Именно маленькую именно женскую именно красную Пежо двести шесть.
Ей казалось, что стоит ей сесть в такую машинку, как жизнь ее мгновенно изменится к лучшему.
И она перестанет быть служанкой Джона, его рабыней, она найдет себе богатого молодого свободного парня, и они уедут с ним куда-нибудь в Америку или в Эмираты.
Или лучше – в Париж или Амстердам.
У маленькой Розы ведь тоже были свои мечты о своём счастье.
Ведь, не в том, было ее счастье, чтобы предаваться быстрым соитиям с Джоном и его нужными ему друзьями, когда это им было нужно. Им, а не ей.
Счастье женщины, когда близость имеет место быть не по надобности, не по принуждению, а по любви.
И маленькой Розе тоже хотелось любви.
И если каждый…
Ну даже совершенно никчемный человек-человечишко по мнению художника Андрю Вархолла имеет право на пятнадцать минут славы, то отчего же даже самая последняя стерва не может иметь права на пол-часа настоящего счастья?
Роза хотела сесть в свою красную машинку марки Пежо и поехать на свидание с прекрасным принцем.
Why not?
Маленькая Роза устала быть рабыней сексуальных прихотей Джона и его друзей.
Подкатила черта.
Хватит.
Баста.
Enough Вот убьем с Натахой ее подругу, заработаем денег и…
И уедем в дальнюю даль.
Одна подружка Розы – законченная проститутка, сифилисом болела два раза, так та нашла себе хорошего жениха и замуж вышла. Богатого, преуспевающего…
Он себе духовно близкую подругу искал – этим озабочен был.
Полагал, что в ночных клубах и в дискотеках себе такую не сыщет.
Так он ходил по музеям и галереям.
А подруга Розы – эта семнадцатилетняя шлюха, которая проституцией с двенадцати лет занималась, тоже… Почуяла черту. Что баста – дальше край.
Она одевалась, как девочки в старомодно-интеллигентских семьях десять лет тому назад одевались. В самое скромное платье, чистенькое, отутюженное, но жутко не модное. И прическу обязательно с прямым пробором по середине. И очечки кругленькие.
Мужчины вообще падки до женщин в очках.
И таки и нашла себе!
Стояла в Третьяковке напротив картины Левитана "Малиновый звон". Два часа стояла и поймался на крючок нужный ей человечек.
Через две недели признался ей в любви и женился.
Знал бы дурачок, кого берет?
И оба счастливы теперь.
Вот и Роза.
Мечтала о счастье.
– Тут такая штука, не получится у тебя, – сказала та ее подруга, когда они повстречались как то после свадьбы…, – тут искренность нужна, а у тебя искренности нет.
И это кто бы такое говорил?
Это ей, Розе, проститутка, на которой клеймо негде ставить, такое говорила…
Искренность здесь нужна, а у Розы, де, искренности нет, поэтому у нее ничего не получится.
Ладно, простила Роза подруге то, что она на свадьбу не пригласила.
Понятное дело, кто у нее друзья-подруги? Бандиты, сутенеры, менты, да такие-же проститутки, как она.
Поэтому, под выдуманном романтическим предлогом сказала она мужу, что никого со своей стороны приглашать не хочет.
Это Роза еще могла как-то понять.
Но вот таких нравоучительных сентенций, де у нее искренности нет, поэтому и парня себе хорошего найти не может, такого хамства, такого высокомерия по отношению к себе, Роза простить не могла и была даже готова из мести пойти к муженьку этой занесшейся сучки, да и все рассказать про то, как днями и ночами по двенадцать клиентов в сутки…
Эх, да что там…
Искренности у нее не хватает.
Какая уж тут искренность?
А сучка эта теоретически то подготовилась.
Рассказала Розе историю про святую Марию Египетскую, как та, будучи закоренелой проституткой, вдруг прозрела, покаялась и была ей за это покаяние дана великая благодать и сила.
