Наследник Алвисида (№1) - Любовь прекраснее меча

Глава одиннадцатая. ВСТРЕЧА

« Я по власти выше бога, —

Он простить тебе не может

То, что я тебе простил.»

Испанская народная песня

Сэр Таулас не интересовался чувствами и порывами своего господина — человека, который взял легендарный Экскалибурн, который освободил бывшего отшельника от страшного заклятия, которого он поклялся защищать и охранять до последнего вдоха. Дело сэра Тауласа — сражаться, все остальное пусть заботит повелителя.

Но прославленный рыцарь не любил море — кругом сине-серая пустыня, не за что глазу зацепиться. И постоянно качает, тошнота в горле. На палубе продувает, в тесной же каюте, что выделили им на всех, почему-то нестерпимо воняет воловьей кожей. Алголиане что, еще и приторговывают?

А в Рене, столице короля Карла Бретонского, наверняка снова пир. И местные рыцари — достойнейшие и приятнейшие люди, надо сказать, — как раз сегодня устраивают турнир в честь бриттских гостей. И как это король Этвард решился отправиться куда-то в Ирландию, когда турнир?

Впрочем, это уже сэра Тауласа не касается — его задача оберегать, а не обсуждать. А скоро штурм Лондона, новые битвы…

Сэр Таулас закрыл глаза и на него вновь помчались сразу три рыцаря выставивших вперед крепкие копья.

Рядом с бывшим отшельником сидел Триан и что-то выстругивал. Немой слуга в который раз решал для себя вопрос — кто же теперь его господин?

Сэр Отлак, полноправный хозяин, приказал ему всюду следовать за Эмрисом, оберегая его от всех неожиданностей, быть ему вернее любого пса. Но граф умер. А Эмрис оказался наследником верховного короля Британии.

Теперь новый граф — Уррий. Следовательно, он его господин. Но ведь и старый граф свой приказ отменить не успел. Что делать бедному слуге, если он даже не может задать вопроса?

Триан наконец решил — все его предки верно служили графам Маридунским. И он признает своим господином сэра Радхаура! Триан встал и посмотрел на нового господина. Но и Этвард ему тоже нравился, Триан привык к ним обоим…

Были бы они всегда вместе, ему не пришлось бы выбирать!

Корабль алголиан уверенно мчался по водной глади почти против ветра — к ирландскому берегу, к каталогу Фёрстстарр. Для наполнения парусов хватало небольшого магического усилия одного из хэккеров.

В каюте, в той, где расположился верховный координатор, висела главная реликвия мощного ордена —» Плоть Алгола «. Возле нее сидели четыре хэккера, высшие адепты религии, и молились. У них не было особого чувства благодарности к юноше, который возвращает им святыню — это их реликвия, все так и должно быть.

Сам же верховный координатор находился на палубе, стоял на капитанском мостике, обдуваемый ветрами, вглядывался вдаль, хотя до Ирландии было еще далеко — могущественный маг смотрел сквозь время и расстояние.

Он видел сейчас, наверное, возрожденного Алвисида, придирчиво осматривающего свои владения. Что ж, сыну Алгола не в чем будет упрекнуть своего шестнадцатого ученика.

А, может быть, верховный координатор просто-напросто с капитанского возвышения наблюдал за юным наследником Алвисида, непринужденно стоящим с друзьями у борта?

Три дня прожили друзья в алголианском каталоге. До Рена было около десяти миль — ежедневная верховая прогулка друзьям не в тягость. И хотя они почти все дневное время находились рядом друг с другом вышло так, что побыть наедине и поговорить по душам им не удалось.

Впечатлений было много — слава Всевышнему, события, наполнившие эти три дня не были горестными или неприятными. Они, эти события, которые сейчас обсуждали друзья, в массе своей были сиюминутными и забываемыми.

— До чего меня раздражали эти шуты на пиру, — поморщился Радхаур. — Не смог сдержаться.

— Правильно, что не сдержался, — заметил Ламорак. — Рыцарь и не должен скрывать свои чувства. Зачем терпеть то, что неприятно?

