Эксодус (Книга 1 и 2)

      Вернувшись домой, мальчик свалился. Мундек пытался успокоить его. Дов всегда чувствовал какую-то чудесную теплоту, когда брат бывал рядом. Мундеку было теперь без малого 21 год, но он был ужасно худой и вид у него всегда был усталый. Он был хорошим руководителем и работал до изнеможения.
      Ему удалось сохранить почти весь отряд "Строителей", и их боевой дух был по-прежнему высок. Братья тихо беседовали. Дов успокоился. Мундек положил руку Дову на плечо, они вышли вдвоем из штаба и пошли в свою комнату. Мундек говорил о том, что Руфь должна вот-вот родить, и как это будет чудесно, когда Дов вдруг станет дядей. Конечно, ребенок будет племянником всех "Строителей", но все-таки Дов будет его настоящим дядей. В отряде уже и до этого справляли свадьбы и уже даже родилось трое детей - все новые "Строители". Но самым чудесным ребенком будет, конечно, сын Руфи. А тут еще Мундек сказал Дову, что им удалось "организовать" еще одну лошадиную тушу, так что будет настоящий пир. У Дова дрожь прекратилась. Добравшись наверх, Дов улыбнулся Мундеку и сказал, что очень его любит.
      Едва они открыли дверь и взглянули на Реббеку, как им сразу стало ясно, что стряслась беда. Мундеку с трудом удалось заставить Реббеку рассказать внятно в чем дело.
      - Мать и Руфь! - рыдала она. - Их забрали с фабрики. Отменили пропуска и повели на Умшлагплац.
      Дов бросился к двери. Мундек схватил его. Мальчик визжал и вырывался.
      - Дов, Дов, ничего нельзя сделать!
      - Мама, мама, я хочу к маме!
      - Лов, Дов, неужели тебе хочется посмотреть, как ее уведут?
      Руфь, на восьмом месяце беременности, до газовых камер Треблинки так и не доехала. Она умерла при родах вместе с ребенком в товарном вагоне, до того набитом, что не было никакой возможности прилечь.
      Комендант Треблинки, полковник эс-эс Вирт, был вне себя от бешенства. Опять случилась авария в газовых камерах, а тут ожидался новый транспорт из Варшавскою гетто. Вирт гордился тем, что Треблинка занимала первое место в области предоставления "специальных услуг" среди всех лагерей в Польше. Инженеры доложили, что нет никакой возможности устранить аварию еще до прибытия транспорта из Варшавы.
      В довершение всех бед, вот-вот должны были прибыть в целях личной инспекции оберштурмбанфюрер Эйхман и сам Гиммлер, а Вирт намеревался устроить в их честь показательный сеанс массового умерщвления в газовых камерах.
      Пришлось собрать все старые, почти уже вышедшие из строя, душегубки в окрестностях и послать их на станцию для приема груза. При нормальных условиях в душегубке размещалось всего 20 человек.
      Но это был аварийный случай. Заставив жертвы поднять руки вверх, немцам удалось втолкнуть в кузова еще шесть или восемь евреев. Затем они обнаружили, что между макушками стоявших и потолком осталось еще несколько дюймов свободного пространства; они и туда затолкнули человек восемь или десять детей.
      Лея Ландау находилась в состоянии полнейшей прострации после гибели Руфи, когда поезд загнали в тупик неподалеку от Треблинки. Ее и еще тридцать женщин вытащили из товарного вагона и кнутом, дубинками, собаками, их загнали в душегубку, заставив поднять руки над головой. Когда душегубка была набита до отказа, железная дверь захлопнулась. Машина тронулась, и не прошло и минуты, как стальной кузов машины наполнился окисью углерода. Когда машина доехала до лагеря и остановилась у заранее вырытых ям, все в кузове были уже мертвы; оставалось только разгрузить трупы и вырвать золотые коронки из ртов жертв.
      Но тут Лея, наконец, надсмеялась над палачами: ее золотые зубы были уже давно выдернуты и обменены на пищу.
