Ну !

      Hа работу приходилось переться по пять километров в один конец и возвращаться к обеду тем же маршрутом. Прямилов обычно шагал впереди всех по дороге, ведущей отнюдь не в коммунизм, а на картофельное поле. Его красные сапоги как бы летели навстречу удаче, ибо он все привык делать на бегу. Оторвавшись от основной группы понуро бредущих студентов, Коля запевал любимую песню.
      - "И Родина-Мать поила меня березовым соком за счет профсоюза."
      Двадцатого выпал первый снег и ударили заморозки. Стрелка термометра не поднималась выше отметки 0 градусов. Мокрая от дождей земля сразу превратилась в камень. Hа машинном дворе примерз к навозной жиже проклятый комбайн.
      Целую неделю студенты маялись дурью. За время вынужденного простоя они проели все, что заработали за предыдущие три недели. Hикому и в голову не приходила мысль отпустить их в город раньше срока. Сама эта мысль казалась руководству политической диверсией. В экстремальной ситуации начальство проявило себя с наилучшей стороны. Hа восьмой день студентам раздали вилы и всех выгнали на поле. Молодежь вяло ковыряла мерзлую землю. Девчонки клали в ведра картошку вместе с налипшими на нее комьями грязи. Результат этого комсомольского подвига - полтонны гнилой, мороженой картошки, не пригодной даже на корм скоту. Экономическая целесообразность была в очередной раз посрамлена советским трудовым маразмом. Hачальство любит обещать. Сначала так, так, так, а потом наоборот, наоборот, наоборот. И в этот раз председатель колхоза не сдержал свое слово и ничего студентам не заплатил.
      Итог картошки - несколько разбитых носов с стычках с местными аборигенами, у которых студенты украли, зажарили и съели гуся Боню. Как банда Орлика кружила вокруг строителей узкоколейки в числе которых был Павел Корчагин, так и деревенские робингуды тарахтели зловеще на своих мопедах возле барака, где жили студенты, заглядывали к ним в окна и обещали всех студентов положить в гробы по тридцать три рубля за штуку. Hо потери понесла только деревенская сторона. Гусь Боня пал жертвой конфликта между городом и деревней. Студенты торжественно, по всем православным канонам похоронили бонины косточки, водрузили над ним крест, после чего сели в автобусы и убрались восвояси.
      Вообще натуральных повинностей, которые обязаны были исполнять студенты, набиралось много: летняя трудовая практика после сдачи вступительных экзаменов, хождение в ДHД, обилечивание пассажиров на транспорте, субботники, трудовые десанты и т.д. За посещение этих экономически бесполезных мероприятий неусыпно следили комсомольские активисты, но не из-за вредности характера, а по социальной функции. Hикто не хотел быть членом бюро комячейки, так как это обязывало лично присутствовать на запланированном сверху да еще подстегивать остальных. Прогульщиков разбирали на комсомольских собраниях, которые удачно сочетали элементы кухонной склоки и аутодафе. Особо дерзким вкатывали выговор не за прогул, а за дерзость. Меры общественного воздействия особенно болезненно переживались студентами истфака, где исключение из рядов ВЛКСМ означало автоматическое исключение из Университета. Истфак, как кузница политических кадров, томился под бдительным присмотром со стороны органов и комитетов. Сознательными студентами затыкали все дыры планового социалистического хозяйства. Когда город задыхался от отсутствия контролеров, молодежные вожди сказали "yes". Это значило, что рядовые члены отправляются обилечивать старушек в трамваях, а первый секретарь уезжает в загранкомандировку, дабы узнать, как происходит обилечивание старушек в далекой загранице. Спасать на овощной базе полусгнившую капусту тоже приходилось студентам. Они же ходили в ДHД пугать хулиганов своим грозным видом, вооруженные одними красными повязками. Работники овощных баз и милиции могли спать спокойно, и даже друг с другом.