— Рыцарь должен уважать своих хозяев, если он в гостях, — ответил Этвард, обремененный грузом королевского звания. — Другое дело, что он должен заставить и хозяев пира уважать себя.

Три дня король Карл Бретонский давал пир в честь дорогих гостей. Он искренне скорбел о кончине короля Эдвина Пендрагона, о героической смерти прославленных рыцарей графа Маридунского, герцога Вольдемара и других, он был возмущен предательством короля Сегонтиумского, у которого как-то, десяток лет назад, гостил и который тогда произвел на него хорошее впечатление.

Король Карл был настолько рад своим гостям, настолько Этвард, Радхаур и Ламорак понравились ему, что он предложил им породниться, пожалев, что у него нет еще одного сына для сестры короля Сегонтиумского.

Король Бретонский очень легко согласился помочь беглецам с войсками против ненавистных саксов — он готов отрядить десять тысяч воинов, огромная армия.

Причем поведут войска лично два его старших сына: принц Филипп и принц Ронг, уже отличившиеся в битвах с римлянами на стороне французов. И всего за небольшую долю от воинской добычи, скажем, за треть.

Этварда несколько удивила готовность Карла Бретонского помогать им, когда кроме мечей и головы у них ничего нет — в их владениях пируют и жгут дома саксы. Он полагал, что придется вести изнурительные переговоры и уговоры, но получилось гораздо проще.

Этвард не знал, что Карл Бретонский уже несколько месяцев искал куда бы направить свои загулявшие от бездействия войска — пьяные поножовщины и благородные рыцарские поединки уносили в края мертвых ежедневно не одну жизнь. К тому же Карлу Бретонскому выгодно иметь на бриттском престоле человека, благодарного ему.

Не говоря уж о том, что привел Этварда и спутников сам верховный координатор Фоор. От алголиан во многом зависела безопасность и процветание Бретани — алголианская религия считалась государственной, хотя сам Карл Бретонский и его семья, как и все знатные рыцари королевства, традиционно исповедовали христианство.

На пир по случаю прибытия дорогих гостей съехались все бретонские рыцари — мал родовой удел, и негодное винцо в погребах давно прокисло, но гордость распирает щит и требует места за королевским столом.

Радхаура поразила несдержанность и манеры местных рыцарей. Не всех, конечно. Ему неприятно было видеть пьяного рыцаря, лежащего в блевотине и накрытого испачканным плащом с гордым гербом.

И шуты… Они раздражали Радхаура невероятно. Высоченные и карлики, толстые и горбатые, почти все отвратительные, со специально вывернутыми губами и выпученными глазами, некоторые с губами, проколотыми гвоздем, в пестрых нелепых костюмах, все они постоянно корчили рожи и дико орали, не давая благородным рыцарям спокойно ни принять пищу, ни насладиться прекрасным вином, ни поговорить.

Никто не смел отмахнуть назойливых уродов, чтобы не обидеть хозяина — так здесь было принято. При бриттских столах грызлись за кость благородные псы, при дворе Карла бретонского — бесновались противные, глупые недоумки, обиженные судьбой и Господом. Местные же рыцари от души потешались над их идиотскими выходками.

Для короля Карла, его сыновей и почетных бриттских гостей — короля Этварда Пендрагона, сэра Гловера, графа Камулодунского, сэра Радхаура, графа Маридунского и Ламорака, нового короля Сегонтиумского был поставлен на специальном возвышении особый стол. За этим же почетным столом сидел сэр Дэбош, верховный координатор алголиан Фоор.

Шум и гам шутов мешали разговору, да и все важные вопросы уже были обсуждены и решены. Радхауру хотелось, чтобы пир скорее закончился и он оказался в тишине.

Он видел — Этвард желает того же. Но приличия не позволяли покинуть стол: до вечера еще далеко.

Когда убогий карлик в желтых штанах пробежал прямо по столу и попал босой грязной ногой в его блюдо, смахнув заодно кубок с вином, Радхаур смолчал.

