Мозаика

— А как насчет средств, которые вложили в платные средства информации? — спросил один из племянников. — И что пишет бесплатная пресса о вас и вашей программе?

Оплаченная реклама называлась платными средствами информации, а новости — бесплатными.

Крейтон Редмонд кивнул и повернулся к человеку, сидевшему справа от него:

— Уолт, что ты можешь ответить на это?

Главный стратег Уолт Миллер сказал:

— Мы нажимаем на все кнопки. — Усталость избороздила его лоб и щеки, забытая сигарета жгла пальцы. — Снижение налогов. Яростные протесты против раннего секса среди подростков и наркотиков. Защита прав собственности. Больше оружия для укрепления нашей роли единственной сверхдержавы в мире. Эта программа должна заинтересовать всех американцев и при этом не лишить нас базы поддержки. Она срабатывает. Но бесплатные средства информации соблюдают свой чертов нейтралитет, а мы опоздали купить эти выборы через обычные платные средства. Мы не подозревали, насколько далеко вперед ушла команда Пауэрса.

Он посмотрел на Крейтона Редмонда и выдавил из себя улыбку. Взгляд Крейтона дал разрешение на оглашение других плохих новостей. Стратег глубоко затянулся сигаретой, погасил ее, медленно выпустил облако дыма и подался вперед. Все взгляды обратились к нему. Сейчас наконец прозвучит то, чего многие боялись...

— Люди Дуга Пауэрса в течение года скупали по всей стране рекламные места на рынках среднего размера, обходя крупные города, где мы заметили бы подвох. Если бы мы увидели рекламные объявления, мы бы ответили своими. Но не только мы дали промах. Общенациональные средства массовой информации тоже не обратили на это внимания. Теперь мы знаем, что они давали объявления по телевидению и радио три-четыре раза в неделю, и их каждый раз видели и слышали около ста двадцати пяти миллионов американцев. Только представьте себе эти цифры! Они приберегали это для решающих колеблющихся штатов, причем без всякого ответа с нашей стороны. Они потратили десять миллионов долларов и создали мощный фундамент поддержки, а потом сохранили эту поддержку, продолжая промывать мозги с помощью своей рекламы.

Потрясенные, все хранили молчание.

— Жаль, что мы не догадались раньше, — пробормотал кто-то.

— Да уж. Сейчас мне только и остается, что промыть мозги, — согласился кто-то другой.

По библиотеке пронесся злой смешок.

Самый младший брат Брайс вдруг вышел из своей задумчивости и с возмущением воскликнул:

— Вы хотите сказать, что у них не было соперников? Вы не просто позади! Вы даже в игру еще не вступали!

— Я не верю, — проворчал его старший брат Дэвид. — Откуда вы знаете, что опросы точны? Они могут быть и неверными.

Дэвид был главным исполнительным директором гигантской сети «Глобал банкинг». Он построил финансовую консультационную корпорацию с нуля, начав с маленького нью-йоркского банка. Впоследствии он развил в себе такую хватку, что даже смерть мог превратить в прибыль или убыток. Цифры были его страстью.

Специалист по информации изложил Дэвиду краткие сведения об опросах и сделал вывод:

— Итак, мы опрашиваем восемьсот избирателей по всей стране. Выбираем их наугад, но пропорционально доли их штата в коллегии выборщиков. Я понимаю, что это выглядит нелепостью, но опрос всего восьмисот человек действительно в точности отражает мнения двухсот пятидесяти миллионов остальных — с погрешностью в три-четыре процента. Это было уже много раз доказано.

Брайс сделал выдох, его равнодушие к политике и усталость от хронической депрессии уступили место соревновательному инстинкту. Впервые за год он почувствовал всплеск интереса к жизни.

— Реклама Пауэрса обращалась к половине граждан страны трижды в неделю при полном отсутствии реакции с вашей стороны. Немудрено, что вы в проигрыше!

