Войны Вис (№3) - Белая змея

Повисла пауза. Все уже догадались, о чем речь, разве что мартышка, глупее которой не было на всем юге, пребывала в неведении.

— Что ж, Регер эм Элисаар, я обещаю тебе шестьдесят анкаров золотом по мере Мойхи и Зарависса, если ты согласишься поработать у меня.

Впечатляющая сумма вызвала оцепенение.

— Какую работу вы предлагаете мне, господин — скульптора или модели? — забавляясь, переспросил Регер.

За столом снова рассмеялись. Вэйнек лукаво взглянул на Регера:

— За работу скульптора ты получил бы больше, но я уже нашел человека. Нет, я имел в виду работу модели.

— Но я слышал, что лик короля-мессии Ральднора увековечен, — вежливо возразил Регер, снова дразнясь. — Я не похож на него, честное слово.

— Это спорный вопрос. Подобие может проявляться по-разному. Так Ральднор походил на своего предка Рарнаммона, а его сын, второй Рарнаммон — на отца, хотя тот и сгинул где-то двадцати пяти лет от роду. Не хочу тебя смущать, молодой человек, но модели необходима привлекательность как лица, так и тела. И выносливость — позировать часами не так-то легко. Я слышал, что в Элисааре ты был гладиатором?

— В Элисааре я был рабом, — бросил Регер.

— В Мойхи не признают рабства, — уже серьезнее произнес Вэйнек. — Любой раб, пересекающий наши границы, становится свободным, как и все люди перед лицом богини. Ну как, ты принимаешь предложение?

— Да, — кивнул Регер, — и благодарен за него.

— Благодарить станешь, когда все будет закончено. А теперь, Элисси, дай мне обнять мартышку-принцессу. Мне пора идти. Друг мой Эрн и вы, госпожа, примите мои извинения, но вы знаете, каковы мои вседневные труды. Регер, мастерская открывается с первыми лучами солнца.

Регер кивнул. Его лицо, как и голос, осталось спокойным.

Аннах и ее похожий на Виса ваткрианец предавались сдержанным ласкам в гуще лоз, поэтому Чакор свернул на другую тропинку среди синталевых деревьев.

Регер сидел у водоема. Луна уже взошла, и рыбы, днем золотые, как глаза людей Равнин, выпрыгивали из водоема, чтобы полюбоваться на нее.

В тишине сада повисло дыхание поздней городской ночи. Тьма под стенами была испятнана светом, падающим из окон. Откуда-то с улиц доносилась музыка или приглушенные голоса. Иногда до сада даже долетал шепот океана. Было не время и не место для ссор. И, несмотря на все сходство — это не Саардсинмея.

— Значит, ты решил остаться здесь и стать эм Мойя.

Регер поднял глаза. Еще одна рыба разорвала отражение луны в водоеме, а может быть, упал цветок синталя — им уже пришло время опадать.

— Я думаю, что предложение Вэйнека надо принять.

— А я думаю, что его подготовили заранее.

— Да, — вздохнул Регер. — Как мы уже заметили, Эрн-Йир — великодушный человек.

На корабле они почти не разговаривали. Не потому, что Лидиец избегал корла — он оказывал ему внимание, но в ответном внимании не нуждался. Это не было похоже на товарищество выживших, каким представлял его Чакор. Регер не доверился ему. Он слушал и отвечал, но чаще искал одиночества. И чем ближе они подходили к светлым берегам чуждой страны, тем больше Чакор скучал и ждал чего-то.

Впрочем, он с самого начала чего-то ждал от Регера. Превзойти его или оказаться превзойденным. Превознести, повторить, отшлифовать умения… Последние события сделали их неразговорчивыми — или это сделала она ?

Они оба шли за ее носилками. Вместе нашли убежище в ее гробнице. Вместе покинули город.

— Это правда? — вдруг спросил Чакор.

Регер не задал вопроса: «О чем ты?» Он воспринял это так же естественно, как рыбу, всплывшую из водоема, падение цветка, нарастание и убывание луны, рождение и смерть.

