Мозаика

— Вы говорите так, будто Пауэрс обязательно убил бы его, если бы смог найти.

— Именно так все и объясняют.

— Крейтон! Ну и сволочь. Не упустил случая.

* * *

В гостиницу «Холидей-инн» Сэм вошел со своей сумкой, а Джулия осталась за рулем «Мустанга». Он зарегистрировался по липовому удостоверению и заплатил наличными. Войдя в номер, он оставил открытой боковую дверь. Джулия заметила это, припарковалась и скользнула внутрь. Комната была чистой и удобной — приглушенные цвета и большая ванная комната. Сэм сразу же задернул занавески, а она заперла дверь на два замка.

— Наконец-то, — вздохнула Джулия и упала на кровать, стоявшую у окна. Она попыталась подавить ощущение, что опасность прячется где-то рядом. Больше всего сейчас ей хотелось провести несколько часов за своим «Стейнвеем».

В комнате стояли две средних размеров кровати, но Сэм не мог оторвать взгляд от той, где лежала Джулия. Пестрое покрывало красиво оттеняло ее волосы. Серебристого цвета и убранные назад, они только подчеркивали красоту ее лица — фарфоровая кожа, тонкие черты, яркие голубые глаза. Полные губы были слегка расслаблены, обнажая ряд небольших белых зубов. Веки опускались, словно приглашая сон.

Сэм отвернулся. Он подумал о предательстве Пинка и о том, что оно едва не стоило Джулии жизни. Грудь сдавило.

— Я заказал еду в номер. Нет нужды идти в ресторан и засвечиваться там.

* * *

Пока они ожидали ужина, Джулия сидела за столом и звонила во францисканские церкви от Нью-Йорка до Буффало, но в каждой получала один и тот же ответ: никакого отца Майкла с немецким акцентом и фургоном «Фольксваген» у них нет.

— А вы уверены, что он был францисканцем?

Сэм устроился на кровати, которая находилась ближе к двери, и наблюдал за Джулией, сидевшей с телефонной трубкой в руке. У нее была какая-то плавная, скорее даже нежная грация. Но под ней скрывалась физическая выносливость и решимость отстаивать собственное мнение. Такое сочетание его очень привлекало.

— Я видела, как священник выезжал из Роллинг-Хиллса.

Она повернулась, чтобы посмотреть на Сэма, вытянувшегося на кровати. Руки он сложил под головой, ноги положил одну на другую. На нем все еще была кожаная куртка. Его длинное тело представляло собой образец того, как надо отдыхать. Но никакого спокойствия в нем на самом деле не было. Он просто излучал какую-то хищную настороженность.

— На нем было традиционное облачение, — сказала Джулия.

— Длинная коричневая ряса с капюшоном, подпоясанная веревкой?

— Она является одним из символов их ордена. Они подражают святому Франциску, так как верят, что он показал людям пример совершенного следования Христу. Они дают обеты бедности, целомудрия и покорности, посвящая себя молитве и служению. Облачение и символизирует все это. Оно делается из простой и грубой ткани, наподобие власяницы Исайи, при этом оно кроится и шьется в форме креста.

Он кивнул:

— Вы много знаете об этом.

Она улыбнулась:

— Все мои родственники — католики. Вот кое-что и узнала, то там, то здесь.

— Но вы не католичка.

Она покачала головой:

— Если есть Бог... — Она задумалась. — Это прозвучит глупо, но я верю в это... Если Бог существует, то цвета — это его смех, а музыка — его небесное дыхание. Или ее небесное дыхание. У меня есть духовная жизнь, которая важна для меня, поэтому я никогда не стремилась присоединиться к какой-либо церкви. Наверное, музыка — это мой посредник для любой силы, которая там есть. А как насчет вас?

— Я не любитель присоединяться.

У нее открылся рот.

— Вы? Мистер ЦРУ? — Она засмеялась. — Какая ложь!

Он нахмурился:

— Я не верю ни в какие обязательства, кроме преданности Компании.

Как только эти слова сорвались с языка, он уже пожалел о них.

