Завещание веков

      — Кто знает? Когда все закончится, мы могли бы заглянуть к ним. Отец превосходно готовит…
      — А, так и это у вас от него… Забавно, но вы, похоже, были более близки с отцом. У меня же все наоборот.
      — Так мне и показалось…
      Вновь она проявила сдержанность и не попыталась разузнать больше. Наверное, сумела понять, что я не очень-то жажду распространяться об отношениях с отцом. Все-таки его присутствие ощущалось.
      — У меня тоже есть вопрос, — сказала она. — Отчего Нью-Йорк?
      Я вытаращил глаза:
      — Отчего Нью-Йорк? Не знаю! Откровенно говоря, думаю, что я выбрал наугад. После смерти матери у меня было только одно желание — оказаться как можно дальше от отца. Билет до Нью-Йорка стоил не так уж дорого, и я не стал особо раздумывать. Мне просто не хотелось оставаться во Франции. А потом я влюбился…
      — В обитательницу Нью-Йорка?
      — Нет. В Нью-Йорк.
      — Вот как? Значит, нью-йоркской женщины в вашей жизни не было? — удивилась Софи, и в глазах ее зажегся насмешливый огонек.
      — Нет-нет. Это все равно что переспать с одним из своих персонажей! Была одна женщина из Калифорнии, но мы с ней не подвели статистику и развелись после нескольких лет супружеской жизни…
      — Подождите. Богатый сценарист из Нью-Йорка, автор популярного сериала и все еще холостяк?
      — О, не заблуждайтесь, особого счастья мне это не принесло…
      Она отмахнулась от этих слов, и я не смог понять, было ли это жестом недоверия или сострадания.
      — А вы? Живете одна? — небрежно спросил я.
      — Нет, с моим ноутбуком! — с иронией парировала она.
      — Да нет, я серьезно…
      — Не знаю, может ли журналистка жить вместе с кем-то. Не знаю даже, хочется ли мне этого. Я никогда не сижу на месте, вечно сую нос в чужие дела, занимаюсь самыми невероятными расследованиями и прихожу от этого в экстаз… Половину времени я трачу на телефонные звонки, вторую половину — на Интернет. Когда случаются редкие передышки, я иду к врачу, чтобы он выписал мне успокоительное! Нет, я и в самом деле не смогла бы создать семью.
      — И вы никогда не были влюблены? — осмелел я.
      — Почему же? Была.
      В разговоре возникла пауза. Нечто неуловимое. Словно она взвешивала меня на невидимых весах. Я ждал.
      — Я была влюблена в одну… в одного человека, который преподает историю искусств и математику.
      Вот так. Она запнулась перед словом «человек». И я был уверен, что она хотела сказать «женщина». Она выдала себя. Я улыбнулся.
      — А кто вам сказал, что в этот самый момент я не влюблена? — спросила она, глядя мне прямо в глаза.
      Я не ответил. Софи обладала даром приводить меня в замешательство. Она об этом знала. И обожала это делать.
      Я сменил тему, и мы стали болтать о том о сем: о кулинарии, кино, литературе. Она любила зиму, я — весну. Она ненавидела фастфуд, я тоже. Ей нравился Вуди Аллен — как и мне. Она не терпела Спилберга — тут мы расходились. Для меня Пол Томас Андерсон был главным откровением десятилетия — она ценила «Магнолию», но считала, что я преувеличиваю. Каждый второй фильм Лелуша оставлял ее равнодушной: мы сверили впечатления, чтобы убедиться, насколько совпадают наши вкусы. Она обожала «Имя розы» и считала скучным «Маятник Фуко» — я обожал оба романа. Она втайне восторгалась Прустом — для меня настольной была книга «О чтении»… Мы перебрасывались названиями и раскрывали пристрастия вплоть до позднего вечера. Посетители большей частью уже покинули ресторан, а она все говорила «я люблю, люблю, люблю», но я давно перестал слушать. Как ни старался я думать о другом, в одном ухе у меня звучало «секс, секс, секс», а в другом — «лесбиянка, лесбиянка, лесбиянка».
