Невероятное путешествие из Нью-Йорка в Голливуд: без денег, но с чистым сердцем

Леон Логотетис

Невероятное путешествие из Нью-Йорка в Голливуд: без денег, но с чистым сердцем

Доктору Сьюзан Манн

Спасибо, что верили в меня.

© Leon Logothetis, 2014

© Bettie Youngs Books, 2014

© OOO «Издательство «Наше слово», перевод, 2014

© ООО «Издательство «Эксмо», оформление, 2014

Предупреждение:

Эта история основана на реальных событиях, она описывает реальные случаи и реальных персонажей. В некоторых местах конкретные имена, описания и географические места были изменены, изложение некоторых событий переработано, скомбинировано или сокращено в творческих целях, однако общая их хронология соответствует аккуратному описанию опыта, пережитого автором.

Что говорят об этой книге…

Эта увлекательная, вселяющая любовь и дарящая вдохновение книга – настоящий драгоценный камень.

Кэтрин Хэм, Los Angeles Times, редактор отдела путешествий

Основательное и яркое описание путешествия, главная цель которого – открыть нам глаза на важность взаимодействия с другими людьми.

Шэри Вильямс, автор «История компании Мэйбиллин – энергичная семейная династия ее создателей» (The Maybellin Story – and the Spirited Family Dynasty Behind it)

Смешная, смешная, смешная книга!

Нина Семашко, актриса, снималась в сериале «Западное крыло»

С умом рассказанная история приключений, основанная на реальных событиях. Великолепно!

Диана Бруно, CISION Media

Очень реалистичная, легко читаемая, вдохновляющая книга, и в то же время, как и все большие произведения, она проникает в самую суть человеческой природы.

Тед Клонц, соавтор книги «Разум сильнее денег» (Mind over Money)

Благодаря юмору читать книгу весело, но размышления автора на социальные темы делают ее серьезным чтением.

Шармейн Гаммонд, соавтор книги «В дружбе с Тоби» (On Toby's Term)

Предисловие

Несколько лет назад я предпринял путешествие с целью «найти себя». Путь мой водил меня по многим местам, но в одну конкретную ночь в палатке высоко в горах Монтаны я почувствовал себя абсолютно одиноким. Более двух недель я никого не встречал и не разговаривал ни с одним человеческим существом.

Окруженный тьмой, в горах, поросших пышной растительностью, я погрузился в столь острое переживание покинутости, которого никогда не ощущал. Похоже, даже мой верный друг, мой дневник, повернулся ко мне спиной. Это было задолго до эпохи смартфонов, iPad-ов и игровых приставок, и все мои тщетные попытки себя развлечь ни к чему не привели. Я не знал, что мне делать. Поэтому я сбежал. В глубокой ночи я свернул свой лагерь и пробирался несколько миль по горам назад к припаркованной машине, затем ехал еще несколько часов, движимый безумным желанием найти кого-нибудь, чтобы с ним поговорить. Хоть кого-нибудь.

Самая большая ирония состояла в том, что мое путешествие было, в сущности, успешным. Мне было нужно найти себя. И теперь, когда я себя нашел, я понятия не имел, что с этим делать. Я осознавал, что бегу от себя самого, однако мне не хватало мудрости, чтобы понять, как же мне теперь обойтись с вновь обретенным лучшим другом.

Вот моя история. Эта книга – история Леона.

Я знаю Леона уже много лет. И я не уверен, встречал ли я кого-нибудь со столь же неуемным любопытством, каким обладает Леон, человек скромный, яркий, творческий, очаровательный, обаятельный, предприимчивый, заботливый, увлеченный своим делом, великодушный, любящий повеселиться, награжденный способностью бесстрашно противостоять темным сторонам как этого мира, так и себя самого. Вот прилагательные, которые я могу смело использовать, чтобы описать его прекрасную душу.

Леон отправился в некое путешествие внутрь себя, что и все мы совершаем в той или иной степени, чтобы ответить на великие вопросы этой жизни. Кто я есть? Зачем пришел я в этот мир? Куда я иду? Во что я верю? В чем же заключается истинный смысл жизни? В чем настоящая природа человеческих переживаний, которым подвержен и я? Обладает ли что-то смыслом большим, чем наше существование? И является ли наше мироздание дружелюбным к нам местом или нет? (Можно вспомнить цитату из Альберта Энштейна, говорящую о том, что поиск ответов на эти вопросы является самым важным из того, над чем человек может размышлять.)

Большинство из нас не выходит далеко за рамки своей комфортной жизни, пытаясь искать ответы на эти вопросы. Мы можем отправиться в путешествие в поисках ответов, но немногие способны решиться превратиться в паломников или просителей, подобно тому как это выбрал для себя Леон. Его путешествие началось без денег, без еды и без конкретного плана.

Удача способствовала Леону в его скитаниях по миру, и в поисках ответов на вопросы, и в дерзостной готовности делать то, что многие из нас лишь мечтают позволить себе сделать. Он дал нам возможность следовать за ним по страницам этой книги, чтобы мы смогли понять, какими возможностями сами располагаем, где и когда мы можем их в себе открыть.

Найдите то, что нашел Леон, а затем спросите себя: «Что бы я мог с этим сделать?»

Перед вами мастерски рассказанная история про человека, который, в отличие от меня, не сбежал.

Тед Клонц, соавтор книг «Разум сильнее денег» (Mind over Money) и «Финансовая мудрость Эбенезера Скруджа» (The Financial Wisdom of Ebenezer Scrooge.)

Слова благодарности

Написание этой книги не было, разумеется, делом одного человека. В своей работе я получал немалую помощь. И вот теперь мне бы хотелось отдать дань признания тем людям, которые заботились обо мне на моем пути к тому, чтобы стать писателем. Без любви и поддержки моей семьи мне было бы очень трудно решиться пожертвовать своим временем на эту книгу. Я никогда не перестану любить свою маму, своего отца и трех своих братьев – Джорджа, Кона и Ника – «один за всех, и все за одного».

Я в огромном долгу перед доктором Сьюзан Ман, я благодарен ей за поддержку, которая доказала потерявшему надежду молодому человеку, что он действительно чего-то стоит и может стать тем, кем действительно хочет быть.

Анджела – самый надежный человек в моей жизни, я всегда буду любить тебя.

Моя бабушка, чья любовь и ласка берегли меня на пути. Спасибо, что любишь меня.

Я остаюсь в большом долгу перед моим издателем Бетти Йанг за проявленное доверие и терпение к писателю, пишущему свою первую книгу. Без твоей поддержки, без твоего руководства я не удостоился бы чести называться автором этой книги. Обещаю со следующей книгой поостыть! Также большое спасибо техническому редактору Элизабет Ринальди за чуткость, Джейн Хэгман из Quarted Books – за дизайн и макет и всем другим людям из команды Бетти, которые приложили руку к тому, чтобы эта книга ушла в печать.

Джейсон Эшлок, мой дорогой друг, спасибо тебе за дружбу, спасибо за твою мудрость. Мэт, мой исключительный редактор! Что я могу сказать, ты помог мне смастерить эту историю, и я навечно благодарен тебе за креативность и самоотверженность.

Т.С. Конрой – мое секретное оружие. Твоя проницательность, твое терпение и твоя поддержка помогли мне стать тем человеком, которым я сегодня являюсь. Спасибо.

Эти слова благодарности были бы неполными, если бы я не упомянул в них Кьют Блэксон. Кьют, никаких слов не хватит, чтобы отблагодарить тебя за все, что ты мне показала. С нетерпением жду нашего следующего приключения.

Мне бы также хотелось поблагодарить всех людей, которых я встречал на своем пути и которые помогли мне успешно завершить мое путешествие через Америку. Без вашей доброты и великодушия ваших душ это приключение никогда не стало бы возможным.

Последний в списке, но не по значению мой самый лучший друг во всем мире, Уинстон! Ты показал мне, что значит любить, и за это я благодарен тебе навек.

Вступление

И открылся путь

Раз в день позволяйте себе свободу помечтать.

Альберт Эйнштейн

Да, я признаю: вся эта история началась из-за марксисткой революции в Аргентине, депрессивности моей лондонской квартиры, зарубежного кино с субтитрами и моего личного экзистенциального кризиса. Я знаю, это адская смесь. Однако так оно и было. Но было еще начало чего-то прекрасного. Вот что никто не расскажет вам об экзистенциальном кризисе: если вы находитесь на его пике, то самые несерьезные, пустяковые события могут приобретать смысл, которого они бы никогда не получили до того момента, когда вы, сидя на своем диване, ломаете голову над тем, почему вы еще живы, почему вообще родились на свет и будет ли хоть кто-нибудь горевать, если вы вдруг исчезнете. Однако в этот самый час среди опустошенных пивных банок, разбросанных смятых пакетов из-под чипсов в квартире, в которой где-то валяется телефонная трубка, не подающая признаков жизни, мир превращается в собрание символов: вещи обычные и незначительные несут в себе идею чего-то важного и нового.

Итак, это было тогда, когда я, завершив пятый по счету год своей работы, которая казалась мне чем-то бесконечным, опустошающим мою жизнь и лишающим ее смысла, в один из вечеров уселся перед телевизором. «У меня совсем неплохая жизнь», – повторял я себе снова и снова, на манер тех ужасных позитивных психологических заклинаний. «Мне следует быть счастливым, ведь так? У меня есть дом, есть работа, есть деньги, даже больше, чем мне нужно, есть отец, мать и братья, которые заботятся обо мне, хотя и не всегда с готовностью разделяют мои чувства…» Однако я как-то не ощущал реальности всего этого, я не чувствовал проживаемую жизнь своею. Я не отстраивал ее, я не боролся за нее, не создавал своей настоящей, реальной жизни, используя свой личный душевный пыл, свои устремления как строительный материал. Да, я был одинок, но не только из-за отсутствия друзей и любимой. Честно говоря, мне не хватало самого себя. Звучит, я полагаю, глупо, однако все эти годы жизни, проведенные наедине с собой, я никогда не ощущал, будто действительно нахожусь здесь и сейчас. И вот теперь я оказался там, где был: провожу перед телевизором еще один унылый мутный лондонский вечер, рассуждая о том, что, если я внезапно исчезну, мир будет прежним – я не оставлю ни одного следа на этой планете, ни в чьей жизни не сохранится обо мне долгой памяти, и никто не станет по мне скучать, да я и сам бы не стал. Чтобы разогнать подобные мысли, я взял пульт и включил телевизор.

Каждый создатель фильма, снимая и редактируя свою ленту, надеется, что с его зрителем произойдет то, что произошло тогда со мной. На меня снизошло прозрение.

Я не интеллектуал. Я не говорю по-французски. Я даже не знаю, как правильно произнести «Сартр», я не пользуюсь языком – измов, и вплоть до этого вечера, когда я посмотрел «Дневники мотоциклиста», Че Гевара был для меня приятным парнем, изображенным рядом со своим осликом на банке дешевого кофе. А еще я не слишком чувствительный человек. Или, по крайней мере, не был таковым. Меня редко трогают кинофильмы, мои глаза никогда не увлажняются на свадьбах или юбилеях, и я никогда, никогда, никогда не пускаю слезу на диване у психоаналитика. Я – британец. Возможно, мы и утратили свое господство в этом мире, однако в чем мы хороши, так это в стоицизме. Действительно хороши. Посмотрите на королеву: утомленность жизнью возведена в степень искусства. Скучающее очарование.

Но в том-то и суть экзистенциального кризиса. В один момент все перевернулось. Великие вопросы были заданы. Взрослые мужчины плачут. А судьбы меняются. Всего лишь два с небольшим часа я сопровождал Че Гевару (которого сыграл Гарсия Бернар) в его путешествии по Латинской Америке, от Буэнос-Айреса до Каракаса, в котором у него не было ничего, кроме верного мотоцикла и лучшего друга Гранадо. Это путешествие изменило Че, а значит, изменило и историю. Все, что случилось с этими двумя молодыми людьми, пока они скитались по пустынным и суровым районам серединных земель Латинской Америки, преобразило их представление о мире и их представление о самих себе. Че уже не смог бы быть прежним. Нищета и измотанность, доброта и необъятность мира, его красота, его контрастность зажгли ту искру в глазах Гевары, что мы все еще видим на его фотографиях – отдаленные отзвуки страсти и решимости, убежденности в том, что он был рожден для чего-то большего, чем собственное короткое прошлое и сонное настоящее.

Я никогда не считал себя революционером. Полагаю, что в гораздо большей степени я пацифист (хотя меня и несколько коробят слова-ярлыки, заканчивающиеся на – ист). Но Че достучался до меня. Тот опыт, что он вынес из своего путешествия, оживил мою душу, дремавшую до сей поры. Я чувствовал, насколько сильный и прекрасный потенциал имеет дар общения между людьми, следя за тем, как двое свободолюбивых друзей прокладывают себе путь к сердцам и умам совершенно им незнакомых и таких разных людей. На экране промелькнули титры, и я выбежал прочь из квартиры, чувствуя, как бурлит моя кровь, волна адреналина буквально снесла меня вниз по лестнице. Что-то пробудилось внутри меня, и в этот момент свежий воздух лондонской улицы наполнил мою душу надеждой. У меня не было никакой великой концепции изменения устройства общества, однако я чувствовал необходимость революции, хотя бы только внутри себя самого.