— В самом деле? — Она опять засмеялась. — Что ж, тогда нас двое. Я тоже не верю.

Он удивленно воззрился на нее.

— Что тут шокирующего, Сэм? Мне еще предстоит встретить мужчину, с которым захочется провести жизнь. Мужчины приносят столько огорчений. Они строят фантазии относительно каждой женщины, проходящей мимо. Мужчинами правят гормоны. Вот почему их поведение настолько иррационально.

Сэм был поражен.

— Вы что, хотите сказать, что я — управляемый гормонами идиот?

Джулия игриво улыбнулась:

— Я просто дразню. В конце концов, у человека с таким количеством подружек, как вы...

— Подружек? — Его глаза сузились. — Что навело вас на эту мысль?

— Во-первых, плед в «Дуранго» — «Шанель № 5». Затем, пока вы брали напрокат машину, я залезла в бардачок, чтобы взять другой пистолет, поскольку Рейли отобрал мой. И что же я там нахожу? Бюстгальтер и трусики какой-то женщины. От фирмы «Викториас сикрет». Запах других духов. Кроме того, там была бумажка с парой женских имен и телефонных номеров. Я убедилась, сэр, что вы повеса.

Брови Сэма резко подпрыгнули.

— А вы — любопытная Варвара.

Она посмотрела ему в глаза и улыбнулась. Но ее слова застряли в горле, потому что вслед за этим между ними пробежала какая-то искорка и возникло щемящее чувство. Сейчас было не самое безопасное время для разговоров. Для размышлений. Для чувств.

Раздался стук в дверь, и чары рассеялись. Сэм услышал собственное учащенное дыхание и на мгновение почувствовал слабость. Но тут же вскочил, вынул браунинг из кобуры и шагнул к двери.

Это был официант с их ужином.

Они сидели за столом у окна. Еда была, конечно, не для гурманов, но хорошая — домашние гамбургеры, приготовленная и поданная на доске картошка, зеленый салат и пиво. Вызывающий аппетит аромат наполнил комнату. Дразнящий запах гамбургеров преследовал Сэма с самой заправки «Шелл» в Армонке. При обычном укладе жизни желудок был одним из его высших приоритетов.

Для Джулии это был праздник ощущений. Еще никогда пища не казалась настолько вкусной. Цвета были живыми — ярко-зеленый салат, коричневый гамбургер на бежевой булочке, хрустящая золотистая картошка, слоисто-белая внутри. Ей нравилась естественность и приятность процесса утоления голода. На мгновение ощущение близкой опасности, которая преследовала их, отодвинулось на задний план.

Она улыбнулась ему:

— Скажите что-нибудь по-русски.

Он поднял голову:

— С удовольствием, Джулия.

Затем повторил то же по-английски.

Он продолжал говорить по-русски, и она наблюдала, как с его губ слетают странные, ритмичные слова. Они сходили с его языка с такой же легкостью, как и английские. Его красивое лицо сияло.

— Что это значит? — поинтересовалась она.

— Это отрывок из Николая Гоголя, великого русского писателя девятнадцатого века.

"Русь! Русь!

Вижу тебя из моего чудного, прекрасного далека...

И грозно объемлет меня могучее пространство, страшною силою отразясь во глубине моей; неестественной властью осветились мои очи... О! Какая сверкающая, чудная, незнакомая земле даль!"

— Вам все это нравится, — откликнулась она. — Не просто Россия, а ее изучение. Изучение множества вещей. Вот почему вы получили степень доктора философии и стали заниматься исследованиями. И все-таки вы еще и неистовый агент-ковбой: бросаете свою машину навстречу опасностям, разбиваете кулаком носы людей, вроде того типа у будки при въезде в приют, о котором вы говорили.

— И что?

Она засмеялась, радуясь его растерянности.

После того как они закончили есть, Джулия встала.

— Подождите минутку! — Он вдруг обратил внимание на ее штанину, где в темно-синей ткани были видны два отверстия и засохшая кровь. — Что же вы даже не упомянули, что ранены?