— А что если потрясти подноготную Пауэрса? — поинтересовался другой племянник. — Что-нибудь нехорошее в его прошлом наверняка найдется. Невозможно стать международным бизнесменом, а затем сенатором США и ни разу не замараться. Аферы. Проститутки. Взятки. Злоупотребление алкоголем или наркотиками. Неаккуратное присвоение чужой собственности.

— Мы ничего не нашли, — ответил им руководитель предвыборного штаба Джек Харт. — Был ранний брак и развод, но без детей. Они с бывшей женой остались друзьями. А теперь у него классическая американская семья — прелестная жена, двое малышей, собака, кошка, прицеп для семейного отдыха. В общем, мистер Непорочность.

Харт был ровесником Крейтона Редмонда и его одноклассником в Андовере и в юридической школе Гарварда. Угрюмо озираясь, он пил «кровавую Мэри».

— В любом случае я сомневаюсь, что это поможет. Многочисленные слухи о любовнице не повредили Джорджу Бушу, а претензии Полы Джонс во время выборов девяносто шестого года скатились с Билла Клинтона, как с гуся вода. Афера «Иран-контрас» не воспрепятствовала Бушу выиграть первый срок. Рассматривая все в комплексе, я не вижу ничего, что могло бы остановить Дуга Пауэрса за то время, что у нас еще осталось. — Он посмотрел на часы и уныло покачал головой: — Меньше семидесяти двух часов.

В библиотеке воцарилась тишина. Предчувствие неизбежного поражения накрыло всех словно саваном.

Руководитель штаба сделал большой глоток «кровавой Мэри» и вынес вердикт, который они уже много дней тайно обсуждали друг с другом:

— Мы проиграем.

Вспыхнули взаимные обвинения. В голосах все более слышались гнев, упреки и разочарование.

Комната, казалось, сотрясалась от эмоций, пока все вдруг не услышали странный звук. Он начался как глухой гул, а затем превратился в сдавленный смех.

Мрачные, злые, унылые, все обратили взоры на кандидата, сидевшего за большим столом. Крейтон Редмонд смеялся.

Все еще смеясь, он встал и оглядел их — штаб и семью. Они были верны ему, и многие из них несколько месяцев работали по двадцать четыре часа в сутки. И все-таки сейчас они смирились с поражением. Он знал, что их отчаяние не лишено оснований, и нужно было дать ему выход, высказать худшие и сильнейшие страхи. Ужас сковывает в темноте, но при свете дня уже не кажется таким непреодолимым.

Нарыв был вскрыт, и Крейтон должен убедить их отбросить пораженческие настроения. Перед ними стоят монументальные задачи, о которых они еще не знают. Ему нужно, чтобы они были умными, энергичными и верными. У него был план, который приведет его в Белый дом. Он навечно останется секретом, но благодаря команде он сработает.

Кандидат в президенты громко смеялся.

— Посмотрите на себя! Армагеддон еще не наступил! Мы не собираемся поднимать лапки вверх! — Он запрокинул голову и засмеялся еще громче.

Его братья Дэвид и Брайс ошарашенно наблюдали за представлением. Точно так смеялся их отец, запрокидывая голову с гривой седых волос, смеялся с таким же полным презрением к реальности.

Кулак Крейтона Редмонда обрушился на крышку стола.

— Вы не сдадитесь! Я знаю, что не сдадитесь. Посмотрите на себя, на эти вытянутые лица. Ведь вы не такие, вы — лучшие...

Брайс почти видел за этим столом старого Лайла Редмонда, слышал его страстные речи, видел суровое лицо. Все возможно, если много работать и дерзать. И все они — три брата — так и поступали.

Недоверчиво, но с восхищением Брайс смотрел, как Крейтон взывал к теням Оливера Уэнделла Холмса[18] и Авраама Линкольна, чтобы вдохновить всех на продолжение борьбы. Нахмурясь, он расхаживал вдоль стола, с силой сжимая руки за спиной. Все в комнате с ошеломлением слушали, а он напоминал о том, как его кандидатура, выдвинутая в идеально выбранное время, прошла первичные выборы и партийные собрания, вкатившись на съезд, как разогнавшаяся колесница, которую уже невозможно остановить.