Меня озарило, насколько ограничен мой мир и ограничен привычкой к накопительству, любовью к новым и дорогим вещам, все возрастающими и возрастающими расходами. Прирученный и обезоруженный мягкими силками потребительства, я полностью игнорировал свой внутренний голос, который все это время ненавязчиво взывал к моему вниманию. Этим ветреным ноябрьским вечером я начал его слышать. Я был один. Проработав половину десятилетия в семейном бизнесе, накопив солидную сумму денег, заработав уважение коллег, обнаружив себя в приличной квартире в доме с приличными соседями, я понял, что у меня нет мотоцикла и у меня нет Гранадо. Ни верного партнера, ни средства передвижения, способного унести меня в огромный мир. И хотя я чувствовал отсутствие обеих этих вещей задолго до того, как Че начал бороздить бескрайние пространства Латинской Америки на экране моего телевизора, я никогда не позволял себе признать то, к чему неизбежно приводит недостаток в жизни глубоких человеческих отношений, приключений и исследовательского восторга – мой мир и мое сердце были слишком малы. Пока я бродил по холодным улицам Лондона, с каждым шагом сознание мое прояснялось. Я начал формулировать свой план. Цель миссии: увидеть большой мир, научиться открыто взаимодействовать с другими людьми, открыть свое сердце новым чувствам, добиться дружбы Гранадо и понять, кто есть настоящий Лео. Как это осуществить? Оседлав метафорический мотоцикл.

«И, думаешь, твой план сработает?» – спросил отец с должной долей скепсиса в голосе.

«Полагаю, это зависит от того, что ты подразумеваешь под «сработает», – ответил я.

«Это что, загадка? Ты уже начал говорить буддистскими загадками? Не следует ли тебе подождать, пока ты не очутишься на Тибете или куда ты там собрался?»

Я молча улыбнулся в ответ: что, я думаю, было очень по-буддистки.

Мой отец – прагматик, что сам он считает несомненной добродетелью. Он принадлежит к длинной династии таких же прагматиков, которые всегда смотрели на своего сына, брата или племянника с точки зрения собственных жизненных ценностей и задавали тот же вопрос: «И думаешь, твой план сработает?» Полагаю, мой ответ был не так хорош, как любой из тех, что они получали.

Пять лет я работал брокером в фирме моего отца. Он был добр ко мне, предложив это место, однако в то же время относился ко мне без всякого снисхождения. Часы тянулись бесконечно долго, работа отупляла. Я трудился в офисе, в котором терялось видение окружающего мира, несмотря на его расположение в возвышающимся над городом здании с огромными прозрачными окнами. Именно здесь я и утратил самого себя. Настало время это изменить.

«Я уезжаю через одну-две недели. Так что можно считать это официальным уведомлением».

«Что ж, хорошо, твое заявление принято. Разумеется, не могу обещать, что твое место будет свободным, когда ты вернешься».

Я улыбнулся снова.

«И, разумеется, я не могу обещать, что вернусь».

* * *

Через две недели после того, как я оставил работу, я кое-что понял. Не так-то просто лишить себя атрибутов современной городской жизни. Другими словами, если у вас есть куча барахла, вам довольно трудно сделать свою жизнь проще. Если мое желание произвести революцию в собственном внутреннем мире было чем-то большим, чем бесплотная мечта, мне требовалось решительно отказаться от многого. Однако подобный отказ в наши дни выглядит несколько нелогичным. «Меньше» – не самое любимое нами слово. Чтобы сделать что-либо нелогичное, иногда вы вынуждены установить для себя жесткие правила, разработать странное и зачастую нерациональное руководство, чтобы с его помощью заставить себя отказаться от образа жизни, столь привычного, что воспринимается вами на уровне инстинктов.

Еще до того, как я пересек континент, до того, как подписал перспективное соглашение с телевидением, даже до того, как я, спотыкаясь, отправился в новую жизнь, я заставил себя избавиться от лишней материальной шелухи метафорически, поскольку на реальные действия у меня не было или физических сил, или выдержки. Я пообещал себе вытащить себя из привычной обстановки и изведать большой мир, отойдя от душной рутины деловых встреч и подсчетов затрат как можно дальше. Чтобы у меня не было возможности вернуться к старому образу жизни в добровольной изоляции, условия моего путешествия должны были вынуждать меня контактировать с другими людьми. Я начал с большого, а затем перешел к прорабатыванию плана в малых деталях, отбрасывая все то, что могло помешать мне познать настоящее взаимодействие между людьми и увидеть большой мир.

* * *

Моя страна. Британец в Великобритании все равно что ковбой в Техасе. Если он хочет стать кем-то другим, чем тот, кем был его отец, ему придется выйти за установленные рамки, и возможно, не один раз. Поэтому я оставил самый большой в мире маленький остров позади себя. Я отправился туда, где обновление представляется не только возможным, но и вполне ожидаемым, – в Соединенные Штаты.

Моя машина. Вообще-то я фанат всего, что позволяет сохранять жизнь на нашей планете, однако продал я свою машину не по этой причине. Я жил и работал, окруженный стенами, которые отделяли меня от внешнего мира и от людей, его населяющих. Если я собираюсь отправиться в путешествие, я сделаю это и без большого куска метала между собой и свежим воздухом и настоящей жизнью.

Моя одежда. Одежда делает человека, но она же делает и так, что человек забывает о том, что может быть кем-то большим. Я оставил себе только то, что было надето на мне, и положил единственную смену одежды в свой верный рюкзак.

Мои деньги. С формальной точки зрения я не избавился от всех своих денег. Я лишь перекрыл себе к ним доступ. Никаких карточек, никаких наличных. Каждое утро я просил своего продюсера выдать мне пять долларов. Он протягивал их мне, и не было никаких шансов получить у него больше и никакой возможности отложить что-нибудь на следующий день – я не мог получить денег ни из какого другого источника; только великодушие других людей могло помочь мне в моем путешествии. На страницах этой книги я вовсе не заострял внимания на материальной стороне, поскольку не это являлось моей целью: пять долларов в день в наше время – ничто, они утекают, как вода. С тем же успехом у меня вообще могло бы не быть денег, и очень часто мне казалось, что именно так оно и было.

Мои средства связи. Никаких мобильных, никакой электронной почты. Только легкие, чтобы набрать воздуха и прокричать о помощи, и ноги, чтобы убежать от опасности. Были, конечно, еще эти ребята с камерой, шатающиеся где-то рядом, но Господь мне свидетель, толку от них было не больше чем от тех чопорных парней с перетянутыми ремнями касок подбородками у Букингемского дворца. И еще, команде не позволялось мне помогать. Когда я мог только надеяться на крышу над головой, часто находясь на грани того, чтобы улечься спать на скамейке в парке или у тротуара, они ночевали в сказочных отелях. Пока я пытался сообразить для себя ужин из того, что люди готовые поделиться остатками своей трапезы, могли предложить мне, команда располагалась в лучших ресторанах.

Я взял с собой этих ребят, чтобы они документировали мое путешествие, но в конце концов я понял, что они играют для меня более значимую роль: они являли собой образ меня самого в прошлом, привыкшего к комфорту и потакающего всем своим слабостям. Они были полной противоположностью меня нынешнего.

Я чувствовал всем своим нутром, что должно случиться что-то экстраординарное, и я хотел запечатлеть этот момент, чтобы иметь возможность поделиться им со всем миром – чтобы невероятные истории, которые, я знал, ожидают встречи со мной, не исчезли без следа. Путешествовать со съемочной группой могло быть не слишком удобным. Полагаю, это могло бы даже разрушить все мои планы. Но только не с этими ребятами. Они держались на расстоянии, их не было рядом со мной при большинстве событий, описанных в этой книге. Читая ее, вы поймете, что моя команда была практически невидимой, лишь изредка появляясь в поле зрения. Действительно, надо отдать им должное и честно сказать, насколько большую роль сыграли они и в моих скитаниях, и на страницах книги: пока я погружался в новую реальность, они наблюдали за мной, ненавязчиво и тихо.

Без машины, без запаса одежды, без денег, без телефона я был предоставлен на милость того, без чего ни один человек не может просуществовать долго: человеческих взаимоотношений. Общение – вот что кормило меня, заботилось обо мне, давало мне одежду и возможность передвигаться. Лишенный всего, без чего сложно себе представить повседневную жизнь, я был вынужден искать друзей, сотни друзей. И я делал это в Америке – стране, которая, как иногда кажется, еще не полностью исследована. Чтобы метафорически отразить собственное преображение, я должен был начать путешествие на Таймс-сквер, этом символе капиталистического упадочничества, а закончить – под знаком Голливуда, куда стекаются толпы людей, чтобы рассказать всему миру о своих мечтах.

Радикальный эксперимент? О, да. Однако, на мой взгляд, для выхода из экзистенциального кризиса не существует способа лучше, чем сделать что-нибудь радикальное. Нет лучшей реакции на осознание того факта, что вы – никто, чем удивительное и необычное действие. Нет лучшего ответа на серость и скуку повседневности, чем приключение.

* * *

Когда эта глава начала писаться (а я клянусь, что произошло это само собой), предполагалось, что она станет вводной частью книги. «Для введения», – сказал редактор. («А?» – ответил я). Однако я нарушу правила. Я расскажу вам, как закончится эта книга.

Когда вы доберетесь до финальных страниц, вы обнаружите, что я полностью избавился от «токсичности», которой был полон мой прежний образ жизни. Вы увидите меня в Калифорнии, на расстоянии в континент и еще немного (да, Англия – всего лишь «еще немного», маленький кусочек суши на карте) от того места, где я начинал свой путь. Вы узнаете, что я бросил проводить без толку по 16 часов в день за куском дерева, именуемым рабочим столом, чтобы выбрать для себя другую жизнь и отправиться за ней в паломничество самореализации. Вы узнаете, что я поменял свою дорогую машину и претенциозный солидный деловой портфель на пару походных кроссовок и рюкзак. Вы убедитесь, что я отказался от финансовой самодостаточности, чтобы встретить милосердие и товарищеское участие со стороны абсолютно незнакомых мне людей.

Вы увидите меня делящим комнату с женщиной, уверенной в том, что она является целью наемного убийцы, и в том, что прямо под ее домом ФБР организовало производство наркотиков. Вы увидите меня застывшим в недоверии после того, как мне передали ключи от совершенно незнакомого дома на время отсутствия его хозяйки со словами: «Чувствуйте себя как дома». Вы увидите меня проводящего бессонную ночь в таинственной комнате отеля, пропитанной кровью, и упускающего свой шанс переночевать посреди пустыни, в хижине странного старика, говорившего жутким шепотом. Вы увидите меня, читающего рэп с местными парнями в зеленом городке Иллинойса. Вы увидите меня путешествующим с ветераном войны в Ираке через скалистые горы Колорадо. Вы увидите меня.

Вот чем заканчивается эта книга. Вы увидите меня. Я увижу вас. Это выгодный обмен, который становится невозможным, если наши глаза не направлены друг на друга. Я уехал из Лондона, оставив жизнь, со всеми ее привилегиями и скукой. Я вернулся, вдохновленный не иссякшим желанием слушать свое внутреннее, человеческое я, с твердым намерением жить подлинной жизнью, с готовностью в любой момент пуститься в непредсказуемое и радостное приключение открытых дорог и открытых сердец.

Это – мои дневники мотоциклиста, записи о моем путешествии через сердце Соединенных Штатов в поисках души этой страны и моей собственной души. Я нашел то, что искал.

1

Первый шаг

Откусывайте больше, чем можете прожевать. А затем жуйте.

Элла Вильямс

Я не хочу прятаться за спасительной мыслью о том, что самоизоляция решит все мои проблемы. Это разрушительное представление удерживает меня привязанным к моему прошлому. Я должен принять взвешенное решение вести прямой репортаж из тех мест, где главную роль играют искренность и собственная внутренняя сила. Настало время жить.

Из моего дневника, запись, сделанная во время перелета в Америку

Мне кажется, что в основном люди путешествуют по двум причинам: их что-то выталкивает или же их что-то притягивает. Прорвавшаяся плотина затопляет нашу местность, выталкивая нас из своих жилищ, заставляя нас отправляться в неизвестном направлении. Или же нам предлагают работу, от которой мы не в силах отказаться, и вот нас притягивает новый город, привлекая открывшимися возможностями. Мы рвем отношения с возлюбленными, и нас выталкивает прочь из города, в котором мы не способны долее оставаться, поскольку здесь все полно воспоминаний. Или же мы влюбляемся, и нас притягивает незнакомый город, где живет наша любовь, чтобы самим начать новую жизнь. Нас выталкивает, нас притягивает. Что-то постоянно вынуждает нас двигаться, даже если мы не вполне понимаем куда.

