Невероятное путешествие из Нью-Йорка в Голливуд: без денег, но с чистым сердцем

Хотя в памяти моей Хиос представляется большей частью местом радости и счастья, с его камнями связано и одно из самых жестоких воспоминаний. Прекрасным солнечным днем после обеда я и мои братья играли с деревенскими ребятами. Мы разделились на команды, разграничили территории и принялись скакать по валунам, носясь с разгоряченными лицами по каменистой земле. В какой-то момент игра переменилась – я так до сих пор и не уверен, кто изменил правила, но тогда, случайно их нарушив, я оказался не в том месте. Неожиданно понятная до сих пор игра обернулась против меня: я был вне закона, а вся группа мальчиков – против меня, включая и моих старших братьев. Я не помню, кто первым поднял маленький камушек и швырнул его в мою сторону, но я хорошо помню свои ощущения, будто в мою кожу врезались мелкие пульки, и сила каждого нового броска в меня неизбежно возрастала. Здесь, на фоне великолепных декораций голубого моря, мои друзья и сверстники бросали в меня камни Греции. Как некий несчастный библейский мальчик, нарушивший правила племени, я был забрасываем камнями.

Я бросился к матери, захлебываясь слезами, а другие мальчики со смехом разбежались. Мои руки и ноги покраснели, по лицу стекала кровь. Мать обхватила меня руками, приложив холодную тряпицу к голове, утешая и успокаивая меня. Вошел отец и увидел меня, жалкого и преданного.

– Что такое? Что случилось? – спросил он, поджав губы и нахмурив брови.

Я пытался объяснить происходящее как можно лучше, волнуясь и запинаясь, но и сам не мог даже понять, почему так переменилось настроение нашей компании, а тем более рассказать об этом.

– Мальчишки, – сказал он, отвернувшись. – Я никуда не могу вас взять…

Тогда я этого не осознавал, но это был поворотный момент моей жизни – момент рождения недоверия. Группа людей, считающая тебя своим, может неожиданно повернуться против тебя. Я вырвался из объятий матери и убежал прочь, чтобы побыть одному. Я хотел бежать, не останавливаясь, до тех пор, пока не попаду в такое место, где никто из тех, кому я по глупости доверял, не сможет достать меня, не сможет сделать мне больно. Оглядываясь назад, я понимаю, что тогда я впервые связал в своем сознании путешествие с побегом. Я бродил в одиночестве несколько часов до захода солнца. В тот день в моей голове первый раз зародилась мысль о том, что мой отец уезжает так далеко не потому, что того требует его работа. Возможно, он путешествует, чтобы сбежать от тех, кто только и может сделать ему больно. Путешествие – вот способ оказаться в одиночестве и безопасности.

Встряхнув головой, чтобы рассеялись воспоминания о Хиосе и Коми, я вернулся мыслями в день сегодняшний. Теперь в моем путешествии не было ничего похожего: когда-то я отправлялся в путь, чтобы оказаться в одиночестве, теперь же единственной моей целью было общение с другими людьми. Я улыбался своим мыслям, но перестал это делать, когда сидевшая напротив меня женщина посмотрела на меня странно. Я кивнул ей с самым серьезным лицом. Она не была настроена веселиться. В общем то, я тоже. По крайней мере, не в тот момент. Продолжить шутку было суждено совершенно другому человеку.

Пока автобус петлял по пригороду Ричмонда, впервые с тех пор, как я начал свое путешествие, со мной заговори ли еще до того, как я начал подыскивать потенциально добрую душу, чтобы излить на нее свою историю. Привлекательная брюнетка тридцати с небольшим лет подошла, села рядом со мной и улыбнулась.

– Привет, незнакомец! Куда направляетесь в такой прекрасный день? – выпалила она. У нее была необыкновенно заразительная улыбка.

– Оу, – я был обескуражен тем, что кто-то опередил меня. – Ричмонд? – это прозвучало глупо, принимая во внимание тот факт, что мы уже находились в автобусе, который только что прибыл в Ричмонд.

