Играем в поэзию

      Не якшайтеся там с оппонентами,
      Поступайте хитро с конкурентами,
      А пойдете на службу с патентами,
      Не глядите на службе доцентами,
      И не брезгуйте, дети, презентами...
      Говорите всегда комплиментами,
      У начальников будьте клиентами..."
      И так далее, - еще строк двадцать в том же духе и на ту же рифму.
      Населению Четыреста Сорок Восьмой идея монорима пришлась по вкусу, тем более, что тут же последовал призыв к действию, исполненный тем же замечательным способом:
      Напишем, братцы, монорим!
      Раз двадцать рифму повторим,
      Насочиняем, натворим,
      От вдохновения сгорим,
      Бумагой всюду насорим,
      Москву и Питер покорим,
      Париж, и Хельсинки, и Рим
      Весь мир стихом своим взбодрим,
      И будет этот монорим
      Прекрасен и неповторим.
      И поэтому едва прозвучало задание - первые строчки предполагаемых моноримов: "за что мне нравится кино" и "когда мне было десять лет", - Четыреста Сорок Восьмая мгновенно забурлила, забубнила, зарифмовала, зашевелила мозгами во все стороны, и результат тут же (не прошло и часа) не замедлил сказаться.
      Когда мне было десять лет,
      Приснился как-то мне валет,
      Наглец, красавец и атлет,
      Одет в малиновый жилет,
      С плеча свисает эполет,
      На шее черный амулет,
      В руке держал он арбалет,
      Заткнул за пояс пистолет.
      Я говорю ему: - Привет!..
      Мол, сколько зим и сколько лет.
      Он выстрелил в меня в ответ
      И закричал: - Умри, поэт!
      Оставь навеки этот свет!
      Здесь для поэта места нет!
      Я возмутился: - Что за бред!
      Убить поэта - страшный вред!..
      Тут вспыхнул в небесах рассвет,
      Растаял сон, исчез валет.
      (Наташа Хейфец, Оля Красная)
      За что мне нравится кино?
      Оно, как терпкое вино,
      Огнем любви напоено,
      Мечты и музыки полно,
      Оно и грустно, и смешно,
      И благонравно, и грешно,
      Однообразья лишено
      В нем все мгновенно решено:
      Хромой пират идет на дно,
      Соперник прыгает в окно;
      Красотка в черном домино,
      Злодей в лимонном кимоно;
      Он с ней сначала заодно
      И вдруг - кинжал, в глазах темно,
      И расплывается пятно,
      И багровеет полотно,
      И все - закончилось кино.
      А дома снова все одно:
      Унылых дней веретено
      И так до нового кино.
      (Катя Лукина, Таня Слепова)
      Когда мне было десять лет,
      Была я тощей, как скелет,
      Тому причиной стал балет,
      Который свел меня на нет.
      Что делать, я дала обет:
      На завтрак, ужин и обед
      Не есть ни хлеба, ни котлет,
      Не кушать щи и винегрет,
      Не трогать кашу и омлет,
      И даже яблочный рулет
      Мне, бедной, тоже был во вред.
      Я стала тонкой, словно плед,
      Вуалей легче и газет,
      Я танцевала менуэт,
      Почти не оставляя след.
      Меня не отражал паркет,
      Смотрели сквозь меня на свет,
      Кончалась жизнь моя. Ну, нет!
      Уж лучше яд и пистолет!
      Решив почуять жизни цвет,
      Я свой нарушила обет,
      Навек оставила балет,
      И ем теперь, как людоед,
      Как кашалот, как муравьед,
      Как бык, как тяжелоатлет...
      Я вновь люблю весь белый свет
      И вам открою свой секрет:
      Хоть у меня таланта нет,
      Уже полгода я - поэт.
      (Катя Судакова, Ира Малкова, Владик Васильев).
      ГЛУПАЯ ВОБЛА ВООБРАЖЕНИЯ
      - Ну-с, господа хорошие, как поживают ваши стихи, стишки, стишочки, стихрюшки, стихарики?..
      - А никак не поживают.
