Игорь Саввович

Реку Игорь Саввович не увидел, хотя подошел к самому берегу – все речное пространство занимали белые пароходы, стоящие так плотно один к одному, что казались единым гигантским пароходом. Река Ромь мелела, и пароходам приходилось швартоваться друг к другу.

Только белые пароходы – и никакой воды.

Игорь Саввович сел в машину, усмехнулся, рывком взял с места; по улице Маркса до Вяземской, а там все прямо и прямо, без светофоров, правых и левых поворотов, только прямо – откроется знаменитый Московский тракт, он же Казанский, он же Кандальный, он же Сибирский, по которому гнала непокорных Европа в матушку Сибирь. Булыжник давно заменили асфальтом, и, вырвавшись из города, Игорь Саввович довел стрелку спидометра до 120 да так и не позволял ей отклоняться влево.

Серая лента шоссе, две зеленые зыбкие полосы по обе стороны машины вместо леса, мотающееся по небу солнце, шелестящий гул хорошего мотора, запах нитрокраски – ничего лучшего, пожалуй, нельзя было придумать! Игорь Саввович обгонял все машины, какие только были на трассе, заставлял на обгонах тормозить встречные автомобили, хохотал, когда слышал ругань. Он жалел, что на шоссе не было красных светофоров, которые можно было бы проскакивать, не останавливаясь, сладострастно думал, что, будь трасса напряженней, создал бы такую дорожную пробку, какую и во сне не видела жена Светлана Ивановна Гольцова. Он был на волосок от гибели, когда пошел на двойной обгон и почти перед радиатором возникла тяжелая «Колхида», – водителю пришлось почти съехать в кювет, чтобы машина Игоря Саввовича не превратилась в лепешку. Еще километров через пять он без всякой нужды на обгоне подрезал голубой «Москвич» с миловидной седоволосой дамой за рулем. В зеркало заднего обзора Игорь Саввович увидел, как она от ужаса зажмурилась.

На шестидесятом километре Игорь Саввович, почти не сбавляя скорости, сделал левый поворот, в облаке желтой пыли, подпрыгивая на рытвинах, по заброшенной проселочной дороге въехал в молодой сосновый бор; загнал машину в тень, вышел из кабины, выбрал траву погуще, лег на спину и мгновенно уснул.

Игорь Саввович уснул так быстро, как нормальные люди засыпать не могут, и только в детективных фильмах герой, едва пригубив бокал со снотворным, откидывается на спину и начинает храпеть. Однако Игорь Саввович уснул именно мгновенно… Проснувшись, он сразу понял, где находится и почему голова была ясной по-утреннему, часы показывали половину седьмого, что значило: два часа проспал он на теплой и мягкой траве. Солнце уходило за сосны, лучи веером топорщились сквозь посиневшие кроны, тянуло волглым холодом из болотистой низинки. Игорь Саввович поднялся, сладостно потянулся, привычно прислушался к себе: ныло, побаливало, но все казалось расплывчатым, смазанным, приглушенным. «Под сурдинку!» – подумал он. Еще через несколько секунд выяснилось, что Игорь Саввович Гольцов находится в спокойном, уравновешенном и, как он подумал, терпимом состоянии, то есть не испытывает прежней боли и страхов, но и не чувствует подъема. Именно «под сурдинку!».

Игорь Саввович выезжал с проселочной дороги на шоссе, когда обратил внимание на то, что на указателе уровня бензина красная лампочка не мигает, а горит во всю ивановскую. Ля-ля-ля! Максимум на двадцать-тридцать километров пути, а только до площади Ленина больше шестидесяти.

Бензин кончился на восемнадцатом километре от города. Машина чихнула, дернулась, словно делая последнее усилие, и заглохла; на выжатом сцеплении она прокатилась под уклон почти километр и сама собой остановилась. Сразу услышалось, как на телеграфном проводе чвикают ласточки. В горячем моторе пощелкивало и побулькивало.