Она рассмеялась в ответ:

– Поздравляю! Вы практически достигли своей цели!

Я был смущен. Не потому, что назвал Ричмонд целью своего путешествия – этому можно было бы найти объяснение, – но всей этой беседой. Я все еще не мог избавиться от меланхолии, в которую погрузили меня мои воспоминания, я не мог определить, кем могла быть эта женщина и что ей могло быть нужно. Однако я решительно отринул свое смущение и протянул для рукопожатия руку.

– Меня зовут Леон. А вы не могли бы рассказать о себе?

– Я – Карен, – ее рукопожатие оказалось крепким, – и я в бегах, Леон.

Это заявление ошеломило меня, я не знал, плакать мне или смеяться. Дотронувшись до моей руки, она наклонилась к моему уху и прошептала: «Пожалуйста, зовите меня Кинамон».

Я рассмеялся.

Однако женщина не смеялась. Она пристально смотрела мне в глаза.

– Кто-то пытается убить меня. Поэтому я изменила свои личные данные.

Я не мог больше смеяться. Леди говорила совершенно серьезно.

– Ох…. Кто же хочет вас убить? И почему бы кому-нибудь хотеть этого? Что же Вы могли совершить такого?

Она отказалась сообщить мне, кем же был ее возможный убийца, что не остановило ее от тщательного обдумывания столкновения с безымянным злодеем. Я беспокоился по поводу состояния рассудка этой женщины, но она выглядела полностью уравновешенной и даже умной. Я решил отказаться от своего недоверия. Не было ли это тем, что я делал, чтобы мое путешествие вообще могло начаться? Тогда я отринул сомнения в собственной способности взаимодействовать с другими людьми. Держа в голове подобные мысли, я позволил моему новому другу Кинамон увлечь меня в своего рода аттракцион, не имея ни малейшего понятия, где все это может закончиться. В конце концов, не каждый день выпадает шанс провести несколько часов с женщиной, находящейся в бегах.

Кинамон объяснила, что предполагаемый убийца возник в результате вспышки подозрительности ее испуганного, напряженного сознания, момента полного безумия, который вверг ее в глубины ада. Она начала бояться за свою жизнь после того, как обнаружила, что кто-то травит ее хлор-газом, запуская его в вентиляционную систему дома.

– Хлор-газом? – переспросил я, заикаясь.

– Можешь ты в это поверить?

– Нет, не могу.

– Он приходит к моему дому каждый день в четыре часа утра и запускает газ в систему вентиляции.

Все это было совершенно ненормально.

– И как, как вообще он это делает? В смысле, он что, какой-нибудь спец, который знает все тонкости отравления хлорным газом и его доставки через систему вентиляции…

– А вот это очень интересный вопрос, – прошептала Кинамон. – У меня нет ни малейшего понятия, как он это делает. Смотри, я знаю, что в стране существует разветвленная сеть, особенно здесь, в Техасе. Я думаю, что они-то и обеспечивают его и инструкциями, и ядовитым веществом. Я должна бежать: это мой единственный шанс выжить. Если я останусь здесь, – она повернулась, бросив быстрый взгляд через плечо, – я умру.

– Но, Карен…

– Кинамон, – прервала она меня, – Кинамон, это жизненно важно…

Я прикусил язык. В конце концов, что я знаю? Я не понимаю до конца даже свой собственный мир. Кто я такой, чтобы утверждать, что жизнь Кинамон не подвергается смертельной опасности? Она думала, что так оно и есть, и только это сейчас имело смысл. С моей точки зрения оба мы были лишь странниками, совершавшими путешествие по мирозданию. Целью моего паломничества были поиски внутреннего я, ее – сохранение собственной жизни. Была ли она сумасшедшей? Был ли сумасшедшим я?