Проворный слуга мгновенно поменял блюдо и вновь наполнил кубок. И остальные гости не обратили внешне на эту выходку внимания, король Карл кинул в знак поощрения даже мелкую монету (на его пищу шут предусмотрительно не наступил).

Но когда другой выродок с безобразным бельмом на глазу осыпал Радхаура липкими сахарными орехами, юный граф не стерпел.

Не думая о последствиях он сгреб мерзавца за красно-черный камзол и правой рукой что есть силы врезал точно в неприглядное бельмо.

Радхауру в этот миг показалось, что сперва все шуты в один голос завизжали, что их обижают, а потом наступила тишина.

Грозовая тишина. Многочисленные слуги словно замерли на полшагу, ожидая гнева повелителя.

Радхаур отпустил хнычущего уродца и повернулся к королю Карлу.

Тут же Этвард выдернул из ножен Экскалибурн (он один был вооружен, как верховный король Британии, все остальные рыцари вынуждены были оставить мечи при входе в зал) и сказал:

— Я очень бы не хотел обидеть благородных и гостеприимных хозяев, но если еще какая-нибудь тварь приблизится ко мне или моим друзьям я вынужден буду защитить свою честь. Прошу ваше величество не заставлять меня марать благородный прославленный клинок!

Король Карл секунду смотрел на Этварда и Радхаура, затем поманил пальцем распорядителя и тихо бросил ему несколько фраз. Потом взял со стола кубок и провозгласил:

— Желание дорого гостя — закон для хозяина! Выпьем же за здоровье и воинские успехи наших благородных бриттских гостей!

Все с удовольствием поддержали тост. Когда поставили кубки, сэр Гловер продолжил рассказ о сражении при Рэдвэлле.

Радхаур с удовлетворением отметил, что королевские шуты бесследно исчезли из зала и что, несмотря на разговоры за рыцарскими столами, он теперь без напряжения разбирает слова сэра Гловера.

Радхаур и Этвард уже забыли про этот эпизод, когда к их столу торжественно подошел церемониймейстер и возложил на проворно подставленный столик золотое блюдо. Радхаур чуть не подавился от неожиданности — на блюде лежала голова того самого шута.

— Я полагаю, мои гости удовлетворены?»— спросил король Карл.

Побледневший Этвард нашел в себе силы сказать:

— Да, вполне.

Король Карл махнул рукой и блюдо унесли. Но настроение у Радхаура испортилось напрочь — по странной аналогии ему вспомнились шестнадцать шаблоний, ожидающих его в покоях, предоставленных Радхауру в алголианском каталоге.

— Ты тогда поступил правильно, — сказал Этвард, вглядываясь в морскую даль. — И я тоже.

— Я не хотел смерти невинного человека, — признался Радхаур.

— Что значит невинного? — резко обернулся к нему Этвард. — Разве может кто-либо безнаказанно оскорбить рыцаря?

— Одно дело защищать честь против вооруженного воина, — сказал Радхаур, — а вот так…

— Так ты позволишь всякой черни измываться над собой?! — вскипел Этвард. — Король Карл поступил правильно. Я тоже буду жестоко карать всякого, кто осмелиться оскорбить, вольно или невольно, моих гостей!

— Не по душе мне это, — ответил Радхаур. — Но наверно ты прав. Рыцарская честь должна быть неприкосновенна для всех. Просто нельзя распускать слуг. В нашем замке никто бы не осмелился на подобное.

— Хватит вам, — прервал их спор Ламорак, — поговорим лучше о девушках красивых. Интересно, эти алголиане всех так принимают: каждому роскошные покои и пятнадцать женщин в полное распоряжение?

— Шестнадцать, — поправил Радхаур.

— Да? Не удосужился пересчитать, некогда было. Каждая отнимает столько сил.

— Ты перепробовал всех, что были в твоих покоях? — удивился Этвард.

— Да, — не понял причину изумления друга Ламорак. — Так ведь три ночи же прошло! А ты растерялся что ли?