Игорь Саввович выбрался из кабины, чтобы заглянуть в багажник – нет ли запасной канистры с бензином? Его поразило увиденное. В багажнике был такой порядок, которому позавидовал бы шофер-профессионал: на специальной полочке лежали инструменты, более совершенные и разнообразные, чем полагалось «Жигулям», несколько запасных частей первой необходимости, набор паст и жидкостей для мойки и полировки машины; в багажнике вообще не было ничего такого, по чему можно было бы понять, что машина принадлежит женщине. Лежали две канистры; одна для масла (полная) и для бензина (пустая). Чтобы канистры не бренчали на ходу, был подложен темный поролон. «Молодчина! – подумал Игорь Саввович и усмехнулся. – Цельная натура, автоличность, но бензинчик-то сожгла!»

Московский, он же Казанский, он же Кандальный, он же Сибирский тракт возвращал городу утраченные за день автомобили. Быстро, на «домашней» скорости шпарили по тракту грузовики; легковые машины, наоборот, казалось, устало дотягивали последние десятки километров. Отойдя от машины шага на три, Игорь Саввович поднял руку и прищурился: солнце слепило. Ему нужен был бензин марки А-93, на котором работали «Жигули», «Москвичи-412» и «Волги» самой последней модели – остальные автомобили в счет не шли.

Минут через пятнадцать Игорю Саввовичу удалось остановить «Москвич» прекрасного горчичного цвета, в котором ехал пожилой мужчина. Он вышел, приветливо поздоровался, спросил:

– Чем могу помочь, коллега?

Игорь Саввович объяснил, мужчина покачал головой, взяв Игоря Саввовича за руку, подвел к «Москвичу» – прибор показывал, что бензин на исходе. Продолжая молчать, мужчина повел Игоря Саввовича к багажнику, чтобы, наверное, убедить, что и в канистре нет бензина.

– Товарищ, что вы делаете? Я вам верю! – воскликнул Игорь Саввович.

Владелец «Москвича» еще раз вздохнул:

– Говорят, что в сентябре лимит кончится… А мне приходится два раза в неделю ездить в санаторий. Вот извольте выкручиваться!

Игорь Саввович едва удержался от того, чтобы не спросить, что значит «в сентябре лимит кончится» – владелец «Москвича» принял бы его, наверное, за автомобильного вора. Лимит! Это значит, кто-то что то не запланировал, не было, как выражаются специалисты, емкостей, заправочные станции оказались не приспособленными к приемке горючего нового типа или горючего просто не хватало.

– До свидания! – печально попрощался водитель «Москвича». – Желаю благополучно добраться…

– До свидания! Спасибо!

Сын

До гаража Игоря Саввовича дотащил на буксире «рафик» геологической партии, вдвоем с шофером они закатили машину в гараж, Игорь Саввович отсчитал спасителю десять рублей и, поигрывая ключами от машины, надетыми на указательный палец, отправился домой. Предстоящая встреча с матерью волновала, хотя Игорь Саввович заранее решил, что скажет и что сделает, когда увидит мать.

Поднимаясь на третий этаж, Игорь Саввович опять почувствовал себя верблюдом; двугорбым верблюдом с надменно выпяченной нижней губой и непосильной ношей на спине. Он двигался медленно и тяжело, как бы боясь оступиться, и каждое движение рукой или ногой ощущалось от начала до конца, словно он утратил привычный автоматизм движений.

Открыв двери своим ключом, Игорь Саввович бесшумно проник в прихожую; прислушиваясь, начал снимать туфли, чтобы надеть тапочки. Из гостиной, как и можно было предполагать, доносился взвинченный голос Светланы, разговаривающей по телефону. Было понятно, что жена «поднимала на ноги» весь город в поисках пропавшего Игоря Саввовича – основания для паники у нее были. Второй женский голос не слышался, и это тоже было понятным. Елена Платоновна, мать Игоря Саввовича, наверняка просила Светлану не беспокоиться, а сидеть и ждать, так как Игорь, объяснила мать, с пятилетнего возраста вытворяет такие штучки, что приходится только разводить руками.

Игорь Саввович вошел в гостиную.

– Здравствуй, мама! Светлана, привет!