      Внезапно я обнаружил, что голос ее умолк. Она встала, наклонилась ко мне и шепнула на ухо:
      — Мальчиков я тожелюблю!
      И сразу удалилась в туалет.
      Чувствуя себя полным идиотом, я остался сидеть за столом один, и в ушах у меня по-прежнему звучала эта ее фраза. Совершенно убийственная. Когда Софи вернулась, вид у нее был такой, словно ничего не было сказано.
      — Уходим? — с невинным видом предложила она.
      В одном из моих сценариев для «Сексуальной лихорадки» герой сразу овладел бы ситуацией и соблазнил бы эту журналистку, обнаружив, впрочем, после бурной ночи любви, что сексуальные возможности прелестной брюнетки не отвечают его потребностям. Они бы расстались на рассвете, обменявшись для порядка обещанием перезвонить друг другу в ближайшие дни, и, возможно, действительно встретились бы еще раз года через три-четыре: между ними вновь вспыхнула бы искра, но их сексуальные запросы все равно оказались бы несовместимыми… Моим фанам это страшно понравилось бы. Продюсерам тоже.
      Но в реальной жизни я заплатил по счету и мы вернулись в дом Софи чуть позже полуночи. Зевая, она пожелала мне спокойной ночи, и мне осталось только думать о ней, пока я не заснул.
      Примерно через полчаса Софи постучалась в дверь моей спальни.
      — Кто там? — сонно пробормотал я.
      — Дамьен! — прошептала она.
      Я стал гадать, что ей нужно. Сердце у меня забилось сильнее.
      — Дамьен! Сфинкс на линии! Идите скорее! Он ответил мне!
      Сфинкс. Тип из форумов. Совсем не то, чего я ожидал. На что надеялся. Я тряхнул головой, чтобы проснуться.
      — Иду! — ответил я, вставая с постели.
      Неуклюже натянув брюки, я двинулся в ее спальню.
      — Он не спит в такой час? — спросил я, усаживаясь рядом с Софии.
      — Возможно, он находится не во Франции, если это так, для него сейчас утро…
      —  На какую газету вы работаете?
      Софи посмотрела на меня.
      — Уф! Он не использует этот идиотский жаргон! Наверное, щадит меня… Однажды я слышала разговор двух хакеров, ничего не поняла. Ну что, будем с ним играть в открытую?
      Я пожал плечами:
      — Не знаю. Уже поздно, я плохо соображаю. Пока ничего не говорите ему о моем отце… В остальном полагаюсь на вас, вы же профессионал!
      Придвинув стул к письменному столу, она вздохнула, потерла руки, и пальцы ее забегали по клавиатуре. Для нее это было занятием явно привычным. Она чувствовала себя свободно, как рыба в воде.
      —  Я работаю на «Канал Плюс».
       — Какая передача?
       — 90 минут.
       — Почему «Хейгомейер»?
       — Что он плетет? — удивился я, взглянув на Софи.
      — Это мой псевдоним для ICQ. Haigormeyer . Я выхожу на связь под этим ником. Думаю, он пытается выяснить, кто я такая.
      —  Намек на Уотергейт. Александр Хейг входил в администрацию Никсона, а Корд Мейер был агентом ЦРУ. Хейг или Мейер? Именно этих двоих я больше всего подозреваю в том, что они были тайными информаторами «Пост».
       — О'кей. Знаменитый «Большой слив». Забавно. Это вы сделали документальный фильм о деле Робера Булена?
       — Нет. Другая команда.
       — А вы что снимали?
       — Последний мой фильм был на тему обогащенного урана.
      Почти минуту экран оставался пустым. Софи ждала. Я напрягся. Собеседник, которого не видишь и о котором ничего не знаешь. Такого рода беседы были мне в новинку.
      — Чего он тянет? Почему перестал разговаривать с нами?