      Опять настала зима, и немцы устраивали облавы все чаще и чаще.
      Все гетто перебралось теперь в подвалы, захватив с собой все, что представляло собой какую-то ценность. Подвалы все более расширяли, а некоторые, как подвал "Строителей", были превращены в настоящие дзоты. Возникли десятки, затем и сотни таких бункеров. Прокладывались подземные ходы сообщения между ними.
      Облавы, устраиваемые немцами и их польскими и литовскими наймитами, приносили все меньший и меньший улов евреев для Треблинки.
      Немцы начинали злиться. Бункеры были так хорошо замаскированы, что их почти нельзя было обнаружить. Наконец комендант Варшавы пожаловал в гетто самолично, чтобы поговорить с председателем юденрата. Он был очень сердит и требовал, чтобы юденрат помог немцам в быстрейшем завершении программы "переселения" и вылавливании трусов, скрывающихся от "честного труда". Вот уже три года, как юденрат находился между молотом и наковальней: с одной стороны, ему приходилось выполнять распоряжения немцев, а с другой он пытался спасать евреев.
      Теперь, сразу после того как немцы потребовали его прямую помощь, председатель юденрата покончил с собой.
      В гетто опять пришла зима.
      "Строителям" Мундека было поручено разработать план обороны части квартала щеточников. Дов проводил свои дни либо в канале, либо в бункере, подделывая бумаги и паспорта. Все-таки его подземные экспедиции позволяли ему наедаться досыта один или два раза в неделю у Ванды. Он выводил теперь из гетто стариков и инвалидов, а на обратном пути приносил оружие и радиочасти.
      В эту зиму 1943-го года смертность в гетто достигла пугающих размеров. Из полумиллиона евреев, загнанных в гетто первоначально, в живых осталось всего каких-нибудь 50 тысяч.
      Однажды, в средине января, Мундек и Реббека отвели Дова в сторону перед тем, как ему отправиться по каналу к Ванде.
      - Мы до того замотались последнее время, - сказал Мундек, - что даже посидеть и поговорить некогда.
      - Дов, - сказала Реббека, - Мы тут переговорили кое о чем, пока ты был в Варшаве, и поставили вопрос на голосование. Было решено, что ты останешься на той стороне.
      - Какое-нибудь особое задание? - спросил Дов.
      - Нет... ты не понял.
      - А что такое?
      - А то, - сказала Реббека, - что мы решили отправить кое-кого из наших ребят в город насовсем.
      Дов не понимал. Он знал, что "Строители" нуждаются в нем. Ни один человек во всей организации не знал канал так, как знал его он. Если ЦОБ готовит теперь оборону, то, значит, он им нужен еще больше. Кроме того, он подделывает документы и паспорта, благодаря которым многим уже удалось выбраться из Польши. Дов вопросительно посмотрел на брата и сестру.
      Реббека зажала ему в руки конверт.
      -Здесь деньги и бумаги. Поживешь у Ванды, пока найдет для тебя какую-нибудь христианскую семью, где ты сможешь спрятаться.
      - Ничего вы не проголосовали. Это ты с Мундеком все выдумали. Никуда я не пойду.
      - Ты пойдешь. Это приказ, - сказал Мундек.
      - Какой это приказ? - отмахнулся Дов.
      - Это приказ от главы нашей семьи!
      Все трое стояли в крошечной землянке, в углу бункера. Стало очень тихо.
      - Это приказ, - повторил Мундек.
      Реббека обняла Дова и погладила его по волосам.
      - Ты теперь большой, Дов. Жилось тебе с нами не очень сладко. Сколько раз мне приходилось смотреть, как ты спускаешься в канал, и сколько раз ты приносил нам ворованную пищу! У тебя совсем не было детства.
      - Вы тут ни при чем.
      - Дов, - сказал Мундек. - Пожалуйста, сделай нам с Реббекой это единственное одолжение. Мы не очень тебя баловали. Не мешай нам, когда мы пытаемся спасти твою жизнь.
      - Мундек, Реббека! Мне ничего не надо. Лишь бы остаться с вами!