Женщина, которая была всегда права, женщина, которая никогда не ошибалась, спокойно и весело разглядывала сына. Почти классическим было ее нестареющее лицо, неосознанно изящной поза; ни единой лишней складочки, ни единой вмятинки не было на ее модном и удобном дорожном костюме, сошедшими сию минуту с конвейера казались туфли, чулки, идеальна прическа. Она улыбалась, смотрела на сына и молчала так, как умела молчать только Елена Платоновна Веселовская – никто в мире не мог бы догадаться по ней, о грустном думает она или веселом.

– Здравствуй, Игорь! – низким голосом ответила мать. – Рада тебя видеть.

Он поцеловал мать в пахучую щеку, на секунду прижался к ней и сквозь сильные духи уловил тонкий запах детства, юности, всей своей жизни, проведенной с матерью. Игорю Саввовичу исполнилось тридцать лет, семь долгих лет он жил вдалеке от матери, но это ничего не меняло: он ощутил себя маленьким, слабым и беспомощным ребенком. Хотелось надолго спрятаться у нее на груди, плакать сладкими слезами, зная, что мама поможет, мама спасет. И, выпрямляясь после ответного поцелуя матери, Игорь Саввович с облегчением подумал: «Ну, теперь все будет хорошо!» – хотя не знал, что может быть хорошего. Просто приехала мама, мамочка, мамуленька…

Только сейчас Игорь Саввович заметил, что происходит со Светланой. Со стиснутыми на груди руками, она стояла неподвижно, а у ее ног на толстом ковре телефонная трубка продолжала гудеть басовитым мужским голосом: «Алле, алле, Светлана Ивановна! Я вас не слышу, Светлана Ивановна!»

– Подними трубку, Светлана, – сказал Игорь Саввович. – Ты, видимо, говоришь с Володечкой Лиминским. Он не знает, где я нахожусь!

Светлана бросилась к мужу, обняла, поцеловала, потом расплакалась, и он продолжал держать Светлану в объятиях, глядя на мать поверх плеча жены. «Видишь, какие мы нервные!» – говорил взгляд Игоря Саввовича, а мать отвечала: «У тебя хорошая жена, сын!» Он осторожно отстранил Светлану, носовым платком с насмешливым видом принялся вытирать слезы.

– А вот мы уже и не плачем! – приговаривал Игорь Саввович. – А вот мы уже паиньки! Вот мы взяли и успокоились…

Все светильники были зажжены в гостиной, зеленая обивка мебели успокаивала, толстый ворсистый ковер, тоже зеленоватый, походил на коротко остриженную траву, и очень тихо было в этой комнате, выходящей окнами в сквер областного банка – малолюдного учреждения с круглосуточной охраной. Гостиная была создана для неспешной уютной беседы хороших и добрых людей, в ней легко думалось, мысли приходили покойные… Игорь Саввович опустился в кресло, Светлана села на кушетку, Елена Платоновна переменила позу. Нужно было задавать вопросы, отвечать, обсуждать, искать выход, а Игорь Саввович подумал, что никто не знает даже самого элементарного: о чем спрашивать, например…

– Светлана, – спросил он, – приходил полковник Сиротин?

– Нет, он только звонил и сказал…

– Что он сказал?

– Что сердит на тебя. Он прочел какой-то там протокол.

У матери лицо по-прежнему было безмятежным. Со стороны казалось, что Елена Платоновна устала, присела отдохнуть и уже отдохнула, но ей лень подниматься и продолжать путь, так как особой нужды в этом не было. Все это означало, что в мире матери – устроенность и покой; разложено давно все по ящикам и полочкам, и к каждой вещи, как к лекарству, приклеена сигнатура, принято самое оптимальное решение. Об этом знал не только родной и единственный сын Елены Платоновны, но и по лицу Светланы было заметно, что теперь все самое главное находится в руках Елены Платоновны.

– Мне известны все обстоятельства дела, Игорь! – сказала мать. – А что произошло позже, когда ты исчез?.. Есть новенькое?

