Месть Демона

      Правда, в основном вспоминалась какая-то ерунда.
      Например, промелькнула услышанная когда-то фраза: «Мы есть то, что носим в своей голове. Уберите у нас память, и мы превратимся в растения, не осознающие самих себя. Такое происходит у душевно больных, а также у лиц, получивших тяжелые травмы мозга…»
      Я не помнил того, кто это сказал, но слова всплыли и пришлись к месту. Это мой случай, двойное попадание в цель, шизофрения, отягощенная потерей половины мозга.
      Боли стали чуть терпимее, возможно от осознания, что я уже мертв. Мне приходилось читать о подобных случаях. Одному человеку строительной плитой голову превратило в кашу, а он тихо ушел домой, лег на кровать и умер. Добирался полчаса пешком, потому что не мог догадаться о существовании трамваев и автобусов…
      А мертвые воины последним движением, разбрасывающие своих врагов? Это же факт. Так и я, как только перестанут действовать эндоморфины, исчезнет из крови адреналин, сразу умру от болевого шока.
      Ну, если не здесь, то в больнице, у меня же череп набит землей, заражение обеспечено, и уколы от столбняка тут не помогут…
      Но если все так, то стоит ли куда-то идти? Я задумался, правда, ненадолго, боль мешала сосредоточиться. Но решение принял, идти дальше. Если все равно где умирать, то лучше в движении. Почему лучше?
      Не знаю, так подумалось…
      Понемногу что-то вспоминалось уже близкое по времени и более полезное. Так я вспомнил, что нахожусь на пустыре, и иду к забору, чтобы отлежаться в котельной.
      Дома, в своей квартире я не мог остаться. Со мной что-то случилось, когда встретился со своим бывшим тренером.
      А… вспомнил, его ученик Сергей позвонил бандитам, и они встретили меня, когда уже возвращался домой.
      У них было оружие, два пистолета, автомат и ножи. Они стреляли в меня, но я чудом остался жив. Получил ранения в ногу и сердце…
      Сердце и нога зажили, не оставив после себя даже шрамов, и я решил уйти в котельную, чтобы отлежаться там. Да, шел точно туда. Помню улицы и этот пустырь. Но как получилось, что мне прострелили голову? Я дошел, или не дошел?
      Меня поджидали здесь на пустыре, или ранили в каком-то другом месте, и я сюда приполз, извиваясь от невыносимой боли, не понимая, что делаю? И почему не все помню? Выходит, выпускал из себя свое второе «я»? Тренер сказал, что я не оборотень, не совпадают симптомы…
      А еще говорят, что мозг не имеет болевых рецепторов. Отчего же мне так плохо сейчас? Я тихо простонал от новой волны подступившей боли.
      Дождь продолжал идти, я окончательно замерз, джинсы, и футболка давно потеряли свой цвет от налипшей земли и крови. Я встал на четвереньки, потом, упершись лбом в землю, на ноги, и зашагал к забору, старясь идти так, чтобы не попасть в обзор видеокамер. Действовал, вероятно, инстинктивно, думать-то мне было нечем, мозги остались где-то сзади на земле.
      Дерево находилось неподалеку, до него я добрался довольно быстро и остановился в недоумении.
      Ветка находилась слишком высоко от земли, а поблизости ни веревки, ни куска провода, который бы можно было забросить на дерево, а потом подтянуться. Я сел на землю возле куста. Все… буду умирать здесь.
      Только почему мне так знакомы размышления о том, что мне не допрыгнуть, и о том, что здесь нет веревки? Получается, что я уже решал такие проблемы? Дежа вю? Я повернул голову и увидел свои следы, и не только свежие, точно был здесь и не раз…
      А вот и кровь на земле, достаточно свежая, хоть и размытая дождем, чтобы быть моей. И две глубокие вмятины в земле, это я спрыгивал с ветки, а рядом повсюду кровь…
      Дождь снова усилился, я дрожал, прижимал колени к подбородку и никак не мог согреться.