      - Не понял.
      - Как может поживать то, чего нет?
      - Понял. А что же их нет? Некогда писать?
      - В основном не о чем.
      - Про природу и погоду все уже написано, а про школу неохота.
      - Как-то это все не для стихов.
      - А что для стихов?
      - Если бы знать!
      - Уже и стихи были бы в кармане!
      - Ведь как у настоящих поэтов?
      - Как?
      - Раз - и готово! Они всегда знают, о чем...
      - А не скажите: у настоящих тоже не вдруг происходит. Вспомните Маяковского:
      "А оказывается
      прежде, чем начнет петься,
      долго ходят, размозолев от брожения,
      и тихо барахтается в тине сердца
      глупая вобла воображения".
      - Вот и у нас барахтается.
      - И тоже - глупая.
      - Была бы умная, уже и стихи были бы..
      - В кармане. Понятно. А если мы на эту глупую воблу приманку отыщем? Да и вытащим ее на поверхность, чтобы зря не барахталась.
      - Хорошо бы. А как это сделать?
      - А очень просто. Предлагаются два начала. Первое:
      "Как благороден тот,
      Кто не скажет при блеске молнии:
      - Вот она, наша жизнь!"
      - Но это же вполне законченный стих!
      - Правильно. Это и есть стих - хокку японского классика Басе. А вы попробуйте использовать его как начало нового стихотворения. Вдруг ваша глупая рыбка, наконец, клюнет?
      - А второе начало?
      - А второе - две довольно бессмысленные, однако весьма кокетливые строчки:
      "Музыка стала нашим проклятьем,
      Юность - судьбою".
      Им тоже придумайте продолжение. Может тогда строчки эти приобретут смысл или хотя бы выглядеть будут более естественно. Задача понятна?
      - В общем и целом...
      - Тогда действуйте!
      - А спросить можно?
      - Но только чтобы это был последний вопрос.
      - А как же вобла может барахтаться? Ведь она же вяленая?
      - У настоящего поэта и мороженная рыба забарахтается. И даже ископаемая.
      - Вот теперь понятно.
      1. Как благороден тот,
      Кто не скажет при блеске молнии:
      - Вот она, наша жизнь!
      Но, скромно промолчав,
      Подумает про себя:
      Вот она, моя смерть.
      2. Как благороден тот,
      Кто не скажет при блеске молнии:
      - Вот она, наша жизнь!
      Вроде звезды летучей.
      Значит и я - человек
      Под нависающей тучей.
      Знают мои объятья
      Будущее других...
      Клетка любимого платья
      Несостоявшийся стих.
      3. Как благороден тот,
      Кто не скажет при блеске молнии:
      - Вот она, наша жизнь!
      Как благороден тот,
      Кто промолчит, когда ему скажут:
      - Она тебя любит.
      Как благороден тот,
      Кто заплачет, когда ему скажут:
      - Твой враг умер.
      И самое замечательное,
      Что таких людей на земле немало.
      Как благороден тот,
      Кто согласится со мной.
      4. Как благороден тот,
      Кто не скажет при блеске молнии:
      - Вот она, наша жизнь!
      Кто не станет читать
      Любовных посланий монахини к богу,
      Кто никогда не поцарапает
      Желтой соломинкой
      Кожи умершего пруда,
      И не проснется средь ночи,
      Чтобы мой сон подсмотреть.
      1. Музыка стала нашим проклятьем,
      Юность - судьбою.
      Гласность стала нашей стихией,
      Истина - роком.
      А мы не изменились
      И ничего не можем
      Сделать с жизнью,
      Потому что каждый из нас
      Всего лишь иголка
      В муравейнике мироздания.
      2. Музыка стала нашим проклятьем,
      Юность - судьбою.
      Мужчины занимаются зодчеством,
      А женщины - собою.
      Подлость стала радостью,
      Старость - молотьбою.
      Мужчины занимаются дружбой,
      А женщины - собою.
      Злоба стала мудростью,
      Смерть - бегом или ходьбою.
      Мужчины занимаются вечностью,
      А женщины - собою.