Поэтому я решил для себя, что моя роль в этом деле – сидеть и слушать, столь же щедро предоставляя свое время, сколь щедро она предоставляет свое. Если вся ее история окажется полной выдумкой, по крайней мере я дам ей возможность проговорить свои чувства и обиды на этот мир. Взаимодействовать с другими людьми в конце концов можно в самых разных формах. Я предпочитал смотреть на ситуацию под таким углом.

– Знает ли он о том, что тебе все известно? – спросил я.

Она застенчиво улыбнулась:

– Я сбежала сразу, как только установила правду. Понятия не имею, знает ли он.

– Почему ты направляешься в Ричмонд?

– Я еду в центр токсикологии, чтобы доказать, что на самом деле отравлена, что это не бред, – объяснила она. – Никто из социальных работников, полицейских и других официальных лиц из тех, с кем я говорила, не поверил мне. Потому я и еду, чтобы показать им, что все они ошибались. Все думают, что я вру, – я продолжал хранить сострадательное молчание, – все, кроме тебя, Лео.

Настала моя очередь застенчиво улыбаться.

– Ты любишь печенье? – спросила она.

– Люблю ли я печенье? – я посмотрел на нее недоверчиво. Я был голоден. – Да, конечно, только если они не отравлены хлор-газом.

Мы посмеялись. У нее был замечательный смех. Он был настоящий, без деланой стыдливости: «Нет, я купила его в магазине. Я не готовлю у себя дома. Не готовлю с тех пор, как ФБР начало строить под моим домом фабрику, где делают наркотики».

Я почти подавился своим печеньем, что удержало меня от озвучивания вопроса, готового слететь с моего языка: «Ты что, чокнутая?»

Возможно, она такой и была. Но это была настоящая Кинамон, блуждающая по стране в попытке защитить свою правду. Некоторым неожиданным и диким образом мы оказались с ней на одном пути, пути, призванном доказать что-то кому-то. Это было странно, но я немного завидовал ей: у нее были четкие представления о том, чего она хочет. Что же пытаюсь доказать я сам? И кому я хочу это доказать? Эти вопросы оставались для меня открытыми. Я хочу убедить в чем-то моих друзей, мою семью, моих врагов? В этом я не был уверен. Однако я точно знал, как и знала Кинамон, что хочу понять, кто я есть на самом деле, и избавиться скуки и неудач своей прошлой жизни. Если эта простая женщина может собраться и направиться на поиски нового смысла жизни, то так же сможет поступить и любой из нас. Главный смысл моего путешествия состоял в том, чтобы доказать самому себе, что способность к переменам лежит в основе феномена человека. Вопрос же звучал так: имеем ли мы волю, достаточную для того, чтобы поверить?

Наконец наш автобус добрался до потрепанной конечной остановки в центре Ричмонда. Я поглядывал на Кинамон краешком глаза, когда мы вместе выгружали багаж. Мне она нравилась. Я ничего не мог с собой поделать. Кроме того, я отдавал себе отчет в том, что испытывал некоторое чувство ответственности за нее, как будто моей обязанностью стало следить за тем, чтобы все было с ней в порядке, по крайней мере пока наши пути оставались переплетенными. Я уверен, что подобное чувствуют родители, супруги и любовники, учителя и опекуны. Однако для меня это было совершенно новое ощущение. У меня никогда не возникало желания даже задуматься о возможности заботиться о ком-нибудь, кроме себя. И почему я должен был это делать? Люди постоянно вас подводят. Они вас бросают, уходят, исчезают, они швыряют в вас камни, когда вы ожидаете этого меньше всего. В своей лондонской жизни я избегал любой ответственности. Там я не полагался ни на кого, и никто не полагался на меня. Однако здесь, во время американской экспедиции, я рассчитывал на помощь любого человека. И казалось совершенно естественным, что, когда я начал так поступать, то оказался в зеркальной ситуации: другие люди также начали рассчитывать на меня.

