало это сделать.
      — Жил у сестры, дачный поселок, — я назвал номер улицы, — Видели меня там многие.
      Никуда не выезжал, нигде не был.
      Опер посмотрел на билеты, внимательно прочитал все, что там написано и ухмыльнулся:
      — Простите господин, Макаров, но есть один маленький нюанс, который все меняет.
      Господина Филимонова Анатолия Сергеевича
      1967 года рождения убили как раз перед вашим отъездом.
      У меня внутри все обмерло. Одно дело предчувствие, и совсем другое, когда оно исполняется. Голос старшего опера, куда-то исчез, а потом снова появился.
      — После совершения преступления вы вполне могли успеть на поезд, а в свете предыдущих наших подозрений становится понятным ваше желание приобрести алиби. Обычно, этим озабочены только те, кому оно по-настоящему нужно.
      — Если Филю убили, туда ему и дорога! — я снова обратился взглядом к пространству за окном. — Хотите, верьте, хотите, нет, но я его не убивал. А большой любви к нему не испытывал, потому что после последней встречи с ним обнаружил на своем теле немало синяков.
      — Выходит, мотив для убийства у нас уже есть! — довольно ухмыльнулся опер. — Значит, имелись какие-то отношения и сложились они не очень хорошо…
      — Отношения сложились, я его не любил, а он меня, — я вздохнул. — Только убийство это на меня вам не удастся повесить. Меня видели соседи, когда выходил из дома. И если сравнить время, а я надеюсь, что они его запомнили, то окажется, неспешным шагом едва успевал на поезд.
      — А я и не сказал, что его убили утром.
      — Ночью я спал — алиби, как вы сказали, себе обеспечивал, хоть и не знал, что оно мне понадобится…
      — Спал не один? Есть свидетель, или свидетельница? — Нет, свидетеля нет.
      — Проверим, — мрачно пробурчал опер, но по его внезапно поскучневшему взгляду я догадался, что он уже и сам понял, что Филю убил не я.
      Не знаю, что его больше всего убедило то ли мой ленивый тон, то ли упоминание о соседях. Вероятно и то и другое, потому что после моих слов он тут же позвонил дежурному и предупредил того, что меня отпускает. Потом показал рукой на дверь. Хорошо так показал, размашисто. Рука со свистом пролетела перед моим носом.
      — Пока свободны, Максим Андреевич, если накопаем что-нибудь новенькое, то вам обязательно сообщим. Из города никуда не уезжайте, не стоит вам никуда ехать, вокруг свирепствуют эпидемии разных болезней.
      Поверьте мне, это для вас станет небезопасным. Подписку о невыезде я вам давать не буду, но в случае если вы меня не послушаете, снова станете подозреваемым номер один еще и в этом убийстве.
      Вопросы ко мне есть? Жалобы? Может, желаете написать заявление прокурору о грубом обращении оперативников при задержании? — Жалоб и заявлений пока нет, наоборот, в полном восторге, — я поднялся со стула. —
      Прошу отметить похвальной грамотой высокую культуру задержания вашими подчиненными, даже никто ни разу не ударил ногой, так потоптались немного и все…
      — Это мы в следующий раз исправим, благодарности и грамоты давать не будем, а невиновные в неприменении оружия при задержании будут сурово наказаны… — Опер достал из сейфа какое-то дело и что-то начал писать, я для него больше не существовал. — А побить действительно могли, их этому учили…
      Я остановился у двери, а почему бы и на самом деле не спросить, пользуясь предоставленной возможностью?
      — Но вопросы у меня к вам есть. Кто убил Ольгу?
      — Филя точно не убивал, — процедил сквозь зубы старший оперуполномоченный. —
      Он в это время был в другом месте. Так что если пойдешь по этому следу, упрешься в тупик. Кстати, ты ведь спросил об этом не зря?
      Думаешь, что кто-то еще кроме тебя вышел на кровавую охоту? Или все-таки Филю прибил ты?
      — Когда стражи защищают не тех, кто нуждается в защите, стражем становится каждый из горожан. Организуются дружина в каждом квартале, и она начинает патрулировать прилегающие улицы. Налоги на содержание стражи в это время не платятся, а оплачиваются только сторожа для городской тюрьмы. Так написано в городском укладе четырнадцатого века… — пробормотал я, выходя из кабинета. — Возможно, за Ольгу мстят теперь все нормальные парни этого города, а вы пытаетесь спасти убийц. Такое всегда кончается плохо. Смерти будут продолжаться. До свиданья…
      — До скорого свиданья, — донеслось из-за двери. — Не исчезай. Думаю, у меня скоро к тебе опять появятся вопросы. А насчет всего остального ты не прав, дерьма у нас много, но не настолько. А с ваших налогов нам проку нет, эти деньги в Москву уходят, а зарплату мы получаем из области.
      А того, кто убивает, мы найдем, мстители никому не нужны, без них разберемся, на то власть нам и дадена. А твои народные дружины исчезли вместе с Советской властью.
      Я хмуро покосился на закрытую дверь, продолжать дискуссию не имело смысла. Старший оперуполномоченный может изменить свое решение, и тогда придется ночевать в камере. Нет уж, лучше по старинке, дома…
      На меня никто даже не взглянул, когда я выходил. Похоже, опер верил в то, что дежурного может интересовать еще что-то кроме газеты, которую он читал. Я открыл дверь и вышел на улицу. Солнце светило вовсю.
 
Твой желтый теплый плащ
Мне нравился всегда.
Твой свет, как ясный взгляд любимой.
Все просто и понятно, когда есть ты.
Как фактор жизни, звезда моей любви…
 
      …Когда ты расплачиваешься за свою неосмотрительность смертью, — значит, жизнь проведена бесцельно, но помни, смерть не роняет твоего достоинства, она не бесчестит…
      Так гласит Бусидо.

Глава пятая
Неужели оборотень?

      Рожденные без душ живут средь нас.
      Им все понятно с самого рожденья.
      Они живут, чтоб отбирать и убивать.

      Без смерти нет ощущения жизни.
      Без жизни нет ощущения смерти.
Кодекс самураев.

 
      Мне удалось добраться до дома без приключений. Правда, пришлось идти от милиции пешком, обратно меня никто везти не собирался. Впрочем, этого я и не ожидал. Как сказал старший оперуполномоченный — дерьма у них много…
      Шел и раздумывал над тем, что происходит. То, что Филю, убьют, я знал, хоть и не понимал, откуда во мне появилось это знание, и кому могла понадобиться его смерть.
      Нежели все, что говорил темный в моем сне, станет правдой?
      И умрут не только те, кто принимал участие в изнасиловании и убийстве Ольги, но и те, кто попытается защитить виновников? А если милиция попробует помешать, то убьют и их?
      Странно, но пока действия стражей порядка трудно назвать логичными — например, удивляло то, что меня отпустили. Стоило ли устраивать засаду в моей квартире, жить там три дня, чтобы отпустить через полчаса пустого бессмысленного разговора?
      Либо им делать нечего, либо я не понимаю того, что происходит! Возможно, игра? Только кто играет и с кем? И почему все убеждены, что убиваю я? Кто желает, чтобы думали так? Зачем, с какой целью?
      Странно, почему до сих пор не использован мой нож? Если бы его подбросили в милицию, то даже сестре не удалось бы вытащить меня из следственного изолятора.
      Что-то не сходилось, я поморщился и ускорил шаг. Кто бы ни убивал бандитов, этот человек был далеко не глуп, хотя бы потому, что его до сих пор не поймали.
      И как я только что понял, никто в милиции не имеет четких предположений о том, кто это мог быть, а им известно гораздо больше, чем мне. Итак, кто же убил Филю, Шарика, Казнокрада? По логике, не требующей знаний и навыков, ясно, что убивает кто-то из близких друзей девушки. А таких немного, всего двое — я и Роман. Близкие родственники в этой войне не участвуют. Отец Ольги лежит в больнице с инфарктом, его мать находится вместе с ним.
      Роман на меня произвел впечатление очень хладнокровного и расчетливого человека, явно понимающего, что делает, и к каким последствиям приведут те или иные его действия.
      Почему же его никто и ни в чем не подозревает, а все цепляются ко мне? Почему никто не устраивает на него засады, не пишет ориентировки с указанием его примет?
      По логике его должны были арестовать сразу, как только произошла первая смерть, и стало ясно, что это не обычные разборки.
      У него есть мотив для мести гораздо более весомый, чем мой. Он физически развит, не местный, а значит, свободен от наших детских симпатий и антипатий.
      Почему же Букашкин оказался вне подозрений? Если это не он, то кто?
      Я даже задумался над тем, кто еще мог убивать, кроме нас, но не смог представить никого, кто был бы на это способен. Не то, чтобы ребята у нас в городе были робкого десятка. Просто многие знали, кто за кем стоит. Шарика еще как-то можно было убить без больших последствий, но Филю…
      Он хоть и не являлся сейчас человек достаточно близким к Болту, но все равно находился в круге людей, которые ему небезразличны. Если смерть Шарика можно забыть и простить, оправдав местью, то смерть Фили грозила потерей авторитета самому главному и уважаемому бандиту нашего города.
      Кто станет уважать человека, близких друзей которого убивают одного за другим? От такого военноначальника мгновенно отрекутся все его воины, и ты окажешься без армии, а значит, умрешь и ты, потому что между князем и простыми людьми всегда стоят его воины.
      А если ты не знаешь, кто жаждет смерти твоих людей, ты слеп и глуп, поступаешь неразумно, то есть уже частично мертв, потому что когда бог кого-то хочет погубить, он лишает его разума…
      Болта я дураком не считал, хоть и почти его не знал. Но человек, имевший банду из сотни бойцов, ни разу не оказавшийся за решеткой, несмотря на то, что в городе регулярно убивали людей по его команде, явно отсутствием ума не страдал.
      Его бойцы занималась разбоем, запугиванием, иногда убивали — это обычное их занятие в сегодняшних временах.
      Конечно, я знал, как Болт стал тем, кто он есть. Когда в стране рушились старые устои, людям, стоящим у власти, потребовались убийцы и бандиты, не связанные в своих действиях моралью.
      Вот тогда Болта приблизили к себе те, кто тогда властвовал над городом. Он со своей командой осуществлял охрану многих незаконных сделок, убивал, запугивал, а его покровители прикрывали его от городских стражей.
      Первоначально, когда в милиции еще оставались честные люди, вроде дяди Игоря, его сажали при каждом удобном случае, хоть и скоро выпускали по звонку от высокого начальства.
      В конце концов, это всем надоело, в милиции начались чистки, после которых она стала еще более ручной, а Болт в результате приобрел неприкасаемость.
      В отделе у него появились свои сотрудники, сначала те, кто понял, что лучше с ним дружить, чем ссориться, а чуть позже и полностью ему преданные.
      Он подбирал ребят, приходящих с армии, разговаривал с ними, и отправлял в кадры УВД, у него к тому времени и там было все схвачено. Он платил деньги своим сотрудникам и гораздо больше, чем государство — а музыку всегда заказывает тот, кто платит.
      Как я понимал, у милиции найти убийцу Шарика не получалось, а того, кто проводил расследование со стороны бандитов, убили.
      Теперь на горизонте должен нарисоваться некто по кличке «Перо». Он был самым близким человеком к Болту, занимался непосредственно личной охраной, чисткой и поддержанием дисциплины во всей банде.
      Обычно эта страшная фигура привлекалась только тогда, когда требовались решительные меры, поскольку Перо ни с кем никогда не церемонился, не испытывал к кому-либо жалости, и никого не уважал, кроме себя и своего шефа.
      Его следствие проводилось быстро, после него оставались только изуродованные пытками трупы.
      Защитить от него меня никто не мог, и даже не стал бы пробовать. Кончалось это обычно плохо… По-моему мнению Перо должен был сесть в тюрьму еще лет пять назад, когда приватизировали один из наших заводов, владельцев убивали одного за другим, их взрывали, стреляли, резали…
      Скандал получился мощный, информация дошла до области, на горизонте замаячили могучие силы, которые могли очень многое.
      Болт был вынужден использовать все свои связи и возможности, чтобы спасти Перо от колонии, начиная с убийства непослушных следователей, непонятливых свидетелей, и заканчивая запугиванием судей и снятия с должности городского прокурора. Это показало всему городу его силу, а милиции и всем правоохранительным органам, что по большому счету всем на них плевать.
      Их будут убивать как обычных смертных, когда в деле замешан Болт, и никто из высшего руководства не вмешается.
      Вот к какому выводу я пришел. Скоро за мной придет палач.
      Если Перо решит, что виноват в этих смертях я, меня убьют, предварительно подрумянив мою кожу утюгом и откромсав гениталии, и даже если он так не решит, финал будет тем же.