Гонки с дьяволом

Эфир был переполнен помехами. Сквозь треск и зловещее гудение едва пробивался голос диктора. Радио сообщало о миллионах погибших на юге Евразийского континента, в Африке и Латинской Америке, о разгаре эпидемии в Италии и на Юге Франции. Я понимал, что вскоре и наши города превратятся в гигантские свалки трупов. Странно, ловил я себя на мысли, почему-то нет ни страха, ни растерянности. Было какое-то чувство отрешенности, осознание неизбежности происходящего. Может быть, я сейчас себе это так представляю, это было следствием сознания своей полной беспомощности и того, что этому обществу уже ничто не может помочь.

Но в этом хаосе и разрушении было и мое, личное… И это личное стало единственной реальностью в этом гибнущем мире.

Потом я узнал, что такое состояние охватило многих, когда катастрофа разразилась. Наверное, сработал инстинкт самосохранения и, как следствие наступившей общественной дезорганизации, началась и дезорганизация самосознания, которое приняло более древнюю, но, возможно, более подходящую к сложившейся ситуации форму.

Вполне естественно, что в этот период родители стремились укрыть своих детей от надвигающейся опасности в нашей «лесной школе». Поэтому их стали привозить летом, не дожидаясь сентября. Однако в начале августа прием пришлось прекратить, так как началась эпидемия в Киеве и Москве. Мы успели принять пока двести человек. Я установил внутренний карантин, временно запретив встречи между прибывшими, расселив каждого в отдельной комнате. Предосторожность оказалась не лишней. Четверо мальчиков вскоре заболели. Заболевших обслуживал врач, который входил в их комнаты в костюме высшей биологической защиты.

Двадцать таких костюмов мы приобрели на одной из распродаж военного имущества. Врач остался здоровым, но дети, несмотря на введение доз антибиотиков, умерли.

К счастью, этим наши потери ограничились. Тогда я не обратил внимание на то, что заболели только мальчики. Но последующие события воскресили в памяти легенду, появившуюся в конце 80-х годов. Тогда прошел слух, что якобы методами генной инженерии был создан вирус, имеющий сродство с «Y»-хромосомой. По замыслу его создателей, вирус должен был поражать исключительно мужское население, подрывая таким образом обороноспособность враждебного государства. Такое сродство с генотипом человека в конце 80-х годов стали использовать в тайных военных бактериологических лабораториях. Я даже где-то слышал такой термин: «вирус точного наведения». Под ним подразумевался такой вирус, который имел сродство, то есть общие участки цепей генетической информации, с какими-то доминантными генами. В результате такой общности он поражал только или преимущественно носителей этого гена. Говорили, что разрабатывался вирус, поражающий только чернокожее население. Были ли это досужие выдумки обитателей или результат утечки информации, никто толком не знал.

Сейчас, много лет спустя, когда я пишу эти строки, никто не может сказать, были ли эпидемии 90-х годов следствием случайного мутирования вирусов или же следствием преступных научных экспериментов. Во всяком случае, в разразившейся эпидемии смертность среди мужчин была выше. Были ли какие-то отличия в поражении по расовым признакам, не могу сказать, так как вскоре радиопередачи прекратились вовсе, и что делалось в других странах и на иных континентах мы не знали. Хотя сам факт молчания радио и телевидения говорил о многом.

Август и сентябрь 1993 года у нас прошли относительно спокойно. Причиной была малонаселенность этого региона, да и инфекция еще не успела сюда проникнуть.

Всего на нашем попечении в стационаре, как я уже говорил, было двести детей. Из них, к сожалению, только пятьдесят мальчиков в возрасте от 15 до 17 лет. На их долю и пришлись все тяготы последующей жизни. Из мужчин, кроме меня и Бориса Ивановича, были уже известный вам учитель физики, кладовщик, шофер и несколько рабочих. Шофер и рабочие были из местного населения и не жили в стационаре. В предстоящих условиях нехватка рабочих рук создавала немалые трудности.

Введя карантин и учитывая будущие затруднения, я предложил рабочим перебраться на жительство вместе с семьями в стационар. Каждой семье предоставлялся в этом случае отдельный коттедж. На мое предложение откликнулся только шофер Василий Петрович Ярош и через день привез жену, двоих детишек – мальчиков десяти и двенадцати лет – и своего отца – Петра Федоровича, который в последующем оказал нашей колонии немалые услуги своим знанием сельского хозяйства.