      — Подождите. Он может общаться с несколькими людьми одновременно… Или же.
      —  Софи де Сент-Эльб, да?
       — Так я и думала. Он произвел небольшое расследование.
      — Быстро у него получилось! — воскликнул я.
      Она кивнула в знак согласия.
      —  Я предпочитаю Хейгомейер.
       — О'кей. Что вы хотите узнать о «Билъдерберге»? Вы снимаете о них фильм?
       — Скажем так: пока я собираю материал… В сущности, я о них почти ничего не знаю, мне интересно все, что вы скажете…
       — А с чего это я стану вам отвечать?
       — С того, что вы первый получите всю информацию, которую я смогу раздобыть. У меня на крючке крупная рыба. Больше пока сказать не могу, но обещаю поделиться с вами всем, что удастся найти. Вы получите эксклюзивный материал онлайн. Как вы на это смотрите?
      Я взглянул на Софи неодобрительно. Жестом она попросила меня не тревожиться. Я решил подчиниться ей. В конце концов, ничто не заставляло нас открывать все карты этому странному типу. Кажется, Софи была хозяйкой положения…
      —  О'кей.
       — Расскажите мне о «Бильдерберге».
       —  Не здесь .
       —  Почему ?
       — Big brother is watching!
       — За вами следят?
       — Да. Of course . В любом случае ICQ не слишком надежное место… Кроме того, нельзя забывать «Эшелон»…
       — О'кей.
       — Это еще что такое? — вмешался я.
      — «Эшелон». Вы о нем никогда не слышали? Слушайте, вы хоть иногда в газеты заглядываете?
      — Ну куда мне, сценаристу комедийного американского сериала, — иронически отозвался я. — Вы думаете, у меня есть время, чтобы читать газеты? Мне хватает иллюстрированных журналов для «пипла»!
      — «Эшелон» — это система наблюдения, созданная американскими спецслужбами в пятидесятых годах. С тех пор она постоянно совершенствуется. Сейчас дело дошло до того, что NSA может контролировать телефонные разговоры и электронную почту во всем мире посредством ключевых слов.
      — Вы шутите?
      — Нисколько. Один компьютер системы «Эшелон» способен отслеживать два миллиона коммуникаций одновременно. Поэтому некоторые хакеры специально используют ключевые слова, чтобы обмануть систему наблюдения, а недавно в Интернете состоялся день борьбы с «Эшелоном»: за сутки десятки тысяч человек послали миллионы электронных сообщений, содержащих большую часть ключевых слов, с целью нагрузить серверы NSA так, чтобы их компьютеры зависли.
      — Это безумие!
      — Да. Причем «Эшелон» не столь уж и эффективен, ведь американские спецслужбы не смогли предотвратить атаку на небоскребы Всемирного торгового центра…
      На экране появилось новое послание Сфинкса:
      —  Давайте перейдем на IRC. Там спокойнее.
       — Мне очень жаль, но я ничего не знаю об IRC.
       — Internet Relay Chat . Система классическая, но если пользоваться хорошим сервером, все будет в порядке. Именно туда залезал Митник в великую эпоху. Там безопаснее, чем многие думают. Особенно на серверах Латинской Америки. Скачайте программу IRC. Свяжитесь с сервером Unired в Чили. Я только что занял место администратора, плевое дело. Если вы не отключитесь, я найду вас в сети, и мы сможем спокойно поговорить.
       — О'кей. До скорой встречи…
      Я не понял ни слова из этой тарабарщины, но Софи захлопала в ладоши. Она пришла в крайнее возбуждение. Что до меня, я почти забыл о своей усталости!
      — Вы уверены в том, что делаете?
      — Пока мы ничем не рискуем… Подождите, мне надо скачать программу, о которой он говорил.
      — Не глупите! А вдруг мой компьютер зависнет? Там же все мои сценарии!
      — Хотите, возьмем мой из машины? — предложила она с усмешкой.
      — Нет-нет, действуйте. Только будьте осторожны.