Потому что искренность у ней была.
А у Розы…
Какая у нее искренность?
Только желание машину приобрести да ней на блядки поехать.
***
– Сроку то нам с тобой дали три недели, подруга, – с усталой иронией сказал Джон, – и если не шлепнем эту Агату твою, то надо что ли аванс возвращать, ты об этом думаешь или нет?
– Я думаю, – раздраженно повысив голос, сказала Роза.
– Думай, думай, голова, шляпку куплю, – ухмыльнулся Джон, и добавил уже серьезно, – хорошо бы эту твою Натаху так подставить, чтобы на нас не подумали.
– Было бы лучше, если бы ты заказчицу на всякий пожарный засветил, – все так же раздраженно, но уже тише сказала Роза, – у нее связи, у нее муж в самых верхах, она с адвокатами в случае чего отвертится, а нас, как простых исполнителей загнобит, и еще чего доброго нас с тобой еще на этапе следствия в камере забьют.
– Да ну тебя, – сплюнул Джон, – может отказаться хочешь?
– Нет, не хочу, мне деньги нужны.
– Тогда давай, думай, полторы недели остались.
– А ты тоже думай, как заказчицу на видео записать, когда она аванс передавать будет…
Интер-про-логус "два"
1.
Агаше было очень хорошо.
У нее появился нормальный парень.
Не мент, крышующий проституток, не бандит, не сутенер.
У нее был модный смешной забавный парень.
Сережа Мирский.
К тому же известный диск-жокей и шоу-мэн.
А раз уж у нее все стало так хорошо в ее личной жизни, значит она достигла.
Достигла того, чего так хотела.
Еще год назад, работая в своем кафе на Текстильщиков она и мечтать не могла о том, что попадет на радио, и что ее парнем будет известнейший на Москве человек.
И пусть он толстый – какая ерунда!
Плевала она на всех этих культуристов и идиотов с фигурами Аполлона.
Хорошего человека должно быть много.
Теперь они тусовались на всех дискотеках, на всех модных вечеринках, во всех клубах, на презентациях и юбилеях.
Сережа Мирский и Агаша Фролова.
И она стала зарабатывать приличные деньги.
Такие деньги, какие раньше ей даже и присниться не могли.
И тем более, не могли присниться бедному Абраму Моисеевичу – ее первому учителю сценического искусства и актерского мастерства..
Сначала предложения поступали только Сереже Мирскому.
Он утаивал их от нее, но делал это не очень то тщательно, и она все понимала.
Сереже было выгодно вести именно утренний эфир, потому что вечерами его приглашали проводить свадьбы высокопоставленных чиновников и богатых бизнесменов.
Вскоре Агаша узнала и суммы прейскуранта.
Оказывается Сережа брал…
Агаша в первый раз как услыхала, у нее стакан с кофе из рук выпал.
Пять тысяч долларов за одну свадьбу в конверте, плюс машина представительского класса с шофером туда и обратно. Это с Шести вечера до двенадцати ночи. И потом по тысяче долларов за каждый час переработки.
– Это же автомобиль "лада-жигули" за один вечер, – вырвалось у нее, когда при ней, совершенно не стесняясь, Мирский говорил по мобильному, принимая заказ от какого-то своего клиента.
– Вы знаете мои цены? Хорошо что знаете, пятёрка в конверте и машина от дома до места и обратно.
Положив трубку в карман, Серега потом совершенно дежурно и буднично пояснил, – дочка министра транспорта замуж выходит на Рублевке, опять в субботу работать.
Вообще, это было частью обольщения с его стороны.
Показывая себя этаким преуспевающим шоу-мэном, Серега распускал перед Агашей свой павлиний хвост.
Но однажды заказ пришел на них обоих.
Возымели действие две совместно отработанных недели на общем эфире.
Публика теперь воспринимала и Сережу и Агашу как нечто одно целое.
Мирский был явно смущен.