То же самое я предложил и остальному персоналу.

Речь шла только о тех семьях, которые жили в зоне, не затронутой эпидемией. Несколько человек, в том числе и я, послали домой приглашения приехать близким.

Я написал, чтобы Елена Михайловна и мои племянники немедленно бросали все и приезжали ко мне. Борис Иванович, который как раз собирался ехать в Остров – городишко, расположенный на Брестской трассе, километрах в десяти от нашего стационара, обещал зайти на почту и отправить письмо заказным.

Для тех, кто к нам захочет переехать, мы поначалу освободили несколько коттеджей, но потом поразмыслив, решили, что все прибывшие побудут месяца два на карантине в помещениях пустующей базы отдыха мединститута. База эта, правда, не отапливалась, но до начала холодов оставалось еще много времени. Я был почти уверен, что через месяц, а то и раньше, ситуация примет такой характер, что брать разрешение у хозяев базы не будет необходимости.

Тем временем, ожидая прибытия членов семей, мы с Борисом Ивановичем собрали всю нашу наличность и то, что удалось снять со счетов в банке, и стали запасаться продуктами, платя за все не торгуясь. Борис Иванович предложил купить пять коров, за что я ему по сей день благодарен. Эти коровы нас здорово выручили. Мы приобрели также породистого бычка, который стал впоследствии родоначальником большого стада.

В сентябре в окрестных хозяйствах должны были копать картошку. Я решил закупить ее тонн тридцать и послал Бориса Ивановича для переговоров, отдав ему все оставшиеся деньги, строго-настрого наказав платить не скупясь, так как вскоре деньги превратятся в ненужный хлам. Борис Иванович вернулся на второй день и сообщил, что картофель будут копать через неделю. Он обо всем договорился, в том числе и о доставке его на место.

Ответа на письмо все еще не было. Я особенно не волновался, зная, что племянники не любят писать письма, и ждал их приезда со дня на день. У них был мотоцикл с коляской и я уже начал ловить себя на том, что к концу каждого дня начинаю прислушиваться, стараясь уловить треск его мотора.

Глава II

НАЧАЛО КОНЦА

Сначала исчезла телефонная связь, затем электроэнергия. Такие аварии случались часто и мы держали на этот случай мощный движок, работающий на солярке, запасы которой хранились в большой цистерне.

Вспомнив эту цистерну, я не могу не помянуть добрым словом Бориса Ивановича. Именно он «достал» ее.

Борис Иванович был незаменимым человеком по части налаживания неформальных деловых связей. При первом же знакомстве он поставил условие – один свободный финский домик, желательно на отшибе и ближе к воде. Кто там был у него, кто отдыхал? Никто этого не знал, да и не интересовался, но всегда нужные материалы для стационара, мебель, продукты питания и прочее-прочее «доставалось» им быстро и безотказно.

Эту цистерну, полную солярки, привезли солдаты. Я помню, что подписал какую-то бумажку с просьбой «оказания технической помощи» и уплатил смехотворную сумму. Иногда я спрашивал себя: «Не доведут ли меня хозяйственные операции Бориса Ивановича до суда?», утешаясь при этом, что отсутствие личной материальной выгоды будет расценено как смягчающее вину обстоятельство.

Когда я пишу эти строки, Бориса Ивановича уже нет в живых. Но в том, что мы остались живы в кошмаре последующих событий, немалая его заслуга.

Последняя телевизионная передача, еще до выключения электроэнергии, сообщала о повальной эпидемии во всех странах мира. Свободными от нее были некоторые области Сибири и Северной Канады. Затем передачи прекратились. Мы вечерами просиживали у радиоприемников, ловя немногочисленные станции, которые продолжали работать. Каждый день приносил новые трагические известия. Во многих городах начались беспорядки. Сообщалось, что полиция совершает акты насилия над населением. Затем в действие вступили армейские части. Сначала военные перебили полицейских, потом сами начали грабить, убивать, насиловать.

Больше недели мы жили в полной изоляции. Никто из вызванных родственников не приехал. Меня все больше охватывало беспокойство за моих ребят. После смерти их матери я был для них единственным близким человеком.

Утром 6 октября вернулся Вася, которого Борис Иванович зачем-то посылал в Остров.

Его грузовик влетел во двор на большой скорости и резко затормозил.