      Я наблюдал за ней. Интернет она знала досконально. Всего три щелчка мышкой, и программа найдена! Через пятнадцать минут все сайты уже находились на моем жестком диске.
      В два часа ночи мы наконец связались с Unired, южноамериканским сервером, о котором сообщил нам загадочный Сфинкс. Тот терпеливо ждал нас.
      —  Браво. Добро пожаловать на борт, Хейгомейер.
       — Спасибо. Ну, так что вам известно о «Бильдерберге»?
       — Первое, что могу сказать вам — будьте очень внимательны. О «Бильдерберге» рассказывают много глупостей, потому что группа действует скрытно. И крайне правые экстремисты используют это для своих параноидальных теорий о всемирном заговоре… В общем, не следует доверять лживой информации, исходящей от фашистов, которые кишат буквально повсюду. Но «Бильдерберг», к сожалению, действительно существует.
       — В сети я ничего особо интересного не обнаружила…
       — Нормально. «Билъдерберг» не стремится к популярности. Главное в его деятельности — это ежегодное собрание, где политиканы и самозваные мыслители предаются коллективной интеллектуальной мастурбации.
       — С какой целью?
       — Официально эти собрания посвящены обсуждению перспектив развития мировой политики и экономики. Наверное, именно по этой причине этим интересуются такие люди, как директор ФИМО…
       — Это еще что такое? — спросил я в полной растерянности.
      — Французский институт международных отношений, — объяснила Софи. — Он консультирует политиков и бизнесменов по всем проблемам международных связей.
      —  Как можно стать членом «Бильдерберга»?
       — Хотите вступить?
       — Ха-ха.
       — У них действует система поручительства…
       — Но кто же создал эту группу?
       — Она была создана в начале 50-х годов.
       — Холодная война?
       — Естественно! Первое официальное собрание состоялось в Голландии, в отеле «Бильдерберг», отсюда и название. Сначала организационными вопросами занимался нидерландский принц Бернхардт, но в 1976 году, вследствие скандала, связанного с взятками «Локхида», ему пришлось уступить свое место… Рокфеллеру. Тот, впрочем, заправлял всем с первого дня, но неофициально.
       — Каково их реальное значение?
       — Если вы хотите снять о них документальный фильм, я вас порадую. Крупная, очень крупная рыба. Группа «Бильдерберг» тесно связана с двумя другими организациями, имеющими сходную цель…
       — А именно?
       — Официально — способствовать единению стран Запада.
       — А полуофициально?
       — Сформировать мировое правительство.
       — Ничего себе…
       — Говорил же я вам, что это самый настоящий сценарий о мировом заговоре! — вырвалось у меня.
      Софи подняла брови и вновь принялась стучать по клавиатуре.
      —  А что это за две другие организации, о которых вы говорили?
       — «Trilaterale» , хорошо известная во Франции, так как Раймон Барр признался, что в 80-х годах был ее официальным членом, и «Council on Foreign Relation» или CFR. Вы о них слышали?
       — О «Трилатераль» да, какие-то слухи до меня доходили.
       — Так вот, соединив Си-Эф-Ар, «Трилатераль» и «Бильдерберг», вы получите сливки финансистов, интеллектуалов, политиков и прочих ультралиберальных светил современного мира. Большинство из них состоит в трех или, по крайней мере, в двух организациях. Буш, Киссинджер, барон Ротшильд, директор ФИМО, Раймон Барр и, возможно, Жоспен. Кроме того, такие люди, как бывший генеральный секретарь НАТО, издатель «Лондон Обсервер» и бывший директор ЦРУ Даллес.
       — Прелестно. Но… насчет Жоспена вы уверены?
       — Я знаю, что он принимал участие по крайней мере в одном из собраний… Кажется, в 1996 году. С ними вообще ни в чем нельзя быть уверенным! Но главный там не Жоспен. Скорее Киссинджер или Даллес. Если вам нужно что-нибудь погорячее, ищите здесь.