Я смог бы сказать вам, что выталкивало меня – безысходное ощущение изоляции, от которого, по-видимому, невозможно было избавиться, находясь в Лондоне, и работа, которая лишь усиливала одиночество. Однако объяснение того, что же меня притягивало, вызывало у меня определенные трудности. Полагаю, что мои представления в этой области были слишком абстрактными и жутко идеалистическими: я хотел прочувствовать, что означает взаимодействие с другими, понять значение большой человеческой семьи, разыскать смысл жизни в добрых отношениях между полностью незнакомыми людьми. Я хотел оставить свое отшельническое затворничество, которым являлась моя лондонская жизнь, и с головой окунуться в толпы жизнерадостных людей, которыми, как мне представлялось, полна Америка. Я рассчитывал на радушный прием полной оптимизма, сплоченной и лишенной излишних предрассудков страны чудес Западного мира, страны надежд. Америка всегда вдохновляла меня. Я вырос на телесериалах, таких как «Команда А», благодаря которым Америка манила меня, представляясь волшебной землей возможностей. И теперь я очертя голову бросался в этот бескрайний мир. Сегодня, в наши дни глобализации, в эпоху цинизма и экономических передряг, кое-что остается правдой: ни одно другое место на нашей планете не представляет собой символ надежды более мощный, чем Соединенные Штаты.

Я и представить себе не мог, что первым человеком, готовым заключить меня в свои объятия, станет сутенер из Нью-Джерси.

Таймс-сквер. Идеальное место для начала моего приключения, моего путешествия через США. Суета, толпы людей, неутихающее биение жизни, движение и восторг. Какой выбор мог бы быть лучше? Конечно, здесь я встречусь с простыми американцами, заведу себе нескольких друзей, поведаю людям о своих планах в поисках взаимодействия и найду доброту в сердцах других и в собственном сердце. Это будет здорово! Это будет легко! Несомненно, вскоре я получу приглашение путешествовать вместе с толпой приятных студентов колледжа, или же присоединиться к милой семье, возвращающейся в Нью-Джерси после какого-нибудь представления, или же буду принят в компанию очаровательных юных леди, которые отважились выбраться в большой город, чтобы посетить званый вечер с музыкой и танцами. Мое воображение неслось впереди реальности. «Посмотри! – думал я, – так много людей, и каждый из них готов предоставить мне свою помощь и содействие. Я вмиг доберусь до Голливуда».

Мне потребовалось пять минут, чтобы понять, насколько серьезно я просчитался.

Люди проносились мимо, как в тумане, натыкаясь на меня со всех сторон. «Простите..» – начал я, лишь для того, чтобы окружающая меня толпа ускорила шаг. «Прошу прощения, не будет ли у вас минутки…» – в результате этой попытки группа иностранных туристов просто отодвинула меня со своего пути. «Пожалуйста, не могли бы вы мне помочь…» – обратился я несколько громче к компании женщин среднего возраста, одетых в футболки с надписью «Я люблю Нью-Йорк», и услышал в ответ бесцеремонное: «Не смотри ему в глаза, Бренда».

Позвольте мне отметить кое-что общее у большинства людей на Таймс-сквер: они улыбаются. Это потому, что они либо продают что-либо («Вы любите шоу-импровизации? Загляните к нам на вечернее представление…»), либо покупают что-либо («Смотри, пап, крутая футболка! Купи, а?»). Это отделенный от остальной Америки мир, остров на острове, вулкан неонового света и духа потребительства. Мой продюсер Ник предположил, что перед началом своего эксперимента мне следует сделать объявление на камеру, произнести для своего путешествия инаугурационную речь, и, возможно, люди начнут останавливаться и слушать. По его словам, я мог бы собрать толпу. Я мог бы сорвать аплодисменты. Последовав его совету, я встал максимально прямо и гордо и заявил свои претензии на трон.

Однако в такой суете заявление какого-то иностранца о том, что он собирается предпринять какое-то путешествие по стране не звучит впечатляюще. Оно проходит мимо ушей. С тем же успехом я мог бы повесить себе на шею картонку с надписью и протягивать людям пластиковый стаканчик. Вскоре я стал еще одним голосом в толпе, человеком-шоу на краю тротуара, даже близко не столь интересным, как голый ковбой или летающая зеленая женщина. Я подумал, что, возможно, мне следует начать петь или танцевать, лишь бы привлечь к себе внимание людей. Я сделал и это. Это был единственный раз, когда люди на Таймс-сквер останавливались, улыбаясь.

И на меня снизошло озарение. Здесь, стоя на углу 44-й и Бродвея, перед зданием департамента полиции Нью-Йорка, под неоновыми рекламными щитами, абсурдными в своих размерах, чей свет соперничал со светом раннего утра, я понял, что моя великая идея отправиться в путешествие по Америке, рассчитывая только на доброту незнакомых мне людей, обещает обернуться адски трудным времяпрепровождением. Мой эксперимент длился лишь десять минут, а панический ужас уже подкатывался к горлу. Сотни людей проплывали мимо меня, и каждый из них был погружен в собственные мысли или же занят собственным разговором, а взгляды их были устремлены на возвышающуюся в небе рекламу. Крупный мужчина, отчаянно размахивающий руками в попытке привлечь внимание своей семьи, со всей силы налетел на меня, отбросив на идущую в другом направлении женщину с многочисленными пакетами в руках. Я был пинбольным мячиком в бездушном игровом автомате, капельки пота начали стекать по моей лысой голове.

Во что я ввязался?

Мне необходимо было подумать, и Господь свидетель, Таймс-сквер не лучшее для этого место. И я сделал то, что делаю всегда, когда хочу собраться с мыслями, я начал идти.

Я шел на юг, потом на запад, из ниоткуда в никуда. Толпа редела, неоновые огни тускнели. «Будь разумным, – думал я, – придумай план. Я знаю, ты сможешь». А самым разумным на тот момент казалось мне обратиться к стандартным транспортным услугам, хотя вскоре мне пришлось получше разобраться в этом вопросе. В те самые первые часы своего путешествия я продолжал играть по старым правилам, ошибочно полагаясь на свою самодостаточность. Мне нужно было преодолеть огромное количество миль, отделяющих Калифорнию от Нью-Йорка, поэтому в качестве отправной точки я выбрал то, что выбрал бы любой другой человек, автобусную станцию.

– Куда? – спросил мужчина за стеклом окошка билетной кассы.

– Хороший вопрос, – не думал я, что мое путешествие начнется подобным образом: в одиночестве, на автовокзале. Я был в замешательстве. – Как насчет, – нервно сглотнув, я быстро проглядел расписание, вывешенное на станции Порт Аторити, – Шарлотсвилль, Вирджиния! – сказал я с ноткой фальшивого веселья в голосе. Как было написано в расписании, 460 миль от Нью-Йорка. Ранний признак моей склонности к лишенным смысла решениям. Попробовать пересечь за один день 460 миль, имея в кармане лишь 5 долларов, было все равно что попытаться уговорить Мика Джаггера провести остаток жизни в католическом монастыре.

– Это будет стоить 68 долларов, – ответил мужчина через крошечное отверстие в стекле.

– У меня есть… пять.

– Пять чего?

– Пять долларов.

– Тогда поймайте такси до площади Колумба… Если вам повезет.

– А если я скажу вам, что я – дальний родственник Королевы и мне нужно лишь немного истинного американского великодушия?

– Я посоветую вам позвонить Ее Величеству и попросить прислать за вами самолет.

– Однако, дорогой мой, – я решил сыграть на том, что я – британец. – Разве американцы не любят британцев? Я сомневаюсь. Наше произношение, наше обаяние, наши изящные манеры? Неужели у меня нет ни малейшего шанса на бесплатный билет? Я непременно приглашу вас на чай, когда следующий раз мне придется быть в городе.

– Прекратите отнимать мое время. Если вы не заплатите за билет, вы не попадете в автобус. И не хочу я никакого чая.

– Всего хорошего, дорогой мой.

– Да, да, чай, пончики и все такое.

В подавленном настроении я должен был покинуть Порт Аторити и поковылять обратно на улицы Манхэттена. У меня оставалась лишь одна возможность, но я настойчиво гнал от себя даже тень мысли об этом: мне придется обратиться к кому-нибудь за помощью. Тот, кто провел большую часть жизни, избегая общения с другими людьми, был на пороге чего-то совершенно для себя нового.

Честно говоря, я не мог припомнить, когда в последний раз просил другого человека о содействии. Понимаете, британцы не просят о помощи. Мы просто продолжаем жить собственной жизнью, сохраняя твердость духа, мужественно встречая все, что выпадает нам на пути. Чемберлену потребовалось некоторое время, чтобы протянуть руку другим и попросить слегка помочь ему со столь незначительной проблемой, как Третий рейх. В принципе все согласны, что брать на себя всю ответственность – довольно глупая стратегия. Из-за нее мы часто испытываем эмоциональные трудности, поскольку привычка все делать самому нарушает первое правило взаимодействия между людьми: чтобы запустить цепную реакцию общения, необходимо внутренне раскрыться перед другими. Теоретически это легко, но мучительно трудно на практике. Всю свою жизнь я увиливал от этого. Теперь же был вынужден продемонстрировать себя с самой незащищенной стороны. Гораздо интереснее представлять себе подобную ситуацию абстрактно.

«Простите, сэр, нет ли у вас минут…»

Если задавать вопрос было несколько некомфортно, то выслушивание ответов стало сущим мучением. Люди в толпе, заполняющей автовокзал, смотрели на меня так, будто у меня последняя стадия проказы, или же я обкурился крэка, или и то и другое. Игнорирование переносилось с трудом, однако когда со мной заговорили, стало еще хуже. Если кто-нибудь и снисходил до обращения ко мне, делал он это в одной из трех форм: корректного равнодушия («Не интересно» или неразборчивого бормотания типа «Простите…»), выстраивания вербальной стены («Не нужно со мной говорить!») или выраженного раздражения («Убирайтесь с глаз моих. Немедленно!»). Я буквально сжимался, услышав некоторые высказывания, извинялся в ответ на другие, а от нескольких чуть не расплакался. Проведя час в поисках того, кто согласится просто поговорить со мной, я начал подумывать, что совершил огромную ошибку. Если я буду встречать тот же прием и в остальных частях страны, я попал.

Я уселся прямо посередине грязного пола («грязный» на самом деле даже приблизительно не описывает его состояния, я все еще работаю над словом, точно подходящим к тем жутким антисанитарным условиям), обдумывая первые несколько часов своего путешествия, и здесь впервые посетило меня чувство, которое часто сопровождало меня в течение первых несколько дней, – чувство полного одиночества.

Что ж, это было знакомо. Одиночество было постоянным спутником в моей жизни. С чего я решил, что в Америке все будет по-другому? Каждая пара обуви, проносящаяся мимо меня, напоминала мне о том, как долго вел я подобную жизнь, как далеко был вынужден от нее уехать и насколько теперь мало того, на что я могу рассчитывать. Зачем я это делаю? Ради чего? Неужели я действительно думал, что все будет слишком просто? Грубая реальность, в которой мне было отказано в какой угодно поддержке со стороны таких же, как я, человеческих существ, отвесила мне звонкую и отрезвляющую пощечину.

Однако не было ли это тем, чего я хотел? Открыть для себя что-то? Попасть в такие условия, которые заставят понять, кто я есть на самом деле и почему я такой? Путешествие к центру человеческой сущности – это не отпуск в комфортных условиях.

И постепенно мне стало понятно: безразличие, встреченное мною в Порт Арторити, было даром судьбы. Оно послужило мне ярким напоминанием того, насколько отстраненным ощущал я себя в своей повседневной жизни. Единственная разница между чувствами, возникающими в ответ на игнорирование меня недружелюбными нью-йоркцами, и собственной оторванностью от мира состояла в том, что с каждым отведенным взглядом, с каждым отказом я начинал отчетливее видеть собственную уязвимость. Я больше не мог игнорировать силу разобщенности между мною и другими людьми. Дома я мог найти способы забыть о ней: играя в компьютерные игры, с головой окунувшись в Интернет, бесцельно бродя по торговым центрам. Но здесь для того, чтобы выжить, мне приходилось полностью полагаться на общение с людьми.

И тут я понял: мой маленький тактический план действительно может сработать. Да, правда, я не могу свободно входить в контакт с другими, пока не могу, – но я хочу этого. Я вынужден это делать. И это место столь же хорошо для начала, как и любое другое.

Мгновение спустя я увидел их. Нет, сначала я их услышал.

«Эй, лысый!» – крикнул мне парень.

Оглядываясь назад, я думаю, что в тот момент мне следовало бы испугаться. Однако я все еще находился во власти недавнего озарения, во мне бурлил эндорфин. Крутанувшись на голос, я увидел моих ангелов милосердия – темнокожую пару, выглядевшую так, будто они приготовились к уличной драке или же только что ее закончили – что, как выяснилось вскоре, было не слишком далеко от правды. В любой другой ситуации я, скорее всего, застыл бы на месте, затем отступил бы на несколько шагов и выбежал прочь из здания автовокзала. Однако они были первой формой человеческой жизни в Нью-Йорке, проявившей ко мне хотя бы малейший интерес, и я чувствовал, что не могу упускать такой шанс. Если тот парень и имеет несколько враждебный вид, кого это волнует? У него были холодные, как лед, глаза, однако чувствовалось в них некоторая… игривость, некоторое веселое оживление при виде меня. На нем была кепка Нью-Йорк Янкиз, и он источал столько же уверенности в себя, сколько я – пота.

– Что это ты делаешь, лысый?

– Я, я полагаю, – начал я заикаясь, – что вы не сможете купить мне, хм, билет до Ньюарка… (я умерил свои запросы и решил попытаться преодолеть 11 миль до Ньюарка вместо 460 – до Шарлотсвилля).