– Все! – закричал он, вывалившись из кабины и садясь на землю возле грузовика. – В Острове и Грибовичах эпидемия. На улице трупы… Их даже не убирают. Я вернулся через Грибовичи, так как трасса забита машинами. Возле «Лесной сказки» авария. Горят десятки машин.

– Что же тогда делается в Пригорске?! – вырвалось у меня.

Мне никто не ответил.

– Я должен ехать!

– Не дурите! – грубо оборвал меня Борис Иванович.

– Я вернусь через день. Я обязан забрать своих хлопцев! Если все обойдется, то пару месяцев поживу с ними на карантине. Остаетесь за меня.

– Тогда возьмите УАЗик. Он надежнее вашего «Жигуленка».

– Да, конечно. Я захвачу с собой несколько защитных костюмов. Вы мне одолжите ружье?.. Спасибо!.. Да! Вот что еще… Поставьте в УАЗик канистру с карболкой…

Миновав Грибовичи, я выехал на трассу и невольно остановился. За обочиной дороги через каждые десять-пятнадцать метров валялись перевернутые автомашины. Многие из них уже сгорели, другие догорали. В воздухе стоял смрад горящей резины. В основном это были «Жигули», хотя встречались и «Волги», «Нивы», даже грузовики. На несгоревших машинах можно было прочесть брестские номера. По-видимому, здесь ночью прошел поток беженцев из Бреста, где эпидемия началась раньше. Все машины шли на юг, к Пригорску. Я двинулся дальше.

Меня часто обгоняли идущие на предельной скорости «Лады». Я пытался сигналом остановить кого-нибудь, чтобы расспросить, но ни одна из машин даже не притормозила. Не доезжая до Грибовичей, я на всякий случай облачился в защитный костюм. Может быть, мой вид пугал водителей, а может быть, что более вероятно, никто не хотел вступать в контакт, опасаясь заражения.

Остров встретил меня тишиной. Скорее всего жители прятались по домам. Трупов на улице было немного, меньше, чем на трассе. Я тогда же обратил внимание, что некоторые из погибших были с огнестрельными ранами.

Проехав километра три, я заметил стоящих на обочине у мотоцикла с коляской двух милиционеров. Не знаю, какое чувство подсказало мне нырнуть под руль, но это спасло мне жизнь. Автоматная очередь прорезала стекло там, где должна была находиться моя голова.

Я круто вывернул руль и тотчас почувствовал удар и услышал крик. Через несколько метров я притормозил и взглянул в боковое зеркало. Мотоцикл стоял чуть сбитый в сторону. Рядом с ним лежал один из милиционеров, второй был отброшен на середину проезжей части. Я выждал немного и включил заднюю передачу. Подогнав машину ближе, осторожно выглянул. Те двое не шевелились. Один из них был в форме капитана милиции, другой – в форме, но без погон. Рядом с ним валялся автомат Калашникова. Я поискал второй и нашел его на левой обочине.

От обоих убитых сильно несло спиртным. В коляске мотоцикла лежало несколько бутылок коньяка, ящик Львовского пива и какой-то мешок. Открыв его, я обнаружил запасные магазины к автомату. Смочив тряпку карболкой, я тщательно протер оружие. Один автомат и пару запасных магазинов я положил на сидение рядом с собой, а все остальное спрятал в кузове.

Вскоре мне стали попадаться поставленные невдалеке от трассы палатки. Особенно много их было у озера. Тут же стояли автомобили, горели костры. Люди готовили пищу.

Я остановился и вылез из кабины. Возле ближайшей ярко-оранжевой палатки сидел на корточках мужчина лет сорока и пытался разжечь походный примус. Я подошел и поздоровался. Он ошалело глянул на меня. Я понял, что его поразил мой костюм, и отбросил шлем.

– Вы из Бреста?

– Бреста больше нет! Когда мы выезжали, он горел!

– Давно это у вас началось?

– Недели три назад. Многие покинули город раньше. Мы хотим укрыться в Карпатах, может, туда эпидемия не дойдет.

– Среди вас нет больных?

– Кто знает. Эта штука поражает внезапно. Вон, взгляните. – Он указал на палатку, стоящую от нас метрах в двадцати. От нее отделились двое. Они несли тело.

– Я уже привык к этому, – сообщил мне собеседник. – Ко всему человек может привыкнуть.

Я молча повернулся и пошел к машине.