— Почему? — Этвард едва не покраснел. — Я выбрал одну, самую красивую…

Инду… и все ночи провел с ней. Если вернемся в каталог, я только с ней буду.

— Влюбился? — серьезно поинтересовался Ламорак.

— Нет, — твердо ответил Этвард.

Не смотря на все хвастливые рассказы друзьям, Этвард до этого не знал женщин. И когда он остался на ночь — усталый, взволнованный после бурных событий — с шестнадцатью шаблоньями, он попросил покинуть его. Алголианки послушно вышли в другую комнату и он, не раздеваясь, с удовольствием вытянулся на обширной кровати. Захотелось снять сапоги, но лень было вставать и он позвал: «Эй».

Пришла женщина. Красивая. Из под сине-желтой накидки струились волнистые каштановые локоны. Она сняла с него сапоги, перевязь с мечом, штаны и как-то незаметно для него она оказалась сама раздетой и гладила его руками.

Подступивший было сон пропал мгновенно… Потом другие девушки к нему и не подходили, а у него и мысли не возникло отвергнуть Инду. Ему было хорошо, он понимал теперь, чему восторгался Ламорак. Но влюбился ли он? Нет! Это не любовь.

Но было хорошо, невероятно хорошо. И он поинтересовался у Инды — не поедет ли она с ним. Она не могла. Но Этвард точно знал — он не влюбился.

— А ты, Уррий? — не унимался Ламорак.

— Радхаур.

— Что? — не понял друг.

— Называй меня Радхауром — Рыцарем Воды. Уррий умер вместе с Лореллой.

— Может, каждый раз еще и «сэр» добавлять?! — взъерепенился Ламорак. — Мы же друзья! Но если тебе нравится, будь по-твоему. Радхаур, так Радхаур. Как ты ночи-то провел? Со многими переспал?

— Ни с одной, — спокойно ответил Радхаур. — Я поклялся, после той ночи, что ни одной женщины у меня больше не будет. — Он заметил недоуменные взоры друзей и пояснил:

— Когда Лорелла погибла, я сорвался и сперва привел к себе ту женщину… сэра Ансеиса. Но с ней ничего не было — пришли сестры Лореллы. Я не хотел, но так получилось, они меня… В общем, я поклялся — никогда больше.

Ламорак выразительно постучал пальцем по лбу.

Этвард обнял друга и торжественно сказал:

— Как верховный король, твой повелитель, и как твой лучший друг и брат я освобождаю тебя от этой клятвы!

Радхаур откинул сбившуюся челку с глаз и проморгался.

— Спасибо, — сказал он наконец. — Только мне будет тяжело — Лорелла все время пред глазами.

— А как же Сарлуза, — спросил Ламорак. — Ведь она ждет в Фирстр… Ферстр…

Ну в этом каталоге алголианском, куда мы едем сейчас.

— Сарлуза… — Радхаур помолчал. — Я ее ненавижу… и люблю… Но я не прощаю подлости. Ни-ко-му! Гурондоль — благородный меч, от него погибнуть не зазорно.

Я убью ее сразу, как только увижу!

Радхаур отвернулся и друзья поняли, что он сдержит слово, что у него все обдумано и решено окончательно.

Что ж это его дело, они не имели права вмешиваться в чувства друга. Возразить было нечего, да и не хотелось возражать. Этвард и Ламорак на его месте, наверное, поступили бы так же.

Какое-то время все трое следили за одинокой чайкой, летящей за парусником.

Вдруг Радхаур заговорил. Ему необходимо выговориться, а перед кем он может быть откровенным, как не перед лучшими преданными друзьями?