– Эй, чувак, – прервал меня коренастый незнакомец, – зачем?

– Зачем?

– Зачем бы мне помогать тебе? Зачем бы хоть кому-то помогать тебе? Что ты дашь взамен? Это Нью-Йорк, мужик.

– Да, но я пытался петь и танцевать…»

– Ха. Не, мужик. Я говорю, у тебя должна быть история.

На секунду я задумался, а затем протянул ему руку:

– Я – Леон. Я сделаю все, что ты захочешь. Если ты купишь мне билет до Ньюарка, ты станешь мне как брат.

И он, и его спутница – оба рассмеялись, – Да, да, но у меня есть брат. Все, что я хочу знать, где твоя история, мужик? – спросил он.

– Все дело в том, как ты сможешь подать себя, – сказала его спутница.

– Подать себя?

– Да, мужик. Если тебе что-то нужно, ты должен поработать для этого.

Это уже было не лишено смысла. Мои новые кураторы были знающими ребятами. Я мысленно представил себе всех бездомных, которых я видел на улицах Лондона. Каждый из великого множества тех, мимо которых я спокойно проходил каждый божий день, либо держал перед собой табличку с надписью, либо пел, либо играл на музыкальном инструменте. Я подумал, какой дерзостью должен обладать человек, чтобы подойти к вам в лондонском метро, рассказать свою историю и попросить о помощи. Да, история и то, как вы ее рассказываете, – вот что убеждает людей.

И речь моя потекла рекой: я рассказал всю правду о своей ситуации в мельчайших и необязательных деталях, я выдал все причины, заставившие меня покинуть комфортную лондонскую квартиру, чтобы бесцельно шататься по Америке. Они получили больше, чем могли ожидать.

– Что ж, для начала неплохо! – рассмеялся мужчина. – Смотри, Дом, лысый может рассказывать истории!

– Я Леон, – улыбнулся я.

– Я Дон.

– Доминика, – представилась его спутница.

Мы все пожали друг другу руки. Рукопожатие Дона было крепким.

– Какой еще совет вы могли бы мне дать? – спросил я, когда мы зашагали прочь с того места.

– Ты должен уметь… продать себя, – решительно сказала она. – Ты должен заставить людей заметить себя, прежде чем они решат помочь тебе. Ты так тихо скользишь вокруг людей, с тем же успехом ты можешь спрятаться за мусорным контейнером.

– Значит, я попросту невидим?

– Что-то вроде того.

Вот тайна и раскрылась.

Я был невидим, в действительности же я долгое время взращивал и лелеял эту невидимость. Бытие тенью имеет свои преимущества: никакой социальной ответственности, ни единого шанса обнажить свои слабые места, никаких забот о судьбах остального мира. Я слишком долго прожил в мире теней. Теперь я был в Нью-Йорке, где встретил первых своих скрытных ангелов, которые с первого взгляда разглядели во мне то, чего я видеть не мог: в этом мире я был призраком, а жизнь моя проходила в тени. Наступило время стать человеком, даже если это и пугает меня.

А испугаться мне было чего. Счастье, которое я испытывал от сознания того, что встретил Дона и Дом Фокс, которые первыми согласились помочь мне на моем пути, длилось недолго. Оно было резко прервано разъяренными криками двух необыкновенно крупных мужчин. Их дутые куртки и джинсы не по размеру увеличивали их фигуры до размеров скалы, а скорость их передвижения приводила меня к выводу, что они доберутся до нас прежде чем я смогу просто оценить обстановку. Они шли в унисон, синхронно печатая шаг, выражение их лиц передавало одну простую мысль: мы большие и мы очень злы.

– Ммммм… Д-д-дон? – прошептал я.

– Вот дерьмо, – выругался Дон, – они идут за нами всю дорогу от Бруклина.

– Но кто… кто они? – спросил я.

– Сутенеры, – понизив голос, ответил Дон, – они думают, мы пытаемся залезть на их территорию.

– О! Сутенеры. Прелестно.

В план моего путешествие не входило намерение стать частью нью-йоркской уголовной статистики. Лос-анджелесская статистика была куда предпочтительнее. Если на роду мне написано быть убитым, я бы хотел, чтобы это случилось на берегу океана, в сиянии победы, после того как снизойдет на меня прозрение. Гораздо романтичнее, чем насильственная смерть на улицах Манхеттена.

Через несколько секунд зловещая парочка нас настигла. «Какого хрена ты делаешь на нашей территории?» – взорвался тот, который был выше, склонившись нос к носу к лицу Дона. Редко я вижу, чтобы носы двух мужчин соприкасались, в этом случае зрелище было ужасающим.

Доминика с легким изяществом втиснулась между двумя мужчинами и пустилась в объяснения, что они с Доном просто проходили через Бруклин на пути в Манхеттен. Дон отодвинул ее назад, и теперь они стояли рядом как единый фронт. Я же оставался в стороне, чувствуя себя чем-то вроде необъявленного приза. Голоса становились громче, тон – жестче, я оглядывал местность, где мог бы спрятаться, когда начнется неизбежная стрельба, – мусорный контейнер, урну, канализацию. Мой выбор пал на удобно расположенный фонарный столб, жаль только я не был достаточно тонким.

Все закончилось через 30 секунд. Бросив напоследок несколько гневных фраз, сутенеры развернулись и с достоинством удалились. Очевидно, опасность возникновения территориальной войны миновала. Я осторожно покинул свое ненадежное укрытие.

– Что ты сказал им? – спросил я.

– Я сказал им, что если они не оставят нас в покое, получат нож под ребра, – без обиняков ответил Дон.

– О! нож! Прелестно, – я чувствовал головокружение.

– Никто, твою мать, не смеет связываться со мной.

– Да, да, конечно, – мои ноги подкашивались.

– Да шучу я, шучу! Не, мужик, я просто сказал им, что они выбрали не тех людей, и попросил их отстать. Ничего серьезного.

Я нервно усмехнулся, Дон и Дом веселились, давясь от смеха.

– Ладно, мужик, пошли, проводим тебя до Ньюарка!

– Ньюарка? Но у меня только пять долларов.

– До Ньюарка, мужик, не до Чикаго. Это стоит только полтора доллара на подземке.

Итак, после того, как меня проигнорировало бесчисленное количество ньюйоркцев после того как я побывал практически на гране панической атаки, после того как обнаружил себя втянутым в гангстерские разборки, оказалось, что я могу и сам заплатить за билет. В тот момент этот факт воспринимался как самая забавная вещь в мире и даже Ньюарк казался мне Землей обетованной.

Все еще наслаждаясь первым знакомством, которое мне удалось завести, я смотрел, как Дом склонила свою голову на плечо Дона. Между нами было очень мало общего. Они были искушенными в уличной жизни нью-йоркцами, а я – англичанином, который держался от улицы так далеко, как это только было возможно. Однако было здесь некое волшебство, которое пробивает себе дорогу сквозь надуманные различия и трогает самое чувствительное место, запрятанное глубоко в нашей душе, место, которое невозможно различить невооруженным взглядом. Магия человеческого общения не ограничена условностями происхождения и воспитания. Изоляция, которую мы добровольно создаем вокруг себя, является именно этим – искусственным нашим созданием. В основе своей все мы суть одно, благодаря нашей возможности к взаимодействию с другими человеческими существами рассеивается иллюзия разобщенности.

Так «невидимка» прозрел.

2

Братская любовь

Никто не может просвистеть симфонию в одиночестве.

Х.И. Люккок

«Ну а ты, Леон? Кем станешь ты?»

На борцовском мате расположилась пара дюжин моих одноклассников, мальчиков 11 лет, одетых в одинаковые короткие белые спортивные трусы и голубые футболки, и все они не сводили с меня глаз, с нетерпением ожидая ответа. Мистер Голдстейн также пристально смотрел на меня своими голубыми неморгающими глазами, на его шее болтался на тесемке спортивный свисток, подпрыгивая на внушительном животе.

«Ну же? – спросил он опять, на этот раз несколько громче, – Леон? Когда ты вырастешь и станешь мужчиной, кем ты будешь?»

Ответа у меня не было. У любого другого мальчика имелся заготовленный план или по крайней мере была мечта. Обычная – стать врачом, юристом или банкиром. Или необычная: биологом, океанологом, гидом на сафари, архитектором. Я же не чувствовал ничего и близко схожего с тем оптимизмом, который демонстрировали мои бодрые сверстники в зале для борьбы. Чем я хочу заниматься в будущем? Я даже не был уверен, есть ли у меня это будущее.

Однако я открыл рот, чтобы ответить хоть как-то. Я надеялся, что язык мой знает больше, чем мой мозг, и что-нибудь интересное сможет слететь с моих обветренных губ. А зря. Ничего не произошло.

«Ну что же, хорошо», – сказал Голдстейн примирительным тоном, и я вздохнул с облегчением. Голдстейн окинул взглядом класс. «Все мы понимаем, что Логотетис несколько глуповат и не может многого делать самостоятельно. Скорее всего, он будет жить за счет своего отца до конца своих дней».

Мальчик слева от меня сдержанно хихикнул, остальные же открыто рассмеялись, и вскоре весь класс корчился от смеха. Я продолжал сидеть тихо, опустив глаза в пол. Это был первый раз, когда я ощутил свое полное одиночество, и я помню его до сих пор.

Если Таймс-сквер – это Земля Счастья, то Нью-арк – Республика Меланхолии.

– Итак, это и есть Нью-Джерси, – сказал я, спустившись с лестницы станции подземки. Я глядел на открывшиеся передо мной асфальтовые бездны. Дом и Дон стояли на нижней ступеньке лестницы, оба – держа руки в карманах.

– Точно. Во всей своей красе, – сказал Дон. – Что думаешь?

– Я бы точно не стал проводить здесь медовый месяц.

Печальная тощая собака проковыляла через улицу и скрылась в переулке.

– Ага, – рассмеялся Дон и похлопал меня по спине, – Я бы тоже не стал! Ну, ладно, пошли.

Как же я радовался тому, что сделал первые шаги на пути к успеху своего путешествия, однако не было похоже, чтобы пустынные улицы Ньюарка готовы были разделить со мной торжество. В любом случае, это была слишком незначительная победа: чтобы преодолеть 11 миль, у меня ушел практически целый день, и я еще ничего не ел и не пил с самого начала своей одиссеи. Я был голоден, страдал от жажды и уже начинал волноваться по поводу того, что же делать мне дальше.

Знакомое чувство начинало зарождаться где-то внутри меня: я был готов к одиночеству. Я был готов к тому, чтобы поблагодарить Дона и Дом, быстро пожать им руки и приобнять и свернуть на свой приятный проторенный путь, назад, в мир самодостаточности. Мне повезло с Доном и Дом, повезло найти пару сострадательных людей, которые показали мне свою уникальную доброжелательность. Какова вероятность того, что подобные ангелы будут встречаться мне снова? Я доказал свои предположения: редкая доброта в людях существует, и я испытал ее на себе. Должен ли я и дальше продолжать свой путь? И как я смог бы это сделать?

Я уже открыл было рот, чтобы первым попрощаться со своими спутниками, как появившийся из-за угла священник чуть не сбил меня с ног.

– О, здравствуйте! – радостно приветствовал он меня. – Прошу меня извинить!

– Ничего страшного, – ответил я. – Я в порядке.

– Ну, приятного вам вечера, – сказал священник и продолжил свой путь.

– И вам того же… Подождите…

Это не могло быть случайным совпадением. В тот самый момент, когда я был почти готов повернуть обратно, сдаться, когда я думал, что не в состоянии когда-либо еще обратиться к полностью незнакомому мне человеку за помощью, несмотря на то что Дон и Дом пытались научить меня этому, я столкнулся лицом к лицу со служителем Господа. «Не могли бы вы…»

Он остановился и повернулся ко мне: «Да».

«Не могли бы Вы быть столь любезным и помочь мне купить билет на автобус до Шарлотсвилля».

Он пристально смотрел на меня большими немигающими глазами.

Логотетис несколько глуповат и не может многого делать самостоятельно…

Пауза затянулась, Дон и Дом начали перетаптываться за моей спиной, явно испытывая неловкость. Я был уже готов развернуться и зашагать прочь, лишь бы уйти из-под его пронзительного взгляда, когда он наконец заговорил со мной.

– И что же там, в Шарлотсвилле? – спросил он.

– Я точно и сам не знаю. Просто это место кажется мне подходящим для следующего шага.

– Шага на пути куда?

– В Лос-Анджелес.

– Расскажи ему, лысый, – вмешался из-за моей спины Дон.

Священник улыбнулся.

– Расскажи мне что?

Я обернулся к Доне и Дом, а затем снова к священнику.

– Нравится ли вам слушать истории?

– В любое время, – ответил он с улыбкой, удобно прислоняясь к кирпичной стене заброшенного здания и скрещивая руки на груди.

Я потратил несколько минут, объясняя свою ситуацию: молодой человек из Лондона выползает из своего кокона и отправляется путешествовать по США, чтобы найти доброту в сердцах незнакомых людей и исследовать возможности человеческой взаимопомощи. Я старался не пропустить ни одной важной детали, одновременно следя за тем, чтобы мое повествование не скатилось до уровня слезливой истории. Я чувствовал, как Дон выглядывает из-за моего плеча, готовый в любую минуту призвать меня к реальности, если я слишком глубоко погружусь в пучину жалости к себе.