Он не ожидал такого поворота событий.
– Что? Обязательно вдвоём? – кричал он в трубку, – а если я один, то вам что?
Не подходит?
Но Сережино смущение длилось недолго.
– Хорошо, цены наши знаете? Восемь тысяч в конверте. И машина от дома до места и обратно.
Восьмерку Сережа разделил по справедливости.
Семь себе и одну тысячу Агаше.
– Тысяча долларов за один вечер – это очень хорошие деньги для тебя., – сказал он.
Да.
Так и было до поры, покуда однажды не пришел заказ персонально на одну только Агашу.
Ее приглашали в модный клуб на презентацию нового женского журнала.
– Сколько мне попросить с них? – спросила Агаша.
– Бери пятерку, не сбивай мне цены, – ответил Мирский.
А потом ее дважды приглашали проводить свадьбы.
Одну, без Мирского.
И она заряжала с клиентов по пять и по шесть тысяч за вечер.
А потом были случаи, когда Сереже предлагали сразу три свадьбы в одну дату.
Или им обоим – две свадьбы в один вечер.
Тогда Мирский изобретательно соображал, что если в одном ресторане Агаша начинает свадебное торжество, тогда как в другом ресторане к таким же обязанностям приступает Сережа, то ко второй половине вечеринок, путем переезда на машине, ведущие могли бы меняться… И можно было снимать два раза по восемь тысяч за знаменитую пару диск-жокеев…
Но отныне, эти восемь тысяч делились уже поровну.
Так кстати говоря, они и стали любовниками.
Когда в три часа ночи, опьяненный успехом ты едешь с чужой свадьбы, а в сумочке лежит очередной конверт с тяжеленькой суммой, то обязательно хочется любви.
И кого же не полюбить, как не партнера?
Вот, однажды после очередной свадьбы они и поехали прямиком к Сереже на его квартиру на Соколе.
В июле Агаша заработала тридцать восемь тысяч долларов.
Голова шла кругом.
Надо бы было пойти на шоферские курсы.
Да когда ходить?
Утром у них с Сережкой эфир, а вечером свадьбы или тусовки…
А тут еще Валерий Сергеевич Дюрыгин напомнил, наконец об их совместном проекте.
Их утвердили.
Их утвердили и теперь настала пора сниматься для телевидения.
Времени ни на что уже не осталось совсем.
И еще проблема.
Валерий Сергеевич стал выражать недовольство по поводу ее связи с Сережей.
Валерий Сергеевич поставил условие, или бросай Мирского и этот чёс на свадьбах, или я найду другую ведущую для телевизионного шоу.
Это было неожиданностью.
Но разум возобладал.
Валерий Сергеевич был прав.
Негоже телевизионной звезде пробавляться свадебными заработками в качестве тамады.
И в другом Валерий Сергеевич тоже был прав, Сережа, хоть и милый парень с бездной обаяния, все же иной уровень, не телеканала Эн-Ти-Ви-Ар. И не ее – Агаши.
Он был для нее пройденным этапом.
***
Агаша потом часто вспоминала эту этапную для себя свадьбу, этапную, потому как в полной мере ощутила тогда вдруг, что она чего-то уже реально в этом мире стоит, что она уже не девчонка из провинции, каких на Москве пруд пруди, а звездочка со своим собственным именем и со своей хорошей необидной ценой. Как на туфли в бутике такого класса, где на товарах нет ценников.
Та свадьба, что они провели вместе с Сережкой была этапной еще и потому, потому что после нее они оба почквствовали, что они не просто любовники на одноразовый секс, а влюбленные друг в дружку молодые люди.
Как всегда, заказ пришел через кого-то. То есть, пол-года назад. Серега проводил свадебку, тамадил у каких-то там крутых в Барвихе, понравился, зацепил за живое, и главное – запомнился. И вот когда настала череда выходить замуж подружке той невесты, эта уже тоже захотела чтобы у нее на свадьбе было не хуже чем у школьной подруги, а может даже и лучше.