Кинамон была прекрасным примером хаотичности жизни, и того, как посреди этого хаоса может зародиться красота, что происходит, когда две человеческие души соприкасаются друг с другом. И насколько бы коротким ни был этот момент, его волшебство выносит нас за рамки скучной повседневной реальности. Двое становятся одним целым. Даже если внешне кажется, что они бесконечно далеки друг от друга.

– Ну, и где же ты собираешься остановиться в Ричмонде? – спросила она слабым голосом.

Я понял, что уже добрых 20 минут не думал об этом затруднительном вопросе.

– О, – ответил я, возвращаясь к реальности, – не имею ни малейшего понятия, – хотя мне требовалось как можно быстрее разобраться с этим.

– Хорошо, – начала она, – не хочешь остаться вместе со мной?

Она сама произнесла эти шесть волшебных слов.

– Оу! Это было бы замечательно. Но… – я должен был быть с ней честным, – возможно, у меня нет денег даже на то, чтобы купить гамбургер, не говоря уже об оплате номера.

– О, тебе не нужно об этом беспокоиться. Моих денег хватит на нас обоих.

Улицы Ричмонда были пустынны, и я уже начал думать, что мое путешествие по Америке так и будет состоять в основном из темных вечеров, проведенных на безлюдных улицах. Я ожидал обнаружить где-нибудь под уличным фонарем Отца – Брюса Ли, одного воспоминания о котором оказалось достаточным, чтобы я улыбнулся, почувствовав себя сильнее. Сомнительные мотели встречались на каждом шагу, и когда мы прошли мимо перекрестка Пугающей улицы и улицы Где-черт-возьми-я-нахожусь, я начал сильно сожалеть о том, что не выбрал в качестве потенциального благодетеля кого-нибудь другого, к кому мог бы присоединиться. Кинамон выглядела вполне уверенно, но я начал сомневаться в собственном доверии к ней, которое испытывал лишь несколько минут назад. В мотелях, больше похожих на клоповники, вы начинаете задаваться вопросом о том, насколько сильно вы расположены к человеку, делящему с вами кров.

Она вела меня по улицам в хорошем темпе, и мне проходилось стараться, чтобы не отстать.

– Куда мы бежим? Я имею в виду, в каком мотеле ты думаешь остановиться? – спросил я, немного задыхаясь.

– Я не знаю, но нам нужно продолжать идти. За нами хвост – вон тот парень.

– Тот парень… – и тут я увидел его. Она была права. Молодой человек, которого я видел выходящим из автобуса раньше нас, находился не далее трех метров позади.

– Черт! – тихо выругался я. Боже мой, думал я, возможно, она и не такая уж сумасшедшая…

– Привет! – крикнул молодой человек, шедший сзади.

Скорее всего, он заметил, что я смотрел в его сторону. Инстинктивно я повернулся к нему.

– Привет, приятель.

– Думаю, мы приехали на одном автобусе.

Кинамон продолжала идти вперед, на этот раз мне приходилось пятиться за ней вперед спиной.

– Куда вместе направляетесь?

– Мы, ммм, —?

– Нет, – свирепо прошипела Кинамон.

– Ну… мы пока не знаем… – запинаясь, проговорил я. – А вы?

– Просто иду за вами, – загадочно ответил он. А затем полез рукой в карман пальто.

«Черт, – думал я, – черт. У него там пистолет, револьвер. Или же баллончик, как те, которые со слезоточивым газом, только с газом хлора».

– О Кинамон, – пробормотал я.

Наконец, она остановилась и обернулась, как раз вовремя, чтобы увидеть, как он достает руку из кармана. В руке была зажата бумажка в 20 долларов.

– Считайте, что я в деле, – он протянул мне бумажку.

– Простите?

– Вы же тот парень, который путешествует по США, так? Полагаясь на помощь незнакомых людей? Считайте, что я в деле: я жертвую 20 баксов на ваше предприятие.

Чувствуя неловкость, я рассмеялся:

– Спасибо большое, но, боюсь, я не могу принять это.

Он смотрел на меня так, будто видел перед собой инопланетянина.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.