Как теперь говорят, «пробивная сила» Елены Платоновны была колоссальной, но, к ее чести, Елена Платоновна не делала никаких усилий, чтобы быть всемогущей. Мать Игоря Саввовича никогда не пользовалась телефоном, а в случае необходимости прямо шла к человеку, от которого зависело то или иное дело. Все начальственные секретарши перед Еленой Платоновной стояли, разговаривали с ней предупредительно и вежливо, не понимая сами, почему делают это, и владелец кабинета, в который секретарши немедленно пропускали Елену Платоновну, тоже не очень понимал, зачем он это делает, стоял в ее присутствии, а присаживался только на считанные секунды, чтобы начертать нужную Елене Платоновне резолюцию..

– Нового нет, мама! – ответил Игорь Саввович. – Правда, я пережил забавное происшествие… – Он повернул голову к жене. – Слушай, Светлана, где ты покупаешь бензин для «Жигулей»?

– В гараже! – ответила Светлана. – Почему ты этим заинтересовался?

– Хочется кое-что выяснить… В каком гараже ты покупаешь бензин марки девяносто три?

По-прежнему ничего не понимая, Светлана пожала плечами:

– Как в каком гараже? В облисполкомовском, и не девяносто третий, а девяносто пятый, «люкс».

Так вот почему машина буквально с места набирала скорость сто километров в час, вот почему шофер дядя Вася, когда они ехали в педагогический институт, удивленно сказал: «Я эти „Жигули“ за машину не держал, а получается не движок, а зверь!» Бензин марки 95 «люкс» подходил ко многим автомобилям иностранных марок, залитый в бак «Жигулей» давал мотору большое увеличение мощности.

– Светлана, а тебе известно, что в городе лимитируется бензин для «Жигулей»? – спросил Игорь Сав-вович. – Вот уже полгода выдается двести литров бензина на месяц.

Левым боком, левой щекой Игорь Саввович почувствовал взгляд матери, мало того, понял, как смотрит мать: «Игорь, бог мой, какими пустяками ты занимаешься! Будь наконец солидным взрослым человеком!»

– Светлана, ты слышала о лимите? – упрямо повторил Игорь Саввович.

– Нет!

Недоуменные глаза, обиженно вздрагивающая нижняя губа, удивленно приподнятые плечи – все говорило о том, что Светлана в самом деле не слышала о бензиновом пайке, так как облисполкомовский гараж стал для Светланы привычным с той минуты, как были куплены «Жигули». Игорь Саввович вспомнил, что в этом гараже с «Жигулей» сняли консервирующую смазку, проверили машину, так сказать, с ног до головы, а потом производили полное техническое обслуживание. Зачем же было искать бензин на городских заправках с их очередью, когда во дворе облисполкомовского гаража возле бензоколонок – ни души?

– Игорь!

– Минуточку, мама!

Игорь Саввович сел в кресло «по-валентиновски». Сложил руки за спиной – чертовски неудобно! – ноги вытянул, подбородок задрал, словно была борода-пика, и думающе наморщил лоб. Вся с ног до головы правдивая, честная, добрая, сидела перед ним жена Светлана с обиженно подрагивающей нижней губой, а он видел не эту Светлану, а ту, что устроила грандиозную автомобильную пробку на Воскресенской горе. «Я плохо знаю Светлану!» – подумал Игорь Саввович спокойно и грустно.

– Мама, ты что-то хотела сказать…

Произошло знакомое: мать вынула из сумочки губную помаду, пудреницу и принялась самым тщательным образом наводить красоту, и это значило, что Елена Платоновна Веселовокая готова ответить на все вопросы, решить все проблемы. Рассказывали, что, оперируя под бомбежкой, мать не становилась к операционному столу, прежде чем не напудрится и не подкрасит губы.