Священник выглядел искренне заинтересованным, он признательно улыбался и кивал. Тут я нажал на нужную кнопку, думал я, с этой своей историей о социальной интеграции и культурном воссоединении. Достигнув кульминационной точки рассказа, я вернулся к своей изначальной просьбе касательно билетов до Шарлотсвилля, в полной уверенности, что скоро передо мной зажгется зеленый свет.

Я ошибался.

– Прекрасная история, Леон. Но я не могу здесь тебе помочь, – решительно сказал он.

– О, – мое разочарование должно было быть слишком заметно. – Ну что же, хорошо.

– Но ты нравишься мне, Леон. И я думаю, ты нашел себе интересное хобби.

– Спасибо. Думаю, уж получше борьбы.

– Это ты о чем?

– Я занимался борьбой в школе. Ненавидел ее. С тех пор она олицетворяет для меня наихудшую из возможностей.

Священник рассмеялся гораздо громче, чем я ожидал, и мне не оставалось ничего, кроме как улыбнуться в ответ, хотя я до конца и не понимал, что же здесь его так его рассмешило.

– Извини, – сказал он, – просто это – мое хобби.

– Простите?

– Борьба. Ее разновидность. Я занимаюсь универсальной борьбой.

Я обернулся к Дону и Дом, которые были, без сомнения, столь же удивлены, как и я. Я умудрился наткнуться на единственного профессионального борца в сутане во всем Западном мире.

– Что ж, как насчет такого варианта, – начал я, мой язык явно опережал мои мысли. – Если я смогу уложить вас, то вы купите мне билет?

– Ты шутишь? – ошеломленно спросил он.

– Думаю, смогу вас сделать!

– Вау! – судя по голосу, Дон приходил в возбуждение.

Священник помолчал немного, глядя на меня исподлобья. «Хорошо», – ответил он наконец, и я заметил вспышку пламени, промелькнувшую в его добрых глазах.

Я начал быстрое движение, целясь ему в ноги. Танцуя, он развернулся на полшага назад, плавно отвел мои руки и обхватил меня сзади. Через мгновение я был в воздухе, ноги мои при этом оказались выше головы, затем же вдруг я очутился на земле, лицом в пыли. Моя грудная клетка была крепко припечатана к газону. От силы проведенного приема в ушах у меня звенело, но я мог слышать эхо неудержимого смеха Дона где-то надо мной. Было очевидно, что схватка завершилась, так и не успев начаться.

– Можете посчитать? – спросил священник, не обращаясь к кому-то определенному.

– Раз! – прокричал Дон сквозь смех. – Два… Три!

Святой отец снял захват и перевернул меня на спину. Я смотрел на него, все еще оглушенный. Священник протянул мне руку, в его взгляде вновь светилась доброта.

– Хорошая попытка, – сказал он с усмешкой.

– Спасибо, – простонал я, хватаясь за предложенную мне руку и с трудом поднимаясь на ноги. Я отряхнул пыль со своих джинс. – Как я понял, никакого билета, да?

– По-честному, нет. Но как насчет чего-то получше?

Он положил руки мне на плечи, склонил голову и начал молитву.

«Господь наш, благослови, защити и не оставь в милости своей этого джентльмена, моего друга Лео. Пусть безопасным будет его путь, пусть найдет он веру в сердце своем. А когда он ослабеет, укрепи, Господи, силы его. Аминь».

Он поднял глаза, и на секунду мы встретились взглядом. «Все будет с тобой хорошо, Лео. Это – Америка. Ты сможешь сделать так, чтобы все сбылось. Сбылось все, чего ты для себя пожелаешь».

Он крепко пожал мою руку, похлопал по плечу и рысью унесся прочь, возможно, приводить к вере какого-нибудь другого, ничего не подозревающего незнакомца, уложив его на лопатки. Я мысленно вернулся на пустынные улицы Ньюарка, в душе моей царило умиротворение, которое я так давно не ощущал. Мне было интересно, как расценивают произошедшее Дон и Дом.

Но моих спутников нигде не было видно.

Прошло более часа, когда я, обойдя окрестности, вернулся к станции подземки, мне ничего не оставалось, как признать очевидность того факта, что Дон и Дом расстались со мной навсегда. Они исчезли столь же быстро, как и появились, и у меня возникло странное ощущение: я скучал по ним. На несколько часов между нами установились взаимоотношения партнерства – что мы, одиночки, не часто встречаем в жизни. Обводя взглядом незнакомые лица на станции, я осознавал, что вряд ли встречу когда-нибудь похожую пару. Я никогда их больше не видел, и даже теперь я жалею, что не имею способа их разыскать и выразить свою признательность. Они были моим первым благословением судьбы в длинной череде неожиданных удач. Я был готов для встречи со следующей.

Мой короткий тренировочный бой с «Пастором Брюсом Ли», как я с того времени его прозвал, оставил мне на память несколько синяков и болезненные ощущения в правом плече, однако мистическая сила молитвы и биологический эффект выброса адреналина все еще не рассеялись, и я был полон надежд. Мой шаг был пружинистым и бодрым, когда я направился к женщине в зоне ожидания. Я только что боролся со священником, какое же следующее удивительное приключение ожидает меня?

– Прелестная шляпка, – весело сказал я.

– Оу, – она подняла глаза от газеты, которую читала. – Что ж, спасибо.

– Есть ли у меня хоть шанс…

Путешествуя, я быстро выучил одну вещь: некоторые люди просто рождаются щедрыми. Щедрость в их крови, в их ДНК. Они делают добро по природе своей, так же, как птицы летают, а рыбы – плавают. Жизнь дает им шанс сделать то, что им нравится делать, и они делают это. Мой друг – леди в очаровательной шляпке, купила мне билет до Филадельфии. Не потому, что я казался ей симпатичным или очаровательным. Просто потому, что она любила делать людям подарки.

Мы не отделены от других людей, мы просто стараемся быть таковыми. Эта иллюзия и порождает в человеке хамство всякого рода. Когда мы пробуждаемся от гипнотического сна изолированности и ощущаем связь с остальным миром, мы понимаем, что предлагая кому-то помощь, в действительности мы помогаем себе. От природы щедрые люди уже знают это.

Сжимая билет в руке, я подошел к платформе и, шагнув одной ногой в вагон, оглянулся через плечо.

«Прощай, Ньюарк», – помахал я рукой кому-то. Ньюарк не был красивым городом, и уж определенно не был он местом для медового месяца. Но все же под самой непритязательной упаковкой было спрятано настоящее сокровище.

Когда люди спрашивают моего совета по поводу путешествия по США, я всегда говорю, что лучше всего передвигаться на поезде. Или на автобусе. Американцы любят свои автомобили – эти маленькие персональные коробочки, крошечные островки, состоящие из металла, стекла и бензина, которые переносят их с места на место, обеспечивая минимум необходимого взаимодействия с незнакомыми людьми. Автомобили, без сомнения, эффективны, однако если вы хотите совершать неожиданные открытия, здесь они мало что могут предложить вам. Если вы ведете машину, вы точно знаете, что вас ждет: битвы между детьми на задних сидениях, неразборчивое бормотание радио, затекшие ноги и валяющиеся на полу обертки от фастфуда. Но попробуйте путешествовать на поезде или автобусе, и вас будут ожидать сюрпризы на каждом углу. Никогда не знаешь, кто займет место рядом с вами, что вам удастся случайно подслушать. Позволять себе удивляться – это волшебно.

Женщина, сидящая напротив меня в поезде, следующем из Ньюарка до Трентона, громко поучала сидящего рядом с ней пожилого и, очевидно, не слишком хорошо слышащего мужчину, как правильно забивать косяки. Мужчина двумя рядами позади меня сочинял лирическую композицию для новой записи своего компакта в стиле хип-хоп, который продюссировал самостоятельно. А проходивший между рядами проводник поезда, проверявший билеты, радовался рождению своего первого сына, показывая фотографии пассажирам, которых никогда не видел прежде и вряд ли увидит в будущем.

В Трентоне я пересел на автобус. Мое место оказалось рядом с ярко одетым темнокожим молодым человеком. Я протянул ему руку.

– Привет. Я направляюсь в Лос-Анджелес, чтобы прикоснуться к огромным буквам надписи «Голливуд». А вы?

Он посмотрел недоуменно, однако все же пожал мою руку.

– Меня зовут Дюваль, – сказал он. – Я родом с Гаити.

– Довольно далеко от дома.

– Очевидно нам обоим. Хотя сейчас я живу в Нью-Йорке. Еду навестить сестру в пригород Филадельфии.

– Так мы с вами немного похожи, да? Оба – не американцы… приезжие.

– Полагаю, что так. У вас в Лос-Анджелесе дело?

– Хотите послушать мою историю, – эта фраза становилась чем-то вроде припева в моей песне. Он выразил свое согласие улыбкой, и я рассказал свою повесть, хотя тогда она только начиналась.

– И чему же вам уже удалось научиться?

– Как избежать того, чтобы тебя подстрелили, а также тому, что следовать американской мечте без пенса в кармане довольно затруднительно, – ответил я с усмешкой.

Дюваль хмыкнул в ответ: «В первую свою неделю в Америке я пришел к более или менее такому же заключению!» Затем он пошарил в карманах и вытащил некоторое количество наличности, собираясь сделать то, на что я и возлагал успех своего путешествия, – знак щедрости в сторону полностью незнакомого ему человека. Он протянул мне десятидолларовую бумажку.

– Когда доберетесь до Филадельфии, пойдите и купите себе десять чизбургеров за мой счет.

Моя рука инстинктивно протянулась в сторону банкноты, однако дотронувшись до нее, дрогнула.

– Извините, Дюваль. Хотите верьте, хотите – нет, но я не могу взять ваши деньги, – сказал я, клацнув зубами. Я практически ощущал вкус воображаемых чизбургеров.

– Ну хорошо. Принимаете ли вы пожертвования по кредитной карте?

– Не думаю, – рассмеялся я.

– Чек? – усмехаясь, предположил он.

– Нет.

Затем Дюваля осенило: «Что, если я предложу вам обменять мои десять долларов на ваши пять?»

– Дюваль, вы гений, мой друг! – Этот парень далеко пойдет в Америке. – Но боюсь, я не могу. Только то, что материально, – сказал я, – еда, билеты на транспорт, возможно, вещи, – это все.

– Жесткие правила. Кто же их установил?

– Я. Я сам их придумал. Что-то такое, что мне нужно и чего у меня нет…

Дюваль засунул банкноту обратно в карман, а несколькими минутами позже распрощался со мной, поскольку сходил за одну или две остановки до Филадельфии. Я смотрел в окно на приближающийся город. Машины, транспортные развязки, телефонные столбы проплывали мимо меня как символы связи и общения, которых я был лишен. Место рядом со мной оставалось свободным, и я снова ощущал свое одиночество. Я думал о том, представится ли мне случай завязать более глубокие или длительные отношения с людьми, встречающимися мне на пути, или же все мое путешествие пройдет в разнообразных, но ни к чему не обязывающих разговорах.

Автобус высадил нас в месте, которое, должно быть, представляло собой Чайнатаун Филадельфии, где возникший языковой барьер между мною и проходящими мимо толпами людей мог служить прекрасной метафорой той преграде, что отделяла меня от остального мира, и которую я ощущал большую часть своей жизни. Я был незнакомцем в незнакомой стране, и не было здесь ничего моего: ни дружеского лица, ни узнаваемого голоса. Было похоже на то, что мироздание представило мне физическое воплощение моей изолированности от мира: здесь, в Чайнатауне, я был как никогда прежде одинок.

Я устроился за пределами маленького традиционного китайского рынка, развернул карту и посчитал, за сколько кварталов находится ближайшее дешевая молодежная гостиница. Какое место может подойти лучше для общения с другими людьми, чем молодежная гостиница, битком набитая бедной странствующей молодежью, где каждый юноша и каждая девушка находятся в начале собственного большого пути? Это было бы чем-то совершенно противоположным одинокому скитанию по Чайнатауну.

К сожалению, некоторые идеи лучше звучат в теории.

Неторопливым шагом вошел я в довольно мрачную гостиницу, голодный и потный, изображая на своем лице улыбку, настолько широкую, насколько только смог изобразить.

– Привет, старина, – обратился я к клерку за столом регистрации, – меня зовут Леон. Не могли бы вы одолжить мне свободную комнату на одну ночь.

– Простите?

Я объяснил свое положение, подчеркивая духовную сторону своих исканий, рассказал, что рассчитываю только на доброту в сердцах незнакомых людей, которых встречаю на своем пути, надеясь, что если мне удастся установить с ними взаимосвязь на более глубоком уровне, они будут более склонны помогать мне. «Итак, о чем же я говорю», – подвел я рассказ к заключению. – «О том, что вы, приятель, можете стать частью чего-то исключительно важного и прекрасного», – я ощущал себя практически хиппи.

К сожалению, это место было свободно от любви.

– Почему это я должен помогать тебе? – ответил он. – Действительно, почему хоть кто-нибудь должен помогать тебе? Вот что я скажу тебе, друг. У тебя нет ни малейшего шанса заполучить что-то бесплатно. Это – Филадельфия.