Она посмотрела вниз:

— Это всего лишь царапина. Я промою ее.

— Правильно. Дайте-ка взглянуть на нее и заодно на ваши руки.

Он снял куртку. Под ней была черная облегающая футболка. Неожиданно стали видны все его мышцы и вся его сила. Широкие плечи и плоский живот. Он отстегнул кобуру, снял ее и аккуратно положил на шкаф. Жест был настолько характерно мужской, что у нее перехватило дыхание.

Она последовала за ним в ванную комнату.

— Сядьте здесь.

Он опустил стульчак на унитазе, и она села. Мягкими движениями он снял бинты с ее рук.

— Смотрится нормально — инфекции нет. Попробуйте сжать и разжать кулаки. — Она выполнила это. — Скоро вы будете вновь играть этюды.

— Вы знаете этюды Листа?

— Прекрасно знаю. У меня есть ваш компакт-диск. Мы не будем больше бинтовать вам руки. На воздухе они быстрее заживут. А теперь давайте посмотрим вашу ногу. Снимите брюки.

Она засмотрелась на него. Яркий свет ванной комнаты освещал его волосы и загорелую кожу. Мужской запах закружил ей голову. Она встала, расстегнула брюки и дала им упасть.

Сэм встал на колени. Джулия ощущала его теплое дыхание на своей ноге. Она не хотела этих эмоций, которые проносились через нее подобно бесконечной волне прилива.

Он почувствовал, как от близости к ней выступил пот на лбу. В голове словно сработал выключатель, и воспоминания об Ирини сошли на нет. Мучившее его чувство вины, казалось, отошло в прошлое. Ирини всегда будет оставаться в его сердце, но, может быть, теперь там есть место и для кого-то еще.

— Вы правы, — сказал он хриплым голосом. — Рана неглубокая. Вам чертовски повезло.

Он промыл рану теплой водой с мылом, обсушил, прикладывая к ней чистое полотенце. Ее кожа была бледна, как лунный свет, и на ощупь напоминала шелк. Сэм был подхвачен приливом эмоций, захвачен красотой ее длинных ног, ее тонкими черными трусиками, запутался в сетях своего восторга от нее, ее музыки, ее сильной воли, ее... всего в ней...

Он встал и посмотрел ей в глаза:

— Это глупо.

— Знаю, — прошептала она.

Он притянул ее к себе, и их губы слились. Ее тело охватил жар, возбуждающий, требующий. Она обвила его руками и утонула в нем, она ощутила вспышку желания, стирающего остальной мир. Только он. Только они. Только сейчас.

Его руки изучающими прикосновениями скользнули под ее блузку. Она с трудом переводила дыхание, а он целовал ей шею, уши, лоб, глаза. Он хотел ее более чем любую другую женщину на свете. И он желал ее прямо сейчас. Она тихо застонала. Он наклонился, сорвал с нее трусики и понес на кровать.

46

Потом они лежали, обнявшись. Горела лишь настольная лампа, и тени наполняли тихую комнату. Прохладный воздух сочился из-за занавесок. Джулии показалось, что где-то далеко в мотеле она услышала счастливое щебетание детских голосов. Она ощущала удовлетворенность, лежа рядом с Сэмом, прижавшись к нему всем телом. Каждый раз, когда он двигался, она остро чувствовала силу его тела и то, как это тело ей нравилось.

— Это твоя рука или моя? — спросил Сэм.

Она усмехнулась и подняла свой локоть:

— Моя.

Она сплела свои пальцы с его пальцами, затем стала поворачивать сцепленные руки, рассматривая их. Его пальцы были лишь немного длиннее, чем ее. Но они выглядели широкими и сильными.

— Смотри, как мы прекрасно подходим друг другу.

— Во всех отношениях.

Она вновь усмехнулась:

— И в этом тоже.

— Мне кажется, я окончательно доказал, что мной руководят гормоны, в полном соответствии с твоим определением.

Он поцеловал ее в ухо.

— Слава богу. Я думаю, что это одно из самых привлекательных твоих свойств.

— Твои гормоны тебя тоже не подводят.

Она улыбнулась и перебралась ему на грудь, чтобы заглянуть в его серые глаза.

— У тебя действительно есть мой компакт-диск?

— У меня есть они все.

Ему нравилось смотреть на нее. Его многое восхищало в женщинах. Но Джулия отличалась необыкновенным изяществом и грациозностью движений.

— Есть кое-что еще, что мне в тебе нравится. То, как ты играешь. Музыка, которую ты выбираешь. Возьми «Двадцать четыре прелюдии» Шопена. Менее талантливый пианист утомил бы аудиторию до смерти — настолько это маленькие и сжатые пьесы. Но когда ты играешь, они становятся энциклопедией настроений и эмоций — всех, от страдания до удовлетворенности и духовного очищения.

Она улыбнулась. Он знал и понимал ее музыку.

— Мне они тоже очень нравятся.

Там были прелюдии как в мажорной, так и в минорной тональности, и, как это было свойственно Шопену — величайшему пианисту всех времен, — многие из них требовали высочайшей виртуозности. Но она любила принимать вызов и была без ума от чудесной музыки.

— А что еще тебе нравится?

— Второй концерт Прокофьева. Это, конечно, настоящий шедевр. Когда ты играешь его, то вкладываешь определенные личные интонации.

Он видел, как она скатилась с него одним плавным движением, при этом длинная дута ее спины образовывала грациозную кривую. Ее соски порозовели и лишь отчасти набухли, словно в ожидании. Волосы ниспадали на бледные плечи сладко пахнущим облаком. И тут он заметил, сколь миниатюрны и тонки все ее черты. Совершенный маленький нос. Полные сексуальные губы. Безупречные и подобные полумесяцам брови с крошечными волосинками, ровными, как тычинки. Румянец покрыл все ее тело, которое словно излучало розовый свет. Он коснулся ее живота и убрал палец. На мгновение кожа стала белой, как слоновая кость, но восстановленный кровоток сразу же вернула ей прежний цвет.

Он наклонился и поцеловал эту точку. Ее пряный запах возбуждал.

— Тебя удивило, что я знаю твою игру?

— Поразило. Порадовало. Я очень благодарна.

Они поговорили о пианистах и великих дирижерах. О ее учебе в Джульярдской школе и о музыке, которую они оба любили. Она разглядывала его пока они лежали на смятой постели, которая выглядела так, будто на ее белых простынях происходила настоящая схватка. Ее пленило то, как двигалась его челюсть при разговоре. Джулия не отрываясь смотрела, как мускулы, находящиеся непосредственно под его ухом, выступали, а затем делались плоскими. Она протянула руку так, чтобы повторить ладонью линию его челюсти, не касаясь ее.

— Что ты делаешь? — спросил он.

Она ладонью чувствовала его слова.

— Я слушаю тебя рукой.

Он улыбнулся и покачал головой:

— Иногда ты бываешь странная.

— Знал ли ты когда-нибудь, что секс лучше, когда ты слеп?

— Я этому не верю. Что может быть лучше, чем смотреть на тебя?

Джулия потерла ладони друг о друга, пока они не начали гореть. Она быстро разжала их у него перед глазами:

— Чувствуешь тепло?

— Конечно. Я практически вдыхаю его.

— Вот на что это похоже. Ты ощущаешь все с повышенной чуткостью. Это почти похоже на...

У нее возникла идея. Джулия наклонилась и поцеловала Сэма. Ее губы впитали соленый вкус его рта. Она помедлила, чувствуя притяжение его сексуальности. Ей захотелось утонуть в его мужском естестве.

Но она отодвинулась от него.

— Вернись, — тихо сказал он.

— Закрой глаза. Притворись слепым. Слепота может быть твоим орудием.

Она опять потерла ладони друг о друга и медленно провела одной из них, почти касаясь вьющихся светлых волос на груди Сэма. Оба они были возбуждены, все их чувства были обострены, так что он мог понять кое-что из того, что могла чувствовать она.

— Люди — это не только кости и ткани, но еще и электричество, — прошептала она.

Он знал, что ее рука находилась над его туловищем. А затем возникло странное ощущение. Волосы у него на груди зашевелились, подобно маленькой морской волне. Он широко открыл глаза. Это явление Джулия вызывала своей рукой, и волосы следовали за ее движениями, как железо за магнитом. Ощущение было легким, но вместе с тем и сексуальным...

— Не смотри, — предупредила она.

Он закрыл глаза, и она повторила все еще раз. На сей раз вызывающая дрожь волна возбуждения прошла вдоль груди к животу и вниз. Он с трудом сделал глотательное движение и потянулся к ней.

— Не сейчас, — хриплым шепотом сказала она.

Джулия могла ощущать Сэма всеми своими порами и всеми своими чувствами и желала его.

— Ляг на бок. Не открывай глаза.

— Да ну тебя.

Однако он был заинтригован. Он повернулся на левый бок, его тело дрожало от томления. Ее запах наполнял его голову и заставлял ее кружиться. Он почувствовал, что она поменяла положение, но никак не мог понять, что же она делает. И тут его поразило — восхитительное ощущение спереди вдоль всего тела. Казалось, что поток электричества утекает из него и притекает обратно, как река. Это была плотность, тепло и какое-то соблазнительное физическое влечение, которое вызвало у него желание податься вперед. Чтобы прикоснуться. Чтобы войти. Оно тянуло, и каждой клеточкой своего тела он хотел туда. Он еле сдержал стон.

— Что это? — Он не открывал глаза.

— Я. Мы.

Она закрыла глаза и легла рядом с ним и лицом к нему так, что их тела разделяли лишь считанные сантиметры. В атласной темноте ее мнимой слепоты она остро и голодно чувствовала его. Она опять потерла руки и взялась ими с двух сторон за его член.

У него перехватило дыхание. Член в один миг увеличился, стал более напряженным. А затем перед глазами мелькнул образ...

— Я вижу тебя в мыслях. — Его голос был хриплым от желания. — Ты лежишь рядом со мной и лицом ко мне.

— Да. — Ее дыхание стало неровным. — Почувствуй меня. Попробуй меня.

Жар охватил его, когда его руки коснулись ее тела. Он был прав. Она оказалась в точности там, где он видел ее мысленным взором. Но более того, их обволакивало магнитное поле, и оно было очень сильным. Сексуальное напряжение стало осязаемым. Пот выступил на лбу Сэма. Обостренность его слепых и наэлектризованных чувств ударила, как приливная волна. В голове он знал о Джулии все, но этого было недостаточно. Не могло быть достаточно. Он обхватил ее бедра и притянул к себе, а затем стал целовать сначала в губы, а потом, спускаясь вниз, в шею.

Джулия застонала. Ее охватила неизвестная до сих пор страсть. Она крепко схватила его за волосы. По всему телу пробежал огонь желания.

Он изучал ее — гладкую кожу, сосок, поднявшийся к его губам, завитки волос на лобке. И он делал это без помощи зрения, а только посредством обостренной ясности чувств, которая сделала его сексуальное желание более смелым, более жаждущим.

Ее дыхание стало неровным. Она больше не могла ждать. Ее рот пылал жаром на его груди. Сердце колотилось, и она желала Сэма каждой своей клеточкой.

— Милый... — В порыве страсти она приподняла бедра.

И в тот же миг он скользнул в ее мягкую влажность. В приятный, влажный и одурманивающий запах ее тела. Еще и еще. В какой-то момент она оказалась на нем; спина изогнута, голова откинута назад. Они были вместе, не смотря, но видя... чувствуя... все.

* * *

5.02. ПОНЕДЕЛЬНИК

Обессилев, они заснули, не выключив лампу. Сэм проснулся около трех часов ночи, погасил ее и вернулся обратно в постель. Джулия всхлипывала во сне, и он притянул ее к себе. Она так доверчиво обняла его, что он тут же вернулся к своим снам. К Джулии.

Они встали рано, и Сэм позвонил, чтобы заказать завтрак в номер, но было еще слишком рано.

— Ты только и делаешь, что кормишь меня, — пожаловалась она.

— Неправда. Я еще кое-что делаю.

Она улыбнулась:

— И могу добавить, что очень неплохо.

Они ходили по комнате обнаженными, разглядывая друг друга, как старшеклассники на первом свидании. Они вместе приняли душ, потом прервались на секс под струями воды. И наконец, оделись.

— Я достану гуталин из сумки, чтобы опять покрасить волосы.

— Лучше бы ты это сделал до того, как мы оделись.

— Мне бы хотелось, чтобы ты вообще не одевалась, — сказал Сэм.

— Позже, — пообещала Джулия.

Но никто из них не знал, когда это случится — и случится ли вообще.

* * *

5.33. ПОНЕДЕЛЬНИК

Когда Джулия и Сэм поспешно вышли из комнаты, у нее возникло мимолетное чувство нереальности происходящего. Ночь была словно чудесный сон, но сегодня уже понедельник, и им предстояло проделать большую работу. Необходимо найти доказательства, способные опрокинуть Крейтона, потому что выборы должны были состояться уже завтра. Почти невозможно. Сначала нужно найти ее деда и Джеффри Стаффилда.

Джулия подобрала газету «Ю. С. Эй Тудэй», дожидавшуюся их на полу за дверью номера.

— Где же дедушка может быть? Я не могу поверить, чтобы священники, которым я звонила, лгали.

— Сомневаюсь, чтобы он обратился за помощью к кому-нибудь из членов твоей семьи.

— Наверняка не обратился. Они объединены правилом «кулака Токугавы». — Она пересказала то, что дед рассказывал о Токугаве. — Дедушка мог поехать туда, где он чувствовал бы себя в безопасности.

Они вышли на улицу. Солнце светило, и небо было по-зимнему холодным и голубым. Но воздух стал теплее.

— Давай примем как факт, — сказал он, — что он продолжал писать свой дневник... Если мы правы и он послал выдержки мне и твоей матери, а также если у него были сведения о Янтарной комнате, то, может быть, он хочет обнародовать что-то еще. Он явно взбешен тем, что Крейтон и остальные сыновья сделали с ним, — отобрали состояние и объявили его невменяемым.

Она кивнула:

— Может быть, он пытается сделать то же, что хотим сделать мы, — свалить Крейтона, Дэвида и Брайса.

Когда они сели в «Мустанг», Сэм сказал:

— Вполне возможно. Но как?

— Это должно быть связано со «вторым кладом Гиммлера».

Сэм включил зажигание и почувствовал прилив ярости.

— Черт бы побрал этого Пинка. Я ему звонил именно для того, чтобы найти деда и Стаффилда. Винс, должно быть, как следует надавил на него, чтобы заставить сдать меня. Теперь я ни за что ему не поверю.

— Очень жаль, что так произошло, Сэм. Но ты прав. Мы не можем верить ему. — Джулия думала обо всем этом. У нее появилась идея.

— Ты сказал, что Стаффилд давал пресс-конференцию в «Плазе». Он там зарегистрировался, но комнатой не пользовался?

— Правильно.

— Значит, он нашел другое жилье еще до пресс-конференции. Возможно, не так далеко от «Плазы», потому что хотел как можно быстрее перемещаться между «Плазой» и своим убежищем.

— Выглядит логично.

— Я думаю, у нас появился шанс найти его. Есть у меня старый друг. Помнишь, мы говорили о странных людях, с которыми мы сталкиваемся в наших делах? Так вот, один из парней, с которыми я ходила в Джульярдскую школу, может оказаться незаменимым в поисках тайного пристанища Стаффилда. Это будет недешево, но деньги для того и существуют.

— Похоже, этим стоит заняться.

Сэм выехал на автостраду, ведущую на юг, к Нью-Йорку.