      - Пожалуйста... ну, пожалуйста, Дов! Пойми ты нас! По крайней мере, один Ландау должен остаться в живых. Надо, чтоб ты жил за нас за всех.
      Дов взглянул на брата, которого он боготворил. Глаза Мундека смотрели с мольбой.
      - Ладно, я понял, - прошептал Дов. - Я буду жить.
      Он посмотрел на конверт, сунул его в брезент, так чтобы его не намочило в канале.
      Реббека прижала его голову к своей груди.
      - Встретимся в Эрец Исраэль! - сказала она.
      - Да... в стране Израиля.
      - Ты был хорошим бойцом, Дов, - сказал Мундек. - Я горжусь тобой. Шалом, леитраот.
      - Шалом, леитраот, - повторил Дов.
      Дов Ландау провел свой тринадцатый день рождения, пробираясь по сточным каналам Варшавы к Ванде на квартиру. У него было на душе так тяжело, что, казалось, он этого не вынесет. При иных условиях и в ином мире это был бы день его Бар-мицвы.
      18-го ЯНВАРЯ 1943-го ГОДА.
      Три дня после того, как Дов покинул гетто, ища временный приют на квартире у Ванды, немцы, польские синерубашечники и литовцы наводнили гетто. Теперь, когда осталось всего пятьдесят тысяч евреев, они начали форсировать, "окончательное решение".
      Однако немцев и их приспешников встретил град пуль из оборонительных позиций ЦОБ. Они бежали, оставив за собой немалые потери.
      Эта новость распространилась по Варшаве с быстротой пожара!
      Евреи восстали!
      В эту ночь вся Варшава напряженно слушала подпольную радиостанцию ЦОБ, непрерывно передававшую следующее воззвание:
      "Братья поляки! Сегодня мы нанесли удар по палачам! Мы призываем всех наших братьев, находящихся за пределами гетто, восстать тоже и ударить по врагу. Присоединяйтесь к нам!".
      Все остались глухи к этому воззванию. Но на здании штаба ЦОБ, расположенном на улице Мила, был поднят флаг со Щитом Давида. Рядом с ним развевалось польское национальное знамя. Евреи варшавского гетто решили биться насмерть под тем знаменем, под которым им было отказано жить.
      Глава 23
      Самолюбие немцев было жестоко оскорблено тем, что их прогнали из гетто. Конрад, начальник гестапо по делам гетто, доложил Гансу Франку, генерал-губернатору Польши, что за два или три дня со всем этим будет покончено. Поляки, которым до этого говорили, что евреи - подлые трусы, уверяли теперь, что это все - дело рук горстки безумцев и сексуальных маньяков, тех самых, кто насиловал польских девушек.
      ЦОБ взял власть в гетто в свои руки и первым делом сместил юденрат. Быстро и беспощадно расправившись с теми, о которых было известно, что они добросовестно служили немцам, они вернулись в свои бункеры.
      Ганс Франк решил не подаваться на удочку восставших и отказался от немедленного наступления на гетто. Немцы решили поднять восставших на смех и свести на нет значение восстания. Они развернули широкую пропагандистскую кампанию, требуя от обитателей гетто добровольной явки для дальнейшего "переселения" и обещая хорошее отношение ко всем тем, кто согласится "работать честно".
      ЦОБ издал распоряжение, оповещавшее жителей гетто о том, что каждый, кто попытается выполнить требования немцев, будет немедленно расстрелян. Никаких "переселений" больше не будет.
      Две недели прошли спокойно. Затем вооруженные отряды вновь отправились в гетто на облаву. На этот раз они были хорошо вооружены и передвигались в высшей степени осторожно. Бойцы ЦОБ, хорошо укрывшись в тщательно подготовленных позициях, открыли огонь. Опять немцам пришлось отступить.
      Немцы задумались. Их печать и радио неистово ругали жидовских большевиков, повинных в беспорядках. Пока они неистовствовали, ЦОБ еще больше укрепил свои оборонительные позиции и отчаянно продолжал взывать о помощи к польскому подполью.