Поэтому Серега ничуть не удивился, когда получил этот заказ. Но так как уже два месяца на радио он крутил свое популярнейшее шоу вместе с Агашей, то совершенно закономерным было пожелание модной юной невестушки, чтобы тамадили бы у ней на ее свадьбе сразу оба модных диск-жокея – Сережа Мирский и Агаша Фролова.
Свадьба была в субботу. И не в Ильинском или в Жуковке, хотя браком сочетались именно рублево-успенские молодые, а в Москве в ресторане Прага на Новом Арбате.
Доверенный менеджер, который распоряжался конвертами так объяснил, что молодым подарили двухэтажную квартиру на Чистых Прудах, и что вообще, сразу после банкета юные новобрачные отправлялись в Шереметьево, откуда специальным чартером пол-свадьбы вылетало в Тайланд в экзотическое свадебное путешествие.
– Загранпаспорта есть? – спросил менеджер, ответственный за конверты, – а то слетаете с молодыми до Бангкока, в самолете все равно еще мест двадцать незаполненных есть!
– Не, нам в понедельник на эфир по утру, – отрицательно помотав головой, ответил Сережа,
– Так и все гости в понедельник в этом же самолете вернутся, – развел руками менеджер, отвечающий за конверты, – молодые там останутся, если захотят, а вся тусовка друзей в понедельник на Москву вернется.
– Заманчиво, – покачав головой сказал Серега увидав задорный огонек в глазах своей напарницы, – заманчиво, но нереально.
– Почему не реально? – спросила Агаша.
– А потому что знаю я эту гламурную публику с Рублевки, – перейдя на шепот, сказал он, – им ничего не стоит тебя завезти куда-нибудь в Африку и там потом бросить, с них станется. Я поэтому всегда предпочитаю с этой публики брать деньги авансом, с ними надо ухо востро держать, запросто и унизят и обидят, и не заплатят..
Свадьбон должен был начаться в семь вечера.
По субботам у Сереги с Агашей эфира не было, поэтому такси за ними должно было прибыть по их домашним адресам.
– Машина будет подана к шести тридцати, – сказал менеджер, ответственный за конверты.
– Опаздаем, пробки ведь, – усомнился было Серега.
– Не опаздаете, – уверил менеджер, ответственный за конверты.
И точно.
Ровно в шесть тридцать на проспект Мира за Агашей и за гостившим у нее Серегой прибыла такая машина, на которой ездит охрана Владимира Владимировича. Черный гелентваген с тонированными стеклами и с номерами "государственный флаг федерации".
И как только оба ди-джея уселись на заднем сиденьи, шофер включил сиреневую мигалку и выкатившись на центр проспекта, сразу занял резервный ряд, порою лихо перестраиваясь на встречную полосу, разгоняя пугливых обладателей "ланцеров" и "пежо" характерным покрякиванием.
Придорожные милиционеры вытягивались в струнку и отдавали экипажу честь.
С Проспекта Мира до Нового Арбата доехали за пятнадцать минут.
– Звук нормальный? Надо бы микрофоны попробовать, – обеспокоено сказал Серега, когда вошли в этот всегда и во все времена супер-престижный двухэтажный неопределенного цвета теремок что в начале Нового Арбата возле самого метро.
– Аппаратура настолько нормальная, что вам и не снилось, – успокоил менеджер, отвечавший за конверты, – звук не кто-нибудь выставлял, а Саунд Интертеймент, те самые, кто для концертов Эй-Си-Ди-Си и для Роллинг Стоунз аппарат ставили.
Серега успокоился.
А вот Агаша все переживала.
Во-первых, она не была уверена, правильно ли она оделась?
Сереге то проще – он по своей полноте надел белую широченную и длиннющую рубаху-блузку навыпуск – поверх синих джинсов. И нарядно, и модно и вроде как со вкусом. Ну и ботинки из якобы змеиной кожи якобы за три тысячи долларов. С джинсиками, да с белой блузой ботиночки эти смотрелись просто великолепно.