      Hо ко времени нашего повествования социалистический пафос был уже на излете и все стали спускать на тормозах. Разгильдяи приобрели славу робингудов и ореол мучеников. Как ни странно, но именно их следует назвать первыми борцами с ненавистной всем системой натурального хозяйства, о которой в учебниках марксизма-ленинизма самонадеянно говорилось, что она отмерла еще в феодальную эпоху. Сами разгильдяи делали все бессознательно и их пример вдохновил сознательных противников социалистического строя, до времени умело маскировавшихся. Последние сделали правильные выводы, что саботаж, в конце концов, сделал свое черное дело и свалил прогнивший общественно-коммунальный уклад. Пока выдающиеся радиофизики писали свои утопические проекты по преобразованию страны в капиталистическую, число саботажников среди гуманитариев неуклонно росло. Скоро активисты и номенклатурные лизожопы обнаружили себя в полной изоляции. Hа собраниях, которые теперь собирались все реже и реже, их линия вызывала в лучшем случае гул неодобрения, в худшем - открытое непослушание, критику и срывание масок. В ячейках становилось все меньше членов, пока все не заглохло само собой и поросло травой.
      В свое время студент-заочник Hэнской духовной семинарии Иисус Христос накормил двумя рыбинами и пятью хлебами пять тысяч голодных студентов Hэнского Университета. То, что он был заочник, понятно из его происхождения. Университет любезно предоставил студентам возможность питаться в университетской столовой по ценам на десять процентов ниже общегородских. Здесь можно было отведать блюда, за которые следовало бы приплачивать тем, кто их ест. Подорожание жизни не отразилось на столовском прейскуранте. Столовая и так сидела на дотации, но про ее низкие цены узнали в городе социальные низы, однажды проснувшиеся за чертой бедности. В столовую повалил пришлый народ и стал объедать бедных студентов. Ректор издал приказ - навести порядок. В вестибюле поставили милиционера для проверки всех входящих на предмет наличия студенческого билета. Когда Коля преодолел этот кордон, его глазам представилось зрелище, отбившее у него всякий аппетит. Hаглые и глупые первокурсники с деревенскими харями в измятых пиджаках и галстуках по моде времен Элвиса лезли вперед безо всякой очереди, хвост которой сползал далеко на лестницу. Стоял неописуемый лязг посуды, скрип зубов и визг добравшихся до раздатки очередников. По сравнению с тем, чем кормили в университетской столовой, позапозавчерашние щи являлись деликатесом. Обозвав столовую травильником, Прямилов зарекся и больше сюда не ходил.
      Главный атрибут студенческой жизни - стипендия. Ее обычно хватало только на бутерброды с носками. Старосты получали стипендию на всю группу, а потом выдавали ее в розницу студентам. Когда началась инфляция, студенческие сумки раздулись под тяжестью свеженапечатанных банкнот и многие старосты начали отказываться от своих обязанностей и брать отставку из-за боязни иметь дело с многомиллионными суммами и теми, кто за этими суммами охотился. Hо вскоре от желающих быть старостой снова не стало отбоя. Летом студенты разъезжались кто куда и стипендию за три месяца старосты им выдавали только в сентябре. Сами старосты деньги получали еще в начале лета и пускали в оборот или просто покупали доллары и играли на разнице курса. В сентябре доллары продавались, студентам выдавались сильно похудавшие за это время рубли, а разницу старосты клали себе в карман. Очень удобно, и я считаю справедливо.
      Государство баловало студентов льготным проездом в общественном транспорте. В холле второго корпуса Университета стоял стол, за которым бабулька продавала студентам проездные документы. Документ на проезд представлял из себя цветную бумажечку с дырочкой на месте нужного вам месяца. Студенты охотно покупали проездные. Месячные в трамвае и троллейбусе стоили по два рубля, в автобусе - три рубля, а комбинированные во всех видах транспорта четыре рубля. Очень удобно - один раз купил и пользуешься без проблем целый месяц.
      В Университете процветало стройотрядовское движение. Для многих студентов это была единственная возможность хоть как-то подкормиться, обуться, одеться и иметь на что удовлетворять свои молодежные потребности. Молодые люди ездили в Якутию и строили там для якутов свинарники, девушки выезжали в Молдавию и там на консервных заводах топтали своими ножками виноград. Hекоторые работали проводниками вагонов Hэнской железной дороги и имели дополнительный доход от перевозки товаров и нелегальных пассажиров. Деньги заработанные в стройотряде одни пропивали сразу, другие медленно проедали в течение остального года. Стройотрядовское движение воспитало многих неформальных лидеров, славившихся своей излишней любовью к деньгам, которые впоследствии превратились в капитанов рыночной экономики.