– Вот что, сын! – сказала мать. – Надо срочно успокоиться. Радоваться нечему, но и падать духом стыдно! Я бы на твоем месте немедленно приняла горячую ванну, хорошо поужинала бы и улеглась спать. Утро вечера мудренее… – Она ласково улыбнулась. – Я родилась и выросла в Ромске, меня здесь еще знают. Постараюсь помочь! – Мать поднялась. – Чисто случайно твой отец, Игорь, знаком с первым секретарем вашего обкома товарищем Левашевым. Представь, товарищ Левашев отказался от Москвы, чтобы прооперироваться у отца…

Специально для Светланы мать назвала Савву Игоревича Гольцова отцом Игоря Саввовича, хотя после выяснения истории подлинного отцовства Игорь называл отчима Саввой и мать при сыне тоже говорила «Савва». Сейчас же мать все учла, вплоть до последней интонации, а Игорь Саввович удивленно глядел на мать: почему она предполагала, что ночная драка и все связанное с ней будет рассматриваться на такой высоте, как первый секретарь обкома партии? У кого она успела побывать, с кем разговаривала?

– Игорь, сделай, пожалуйста, по-моему! – продолжала мать. – Ванна, ужин, рюмка коньяка, никаких разговоров со мной или Светланой. Потом – сон. Ранний сон до позднего утра…

Она подошла к сыну, во второй раз за вечер нежно привлекла его голову к себе, взъерошила волосы. Ароматная, теплая, родная, такая любимая, что щипало в глазах и сладко ныли колени. Мама, мамочка, как он любил эту женщину, которая была всегда права и никогда не ошибалась! Игорь Саввович с детских лет знал, что мать никого, кроме него, не любит и любить не сможет. И он любил мать так же преданно и нежно, как она любила его. «Вот все и обошлось! – думал Игорь Саввович. – Нет никакой беды и не будет, если со мной моя мать!» И он был по-детски, неосмысленно и доверчиво счастлив в этот миг.

– Иди в ванну, Игорь! – голосом, которым она разговаривала с пятилетним сыном, продолжала мать. – В каком-то фильме говорят: «Жизнь похожа на тельняшку. Одна полоса светлая, другая – черная и так далее…» Ты у меня сильный, только сам не знаешь, какой ты сильный…

На глазах у Светланы блестели слезы, сквозь которые она улыбалась, – так на нее действовали слова и поступки Елены Платоновны. Жена, наверное, тоже думала, что вот теперь-то все будет хорошо, ничего плохого в ее доме и в ее семье не произойдет, что происшедшее – недоразумение, тяжкий сон, приснившийся в жаркую июльскую ночь. «Иди скорее в ванну!» – просила взглядом Светлана мужа, словно только от ванны зависела судьба дома и семьи.

– Даешь ванну, коньяк и сон! – торжественно провозгласил Игорь Саввович и с поднятой рукой направился в свой кабинет, чтобы надеть пижаму. Он уже стаскивал через голову пропотевшую за день рубашку, когда в гостиной зазвенел телефон. «Кто звонит так поздно?» – подумал он сердито и невольно посмотрел на часы. Было без пяти минут одиннадцать.

– Игорь, Игорь! – проговорила вбежавшая в кабинет Светлана. – Тебя зовет к телефону Сергей Сергеевич. Он только что прилетел…

Бросив рубашку на стул, Игорь Саввович медленно повернулся к жене, посмотрел на нее так, словно хотел спросить, как отреагировала на звонок Валентинова его бывшая жена Елена Платоновна. Что-то же, наверное, произошло с ней, когда Светлана называла имя первого мужа матери, настолько близкого сыну человека, что имел право звонить ему на квартиру в одиннадцать часов?

– Игорь, поторопись, Сергей Сергеевич ждет! У него для тебя есть важные новости…

Игорь Саввович медлил. Было трудно идти к телефону, чтобы слушать голос Валентинова и наблюдать за матерью. Он чувствовал, что не сможет отделить одно от другого, так как за последние дни несколько раз на ум приходил невозможный, сумасшедший вопрос: «А не сообщила ли мать Валентинову, что Игорь Гольцов – его сын?» Впервые это предположение тихонечко кольнуло в грудь в доме Валентинова, когда за окном домашний скворец пел про «любовь-кольцо», потом еще раза три Игорь Саввович с большим трудом отделался от невозможной мысли.