      3. Музыка стала нашим проклятьем,
      Юность - судьбою.
      Мальчик, тонкий и бледный,
      Глядел воспаленным взором,
      Как мимо плывет вселенная,
      Вздрагивая и качаясь.
      Римляночка в пыльной тоге
      В изящном белом веночке,
      Играла на тусклой лире
      И полупрозрачными пальцами
      Касалась бумажных струн.
      И плакала мисс Вселенная,
      И устало рыдал Господь.
      4. Музыка стала нашим проклятьем,
      Юность - судьбою,
      Любовь - неубранной кроватью,
      И я не хочу быть с тобою.
      Наше чувство - растаявшее эскимо,
      Фальшивые слезы в стекле трюмо,
      Наши чувства - это капуста,
      Это жухлый кленовый лист,
      Это заерзанный на танцплощадке
      Бездарный кривляка-твист.
      Ненастоящее, глухо-свистящее,
      Откровенно-пустое, тускло-блестящее,
      Таково теперь наше чувство.
      А любить - ведь это Искусство.
      Стихотворение, использующее оба начала, и сочиненное Севой Зельченко:
      Музыка стала нашим проклятьем,
      Юность - судьбою.
      Так и жили и вроде бы даже привыкли.
      Однако, спустя четверть года
      (Да-да, это было как раз
      В тот день, когда выпал сентябрь,
      И с вывески "масло"
      Свалилась центральная буква),
      Так вот, в тот день
      Музыка стала нашей судьбою,
      Юность - проклятьем.
      Мы боялись выйти на улицу,
      Мы сожгли телефоны,
      Мы вызубрили наши стихи
      До последней строчки,
      А все пять экземпляров, включая копирку,
      Зашили в чучело зайца,
      Выигранное в лотерею
      Тому три года назад.
      Время шло.
      Снег зажурчал и распался.
      Дни становились короче, ночи еще короче,
      И вот однажды
      Музыка стала нашей юностью,
      Судьба - проклятьем.
      О, как это было невыносимо!
      С тех пор мы всю ночь не гасим свет,
      Чтобы не видеть снов, ибо снов мы боялись.
      С тех пор я вдруг понял, что ненавижу
      Бог его знает, почему
      Запах чая, президента Эфиопии
      И букву А.
      Однако, в один из последних дней,
      Подойдя невпопад в середине раннего утра
      К замерзшему за ночь окну
      (Это было в тот год,
      Когда умер президент Эфиопии,
      Чай в магазинах пропал,
      Букву А отменили,
      Вывеска "Гастроном" осыпалась,
      Как спелая груша,
      А чучело зайца, спрыгнув с каминной полки,
      Разгрызло ножку стула),
      Так вот, подойдя к окну,
      Мы сказали друг другу:
      - Как благороден тот,
      Кто не скажет при блеске молнии:
      "Вот она, наша жизнь!"
      И потом не сказали ни слова.
      Было тихо.
      Чучело зайца спало, зарывшись в подушки,
      Часы показали семнадцать минут шестого,
      Затем восемнадцать.
      В тот день проклятье стало нашей юностью,
      Судьба стала нашим проклятьем,
      Юность стала нашей судьбой,
      А музыки нашей не стало.
      ДИАРЕЯ: ЦВЕТОК, МЕДУЗА, ОЖЕРЕЛЬЕ
      Часто слова по звучанию похожи на себя самих, то есть на то, что они обозначают по смыслу.
      Это удивительно, приятно и очень удобно.
      "Стекло", например, на слух воспринимается как что-то твердое, скользкое и тонкое.
      "Лезвие" - нечто звеняще-режущее, пролезающее сквозь любую ткань.
      "Пух", "пушинка" - то, на что дунешь - фук! - и оно полетит.
      "Поляна" - уютное, вольное, вполне пригодное, чтобы поваляться.
      "Лиса" - хитрое что-то, ускользающее.
      "Ветер" - мощный, летучий, сквозной.
      "Дубина" - тяжелое, основательное, убийственное даже.