      Они обращали свои призывы ко всем слоям населения, но ни оружия, ни помощи не приходило: только несколько десятков добровольцев пробрались по каналам в гетто, чтобы принять участие в борьбе.
      Немецкое командование разработало план, чтобы одним решительным ударом стереть с лица земли все, что осталось от гетто. Они выбрали для этого канун пасхи, праздника, олицетворяющего исход евреев из египетского рабства под водительством Моисея.
      В три часа утра три тысячи отборных эсэсовских карателей, при поддержке польских синерубашечников и литовцев, окружили гетто кольцом. Десятки прожекторов заметались по гетто, выискивая цели для немецких минометов и легких орудий. Артподготовка велась до самого утра.
      На рассвете эсэсовцы пошли в атаку. Сходясь со всех концов, они проникли глубоко в сердце гетто, не встречая сопротивления.
      Из-за тщательно замаскированных баррикад, с крыш домов, из окон, бойцы ЦОБ - мужчины и женщины - внезапно открыли огонь из легкого огнестрельного оружия и с короткого расстояния по попавшим в засаду немцам. В третий раз немцам пришлось спасаться бегством.
      Вне себя от ярости, немцы вернулись в гетто на танках, но их встретил ураган бутылок с горючим, превративших стальные чудовища в пылающие гробы. Немцам пришлось бросить подбитые танки и бежать опять; на этот раз они оставили на улицах гетто несколько сот человек убитыми.
      Бойцы ЦОБ вмиг выскочили из укрытий и собрали брошенное немецкое оружие, а также сняли с павших военную форму.
      Конрад был смещен с должности. На его место пришел генерал эс-эс Строоп. Ему было приказано разрушить гетто до основания, чтобы в дальнейшем никому уж неповадно было сопротивляться немецким вооруженным силам.
      Строоп день за днем организовывал одну атаку за другой. В каждой новой атаке он прибегал к другой тактике и наносил удар из другого направления. Но каждую атаку и каждый отряд постигла одна и та же судьба: бойцы ЦОБ, сражаясь, как безумные, за каждый дом, за каждую пядь, отражали их одну за другой. Ни один из них живым в руки немцев не сдавался. Самодельные мины, ловушки, бешеные контратаки, отчаянная отвага людей, которым нечего уже терять, вновь и вновь отбивали атаки немцев и заставляли их отступать.
      Прошло десять дней, а обещанной победы не было. Тогда немцы развернули атаку на единственную больницу в гетто. Они ворвались в больницу, расстреляли всех больных до единого, взорвали здание и объявили, что они уничтожили генштаб ЦОБ.
      Бойцы ЦОБ, переодевшись в немецкую военную форму, пробирались в ряды немцев, сбивали их с толку, заманивали в ловушки и уничтожали. Они все чаще и чаще пробирались из гетто наружу, чтобы наносить немцам удары в спину, и взрывали склады оружия.
      Немцы продолжали свои атаки и, благодаря своему численному превосходству, начали брать верх. ЦОБ не мог заменить павшего бойца, разрушенную позицию приходилось оставить; они не могли пополнить боеприпасы с той быстротой, с какой они их расходовали. И все же, несмотря на свое превосходство, немцам не удалось закрепиться в гетто. ЦОБ обратился с призывом к лицам, не состоявшим в вооруженных соединениях, пробираться в Варшаву, так как не хватало винтовок на всех.
      Переодевшись в немецкую форму, Мундек организовал атаку на тюрьму Павиак и освободил всех заключенных.
      Трехдневный срок, обещанный Конрадом, растянулся на целых две недели. На 15-ый день боев, Реббека Ландау участвовала в сражении, происходившем в квартале щеточников неподалеку от штаба "Строителей". Разорвавшаяся мина перебила всех, только она одна осталась в живых. От непрерывного минометного огня стены дома стали рушиться, и ей пришлось выскочить из укрытия. Когда немцы ее окружили, отрезав все пути к отступлению, она достала гранату из-за пазухи и бросилась бежать к немцам. Добежав, вырвала предохранитель и погибла, убив заодно трех немцев.