      «Соображай быстрее! Или вспоминай… — скомандовал я сам себе. — Иначе здесь и замерзнешь…»
      А какая-то часть меня ответила:
      «Ты все равно умрешь, так почему не здесь?» Я выругался от бессилия и злобы и встал на четвереньки, разглядывая следы.
      Если здесь уже был, и видна кровь на земле, точнее не кровь, а лужа дождевой воды с кровью, то получается, что я побывал в котельной, и ушел оттуда раненым. Что-то там произошло, возможно, засада качков Болта», или милиции. Я как-то выжил и ушел.
      Значит, возвращаться, туда не стоит. Необходимо искать другое место, где можно отлежаться. Вернуться домой? Но там меня наверняка ждет засада. Пойти к кому-нибудь из старых друзей? Но после того как во мне стали проявляться странности, они все от меня отказались. Куда?
      Лучше всего туда, где можно обсохнуть и согреться. Иначе замерзну и умру от воспаления легких, а не от пробоины в черепе.
      Кстати, как там она себя чувствует? Я поднес руку к голове и осторожно ощупал затылок. Под пальцами уже чувствовалось что-то твердое, кость, похоже, восстанавливалась. Кровь на руках осталась, но дождь быстро смыл все.
      «И дождь смывает все следы…» видел когда-то фильм с таким названием, старый и странный…
      Я грустно усмехнулся и зашагал обратно через пустырь к высотным домам. Походка у меня была не очень уверенной, часто спотыкался и падал. Долго потом не мог подняться, но волевым усилием заставлял себя, продолжая двигаться вперед.
      Если бомжи находят себе место для ночлега даже зимой, то и я найду. Этот город мой, я его еще мальчишкой весь истоптал, знаю все укромные места. Но зачем, куда-то идти, если все равно умру?
      Или я уверен в том, что буду жить, несмотря ни на что? Что все зарастет? И восстановятся выбитые пулей мозги?
      Что же нами движет, особенно тогда, когда невыносимо болит голова, когда ничего не понимаешь?
      Инстинкты? Игра подсознания, которое даже не пытается разобраться в разных там сложностях бытия, а просто выживает? И совершает очень простые действия…
      Холодно? Найди место, где ты сможешь согреться. Боишься преследования? Значит, место должно быть скрытым от обычных глаз. Думаешь, что умрешь? Хорошо, думай, но только иди…
      Все еще жив? Значит, действуй так, словно впереди тебя ждут еще много дней такой же ужасной жизни, полной тревог и испытаний. Выживи сегодня, а что будет завтра, посмотрим.
      Не выживешь сегодня? Тоже хорошо, не нужно тревожиться о том, что будет завтра…
      Вот такую чушь я бормотал и заставлял себя идти, направляясь к высотным домам. Даже в таком состоянии я понимал, что в частные дома меня никто не пустит, к тому же там собаки, а до больших домов надо было как-то добраться.
      Прошел примерно полтора километра, прежде чем нашел незакрытый подвал в пятиэтажном доме, все остальные оказались хорошо закрыты металлическими дверями и мощными замками.
      В этом подвале железная дверь тоже была, только замок на ней был сбит. Я оглянулся, но никого не увидел, похоже, меня никто не преследовал.
      Я пробирался по грязному темному помещению, пока не нашел где-то в глубине вполне приличное место.
      Похоже, кто-то здесь уже жил, потому что я обнаружил старый рваный матрац, разложенный на деревянных ящиках, ватное одеяло с торчащими из него кусками ваты, и даже кусок сухаря рядом с жестяной кружкой на пластиковом ящике, который служил столом.
      Надеюсь, что хозяин этого ночлега больше никогда сюда не вернется, а если вернется, то не захочет меня убить.