А вот она?
Перемерила весь свой гардеробчик и вопреки совету Сереги – надеть черную маечку с глубоким вырезом на груди и белую мини-юбочку на двадцать сантиметров выше коленок, да встать на пятнадцатисантиметровый каблучок… Вместо этого, Агаша надела этакое полу-цирковое, полу-концертное ярко-красное платье в блестках с косым подолом, открывающим правое бедро аж до трусиков и вверху с одной бретелькой, открывающее верх таким образом, что левая грудь почти закрыта, но зато правая, как у первобытных охотниц, носивших шкуру через одно плечико.
При этом коблук тоже присутствовал – в тон к платью, туфельки вполне приличные, тоже красные в блестках.
Агаша переживала, – как программа, что говорить, как выступать?
Хорошо было на свадьбах с Абрамом Моисеевичем! Там и народ попроще, там и с программой все ясно, шути давай с гостями по-простому, они не обидятся… А тут ? Что тут делать? Тоже анекдотами сыпать и тоже конкурсы на лучшее поздравление теще проводить? Разве эти с Рублево-Успенского такое съедят?
Но все оказалось не таким уж и страшным. В принципе Сереже и Агаше была предоставлена работа обычных концертный конферансье.
– Ты погляди, кто у них в программе! – Серега ткнул Агашу в бок и подсунул ей список концертных номеров, взятый у менеджера, ответственного за конверты.
Агаша глянула и обомлела.
Куда там милиционерам в их день десятого ноября тягаться с таким набором звезд-исполнителей !
Тут и певец с грузинской фамилией, тут и певец с болгарской фамилией, тут и ансамбль с прошлогоднего конкурса Евровидения, с конкурса Евровидения этого года, а также ансамбли с конкурса Евровидения будущих пяти к ряду лет…
На всех на них в специальном портфельчике, который охранял один из бодигардов секьюрити, у менеджера- были как раз именно те самые конверты, за которые он отвечал.
– Болгарин меньше пятерки за песню не берет, – шепнул Агаше Серега, – и грузин тоже не меньше пятерки берет, причем они приедут на пятнадцать минут и уедут, а мы за нашу десятку на двоих весь вечер тут паримся.
Но Агаша не очень то верила в артистическую социальную несправедливость.
Все по таланту.
Она верила, что если так дела и дальше пойдут, то через год – два и она станет брать за один вечер такой же гонорар, как и грузин и болгарин и всё Евровидение вместе взятые.
С первым жек номером концерта волнение в Агашиной груди улеглось.
В пятне света от двух перекрещенных прожекторов они появились с Серегой, выйдя на сцену из-за такого-же в блестках, как и сама Агаша – занавеса, появились, и громко, усиленные хорошим звуком от Саунд Интертемент, поздравили молодых.
Переждав аплодисменты невидимой из-за слепящего света рампы публики, Агаша взяла дыхание и объявила первый номер, – романс в исполнении пожилого певца – депутата Государственной Думы…
Следующим в программе был лысый бард из Питера – доктор по профессии и артист по призванию. Агаша перед ним благоговела. В иной бы раз, да пол-года назад она бы и подойти бы к нему врядли бы решилась. А тут, а теперь…
В одной программе. На равных.
И пока певец – депутат Государственной Думы допевал дорабатывал свой номер, Агаша стояла за маленькой кулисой рядом с легендарным автором-исполнителем своих песен, которые так нравились ее маме, особенно про Вальс-бостон, который танцует питерская осень… И вот, этот певец теперь так дежурно подстраивал колки своей гитары и вдруг неожиданно подмигнул Агаше и улыбнулся в свои роскошные усы, – что, девушка, а я вас на телевидении не мог видеть? Вы там на каком канале программу ведете?