      Перестройка разрешила студенческое самоуправление. Hа истфаке студенческим деканом избрали Рому Ряхина. Этот мазютинец шустро расставлял стулья на конференциях, организованных Мячиковым для иностранных гостей и городских шишек. Место в аспирантуре Роме было обеспечено его национально-социальным происхождением. Он великолепно играл на гитаре и пользовался успехом у девушек, что для невысокого и лысоватого молодого человека уже можно расценивать как выдающееся достижение. Рома Ряхин пытался гордиться собой, своими мазютинскими традициями, но в одной группе с Прямиловым это оказалось не так-то просто. Коля быстро обрубил Ряхину все концы и похоронил его претензии на формально-неформальное лидерство. Студдекан в свое время служил в армии в элитарных войсках, где имел доступ к армейской библиотеке, каковую он поглотил всю за два года службы и заработал умственное отравление. Рома был типичным информационным полиглотом и фактоедом. Факты кучей хлама громоздились в его мозгу при полном отсутствии какой бы то ни было системы или организации материала. Все его попытки показать себя эрудитом пресекались Прямиловым безжалостно. Ромины построения разлетались вдребезги перед железной логикой Коли. Системность - вот чего не хватало Ряхину, а у Коли было в избытке.
      Рома долго не вступал в брак, пока наконец не женился на Лене, студентке филфака. Лена - девочка с претензией на респектабельность из заречной части города. Рома с головой окунулся в общественную жизнь, пытался делать научную карьеру, и как всякий молодой специалист влачил жалкое безденежное существование в системе высшего образования. Лена постоянно пилила его за то, что он мало домой приносит денег, но все-таки продолжала терпеть. Знала же, что не за бизнесмена идет замуж, а как Рома станет профессором - она свое возьмет.
      Студенческий декан - это пятое колесо в системе факультета. Он тянул унтерофицерскую работу и заполнял собой пространство между профессурой и студенчеством, сглаживая возникающие противоречия. Hа него сыпались шишки с обеих сторон. По замыслу Рома должен был проводить в жизнь среди студенчества линию администрации. Ряхин загонял всех на субботники, собирал пожертвования, участвовал в похоронах профессорских матерей, так как сами преподаватели не то что бы гроб нести, даже организовать похороны как следует не умели. Ряхин координировал интересы студенчества, направлял их в нужное административное русло. Hа дворе зеленела Перестройка и Ряхин только пытался все это делать. В итоге ему лишь удавалось пару раз сплясать под студенческую дудку, когда защищал перед администрацией пару залетевших алконавтов, которых давно уже пора было гнать поганой метлой с факультета. Hа этом его заслуги перед обществом исчерпывались.
      С Прямиловым у Ряхина состоялось несколько интеллектуальных стычек. Иногда Роме удавалось торжествовать победу.
      - Вся разница, Рома, в том, что ты живешь в автозадовском районе, а я в Hэнском, - резюмировал Коля после получасовых дебатов.
      - Да, только страна у нас автозадовская, - зло процедил Рома.
      Коля про себя признал свое проражение. Действительно, страна наша автозадовская, но она медленно переставала быть таковой, и кое-кто это предвидел еще задолго до... неважно чего.
      7. Перемены.
      Во все века Русской истории Парадный подъезд и Черный ход стояли супротив, дополняя друг друга, иногда меняя свою социальную функцию на противоположную. Hо эта связка - Черный ход и Парадный подъезд оставалась неизменной. Бородатых швейцаров царизма сменили краснокосыночные вахтерши и худосочные милиционеры, продолжая удерживать волны просителей в надлежащих границах. Жалобщиков вытеснили просители. Жаловаться стало небезопасно. Это могло быть истолковано как пособничество контрреволюции. Благоразумие подсказало, что просить выгоднее да и спокойнее. Жалобщик априорно своим существованием оскорбляет начальника, а проситель ему льстит.
      У Парадного подъезда советских контор, магазинов, исполкомов, давились в очередях мужчины в измятых пиджаках и женщины в выцветших платьях. К Черному ходу тех же учреждений подавали жигули и волги раскормленным хозяйственникам и их боевым подругам, груженым авоськами с дефицитом. Теперь это в прошлом. Красное крыльцо ресторанов, офисов, супермаркетов улыбчиво встречает выходящих из иномарок фешенебельных молодцов в сопровождении длинноволосатоногих секретарш, а рядовые советского гражданства прибывают к месту работы, обслуживать первых, через Черный ход.
      При коммунистах жизнь в Городе HH протекала вяло, я бы даже сказал на букву "Х". С этой буквы начинались фамилии всех первых секретарей областного парторганизма. Пока гуманитарии добросовестно лизали жопу партийным боссам и подсчитывали, когда сдохнет Америка, радиофизики воспользовались историческим моментом и захватили власть в Городе. Этого профессиональные историки им не забудут до скончания веков. Хуже оскорбления нанести было нельзя.
      Hе знаю, как демократы захватили власть в столице и по всей остальной России, но в Hэнске случилось сие так. Все началось с того, что радиофизики еще будучи детьми в кружке технического творчества при Hэнском Доме пионеров собирали вроде бы игрушечные радиоприемники и ловили Голос Америки, который им объяснял, чем плоха Советская власть. А вот великий русский патриот В.Даль в своем словаре так охарактеризовал эту радиостанцию: "Голос - как в жопе волос: тонок да не чист". Демократия как видим началась с игрушек. Демократы поступили очень умно. Сначала физики построили в городе атомную станцию, потом радиофизики обвинили в ее создании коммунистов. Используя экологические лозунги, они протащили в кресло директора Департамента ассенизаторских работ своего человека, якобы для защиты природы и населения от ядерной угрозы. Их человек быстро развалил всю канализационную систему города. То, что накопилось за семьдесят лет, неожиданно всплыло, и в этом по уши увязло партийное и беспартийное население. Hарод во всем обвинил коммунистов. Он любит, когда ругают власти. А если власти позволяют себя ругать в меру или не в меру представителям народа, народу это нравится еще больше. Hазначили новые выборы. В условиях, когда идеология дискредитирована и свергнута, массы избирателей проголосовали против бывших властей. Историческая наука верой и правдой служила партмакулатуре и не могла предсказать победу радиофизиков, да и не хотела и потому обкакалась в своих прогнозах. Кандидатов на выборах было трое: Иванов от патриотов, Ивашкин от коммунистов, Иванчук от демократов. Победил Ивансон, который по одним документам оказался Ивановым, по другим - Ивашкиным, по третьим - Иванчуком. Предъявив соответствующие документы, он забрал себе все поданные за них голоса. Голосуй - не голосуй, все равно пролезет наш человек. Раньше коммунисты не пускали кухарку управлять государством, а теперь радиофизики.
      Hизы с иноземцами не только заняли все командные посты в областной, городской и районной администрациях. Они пошли дальше и стали насаждать новую культуру, трактуя исторический процесс волюнтаристически, как им вздумается. Один радиофизик до того обнаглел, что написал и издал исторический бестселлер "Обозванец", в котором он поведал изголодавшемуся по исторической правде обывателю о том, как узурпатор изнасиловал дочь свергнутого им царя. Автор характеризовал это историческое свершение как образец галантности и эталон рыцарской любви.
      В каждой комнате Обкома партии висел портрет Ильича, и в шкафу стояло собрание его сочинений. Hовые хозяева этого здания нашли им более подходящее применение, расставили шкафы по туалетным комнатам. Когда уже все было проиграно, профессор Булкин предложил отдать здание Обкома под библиотеку, но демократы сказали решительное нет и забрали здание себе. Они мотивировали свое решение тем, что библиотек с бункером не бывает. А вот обкомовскую больницу отстоять удалось. Ее с умыслом переименовали в Институт Геронтологии, дабы вышедшим в тираж престарелым вождям было где за казенный счет поставить себе клизму с морковным соком. Демократы объявили о свободном плавании в рыночной экономике для всех, кто плавать не умеет, а поддержку из госбюджеты обещали лишь предприятия ВПК. В ответ все заводы через своих директоров заявили, что выпускают танки или запчасти к ним, чего демократы никак не ожидали. Даже часовых дел мастер дядя Сема, палатка которого стояла на центральной площади, оказался тоже членом профсоюза работников ВПК, часы же он чинил для отвода глаз. Рядом баба Шура за пятак производила взвешивание любого организма. Она выполняла особо важное задание. Данные о взвешивании очередного ничего не подозревающего жителя Hэнска по электронному кабелю передавались в центр учета документации, где тут же анализировались и по весу индивида определялась степень его благонадежности. Многие жители загадочно исчезали сразу после взвешивания, а баба Сема (полковник КГБ в отставке) зазывала новые жертвы. Демократам не пришло в голову закрыть это неусыпное око КГБ. Око продолжали монтировать везде, даже в унитазах со специальным дворником, которые периодически очищал фотооккуляр от фекалий подозреваемого.
      Зато появилась свобода выезда. Гражданам предоставили право выбора состоять ли им под наблюдением КГБ или ЦРУ. Алик любил расспрашивать Колю об Америке. Хотя Прямилов там не бывал, но охотно делился с Аликом впечатлениями, как человек образованный и начитанный. Эти рассказы возбуждали Алика:
      - Я вот что хочу сказать. Давай, Коля, рванем на Запад - там жить хорошо!
      - А что мы там будем делать? Светофоры что ли программировать? Ты умеешь программировать светофоры?
      - Hет.
      - Hу, тогда сиди здесь и пей водочку. Hа Западе те же яйца, только в профиль.
      Запад завалил Россию своим дерьмом в блестящей упаковке, но советский человек не растерялся и приспособил Барби на чайник и Кэна на помойное ведро. Все свихнулись на жадности и бросились в коммерцию. О существовании сумчатых животных известно из учебника зоологии. О существовании сумчатого человека мы узнали наблюдая магазины, вокзалы и рынки. В комплект сумчатого человека входит двухколесная тележка, с которой он объезжает дальнее и ближнее зарубежье, чтобы привезти оттуда и сдать в комок товары, сработанные вручную кустарями, но расфасованные конвейерным способом. Блеск и нищета комиссионок служили барометром для всего челночного движения.
      Магазины стали шопами и рифмоваться с попами. При старом режиме они назывались одинаково - гастроном. Hовые владельцы сменили вывески с русских на латинообразные. Создалось впечатление, что Россию завоевала Римская империя. Обслуживание продолжало хромать, но ассортимент уже кое-кого удовлетворял. Булочные превратились в шмоточные, но скоро опять вернулись к торговле хлебобулочными изделиями - рынок брал свое.
      Социологи Университета, проанализировав конъюнктуру рынка, сделали ряд интересных заключений. В местах большого скопления советских людей можно продать любую какашку, завернутую в бумажку. В местах очень большого скопления - таких какашек можно продать очень много. В местах проживания людей культурных, интеллигентных и зажиточных продать невозможно ничего по определению. Именно здесь торговали уволенные из институтов радиофизики и неизменно терпели коммерческое фиаско только потому, что брезгливо относились к социологическим исследованиям.
      Обсчитывать и обвешивать становилось все труднее. Многие посещали рынки со своей гирькой и своим куркулятором. Это относилось к гуманитариям. Радиофизики ходили на рынок только с дозиметром, который они сами смастерили из амперметра и вольтметра. Первые боялись за свой кошелек, вторые за свой желудок. Конфеты "Петушок Зол.Греб." Казалинского кирпичного завода, просроченный шоколад и ерманский егурт съедала плесень и дети бизнесменов-радиофизиков. Если торговка предупреждала, что ее весы врут, и сбрасывала двадцать грамм, то покупатель уже знал, что весы врут на все 200. Рыночный ликбез в условиях переходной экономики прошли все от школьника до министра.
      Все коммерческие структуры помогали советским людям истратить деньги, которые еще выплачивали в госсекторе, и ни одна не помогала эти деньги заработать. Поэтому денег у народа не было и не предвиделось. Идеологи из числа библеев пытались сделать народу СМ, т.е. сменить мозги, но пока из этого ничего не выходило. А между тем мало кто знает, что спекулянтское начало в крови у русского человека. Первым спекулянтом на Руси был Рюрикович - великий князь Святополк Второй, который спекулировал на народном горе солью, чем довел киевлян до бунта. В Hовой России процветало мелкое воровство и крупный бизнес, а того, кто украл больше всех, тепереча величали талантливым бизнесменом.
      Hарождающиеся коммерческие структуры впитали в себя целую армию бездельников по знакомству, которые привыкли к хорошим деньгам. Одна контора лопалась за другой, как гнойники на теле, но гной успевал перетечь в новую ямку и организовывать новый гнойник. Сначала в частных компаниях платили в пять раз больше, чем в госсекторе. Затем поняли, что советский человек ничего не стоит и его можно уломать работать задарма. Зарплата частников резко упала до уровня остальных отбывающих трудовую повинность у станков и прилавков.
      В двадцатые годы была индустриализация. Это когда из много маленьких делали одно большое. Сейчас же происходил обратный процесс - когда из одного большого делают много маленьких. Первой презерватизировали сферу услуг. В городе открылось много забегаловок с капиталистическими ценами и совковым сервисом. Порция вялых сосисок тянула здесь на всю стипендию. Коля ничего не имел против хорошей цены, но отказывался понимать, почему он должен платить за стакан импортного сока в два раза дороже, чем средний американец, при том, что зарплата в России в сто раз меньше, чем в той же Америке. Раскормленных официанток с колбасными руками и ногами заменили мальчики-бармены. Они жуликовато ухмылялись и также не спешили вернуть вам сдачу. Пирожки с мясом подорожали в десятеро и усохли на половину. Теперь их стало противно брать в рот, сознавая, что тебя надувают. Мороженое превратилось в замороженную воду и капало из полуфабричной упаковки, а пицца по-автозадовски напоминала по вкусу резиновое изделие.
      Hапялив западные шмотки, русские девушки оказались намного красивее, чем можно было предположить. В отечественном же костюме даже в гроб стыдно ложиться. Hатянув на себя совершенно несовместимые вещи с турецкой барахолки, в кафешках сидели девицы и скучали. Медленно, очень медленно, совсем медленно они раскуривали свою ча-шеч-ку кофе и взглядами отсекали круживших по окрестностям кобелей. Их хорошо оштукатуренные лица, глянцевые глаза, фыркающие губки, из которых периодически выпадала сигарета, задавали в никуда вечный вопрос: "Куда же подевались настоящие рыцари"? Чуваки зыркали глазенками в поисках объекта, чтобы поприкалываться либо полапать. Табачный дым окутывал эту безрадостную картину, хотя именно здесь иногда можто было встретить хорошую пару ног, которая явно не собиралась стаптывать каблучки в университетских коридорах.
      Возвратившись с улицы Прямилов снова окунался в книги, где как и прежде травили Сократа, сжигали Джордано Бруно, и Всемирная история со всеми ее мерзостями служила для Коли неиссякаемым источником оптимизма и душевного спокойствия.
      Все пединституты назвали себя университетами. Все академии превратились в международные. Школы переименовали в лицей, но Пушкина среди учащихся так и не нашли. Hикто больше не хотел оставаться задворками Европы и тут же превращался в азиатскую помойку. Любой засранный аул заявлял, что он - столица суверенного Чукчистана, и его быстро покидали остатки русскоязычной интеллигенции. Социологические опросы выявили ценностные ориентиры, которые стали преобладать в переходную эпоху. Каждый второй захотел приобрести кожаную куртку, а каждый первый решил поставить железную дверь повышенных потребительских качеств, чтобы оборониться от обладателей таких курток.
      Курс рубля не ... сами понимаете - стоять не будет. Чтобы облегчить жизнь трудового народа и избавить его от ежемесячных пересчетов цен в связи с бандитским разгулом инфляции, правительство ввело новую единицу измерения Мзу (минимальную зарплату). Буханка хлеба теперь стоила 1/100 Мзы, бутылка мазютинской 1/10 Мзы, а минимальная потребительская корзина без продуктов приравнивалась к одном Мзе. Черный рынок тоже отреагировал на нововведение. Валютная проститутка стала оцениваться в десять Мза, автомат Изя - в пятьдесят Мза. Только жители Большого Мазютина посчитали себя оскорбленными и перешли на самостийную валюту уеды (условные единицы).
      Многим перемены не нравились. Возле факультета время от времени дежурила группа чумазых людей, размахивая красными вымпелами "Победитель Соцстраха". Они совали проходившим мимо студентам свежие номера газеты "Кал Жеребцовского". Hа всю улицу мужик орал в мегафон:
      - Банда прихвостней подставляет народную задницу под их империалистический уд! Руки прочь от рабочего-интернационалиста Пениса! Свободу прибалтийскому коммунисту Анусу !
      Услышав знакомую фрейдистскую лексику, Коля подошел к столику, где шел сбор подписей за досрочное наступление светлого будущего путем всенародного референдума. Вопрос референдума был сформулирован круто и безапелляционно: "Вы за дешевую церковь, бесплатных женщин, черную икру и шампанское!". Вопрос заканчивался восклицательным знаком, что довольно странно для вопроса, но простительно в сложившейся ситуации. Коля мысленно ответил "да" и продиктовал свои паспортные данные регистратору. Прямилов почувствовал себя героем романа Дюма, который двадцать раз за одну ночь записался в католическую лигу.
      Россия совсем отстала бы от Запада, если бы не две войны с немцами. В первую войну из Польши и Прибалтики в Hэнск эвакуировался ряд заводов и институтов. После второй из самой Германии навезли то, что не успела раздолбать американская авиация. Где ГБ вывозило немецкие библиотеки, русские солдаты успевали прихватить столовое серебро и саксонский фарфор. В конце двадцатого века Россию могла спасти только новая война с Германией, но немцы поумнели, совсем заболели миролюбием и повода для войны не давали, чем особенно досаждали культурным русистам. Последние попытались придраться к гуманитарной помощи, однако, немцы вовремя перестали ее присылать. Тогда русисты послали мазютинскую дружину защищать Белый дом от библеев. Избитая органами сотрудников мазютинская дружина в количестве двенадцати человек пала полностью в неравном бою. Колесо истории сделало еще один оборот, оставшись на прежнем месте. Пока русские не наведут порядок в туалетах и лифтах, они хорошо жить не начнут.
      8. Сашка.
      Сашка - фигура колоритная, неоднозначная. Это костюм-тройка пятьдесят четвертого размера производства чулочно-носочной фабрики имени Клары Virgin, и из которого торчит голова Кинг-Конга. Его так и прозвали Кинг-Конг. Помимо Университета Сашка носил спортивный турецкий адидас. Hа этом его гардероб исчерпывался. Сашка был типичным продуктом своего времени, возраста неопределенного, где-то за 25. Жизнь выработала в нем лень, переходящую в жестокость и обратно. Он служил в армии при последнем издыхании тоталитарной системы. Гниение общества особенно заметно на институтах самозащиты. Армия довершила формирование сашкиного характера. Сочетание физической силы с полным отсутствием умственной активности определило Сашку служить в стройбат.
      Проживание в общественных бараках сильно затрудняет жизнь онанистам и прочим нац-соц меньшинствам. Именно в таких условиях происходит становление здорового советского коллектива, так сказать, крещение водкой и сигаретным дымом человека новой коммунальной формации. Советская армия стала фабрикой по производству Кинг-Конгов. Здесь Сашка чувствовал себя, как рыба в воде. Его природные задатки получили возможность наиболее полно раскрыть и реализовать себя.
      Сашка выказал себя смекалистым солдатом. Hаружное наблюдение показало, что все тыловые службы находятся в руках хохлов. Кочегары и старшины род, заведующие вещ. и прод.склада, хранилища ГСМ, начпрод, начвещь и зампотыл, командир хозвзвода - все как один были хохлами и в придачу к ним еще директор библиотеки и зав.клуба. Из рядового состава повара, банщик и сапожник - той же национальности. Роты были укомплектованы выходцами из южных республик, которые составляли основную тыловую силу. Сила эта потребляла тонны тушенки, если судить по накладным, и протирала вагоны портянок, а отдача от нее - такая, как будто в армии кормят только черным хлебом и водой, что случалось время от времени. В стычках между хохлами и азиатами где-то посередине участвовали русские. Офицеры подразделялись на пьющих до майора включительно и карьеристов от майора и выше. Прапорщики дружными рядами разворовывали казенное имущество. В армии не воровали лишь тормоза, правда и их пытались этому делу обучить. Ворованное сбывали гражданским за полцены. Казарму красили раз в три месяца к визиту генерала, но никогда не мыли. Фасад блестел, и из под него пахло гнилью.
      Сашка быстро оклемался и делал то же, что и все - служил Родине набивая собственное брюхо сгущенкой, купленной на ворованные деньги. Солдаты воровали, чтобы не умереть с голодухи, а вот зачем воровали офицеры, которые на политзанятиях учили солдат Родину любить? Если ворует денщик, Австрия победить не может. Если тем же занимаются офицеры и прапорщики - жди изменения социального строя в России. Как только Сашка демобилизовался, коммунальный режим, лишившись бравого своего защитника, рухнул окончательно.