Хотя и раньше некоторые члены Верховного суда подумывали над этой перспективой, но в двадцатом веке лишь один ушел в отставку, чтобы выдвигаться в президенты, — судья Чарлз Эванс Хьюз. Он совсем чуть-чуть проиграл Вудро Вильсону в 1916 году. Крейтон Редмонд со своей командой не собирался проигрывать. Не для того он покинул пожизненное место в высшем суде страны, чтобы оказаться неудачником. Избиратели изголодались по незапятнанному скандалами главе исполнительной власти, который повел бы государство в новое тысячелетие, и он был именно таким человеком.

Его голос звенел, когда он заканчивал свое выступление:

— Помните, что сказал Анвар Садат: «Нельзя быть реалистом, не веря в чудеса». Но чудеса также связаны с упорством и точным выбором времени. Мы прошли вместе долгий путь, и у нас еще есть три дня, чтобы повернуть ситуацию вспять. Никто не знает, что может произойти в эти три дня, но я верю — что-то произойдет. Если сейчас мы выйдем из гонки, у нас уже не будет возможности воспользоваться удачным моментом. Мы должны продолжать борьбу. Не останавливаться ни на минуту. Подумайте о том, что принесет победа на этих выборах стране и вашему будущему. — Он остановился, чтобы широко развести руки, как бы охватывая всех. — Будущему всех нас. Мы можем использовать наши идеи и, между прочим, извлечь из этого выгоду. Пропорциональный налог. Открытые рынки. Сокращение числа министров в правительстве. Строго конституционное толкование закона...

Волна оптимизма накрыла комнату. Люди ответили аплодисментами и приветственными выкриками. Сидевшие вскочили на ноги. Они помнили, что значили эти выборы. Значили для них... для всех них, для будущего. Плечи выпрямились. Сердца стали биться чаще. Крейтон Редмонд был их президентом. Человеком, который стоит выше других. Он хотел повести их в Белый дом, и они были с ним на каждом этапе борьбы за это.

9

Атмосфера в библиотеке была насыщена аурой победы, и Крейтон намеревался поддерживать ее в таком состоянии. Он дал возможность информационной команде изложить план последнего стремительного рекламного наступления — мощного и, с чем все согласились, потрясающе эффективного.

Секретарь Крейтона объявил программу его завтрашнего предвыборного турне по Калифорнии. Нужно максимально привлечь прессу и одновременно польстить избирателям этого важного штата. Крейтон должен был лететь на запад следующим вечером. Запланированное на целый день воскресное мероприятие будет демонстрировать приверженность семейным ценностям, при этом двое его младших детей и несколько кузенов должны будут собираться у заднего вагона на каждой остановке. Кандидат в вице-президенты Артур Фридман, находившийся в поездке по югу, должен присоединиться к Крейтону в Лос-Анджелесе к концу турне.

Наконец, ближе к окончанию утреннего собрания, Крейтон предложил руководителю своего штаба изложить переходный план, который должен был привести их к власти. Слушая его, собравшиеся улыбались. Они говорили о Белом доме с решительностью в голосе. Их страхи и сомнения улетучились — их лидер заслуживает победы. Он был лучшим. И поскольку он выбрал их, они были лучшими. Им оставалось только убедиться, что это подтвердят выборы.

Со своего места у стены Брайс Редмонд продолжал наблюдать за происходящим. Его обычная болезненная депрессия была несколько рассеяна возбуждением, царившим на встрече участников кампании, на лице появилась озадаченная улыбка. У него были редеющие рыжие волосы, умные голубые глаза и рот, который при необходимости мог выражать непреклонную решимость.

Брайс не был похож ни на одного из своих братьев с их быстро седеющими, по-ирландски черными волосами, карими глазами, ястребиными лицами и широкими плечами. Он был на пятнадцать сантиметров выше, одет в джинсы «Ливайс», голубую рабочую рубашку и серый пиджак «в елочку». На братьях — Крейтоне и Дэвиде — были дорогие костюмы и шелковые галстуки, подходящие для полуденной пресс-конференции.