— В первый день я просто не обратил на них внимания, не до того было. А во второй, одна сказала, что если я брезгую ими, если они мне не нравятся, то пусть скажу и приведут других, только для наследника Алвисида были отобраны лучшие. Я сел как дурак на ту роскошную постель и спросил: я что могу заняться этим самым с любой из них? А мне и ответили — хоть с каждой. Хоть со всеми вместе сразу, хоть порознь. И тут перед глазами Лорелла — как живая. Я сказал девушкам этим, шаблоньям, что устал и хочу спать, они ушли беспрекословно. Но с собой ничего не поделаешь, как не старайся, чего лукавить — очень хотелось с ними… До сих пор как о них подумаю — сразу странное волнение по коже… Они ж все разные и каждая красива. И стройные, как Лорелла, и полные, как Сарлуза, и высокие, и светлые, и рыжие — на любой вкус. То ли мне даже все равно, я сам себя не пойму, но мне с каждой хотелось. Но я сказал себе во второй день «нет»— ведь я ж поклялся! И в третий день, когда они взмолились не прогонять, хоть посмотреть на них внимательнее, я решил проверить себя: выдержу или нет испытание. Я приказал им всем раздеться и они послушно выполнили. Да еще встали в ряд, друг от дружки на расстоянии, да две сходили в свою комнату еще свечей принесли, чтобы мне видно лучше было. А я сидел на кровати с каменным лицом и сжимал кулаки, так что ногти врезались в ладони. Я попросил их потанцевать — они тут же запели какую-то очень плавную, тягучую алголианскую песню и затанцевали.

Господи великий, я до сих пор не понимаю как сдержался тогда.

Радхаур говорил медленно, вспоминая свои ощущения, Этвард и Ламорак внимательно слушали.

— Чувствуя, что сейчас сорвусь, я попросил их уйти. Тогда старшая шаблонья сказала, что если они мне не понравились, они сделают себе Дэлетс. Я спросил, что это такое. Они убьют себя — таковы их традиции… Отправятся к своему богу Алголу, в мир где нет зла. Я решил выбрать самую красивую, спросил, если я с одной останусь, то остальные не сделают себе самоубийство? Узнал, что нет, не сделают, они как сестры, выбрал одну — выбрал всех.

Радхаур замолчал. Этвард и Ламорак не перебивали, по-прежнему смотрели на сине-серую гладь.

— Я долго выбирал и остановился на симпатичной девушке с короткими волосами и родинкой на губе, специально, чтобы ни Лореллу, ни Сарлузу не напоминала. Но свое слово должен был сдержать. Когда все ушли она пошла было ко мне, но я попросил ее потанцевать еще. Она снова запела и танцевала. И глядя на нее одну я захотел в сто раз сильнее, чем когда их было много, у меня прямо в голове кружилось. И тогда, чтобы она обиделась, я спросил, а вот это самое место мое она может поцеловать… — Радхаур с трудом произнес эти слова сейчас, с трудом говорил их и шаблонье. — Она сказала, что сделает для меня все, что я захочу. Я долго смотрел на нее и как-то сразу понял, что я победил, что больше не хочу, что мне легко и просто. Я подозвал ее к себе, усадил за руку и сказал, что не хочу, чтобы она там с собой что-то сделала, но не могу с ней это… Что я поклялся… Я хотел ей рассказать про Лореллу и Сарлузу, но она своим пальцем закрыла мне рот и спросила можно ли ей просто спать рядом со мной — для нее этого достаточно. Мне было все равно, я победил…

Он посмотрел на друзей, ожидая, что они хоть что-то скажут. Но они ждали продолжения.

— Мне казалось, что я победил. Но когда она легла, я себя чуть не проклял — тепло от ее тела вновь взволновало меня. Она спала, а я так и не уснул, я чувствовал спиной прижимающийся ко мне упругий сосок, я даже слышал как ровно бьется ее сердце… Но мне было уже почему-то легче — я победил, хоть и тысячи раз пожалел о собственной клятве. Видно это… ну с женщинами, для меня много значит. И потом рано или поздно, мне все равно пришлось бы клятву нарушить — я обещал отцу, что род не прервется, что у меня будут сыновья. Но дама сердца, после гибели Лореллы у меня вряд ли будет, Я не просил тебя, Эмрис, освобождать меня от клятвы, но я благодарен тебе. Спасибо. Мне легче стало.