      "Щука" - наверняка хищник.
      "Аллигатор" - наверняка гад и довольно продолговатый.
      "Понедельник" - нечто длинное, скучное, невыразительное.
      Ну и так далее; похожих примеров в русской речи найдется бесчисленное множество...
      А если отыскать в словаре слова, значения которых неведомы, и попытаться по звучанию определить, что они могут значить?
      Вдруг совпадет? А если нет, все равно будет интересно узнать, насколько гадатели были далеки от истины. Или, наоборот, близки.
      Да еще и выгода очевидна: худо ли запомнить десятокполтора новых слов? А уж ежели ты промахнулся, да еще и насмешил всех, угодив пальцем в небо, ты это слово на всю жизнь запомнишь. И те, кто смеялись, тоже запомнят.
      Например, синклит (собрание избранных) определяется желающими как, во-первых, болезнь, во-вторых, ядовитый газ, в-третьих, "букашка вроде клеща".
      А что, ядовитый газ с таким названием вполне мог бы существовать; иприт ведь существует...
      Но двинулись дальше.
      Орясина (дубина) - а) большой и толстый человек, который всем мешает (вообще-то похоже); б) морская трава (это от ряски, что ли?); в) одежда поверх рясы ("поверх рясы" одежды не бывает).
      Муслин (ткань) - а) пища; б) ягода; в) овощ (это их маслина ввела в соблазн).
      Зазноба (влюбивший в себя) - а) зазнайка; б) надоеда; в) когда знобит. (Конечно, он может быть и зазнайкой, и надоедой, и зазнобит от него запросто, но надо все-таки, говоря о зазнобе, хоть полсловечка про любовь молвить).
      Декокт (лекарственный отвар) - а) документ; б) тактичное замечание; в) балетное па (допустимы все три предположения, хотя и невероятно далеки от смысла).
      Викунья (род ламы) - а) ведьма; б) разновидность кактуса; в) птичка или рыбка.
      Трепел (осадочная горная порода) - а) болтун (еще бы "трепло" написали); б) порода свиней (а вот это совсем неожиданно); в) птица (опять понятно - типа "перепел"); г) деталь станка (и снова странно).
      Няша (топь, топкое место) - а) детская игрушка (имя куклы - Нюша, например?); б) герой индийского эпоса (красиво!); в) кастрюля (вот уж ничего общего).
      Инталия (врезанное в камень изображение; разновидность геммы) а) дебош (странное предположение); б) изящная мысль (уже теплее); в) содержимое талии (как говорится, комментарии излишни).
      Скелетон (спуск с гор на спортивных санях) - а) нитка; б) пиратский флаг (естественно); в) насекомое (а что? Может быть. Какой-нибудь "золотой жук" с черепом на спинке).
      Рабатка (прямоугольная клумба) - а) вид табакерки; б) орудие труда (орудие работки?) в) жительница города Рабат (действительно, есть такой город в Марокко).
      И, наконец, диарея (расстройство желудка, проще сказать - понос) - а) цветок; б) медуза; в) головной убор; г) драгоценный камень; д) ожерелье; е) жидкая кашица; ж) что-то очень красивое, но боюсь, что это болезнь.
      "ОДНАЖДЫ ЗАВТРА"
      Однажды Некто нашел на улице лист, на котором было напечатано оглавление неведомой книги.
      Вероятнее всего, это была книга стихов, и названия стихов нашедшему ужасно понравились. Он перерыл все библиотеки, попереспрашивал всех своих знакомых, но так и не обнаружил книги с таким оглавлением, так и не вызнал имени автора.
      Положение казалось безвыходным, но поскольку этот Некто сам был поэтом, он нашел совершенно замечательный выход: он сочинил новые стихи с теми же названиями, что и в оглавлении, сделал одно из названий "Однажды завтра" - заглавием книги и то, что получилось, напечатал.
      Он рассчитывал, что неизвестный ему и так заинтриговавший его поэт прочтет эту книгу, узнает свое оглавление и объявится, наконец. Они встретятся, положат рядом две книги с одинаковыми оглавлениями и начнут сравнивать одинаково названные стихи.