Когда собрание разошлось, он остался. В глубине души Брайс был растерян. Убийство их единственной сестры Маргерит поразило его. Он был самым младшим из родственников, на два года моложе Маргерит — ему исполнилось сорок пять. Когда-то они были очень близки. Смерть сестры потрясла его не только потому, что он любил ее, — впервые смерть перестала быть чистой теорией.

Они с Маргерит были бунтарями, тогда как Крейтон и Дэвид избрали стези, которые приготовил им отец: Крейтон пошел в юриспруденцию, а Дэвид — в банковское дело. Старый Лайл решил, что каждой семье нужны юрист и банкир. С другой стороны, врачи были просто наемными работниками. Ни один врач не смог заработать приличного состояния, законно занимаясь медициной. Еще хуже дело обстояло с учителями, учеными, преподавателями и артистами всех мастей. Лайл был в этом твердо уверен.

И все-таки Брайс пошел своим путем. Двадцать пять лет назад он разглядел будущее в компьютерах. Отец и братья говорили, что он сошел с ума. Его заело, и он, опустошив свой небольшой доверительный фонд, собрал звездную команду молодых компьютерных гениев и основал программистскую фирму. Два года он вел дела с прибылью, а через пять лет образовал отделение, занимающееся компьютерным оборудованием.

Теперь его компания «Редмонд системз» конкурировала с «Майкрософт» и «Ай-би-эм», и он получал столько денег, что не знал, куда их деть. К несчастью, у него при этом пропала любовь к жизни. Фирме «Редмонд системз» теперь нужны были менеджеры, а не предприниматель. Это угнетало его. Он жаждал новой задачи, за решение которой стоило бы браться, встав утром с постели.

— Бедная Маргерит, — сдержанно покачав головой, сказал Крейтон Редмонд, выходя с сыном Винсом и Дэвидом из библиотеки. — Ужасная смерть. Такая трагедия. Нам всем ее будет недоставать. Ты идешь, Брайс?

Брайс оторвался от стены.

— "Нам ее будет недоставать"? «Такая трагедия»? И это все? Крейтон, ты чертовски бесчувственный человек. Наша единственная сестра? Умерла? Бог ты мой — убита.

— Не богохульствуй, Брайс, — шутливо пожурил его Дэвид. — Никто не знает, когда нас слушает кардинал.

Крейтон ответил, и голос его звучал искренне:

— Прости, Брайс. Я потерял контакт с Маргерит, когда она с головой погрузилась в карьеру бедной Джулии, но это не оправдание. Я не так выразился. Это все из-за напряжения последних дней. Потеря Маргерит велика, и мне действительно ее будет ужасно не хватать. И всем нам тоже. Но тебе более всего. Может, тебе не стоит идти с нами в бар?

— Мне нужно выпить.

Дэвид ослабил узел галстука:

— Поддерживаю.

Помирившись так же быстро, как поссорились, братья двинулись к дверям.

Крейтон разглядывал Брайса.

— Ты сбросил вес, братишка?

— Немного. Думаю, в самый раз.

Потерял он много — почти четырнадцать килограммов. Вес исчезал вместе с аппетитом. Брайс слышал, что это следствие депрессии.

Крейтон улыбнулся:

— Тебе скучно. И больше ничего. Поговорим об этом в баре. Сын, пойдешь с нами?

Винс почтительно слушал, но, как обычно, говорил мало.

— Я лучше свяжусь с офисом. Отец, я обойдусь без бара и встречусь с тобой, как договорились, в убежище.

— Я там буду, — кивнул Крейтон.

Винс взял сигару и вернулся обратно в библиотеку, где на столе стоял телефон и горел свет. Братья двинулись в соседний зал — двое меньших ростом в своих костюмах с Сэвил-роуд[19] и Брайс в джинсах и пиджаке «в елочку». Каждый из них источал один и тот же запах власти и своего высокого предназначения.