— Ты сильный человек, Уррий, — сказал Этвард посмотрев на названного брата. — Я горжусь тобой!

— Да, — выдохнул Ламорак. — Я бы так над собой издеваться не стал.

Они помолчали. Ламорак вдруг спросил:

— Слушай, Ур… Радхаур, я давно хотел попросить у тебя одну вещь, да все забывал.

— Какую?

— Покажи мне волшебный перстень, что тебе от отца достался. Хочу рассмотреть как следует…

Радхаур с готовностью достал чудесный амулет — он висел на груди на золотой цепочке. Радхаур однажды уронил его с пальца, когда входил в алголианский каталог, и теперь боялся случайно потерять. Вот и приспособил носить на цепочке.

Этвард и Ламорак склонились над перстнем, чуть не стукнувшись лбами.

Радхаур с готовностью снял цепочку с шеи и протянул фамильный талисман друзьям.

Ламорак первый взял его в руки и стал с интересом рассматривать. Этвард, стараясь не проявлять несвойственного королю нетерпения, посмотрел на море.

И вскрикнул, указывая рукой вдаль:

— Смотрите!

— Ты выбил перстень из руки! — закричал в ужасе Ламорак и тоже посмотрел на море.

К ним на полной скорости приближались три корабля угрожающего вида, на мачте каждого развевался черный флаг с грубо намалеванными песочными часами — символом смерти. Откуда они появились столь неожиданно, почему не бьет тревогу вахтенный?!

— Пираты! — словно в ответ на эти мысли прозвучал чей-то голос.

— Радхаур, я уронил перстень в море! Что делать?!

Пираты стремительно сближались с их кораблем.

Вышколенные матросы забегали по палубе. Сэр Таулас в восторге вскочил с места, забыв о морской болезни, выдернул из ножен меч и принялся приседать, разминая перед боем затекшие мышцы.

Радхаур снимал куртку, в полной решимости прыгнуть за борт. Он — рыцарь воды, он не утонет, он может быть под водой сколь угодно долго. Так говорила Лорелла.

Он сейчас найдет перстень.

Этвард и Ламорак смотрели на него с побледневшими лицами — по их вине друг лишился отцовского наследства. И непроизвольно бросали взгляды в сторону приближающихся кораблей — уже были видны бородатые лица готовых к абордажу разбойников.

К друзьям подошел сэр Дэбош и спокойно спросил:

— Что случилось?

— Пираты! — вскричал Ламорак.

— Вижу! Не беспокойтесь.

Спокойный тон алголианина вселил в юношей уверенность.

— Я уронил в море перстень, которым Уррий открывал волшебный коридор, — в голосе Ламорака послышались панические нотки.

— Я сейчас прыгну в море и найду его, — решительно сказал Радхаур. — Я — рыцарь воды!

Над мачтой их корабля взвился флаг — зеленая змея Алвисида на желтом фоне, ветер тут же расправил полотнище, словно показывая рисунок пиратам.

Даже отсюда были слышны разочарованные грязные ругательства и скрип снастей. Все три пиратских корабля с трудом ложились на другой курс.

Сэр Таулас выругался не менее разочарованно.

— Вот и все, — пожал плечами Фоор. — Сэр Радхаур, вы действительно потеряли ваш драгоценный перстень?

— Да, — сказал Этвард, решив взять на себя всю вину и ответственность перед Радхауром. — Я увидел пиратов, толкнул Ламорака и он уронил перстень за борт.

— Я сейчас найду его! — решительно заявил Радхаур.

— Нет, — жестко сказал верховный координатор. — Корабль движется быстро — мы далеко уже от места, где упал перстень. На поиски может понадобиться много дней.

Которых у вас, сэр Радхаур, нет. Но у меня есть связи с морским королем Лером, я постараюсь возвратить вам перстень.

— Правда? Вы сделаете это? Вы вернете мне отцовский перстень?

— Обещать не могу. Но постараюсь.