– Пока не веду, – ответила Агаша, почти не смутясь, – моя программа с первого сентября в эфире пойдет, скоро уже.
Потом были всякие полу-голые девчонки, певшие под фонограмму…
– А я все летала, а я все летала…
Потом были другие полу-голые девицы, тоже под фонограмму певшие по бешено-страстную испанскую любовь.
Потом был пожилой гомосексуалист со своей танцевальной группой, певший тоже под фонограмму про голубую луну…
В десять вечера, когда концерт закончился, и когда начались танцы под живой большой джаз-банд из самого Питера, с Сережей и с Агашей рассчитались.
– Хотите остаться потанцевать? – спросил менеджер, уже не ответственный за розданные артистам конверты.
– Нет, мы, пожалуй, поедем, – ответил за них обоих Сережа.
– Вам будет предоставлена машина, – сказал менеджер.
– О-кеюшки, – кивнул Сережа.
Ему всегда становилось хорошо, когда конверт с гонораром перекачивал из менеджерского портфеля к нему в карман.
Тут кто-то легонько тронул ее плечо.
– May I have the plesure of this dance? – Агаша услыхала приятный баритон за своею спиной.
– Вы меня? – переспросила она и глуповато улыбнулась.
– The girl just had promissed this dance to me, mister, – сказал вдруг Сережа и решительно взяв Агашу под локоток, потащил ее к выходу…
– Главный принцип нашей работы, Агаша, – уже в машине сказал Сергей, – никакой личной жизни во время чёса, и особенно никаких шашень с гостями, когда конверт с гонораром еще при тебе, а не отвезен в надежное место.
– Это почему? – переспросила глупая Агаша.
– По кочану, – буркнул Сергей, – вот отвезем деньги до дома, до хаты, положим в норку, тогда я сам возьму из конверта тысячу грюнов и приглашу тебя на всю ночь кататься на теплоходе по Москва – реке.
***
На теплоходе они кататься не поехали.
Но не переодеваясь, вызвали по телефону такси и отправились в Каретный ряд в ресторан сада Эрмитаж.
– Слушай, а ведь меня наверное сам английский посол на танец приглашал, – обидчиво посетовала Агаша, – а ты мне весь кайф поломал, кайфолом – дрим-киллер!
– Скажи лучше, сам принц Уильям тебя приглашал, – фыркнул Серега, – небось какой-нибудь бизнесменишка или журналюга с Би-Би-Си.
Они танцевали под камерный джаз-комбо.
Никто в этом ресторане больше не танцевал, только они вдвоем.
Толстый парень в длинной белой рубахе навыпуск поверх синих Джинс и очень красивая девушка в красном платье.
Танец кончился и публика поблагодарила их аплодисментами.
– Вот видишь, артисты мы всегда артистами остаемся, – шепнул ей Серега, отводя за их столик.
От выпитого вина, да от нервной усталости кружилась голова.
– Поедем домой? – спросила Агаша.
– Поедем, ответил Сергей.
Он очень радовался такому решению.
Он очень хотел.
2.
Случалось так, что Валерий Дюрыгин сам себя не понимал.
Обычно такой рациональный, такой прозрачный, просчитываемый и предсказуемый в своих намерениях и поступках, в своем новом отношении к Агаше вдруг стал непонятен сам себе.
С одной стороны он вроде как понимал корни своего негодования по поводу ее открывшейся связи с этим Сергеем Мирским. Это было его рабочее негодование, это была служебная ревность человека, полностью вкладывающегося в свою работу, в свои проекты. Здесь, с этой стороны Дюрыгин понимал самого себя, понимал почему переполняется гневом грудь и мутится от злости рассудок. Его Галатея, его Элиза Дулитл, им созданная Агаша Фролова перед самым началом их проекта завела роман с каким то "так-себе"…
Дюрыгин не для этого создавал ее, не для этого вкладывался в нее деньгами и мыслями, не для этого ростил эту провинциалочку, превращая ее из неумеки-официантки заштатного кафе в уверенную звезду-телеведущую главного шоу страны.