— Я думал, что убил тебя. Это ужаснуло меня — раньше я никогда не убивал так . Ты знаешь, почему так случилось? Сдается мне, что ты это видел.

— Трюк жрецов Анак. Меч, превращенный в змею.

Еще одна частица причастности к ней … Чакор прислонился к дереву. Ему уже казалось, что все это случилось не с ним — смертельный удар, исцеление. Безумно его равнодушие или мудро? Может быть, лучше считать, что его память ошибается. Когда он говорил об этом, ему приходилось заставлять себя. Не то чтобы его каждый раз обдавало ужасом, но он не мог поверить в какие-то неизвестные стороны своей личности или проявления богини. Он должен принести Коррах достойную жертву. Если кто-то и спас его, то это Коррах. А кроме всего прочего, эманакир была мертва.

Послышался какой-то шум, и снова воцарилась тишина, живая тишина сада и ночи. Возможно, в гуще лоз происходил какой-то разговор, но без слов.

— Перед смертью Аз’тира сказала мне, что в Мойхи я встречу своего отца, — произнес Регер. — Когда придет время. Я никогда не знал своего отца. Но есть причины, по которым хочу знать.

Как Регер не спросил «О чем ты?», так и Чакор не уточнил: «Значит, Равнинную ведьму звали Аз’тира?»

— Она была точна в подобных вещах?

— О да.

Они были любовниками. А ему не досталось такой причастности.

— Я собираюсь на север, — сказал Чакор. — По слухам, в Зарависсе бывают неплохие состязания. Или в Дорфар. А то я уже стал пахнуть по-оммосски. Жаль, что останусь должен нашему дорогому судовладельцу.

— Не могу даже представить, как Эрн подсчитывает, кто и сколько ему должен.

По отражению луны на воде проскользнула рыба, более крупная, чем прежние. Постоянное разрушение света… Он разрушился, он не мог не разрушиться.

— Обязательно приду посмотреть, как твою статую Ральднора привезут в Зарависс под звуки труб и на повозке, украшенной золотом, — проговорил Чакор.

* * *

Часом позже, идя по Янтарной улице, Чакор услышал по-волчьи осторожные шаги, пытающиеся слиться с его собственными. В Мойе не ждешь нападения разбойников, но это не значит, что в городе их нет совсем. Выхватив кинжал, Чакор развернулся и встретился взглядом с нареченным Аннах.

— Ты держишься, как воин, — сказал последний. — Еще не тянет ко сну? Послушай, прости за откровенность, но не хочется ли тебе девицу? Тут недалеко есть один неплохой дом, рекомендую. Они хорошо меня знали до того, как я сложил себя к ногам Аннах. Девушки в основном из Зарависса, хорошенькие. А насчет денег не беспокойся, я заплачу.

— Это еще почему? — воинственно спросил Чакор.

— А почему бы и нет? — пожал плечами жених Аннах. — Просто сегодня я счастлив.

Его звали Джериш. Он был капитаном сотни в гарнизоне Мойи и говорил на языке Висов с акцентом, полученным от отца-ваткрианца, язык же второго континента был для него родным — дома говорили на нем. Но у Чакора имелось подозрение, что по-ваткриански отец Джериша говорил, наоборот, с висским акцентом.

— Знаешь, что неправильно у вас в Мойе? — спросил Чакор.

— Нет, а что же?

— Вы слишком много даете просто так.

Они не спеша пошли на северо-запад, к улочкам за гоночной трассой. В разноцветной Мойе, освещенной по ночам уличными лампами, никогда не бывало темно. Подойдя к синталевым деревьям, которые росли в каждом парке и саду города, они почувствовали теплый аромат, плывущий над улицами.

— Через два дня мой отряд выйдет в крепость. Можешь поехать с нами, если угодно. Мы убережем тебя от разбойников на границе.

— А если мне захочется, ты поможешь мне попасть в армию, которой всегда нужны здоровые способные мужчины любой расы и веры.