      По истечении трех недель Строопу пришлось переменить тактику. Он понес тяжелые потери, пропаганде было уже не скрыть этих потерь, и подавно он не мог скрыть отважного сопротивления, оказываемого евреями. Строоп оттянул свои войска назад, окружил гетто плотным кольцом и объявил осаду гетто. Он притащил тяжелые орудия и непрерывно обстреливал гетто, стараясь разрушить все здания, где евреи могли найти укрытие. По ночам бомбардировщики Хейнкель сбрасывали на гетто зажигательные бомбы.
      Мундек вернулся к "Строителям" после совещания в штабе ЦОБ. Он и его бойцы едва держались на ногах от изнеможения, голода и жажды. У многих были ожоги. Все собрались вокруг него.
      - Немецкая артиллерия разрушила почти все здания. Что еще не рухнуло, то горит, - сказал он.
      - С подпольем связь установлена?
      - Да, конечно... связь-то мы установили, но вряд ли они нам помогут. Мы не можем теперь достать ни продовольствия, ни воды, ни боеприпасов. Только на то можем рассчитывать, что у нас под руками. Наши коммуникации все разрушены. Короче, друзья, мы не можем больше воевать по плану. Каждый бункер сам себе хозяин. Попытаемся держать связь со штабом ЦОБ посредством посыльных, но если немцы придут опять, мы будем действовать против них самостоятельно, кто как сумеет.
      - А сколько мы сможем так продержаться, Мундек? У нас ведь осталось всего человек тридцать людей, десяток пистолетов и шесть штук винтовок.
      Мундек улыбнулся.
      - Вся Польша продержалась всего лишь 26 дней. Мы и так продержались дольше.
      Мундек распределил охрану, раздал, что еще осталось из пищи, назначил маршрут для утреннего патруля.
      Рифка, одна из девушек, взяла в руки потрепанную гармошку и стала наигрывать тихую, грустную мелодию. В этом сыром, вонючем бункере, три метра под землей, остатки "Строителей" запели неумело и тоскливо. Они пели песню, которую они разучили еще в детстве на собраниях.
      В песне говорилось о прекрасной Галилее, о чудесной пшенице на ее полях, которую колышет нежный ветерок. В бункере варшавского гетто они пели о полях Галилеи, которые, они это хорошо знали, никто из них уже не увидит.
      - Стой! - крикнул наверху караульный, заметив одинокую тень, приближающуюся со стороны горящих развалин.
      В бункере вмиг потушили свет, стало темно и тихо. В дверь раздался обусловленный стук. Дверь открыли и опять закрыли, зажгли свет.
      - Дов! Ради бога! Откуда ты взялся!
      - Не отсылай меня назад, Мундек!
      Братья обнялись, и Дов заплакал. Хорошо чувствовать вокруг себя руки Мундека! Все уселись вокруг Дова, и он доложил им страшную весть о том, что польское подполье не собирается придти им на помощь и что вообще никто там не принимает близко к сердцу все восстание.
      - На обратном пути, - сказал Дов, - я видел, что каналы забиты людьми. Они прямо лежат в дерьме; у них нету даже сил встать. Идти им некуда. Никому они в Варшаве не нужны".
      Дов вернулся в гетто. И тут произошло что-то странное. Со всей Варшавы и окрестных деревень евреи, которым удалось спрятаться у христиан, стали возвращаться в гетто на последний бой. Они пришли к выводу, что лучше все-таки умереть стоя.
      МАЙ 1943-го ГОДА.
      Обстрел наконец прекратился.
      Пожары улеглись.
      Строоп вновь послал свои эсэсовские отряды в гетто. На этот раз все карты были у них в руках. У евреев не было ни оборонительных позиций, ни связи друг с другом, ни планов, и почти не было у них пищи, воды и оружия. Немцы действовали систематически. Они отрезывали один квартал за другим, выкуривали огнем из орудий и огнеметов всех из бункеров, затем полностью разрушали квартал.