— Сколько еще осталось до прилета Джулии? — спросил Дэвид.

Крейтон посмотрел на свой «Ролекс».

— Ее «Конкорд» прибывает в аэропорт Кеннеди в девять двадцать. Я послал двоих агентов забрать ее. Они должны встретить ее на посадочной полосе и привезти прямо сюда. Журналисты не смогут взять у нее интервью, так как она будет надежно укрыта за тонированными стеклами одного из семейных лимузинов.

— Неудивительно, что ты любишь секретную службу, — хихикнул Дэвид. — Это так удобно.

Они проходили по коридору мимо комнат, стены которых украшали живописные полотна стоимостью в миллионы долларов. Музейные статуи и вазы стояли на столах и в сводчатых нишах. И везде были цветы — большие и маленькие букеты от множества друзей и сочувствующих.

В фойе и в длинных коридорах играли и шумели дети, а в гостиной собрались взрослые — семья, близкие друзья, а также члены местного прихода: преподобный Джером О'Коннел, отец Фехтман, сестра Мэри-Маргарет и сестра Мэри-Элис. На высоком диване в окружении родственниц сидела Алексис, жена Крейтона. Ее опрятные седые волосы были уложены в виде шлема, в руках она держала чашку кофе, в который почти наверняка была добавлена, как обычно, капля бурбона.

Алексис рассказывала о своих недавних благотворительных мероприятиях в различных фондах, школах и больницах. Она показала на свои туфли от Феррагамо:

— Эти туфельки, дорогие дамы, прошли больше миль, чем любой ваш автомобиль!

Братья миновали зал, направляясь в западное крыло, где располагался главный бар со слугой-барменом в белом пиджаке, который стоял за высокой стойкой из красного дерева, до блеска натирая и без того сияющие стаканы. Стены, потолок и пол бара были отделаны камнем, возраст которого, казалось, измерялся столетиями. Камень был искусственный, его изготовили в начале 1900-х годов. К известково-цементной смеси добавили двууглекислый натрий, чтобы получить царапины и выемки, характерные для камня почтенного возраста. Это была искусная работа, посетителям казалось, что в атмосфере витает запах английского мха и боковым зрением можно уловить блеск рыцарских доспехов.

Из окна бара было видно, что во дворе под дубом стоял агент секретной службы, внимательно оглядывая окрестности. Темные очки подчеркивали его суровую бдительность.

Брайс смотрел на него, размышляя о том, что Редмондов, при всем их благосостоянии и привилегированности, пугало присутствие среди них кандидата в президенты. Им казалось, что сама атмосфера вокруг Крейтона была какой-то разреженной. От него веяло чем-то королевским, словно горностаевая мантия окутала его будущее... и их тоже. Секретная служба была словно дворцовая стража, она проверяла во имя безопасности даже бакалею, доставлявшуюся в поместье. Когда Крейтон во время своей кампании ездил по стране, агенты опечатывали уже за неделю целые этажи в гостинице. Где бы он ни был, каждый день ему звонили из Овального кабинета так же, как и другому кандидату, чтобы держать в курсе текущих событий.

Человек, не вовлеченный в это ревностное служение, быстро начинал понимать, насколько высоко страна ценит президентскую должность. Даже мультимиллиардер не может купить ее. Власть нужно заслужить. В деяниях Крейтона было нечто, чем не мог не восхищаться даже Брайс.

Братья заказали по «кровавой Мэри». Как только выпивка была готова, Дэвид попросил бармена выйти. Предстоял деловой разговор.

— Я думал о доверительных фондах, — сказал Дэвид, когда дверь закрылась, — которые мама дала нам. Я буду настаивать, чтобы Джулия вернула нам управление фондом Маргерит. Маргерит никогда ничего с ним не делала. Ее лишь забавляла мысль, что она может что-то сделать, если захочет. Какой дрянью она все-таки порой была! — Он выпил свой коктейль и посмотрел на младшего брата: — Пойми меня правильно, Брайс. Мне будет не хватать сестры, как и всем нам. Воспоминания о детских забавах и прочее. Ты был слишком молод, чтобы знать, что у нее были недостатки.