      Но, увы, неизвестный так и не объявился.
      А, может быть, Семен Кирсанов - а именно так звали нашего Некто - всю эту историю придумал? Ведь поэты - известные сочинители...
      История эта всем в Четыреста Сорок Восьмой чрезвычайно понравилась, и даже не сама история, а идея, заложенная в ней.
      - Это что же, и мы так можем?
      - Можете.
      - Гениально: берешь томик Пушкина и прямо по оглавлению. Или Лермонтова.
      - А лучше взять томик Шекспира. Или Петрарки. И прямо по оглавлению.
      - А чем же лучше?
      - Проще. Там у них как? - "сонет номер один", "сонет номер два" и так далее. Очень удобно.
      Помолчали, подумали. Наконец, догадались:
      - А может, все-таки, неизвестного этого возьмем, который оглавление потерял?
      Взяли неизвестного. Записали оглавление. Попробовали - получилось недурно, почти, как у Кирсанова.
      И классиков пощадили заодно.
      Итак, "Однажды завтра".
      Оглавление:
      1. Я давно не дитя
      2. Нет так нет
      3. При всех
      4. Бесконечно
      5. Однажды завтра
      6. Нечто вроде меня
      7. В одном из снов
      8. Я жив
      9. Никто сказать не может
      10. Чтобы яблоки были.
      Я давно не дитя
      Я давно не дитя, а заботы много,
      Например, рисовать осьминога,
      У которого восемь рук,
      И подписать "Осьмирук".
      Поставить кляксу в тетрадь
      И убежать гулять,
      И прыгать по лужам, хотя
      Я давно уже не дитя.
      Соня Вечтомова, 8 лет.
      Нет так нет
      Нет так нет - единый ответ.
      Нет так нет - чего же вам боле,
      Ведь от "нет" не погаснет свет
      И не скорчится мир от боли.
      Нет цветов, а камни черны,
      Нет ни слез, ни вины, ни кары,
      Нет ни сна, ни ночной тишины
      Лишь гремящего сердца удары.
      Леня Певзнер, 13 лет.
      Нет так нет - уйду. И к черту
      Этот бред и этот свет,
      Грязными руками втертый
      В неба мрак рассвета след.
      Нет так нет - уйду наощупь
      В мир невидящих теней,
      Там себя, наверно, проще
      Растоптать в безумстве дней.
      Лиза Аникина, 13 лет.
      При всех
      При всех казнили лета смех,
      Его дождем тушили,
      Затем сушили и при всех
      Его огнем душили.
      Под погребальный звон часов
      Его при всех глушили,
      И, запирая на засов,
      Из снега саван шили.
      На нем наделали заплат
      Из листьев... Поспешили!
      Лишь лета солнечный закат
      До зноя насмешили.
      Лиза Аникина, 13 лет.
      Бесконечно
      Бесконечно длится урок.
      Кто-то стрелки-улитки сдвинул.
      Не торопится вовсе звонок
      Этот радостный громкий стимул
      Не кончающейся перемены.
      Я дождусь ее непременно.
      Все закружится в круговороте,
      Вы тогда никого не найдете.
      Полина Барскова, 9 лет.
      Однажды завтра
      Однажды завтра мы поймем,
      Как нам сегодня нехватало,
      Как было нам ничтожно мало
      Того, что было этим днем.
      Однажды завтра мы поймем,
      Как был нам дорог день вчерашний...
      Но снова бьют часы на башне
      И снова в ЗАВТРА мы уйдем.
      Лиза Аникина, 13 лет.
      Нечто вроде меня
      Нечто вроде меня
      Что-то на свете ищет.
      Нечто вроде меня,
      Словно исправный сыщик,
      Топает по планете,
      Не отдыхая ни дня,
      Чтобы отыскать на свете
      Нечто вроде меня.
      Денис Макеев, 13 лет.
      Нечто вроде меня блуждает по выцветшим улицам,
      Нечто вроде дождя стучится в двери асфальта,
      Нечто вроде синей воды разливается в небе
      И превращается в сумерки, а потом в ночь.
      Никто сказать не может,
      Зачем нечто вроде меня блуждает по выцветшим улицам,
      Зачем нечто вроде дождя стучится в двери асфальта,
      Зачем нечто вроде синей воды разливается в небе
      И превращается в сумерки, а потом в ночь.
      Нет, так нет - я не тороплюсь с ответом,
      Потому что однажды завтра я пойму,
      Зачем нечто вроде меня блуждает по выцветшим улицам,
      Зачем нечто вроде дождя стучится в двери асфальта,
      Зачем нечто вроде синей воды разливается в небе
      И превращается в сумерки, а потом в ночь.
      Аня Еськова, 12 лет.
      В одном из снов
      В одном из снов, бессмысленных и мутных,
      Как старое чернильное пятно,
      Поэт Вийон в таверне пил вино
      В компании попутчиков беспутных.
      Поэт Вийон увидел в кружке дно,
      И судный день, и сотни дней несудных,
      И сто веков, и сто трактатов нудных,
      И все, что было, есть и быть должно.
      Потертый нимб, лавровые венки,
      И речи стариков, и париков
      Напудренные кудри, и лорнеты...
      Поэт Вийон порвал черновики
      И сделался Вийоном-не-поэтом
      В одном из снов.
      Сева Зельченко, 12 лет.
      Я жив
      Пустой и неуютный дом,
      Слепая немощь стен,
      Цепей дверных унылый гром,
      Усталой ночи плен.
      Проходят сутки чередой,
      Скудеет календарь.
      Все тот же стук по мостовой,
      Все та же хмурь и гарь.
      Я вижу арку из окна,
      Стволы промокших ив,
      Мертвеет в сумерках стена,
      Но я, как прежде, жив.
      Аня Бернадская, 12 лет.
      Никто сказать не может
      Никто сказать не может,
      Куда девался он,
      На прежний не похожий
      Весенний перезвон.
      Умчался или скрылся,
      Как осенью скворец,
      Растаял, растворился,
      Как сладкий леденец.
      Никто сказать не может,
      Зачем вернулись вновь
      Давно забытый дождик,
      Брусничный сок, как кровь,
      В недопитом стакане
      Размокший сахарин,
      Вода в оконной раме,
      Пробелы меж строками
      И смуглый блеск маслин.
      Аня Бернадская.
      Чтобы яблоки были
      Чтобы яблоки были - как солнца!
      Чтобы светили и грели,
      И даже затмевались (по понедельникам),
      И чтобы каждый желающий
      Мог сорвать себе солнце
      И повесить у двери на гвоздь,
      И вращаться вокруг него
      Со всей своей маленькой землей,
      Чтобы астрономы
      Не искали солнце на небе,
      А искали его в ветвях яблони
      И надкусывали, и смотрели, что у него внутри,
      Чтобы земледельцы и скотоводы
      из школьных учебников
      Превратились в солнцеводов и солнцедельцев,
      Чтобы поэты, которым уже давно
      Надоело сравнивать солнце с яблоком,
      Смогли, наконец, сравнить яблоко с солнцем.
      Сева Зельченко.
      Я - УСПОКОИТЕЛЬНАЯ ТАБЛЕТКА
      Замечательные все-таки люди - поэты. Мало того, что они с невероятным проворством и изяществом обращаются со словами и смыслами, им дарована еще и удивительная способность воображать себя кем угодно и даже чем угодно и при этом речь свою вести от первого лица.
      Иннокентий Анненский:
      "Я на дне, я печальный обломок,
      Надо мной зеленеет вода..."
      Николай Гумилев:
      "Я - попугай с Антильских островов,
      Но я живу в квадратной келье мага..."
      Федор Сологуб:
      "Я - Фиделька, собачка нежная
      На высоких и тонких ногах..."
      Константин Бальмонт в одном из стихов осторожно сообщает о себе:
      "Я зеркало ликов земных
      И собственной жизни бездонной...",
      в другом бурно свидетельствует:
      "Я - предвечернее светило,
      Победно-огненный закат...",
      и, наконец, устраивает настоящий калейдоскоп масок:
      "Я возглас боли, я крик тоски,
      Я камень, павший на дно реки.
      Я тайный стебель подводных трав,
      Я бледный облик речных купав.
      Я легкий призрак меж двух миров.
      Я сказка взоров. Я мир без слов."
      И каждая маска вполне естественна. За исключением разве что "мира без слов". Слов как раз предостаточно...
      "Я - Гойя" - объявляет в одном из самых знаменитых своих стихотворений Андрей Вознесенский, мгновенно увлекается этим способом существования, и тут же следом оказывается, что он еще и "горе", и "голос войны", и "голод", и даже "горло повешенной бабы".
      А польская поэтесса Вислава Шимборская начинает один из стихов своих совсем уж невероятной строчкой: "Я - успокоительная таблетка..."
      Она, эта Шимборская, страсть как любит менять личины. То она жена Лота (помните такого праведника?):
      "Я оглянулась. Говорят, из любопытства..."; то она - Кассандра (та самая, - Кассандра Приамовна, - напророчившая погибель Трое):
      "Это я - Кассандра, / А это мой город под пеплом..."; то вдруг "в пейзаже старого мастера / та, что стоит у озера - это я..."; и, наконец, совершенно очаровательное признание:
      "Я - долгопят, сын долгопята,
      Внук долгопята и правнук..."
      Стихи Шимборской покорили Четыреста Сорок Восьмую. Покорили и увлекли своим изысканным, сулящим такие разнообразные поэтические радости опытом постижения мира от первого лица. От самого, надо заметить, симпатичного и убедительного лица из всех возможных.
      Полина Махлина:
      Я - кресло Вольтера,
      Знаменитое кресло Вольтера.
      Гений на мне восседал часами
      И смотрел в голубую даль невидящими глазами.
      Миллионы людей его книги читают,
      От восхищения слюнки глотают,
      А обо мне и не вспоминают,
      Ведь я - лишь кресло, кресло Вольтера.
      Он говорил на равных с богами,
      А я на равных с его боками.
      Теперь я - жертва музейной пыли.
      Вольтера помнят, меня забыли,
      Ведь я - только кресло, кресло Вольтера.
      Аня Шульгат:
      1. Я - лошадь Пржевальского.
      Я ржу, брюзжу, брожу и брежу,
      Кружусь, жую коржи,
      Живу, обжигаясь вожжой,
      Замуж выхожу, жеребят рожаю,
      Жеребята рыжеют, ржут, жрут,
      Заряжают коржами живот.
      Я - лошадь Пржевальского. Вот.
      2. Я - Прокруст.
      Слышите хруст
      Ломаемых костей,
      Изгрызаемых моей
      Неутоленной хрусткостью?
      Я всеми хрущу,
      А затем грущу,
      Но никого не отпущу,
      Пока не укорочу или не растяну.
      Будете дергаться, - укушу,
      Загрызу, или, как шарик в лузу,
      Загоню и заужу.
      Полина Рапопорт:
      Я - Полина Махлина.
      Я очень похожа на некоторых
      Из этой комнаты.
      Я так же зла на свой мир,
      На себя, на бессмысленные слова.
      Я не хочу просить пощады у судьбы,
      И я не хочу вешаться,
      Но я помню, что существует Смерть.
      Я пишу стихи и иначе не могу.
      Я такая, как есть.
      Я порочна, но мой порок принадлежит мне,
      И я не поделюсь им ни с кем.
      Я ищу счастье там, где его нет,
      И счастлива в одиночестве,
      Которое невозможно прервать.
      Вика Тимошкина:
      Я - Вечность,
      Пассивная Вечность.
      Мне все и всегда все равно.
      Некоторые меня ненавидят,
      Некоторым я нравлюсь.
      Все представляют меня постылой старухой,
      Но никто не видел меня.
      Как воск свечи, падают мои мысли
      На грудь хладнокровия.