– Точно! Это ведь город братской любви?

– Ха! – он обернулся к нескольким постояльцам, рассевшимся на ветхом диване. – Вы слышали, ребята? Город любви. – среди собравшихся пронесся смешок, я почувствовал, как краснеет мое лицо. – Слушай, друг, у тебя с головой непорядок или что?

Мы все знаем, что Логотетис несколько глуповат…

– Эй, это Америка XXI века. У тебя есть деньги – у меня есть комната. У тебя нет ничего, кроме баек, – у меня есть дверь, которая открывается прямо позади тебя, и я советую тебе ею воспользоваться.

Мои глаза были опущены в пол. Я услышал «Вау!», это восторгался парень, отхлебывающий что-то из бутылки, спрятанной в бумажный пакет. Я поднял глаза и увидел, как он толкает своего приятеля под бок локтем и тычет пальцем в мою сторону. Как это было знакомо: чувство изолированности, полного одиночества в полной народом комнате. Здесь я, мне кажется, уже бывал.

Мы все знаем, что Логотетис несколько глуповат…

Я встряхнул головой, мое прошлое сливалось с настоящим. Я рано выучил свой урок: если ты не откроешься другим людям, они не смогут сделать тебе больно. Однако я был там, где был, в путешествии, которое требовало от меня оставаться уязвимым, чтобы иметь шансы устанавливать хоть какую-то взаимосвязь с окружающими. Я улыбнулся. В этот раз все будет по-другому. Меня переполняло странное чувство: вместо того чтобы отбить у меня охоту к дальнейшим усилиям, тирада клерка и хохот парней на диване в действительности сделали меня еще более нацеленным на успех. Я помахал им всем рукой и вышел за дверь, бросив последний взгляд на клерка, чтобы удостовериться, что он вернулся к своим бумагам. Было ли идиотизмом с моей стороны верить в существование бескорыстной доброты в этом мире? Безусловно, она существовала – в этом я уже убедился, – но было ли ее достаточно, чтобы обеспечить мне поддержку, чтобы дать мне возможность пересечь континент?

По вечерам Филадельфия прекрасна. Лучи заходящего солнца отскакивают от водной глади реки и бьются в зеркальные окна зданий – величественных старых построек и современных небоскребов, сверкающих стеклом, и рассыпаются великолепными искрами оранжевого и желтого. Я шел по центру города и через некоторое время обнаружил себя стоящим перед музеем искусств и статуей боксера Рокки, который вскинул руки в вечном триумфе. Когда я доберусь до надписи «Голливуд», думал я, то подниму руки в таком же жесте.

Рокки. Человек, который достиг всего абсолютно самостоятельно, пивший сырые яйца, пробивавший кулаком кусок мяса. Те двое упрямцев, отказавшихся списывать его со счетов, – его тренер и его жена. Он был одинокой душой, он дорос до триумфа, совершив подвиг воли, опираясь на исполненную любви поддержку своих партнеров. Это было возможно, и именно к этому я стремился.

Однако это было непросто. Тот клерк задал довольно важный вопрос: почему люди должны помогать мне? Если люди и помогали мне на моем пути, что же они получали от этого? Я знал, чего хотел, но чего хотели они? И хотели ли они чего-либо взамен? Наблюдая, как сумерки сгущаются над городом, я размышлял над этим вопросом, и мне казалось, что люди в сердцах своих стараются быть щедрыми и добрыми, однако наше общество вселяет в них страх, заставляя отгораживаться от мира. Мы становимся неспособными показывать другим свое истинное я. Да, мое путешествие не было спонтанным, однако смысл его состоял в том, чтобы заложить основы способности различными способами взаимодействовать с другими. Я и не думал опускать свой защитный экран, пока не принудил себя пуститься в эксперимент, наподобие того как это сделал Че на своем мотоцикле. Мое путешествие было моим учебным классом: я учился познавать себя и окружающих меня людей. И я мог бы побиться об заклад насчет того, что и другим людям, хотя бы некоторым из них, также удалось бы узнать о себе что-то новое, взаимодействуя со мной: мы стали бы друг другу и учителями, и учениками.

Мои размышления увели меня за 12 кварталов, однако нисколько не приблизили к месту, где я мог бы поспать. Мне нужно было возвращаться к реальности: дальнейшие раздумья не могли решить проблему с ночевкой. И с этого момента вечер принял неожиданный, хотя и очень приятный для меня оборот.

Я прошел мимо маленького домика с открытыми окнами, за одним из которых сидел молодой человек, приблизительно лет 22–23, и играл за компьютером. Несмотря на все свое нежелание этого делать, я решил подойти к нему и завязать разговор, оторвав совершенно незнакомого мне человека от его собственных занятий в его собственном доме.

– Здравствуйте! – весело обратился я к нему. Молодой человек оторвался от экрана компьютера и резко повернул голову к окну. Я вытянул руки, демонстрируя удивленному юноше пустые ладони. – Я очень извиняюсь, что беспокою вас, я знаю, что могу показаться психом, но я не сумасшедший. Если объяснять то, что я делаю, не вдаваясь в подробности, я скажу, что путешествую по США, имея лишь пять долларов в день, чтобы доказать возможность это делать, рассчитывая только на доброе отношение незнакомых людей. У меня был очень тяжелый день, и я уже практически полностью отчаялся, и, хотя я даже не знаю вашего имени, не могли бы вы мне помочь.

Молодой человек потянулся к ящику письменного стола.

– Господи! У вас есть пистолет?

– Нет, – ответил он, вытаскивая пачку сигарет, – у меня нет пистолета. Хотя мы и в Америке.

– Что ж, это хорошие новости, – я подошел на несколько шагов ближе. – В этом случае, возможно, я могу, как бы это лучше сказать, переночевать на вашем диване?

– Я ухожу на работу, хм, в семь утра, – он щелкнул зажигалкой и затянулся, выпуская дым в окно.

– Значит ли это, что я могу, могу остаться? – сказал я, заметно волнуясь.

– До этого времени.

– Простите?

– До этого времени, – повторил он громче и четче.

– До семи утра? – я еле себя сдерживал.

– Ну да, конечно.

– Вы говорите серьезно? – я хотел бы быть уверенным в том, что молодой человек курит не крэк.

– Да.

– Друг, мне просто необходимо вас обнять!

– Через окно это будет сделать довольно трудно.

– Меня зовут Леон, – я протянул руку через открытое окно, мы обменялись рукопожатиями.

– Дерек, – сказал он. – Что ж, Леон, ты был вполне убедителен. Увидимся у входной двери.

Пока Дерек шел через свой дом, я пустился бежать вниз по улице, как сумасшедший, колотя кулаками по воздуху и выкрикивая слова радости и счастья, направленные всем, кто мог бы их услышать. Я находился в абсолютном исступлении, приветствуя свой полный успех, еще не до конца веря в то, что моя смелая выходка окупилась сполна. Это был я, застенчивый англичанин, который не был способен общаться с другими людьми в обычной жизни. Именно я только что заставил себя обратиться к незнакомому человеку и попросить его о ночлеге. Я был горд собой, я ощущал необыкновенный душевный подъем, я чувствовал, как адреналин бежит по моим венам. Я рискнул и был в шаге от того, чтобы заночевать в доме у совершенно незнакомого человека. Когда я дошел до входной двери, остановив пляску радости, я не мог удержаться, чтобы не вознести хвалу американскому духу.

– О мой бог, это ведь и есть американское великодушие, да?

– Думаю, что так? Хочешь пиццу?

– О да, я хочу пиццу! – рассмеялся я. – Я плачу за напитки!

Мы прошли пару кварталов до местной пиццерии. Я протянул Дереку свои пять долларов. Пепперони никогда не казалась мне такой вкусной.

Дерек работал на правительственную организацию. Он казался совершенно погруженным в мир компьютеров, его дом был оснащен огромным количеством электронных приспособлений разных размеров и форм. Он провел для меня короткую ознакомительную экскурсию, стараясь объяснить назначение некоторых устройств, которыми, по видимому, особенно гордился.

– А вот это – самое главное. Прямо здесь. Это – ворота в World of Warcraft.

– А что это?

Дерек посмотрел на меня в полном изумлении.

– Что такое World of Warcraft? А ты что, не знаешь?

– Не думаю…

– Значит, ты и не играешь… – он выглядел более удивленным, чем тогда, когда я подошел к его окну. – Я думал, все играют. Ну хорошо, это – абсолютно другой мир…

Он потратил 15 минут, описывая мне этот «абсолютно другой мир», а я изо всех сил пытался его понять. Думаю, это было лучшее, что я мог сделать для моего гостеприимного хозяина. Он был в полном восторге от игры, но не просто из-за соревновательного ее начала. Его привлекала возможность почувствовать связь с другими, ощутить дух команды, игрового сообщества.

«И когда я вхожу в игру, я присоединяюсь к миллионам и миллионам людей со всего мира».

Мои глаза загорелись. Я понимал. Не игру. Господь свидетель, я не имел ни малейшего представления, как в нее играть. Я понимал природу того восторга, который он испытывает, входя в ее мир. Секунду назад он был одинок. Кликнув мышкой, он оказывался среди друзей.

– Звучит просто потрясающе, – сказал я, когда мне показалось, что Дерек закончил свои объяснения.

– Все так, приятель. Все действительно так.

Моя энергия иссякла, меня клонило ко сну. Дерек еще мог продолжать разговор.

– Итак, что же случится с тобой завтра?

– Завтра все начнется сначала.

– Приятель, я просто не знаю, как ты это делаешь.

Я не знал этого тоже.

Дерек постелил мне на диване, пожелал спокойной ночи и отправился спать. Лежа в постели, вспоминая события прошедшего дня, я чувствовал глубокую благодарность. Молодой компьютерный фанат практически спас меня этим вечером, вдребезги разбив многие мои ложные представления о юных американцах. Я заснул посреди мигающих красных и зеленых огоньков компьютеров и других замысловатых устройств.

Следующим утром я проснулся и быстро сжевал половину замороженного пончика. Это было не очень вкусно, однако кто знал, когда следующий раз мне представится возможность поесть? Два дня, проведенных в пути, и я уже научился не отказываться от бесплатного куска хлеба. Дерека ждала его работа, и мы быстро попрощались, стоя на пороге дома, прежде чем я отправился дальше бродить по городу. Я постарался поблагодарить его, по возможности не жалея слов, однако он просто отмахнулся от меня.

– Я только прошу тебя об одной вещи взамен, – сказал он.

– Все что угодно!

– Когда все это у тебя закончится, посмотри, что такое World of Warcraft. Ты просто не знаешь, что теряешь, – я кивнул в знак согласия, и на этом мы договорились.

Я улыбнулся и помахал рукой вслед удаляющемуся Дереку, а затем повернулся лицом к великому мегаполису.

Я должен был найти дорогу к отелю, где остановилась моя команда, чтобы получить свое ежедневное содержание и сказать им, что я продолжаю путь. Это было не так просто, как я думал. Меня окружали небоскребы и перегруженные улицы: мегаполис до краев был наполнен жизнью. Я зашел в пару магазинов, чтобы попросить подсказать мне дорогу, однако продавцы сразу теряли ко мне интерес, как только понимали, что я не собираюсь ничего покупать. Я потратил свои последние деньги за совместным с Дереком ужином. Новый для меня опыт, заключавшийся в том, что я не в состоянии зайти в магазин и купить там обычный напиток, пачку жевательной резинки или что-нибудь наподобие, стал настоящим потрясением для моей нервной системы. Так же, как и большинство людей Западного мира, я привык залезать в карманы и находить там пару бумажек или монет, которых хватало на всякую мелочевку: кофе, мятные леденцы, газеты. Я никогда не ощущал себя настолько ограниченным в повседневных привычках. Я чувствовал себя беспомощным.

К тому времени, как я нашел отель своей съемочной группы, я уже весь покрылся потом и практически впал в панику. Дерек, его World of Warcraft и его пончик, казалось, были где-то в далеком прошлом. Я вошел в холл шикарного Loews Hotel, устроился в одном из кресел и задремал в ожидании, когда же моя команда пробудится от своих прекрасных снов. Вскоре я узнал, что пребывание на периферии роскошной жизни (например, когда вы спите в кресле в холле, а не в дорогом номере отеля) станет одной из основных характерных черт моего путешествия. Я обречен был стать пресловутым посторонним, все время норовящим воспользоваться входом.

Наконец члены моей команды спустились по лестнице. Им доставляло настоящее удовольствие описывать мне, чем встретил их отель: горячие пончики с джемом, молоко со сливками, огромные ананасы и свежий, обжигающий кофе. В обычных обстоятельствах все это, возможно, расстроило бы меня. Однако сейчас я полностью осознавал, что одной из важнейших причин того, что я пригласил этих ребят с собой, было мое желание иметь перед собой живое напоминание о «другой стороне улицы», о другой жизни, что должно было укрепить мое стремление рассчитывать в своем путешествии только на свое остроумие, изобретательность и способность завязывать знакомства с другими людьми. Если это означало, что я должен каждое утро встречать съемочную группу и погружаться в описания изысканных пищевых наслаждений и пятизвездочных номеров, значит, так было нужно. Мое путешествие выносило меня за границы внешней роскоши, к которой большую часть своей жизни я был привычен. Мое путешествие было внутренним поиском, каждый шаг которого проходил сквозь соблазны окружающего мира. Члены съемочной группы тогда олицетворяли собой то во мне, что я хотел бы оставить позади. Их пончики с джемом и свежий кофе помогали мне собраться и продолжать путь.