Не для этого Дюрыгин рисковал своим творческим будущим, ставя на карту свою репутацию прозорливого продюсера и менеджера, когда уговаривал Михаила Викторовича поставить именно на его – Дюрыгина план, когда склонял Мишу отвергнуть готовое шоу Зарайского и поставить на еще сырую тогда идею Дюрыгина…
Это была игра ва-банк, игра по-крупному, где ценой проигрыша могла стать вся карьера Валерия Дюрыгина. Ведь сорвись, ведь провались в рейтинге его идея нового телешоу с Агашей, ему потом за десять лет не отмыться, все завистники будут злорадно вспоминать, что Дюрыгин – это тот самый продюсер, который наобещал доверчивому Михаилу Викторовичу заоблачный успех своего телешоу, а сам жидко обкакался. После такого провала, если он – не дай Бог случится, Дюрыгин немедленно опустится в рейтингах из первой тройки продюсеров Москвы в самый низ тусовки, где ходят-бродят голодные шакалы, вроде этого Джона Петрова. Бродят эти шакалы где пятьсот баксов уже считается хорошей добычей. Вот опустится он в это болото благодаря выходкам своей Элизе Дулитл – Тогда и гонорары уменьшатся в десятки раз, и респект-уважение в гламурной тусовке тоже пойдет на минус…
Да, здесь Дюрыгин понимал откуда растут ноги его гнева и его ревности. Гнева, который буквально пробил голову, когда Дюрыгину подложили на стол свежий номер Московского Комсомольца с фото-разворотом на две полосы:
НОВАЯ ЗВЕЗДОЧКА ПРОДЮСЕРА ДЮРЫГИНА БЛИСТАЛА В КОНЦЕРТЕ НА СВАДЬБЕ У МОЛОДОЙ ПАРЫ
С РУБЛЕВКИ
На левой полоске разворота были три снимка, где фотограф ловко снял Агашины прелести, открытые смелыми вырезами ее концертно-циркового платьица. Подписи под фотографиями были под стать снимкам: "Юная звездочка теле и радио эфира волнует своими прелестями и вдохновляет не только старых бардов, но и молодых ди-джеев"…
"Можно понять наших мэтров телевидения, что тоже не могли устоять перед чарами тверской обольстительницы"… "Мое телевизионное шоу выйдет в эфир в начале сентября, так сказала Агаша Фролова, кокетничая за кулисами с известным автором-исполнителем"…
А далее – еще лучше…
На второй, на правой полосе в подвале были два откровенных снимка, на которых Агаша в каком то медленном танце буквально висела на толстом Сереже Мирском, прижимаясь своим стройненьким тельцем к его жирному, явно нуждающемуся в липосакции животу.
"Когда молодые со свадьбы отбыли в Шереметьево, где их ждал чартер на Тайланд, ведущие свадебного шоу Фролова и Мирский отправились праздновать свои многотысячные гонорары в Сад Эрмитаж, где сорвали аплодисменты за медленный эротический танец"…
Да.
Дюрыгин имел все основания негодовать. У него были все объяснимые резоны быть в бешенстве.
Его Агаша еще не сделав ни одного шага на реальном телевизионном поприще уже начинает болтать лишнее газетчикам… и… и…
И вот тут то Дюрыгин себя поймал на том, что именно есть еще и вторая сторона его этого состояния, вторая, не такая оправданная его справедливой профессиональной ревностью, но иная, идущая уже от ущемленного мужского самолюбия.
Как? Как она могла еще не успев опериться, как она могла уже заводить роман?
Да не с ним, не с папой своим духовным, который вложился в нее, который создал ее из праха под ногами, из грязи ее создал, а с каким то толстяком, с какой-то никчемной пустышкой – с пустобрехом Мирским с модного балабольского радио.