— Пусть все поймут тебя правильно, — холодно сказал Брайс. Дэвид никогда не менялся. Все вокруг существует для Дэвида и его денег.

— Джулия не должна повредить тебе, — поспешно сказал Крейтон, упреждая очередную сердитую реплику Брайса, который, казалось, вышел из подавленного состояния, одолевавшего его столько месяцев. — Ее заботит только рояль. Видимо, она унаследовала это чудачество от Джонатана. Старый Дэн Остриан любил свою «культуру» и не дал Джонатану стать бизнесменом. Поэтому имеет смысл взять на себя управление ее деньгами. И я планирую держать ее здесь, пока она не придет в себя. Маргерит превратила ее в беспомощного младенца. Оставить ее жить одну опасно. Девчонка может упасть с каких-нибудь ступенек и сломать себе шею. И любой мошенник в городе сможет держать ее в своей власти.

— Очередная смерть может сильно снизить твою популярность, — в полушутливой манере сделал вывод Дэвид. — Слишком много несчастных случаев — и кандидат уже выглядит слабым. Кажется, что он притягивает беду.

— Спасибо, — закатил глаза Крейтон. — Это, конечно же, утешает.

— Очень рад. Луч света в темноте.

Но Крейтон знал, что Дэвид прав. Оставив Джулию здесь, он надеялся предотвратить новые проблемы, потому что, скорее всего, их, в отличие от смерти Маргерит, не обернешь себе на пользу. Братья обменялись улыбками. Они поняли друг друга.

Дэвид опустил стакан, и его голос стал жестким.

— Если, допустим, ты победишь, нужно будет сразу же провести законопроект, чтобы помочь семье. Боже мой, какие с нас будут драть налоги за имение, когда старик уйдет! Клинтоновский законопроект о землевладении лишь обозначил проблему. Это будет удар по всем нам, когда придется платить налоговой службе, по крайней мере, восемьсот миллионов долларов.

Крейтон сразу посерьезнел.

— Знаю. Это стоит во главе моей повестки дня. Сенатор Бивер готовит черновой вариант...

Брайс лениво слушал. Но теперь, когда Крейтон рассказывал о своих планах и приводил подробности других законопроектов, которые он планировал протащить, Брайс вдруг понял, что Крейтон говорил так, будто знал — действительно знал,— что выиграет. Это было видно по его уверенной манере держаться. Крейтон был прагматиком. Он доказал это в Верховном суде и на кровавых полях сражений Вьетнама...

— Крейтон?

Крейтон нахмурил брови:

— Что, Брайс? Тебе еще что-то не нравится?

Брайс возбужденно подался вперед. Он ощутил озноб, как будто снова стал ребенком, а его старшие братья просто заперли его в чулане.

— Твой специалист по опросам сказал нам, что победа на этих выборах для тебя невозможна. — Он сделал паузу, пытаясь найти правду в темных глазах брата. — Ведь твоя зажигательная речь в библиотеке, вернувшая войска в окопы, не была пустым сотрясением воздуха, так? Ты рассчитал способ, который приведет к победе. — Неожиданный прилив самолюбия охватил Брайса. — Сукин сын! Как ты собираешься вытянуть все это? Может, расскажешь?

Крейтон хихикнул:

— Есть кое-что такое, чего тебе знать не положено, братишка. Правильно, Дэвид?

Дэвид прогрохотал в ответ:

— Он и мне не расскажет, Брайс. Сукин сын, он держит весь план в секрете. Если все получится, новое столетие станет свидетелем политического переворота. — Он улыбнулся. — И я держу пари, что получится.

Беседа продолжалась; Крейтон не отступал от собственного правила не обсуждать любые свои планы. По сути дела, он вообще не признал, что у него есть в запасе какие-то ходы. Каждый раз, когда Крейтон делал паузу, Дэвид бранил старшего брата в своем циничном полушутливом тоне.

Наблюдая за их разговором, Брайс ощутил странное беспокойство. Он размышлял о братьях и удивлялся. Вместе с Маргерит, единственной сестрой, они выросли в этом поместье, бродили по его лесам и плавали в заливе. Здесь же они вырастили своих детей и внуков. Именно здесь умерла их мать после рождения Брайса. И здесь в детстве они пытались скрыться от тирании отца, а затем молча соглашались с ним и созидали себя и свои богатства.

Отец был осью, на которой вращался мир детства. Он был богом и демоном, и его влияние на них проявлялось на генетическом уровне.

Атмосфера дома или сходство Крейтона с отцом подействовали, но только Брайс вдруг почувствовал укол давнего страха за старого Лайла. Этот страх был совершенно нелогичным, и он быстро его отбросил.

В конце концов, отец больше ничем не управлял. Они взяли в свои руки его богатство и его власть. Так было нужно. Старик выжил из ума.

Перелом приближался постепенно. Вначале Лайл просто передал деревья в дар Освенциму. Затем было строительство здания для Университета Мира недалеко от Сан-Хосе в Коста-Рике, а также изрядные денежные подарки для благодетелей человечества в лице общественных организаций вроде Редмондского Фонда разрешения конфликтов. Лайл был готов подписать последние бумаги, отдающие половину их состояния — около десяти миллиардов долларов — для учреждения этого Фонда, когда один из слуг шепнул об этом на ухо Крейтону. Фонд стал бы вторым по величине в мире, пропустив вперед только Эли Лилли и Фонд Компании с ее почти двенадцатью миллиардами долларов, но оказался бы предвестником потери оставшейся части наследства — их денег.

Старик отступил от всего, во что учил их верить.

У них не оставалось выбора, и братья стали действовать. Дэвид без особого шума нашел доктора, который накачал старика наркотиками и поставил ему диагноз — болезнь Альцгеймера. Крейтон позаботился, чтобы дело попало к дружественно настроенному судье, который вынес желательный вердикт — недееспособность. Когда Маргерит ненадолго заезжала в город, они показали ей отчет врача, и, напичканный лекарствами, старик оказался невменяемым в полном соответствии с их описанием. Даже она была вынуждена согласиться. Брайс организовал покупку приюта престарелых в округе Вестчестер. И они заперли там своего отца.

Атавистический инстинкт выживания говорил Брайсу, что это было необходимо. Все, чем он был, все, во что верил, все, ради чего работал всю жизнь, оказалось бы под угрозой, поддержи он безответственное отношение отца к семейным богатствам.

Но когда он слушал братьев, сердце сжала тревога. Потом он твердо сказал себе, что никто больше не должен бояться старика и даже памяти о нем.

10

9.30. СУББОТА

ОКРУГ ВЕСТЧЕСТЕР (ШТАТ НЬЮ-ЙОРК)

Лайл Редмонд в свои восемьдесят пять был дряхлым и немощным. Его одолевали старческие недуги. Донимал мочевой пузырь. Лежа на узкой кровати в приюте для престарелых, он слушал биение своего сердца. Оно выстукивало слова, объясняющие прошлое и смывающие его вину. Все это серое субботнее утро он слушал и слушал, зная, что его опять постигнет неудача. Зная, что ему нужно придумать какой-то иной план, чтобы остановить сыновей и завершить свой грандиозный замысел. Но что потом? Был ли во всем этом какой-то смысл?

Существовал только один выход. Он должен выбраться из этой дыры.

Проблема заключалась в том, что предыдущий план был сорван. А он никак не мог придумать другой.

С начала этой недели всякое приходило ему в голову. Начальник охраны Джон Рейли мрачно сообщил, что его любимый санитар погиб, продавая наркотики:

— Он торговал понемногу. Устроил поножовщину с одним из клиентов. Его нашли в переулке разрезанным на несколько кусков. Мертвым. Плохо. Я знаю, вы любили его.