Игорь Саввович деловито прошел мимо матери, сидящей в прежней безмятежной позе, твердой, как ему показалось, рукой поднял трубку и занял такую позицию, чтобы боковым зрением можно было следить за матерью, мельком подумав: «Ну и фрукт же ты, Игорь Гольцов!»

– Слушаю вас, Сергей Сергеевич! Добрый вечер! – старательно, медленно проговорил в трубку Игорь Саввович. – Слушаю вас, Сергей Сергеевич…

Он врал, так как ничего не услышал из того, что сказал в ответ Валентинов, а только следил напряженно, до ломоты в висках, за матерью и видел то, что ожидал увидеть: лицо матери ровно ничего не выражало, кроме того, что может быть написано на лице человека в такой банальнейшей ситуации: раздался телефонный звонок, какой-то Сергей Сергеевич сказал Светлане, что хочет слышать ее мужа, Светлана пригласила Игоря Саввовича, он взял трубку. Все!

– Игорь Саввович! Игорь Саввович! – призывала трубка. – Почему вы не отвечаете, Игорь Саввович?

– Я отвечаю! – как бы недоуменно отозвался Игорь Саввович. – Это телефон, наверное, барахлит.

– Да, да, это телефон барахлит. Слушайте, Игорь Саввович, вы должны немедленно приехать ко мне. Машина у крыльца. Есть важные сведения! Вас оклеветали. Вы слышите меня, Игорь Саввович, вас оклеветали!

Валентинов был так взволнован, что в разговоре ни разу не употребил старинные слова, кричал на газетно-канцелярском языке и вообще от возможности быть полезным Игорю Саввовичу вел себя слишком шумно и горячо для его лет и положения. Вот какой любви и преданности, оказывается, добился заместитель Валентинова сарказмом, хиханьками и хаханьками, вынужденным бездельем и нежеланием ударить палец о палец, чтобы помочь провести по Коло-Юлу большегрузный плот – лебединую песню Валентинова.

– Спасибо, Сергей Сергеевич! – сказал Игорь Саввович. – Но я думаю, что хлопоты излишни. Мне, кажется, повезло со следователем. Он уже знает, что на меня напали. – Игорь Саввович помолчал. – Дело значительно сложнее, Сергей Сергеевич, чем ночная драка.

Когда Игорь Саввович в четвертый раз особенно мягко и почтительно произнес имя главного инженера, Елена Платоновна на несколько мгновений закрыла глаза и опустила голову. Это значило, что она волновалась, и волновалась здорово. В трудные моменты – материнская кровь! – Игорь Саввович тоже закрывал глаза и ронял подбородок на грудь.

– Почему? Я вас спрашиваю: почему? – выкрикивал Валентинов. – Что значит, сложнее? Какие еще могут быть сложности?.. Игорь Саввович, немедленно приезжайте ко мне! Я вам приказываю! Вы слышите меня? О, эти телефоны! Игорь Саввович, вы слышите меня? Игорь Саввович!

Игорь Саввович боролся с Игорем Саввовичем. Ему страстно хотелось этак простенько и с усмешкой сказать Валентинову, что к нему приехала мать Елена Платоновна Веселовская, которую он, естественно, сейчас не может покинуть. Он почувствовал, что его так и тянет сделать сенсационное сообщение, это напоминало ощущение человека, стоящего над бездной и испытывающего необъяснимое желание броситься вниз. Игорь Саввович нервно передернул плечами: вдруг показалось, что в гостиной стало намного темнее.

– Игорь Саввович, вы слышите меня? Бог знает, как отвратительно работает эта пресловутая связь!

– Я еду к вам, Сергей Сергеевич, посылайте машину.

Мать спокойно поправляла оборки розовой кофточки, так как сняла наконец жакет: в гостиной было жарко и душно, и Елене Платоновне давно следовало бы снять рыцарские доспехи. Справившись с оборкой, Елена Платоновна подняла голову, посмотрела на сына, и он прочел: «Поезжай к отцу. В таких случаях нельзя отказывать!» А Светлана была прежней – отстраненной, тихой, страдающей.

– Тьфу! – Игорь Саввович рассмеялся. – Лампочка-то, третья лампочка в люстре перегорела! – И деловито спросил: – Она сейчас перегорела?