Мне все чаще стали попадаться машины, стоящие на обочине. Хозяева отчаянно размахивали руками, показывая пустые канистры. Возле черной «Волги» с киевским номером стоял толстяк в сером добротном костюме. В левой руке он держал пустую канистру, а правой размахивал толстой пачкой денежных купюр. Я мысленно поблагодарил Бориса Ивановича, который не только залил бензином оба бака машины, но и предусмотрительно положил две полные канистры в кузов.

«Каждый за себя и один против всех», – вспомнил я не то услышанную, не то прочитанную где-то фразу. Человеческая сущность познается в экстремальных условиях. Героизм и самопожертвование во имя общества могут быть тогда, когда это общество существует.

Мое внимание привлекла фигура, одиноко стоящая на обочине. Я притормозил. Подъехав ближе, увидел, что это молодая женщина. Она держала на руках ребенка. Странно, что возле нее не было машины. Я остановился. Женщина подошла к кабине. Ей было не больше двадцати-двадцати двух лет.

– Я еду в Пригорск! – сообщил я, откидывая «забрало».

– Мне все равно. Если можете…

– Садитесь. – Я вылез из кабины и открыл дверь кузова. – Лучше сюда. Здесь безопасней.

Я помог ей войти и мы поехали дальше.

– Как вы очутились здесь, одна, на дороге, без машины?

– Машину у меня отобрали.

– Как это?

– Самым глупым образом. Девочка захотела… – она замялась стесняясь произнести нужное слово. – В общем, мы вышли. Тут, – продолжала она, – из-за кустов вышел мужчина, оттолкнул меня, сел в машину и уехал. Я уже три часа жду, что кто-нибудь меня подберет.

– А ваш муж?

– Умер, – просто ответила она.

– Простите.

– Ничего. Теперь это обычное дело… Да вы не бойтесь! – вдруг спохватилась она. – Мы не заразны! Муж просто не вернулся из командировки в Москву…

– Почему же вы думаете, что он умер? Может быть он жив и разыскивает вас?

– У меня в Москве родственники, они-то и сообщили о его смерти.

– Куда же вы?

– Сама не знаю. Все кинулись в Карпаты. Я тоже.

– А у вас нет никого из близких?

– Все мои близкие остались в Москве. Я москвичка.

– А жили в Бресте?

– Да, мой муж служил на таможне. Сама я кончила сельхозакадемию, но не работала по профессии, а преподавала в школе ботанику, биологию и зоологию.

– Как зовут вашу малышку?

– Наташей… так же, как и меня, – добавила она, слегка покраснев.

– Ну, а меня можете звать Владимиром. Знаете, у меня есть предложение… – Я кратко описал ей наше положение.

– Так это замечательно! – обрадовалась она. – Я, хотя и не работала агрономом, но кое-что понимаю в сельском хозяйстве и буду вам полезна. Во всяком случае, не стану есть хлеб даром.

– Вот и договорились!

Вскоре мы попали в плотную колонну машин. Особенно трудно было пробраться по мосту через реку. На выезде к машине подскочили три молодчика и стали рвать дверцу. Но, когда я показал автомат, их как ветром сдуло.

Чтобы не проезжать очередной населенный пункт, я свернул на проселочную дорогу. Помню, что ехал через какие-то села. В одном из них остановился у крайнего Дома, рассчитывая узнать, как ехать дальше, но из окна выглянул ствол ружья и по кузову шарахнуло картечью.

Начинало смеркаться, когда я снова выехал на шоссе. Теперь поток машин двигался мне навстречу. Машины были в основном с пригорскими номерами. Значит в Пригорске то же самое.

За спиной послышался плач ребенка и тихий шепот Наташи. Я обернулся:

– Дочка, видно, проголодалась?

– Да, наши продукты уехали вместе с машиной…

– Под сиденьем в сумке вы найдете все необходимое. Я просто не хочу останавливаться. Там, в сумке бутылка со спиртом. Перед тем как есть, хорошо протрите руки себе и дочке.

– А вы все предусмотрели…

– Всего не предусмотришь! – ответил я, резко сворачивая на обочину.

Навстречу на большой скорости мчался военный ЗИЛ. Еще секунду и он смял бы нашу машину как яичную скорлупу. ЗИЛ с шумом промчался мимо, едва не задев бортом мой УАЗик.

Вскоре поток машин уменьшился. В Пригорск мы въехали глубокой ночью. Фонари не горели. Темные окна домов говорили о том, что и здесь нет электроэнергии. Пришлось включить дальний свет.