Джулия бросила взгляд на газету, лежавшую у нее на коленях. Воздух вдруг застрял в груди. Она схватила газету. Теперь полиция ищет не только ее.

— Погляди, Сэм. — Она ткнула пальцем в его фотографию. Это был обычный паспортный снимок рядом с аналогичным ее портретом. — Теперь они знают, как ты выглядишь!

Она прочитала заголовок вслух:

Агент-предатель разыскивается за помощь убийце

47

6.02. ПОНЕДЕЛЬНИК

МЕЖДУНАРОДНЫЙ АЭРОПОРТ ИМЕНИ КЕННЕДИ

Солнце уже взошло; как всегда на рассвете, резко похолодало. Но внимание толпы, с нетерпением ожидавшей Крейтона Редмонда на взлетной полосе, было полностью сосредоточено на трапе, который подкатывали к двери самолета. Поклонники вытягивали шеи, сгорая от желания увидеть своего кумира. В руках у них были плакаты: «Новые идеи. Новая этика. Голосуйте за Редмонда!», «Нет растлителям! Нет Пауэрсу!» И старый, надежный призыв: «Редмонда в президенты!»

Как только Крейтон в своем длинном кашемировом пальто появился на верхней ступеньке, толпа закричала, зааплодировала и стала раскачивать плакатами. Телекамеры снимали все это для сегодняшней трансляции. Ликование охватило Крейтона, и он проворно спустился, излучая уверенность в том, что подарит избирателям стабильное и прочное будущее. За ним шли жена, дети, ближайшие члены его предвыборной команды и три репортера из влиятельных газет, которым он давал эксклюзивные интервью во время длинного перелета из Калифорнии домой. Они были специально приглашены для того, чтобы сегодня поднять его популярность до максимума.

Он дал знак агентам секретной службы отойти в сторону и стремительно двинулся в гущу бурлящей толпы людей, которые хотели пожать ему руку, потрогать его пальто, просто прикоснуться к носителю власти. Он раздавал автографы, а пресса совала микрофоны ему в лицо и выкрикивала вопросы.

«Баннер энтертейнмент»:

— Судья, как чувствуете себя дома?

— Отлично, как всегда. Дом — это главное для любого из нас.

Труднее всего отвечать на самые глупые вопросы. «Уолл-стрит джорнел»:

— Судья! Что вы думаете о вашем растущем рейтинге? Вам удастся набрать решающее количество голосов?

— Я радуюсь, мисс Каппс. Приятно сознавать, что избиратели понимают и поддерживают наш план развития Америки. И, конечно же, мы собираемся выиграть эти выборы!

Они продолжали обрушивать на него град вопросов, а он отвечал на них, приветствовал сторонников и целовал детей еще целый час. Затем сел в бронированный лимузин, в соответствии с требованиями секретной службы, призванной защищать всех тех, кто может стать президентом. Марио Гарсиа, специалист по связям с прессой, ждал внутри. Крейтон повернулся, чтобы помахать через стекло избирателям и репортерам, которые все еще толпились вокруг.

Когда лимузин тронулся с места, Крейтон улыбнулся:

— Народу-то немало, а, Марио?

— Чертовски много, судья. — Марио широко улыбался.

Крейтон попробовал догадаться, что так обрадовало его.

— Ты получил последние данные?

Марио усмехнулся. На его тонком лице было написано ликование.

— Вы поднялись до сорока восьми процентов! Очевидно, избиратели всю ночь думали об обвинениях против Пауэрса и утром пришли к решению, что им не стоит ставить на президентство, омраченное личным скандалом, особенно таким, который сильно испортит репутацию Америки во всем мире и может привести к аресту президента. И мы еще не учитываем негодования тех, кто верит в то, что Пауэрс — извращенец. Крейтон кивнул:

— Но этого все же недостаточно, чтобы гарантировать победу.