— Это правда. Не выдам тайны, если скажу, что обычно на нас нападают с моря. И мы хотим показать Новому Элисаару, что сделать это не так-то просто.

— Какая удача для вас. Теперь вы можете забыть об Саардсинмее.

Они разошлись у скотного рынка, мерзкий запах от которого чуть не довел Чакора до обморока. Когда он шел обратно мимо гоночной трассы, то зло сорвал с ворот расписание скачек на завтра.

Даже Анак давала просто так.

В следующий полдень, еле встав с кровати после бессонной ночи, он поставил остатки своих денег на шансарского всадника в черном и выиграл двадцать серебряных парингов по курсу Мойхи.

Потом, подойдя к храму Коррах, Чакор увидел, как на его крыльцо восходит Элисси, и окаменел, решив, что сошел с ума. Ее молоденькая девушка-служанка, стоя у колонны, качала обезьянку на руках, как ребенка. Чакор отошел ко входу в храм, расположенный напротив, и в неистовом бешенстве стал ждать.

Примерно через треть часа Элисси вышла из храма. Бриллиант сверкнул на ее медовой щеке — и тут же потускнел, когда Чакор заступил ей путь.

— Что ты делаешь здесь? — спросил он. Девушка смотрела на корла и молчала, и он добавил: — Или ты ходишь сюда постоянно, чтобы плюнуть на алтарь из ханжества?

— Нет.

— Тогда зачем?

— А ты как думаешь? — стыдливое выражение на лице Элисси сменилось раздражением. — Сюда ходят, чтобы совершать подношения.

— Что? Верующая в Анак-Змею пришла в грязное капище неверующих, чтобы сделать подношение? — Чакор намеренно забыл про Эрна и его бога огня. Он видел, как она изо всех сил пытается быть спокойной, словно взрослый, поучающий неразумного капризного ребенка, и поэтому сказал еще громче: — Это женщина-змея от зависти надоумила тебя?

Люди оборачивались на них с доброй усмешкой, не улавливая сути, возможно, считая это обычной ссорой влюбленных. Элисси в замешательстве покраснела, но подняла голову и посмотрела прямо ему в глаза.

— Анакир не знает зависти. Анакир есть все, — твердо сказала она. — Анакир — имя, которым мы называем самую суть жизни, существование тела и души, земли и вечности. А вы дали этой сути имя Коррах. И потому я пришла к твоей Коррах и поднесла ей жертву, ибо Анакир не нуждается в жертвах, а кроме того, она не твоя .

Чакор мог только смотреть на нее. Она тоже не отводила пылающих агатовых глаз.

— Зачем? — наконец спросил он еще раз.

— Затем, что она сочувствует тебе, если можно так выразиться. Я обратилась к ней, словно выбирала для человека язык, который ему понятен, и просила, чтобы она подарила мир твоей душе.

Он поблагодарил, упустив основной смысл ее слов.

— Но для тебя и твоих людей Коррах не существует.

— Существует все. Посмотри на камешек, который лежит вон там. Ты можешь назвать его «умх», а я — «омм». Но от этого он не перестанет быть камешком и не сдвинется с места. Не так ли?

Неожиданно Чакора захлестнуло волной успокоения. Девушки из Мойхи хорошо владеют искусством спора. И как прекрасна эта, тронутая солнцем почти до искайского оттенка кожи, с огнем в глазах и с волосами, словно раскаленный белый свет, каких нет ни у кого…

— Пощады, — произнес Чакор, употребив термин из элисаарских правил поединков. — Опусти меч, госпожа, ты победила. Приношу свои извинения. Твой отец тоже приносит жертвы Зароку, не так ли?

Она рассмеялась, а он вдруг вспомнил, зачем она приносила эту жертву.

Вскоре они оказались в городском саду под желтыми кустами. Обезьянья принцесса забралась на дерево, а служанка убежала купить ягодного сока.

Они говорили об обычных вещах, не только о религии, и Чакор больше не спрашивал ее о подношении. Из призрака Элисси стала для него реальным существом. Внезапно до юноши дошло, что она любит его — но не так безудержно и требовательно, как другие молодые женщины, встреченные им в скитаниях.