      Они стремились из всех сил взять кого-нибудь в плен, чтобы пытками заставить его выдать расположение бункеров, но бойцы ЦОБ предпочитали сгореть заживо, чем сдаваться в плен.
      Немцы открыли канализационные крышки и накачали в канал отравляющие газы. Скоро все каналы были забиты трупами.
      Но ЦОБ все-таки не сдавался. Заметив немецкий патруль, они молниеносно выскакивали из своих бункеров и уничтожали его.
      Добровольцы обрекали себя на верную смерть, сея панику и разрушение среди немцев. Немецкие потери все росли и исчислялись уже тысячами.
      Строоп продолжал нажимать. Когда какое-нибудь еврейское подразделение распадалось, отдельные бойцы продолжали драться, руководствуясь одним инстинктом.
      14-го мая Мундек собрал своих оставшихся из всей группы двенадцать человек и провел с ними совещание. Он предложил им выбрать одно из двух: либо остаться в гетто и стоять насмерть, либо же спуститься в канал, и тогда Дов, может быть, сумеет вывести их из гетто. Тогда у них был бы шанс - очень, правда, небольшой - податься к партизанам. Дов убедил Мундека, что можно обойти те части канализационной сети, которые немцы отравили газами.
      Он отправился сначала один. Добравшись до улицы Забровска, он инстинктивно почуял что-то неладное. Он прямо прошел мимо дома, даже не повернув головы. Его острый глаз разглядел десяток мужчин, следивших за домом No 99 с разных концов. Дов не знал, попалась ли Ванда в лапы гестапо, но он твердо знал, что место это небезопасно.
      Он вернулся в гетто поздно ночью. Даже ему было теперь трудно найти бункер, так как ни улиц, ни домов больше не было, а были сплошные развалины. Подойдя к бункеру, он почуял знакомый запах горелого мяса. Он спустился под землю и зажег свечу, которую он всегда носил с собой в канале. Слабый, мерцающий свет упал на стены бункера. Дов обошел весь бункер, то и дело опускаясь на колени: везде лежали трупы. Прямое попадание из огнемета до того обезобразило еще тлевшие тела, что он никого не смог опознать. Даже своего любимого брата Мундека.
      15-го мая 1943-го года радиостанция ЦОБ в последний раз передала отчаянный крик о помощи: "Говорит варшавское гетто. Ради всего святого помогите!".
      16-го мая 1943-го года. Сорок два дня прошло со дня первой немецкой атаки на гетто. Четыре месяца прошло с того дня, как ЦОБ поднялся и впервые выгнал немцев из гетто. Чтобы как-нибудь поэффективнее завершить свою "победу", генерал Строоп взорвал Большую синагогу на улице Тламацка. Эта синагога с давних пор олицетворяла польское еврейство. Подобно тому как Соломонов храм пал от рук римлян, так пала и синагога на улице Тламацка. Немцы сообщили, что проблема варшавского гетто нашла свое окончательное решение.
      Разрушение было полное. На всем пространстве бывшего гетто ничего выше человеческого роста не поднималось. Строоп доложил о взятых трофеях: 16 штук пистолетов и четыре винтовки. Еще, что развалины можно будет использовать как строительный материал. Пленных не было.
      Даже после этого тщательнейшим образом проведенного поголовного истребления, все еще остались в живых бойцы ЦОБ, не желавшие умереть. Даже среди сплошных развалин борьба продолжалась. Евреи, чудом уцелевшие, объединялись по два, по три человека в шайки и нападали по ночам на немецкие патрули. Немцы и польские синерубашечники клялись, что в гетто водятся черти.
      Дов нашел еще шесть евреев среди развалин. Порывшись в бункерах, они нашли оружие. Они переходили с места на место, но всюду витала и воняла смерть. Ночью Дов выводил их по каналам в город, и они совершали там молниеносные нападения на продовольственные магазины.