— Да, это так. Подождите. Здесь уже есть хорошие новости. — Марио ткнул пальцем в папку, лежавшую у него на коленях. — Пауэрс упал до сорока четырех процентов, а число неопределившихся подскочило до восьми процентов. Согласно статистике, с учетом погрешности в плюс-минус три процента, вы с Пауэрсом идете ноздря в ноздрю. Все, что нам нужно, — это перетянуть на свою сторону семь процентов неопределившихся — даже не утруждая себя отбитием процентов Пауэрса, — и вы получаете заветное число в пятьдесят процентов. А с ними, если не произойдет чего-нибудь сверхъестественного, вы выиграете! — Он сделал паузу. — Конечно, большая проблема возникнет, если замедлится рост рейтинга.

Крейтон внезапно насторожился.

— Что случилось?

Марио постарался, чтобы на его лице не отразилось тревоги.

— Дуг Пауэрс. Вы уже знаете, что все его семейство выступает на всевозможных ток-шоу, заявляя, что все это ложь, и утверждая, что Стаффилд — человек с неустойчивой психикой. Все, как мы и ожидали. Но теперь Пауэрс делает еще кое-что, и это срабатывает. Он заручается поддержкой знаменитостей. Светил бизнеса, спорта, Голливуда, книжного мира, образования и телевидения. Это массированное наступление хорошо известных людей, они ручаются за то, что он честный человек и будет фантастическим президентом. Они участвуют в его новых рекламных роликах, которые оказывают эффект бодрящего холодного душа. Все это приостановило рост ваших показателей.

Крейтон скривился:

— Пауэрс чертовски умен. Я знаю, вам хочется атаковать его напрямик. Но так мы попадемся на его удочку. Поскольку у него нет времени оспаривать факты, он хочет превратить все это в соревнование по взаимному очернению. Мы должны в своих роликах упорно ссылаться на свидетельство Стаффилда и на его безупречную репутацию в Скотланд-Ярде. Она стоит многого.

Лицо Марио было мрачным. Он хотел легкой победы сейчас, когда события стали поворачиваться в их пользу.

— Вы правы, судья. Я только надеюсь, что команда Пауэрса не отплатит той же монетой, выступив против нас с обвинениями, которые мы не сможем оспорить.

— Они не выступят.

Лицо Крейтона излучало уверенность, но он был обеспокоен. У него в рукаве был еще один туз — сегодня днем, если все пойдет хорошо, Джеффри Стаффилд, сам того не ведая, должен обеспечить последний толчок тому, что Крейтон Редмонд получит твердое большинство избирателей.

Но он не мог сказать об этом Марио. Он просто спросил:

— А что слышно насчет сегодняшнего празднования?

Это было важным новшеством нынешней кампании — броская, напичканная репортерами предпобедная вечеринка, нацеленная на то, чтобы еще раз показать себя людям, сидящим дома вечером накануне выборов, а затем появиться на следующее утро в газетах.

Марио улыбнулся:

— Подтверждения о принятии приглашений начали сыпаться со всех сторон. Мы переходим от засухи к изобилию. Как говорится в Библии, мы посеяли, а теперь настало время собирать урожай.

* * *

7.04. ПОНЕДЕЛЬНИК

НЬЮ-ЙОРК

Величественный отель «Плаза» возносил свои восемнадцать этажей над Пятой авеню и Центральным парком и выглядел этаким белым именинным тортом, сошедшим со страниц исторической книги о французских замках. Длинные лимузины и другие роскошные автомобили красовались на стоянке перед огромными входными дверьми. Тщательно осмотрев все подходы на предмет присутствия полиции или возможных «чистильщиков», Джулия прошла мимо отеля. Она искала Граффи О'Ди. Важность и срочность дела придавали ей силы.

Она надеялась, что Граффи может найти Стаффилда, но сначала нужно было найти Граффи. Он был одним из немногих выпускников Джульярда, который не сделал большой карьеры. Многие годы, бывая в этом районе с матерью, она сталкивалась с ним, когда он играл на улице. Друзья-музыканты говорили ей, что улица стала его подмостками. Очевидно, Граффи превратился в одного из многих уличных музыкантов в этом самом одиноком городе на земле; он жил за счет богатой элиты, которой здесь также было немало.