Чакор обнаружил, что ему трудно удержаться от хвастовства, ибо хочется стать в ее глазах значительным и красивым. Но он должен был проявлять осторожность. Это рискованно. Она не придорожный цветок, а дочь человека, который оказал Чакору много любезностей и был очень добр к нему.

Но даже каким-то образом сдерживая себя, он все же рассказал ей о своих корнях и о том, что он принц, давно покинувший родной Корл. Он сидел рядом с Элисси под деревьями и рассказывал о гибели Саардсинмеи. Он позволил ей ощутить ту тень, которая была с ним и поныне, когда на его сердце словно упал мертвящий крик миллионов отчаявшихся сердец.

День клонился к закату. Лето тоже клонилось к своему концу. На его ладонь упал цветок с дерева, и он вставил его в волосы девушки. Он надолго замолчал, она тоже. Глядя на них, любой прохожий подумал бы, что в Чакоре есть немного крови Равнин, и они говорят друг с другом без слов.

— Синталь рос в древнем городе на юге, — произнесла Элисси. — На древнем языке это слово значит «волосы богини».

— Как твои, — отозвался Чакор и тут же удивился, как не откусил себе язык.

— Мы считаем, что мы тоже часть Анакир, ибо Анакир во всем, — только и сказала на это Элисси. — В каждом из нас есть частица бога, Чакор.

— Вы верите в то, что души приходят назад, чтобы родиться снова, и на самом деле смерти нет.

— Даже если это и не так, ужас и страх Саардсинмеи ушли. И боль ушла вслед за ними. Если боль приходит к тебе, Чакор эм Корл, позволь ей стать частью тебя — но не становись сам частью этой боли.

Они пошли назад в нарождающемся вечере — еще одна пара среди многих других, — прихлебывая охлажденный сок и расхваливая обезьянку за то, как она вышагивает рядом с ними. Служанка встретила своего возлюбленного, извозчика с Мраморной улицы, и ей позволили погулять до ужина.

Он запретил себе любые вольности. Он даже не взял ее за руку.

За ужином Чакор переговорил с Джеришем, дав согласие выйти в Зарависс вместе с солдатами, и попросил зееба, за которого теперь мог заплатить. Он попытался предложить Эрн-Йиру десять серебряных парингов, но получил твердый отказ.

Позже, выйдя в сад в поисках Элисси, Чакор не нашел ее там. Он расстроился, но и успокоился тоже.

После двух с половиной дней пути до крепости Джериш и его сержант соблазнили Чакора солдатской жизнью. Это было нетрудно, ибо он и без того вскоре после выезда начал в замешательстве раздумывать — зачем ему нужны именно Зарависс или Дорфар, что он там найдет? Он еще раз окинул внимательным взором все свои умения. Чакор всегда был бродягой и считал драку своим ремеслом, но в Элисааре узнал кое-что о колесницах, о хиддраксах и зеебах, о мастерстве меча. Служба в армии показалась ему той же дракой, только в лучших доспехах, и он решил присоединиться к Джеришу и его людям. Волки Равнин, как они себя называли, были жизнерадостной компанией, на три четверти состоящей из желтоволосых людей Мойи и на четверть — из всех прочих. Кожа цвета темной бронзы не лишала права на командование, что подтверждал пример Джериша. В то же время капитан крепости, руководящий дорфарианскими силами мирного времени, имел почти белые волосы.

Кроме того, по истечении оплаченного срока Чакор всегда мог покинуть службу. Как заверил его Джериш, если только Новому Элисаару или Оммосу вдруг не вздумается испробовать на Мойе свои метательные орудия, препятствий к этому не будет.

Оказавшись в казарме и приступив к потогонной военной подготовке, корл сразу же пожелал удрать. Но было поздно. Новобранцам в Мойхи выдавалось жалованье за два месяца вперед, поэтому за ними хорошо приглядывали. Так что Чакор решил пока не слишком задумываться об этом. Он начал изучать своих собратьев, с которыми мог меряться силой и боевым мастерством так часто, как хотел, а по вечерам отправлялся с ними выпить в деревню близ крепостных стен.

Иногда ему доводилось возвращаться в город, но гораздо чаще он пересекал границу с заравийским Саром, городом ветров, происхождение из которого когда-то приписывал себе герой Ральднор. Чакор потерял связь с Регером, однако Джериш сообщил, что Лидиец все так же работает на Вэйнека. Однажды корл съездил к Эрн-Йиру, но тот снова ушел в плавание, и Чакору не удалось увидеться с ним — равно как и с ней …

В последнюю оттепель перед временем долгих снегов проводилась охота на тирров. Эти мерзкие твари прямо-таки кишели в здешних местах, их следы и помет часто встречались на дорогах и тропинках, и ходили истории о бродягах и деревенских детях, отравленных их когтями. Тирров ненавидели даже сильнее, чем волков. Но Чакор, уже охотившийся на них в Корле, знал несколько хороших уловок, которые принесли ему удачу. Они разорили три логова и принесли домой одну неповрежденную голову, плоскую и безухую, и связку когтей — разумеется, лишенных яда, — чтобы украдкой подсовывать их офицерам в блюдо с ужином.

Зима выдалась суровой, и они всемерно проклинали ее, почти ритуально жалуясь на погоду и трудности путешествия до Мойи и Зарависса. Тут и там горели костры. Ночное небо было по-зимнему чистым, так что дозорные на башнях могли бы наблюдать за звездами на элирианский лад. Залив замерз, море сделалось ровной ледяной поверхностью. Вокруг крепости расстилались бескрайние белые поля. Чакор попал в милость к девушке-полукровке из Сара, но та была такой же, как и прочие свободные девушки, с которыми ему довелось встречаться. В пору дождей оттепели их страсть уже изрядно поблекла, и встречи стали реже.

Весной, когда Волки Равнин снова вернулись в городской гарнизон, Джериш и Аннах поженились. За минувшие три месяца Чакор продвинулся по службе и теперь был сержантом отделения, подчиненного непосредственно капитану Мойи. Это означало новый срок заключения в крепости. Но с наступлением приличной погоды, когда открылись дороги на Зарависс, Чакор и сам уже был не прочь остаться там. Теперь ходили истории уже не о тиррах, а о разбойниках на границе. Корла это устраивало, ибо в нем поселилось беспокойство, требующее выхода в бою.

Пока что он поехал на свадьбу. Джериш пригласил его в Отряд налетчиков (так по здешнему обычаю именовалась компания друзей жениха), куда также входили его двоюродные братья из Ваткри, друзья детства и соратники по оружию. Чакор не мог отказаться.

В шуме и веселье он не мог разглядеть Элисси, пока не начались танцы. В Мойхи имелся тип танца, еще не распространившийся на землях Висов, когда мужчина и девушка, взявшись за руки, вставали в пару, а пары выстраивались в ряд. Элисси образовала пару с солдатом из отряда Диких Котов. Она казалась спокойной и улыбалась, но ее лицо не было таким живым, каким запомнил его Чакор. Он видел, как зима высветлила ее кожу. Мед Иски стал снегом эманакир.

За вечер они перемолвились друг с другом лишь парой слов, желая радости новобрачным.

Прошло много времени с того дня, когда он последний раз жертвовал Коррах вино и масло. Кровавые жертвы любому из богов считались в Мойхи устаревшими и недостойными, кроме специальных случаев, когда туши убитых животных тут же делили на куски и раздавали нуждающимся. Но Анакир никогда не приносили такую жертву. Насколько Чакор знал, ей вообще никогда и ничего не жертвовали.

На следующее утро он выехал назад в крепость, зачем-то решив напоследок проехаться по улицам.

Вдруг в лавке ювелира в Овечьем переулке он увидел Элисси, стоящую в окне — примерно в локоть высотой, сделанную из серебра. Чакор осадил зееба и уставился на нее. В конце концов он решился войти в лавку. Навстречу ему вышел заравиец, и Чакор с удрученным видом указал на статуэтку.

— Хотите купить? — с сомнением произнес заравиец. — Она стоит недешево.

— Кто ее сделал?

— Вижу, вы ценитель. Буду с вами честен, — при этих словах он прямо-таки засветился надувательством, — это работа не мастера. Всего лишь подмастерья, но из прославленной мастерской — из студии Вэйнека. Многообещающий ученик, согласитесь. Иначе разве я взял бы ее на продажу?

Странное подозрение заставило Чакора медленно произнести:

— Элисаарец.

— Готов поверить. Из того несчастного города, который провалился в преисподнюю в прошлом году.

Рассмотрев статуэтку поближе, Чакор понял, что сходство мимолетно. То ли память подшутила над ним, то ли моделью в самом деле была девушка, похожая на Элисси — но только телосложением и прической.

— Очень хороша, — в изумлении произнес корл.

Он покинул лавку, ничего не купив, и заравиец так поклонился ему вслед, что в соседних лавках сдавленно засмеялись, однако Чакор уже не слышал этого.

Разбойник согласился показать убежище своего главаря, прекрасно понимая, что иначе будет под конвоем доставлен в Сар. В Мойе снисходительно относились к преступникам — с них взимали штраф или заключали их в тюрьму. Но в заравийско-дорфарианском Саре разбойникам обычно отрубали руку либо распинали их на террасе перед святилищем богов ветра.

Из двадцати пяти своих людей Чакор отослал пятерых назад в крепость вместе с пленными. Он предвидел засаду в каменистом ущелье. Устроить ее было несложно — сама местность располагала к этому. Убитых разбойников сожгли, как требовал обычай Мойхи, где всех жителей после смерти ждал огонь.

В этой вылазке отряд не потерял ни одного человека, зато местные разбойники оставили в пыли каждого десятого из своих. Чакор и его люди были довольны, хотя в Мойе убийство не считалось поводом для похвальбы.

Теперь крепость осталась в нескольких днях пути. Новые сведения погнали их на северо-восток. Если верить карте Равнин, они уже вышли за пределы Мойхи, разбив лагерь в прямой видимости заравийской границы. До разбойничьего укрытия они доберутся завтра утром, но Чакор опасался ночного нападения, ибо главарь разбойников мог послать кого-то из своих на разведку.

Едва над костром с едой поднялся ленивый дымок, как дозорный заметил какое-то движение на пустынной местности в трех милях от лагеря. Время от времени там кружилась пыль, подсвеченная солнцем, но лишь в одном, четко определенном месте.

— Там что, пыльная буря? — нервно спросил Чакор, еще не привыкший к жизни на Равнинах.

— Нет, ваша честь, — отозвался солдат. — Слишком рано для этого времени года. Еще слишком мало пыли.

— Шутишь? — усмехнулся Чакор. Как и дозорный, он был покрыт пылью с головы до ног.

Тот усмехнулся в ответ.

— Если я не ошибаюсь, ваша честь, то там, где пляшет пыль, стоят приграничные Драконьи врата.

Чакор уже несколько раз видел Врата, проезжая сквозь них по дороге в Сар. Они вызывали в нем суеверное чувство, заставляя взывать к Коррах — но и только. Заявив, что обязан поехать туда и посмотреть, он распорядился не привлекать к лагерю внимание возможных наблюдателей и вместе с тремя людьми ускакал на север. По левую руку от него медленно садилось солнце.

Чем дальше они ехали, тем больше Чакору казалось, что в вечере есть нечто зловещее. У него не было объяснения этому — разве что красный свет заката, долгий утомительный переход и обрывки команд, крутящиеся в голове во время скачки плечом к плечу с другими солдатами. Или, может быть, что-то, связанное с погодой. Они слышали о летнем граде и наводнениях далеко на севере, о подземных толчках в Дорфаре, которые уже стали там привычны и не вызывали тревоги, ибо ни один из них не был столь вредоносным, чтобы заставить население кинуться в храмы. Однако его чувствительность не была чрезмерной. Даже если клубящаяся пыль имела отношение к главарю разбойников (в чем Чакор сомневался) — четверо вооруженных людей, в доспехах, на верховых зеебах, смогут постоять за себя.

Когда они преодолели последнюю милю и сквозь пыль, словно призраки, проступили очертания Врат, кожа Чакора покрылась мурашками. Жители Равнин, не задумываясь, назвали бы это чувство «присутствием Анакир», как они называли любое странное незнакомое ощущение.

Затем они услышали крик — человеческий, но гневный и полный отчаяния. А следом — протяжный утробный рык тирра.

Двое из солдат были вооружены длинными копьями. Чакор отдал приказ, и они понеслись сквозь пыль.

Им открылось устрашающее зрелище: каменистый склон, сожженные солнцем деревья и никем не запряженный фургон, скользящий по склону в клубах пыли, готовый опрокинуться. Два человека пытались удержать его от падения, одновременно отбиваясь дымящими факелами, чье пламя было почти неразличимо на фоне заката. Шесть тирров припали к земле или драли когтями стены фургона. Время от времени та или другая тварь встречалась с огнем факела и отползала в сторону.

— Анак! — воскликнул полукровка с копьем.

Никто не медлил. В следующий миг железо пригвоздило к земле двоих тирров. Третий зверь развернулся и бросился на них. Чакор ударил зееба и направил его прямо на тирра, видя только смертельно отточенные когти и налитые кровью монеты глаз. В последний момент корл уклонился, его меч полоснул по шее твари. Зверь рухнул, и Чакор еле успел отдернуть зееба от его смертоносных когтей. Он обернулся и увидел, что один из копьеносцев взял на копье четвертого тирра, а пятый готовится прыгнуть на спину солдату без копья, который не рискует пронзить его мечом. Этот зверь был самкой с торчащими из меха желтоватыми сосками. Что ж, больше ей не кормить щенков.

Последняя тварь пригнулась к земле, озлобленная и лишенная сил. Тот, кто охотился на них, знает, что тирры предпочитают убивать, а не защищаться. Имея возможность убежать, они зачастую не делают этого, если считают, что еще могут ранить. Даже здоровые мужчины редко выживают после удара лапой тирра, если не очистить рану за пять минут. А для хрупкой женщины или ребенка и вовсе нет никакой надежды.

Чакор смотрел в красные глаза твари, в которых было что-то неестественное. Интересно, могли бы он и его люди пожалеть это животное? Неожиданно Чакор вспомнил имя, которым Регер назвал свою любовницу-эманакир — Аз’тира. Оно было созвучно другому слову — тирр. Эта мысль была неуместной и беспокоящей.

— Кончайте его! — выкрикнул Чакор.

Копье в четвертый раз обрушилось на зверя. Тирр, уже готовый кинуться на человека и смять его, тяжело завалился на спину и упал замертво. Один из прочих тирров все еще бился в судорогах. Однако никто не подходил, чтобы добить его из жалости — это продолжало оставаться опасным.

Двое в фургоне перестали шуметь и погасили факелы. Один из них, заравиец, выпрыгнул наружу и с помощью солдата-полукровки застопорил колеса камнями. За ним из укрытия вылез другой человек. Он не был заравийцем, но тоже имел темную кожу и волосы Виса, пусть и покрытые пылью Равнин.

— Вы солдаты из мойхийской крепости, не так ли?

— Совершенно верно, — ответил Чакор.

— Что ж, сержант, сегодня вечером вы спасли нам жизнь. Но смею думать, мы заслужили это. Что за день у нас был! Сначала нас ограбили — мы лишились зеебов и оружия, не говоря уже о невосстановимых образцах моего нанимателя. Потом на нас напали тирры. Не иначе ваша великая богиня послала вас нам на помощь!