Объехав «розу», я свернул на окраинную улицу, не рискуя ехать через центр. На вершине холма я остановил машину и вышел. Странно, непривычно выглядел родной город сейчас, с этой самой верхней точки. Глухая темнота. Тишина иногда прерывалась выстрелами, звоном разбиваемых стекол, криками. Временами темноту прорезали фары проезжающих автомашин.

Я снова сел в машину и спустился вниз до Люблинской. Здесь было совсем тихо. По-видимому, основные события развертывались в центре города, откуда доносились выстрелы и крики.

Мой дом, по сегодняшним меркам, находился в неприятном соседстве: рядом с мединститутом, у инфекционной больницы. Подъехав к нему, я остановился и всмотрелся в окна своей квартиры. В гостиной, сквозь занавеску слабо пробивался свет. Возможно от свечи или карманного фонаря. Я облегченно вздохнул.

Ворота во двор были открыты. Я загнал в него УАЗик и, захватив оружие, вышел из кабины, помог выйти Наташе.

Глава III

В ГОРОДЕ

Картина, представшая перед нами в моей квартире, была весьма живописная: заставленный бутылками стол, свеча, вставленная в горлышко одной из них, спящий за столом Николай с недопитым стаканом коньяка в руках, Юрка лежал на диване в объятиях какой-то полуголой девицы.

Я повернулся к Наташе и развел руками. Она только вымученно улыбнулась.

– Сейчас я вас устрою, – пообещал я. – Поскольку эти оболтусы здесь, то их комната свободна.

Однако на Юркиной кровати кто-то спал. Я подошел поближе и вздрогнул от неожиданности. Это был Фантомас, в миру Александр Иванович Паскевич, мой старинный друг и сокурсник, блестящий хирург-травматолог, трижды женатый и трижды разведенный, сложный конгломерат достоинств и пороков. Он лежал в одежде, уткнувшись носом в подушку и мелодично похрапывал. Густой запах перегара заполнил комнату. Наташа-маленькая заплакала.

– Сейчас, сейчас! – Успокоил я ее. – Сейчас ты поспишь, а завтра мы поедем смотреть лебедей.

– А где они? – спросила она, перестав плакать.

– На большом-большом озере! Там ты будешь жить с мамой в домике и к тебе приплывут лебеди.

– А они знают сказки?

– Наверное! Наташа, вам придется устроиться на диване в кабинете.

– Мне все равно. Где-нибудь… я и так уже причинила вам много хлопот…

Устроив маму с дочкой, я прошел в спальню.

Я уже понимал, что Елены нет дома, но какая-то смутная надежда оставалась. Собственно, она была неплохим человеком, если бы не это настойчивое стремление попасть за рубеж.

Огарок почти догорел. В спальне кто-то спал, развалившись поперек кроватей. Это была не Елена, скорее всего, одна из подружек моих племянников.

Я прошел на кухню, так как страшно хотелось пить. Воды в кране, конечно, не было, но я нашел целую батарею бутылок минеральной воды. На столе лежала груда копченых колбас и две головки сыра. В углу стояли три ящика с банками консервов. Грабеж торговли был в полном разгаре.

Сердиться мне или радоваться? Пожалуй, радоваться, так как племянники были живы и, надо надеяться, здоровы.

Я вернулся в спальню, бесцеремонно подвинул девицу на одну из кроватей, отодвинул другую и сбросил свой защитный костюм. Одежда была мокрой от пота.

Я порылся в шкафу, нашел чистое белье и переоделся. Затем лег и мгновенно заснул.

Проснулся я, когда уже взошло солнце. Часы показывали одиннадцать. За дверью спальни слышались голоса и шаги. Одежда моя еще не просохла. Я нашел спортивный костюм, оделся и вышел.

Мои «обормоты» встретили меня опухшими физиономиями. Я взял бутылку коньяка и протянул ее Юрке.

– Иди, слей мне на руки.

Когда я вернулся в гостиную, на столе было прибрано. Обе девицы успели привести себя в порядок и скромно сидели на диване.

– Ну что ж! Будем знакомиться! – я назвал себя.

– Мы уже знаем, – ответила высокая блондинка, бывшая моя соседка по спальне. – Простите нас, что так получилось…

Ее звали Верой, а подругу, коротко стриженную брюнетку, Ириной.

– Так, что здесь произошло? – спросил я. – Где Елена, Александр Иванович?

– Он сейчас придет, – ответил Николай, – а Елена месяца два назад уехала, не сказав куда.