Однако я снова должен напомнить, что это был лишь второй день.

Я покинул отель и направился к центральному автовокзалу. По пути мне встретилось несколько людей, очевидно находившихся на различных уровнях нищеты. Пожилая женщина с растрепанными волосами, одетая в висевшее на ней мешком платье и спущенные чулки, что-то бормотала себе под нос, ковыляя мимо меня. Мужчина (или по крайней мере мне показалось, что это был мужчина) в заляпанных штанах и рваной рубашке метался между пешеходов, выпрашивая мелочь.

Не тратя времени на обдумывание увиденного, я поспешил в офис управляющего, чтобы найти человека, имеющего право принимать решения. В офисе уже ждали две дамы достаточно почтенного возраста, аккуратно разместившие свои дорожные сумки позади кресел. Я улыбнулся им, они же оглядели меня с ног до головы так, будто я был их непослушным внуком, прежде чем обратиться взором к массивному человеку, только что к нам присоединившемуся.

– Могу ли я помочь вам, сэр? – на его бейдже было указано имя – Макс, и должность – менеджер. Это был тот человек, который мне нужен.

– Без сомнения, можете! – и я рассказал ему историю своих странствий. Он слушал, кажется, заинтересовавшись лысым англичанином. Я сказал ему, что ищу благотворительной помощи: бесплатного билета до Ричмонда, чтобы быть точнее.

Он повернулся к своему товарищу, худому бородатому парню с галстуком бабочкой и планшетом для бумаг. Они обменялись взглядами, возможно, телепатически переговорив вопрос, а затем синхронно повернулись ко мне.

– Хорошо, – сказал он с ноткой улыбки в голосе, – мы дадим вам бесплатный билет.

– Вы шутите!

Он только рассмеялся в ответ. Я обнял его, его объятие оказалось крепче. Я развернулся с намерением обнять и двух пожилых леди, однако, судя по выражению их лиц, они не слишком приветствовали подобные вольности.

Все складывалось слишком хорошо, чтобы быть правдой: сегодня я должен был пересечь знаменитую линию Мэйсона – Диксона, границу между Севером и Югом, чтобы узнать культуру Юга США и, как я надеялся, в большей степени ощутить на себе американское гостеприимство, в котором я нуждался. Минутой позже я заполучил бесплатный билет до Ричмонда, с пересадкой в Вашингтоне, федеральный округ Колумбия, где, как мне было сказано, должен был сесть на другой автобус. Мой путь следовал в столицу Соединенных Штатов, являющую собой символ демократии для всего мира, и я попаду туда, не приложив никаких усилий, просто попросив о дружеской помощи незнакомых людей.

Ожидая прибытия автобуса снаружи автовокзала, я разглядывал моих собратьев – будущих пассажиров. Некоторые из них спрашивали меня, куда и почему я направляюсь, и, выслушав ответ, выражали свое удивление, иногда – с оттенком недоверия.

– Вы очень храбрый! – заметила молодая мать с вопящим младенцем на руках.

– Вы лучше меня, – сказал грузный человек среднего возраста, тряхнув головой и пыхнув сигарой.

– Не лучше, приятель, просто безумнее, – уточнил я.

– Я выпью за это, – охотно согласился он.

Я усмехнулся в ответ.

– Нет, я серьезно. Есть что-нибудь выпить?

– Чертовски жаль, но мой бюджет не позволяет предметов роскоши.

– Мой тоже.

Я присоединился к группе людей, столпившихся около дверей автобуса. Очевидно скоро объявят посадку, и я хотел занять место на переднем сиденье, чтобы иметь возможность завязать разговор с водителем – никогда не знаешь, когда следующий редкий случай проявления людской доброты постучится в вашу жизнь, и моим единственным тактическим решением было пристроиться как можно ближе к человеку, который, как мне казалось, способен предоставить мне помощь.

К сожалению, водителя автобуса явно не интересовали мои успехи. Отсутствие всякой реакции с его стороны на мою болтовню быстро дало мне понять, что для нас обоих будет лучше, если я заткнусь. Я пересел назад и заснул на неопределенное время. Мы въехали в предместье Вашингтона прежде, чем я понял, что проспал весь путь. Я глядел в окно в надежде увидеть знакомые достопримечательности – возможно, монумент Вашингтона или же величественный купол Капитолия. Ничего похожего. Полагаю, мы ехали задворками города. И они вовсе не были величественными.

Во время пересадки на автовокзале Вашингтона я провел несколько минут в магазинчике сувениров. Я крутил вращающуюся витрину с открытками, разглядывая глянцевые изображения столичных достопримечательностей. Линкольн, сидящий в своем кресле, огромный белый обелиск, направленный в небеса, четверо солдат, водружающих флаг на Иводзиме. Я вытащил блестящую открытку с изображением вечного огня в окружении почетного караула в гражданской одежде. Я держал ее в руках и разглядывал тонкие язычки желтого пламени. Затем я посмотрел в окно, на толпящихся на автовокзале людей. Семьи с детьми, мужчины с рюкзаками, подростки с сумками через плечо, большими по размеру, чем они сами. Я притулился к дверному косяку магазина, жалея, что у меня нет с собой фотоаппарата. Вот она, Америка, которую я хотел узнать: обычные мужчины, обычные женщины, обычные дети. Люди, которые не совершают ничего значительного, а просто просыпаются по утрам и выстраивают собственные жизни, выстраивают семьи, выстраивают общество. Мне не нужно было посещать монументы или же читать речи великих людей. Мне нужно было это: быть среди людей, видеть в них не потенциальную угрозу, не источник беспокойства, не нечто раздражающее, а личности, совершающие путешествие, отличающееся от моего собственного. Все мы путешествуем по своей Америке, рассчитывая на помощь других людей гораздо больше, чем отдаем себе в этом отчет.

Я поднял свой рюкзак, закинул его за плечи и вернул открытку на место. Мне не нужны были сувениры. Передо мной были люди, которых я мог бы узнать, я стремился встретить так много незнакомцев, как только смогу. Здесь, на задворках Вашингтона, куда редко заглядывают туристы, пылал настоящий вечный огонь. Думаю, кому-нибудь следовало бы сделать здесь фото.

3

От Кинамон, с любовью

Мне кажется в высшей степени странным отправиться в магазин за буханкой хлеба и выйти из него, купив только буханку хлеба.

Эрма Бомбек

Нам нравится путешествовать по многим причинам, однако я убежден, что одной из самых важных подобных причин является то, что в путешествии мы попадаем в ситуацию, которую можем держать под контролем, что не часто удается нам делать в повседневной жизни. Находясь дома, в рутине будней, мы идем туда, куда нам говорят идти, или же туда, куда мы должны идти, или же туда, куда настало время идти, или же туда, куда идти нам позволяется: на работу, в школу, в магазин, на встречу. Однако в путешествии мы идем туда, куда хотим сами. Мы едим там, где нам нравится, останавливаемся тогда, когда чувствуем в этом потребность, и идем дальше, когда готовы продолжать путь. Путешествия кажутся нам столь чудесными, поскольку дают нам почувствовать подобие контроля над течением жизни, а вместе с этим – и видимость завершенности и осмысленности каждого нашего шага. Вы преодолеваете милю за милей, сверяя обозначения на придорожных знаках с названиями мест на карте, вы поступательно движетесь к выбранному вами месту назначения в выбранном вами темпе. Все это вдохновляет большинство людей, заставляет чувствовать себя победителями, теми, кто берет свою жизнь в собственные руки.

Однако что происходит, если окончание путешествия непредсказуемо. Если само путешествие лишено какой-либо линейности и поступательности? Что происходит, если чувство контроля, столь нами ценимое в пути, отбирается у нас насильно или же добровольно приносится нами в жертву? Мой отказ от предсказуемости привел к тому, что чувство контроля исчезло вслед за планомерностью происходящего, что только усугубило мое ощущение зависимости от других людей. Мой путь через Америку сопровождался значительными изменениями, которые одновременно и меняли мой образ жизни, что само собой подразумевалось, и перечеркивал весь привычный опыт предыдущих путешествий.

Мой отец – настоящий путешественник. В моем детстве и юности он отсутствовал дома то же количество времени, что и оставался с нами, постоянно улетая то в Грецию, то в Бразилию, то куда-нибудь еще. Он занимался морскими перевозками, и работа часто звала его в путь. Я помню себя в возрасте шести или семи лет наблюдающим за его сборами и требующим, чтобы он взял меня с собой, как бы далеко он ни направлялся. Каждый раз, получая отказ, я забирался в багаж отца, жалея, что недостаточно мал для того, чтобы затеряться среди его ботинок и рубашек.

Я никогда не ездил с ним ни в одну из его поездок в неожиданные и волнующие места. Я смотрел, как он отправляется в путь и как он возвращается. Его багаж при возвращении был тяжелее, чем тогда, когда он покидал дом. Он привозил с собой всякие экзотические штучки – старое охотничье ружье из Южной Африки, гладкий черепаховый панцирь из Вьетнама. Также он привозил с собой всякие истории – истории о шумных и красочных городах, о людях, говорящих на языках с такими сложными словами, что мы не сможем их даже произнести, о землях и морях более прекрасных, чем все то, что предлагает нам Лондон.

И хотя мы никогда не присоединялись к путешествиям отца, моя семья ежегодно совершала одну совместную поездку. На случай если у моего отца появлялось желание сменить обстановку, было одно место на карте, которое он считал своим истинным домом и которое всегда притягивало его к себе. Это место всплывает в самых ранних моих воспоминаниях о красотах далеких земель, хотя в то же время навсегда связано в моей памяти с моей растущей склонностью к самоизоляции.

Остров Хиос расположен так близко к Турции, что вы можете видеть ее берег, оставаясь при этом в Греции. А еще это место, которое заставляет вас поверить в красоту камней. Серьезно, если вы до сих пор думаете, что большие булыжники – это скучно, отправляйтесь на Хиос. Вскоре вы начнете обнимать их крепче, чем хиппи – свои деревья. Камни Хиоса обладают индивидуальностью, у них есть имена, а иногда даже лица, они упрашивают вас подойти и прикоснуться к ним, залезть на них, а если это достаточно маленькие камни – поднять их и взять с собой. Они белые и гладкие, их прохладная поверхность приносит облегчение под палящими лучами Средиземноморья, – пройдет немного времени, и вы начнете думать о них, как о друзьях.

В детстве я каждое лето проводил на Хиосе, в маленьком городке Коми, расположенном на морском берегу. В этом городе все еще стоит дом моей бабушки (когда я приезжаю навестить ее, я сплю на той же кровати, на которой спал ребенком). С этим местом связаны столь яркие воспоминания о залитых солнцем днях, когда я нырял с самого верха прибрежных скал и плавал в теплом море, что я проинформировал свою родню о том, чтобы в случае моей смерти мое тело кремировали, а прах – развеяли над деревенскими камнями острова.

Хотя в памяти моей Хиос представляется большей частью местом радости и счастья, с его камнями связано и одно из самых жестоких воспоминаний. Прекрасным солнечным днем после обеда я и мои братья играли с деревенскими ребятами. Мы разделились на команды, разграничили территории и принялись скакать по валунам, носясь с разгоряченными лицами по каменистой земле. В какой-то момент игра переменилась – я так до сих пор и не уверен, кто изменил правила, но тогда, случайно их нарушив, я оказался не в том месте. Неожиданно понятная до сих пор игра обернулась против меня: я был вне закона, а вся группа мальчиков – против меня, включая и моих старших братьев. Я не помню, кто первым поднял маленький камушек и швырнул его в мою сторону, но я хорошо помню свои ощущения, будто в мою кожу врезались мелкие пульки, и сила каждого нового броска в меня неизбежно возрастала. Здесь, на фоне великолепных декораций голубого моря, мои друзья и сверстники бросали в меня камни Греции. Как некий несчастный библейский мальчик, нарушивший правила племени, я был забрасываем камнями.

Я бросился к матери, захлебываясь слезами, а другие мальчики со смехом разбежались. Мои руки и ноги покраснели, по лицу стекала кровь. Мать обхватила меня руками, приложив холодную тряпицу к голове, утешая и успокаивая меня. Вошел отец и увидел меня, жалкого и преданного.

– Что такое? Что случилось? – спросил он, поджав губы и нахмурив брови.

Я пытался объяснить происходящее как можно лучше, волнуясь и запинаясь, но и сам не мог даже понять, почему так переменилось настроение нашей компании, а тем более рассказать об этом.