      Я иду наравне со звездами
      И неистово смеюсь в лицо ненависти.
      Меня не посадишь на цепь
      Или за решетку тюрьмы.
      Я молчалива и величественна.
      Беседуя со злом, я отвлекаюсь и смотрю вдаль.
      Бесплодность ума меня преследует
      за каждым поворотом.
      Меня не сдунешь и не смахнешь.
      Мой друг - время.
      Мой враг - мимолетность.
      Одним словом, я - Вечность.
      ЧТО СКАЗАЛ МУЖЧИНА
      - Запишите коротенький текст: "Мужчина шел по аллее парка. Лучи солнца просвечивали сквозь деревья. Над головой пролетела птица. Прошелестел ветер. Женщина, идущая навстречу, неожиданно улыбнулась улыбкой. Поравнявшись с женщиной, мужчина сказал..." Записали?
      - А дальше?
      - Все...
      - Странный какой-то текст...
      - Какой-то он никакой.
      - А что мужчина сказал, поравнявшись?
      - Не знаю. Мне и самому интересно, что он мог бы сказать в этой ситуации.
      - Все, что угодно.
      - Например?
      - Например, - "Сколько времени?", "Хорошая погода, не правда ли?", "Где здесь ближайший туалет?" И все, что угодно, в том же духе.
      - Обязательно что-нибудь неинтересное, незначительное.
      - А почему?
      - А непонятно. И еще непонятно, как это женщина "улыбнулась улыбкой". А чем же ей еще улыбаться?
      - Так не пишут - "улыбнулась улыбкой".
      - Верно, не пишут. А может быть, в этой фразе словца какого-нибудь недостает? Которое всей фразе придаст сразу же и смысл, и настроение.
      Пауза. Тишина. Слышно, как думают. Наконец, осенило:
      - Нужно написать, какой улыбкой улыбнулась женщина.
      - Например?
      - Например, неотразимой. Или счастливой. Или томной.
      Остальные радостно подхватили:
      - Или бессмысленной...
      - Или плотоядной...
      - Или щербатой...
      - Стоп-стоп! Достаточно! А может, и еще каких-нибудь словец нехватает нашей истории?
      - Нехватает определений. Какое солнце? Яркое. Какой ветер? Свирепый. Какой мужчина? Толстобрюхий...
      - Эпитетов нехватает, так?
      - Конечно. Придумать эпитеты, и сразу все станет понятно.
      - Верно. И тогда можно будет узнать, что же все-таки сказал мужчина.
      История первая (романтическая)
      Статный мужчина неторопливо шел по уютной аллее тенистого парка. Ласковые лучи щедрого солнца игриво просвечивали сквозь стройные деревья. Над его аккуратно подстриженной головой мягко пролетела задумчивая птица. Приветливо прошелестел добродушный ветер. Очаровательная женщина, скользящей походкой идущая навстречу, неожиданно улыбнулась обворожительной улыбкой. Поравнявшись с женщиной, мужчина взволнованно сказал: "Наконец-то я встретил Вас, дорогая!"
      История вторая (красочная)
      Бледный мужчина шел по светло-фиолетовой аллее изумрудного парка. Золотые лучи солнца просвечивали сквозь черные деревья. Над головой пролетела красноватая птица. Прошелестел серенький ветерок. Голубая женщина, идущая навстречу, неожиданно улыбнулась бесцветной улыбкой. Поравнявшись с голубой женщиной, бледный мужчина сказал: "Ничего не случилось, просто скучно. Разноцветно, а все-равно скучно".
      История третья (беспокойная)
      Лохматый мужчина шел, прихрамывая, по заляпанной лужами аллее изрядно потрепанного парка. Беспорядочные лучи облупившегося солнца сиротливо просвечивали сквозь взъерошенные деревья. Над головой, скрипя крыльями, пролетела скособоченная птица. Прошелестел мокрый ветер. Суетливая женщина, торопливо идущая навстречу, неожиданно улыбнулась скользкой улыбкой. Поравнявшись с женщиной, мужчина сипло сказал: "Оппаньки! Приехали!"