       — А когда будет следующее собрание?
       — Трудно сказать. Как правило, дата их собраний долго держится в тайне, чтобы дезориентировать журналистов… В этом году я организую конкурс онлайн. Выиграет тот, кто первым узнает время и место собрания «Бильдерберга»! У меня уже немало народу… В 1993 году один интернетчик их здорово нагрел! С тех пор они стали осторожнее.
       — Но почему они так боятся журналистов?
       — Честно говоря, иногда журналистов приглашают. Помню, что там был Уильям Рис из «Лондон таймс», и он даже написал статью об этом собрании «Бильдерберга». Говорят, что во Франции на такой встрече побывал издатель «Эко». Но это редкие исключения. На официальном уровне это объясняется тем, что присутствие журналистов помешает дебатам, поскольку перед камерами выступающие будут проявлять политкорректность… Забавные типы, правда?
       — О'кей. Еще один маленький вопрос, Сфинкс… Каким образом вы все это узнали?
       — Я интересуюсь почти всем, о чем нам не хотят говорить. Это философия хакеров. По крайней мере, настоящих хакеров. Информация должна принадлежать всем.
       — Это также философия журналистов, которые занимаются расследованиями. Мы можем сотрудничать…
       — Посмотрим. Держите меня в курсе ваших действий. Возвращайтесь сюда, на этот сервер, когда найдете что-то новенькое.
       — Договорились. Еще раз спасибо, я буду держать вас в курсе.
       — Я на это рассчитываю.
      Софи вышла из Интернета, со вздохом закрыла крышку моего ноутбука и повернулась ко мне.
      — Вы сумеете заснуть?
      — Не знаю. Хотелось бы.
      Она кивнула.
      — Это… грандиозно, а? — спросил я.
      — Нужно все проверить… Но если это правда… Да, это грандиозно!
      — Давайте все-таки попробуем заснуть! — сказал я, вставая.
      Я вернулся в свою спальню. Не знаю, была ли причиной тому усталость или поразительная информация хакера, но я чувствовал, что голова у меня идет кругом. Я никак не мог убедить себя, что все это правда. И заснуть мне удалось с большим трудом.

Четыре

 
      Когда мой мобильник зазвонил во время завтрака, я надеялся услышать голос Франсуа Шевалье и молился, чтобы это не был Дэйв Мансен.
      Человек на другом конце линии говорил с сильным итальянским акцентом и представился как Джузеппе Адзаро. Выдавая себя за журналиста газеты «Стампа», он без всякого стеснения спросил, нашел ли я «некую рукопись Альбрехта Дюрера о “Меланхолии”»,которую мой отец будто бы давно обещал прислать ему!
      Я вытаращил глаза и бросил изумленный взгляд на Софи. Она не могла слышать разговор и жестом показала, что ничего не понимает. Я отвел мобильник от уха, чтобы посмотреть, какой номер высветился на экране, но звонок оказался анонимным. Я стремительно поднялся, чтобы взять ручку и блокнот, в котором уже сделал заметки накануне. И записал имя собеседника: Джузеппе Адзаро.
      — Мне очень жаль, но у меня нет рукописи, о которой вы говорите… Видите ли, дом моего отца сгорел… А по какому поводу вы встречались с моим отцом?
      Он тут же отключился.
      — Что за бред? — вскричал я, выключая телефон.
      — Кто это был? — нетерпеливо спросила Софи.
      — Какой-то тип, назвавшийся журналистом «Стампы» и утверждавший, будто отец обещал прислать ему рукопись Дюрера.
      — Удивительное дело, — с иронией отозвалась Софи. — Итальянский журналист? Почему же ваш отец мне о нем ничего не сказал?
      — Да, и главное, почему он так резко прервал разговор, едва лишь я попросил у него объяснений?