– Она месяц ждала от тебя ответа на письмо, – добавил Юра. – А кто это с тобой?

– Так, случайная попутчица. Кстати, где она?

– Спят еще. Разбудить?

– Нет, пусть спят. Вы мне пока расскажите, что здесь происходит, большая в городе смертность?

– Не знаем. Скорее всего, не очень. Но дело не в ней. Знаешь, когда прекратили работать радио и телевидение, потом и электричество пропало, люди будто с ума посходили. Начали грабить магазины, склады… Мы вот тоже притащили…

– Ну, а милиция?

– Ха! Милиция и начала! – вмешался Юрка.

– Потом пришли солдаты и стали стрелять в милицию. Мы, конечно, заперлись дома. В нашем районе более или менее спокойно. Правда… – он замялся.

– Что?

– Там, – он кивнул в сторону корпусов больницы, – много мертвых.

– Мое письмо получили? Я же написал вам еще месяц назад, чтобы вы немедленно ехали ко мне.

– Письмо мы не получали, а вот вчера пришел Александр Иванович и мы вместе с ним хотели ехать, но пока не раздобыли транспорт.

В это время в дверь трижды стукнули. Юрка пошел открывать. В гостиную вошел Сашка.

– Привет! – спокойно сказал он, будто мы с ним виделись только вчера и полез, как обычно, обниматься.

– Привет! Только объятия, ввиду осадного положения, отменяются!

– Вас понял!

– Ну, что там? – вопросительно взглянул на него Юрка.

– Стоит на месте. Никого нет, но кто его знает… может быть они спрятались… Надо подождать до темноты. Жаль, что нет оружия, кроме моего ружья.

– Оружие есть! – сообщил я. – Но, может быть, вы мне объясните о чем идет речь?

– Мы тут наметили подходящую тачку, но ее трудно взять!

– Ты имеешь в виду транспорт? Я ведь приехал на УАЗе, мы там все поместимся. Сейчас, пожалуй, и поедем.

Сашка снял зачем-то очки, протер и без того чистые стекла и бросил на меня загадочный взгляд. «Сейчас будет распускать павлиний хвост», – подумал я и не ошибся. Что-что, а производить эффект Александр Иванович обожал. Он выдержал паузу, все еще продолжая пристально смотреть на меня. Наконец произнес:

– В твой УАЗ, уважаемый профессор (он всегда в торжественные минуты называл меня так, хотя профессором я так и не стал), мы может быть и поместимся, но нам надо будет кое-что прихватить с собой для будущей жизни. Кроме того, вряд ли мы доедем на твоей машине благополучно, если учитывать, что в городе, да и за городом, полагаю, стреляют.

– Что же ты предлагаешь?

– Не я! Это заслуга нашего юного друга, – Саша церемонно поклонился Юре.

– Ну и что же предлагает наш юный друг?

«Граф» Паскевич начал было выдерживать новую паузу, но его опередил Юрка:

– Бронетранспортер!

Сашка обиженно глянул на него и сокрушенно покачал головой.

– Где же ты его возьмешь? – удивился я.

– Тут, рядом.

– Ты имеешь в виду воинскую часть?

– Угу. Там во дворе стоит эта штука.

– Ведь там охрана!

– Все уже давно разбежались. Кто пьянствует, кто грабит, а кто отправился домой. Может быть с десяток солдат, а то и меньше осталось. Ночью никто мешать не будет. Ворота там такие, что можно сходу сбить.

– Рискнем?! – оживился Николай.

Я задумался. Действительно, в такой ситуации бронетранспортер являлся лучшим видом транспорта. Но риск был велик!

– Мы рискуем большим, если будем возвращаться на УАЗе, – настаивал Юра. – Любой подвыпивший солдат может насквозь прошить его автоматной очередью.

– Но я не умею его водить, – возразил я.

– Не забывай, я служил в армии.

– Тут нечего уметь, я… – открыл было рот Сашка, но я его прервал:

– Я знаю, Саша, что у тебя масса достоинств, но их надо правильно распределять! Ты отлично стреляешь, но, насколько мне известно, ездишь ты только на велосипеде, да и то с риском для жизни окружающих.

Сашка окончательно обиделся, но в это время дверь кабинета открылась и в гостиную вошли Наташа с дочкой.

– Вот мы все и в сборе, – сказал я, познакомив Наталью с собравшимися. – Девочки! Займитесь пока нашими гостями, а мы тут продолжим обсуждение.