«Богиня Коррах», — решительно подумал Чакор, но склонил голову. Его люди занимались тушами зверей. Последний умирающий тирр испустил дух. Спешившись, Чакор подошел к высокому человеку средних лет, но удивительной живости и энергии. Когда мужчина повернулся и тоже сделал шаг к нему, протягивая руку в приветствии, Чакор остолбенел. Над ним разверзлось полыхающее небо. Человек из повозки был Регером, но Регером через двадцать лет. Сержант Мойхи ответно протянул руку.

— Чакор эм Корл, — дружелюбно произнес он, чувствуя, как пьянеет от нахлынувшего понимания.

— Йеннеф эм Ланн. Но сейчас уже кажется, что родом отовсюду.

Примерно в сотне шагов от них поднимались ввысь, теряясь в наползающих сумерках, две огромные, белые, ничем не украшенные колонны Драконьих врат.

— Наше приключение случилось в историческом месте, — заметил Йеннеф, отец Регера, взглянув на них. — Говорят, первые короли Висов, прилетев в животах драконов, опустились на землю именно здесь?

— Это мифы Дорфара, — пожал плечами Чакор. — А мы сейчас на Равнинах. Идемте в наш лагерь, выпьем за то, чтобы грабителям недолго оставалось здравствовать.

Они в очередной раз поужинали жареными сусликами и сухим печеньем с неплохим вином из деревни близ крепости, разбавленным водой.

Когда стемнело, а над головой обильно высыпали лучезарные звезды Равнин, все сели беседовать у костра. Йеннеф производил впечатление очень общительного человека. Он много путешествовал и не без основания говорил о себе «я отовсюду» — бывал в Ланнелире, Междуземье, Вардийском Закорисе… и в Иске, отметил про себя Чакор. Это был истинный странник, каким мог бы стать — или еще станет — Чакор. Йеннеф тоже «немного служил в юности». Сейчас же он добывал себе хлеб как посредник торговой гильдии Зарара, и, конечно, его хозяин не обрадуется тому, что Йеннефа ограбили. Чакор коротко описал свой план налета на разбойников, и Йеннеф немедленно предложил свою помощь.

— Если ты выделишь мне скакуна и меч, клянусь, я еще могу сражаться, особенно после сегодняшнего.

— И подчиняться приказам? — уточнил Чакор.

— Думаю, что никогда не служил под началом такого молодого офицера, когда сам был молод. Но буду слушаться, — ответил Йеннеф. Однако заравийца он не захотел взять с собой. Он был его слугой и, по его словам, не отличался силой, а храбрость в сражении с тиррами проявил исключительно от отчаяния.

Время Застис еще не пришло, луна тоже не взошла. Через час Чакор послал своих людей разведать склоны, где они обнаружили погруженное в сон разбойничье логово. Ему детально описали это место, и новые сведения совпали с полученными ранее. Собрав людей, оставив заравийца и двоих часовых поддерживать видимость стоянки в лагере, окруженном кольцом огня, они отправились.

Отряд пришел на место к полуночи и быстро расправился с разбойниками, застав их спящими. Копья пригвоздили часовых к земле, и схватка перешла в рукопашную. Логово находилось под насыпью, на вершине которой сохранились развалины старых стен. Около тридцати негодяев были сброшены с гребня холма или выкурены из своих нор. Трое-четверо из них оказались полукровками, а у их предводителя были светло-серые глаза. Бой кончился быстро, исход его был ясен заранее, так как разбойники привыкли иметь дело с безоружными горожанами. Однако выяснилось, что Йеннефа ограбила совсем другая шайка, и никто не знал, куда делись эти паразиты, не умеющие убивать, вместе с заравийскими товарами. Но все же в этих грязных норах они взяли кое-какую добычу, и Йеннефу, который проявил себя достойно, обещали выдать возмещение, чтобы успокоить его хозяина.

Еще до рассвета всех сдавшихся повязали и заставили готовить костры для своих мертвых. В отряде Чакора оказалось лишь три серьезных ранения. Так как фургон Йеннефа направлялся в крепость, было решено перевезти в нем раненых и добычу.