Радхаур посмотрел в сторону пиратских кораблей — они удалились настолько, что превратились в неразличимые жирные точки, словно улитки, ползущие по бескрайней глади воды.

Как досадно все получилось — и винить некого! Не появись не вовремя пираты, Этвард не толкнул бы Ламорака. Но сэр Дэбош подарил надежду — очень жалко терять такую возможность перемещаться из страны в страну! Тем более, что перстень — фамильная драгоценность, передаваемая из поколения в поколение и бережно сохраняемая. А он потерял ее, не сберег!

Радхаур не знал, что Ламорак уронил всего лишь красивую подделку, ни на что ни годную.

Настоящий перстень, подмененный на фальшивку ловкими руками сразу после того как наследник Алвисида переступил порог каталога, лежал в ковчеге Фоора.

Верховный координатор понимал, что поступать так не должен, но не мог удержаться. Ловкач, заменивший волшебный предмет на фальшивый, никогда уже никому ничего не расскажет, а наследник Алвисида уверен, что перстень лежит на дне ирландского моря.

Фоор отныне единственный хозяин волшебного коридора Алвисида. Он заслужил это!

В Уиклоу — ирландский порт — прибыли глубокой ночью.

Для путешественников уже были приготовлены удобные, аж с постелями, кареты со знаками Алвисида на дверцах, запряженные четверкой лошадей каждая.

До Фёрстстарра добрались лишь к вечеру следующего дня, неоднократно меняя лошадей. То есть, прибыли в Лимерик, до каталога было еще несколько миль.

Бриттов поселили на ночлег в особняке ирландского рыцаря, исповедующего алголианство. Радхаур с сэром Фоором и чудесным шаром продолжил путь. Все сильнее в груди Радхаура пело знакомое «тиии-тии-тиии»— он приближался к одной из девяти частей Алвисида.

Шар был внесен без всякой помпы, с черного хода, под покровом ночи.

Немногочисленные посвященные хэккеры остались молиться обретшей наконец законное место реликвии. А виновник их торжества вернулся с Фоором в Лимерик, чтобы утром посетить Фёрстстарр, как почетный гость, как наследник Алвисида.

Радхаур желал посмотреть на голову легендарного предка. Сердце билось взволнованно при мысли о встрече с мертвой головой.

Что эта встреча сулит ему? Как изменит жизнь?

Каталог Фёрстстарр был виден от самых стен Лимерика.

Прекрасная, мощеная камнем дорога была почти идеально ровной, вокруг простирались сочно-зеленые луга, внушая путникам радостно-торжественное настроение.

Поражающее воображение исполинское здание, окруженное шестнадцатью высокими квадратными башнями голубых и желтых цветов, вызывало восхищение. И чем меньше становилось расстояние до каталога, тем больше юные бриттские рыцари, исповедавшие другую религию, проникались уважением к алголианам и богу их всемудрому Алголу, сыну Божьему.

У каталога не было крепких каменных стен — в них нет надобности, вот уже полтора столетия никому даже в голову не придет напасть на главную цитадель алголиан. Да и бесполезно предпринимать штурм храма, в котором сосредоточены несметные богатства, — попытка, изначально обреченная на поражение.

Другое дело остальные пятнадцать каталогов, разбросанные по всему миру — там высокие надежные стены органично входят в архитектурное единство храмов.

Здесь все не так, здесь каждая деталь продумана — чтобы внушать трепет не прочностью камня, а крепостью веры в мудрость и могущество справедливого Алгола, могущественного и мудрого сына его Алвисида и апологетов, последователей великого бога.

К парадному входу в главное здание каталога вели двести пятьдесят шесть широких (не менее ярда) ступеней, выложенных строгим серым мрамором.

По сторонам исполинской лестницы возвышались статуи Алгола, Алвисида и шестнадцати его учеников.

Подниматься по этой лестнице было долго и думалось на ней о вечном.

Впереди в парадных одеждах шел верховный координатор, за ним наследник Алвисида и два его друга.