– Мальчишки, – сказал он, отвернувшись. – Я никуда не могу вас взять…

Тогда я этого не осознавал, но это был поворотный момент моей жизни – момент рождения недоверия. Группа людей, считающая тебя своим, может неожиданно повернуться против тебя. Я вырвался из объятий матери и убежал прочь, чтобы побыть одному. Я хотел бежать, не останавливаясь, до тех пор, пока не попаду в такое место, где никто из тех, кому я по глупости доверял, не сможет достать меня, не сможет сделать мне больно. Оглядываясь назад, я понимаю, что тогда я впервые связал в своем сознании путешествие с побегом. Я бродил в одиночестве несколько часов до захода солнца. В тот день в моей голове первый раз зародилась мысль о том, что мой отец уезжает так далеко не потому, что того требует его работа. Возможно, он путешествует, чтобы сбежать от тех, кто только и может сделать ему больно. Путешествие – вот способ оказаться в одиночестве и безопасности.

Встряхнув головой, чтобы рассеялись воспоминания о Хиосе и Коми, я вернулся мыслями в день сегодняшний. Теперь в моем путешествии не было ничего похожего: когда-то я отправлялся в путь, чтобы оказаться в одиночестве, теперь же единственной моей целью было общение с другими людьми. Я улыбался своим мыслям, но перестал это делать, когда сидевшая напротив меня женщина посмотрела на меня странно. Я кивнул ей с самым серьезным лицом. Она не была настроена веселиться. В общем то, я тоже. По крайней мере, не в тот момент. Продолжить шутку было суждено совершенно другому человеку.

Пока автобус петлял по пригороду Ричмонда, впервые с тех пор, как я начал свое путешествие, со мной заговори ли еще до того, как я начал подыскивать потенциально добрую душу, чтобы излить на нее свою историю. Привлекательная брюнетка тридцати с небольшим лет подошла, села рядом со мной и улыбнулась.

– Привет, незнакомец! Куда направляетесь в такой прекрасный день? – выпалила она. У нее была необыкновенно заразительная улыбка.

– Оу, – я был обескуражен тем, что кто-то опередил меня. – Ричмонд? – это прозвучало глупо, принимая во внимание тот факт, что мы уже находились в автобусе, который только что прибыл в Ричмонд.

Она рассмеялась в ответ:

– Поздравляю! Вы практически достигли своей цели!

Я был смущен. Не потому, что назвал Ричмонд целью своего путешествия – этому можно было бы найти объяснение, – но всей этой беседой. Я все еще не мог избавиться от меланхолии, в которую погрузили меня мои воспоминания, я не мог определить, кем могла быть эта женщина и что ей могло быть нужно. Однако я решительно отринул свое смущение и протянул для рукопожатия руку.

– Меня зовут Леон. А вы не могли бы рассказать о себе?

– Я – Карен, – ее рукопожатие оказалось крепким, – и я в бегах, Леон.

Это заявление ошеломило меня, я не знал, плакать мне или смеяться. Дотронувшись до моей руки, она наклонилась к моему уху и прошептала: «Пожалуйста, зовите меня Кинамон».

Я рассмеялся.

Однако женщина не смеялась. Она пристально смотрела мне в глаза.

– Кто-то пытается убить меня. Поэтому я изменила свои личные данные.

Я не мог больше смеяться. Леди говорила совершенно серьезно.

– Ох…. Кто же хочет вас убить? И почему бы кому-нибудь хотеть этого? Что же Вы могли совершить такого?

Она отказалась сообщить мне, кем же был ее возможный убийца, что не остановило ее от тщательного обдумывания столкновения с безымянным злодеем. Я беспокоился по поводу состояния рассудка этой женщины, но она выглядела полностью уравновешенной и даже умной. Я решил отказаться от своего недоверия. Не было ли это тем, что я делал, чтобы мое путешествие вообще могло начаться? Тогда я отринул сомнения в собственной способности взаимодействовать с другими людьми. Держа в голове подобные мысли, я позволил моему новому другу Кинамон увлечь меня в своего рода аттракцион, не имея ни малейшего понятия, где все это может закончиться. В конце концов, не каждый день выпадает шанс провести несколько часов с женщиной, находящейся в бегах.

Кинамон объяснила, что предполагаемый убийца возник в результате вспышки подозрительности ее испуганного, напряженного сознания, момента полного безумия, который вверг ее в глубины ада. Она начала бояться за свою жизнь после того, как обнаружила, что кто-то травит ее хлор-газом, запуская его в вентиляционную систему дома.

– Хлор-газом? – переспросил я, заикаясь.

– Можешь ты в это поверить?

– Нет, не могу.

– Он приходит к моему дому каждый день в четыре часа утра и запускает газ в систему вентиляции.

Все это было совершенно ненормально.

– И как, как вообще он это делает? В смысле, он что, какой-нибудь спец, который знает все тонкости отравления хлорным газом и его доставки через систему вентиляции…

– А вот это очень интересный вопрос, – прошептала Кинамон. – У меня нет ни малейшего понятия, как он это делает. Смотри, я знаю, что в стране существует разветвленная сеть, особенно здесь, в Техасе. Я думаю, что они-то и обеспечивают его и инструкциями, и ядовитым веществом. Я должна бежать: это мой единственный шанс выжить. Если я останусь здесь, – она повернулась, бросив быстрый взгляд через плечо, – я умру.

– Но, Карен…

– Кинамон, – прервала она меня, – Кинамон, это жизненно важно…

Я прикусил язык. В конце концов, что я знаю? Я не понимаю до конца даже свой собственный мир. Кто я такой, чтобы утверждать, что жизнь Кинамон не подвергается смертельной опасности? Она думала, что так оно и есть, и только это сейчас имело смысл. С моей точки зрения оба мы были лишь странниками, совершавшими путешествие по мирозданию. Целью моего паломничества были поиски внутреннего я, ее – сохранение собственной жизни. Была ли она сумасшедшей? Был ли сумасшедшим я?

Поэтому я решил для себя, что моя роль в этом деле – сидеть и слушать, столь же щедро предоставляя свое время, сколь щедро она предоставляет свое. Если вся ее история окажется полной выдумкой, по крайней мере я дам ей возможность проговорить свои чувства и обиды на этот мир. Взаимодействовать с другими людьми в конце концов можно в самых разных формах. Я предпочитал смотреть на ситуацию под таким углом.

– Знает ли он о том, что тебе все известно? – спросил я.

Она застенчиво улыбнулась:

– Я сбежала сразу, как только установила правду. Понятия не имею, знает ли он.

– Почему ты направляешься в Ричмонд?

– Я еду в центр токсикологии, чтобы доказать, что на самом деле отравлена, что это не бред, – объяснила она. – Никто из социальных работников, полицейских и других официальных лиц из тех, с кем я говорила, не поверил мне. Потому я и еду, чтобы показать им, что все они ошибались. Все думают, что я вру, – я продолжал хранить сострадательное молчание, – все, кроме тебя, Лео.

Настала моя очередь застенчиво улыбаться.

– Ты любишь печенье? – спросила она.

– Люблю ли я печенье? – я посмотрел на нее недоверчиво. Я был голоден. – Да, конечно, только если они не отравлены хлор-газом.

Мы посмеялись. У нее был замечательный смех. Он был настоящий, без деланой стыдливости: «Нет, я купила его в магазине. Я не готовлю у себя дома. Не готовлю с тех пор, как ФБР начало строить под моим домом фабрику, где делают наркотики».

Я почти подавился своим печеньем, что удержало меня от озвучивания вопроса, готового слететь с моего языка: «Ты что, чокнутая?»

Возможно, она такой и была. Но это была настоящая Кинамон, блуждающая по стране в попытке защитить свою правду. Некоторым неожиданным и диким образом мы оказались с ней на одном пути, пути, призванном доказать что-то кому-то. Это было странно, но я немного завидовал ей: у нее были четкие представления о том, чего она хочет. Что же пытаюсь доказать я сам? И кому я хочу это доказать? Эти вопросы оставались для меня открытыми. Я хочу убедить в чем-то моих друзей, мою семью, моих врагов? В этом я не был уверен. Однако я точно знал, как и знала Кинамон, что хочу понять, кто я есть на самом деле, и избавиться скуки и неудач своей прошлой жизни. Если эта простая женщина может собраться и направиться на поиски нового смысла жизни, то так же сможет поступить и любой из нас. Главный смысл моего путешествия состоял в том, чтобы доказать самому себе, что способность к переменам лежит в основе феномена человека. Вопрос же звучал так: имеем ли мы волю, достаточную для того, чтобы поверить?

Наконец наш автобус добрался до потрепанной конечной остановки в центре Ричмонда. Я поглядывал на Кинамон краешком глаза, когда мы вместе выгружали багаж. Мне она нравилась. Я ничего не мог с собой поделать. Кроме того, я отдавал себе отчет в том, что испытывал некоторое чувство ответственности за нее, как будто моей обязанностью стало следить за тем, чтобы все было с ней в порядке, по крайней мере пока наши пути оставались переплетенными. Я уверен, что подобное чувствуют родители, супруги и любовники, учителя и опекуны. Однако для меня это было совершенно новое ощущение. У меня никогда не возникало желания даже задуматься о возможности заботиться о ком-нибудь, кроме себя. И почему я должен был это делать? Люди постоянно вас подводят. Они вас бросают, уходят, исчезают, они швыряют в вас камни, когда вы ожидаете этого меньше всего. В своей лондонской жизни я избегал любой ответственности. Там я не полагался ни на кого, и никто не полагался на меня. Однако здесь, во время американской экспедиции, я рассчитывал на помощь любого человека. И казалось совершенно естественным, что, когда я начал так поступать, то оказался в зеркальной ситуации: другие люди также начали рассчитывать на меня.

Кинамон была прекрасным примером хаотичности жизни, и того, как посреди этого хаоса может зародиться красота, что происходит, когда две человеческие души соприкасаются друг с другом. И насколько бы коротким ни был этот момент, его волшебство выносит нас за рамки скучной повседневной реальности. Двое становятся одним целым. Даже если внешне кажется, что они бесконечно далеки друг от друга.

– Ну, и где же ты собираешься остановиться в Ричмонде? – спросила она слабым голосом.

Я понял, что уже добрых 20 минут не думал об этом затруднительном вопросе.

– О, – ответил я, возвращаясь к реальности, – не имею ни малейшего понятия, – хотя мне требовалось как можно быстрее разобраться с этим.

– Хорошо, – начала она, – не хочешь остаться вместе со мной?

Она сама произнесла эти шесть волшебных слов.

– Оу! Это было бы замечательно. Но… – я должен был быть с ней честным, – возможно, у меня нет денег даже на то, чтобы купить гамбургер, не говоря уже об оплате номера.

– О, тебе не нужно об этом беспокоиться. Моих денег хватит на нас обоих.

Улицы Ричмонда были пустынны, и я уже начал думать, что мое путешествие по Америке так и будет состоять в основном из темных вечеров, проведенных на безлюдных улицах. Я ожидал обнаружить где-нибудь под уличным фонарем Отца – Брюса Ли, одного воспоминания о котором оказалось достаточным, чтобы я улыбнулся, почувствовав себя сильнее. Сомнительные мотели встречались на каждом шагу, и когда мы прошли мимо перекрестка Пугающей улицы и улицы Где-черт-возьми-я-нахожусь, я начал сильно сожалеть о том, что не выбрал в качестве потенциального благодетеля кого-нибудь другого, к кому мог бы присоединиться. Кинамон выглядела вполне уверенно, но я начал сомневаться в собственном доверии к ней, которое испытывал лишь несколько минут назад. В мотелях, больше похожих на клоповники, вы начинаете задаваться вопросом о том, насколько сильно вы расположены к человеку, делящему с вами кров.

Она вела меня по улицам в хорошем темпе, и мне проходилось стараться, чтобы не отстать.

– Куда мы бежим? Я имею в виду, в каком мотеле ты думаешь остановиться? – спросил я, немного задыхаясь.

– Я не знаю, но нам нужно продолжать идти. За нами хвост – вон тот парень.

– Тот парень… – и тут я увидел его. Она была права. Молодой человек, которого я видел выходящим из автобуса раньше нас, находился не далее трех метров позади.

– Черт! – тихо выругался я. Боже мой, думал я, возможно, она и не такая уж сумасшедшая…

– Привет! – крикнул молодой человек, шедший сзади.

Скорее всего, он заметил, что я смотрел в его сторону. Инстинктивно я повернулся к нему.

– Привет, приятель.

– Думаю, мы приехали на одном автобусе.

Кинамон продолжала идти вперед, на этот раз мне приходилось пятиться за ней вперед спиной.

– Куда вместе направляетесь?

– Мы, ммм, —?

– Нет, – свирепо прошипела Кинамон.

– Ну… мы пока не знаем… – запинаясь, проговорил я. – А вы?

– Просто иду за вами, – загадочно ответил он. А затем полез рукой в карман пальто.

«Черт, – думал я, – черт. У него там пистолет, револьвер. Или же баллончик, как те, которые со слезоточивым газом, только с газом хлора».

– О Кинамон, – пробормотал я.

Наконец, она остановилась и обернулась, как раз вовремя, чтобы увидеть, как он достает руку из кармана. В руке была зажата бумажка в 20 долларов.

– Считайте, что я в деле, – он протянул мне бумажку.

– Простите?

– Вы же тот парень, который путешествует по США, так? Полагаясь на помощь незнакомых людей? Считайте, что я в деле: я жертвую 20 баксов на ваше предприятие.

Чувствуя неловкость, я рассмеялся:

– Спасибо большое, но, боюсь, я не могу принять это.

Он смотрел на меня так, будто видел перед собой инопланетянина.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.