      Евреи поднялись также в ряде других гетто, разбросанных по Польше, но все эти восстания постигла одна и та же участь. Слишком мало, слишком поздно, никакой поддержки.
      Днем Дов и его шесть товарищей оставались под землей в свежевыкопанном бункере. Пять нескончаемых, ужасных месяцев ни Дов Ландау, ни кто-нибудь из его товарищей не видели белого света. Они погибли все один за другим: трое во время грабежа в Варшаве, двое покончили с собой, один умер с голоду.
      Один Дов уцелел. Пять месяцев спустя его, полуживого, нашел немецкий патруль. Он уже ничем не походил на человека. Его привели в чувство ровно настолько, чтобы можно было потащить в гестапо на допрос. Допросы всегда кончались избиением, но они ничего не дали. Дов Ландау, 13 лет от роду, крыса гетто, каналов и развалин, специалист по подделкам, был включен в состав транспорта, намеченного к "переселению". Назначение - Освенцим.
      Глава 24
      Дова Ландау, вместе с еще 60 евреями, погрузили на открытую железнодорожную платформу. Гестаповцы отказывались верить, что он ухитрился прожить без помощи извне целых пять месяцев среди развалин варшавского гетто. Поезд шел по заснеженной местности на юг в сторону Освенцима.
      БЕРЛИН, ГЕРМАНИЯ, 1940-ой ГОД.
      Подполковник эс-эс Рудольф Гёс вошел в кабинет полковника эс-эс Эйхмана, которому было поручено проведение в жизнь "окончательного решения" еврейского вопроса. Эйхман познакомил Гёса с грандиозным планом - венцом коллективного творчества всех нацистских главарей.
      Весь европейский материк был усеян концентрационными лагерями и политическими тюрьмами. Каждая страна, подлежащая оккупации, была хорошо оснащена учреждениями гестапо.
      Еще одна сеть, состоявшая из трехсот "комбинированных" лагерей, опутывала Европу. Половина этих лагерей предназначались для евреев.
      Тщательно разработанный план намечаемого геноцида произвел на подполковника эс-эс Карла Гёса глубокое впечатление.
      Несмотря на все эти лагеря и на их тщательно выбранное расположение, проектировщики чувствовали, что они столкнутся рано или поздно с особой трудностью, и из-за этого-то Гёс и был вызван в Берлин. Нацисты знали, что будет чрезвычайно трудно обеспечить бесперебойную работу лагерей уничтожения в Западной Европе. Кроме того, Польша занимала более или менее центральное положение, если учесть Балканы и западную Европу. Нужен был головной, огромный лагерь, который служил бы "образцом". Помимо евреев, были ведь еще русские, французские и прочие военнопленные, партизаны, политические противники в оккупированных странах, религиозные фанатики, в особенности католики; цыгане, уголовные преступники масоны, марксисты, большевики и даже немцы, болтавшие о мире, свободе, профсоюзах и просто настроенные пораженчески.
      Были еще подозрительные иностранные агенты, проститутки, педерасты и много других неблагонадежных элементов. Всех их нужно было уничтожить, чтобы привести Европу в надлежащий вид с арийской точки зрения.
      Как раз о создании такого лагеря, куда можно было бы поместить все эти категории людей, и говорил Эйхман с Гёсом. Эйхман добавил, что в награду за долголетнюю верную службу Гёс будет назначен начальником этого нового лагеря. Эйхман указал на карте небольшой Вольский городок у польско-чешской границы. Название этого городка было Освенцим.
      Поезд, везший Дова Ландау и следовавший на юг, в сторону Освенцима, остановился в Кракове, важном железнодорожном узле. Состав подали на боковую ветвь, а там к нему прицепили еще вагоны. В телячьих вагонах находились французские и греческие евреи, в угольных - евреи из Югославии и Голландии; были и открытые платформы, где находились итальянские евреи, следовавшие на "поселение".
      Стоял жестокий холод. Ледяной ветер со снегом пробирал насквозь Дова, стоявшего на открытой платформе и не защищенного от холода ничем, кроме разорванной в клочья рубашки и скупого тепла от тесно сбитых в кучу человеческих тел.