День был будничный и толпы верующих не заполняли храм. Навстречу гостям вышли лишь алголианские священнослужители, жившие в храме.

Гостей встретил координатор каталога и торжественно поднес рыцарям кубок со священным сидом.

Радхаур почтительно сделал большой глоток (ну и гадостью же оказался этот сид, едва не выплюнул, всю глотку обожгло) и передал кубок Этварду.

Вдруг, чуть ли не расталкивая собравшихся, из дверей храма выбежала черноволосая женщина в сине-желтом наряде алголианских шаблоний и устремилась к Радхауру.

— Уррий! — в этом возгласе было счастье и торжество, страдание и гордость.

Вокруг Радхаура образовалась пустота — все почтительно отошли, чтобы не мешать встречи наследника Алвисида с возлюбленной.

Даже Этвард и Ламорак, которые в трудные минуты должны быть рядом с ним, плечом к плечу, отступили на несколько шагов.

Радхаур решительно сжал пальцами рукоять Гурондоля, покоящегося в ножнах.

— Уррий!

Женщина приближалась к нему.

— Уррия больше нет! — жестко остановил он ее в трех шагах от себя. — Я — Радхаур.

Сарлуза посмотрела на лицо милого и внутри ее что-то оборвалось.

Тяжелая безнадежность навалилась на плечи, страшные предчувствия не обманули ее — его околдовали, его обворожили, его настроили против нее! Ноги подогнулись и она упала на колени, слезы навернулись на глаза.

— Уррий! Это я, твоя Сарлуза! Я люблю тебя!

Только бы докричаться до него, только бы услышал! Она отогреет его своей любовью, силой страсти разобьет злые чары! Она сделает это, так как жизнь без него для нее уже невозможна.

По щеке Сарлузы побежала слеза, нижняя губа задрожала.

И Радхаур понял, что любит ее, любит с прежней силой, а, может быть, даже больше.

Но она погубила Лореллу, наложила на нее страшное, подлое, предательское заклятие! Господи, как трудно выполнить самим же принятое твердое решение!

Радхаур резким движением обнажил Гурондоль.

Глаза Сарлузы уставились на блестящую в лучах солнца сталь.

— Ты наложила заклятие на Лореллу! — сказал Радхаур. — Она погибла из-за тебя! Ты умрешь!

— Это не…

Сарлуза хотела было отговориться, но по виду возлюбленного поняла — он знает точно. Кто-то ему сообщил. Кто?

— Уррий, я люблю тебя, Уррий! Только из любви к тебе я сделала это, Уррий! Она первая начала, она написала донос епископу! Я видела, видела — ее озерные сестры приходили любоваться на мою казнь, они улыбались!

Она разрыдалась и наклонила голову. Волосы, роскошные черные волосы, которые так любил гладить Уррий, коснулись мраморных плит.

— Ты служила дьяволу и пыталась околдовать меня!

— Я отреклась от него, — сквозь слезы выдавила она. — Отреклась ради тебя, любимый! Ради нашей любви!

Радхаур занес Гурондоль к над ее головой.

Он был преисполнен решимости свершить свой суровой приговор — отомстить за Лореллу, за отдавшего ради ее спасения жизнь отца Гудра, за…

— Готовься к смерти, Сарлуза, — хотел он произнести суровым тоном, но голос выдал его волнение.

Женщина при этих словах подняла на него глаза. Возможность счастья с возлюбленным была потеряна безвозвратно.

Но и смерть от его руки она примет, как величайший подарок судьбы.

Она смотрела на меч в его руке, слезы высохли мгновенно на щеках, на губах появилась мягкая, покорная улыбка — она была готова к смерти ради любви!

И Радхаур понял, что не сможет обрушить на нее справедливый гнев Гурондоля. Он не может причинить вред женщине. Даже если она перечеркнула его любовь, его жизнь…

Невозможно иметь два счастья одновременно — попытаешься, не увидишь ни одного.

Гурондоль коснулся серого мрамора.

— Уходи!

Сарлуза не поняла.