Старик был потрясен и напуган.

— Чушь! — разбушевался он. — Вы убили мальчишку!

— Это ваши фантазии, мистер Редмонд, — вежливо сказал Рейли. — Вы просто бедный больной человек, страдающий галлюцинациями.

Его лицо было похоже на кусок непрожаренного мяса. Как и все, кто работал здесь, он был нанят сыновьями Лайла Редмонда.

Чтобы наказать старика, один из медиков сделал ему укол пентабарбитала. Как только яд стал распространяться по кровеносной системе, три человека перевернули вверх дном его комнату. Несмотря на одурманенность, он вскоре догадался: они раскопали, что мальчишка по его заданию послал пакеты дочери в Лондон и этому пронырливому типу из ЦРУ в Лэнгли. Они вытащили фотографии из рамок и отодрали все паспарту. Они порезали мебель. Повсюду валялись куски ватина. Они вывалили все ящики из письменного стола. Шкаф. Аптечка. Рылись, как свиньи, в одежде и вещах. Не было ничего, к чему бы они не прикоснулись, не проверили, не разорвали, не испачкали и не осквернили.

Он был потрясен своей реакцией. Его все еще волнуют бесполезные вещи, он ощущает вину за смерть парнишки. Значит, он действительно стар.

Когда клад — его записи и бриллианты — был найден, он застонал. Записи, над которыми он работал целый год, были единственным способом вырваться из этого паршивого приюта, а бриллианты — его последним богатством. Он спрятал их и кусок янтаря в вентиляционной шахте. Когда раздались их победные вопли, его глаза медленно наполнились влагой, а к горлу подступил комок.

Так погибло его будущее. Он почувствовал себя настолько беспомощным, что, если бы в этот самый миг Бог позвал его к себе, он умер бы с готовностью.

Но Бог не позвал. Старик продолжал жить, болезненно осознавая свою беспомощность: пентабарбитал и прошлые ошибки пригвоздили его к кровати, как Христа к кресту.

Шли дни, и медицинский персонал внимательно следил за его здоровьем. Ему казалось, что он плывет по морю нечистот. Когда сознание было ясным, чаще всего приходили мысли о дочери, Маргерит. Он любил ее всеми фибрами своей неуживчивой души. Она была единственным светлым пятном в его жизни, она даже, несмотря на то что братья обманом заставили ее поверить в его дряхлость, навещала его всякий раз, когда оказывалась в стране. Часами сидела у его кровати, когда он бредил в лекарственном безумии. Все остальное время он страдал, тоскуя по ней.

Должно быть, она уже получила пакет. Сейчас она должна сражаться против братьев за то, чтобы вытащить его отсюда. Или, может быть, человек из ЦРУ уже проверил сведения из своего пакета. Возможно, он уже едет сюда, чтобы спасти его и восстановить истину.

Но где же они? Почему не здесь?

Три дня спустя врачи перевели его на фенобарбитал. Менее опасно, но все же рискованно. Если введут слишком много, дыхание станет поверхностным, и он умрет. Он знал, что сыновья не заинтересованы в его смерти, по крайней мере сейчас. Не потому, что они ощущали какую-то привязанность к нему. Он не питал иллюзий. Согласно правилам хорошего бизнеса, которым научили их он сам и система налогообложения США, отец для них более ценен живой, чем мертвый. Поэтому они распорядились, чтобы его пичкали лекарствами до возможного предела, но не до смерти.

Вчера врачи вновь сменили лекарства, на сей раз на еще менее опасный хлорпромазин. Они начали с двадцати пяти миллиграммов, а час спустя вкололи ему еще двадцать пять. Это были маленькие дозы, слишком большие первые инъекции могут вызвать остановку сердца.

Вскоре они увеличат дозу. Но лекарства были ему знакомы. Он заставлял себя сосредоточиться, когда доктора давали предписания. Он знал, сколько ему вводят. Поэтому изобразил медикаментозное повиновение. Это успокоило проклятого доктора, и он, передумав, перешел на хлорпромазин.