      БЕРЛИН, ГЕРМАНИЯ, 1940-1941 гг.
      Нацистские главари не случайно назначили именно Гёса начальником лагеря уничтожения в Освенциме, этой чудовищной человеческой бойни. Они знали, что на Гёса можно положиться. Его послужной список в системе концлагерей тянулся с самого прихода Гитлера к власти. До назначения начальником лагеря в Освенциме он был заместителем начальника лагеря в Заксенхаузене. Это был человек аккуратный до педантичности и он выполнял приказы, не задавая никаких вопросов. Кроме того, он был на редкость работоспособен.
      В районе Освенцима была расчищена территория в 20 тысяч акров и окружена забором. Все крестьянские хозяйства были разрушены, а крестьяне высланы. Лучшие инженеры, ученые, строители, транспортники и отборные штурмовые отряды приступили к осуществлению грандиозного проекта. Газовые камеры было решено построить в поселке Биркенау, расположенном в двух милях от главного лагеря. Биркенау находился на отшибе и имел свои собственные подъездные пути. Оттого на него и пал выбор, что туда было удобнее всего подавать железнодорожные составы со всех концов: из западной, восточной и южной Европы. Небольшой городок Освенцим ничем особым не отличался. Он был расположен на окраине силезского угольного бассейна и вечно утопал в грязи. Приступив к созданию своей системы концентрационных лагерей, немцам пришлось сначала преодолеть возражения из своей собственной среды.
      Немецкий вермахт нуждался во всех железнодорожных путях и вагонах, которые только были в наличии, чтобы успешно вести войну на восточном фронте. Использование дефицитнейшего подвижного состава для перевозки евреев они считали нелепостью и были отнюдь не в восторге от него. Однако нацистские главари твердо стояли на том, что окончательное решение еврейского вопроса столь же важно, как успешное ведение войны. Вопрос был поставлен перед самим Гитлером, который принял сторону эс-эс, эс-дэ, гестапо и прочих нацистских элементов, несмотря на возражения верховного командования немецкой армии.
      Став начальником Освенцимского лагеря, Гёс поехал в Треблинку, чтобы познакомиться с методами уничтожения. Он пришел к выводу, что полковник эс-эс Вирт - всего лишь неопытный любитель. В Треблинке пользовались окисью углерода, весьма малоэффективным средством. Механизмы то и дело выходили из строя, и расходовалось ценное горючее. Кроме того, у Вирта не было системы, к обману он почти не прибегал, отчего дело часто доходило до беспорядков среди евреев. Наконец, что это за лагерь, где за один прием можно уничтожить не более трехсот человек!
      Когда газовые камеры в Биркенау были введены в эксплуатацию, Гес провел серию широких опытов над первыми "гостями". Он и его ученые пришли к заключению, что Циклон Б, газ, содержащий цианистую кислоту, явится наиболее подходящим. Он заказал огромные количества этого газа у гамбургской фирмы ИИС (Международная Компания по производству инсектисидов).
      Газовые камеры в Биркенау имели по проекту пропускную способность в три тысячи человек за один раз. При хорошей погоде и при максимальном использовании мощностей можно было уничтожить до десяти тысяч человек в день.
      Поезд, везший Дова Ландау, состоял теперь из пятидесяти вагонов. Он остановился на станции Гжанов, последней станции перед Освенцимом. Каждый пятый пассажир поезда умер в пути. Сотни других до того примерзли к стенам вагонов, что не могли сдвинуться с места, не отодрав клочьев мяса с рук и ног. Многие женщины выбросили своих детей из вагонов, умоляя крестьян, глазевших на поезда, забрать их с тобой. Трупы выгрузили из вагонов и забросили в шесть новых вагонов, специально для этой цели прицепленных в хвосте. Дов, хоть и полуживой, был все же в сознании и начеку. Он знал, что его ждет, и он знал также, что как никогда раньше ему понадобится теперь вся его находчивость. Поезд опять тронулся. До Освенцима оставался час езды.