      Но лучше бы ему такое в голову бы не приходило: похоже, все равно не получится, бессмертный я… Я вздохнул, и прижался к горячей трубе. Это было настоящее счастье, ощущать идущее от трубы тепло. От моей одежды пошел пар, и даже боль немного уменьшилась. Никогда не думал, что быть бессмертным так мучительно — умирать больно и оживать тоже…
      Во рту сухо так, словно я не пил уже неделю, но это чувство было знакомо и привычно. Жаль, конечно, что нет молока…
      Я огляделся и заметил ведро, подставленное под трубу, оно было почти полным
      Вряд ли эта жидкость подходила для питья, но мне было все равно. Почему бы ни попробовать отравить себя ржавой водой, если даже пуля в голову не убивает?
      Потом съел чей-то чужой сухарь, брошенный на ящике. И лег умирать…
      Закрыл глаза, готовясь к наступлению конвульсий, усилению боли и потере сознания.
      Не знаю даже, откуда у меня появились такие мысли, может оттого, что в животе забурлило, а боль вспыхнула с новой силой?
      Но минут через двадцать, когда я согрелся под ватным одеялом, боль понемногу ослабела, и мне даже удалось вздохнуть полной грудью. Но тут перед моими глазами все закружилось, и я полетел в жуткую пропасть без дна. Мои стоны и вопли отражались от невидимых стен и возвращались ко мне, странными, искаженными, но знакомыми. Так я рыдал и стонал один в своей пустой квартире, когда узнал о смерти Ольги…
      Но мои вопли понемногу становились глуше, исчезали по мере моего погружения в непроглядный мрак. Я надеялся, что так и уходят из этого мира…
      Была жизнь, и нет ее. Жил непонятно, но умер так, как и предсказывали, без семьи, без друзей, в одиночестве и нищете…
 
Нет, не вспомнит никто через пару веков,
Что мы жили.
А кого-то забудут,
как осядет земля на могиле…
 
      Спать я больше не мог, потому что снова разболелась голова. Даже во сне чувствовал тупую боль, которая с каждым мгновением становилась все острее. Снились мне все те же неизвестные мне горы, степи и звери разных видов. Дикая природа. Только одним из жутких зеленых панцирных хищников был я сам. Мне нравилось раздирать пойманного мною зверя когтями на куски, алая кровь буквально брызгала во все стороны, и я слизывал ее с больших острых когтей.
      Но постепенно перед глазами все почернело, и сон ушел. Я остался в жуткой темноте, в которой слышалось мое дыхание, а иногда и слабый стон. Плохо мне было, но я не умер, даже не знаю, к счастью или к сожалению. Убежать из этого мира не удалось, значит, придется разгребать неприятности лопатой, ничем другим не получится, столько их навалило…
      Это Сталин когда-то сказал, что смерть решает все проблемы, нет человека — нет проблем. А я есть, значит и проблем навалом…
      Попытался открыть глаза, но лучше бы даже не пробовал. От напряжения перед ними замелькали черные мошки, превращаясь в черных воронов, норовящих клюнуть меня в глаза, да и боль снова усилилась. Я тут же захлопнул веки, пусть буду в темноте, но как-то спокойнее, привычнее.
      Очень хотелось пить, во рту творилось что-то совершенно невообразимое, язык раздулся до такой степени, что заполнил все внутреннее пространство. Его нужно было охладить, да и все остальное тело тоже.
      Пришлось открыть глаза еще раз, чтобы хотя бы понять, где нахожусь.
      Сны, похожи на реальность, а реальность, похожа на кошмар, к такому выводу я пришел, разглядывая низкий закопченный потолок. Уже давно перестал понимать, где просыпаюсь и в каком состоянии.
      Для меня каждый сон, каждая потеря сознания превратилось в испытание. Засыпаешь в одном месте, а просыпаешься неизвестно где, да еще с больным искалеченным телом.
      Реальность ничем не отличающаяся от жутких кошмаров, а кошмары, напоминающие реальность каждой деталью.
      Сквозь черные мушки, становящиеся воронами, я разглядел наполовину заложенные окна подвала, и главное услышал капанье воды. Скосив взгляд, увидел ведро, стоящее под трубой, в него мерно капала вода. Проползти нужно не более двух шагов.
      Я закрыл глаза, чтобы вороны не расклевали мне лицо, свалился с топчана, на котором лежал и пополз.
      Ноги у меня отказались двигаться, и даже не желали ничем помогать. А подтягиваться на руках, которые постоянно подламывались, да еще волочить безвольные ноги за собой, было мучительно трудно.
      Я часто отдыхал, пережидая приступ слабости, потом снова полз, удивляясь своей живучести и такому острому желанию жить, пока не уперся в стену.
      Ведро оказалось рядом, и почему-то не упало от моего неловкого движения.
      Вода оказалась ржавой и теплой, но мне было плевать, и я выпил ее всю. Отчего в моем желудке все тут же забурлило, меня вытошнило, потом еще раз, а дальше перед глазами снова замелькали черные мошки, похожие на воронов, или вороны на мошек?
      В какой момент я потерял сознание, уже не помню.
      Когда снова очнулся, то увидел какого-то человека, сидящего рядом со мной на пластиковом ящике.
      — Ты кто? — спросил он. Голос у него был спокойный, но чем-то неприятный. В нем звучала опасность. Возникало ощущение, что этот человек ласково разговаривает с котенком перед тем, как свернуть ему шею. А в роли котенка сегодня выступал я. — Не знаю, — ответил я, и это было правдой, и на самом деле пока не вспомнил, кто я такой. Но мог, наверное, если бы захотел.
      — Здесь мое место, я тут живу, уходи, пока не покалечил, или не убил, — человек говорил равнодушно и лениво, отчего слова приобретали еще более зловещий смысл. — Для меня убийство — это просто, раньше работал на мясозаводе забойщиком скота. Хорошее занятие. Мне нравилось. Они такие забавные коровы, когда в них током бьешь.
      Подпрыгивают, о стенку бьются, а куда из клетки убежишь? Так что и тебя, если нужно, зашибу как быка молотом меж рогов…
      — Молотом?
      — Иногда, мы такое устраивали, когда надоедало электричество, берешь кувалду и бьешь меж рогов. У быка ноги подгибаются, очухивается он уже на небесах, а с него пока он без сознания все мясо с костей срежут на конвейере. Веселое было время…
      — Не надо меня бить кувалдой, — попросил я слабым голосом. — Плохо себя чувствую, немного отдохну и уйду, не буду вам мешать, а за гостеприимство заплачу…
      Чутье меня не подвело, этот человек был опасен. Кто хоть раз в себе преодолел внутреннюю преграду, не позволяющую убивать, становится опасным для окружающих. А человек, для которого это стало работой, опасен многократно, потому что он считает чужую смерть чем-то обычным.
      — Может мне тебя еще и на свою постель, которую ты уже измял, положить? А где я сам спать буду? Вас тут сюда может скоро десяток больных приползет, и мне что вас всех привечать?
      Вопрос был закономерный, только ответить мне на него было нечего. Чувствовал я себя по-прежнему ужасно, правда, боль понемногу уходила, но взамен нее явилась жуткая слабость.
      Даже отвечать бомжу было выше моих сил.
      Потерпите немного, будьте милосердны…
      — А ты не заразный? Может, какую чуму, или холеру подхватил? Одет вроде прилично, хоть и не по погоде. Правда, перемазался в грязи. Полз по ней? Да и в крови, а ран вроде на теле не видать. Чья кровь-то на тебе, твоя или чужая?
      — И моя и чужая, а раны заросли.
      — Ну, это ты мне не рассказывай, этого тоже навидался, когда санитаром работал в больнице. Так быстро ни одна рана не зарастает, еще кровь до конца не свернулась, а уже и шрама нет. Правда, кровотечение могло быть и внутренним, такое бывает при туберкулезе, но кровь изнутри идет другого цвета — она алая, и ее не так много. На больного вроде тоже не похож, температуры нет. Так кто ты, мил человек? И как здесь оказался? Отвечай, или я тебя сейчас, как больного кутенка вот в это ведро засуну и подержу, пока совсем не кончишься…
      — Слышь, мужик, — вздохнул я, чувствуя, как во мне закипает злость.
      И чего это все хотят меня убить? Уже и простые бомжи готовы утопить в ведре. Что так трудно подождать, пока сам сдохну? Не надо загонять меня в угол, плохо потом становится… всем.
      — Я же сказал, не трогай меня, немного отлежусь и уйду. И не нужно меня пугать, сам страшный. Когда бреюсь, себя в зеркале боюсь…
      — Молодой еще и глупый, — фыркнул бомж, переворачивая меня на спину, и роясь в моих карманах. — Страшный он, оказывается.
      Да я таких, как ты, не один десяток уже передушил, и тебя кончу. Приходят в мой дом и еще какие-то права качают, я этого не люблю. Тут у нас милиции и суда нет, если решу, что ты мне не нужен, так голову тут же и откручу. Лежал бы и молчал, может, чуть дольше бы прожил…
      Я не мог пошевелиться, потому что у меня и руки отказали, поэтому беспомощно смотрел, как он вытаскивает из карманов джинсов деньги. Конечно, их было немного, но они были моими, а не его. Это называется грабеж…
      Что же со мной происходит, если я уже и шею не могу повернуть? Умираю? Тогда почему голова стала ясной, и даже боль прошла? Впрочем, где-то читал, человек перед смертью иногда приходит в себя, смотрит на всех ясными глазами, и раздает бесплатные посмертные советы. Есть даже термин медицинский, описывающий это состояние, только я его забыл…
      Бомж вытряхнул меня из безрукавки, вытащил бутылочку со спиртом, открыл ее и понюхал, и у него даже руки затряслись от возбуждения.
      — Ладно, прощаю тебе, что ты на мою постель ложился и всю ее измял… — бомж выпил и закрыл глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. — А спирт, настоящий, медицинский, градусов семьдесят. Давно такого не пил, с тех пор, как из санитаров выгнали. Хорошая штука, здорово забирает…
      Он прошел к постели и лег на нее, поглядывая на меня сверху вниз, а я остался лежать на бетонном полу в той же неестественной вывернутой позе.
      Похоже, меня все-таки разбил паралич, такое бывает при инсультах, но обычно парализуется одна сторона тела, а не так, как у меня, сначала ноги, а потом уже все остальное. Но у меня же и не инсульт, а что-то совершенно непонятное.
      Слышал, правда о том, что когда травмируется мозг, особенно спинной, то паралич тела тоже происходит. Только у меня травмирован головной мозг, а не спинной. Или я ошибаюсь?
      Позвоночник-то не ощупывал, может, там тоже пуля сидит?
      Безрукавку бомж разглядывал с любовью, вытаскивая из многочисленных карманов пластиковые бутылочки одну за другой.
      А безрукавку-то испортил, вся подкладка в крови, словно тебя резали, как куренка, — Бомж просунул палец в дыру на спине. — А это что?
      Интересно, а я этой дыры не заметил. Выходит, эта пуля мне позвоночник повредила. Или это дырка от той, что пробила мое сердце и насквозь вышла? Я собирался заплатку положить, да все было недосуг.
      — А ты, оказывается, не больной, а стреляный. Из бандитов что ли? Или как это теперь называется, предприниматель?
      Бомж встал, снова внимательно меня оглядел, осмотрел футболку, потом перевернул на спину и завернул одежду.
      — Да, нет, тело чистое, без шрамов и ран. Украл что ли безрукавку у мертвого? Что молчишь? Я бы тебя давно придушил, да только уходить сразу придется после этого, а мне пока некуда. Вот завтра схожу на разведку, присмотрюсь, если найду что-то подходящее, так тебя и придушу.
      А ты, похоже, не больной, парень, тебя парализовало. В больницу бы надо, а я за тобой ухаживать не стану.
      Но если честно, все равно умрешь, в больнице или здесь, разницы нет, только там проживешь чуть дольше. У нас от паралича не лечат… — Не надо больницы, лучше придуши, как обещал, — выдохнул я. Что-то мне совсем грустно стало. Воины так не умирают, они погибают в бою с оружием в руках. Лучше умереть от рук вонючего бомжа, чем в городской больнице.
      — А что так на тот свет торопишься?
      Думаешь, там лучше, чем здесь? Так ты ошибаешься, еще никто оттуда не пришел и не рассказал, как там хорошо. А я когда в больнице работал, много чего насмотрелся, клиническую смерть видел много раз.
      Но только один из тех, что откачали, рассказывал о светлом коридоре, о том, что встречали на том свете его родные, и как ему было хорошо.
      Остальные не видели ничего, кроме темноты, так что не верь никому. Слушай, где ты все-таки безрукавку взял?
      — Моя она, и дырка в ней от пули тоже моя, в меня стреляли, да не попали, — ответил я. —
      И лучше ты бы моим спиртом не увлекался, а то могу и обидеться…
      Это я сказал для того, чтобы он меня задушил, как обещал. Очень противно лежать и не чувствовать своего тела. Жуткое ощущение и очень противное… — И что ты сделаешь? — усмехнулся бомж, не поддаваясь на провокацию. — Может быть, встанешь и пойдешь? Так я много парализованных пациентов видел, все они сначала хорохорятся, потом начинают задумываться над тем, что их ждет.
      Некоторые плачут, другие просят принести им яду, деньги большие предлагают за свою смерть, потому что знают, что им в этой жизни уже ничего не понадобится…
      Тебе наверно и деньги тоже жалко, а не только спирт?
      — Жалко, — признался я. — И спирт тоже…
      Мне снова захотелось пить, а еще совершить некоторую физиологическую процедуру, противоположную питью. Только поскольку двинуться не мог, приходилось терпеть. Нет, я не против смерти, но умирать, захлебнувшись в своих собственных нечистотах, это, пожалуй, перебор. — Слушай, воды дай…
      — А ты меня хорошо попроси, — бомж ухмыльнулся и достал следующую бутылочку со спиртом. — Я теперь для тебя настоящий медбрат, ты меня любить и уважать должен. Могу дать воды, могу не дать. Только вот утки у меня нет, придется тебя оттащить куда-нибудь в дальний угол, чтобы твою вонь не нюхать.
      Кстати, мысль хорошая, там лужа, в ней и будешь пить, а заодно и сходишь туда, тогда никогда вода для тебя в ней и не кончится…
      Бомж довольно рассмеялся, а я заскрипел зубами от злости, но взял себя в руки. Не хочет давать воды, не надо, все можно вытерпеть, даже это. На тренировках по каратэ нас заставляли всегда кричать одно японское слово — «ос», оно в переводе означает — терпи. На этом все учение и строится… на терпении… Жизнь тоже.
      И стоит ли мне беспокоиться, если результат известен?
      Я умру, нужно только подождать, тем более что от меня вообще ничего не зависит. Не так хотел умирать, но кто кроме самоубийц никто и не выбирает себе смерть.
      Если, конечно, я не окажусь бессмертным.
      Тоже радость еще та: бессмертный прикованный к инвалидной коляске, или, как сейчас, валяющийся в грязи под ногами бомжа. Такое бессмертие никому не нужно. Впрочем, а кто меня спрашивает, что нужно, а что нет? Так суют тебя в вонючую грязь, и ты из нее выбираешься до следующей грязной лужи… — Слушай, пока ты меня не придушил, может, расскажешь, что в городе делается? — пробормотал я. — Очень хочется узнать, не произошло ли что-нибудь новенькое?
      — Я тебе радио что ли? — бомж на меня уставился осоловелыми глазами. — Мне на все, что происходит в этом дерьмовом городе плевать…
      Сказал он конечно не так, а более коротко, емко и понятно.
      Я был на удивление терпелив и спокоен, а каким еще может быть парализованный бессмертный?
      — А что произошло на мясокомбинате? Я слышал, там стреляли…
      — На мясокомбинате? — бомжа развезло, но язык у него еще ворочался совсем неплохо. —
      А ты откуда знаешь, что там были разборки?
      Туда ментов целую сотню привезли, на пяти автобусах. Говорят, даже из области прислали
      ОМОН. История-то жуткая, у нас такого еще никогда не было…
      — Так что там случилось? Ты же работал там, значит, должен что-то знать…
      — Работал забойщиком скота, лучшие куски мяса мои были, — бомж развалился на матраце, на котором не так давно спал я. — Меня каждая собака здесь знает. Кое-кто иногда и на пиво дает…
      — Так что все-таки слышал?
      — Я сегодня мимо проходной случайно проходил, с людьми разговаривал, только никто толком ничего не знает. — Бомж вытащил из кармана безрукавки следующую бутылочку. —
      Один знакомый рассказывал, что в котельную человек тридцать с пистолетами и автоматами побежали, и были это бандиты, или как теперь это называется — частная охрана. У нас с ними никто не связывается, у них и с ментами все правильно, не боятся они никого…
      — И что дальше было?
      — А в котельной в это время работал кочегар, его зовут Роман, он не местный, приехал откуда-то из Сибири. У него пару недель назад невесту убили. Красивая девчонка была, поэтому и изнасиловали…
      Так вот люди говорили, что вроде как раз эти бандиты ее и убили.
      — А дальше что происходило? Кто стрелял?
      — А ты слышал о том, что в городе маньяк-убийца появился? — бомж начал терять ориентацию в разговоре. — Всех убивает, но в основном бандитов. Вечерами находит их по одному и грохает. Вот люди и говорят, что это как раз Роман убивал — за свою невесту мстил. Но бандиты узнали, где он прячется… — И что? — прохрипел я.
      Так вот бандиты эти Болту подчиняются, а он шутить не любит. Как узнал, что его пацанов кто-то убивает, так сразу и приказал, найти и убить. Болт — мужик серьезный, его менты не трогают, поэтому можно даже сказать, что он наша местная власть. Круче его и нет никого, он и мэром помыкает, да и в области к нему прислушиваются.
      Шутка ли почти все предприятия в городе под себя подгреб. Предприниматель…
      Мясокомбинат тоже его, поэтому охрана и пропустила этих с оружием внутрь.
      — И закончилось все чем? — я чуть не подпрыгивал от нетерпенья, благо тело не подчинялось, а то бы взлетел к потолку.
      — Я же сказал, никто ничего не знает.
      Побежали все в котельную, стрельба сразу поднялась, потом менты приехали, разбираться, узнавать, что там произошло. Но, похоже, этот кочегар парнем крутым оказался…
      Кто-то сказал, что у него в котельной целый склад с оружием нашли. А еще бумаги нашли, из которых ясно, что он вроде как террорист чеченский.
      Прислали его сюда наш город взорвать, да этот террорист — кочегар из-за бабы своей сорвался, и задание не выполнил. Люди говорят, что это даже хорошо, что парни Болта его бабу изнасиловали, а то бы он нас всех взорвал…
      — Что? — прохрипел я, уже не понимая бессвязную речь бомжа. — Какие чеченцы?
      Террористы?
      — Крутые парни тоже вроде бы сразу знали, что он чеченец, хоть и русский, поэтому к его бабе пристали, чтобы спровоцировать…
      — Ясно, — пробормотал я, хоть ничего мне еще не было понятно. — Итак, в котельную побежало человек тридцать…
      — А теперь даже и не знает никто, то ли благодарить пацанов Болта за то, что они террориста убили, то ли ругать, что они ментам завалить его не дали…
      — Убили?!
      Что-то мне совсем скверно стало. Я слышал голос бомжа сквозь шум в ушах, и гул усиливался…
      — Убили, только он до этого всех бандитов положил. Матерый оказался террорист. Он хорошее место нашел и оттуда стрелял, а его никак зацепить не могли.
      Говорили, что он еще хотел котлы взорвать, да потом почему-то передумал. А котлы под давлением штука жуткая, ими можно весь город на воздух поднять…
      — А менты?
      — А им чего? Приехали уже к шапочному разбору. Они всегда так, если услышат стрельбу, сначала подождут, пока все стихнет, а потом нарисуются. Всех, кто остался в живых, сцапают, а потом ордена себе на грудь вешают за геройские подвиги. Кстати, а ты чего так этой историей заинтересовался?
      Интересная история, вот и заинтересовался. В нашем городе не каждый день такую стрельбу устраивают…
      — А мне знакомый рассказывал, что Роман в котельной не один был, — бомж с подозрением посмотрел на меня, но глаза его уже не фокусировались, да и язык заплетался. — Был, говорят, у этого него помощник, тоже террорист — чеченец, и он вроде как в котельной находился, когда бандиты на них напали, поэтому и выжил…
 
Людская молва, чужие слова.
Вслушайся в шепот за своею спиной.
И узнай, что любовь — не любовь.
Что друзья, не друзья, а враги.
Так поверить легко.
Так просты объясненья…
 
      Голос бомжа то пропадал, исчезая в белом шуме, рождающемся в голове, то усиливался до истошного крика. Похоже, что и слух переставал мне подчиняться. Но я еще кое-что услышал…
      — Только никто не знает, то ли стрелял он по бандитам вместе с Романом, то ли сбежал сразу через забор. А менты считают, что это он большую часть бандитов положил, и только потом ушел. И говорят еще, что это самый главный чеченский террорист и был- Бен Ладен их…
      Так, это может, ты и есть? У тебя и дырка в безрукавке от пули, и лежишь, как мертвый. А парализованный как раз потому, что с забора прыгнул да неудачно, спиной и стукнулся об землю. А добраться оттуда до домов этих от мясокомбината можно, не очень далеко…
      Сначала не почувствовал, что спину повредил, побежал, а когда сюда добрался, тут тебе травма знать и дала. Адреналин из крови ушел и все, двинуться не можешь…
      Бомж развалился на матраце, глядя на меня сверху вниз с довольной торжествующей улыбкой. Я осторожно попробовал пошевелить языком, по моему мнению, он стал еще больше, хоть пока еще и шевелился…
      — Ты что оружие у меня нашел? — поинтересовался я. — Может гранату или взрывчатку? Как докажешь, что террорист?
      Менты тебя сразу посадят, а уж потом разбираться будут…
      — Да, оружия у тебя нет, а жаль, — бомж широко зевнул. — Ладно, посплю немного, что-то устал…
      — А воды не дашь? Ты же обещал…
      — Да, действительно, забыл… — бомж схватил меня под мышки и отволок метров за десять от себя и бросил в большую лужу с грязной водой.
      Руки у него действительно были мощными, такой вполне задушить меня мог, особенно сейчас, пользуясь моей беспомощностью.
      — Вот, полежи здесь, пока я не придумаю, что с тобой делать. Тут тебе и вода, да и спать мешать не будешь. А еще Болт, говорят, обещал за того, кто убивает его ребят, большие деньги, сейчас весь город террориста ищет, деньги-то всем нужны…
      Бомж ушел, а я попил, на вкус вода походила на канализационные стоки.
      Чувствовал себя ужасно, правда, на удивление боли уже нигде не чувствовал, но руки, ноги мне не подчинялись.
      Голова продолжала болеть, настроение стало совсем омерзительным. Но зато, получив воду, язык стал уменьшаться, да и сухость пропала. Я отпил еще немного, а когда понял, что мое тело принимает эту ужасную клоачную влагу, стал пить спокойно.
      Как я понял, моему организму, чтобы восстановиться, требуется вода в большом объеме, она ему нужна для выведения всякой образовавшейся в нем гадости.
      Как стало понятно из того, что рассказал бомж, я находился в котельной на мясокомбинате, когда туда пришли бандиты. Дальше, наверно выпил спирта, чтобы их не видеть, поэтому и провал в памяти.
      А мое второе «я» устроило в котельной небольшую войну, проиграло ее, получило пулю в голову, и едва спаслось.
      Не понимаю, как можно с такой травмой, как теперь любят писать — несовместимой с жизнью, залезть на высокое дерево, пробраться по ветке, спрыгнуть, пробежать пару сотен метров по пустырю, и только потом упасть, передав власть над телом мне…