Я заметил, что появление Натальи произвело на моего друга впечатление. Он буквально преобразился. В лице появилось что-то орлиное, значительное… Вообще он был красивым мужчиной и прозвище «Фантомас» ему явно не подходило. Скорее оно было дано ему за крайнюю самоуверенность, которую люди, не знающие его так близко, как я, принимали за надменность. Его же павлинье самолюбование меня только забавляло. Сашку надо было принимать таким, каким он был. Я даже делал вид, что верю в его графское происхождение.

Год назад мы с ним поссорились. Я был у него на дне рождения. Жил он в маленькой холостяцкой квартирке на улице Топольной. Гостей пригласил он много и за столом было тесно. Я сидел стиснутый между районным депутатом и заведующим большим гастрономом. Знакомства у Паскевича были обширные и, как он показывал всем своим видом, «значительные». Напротив меня сидел певец не то из филармонии, не то из оперного театра. Он представлялся, но я не запомнил. Вскоре певец начал петь. Пел он так громко, что у меня разболелась голова и, не дождавшись окончания «концерта», я ушел домой. Сашка страшно обиделся. С тех пор мы не виделись.

– Ну, ладно! – продолжил я прерванный разговор. – Уговорили. Сегодня ночью попробуем, но со всеми предосторожностями. План разработаем на месте. Если все пройдет удачно, то мы задержимся в городе на несколько дней. Нужно будет найти еще несколько защитных костюмов… Ну, и посмотреть, что тут и как…

– А что с нами будет?

Я повернулся. В дверях стояли «подружки» моих племянников.

– С вами? Честно говоря, не знаю!

– Возьмите нас с собой!

Я переглянулся со своими ребятами.

– У вас здесь никого нет?

– Мы не местные. Я из Белоруссии, а Ира из Молдавии. Нам теперь не добраться домой. Да и вряд ли… – она замолчала.

День прошел относительно спокойно. Со стороны центра временами доносились выстрелы. Из окна были видны столбы черного дыма. В городе начались пожары. У нас же было спокойно. Люди старались обходить это место как можно дальше. Дом стоял отделенный от больничных корпусов густым парком. Деревья уже наполовину сбросили листву. Из окна кабинета можно было разглядеть подъезд большого больничного корпуса. У его крыльца обычно целый день сновали люди в белых халатах. Теперь там было пусто. За больничными корпусами тянулся высокий кирпичный забор, отделяющий больницу от воинской части. Через этот забор нам предстояло ночью проникнуть туда и угнать, если это удастся, бронетранспортер.

По всем канонам государства и права мы готовили особо опасное государственное преступление. Но ведь государства больше не существовало! Вряд ли в обозримое время оно вообще возродится. А раз не существовало государства, то не существовали армия, милиция, суд. Более того, армия и милиция, превратившись в группы вооруженных людей и разжившись как государственные органы, представляли собой особую опасность для безоружного населения. Именно солдаты, милиция и уголовные элементы – бывшие отбросы общества – в условиях отмены социальных законов, при общем экстремальном состоянии человечества, которое можно бы назвать социальным шоком, являлись основными источниками насилия и тех ужасов, которые сейчас разыгрывались в жилых кварталах города.

Поразительно, какой неустойчивой оказалась наша цивилизация! Случись такая эпидемия где-то в XIV – XV веках, человечество имело бы реальный шанс не только выжить, но и относительно быстро справиться с последствиями катастрофы. Чем дальше мы развивались, тем более ранимой оказывалась цивилизация. Чем больше росли мегаполисы, тем чувствительнее становились они к малейшим нарушениям снабжения водой, электричеством, авариям канализации и т. п. Парижу, например, потребовалось всего четыре дня, чтобы погибнуть. Мне вспомнился телерепортаж, запечатлевший дикие сцены трагедии, разыгравшейся на улицах этой столицы мира. Английскому корреспонденту удалось записать на пленку агонию города и передать запись в эфир.

Нарушения в системе управления привели к вспышке волны насилия со стороны вооруженных групп и формирований. В тех странах, где население имело право носить оружие, как ни странно, эти вспышки не имели столь пагубных последствий. Люди сами могли оказать сопротивление бандам насильников. После спада эпидемии небольшие изоляты, образовавшиеся повсеместно, подвергались нападению вооруженных шаек и, как правило, погибали. Выжили только те, кто успел обзавестись оружием.