      Она встала и жестом предложила мне следовать за ней на второй этаж. Там она включила компьютер, нашла в сети номер «Стампы», позвонила в Рим и спросила у телефониста, имеется ли в редакции сотрудник с таким именем и фамилией. Она говорила на итальянском, который показался мне безупречным. Никакого Джузеппе Адзаро в «Стампе», естественно, не было.
      — Я бы дорого заплатил, чтобы узнать, кто этот тип! — возбужденно воскликнул я. — И еще очень хотелось бы узнать, как он раздобыл номер моего телефона…
      — А его номер, конечно, был скрыт…
      — Да! На наверное, мы сумеем выяснить это в телефонной компании…
      — Невозможно. Они не имеют права давать такие сведения.
      — Да, но в данном случае они могли бы пойти навстречу, все-таки это дело необычное! — возразил я.
      — Для этого нужно получить разрешение судьи, который обязал бы вашу телефонную компанию представить этот номер для уголовного расследования… И номер все равно сообщили бы полиции, а не вам. Так что забудьте!
      — А если хорошенько попросить фараонов из Горда? — шутливо спросил я.
      — Или вашего друга-депутата!
      — Это не его сфера… А вы никого не знаете, кто мог бы раздобыть нам этот проклятый номер? Ведь вы же работаете на «Канал Плюс», правда? «Канал Плюс», «Вивенди» и — опля! — «ФСК» !
      Она улыбнулась, потом на мгновение заколебалась.
      — Есть один человек из RG , который мне страшно обязан, но, признаюсь вам, мне как-то жаль использовать такой резерв, чтобы получить этот номер.
      — Пока это фактически единственная зацепка…
      — На самом деле это и зацепкой назвать нельзя… в конце концов, ваш тип мог быть настоящим журналистом, который каким-то образом разнюхал об этом деле и попытался вытянуть из вас информацию…
      — Разумеется! — насмешливо бросил я.
      Она поморщилась. Я протянул ей свой мобильник:
      — Ну же, Софи, звоните! Должны же мы с чего-то начать наше расследование!
      Она со вздохом согласилась и набрала номер своего знакомого из RG. Я поудобнее устроился в кресле, чтобы оценить силу убеждения журналистки. Ее собеседник заставил упрашивать себя не меньше получаса, но все же обещал «посмотреть, что можно сделать». Софи сжала кулаки в знак победы и с гордостью вернула мне телефон. Я встал и поцеловал ее в щеку.
      — Классная работа! — поздравил я.
      Мы спустились на первый этаж, чтобы завершить наш совместный завтрак. Я шел за ней следом. Походка у нее была изумительная. Кошачья гибкость бедер, движения словно в замедленной съемке.
       Хватит тебе весь день засматриваться на ее задницу! У тебя шея заболит.
      Мы снова сели за стол, и она налила мне кофе.
      — Макаронник, который мне звонил, упомянул какое-то название в связи с рукописью Дюрера, — сказал я, отхлебнув из чашки. — Не знаю, итальянское оно или латинское…
      —  «Me le ncolia»?— подсказала Софи.
      Я кивнул.
      — «Меланхолия». Это название гравюры. О ней говорится в рукописи, отрывок из которой прислал мне ваш отец, — объяснила она. — У гравюр Дюрера очень сложная символика, но, как я вам говорила, он был так добр, что оставил потомству заметки с пояснениями. «Меланхолия» — единственная гравюра, к которой Дюрер не оставил своих комментариев… по крайней мере, их так и не удалось обнаружить. Это не по моей части, но я произвела некоторые изыскания по неоднократным телефонным запросам вашего отца. Искусствоведы Панофски и Заксль упоминают о существовании такого пояснительного текста, настоящего учебника, который до своего исчезновения будто бы принадлежал другу Дюрера, гуманисту Пиркхеймеру.
      — Как вы ухитряетесь все это запомнить? — изумился я, глядя на нее с восхищением.
      — Это моя профессия… Короче, у вашего отца вроде бы имелась рукопись о гравюре «Меланхолия». Правда, я не знаю, каким образом он ее раздобыл…
      — Что представляет собой гравюра?