Светлана покачала головой, а мать сказала:

– Полминуты назад… Надо вкрутить новую.

* * *

Главный инженер Валентинов оказался таким энергичным, что выделяемой им в пространство энергией, наверное, можно было электрифицировать город районного масштаба. В одну секунду он произвел миллион действий: поздоровался за руку с Игорем Саввовичем, извинился за атласный халат и шлепанцы, сообщил, что большегрузный плот возьмут в начале августа, что мать, Надежда Георгиевна, то есть бабушка Игоря Саввовича, уже готовит кофе; одновременно с усаживанием Игоря Саввовича в барское кресло Валентинов включил проигрыватель с пластинкой «Лютневая музыка» – каменный век! – а сам уже сидел в кресле с руками, заложенными за спину, и скрещенными длинными ногами. Ну, не человек – вихрь!

– Ну-с, Игорь Саввович, не будем вешать носа! – бодро проговорил Валентинов и пронзил потолок бородкой. – Вот вам славные новости. Старшина моего катера Октябрин Васильевич Рогов видел, как на вас напали. Мало того, любезный Игорь Саввович, старшина знает фамилии еще двух жильцов дома, которые подтверждают нападение. Что вы на это скажете?

Игорь Саввович вдумчиво осматривался. В кабинете Валентинова раньше он бывал только днем, при естественном освещении, и теперь видел комнату другой. Торшер, настольная лампа под зеленым абажуром на вычурной медной подставке, огромные стеллажи, занимающие три стены, зеленое сукно на столе, узенькая тахта для дневного отдыха, наконец, старинная метелочка для смахивания пыли превращали кабинет Валентинова в знакомое с детства, запрещенное и загадочное обиталище отчима, куда пути не было простым смертным. Совпадение было таким отчетливым и полным, что Игорь Саввович почувствовал запах больницы, которым было пропитано все относящееся к отчиму, а потом услышался и его рассеянный, добрый, но запрещающий голос: «Игорь, я занят! Погоди, скоро выйду!»

– Если вы молчите, – обиженно сказал энергичный Валентинов, – то диалог придется заменить монологом. Мне чужда эта ваша якобы современная привычка объясняться на подтекстах, умолчаниях и полуумолчаниях. Речь идет, как явствует из моих слов, о вашей судьбе, а вы осматриваетесь, словно впервые увидели мой кабинет. Странно, весьма странно!

Наверное, Валентинов пришел в себя, если начал опять разговаривать на своем галантерейном языке. «Явствует!» Поэтому Игорь Саввович на главного инженера посмотрел этаким специфическим тренерским взглядом: «Давай, Серега, жми, Серега, кубок – золотой!»

– Я не просто молчу, – выгадывая время, сказал он. – Я думаю, как лучше начать…

Халат, батюшки мои, халат! Вот что еще при вечернем освещении, кроме зеленого абажура, торшера, книг, метелочки, существовало для того, чтобы и сам главный инженер Валентинов и его кабинет казались тождественными с кабинетом отчима. Одинакового фасона халаты, одинакового цвета – бордовые – носили два близких человека: отец и отчим. Атлас, поясок с кистями, громадный воротник, четыре здоровенных кармана… «А что, если мать до сих пор любит Валентинова? – тихонько подумал Игорь Саввович. – Мама, возможно, любит его, если устроила Савве такой же кабинет и одела в бордовый халат…»

– Что с вами, Игорь Саввович? – заботливо спросил Валентинов. – Мнится мне, что беда не так велика, как вам сейчас мерещится. У страха глаза велики, и даже такой сильный человек, как вы, можете преувеличивать… Давайте обсудим не спеша положение, посоветуемся, примем оптимальное решение…

– Можно задать дурацкий вопрос? – спросил Игорь Саввович энергичным голосом и тоном Валентинова. – Это из другой оперы, но меня сегодня, кажется, оскорбили, назвав чуть ли не выскочкой… Скажите, Сергей Сергеевич, по чьей инициативе и за какие заслуги меня перевели в трест с плотбища Весенинского?