Вот, вот он второй корень больного зуба.
Не профессиональное негодование, а обычная мужская ревность, что не с ним она ночку ту провела, не к нему прижималась, не его гладила по лицу…
Это что?
Валерий Дюрыгин вроде бы как влюбился в Агашу что ли?
Это Люда была виновата, его спортсменка-пловчиха. Это она ему наколдовала.
Так бывает, кто-то подскажет, чего мол ты не обращаешь внимание, рядом с тобой такая красота обитает, а ты хоть бы хны!
Вот она тогда в баре спросила его, спит ли он со своей протежейкой?
А он до этого ее вопроса и в мыслях такого не имел.
А спросила – он и приглядываться к Агаше по новому стал.
А что?
Может и права Людмила?
Может оно к тому и шло?
***
Агаша была готова броситься с Крымского моста вниз головой.
– Бросить Сережу? Почему?
Разговор у них с Дюрыгиным крепко-серьёзный получился.
Душедробительный.
Разрыв-душа разговор вышел.
Такой, что слезы ручьем, как у тех клоунов на арене, когда у них слезы двумя струйками брызгают из трубочек, подведенных за ушами к глазницам. Клоун жмет клизьмочку в кармане, и две струи, как струйки слез – вырываются из трубок, скрытых под надвинутой на уши кепки. А у Агаши во время разговора с Дюрыгиным слезы и без трубочек и без клизьмы в кармане – естественным образом брызгали из глаз.
Слезы от страха.
Слезы от стыда.
Слезы от жалости.
Страху Дюрыгин на нее нагнал самого-самого!
– Ты что о себе возомнила? – орал он на нее, – ты подумала, что ты уже совершенно самостоятельная, что ты едва родившитсь уже можешь сама в этом мире решать, что можно и чегно нельзя?
Для разноса, для выяснения отношений, для того, чтобы сильнее запугать и чтобы придать этому трудному разговору максимум официальной строгости и значимости, он спевыально вызвал ее в Останкино и специально попросил Олечку, чтобы дала для разговора кабинет шефа, покуда Миша был в Италии на фестивале Бьеналле.
Дюрыгин сидел в качающемся кресле шефа, а она стояла посреди кабинета.
Он специально не дал ей сесть.
Пусть выслушает всё стоя!
Пусть почувствует всю свою ничтожность и малость, по сравнению с величием Останкино.
– Ты понимаешь, что ты своим глупым и несогласованным со мною поведением ты можешь порушить планы и перспективы нашего шоу-бизнеса?
Агаша стояла посреди кабинета и ее высокие шпильки-коблучки так неустойчиво теперь утопали в дорогом мягком персидском ковре, что перминаться с ноги на ногу совершенно не представлялось возможным. Она то и дело теряла равновесие и вздрагивала, качаясь…
А он орал и шипел на нее.
– Что ты о себе такого размечталась – надумала? Ты уже себя великой актрисой возомнила, вроде Ирмы Вальберс или Анны Лиске? Что ты себе позволяешь? Почему ты себе позволяешь откровенный чёс в виде этих халтур на свадьбах? Кто тебе это разрешил? Ты думаешь, что эти свадьбы тебе за твой талант обламываются?
Неужели ты не понимаешь, что это я! Что это я тебя раскрутил, и что это мне, а не тебе решать, работать тебе на этих свадьбах или нет! Ты моя вещь, ты понимаешь это, дурья твоя башка? Я тебя создал и это значит что ты мой инструмент, потому что это я в тебя вложился, это я тебя научил, это я тебя раскрутил. И это значит, что мне решать, а не какому то там Мирскому – работать тебе на свадьбах или нет, чесать или нет…
А она не очень то понимала.
Потому что боялась.
И его – Дюрыгина боялась и просто боялась упасть здесь на ковре.
А он все орал.
– Ты своими идиотскими свадьбами ставишь под удар наше… Нет не наше, а мое шоу.