      — Там на фоне некоего строения сидит такой крылатый персонаж, и вид у него очень… меланхолический! Вокруг множество разных предметов… Трудно описать, настолько она, эта гравюра, насыщена смыслом и значением!
      — Именно ее я видел в подвале отцовского дома, рядом с копией «Джоконды». Мы должны обязательно побывать в доме, что бы там ни говорил пожарный. Возможно, в этом проклятом подвале что-нибудь уцелело! Нам нужно это забрать…
      — Дом опечатан, Дамьен, и жандармы, конечно, наблюдают за ним.
      — О, не преувеличивайте, не стоят же они там днем и ночью! Подумаешь, какой-то пожар… И халупа эта все-таки мне принадлежит! И я имею право туда войти!
      Софи улыбнулась.
      — Хотите совершить маленькую ночную вылазку? — лукаво спросила она.
      — А вы со мной пойдете?
      Она хмыкнула.
      — Мы уже почти двое суток торчим в этом зловещем доме, и если мне придется провести здесь еще один день, я подожгу эти омерзительные занавески или выкину ваш ноутбук в окно… Ничего не имею против того, чтобы немного размяться, — заключила она, подмигнув мне.
      Хуже всего у меня получается с женщинами, когда мне протягивают спасательный шест. Любой Брюс Уиллис ухватился бы за такую великолепную возможность влепить Софи поцелуй взасос, но я лишь глупо улыбнулся, стараясь убедить себя, что никакой двусмысленности в ее словах не было. Без единого грана алкоголя в крови я уже не способен соблазнить женщину — тем более лесбиянку. Мои американские фаны, конечно, подняли бы меня на смех, если бы узнали о моей неожиданной робости, но они наверняка не знают то, что известно каждому французу: те, кто больше всего говорят, меньше всего делают.
 
      Ближе к полудню мне захотелось размять ноги и увидеть Горд с лучшей стороны, поэтому я решил прогуляться по городу. Софи воспользовалась этим, чтобы продолжить свои изыскания о Дюрере.
      — Будьте все же поосторожней, — сказала она, когда я выходил из дома.
      Я отправился в путь пешком и весело зашагал по длинной дороге, ведущей вверх, в Горд. Войти в этот город означало почти то же самое, что войти в парк аттракционов. Здесь словно ничего не было оставлено на волю случая и каждую ночь невидимые работники приходили, чтобы подкрасить стены, очистить улицы. Иначе нельзя было объяснить это нереальное совершенство. Даже в горделивом взоре обитателей города блистало убеждение в его исключительности.
      Засунув руки в карманы, я бродил по мощенным булыжником улицам. Проходил мимо агентств по продаже недвижимости, объявлений на громадных домах, голубоватых бассейнов. Я любовался ровной линией серых фасадов, рядами оранжевых крыш внизу, высокими деревьями между домами, белыми скалами, время от времени мелькавшими в проемах. Я зашел в какую-то лавчонку, стал разглядывать открытки, на самом деле не видя их. Мысли мои были заняты иным.
      Продолжая осматривать городок, я незаметно для самого себя оказался у огромной церкви, возвышавшейся над главной площадью. Я остановился в тени деревьев, убаюканный безмолвием и порывами ветра. Здесь больше, чем в каком-то другом месте, ощущалось, что Горд терпеливо ждет лета, нашествия туристов, которые явятся вместе с солнцем — на радость и на горе тех, кто принимает их. Пустые террасы кафе выглядели смехотворно под тяжелым взглядом древней церкви, застывшей во времени.
      Я уже решил войти в нее, как вдруг заметил, что из маленькой деревянной двери справа вышел священник в черном облачении. Он шел быстрым шагом, втянув голову в плечи, будто мерз. Я узнал его сразу. Это был тот самый священник, который смотрел на меня из толпы перед домом моего отца. Почему он следил за мной? И какой у него был странный взгляд! Словно ему хотелось сказать мне что-то, но он боялся подойти.