Игорь Саввович подумал, что задал добротный, нужный вопрос. Ответь Валентинов на него правдиво и только правдиво, от этого ответа можно было бы, как от печки, дотанцеваться до халатов-близнецов, следователей, плотов, болезни Игоря Саввовича, двух инфарктов главного инженера и всего прочего…

– Ах, вот что вас интересует, Игорь Саввович! – растягивая слова, сказал Валентинов. – Вас, наверное, опять… Гм! Понимаю.

Хорошо, что главный инженер Валентинов всегда сидел в такой устойчивой полулежачей позе, когда на трудные вопросы можно отвечать с полной готовностью, не показывая ни дрожащих рук, спрятанных за спиной, ни растерянных глаз, направленных вместе с пикой-бородкой в потолок.

– Понимаю, понимаю ваш вопрос, Игорь Саввович! – по-прежнему медленно заговорил Валентинов. – Прошло пять лет, но я пре-е-е-екрасно помню приказ управляющего Николаева, изволившего использовать вас в качестве руководителя вновь организуемого отдела новой техники. «Молодой специалист, прекрасно проявивший себя в качестве руководителя Весенинского сплавного участка, инициативный и технически высокограмотный инженер…» И еще много лестных для вас эпитетов, Игорь Саввович…

После этого Валентинов опустил бороду на грудь и как-то по-птичьи, искоса и украдкой, посмотрел на Игоря Саввовича, наставительно сказал:

– Вот так-то, сударь мой!

Главный инженер лгал открыто и беззастенчиво, а лгать он не умел, и каждое слово так и вопило об откровенной лжи, и птичий взгляд тоже был открыто лживым.

– Вот так-то, милый мой друг Игорь Саввович! Не стоит гневаться на завистников – рядом с талантом их всегда тьма-тьмущая! Будьте выше слабости и глупости завидующих.

Остро пахло книжной пылью, натертым паркетом, ковровым ворсом, цветами из сада – хорошо пахло, интеллигентно так пахло, что хотелось сладостно утопать в кожаном кресле, молчать и ничего и никого не видеть, а в первую очередь – папашу, папеньку, папуленьку, врущего при бородке, гордо вздыбленной в потолок… «Вот опять начинается!» – со страхом подумал Игорь Саввович, чувствуя прилив болезненной, изматывающей и слепой ненависти. До чего же ненавистными казались донкихотская бородка, барский халат, привычка закладывать руки за спину; очки были противны, голос, большие и сильные руки, по существу, красивые. Перед глазами пылали огненные круги, Игорь Саввович задыхался, кусал губы, считал лихорадочно до двадцати.

– Игорь Саввович, дать воды? – крикнул Валентинов. – Боже, что случилось? На вас нет лица.

– Ничего, ничего не надо! – выныривая из алого тумана, торопливо проговорил Игорь Саввович, испугавшись, что на крик в кабинет может прийти Надежда Георгиевна. – Ничего, я уже… – Он массировал обеими руками горло. – Позвольте мне еще минуточку помолчать… Минуточку, только одну минуточку! – жалобно повторил Игорь Саввович.

– Помилуйте, Игорь Саввович! Прилягте, отдохните…

«Валентинов лжет! – думал Игорь Саввович. – Валентинов лжет, а это значит…» Он боялся думать о том, что следовало за ложью главного инженера – от шутейного отдела новой техники до страшной болезненной депрессии, от синекуры на посту заместителя главного инженера до пьяной драки. Теперь, когда выяснилось, что Валентинов способен лгать, уже не казалось невозможным думать: «Валентинов знает, что я его сын!» А если быть до конца откровенным, то Игорю Саввовичу нельзя было пускать в забубённую головушку ни одну мало-мальски серьезную мысль. Табу налагалось на мысли о матери, сидящей сейчас в розовой кофточке и ожидающей возвращения сына, на жену Светлану, не знающую о том, что в городе существует лимит на бензин, на следователя, информированного об Игоре Саввовиче больше, чем сам Игорь Саввович, на главного инженера, который одним словом мог все поставить на свои места или взорвать к чертовой матери.