      Секунду поколебавшись, я решил следовать за ним. Он покинул маленькую тенистую площадь с рядами кафе и углубился в улочку, круто идущую вниз. Я ускорил шаг, чтобы увидеть, куда он свернет, затем вновь пошел не торопясь. Мне не хотелось сразу догонять его. Я решил посмотреть, что он будет делать. Поздоровавшись на ходу с какой-то супружеской парой, он свернул налево, на такую же маленькую улочку. Я почти остановился из опасения, что он увидит меня, потом перешел на другую сторону и укрылся в тени стены. Священник открыл дверь дома, стоявшего повыше, в конце улицы.
      Не имея времени на размышление, я подбежал к нему и окликнул:
      — Святой отец!
      Он вздрогнул всем телом, обернулся, и я понял, что он меня узнал. Бросив взгляд на улицу через мое плечо, он жестом предложил мне войти.
      — Не хотите ли чашечку кофе? — поинтересовался он серьезным тоном.
      Я согласился с некоторым удивлением и двинулся следом за ним в дом, где он, видимо, жил. Обстановка здесь; похоже, не менялась с 30-х годов. Все занавески выцвели, дерево растрескалось от старости, бумажные обои пожелтели. Деревенская мебель, без всяких украшений, вполне подходила к стенам. Несколько отвратительных религиозных побрякушек и скверных картин на библейские сюжеты дополняли общее впечатление унылой старомодности. Однако в гостиной царил восхитительный запах жареного мяса.
      В дверях возникла толстая растрепанная женщина в огромных башмаках и нелепом фартуке — ну просто карикатура на Жискара с его фразой «Угадай, кто придет сегодня на ужин?».
       — Пахнет очень вкусно, Жанна, — сказал священник и улыбнулся ей.
      — Спасибо. Мсье будет обедать здесь? — спросила она, указав на меня подбородком.
      — Нет-нет, — ответил я на вопрошающий взгляд священника. — Не хочу вас беспокоить.
      Женщина кивнула и, волоча ноги, вернулась в кухню. Священник жестом пригласил меня сесть за большой стол, а сам скрылся в кухне и через минуту вернулся с двумя чашками кофе. Чувствуя себя не в своей тарелке, я скрестил руки на клеенке в красно-белую клетку.
      — Мне очень жаль, что дом вашего отца сгорел, — выдохнул священник, усаживаясь напротив меня.
      — Вы с ним были знакомы? — спросил я, стараясь понять, почему он разглядывал меня накануне и зачем пригласил сегодня в свою унылую обитель.
      — Именно я и продал ему дом.
      Он произнес эту фразу так, словно делал тяжкое признание в непростительном грехе. Я был исповедником, а он грешником. Мне вдруг показалось, что я сижу в исповедальне с другой стороны.
      — Понятно…
      Священник посмотрел на меня, и я готов был поклясться, что во взгляде его промелькнул страх.
      — Он сказал вам, зачем ему понадобился дом? — спросил он.
      — Нет, — ответил я, заинтригованный этим вопросом.
      — Вот как? А вам нравится Горд?
      Я поднял брови. Очевидно, священник чувствовал себя не в своей тарелке еще больше, чем я. Это была одна из тех минут, когда между вымученными фразами вклиниваются тяжелые паузы, когда взгляду не на чем остановиться, когда руки не знают, куда спрятаться…
      — Да, — тупо ответил я. — Здесь очень красиво. Мне пока удалось увидеть немногое, но все очень красиво. Вы хотели сказать мне, почему мой отец…
      — Вам надо побывать в Бори, — перебил он меня. — Очень живописное место. Такой древний город… знаете, ведь ему не меньше трех тысяч лет…
      — Почему мой отец купил этот дом? — настойчиво повторил я, видя, что он пытается сменить тему.
      Священник потер руки с явным смущением.
      — Этот дом принадлежал Шагалу.
      Я скорчил удивленную гримасу: