Система Ада

      Они молчали и не обращали внимания на ребенка, иногда принимавшегося плакать. Сами они плакать не могли и отдавали время, отведенное сценаристом их жизни, под скорбь. Жестокому сценаристу их жизни было угодно, чтобы эти очень молодые люди, Миша и Катя, по своей глупости попавшие в дичайшую историю, еще и отягчили себя грехом многочисленных убийств. И даже убийствами близких людей. Вася Рябченко и Равиль Кашафутдинов погибли от руки Михаила, Саша Савельев погиб от руки Кати. Безумному сценаристу было угодно их доконать, а потом посмотреть, что получилось.
      - Пошли, - с трудом опомнился Миша.
      - Да, - согласилась его- подруга.
      Они пошли не оглядываясь, не тем, что выбрали раньше, а другим, более мудреным маршрутом. Иногда казалось, что они по два, а то и три раза проходят один и тот же штрек, один и тот же перекресток. Но искусственного освещения больше не встречалось.
      Разворачивая карту на коротких привалах, Миша сразу уверенно скользил глазами на ее правую половину, на восток, если картограф соблюдал традиционную расстановку сторон света. Вот здесь излучина реки - то ли Лета, то ли Коцит надпись стерлась, здесь пятиконечная развилка, выход в кольцевой туннель был где-то рядом. Только точно считай повороты. Никаких особых примет на карте не было. И не встречалось в реальности. Кроме одной.
      В одном месте они с недоумением наткнулись на нацарапанную на стене стрелку с тремя вертикальными черточками на тупом конце. Забыть о том, что такие стрелки рисовали Василий с Равилем, было невозможно. Интересно - с каких пор она тут имеется? С того дня, когда судьба их разлучила и они попали в лапы пещерной ЧК? Или они начертили ее позже? Или не они?
      Стрелка с геометрическим укором указывала в том направлении, откуда беглецы пришли.
      - Черт ее знает, - тихо выругался Миша. Он еще раз открыл карту. Нет, по карте вроде правильно. Что означает эта стрелка? К чему она? Лабиринт был, как и положено нормальному лабиринту для сведения человека с ума, до одури одинаков в своих штреках и поворотах.
      Когда ноги уже не держали от усталости и пришлось остановиться, чтобы поесть, накормить ребенка, может быть, немного вздремнуть, в наступившей тишине что-то напрягло Мишу.
      - Ты не слышишь ничего, Катюш?
      - Нет.
      - Глюки какие-то. Словно оркестр. Посиди, я схожу гляну. До второго поворота.
      - С ума сошел? Как тогда, потеряться? Я боюсь. Предчувствие их не обмануло. И опыт не обманул. Они знали: то, что их обрадует, будет нелегко пройти. Но миновать это было нельзя. Они отдохнули и поспали.
      Всего через три поворота они взобрались по недлинной осыпи. В узком отверстии - только-только и протиснуться - брезжил постоянный желтый искусственный свет. Глицериновый воздух безвременного коридора стоял тяжелыми неподвижными слоями.
      Иван Васильевич Зотов долго упивался одиночеством. Даже редко встречающееся в его мире чрезвычайное происшествие - вылазка монстров из Соленой пещеры - почти не взволновало его. Он ждал возвращения с поверхности трех гонцов во главе с Володей.
      В Систему Ада их спустилось уже четверо. У новичка было много времени подумать, как такое получилось. В его бурной жизни бывало всякое: и бедность, и богатство, и тюрьма, и шикарные заграничные отели, а уж опасности, опасности-то были постоянными спутницами его бурной жизни. Но то, что происходило сейчас, казалось нереальным, каким-то удивительно стойким мрачным бредом.
      Он понимал, что его могут убить, и был к этому готов. Его. отравили? Накачали каким-то необыкновенным наркотиком? Он пробовал молиться. Даже двумя способами. Конечно, бог один, об этом было нетрудно догадаться. Но если ты по папе мусульманин, то молиться следует: "Аллах акбар"... Больше с испугу он ничего вспомнить не мог. Будучи по маме наполовину грузином, он уже взрослым на всякий случай крестился, но сейчас на христианские молитвы память отшибло напрочь.
      Самым простым было уверить себя, что он уже умер, что попал в загробный мир, в ад, разумеется, куда, оказывается, спускаются пешком с фонарями, и черти свободно говорят только по-русски. И раз смерть уже произошла, то и бояться больше нечего. Однако ему было страшно.
      Его мертвое тело было каким-то совсем живым. Глаза видели, уши слышали, ноздри ощущали сырой запах подземелья. Ему было холодно, даже знобило. Черти оказались без рогов и свиных рыл, выглядели как совершенно обычные люди и даже были добрыми. Они принесли ему телогрейку. Более того - у них нашлась бутылка водки, граненые стаканы и соленый огурец. Они и чокнулись с ним, и выпили совершенно нормальным способом.
      Немного расслабившись, он набрался смелости и спросил:
      - Ребята, так это действительно ад? Один из чертей криво ухмыльнулся и ответил как-то мудрено:
      - Система Ада.
      Ну что ж, так и должно быть. Наверху сведения не очень точные.
      - А что со мной будет?
      - Что Сам решит, то и будет.
      Вот оно что. Ну, естественно. Он достаточно известный преступник, чтобы его судил сам владыка загробного мира.
      - Ребят, а как его величать надо? Сатана или... э-э, шайтан?
      - Можешь называть его Иван Васильевич. Совсем удивительно. Как там они, живые, ошибаются. Все, оказывается, по-другому.
      Что за Иван Васильевич? О каком-то он чего-то слышал. А! Русский царь был такой - Иван Васильевич Грозный. Великий грешник, кажется, был. Неужели он и тут царем?
      - Иван Васильевич Грозный?
      - Ну, грозный он вообще-то, конечно, - ответил разговорчивый черт-собутыльник. - Зотов его фамилия.
      Вот как, значит. Выходит, что ли, он угодил в русский ад? А если бы в грузинский, по маме, то там царем был бы сам Coco Виссарионович, а может, какой-нибудь простой Гурам Шалвович? А по папе - в ад дагестанский? Там, соответственно, какой-нибудь Шамиль? Странно.
      Времени в аду было - вечность, даже у него, пятидесятилетнего вора в законе Магомеда Магомедова. В ожидании суда Зотова ему, здоровенному плечистому чернобородому кавказцу, жилось сравнительно неплохо. Хотя глаголом "жилось" вряд ли можно было определять теперешнее существование. Но как? "Мертвячилось"? Нет, ему определенно жилось. Он ел, пил, спал, отправлял естественные надобности. Магомеду отвели узкий темный гротик со скрипучей раскладушкой в качестве лежанки. Это отдаленно напоминало лагерный штрафной изолятор. Только его почти не охраняли. Убежать отсюда было невозможно. Да Магомеду и в голову такое не приходило. В этой ситуации он был богопослушным.
      У Зотова же наступил приступ информационного запоя. Такое случалось реже запоя алкогольного, но случалось. Можно было долго презирать суету поднебесного мира, но скука вечного существования копилась, аккумулировалась, достигала критического уровня, и необходимо было разрядиться. У покойника Дудко такое тоже случалось. Он однажды даже распорядился притащить в пещеру телевизор, новомодное изобретение суетливого человечества. Только толку от телевизора не было никакого. Он ничего не показывал, кроме серого экрана да редких полосочек.
      Куда интереснее и полезнее были свежие газеты и журналы. Читая в одиночестве все подряд или выборочно, Зотов позволял себе удивленно хмыкать, задумчиво чесать затылок и даже злорадно улыбаться, похохатывать над судьбой коммунистической власти, когда-то упекшей его в подземелье. Та власть думала, что будет вечной, а ничтожный липецкий кулак быстро превратится в лагерную пыль, отдав ей, власти, свой бесплатный труд. ан, получилось-то наоборот.
      А сейчас, оказывается, у его соседей с верхнего этажа - государства под названием Россия, такое творилось! Бардак на бардаке, да еще обо всем этом открыто писалось.
      Иван Васильевич ни минуты не корил себя за то, что укоротил безумные планы Дудко вместе с его жизнью. Но в чем-то Федор был прав. Можно было попробовать не ограничиваться подземным владычеством, а вмешаться в соседский бардак.
      Только, конечно, действовать следует умнее, осторожнее. Не монстров из Соленой пещеры выпускать и Тульскую область захватывать - поди справься потом с этими монстрами. А как-то иначе. Эти планы и свежие газеты хорошо отвлекали его от незнакомых и пугающих, гнетущих переживаний о судьбе правнучки и праправнука.
      Володя остановился на пороге его грота и вежливо кашлянул.
      - Заходь, - оглянулся на него Зотов, отрываясь от газеты и чуть прикручивая фитилек керосиновой лампы. Электрического света с потолка было ему маловато. - Садись.
      - Иван Васильевич, что с этим Магомедом делать-то? - Володя сел на краешек стула, который жалобно скрипнул под немалым весом гонца.
      - Разберусь. Как он? Володя довольно гыгыкнул:
      - Знаете, он на полном серьезе считает, что помер и попал на тот свет, в ад.
      - Что ж, правильно считает.
      Зотов задумался, несколько раз сжав и разжав большой волосатый кулак. Вопрос с Магомедом у него сегодня получался вторым. Разговора с Володей по первому вопросу страшился и сам Зотов.
      - Ты знаешь, Володя, что они выбрались из Соленой пещеры?
      - Кто? Монстры? Да, я слышал. Была тут заварушка.
      - Нет, не монстры. Раньше их. Володя нервно сцепил пухлые пальцы, опустил взгляд.
      - Иван Васильевич, я... Я так понял, ваш намек? Когда вы мне дали тот пистолет с обоймой. Чтобы предоставить им шанс?
      - Да. И они выбрались оттуда. Этот Шмидт и Катька с дитём. По шахте лифта без веревки.
      - Во дают!
      - И ушли на выход.
      - Как же они найдут его? Это же надо знать.
      - Катька у меня стащила карту пещеры. Старую. Еще Голдов составлял.
      - Ну... - Володя развел руками.
      Они оба испытывали чувство восхищения любознательных экспериментаторов удивительно умной лабораторной крысой, сумевшей удрать из лаборатории, да еще прихватив с собой месячную зарплату сотрудников.
      - Ты мне как-нибудь попозже в Москву съезди, - сказал Зотов. - Поищи их там, Катьку и мужика этого ее. Если выберутся отсюда и в Москву вернутся... Ну, не знаю...
      - Хорошо, Иван Васильевич. Ну а с Магомедом что?
      - Веди его в приемную и жди вместе с ним. Я выйду.
      Это было, как решиться войти в снежную лавину, отдаться ее власти и только ждать удобного момента, чтобы выбраться. Хорошо было идти первый раз с Кротом, который точно знал, где вход, где выход из кольцевого коридора, сколько по нему идти. А теперь...
      - По часовой направо? - спросил Миша совета.
      - Да, давай направо, - кивнула Катя. Они зачем-то набрали в легкие побольше воздуха и шагнули в глицерин безвременья.
      Шмидт шел впереди, раздвигая грудью плотный воздух. Катя держалась за ним след в след. Так казалось легче. Ребенок не кричал. Он спал, но дышал с трудом, часто открывая маленький рот. Катя с тревогой поглядывала на него. Как он перенесет это новое испытание? Миша иногда оглядывался на ребенка.
      - Надо быстрее, - Катя говорила медленно, словно под наркозом.
      Шмидт кивнул. Он сразу взял курс поближе к внешней стене, чтобы не пропустить выход. Но пока до него, наверное, было еще далеко.
      Тревога сразу взяла обоих беглецов колючей лапой за сердце, застучала в висках. Туннель очень необычный. Что-то в нем будет необычное. Не только эти бесконечные стены, тусклые лампочки на потолке, черные кабели по стене.
      Звуки тут, похоже, гасли, едва преодолев метра три. Да и зрительные волны тоже. Им казалось, что исчезающий за поворотом конец вполне проглядывается достаточно далеко. Но они чуть не споткнулись о фигуру плачущего человека.
      Миша отшатнулся, чуть не сбив с ног идущую за ним Катю. Прислонясь к стене, сидела немолодая женщина. Она держала в руках выключенный квадратный фонарик и тихо плакала, наверное, уже лет сто.
      - Эй, - выговорилось у Шмидта, - вы кто? Вы что здесь?
      Она была похожа на ту черненькую Марину Дмитриевну, которую они встретили в компании вороватых старичков, когда попали в Систему Ада. Но похожа очень отдаленно. Она заунывно выводила мелодию печального извечного плача и не обращала никакого внимания на подошедших.
      Катя сняла запотевшие очки и протерла их краем одеяла, в которое был завернут ребенок.
      - Вы кто? - спросила и она. Миша протянул руку, чтобы тронуть плачущую за плечо. Рука прошла сквозь густой воздух и коснулась холодной шершавой стены. Он вытащил руку из проницаемого плеча. С ней ничего не случилось.
      - Призрак, твою мать, - определил Шмидт.
      - Миша, пошли скорее, - поторопила Катя.
      - Да, да.
      Они шли и шли, месили проклятый глицерин туннеля. Ноги, которые уже столько вышагали и которым еще столько всего предстояло, уже не чувствовались. Мужчина и женщина уставали, останавливались ненадолго, но не позволяли себе присесть. Они уставали, хотя уже твердо знали, что выйдут из туннеля в то же мгновение, в которое вошли. И еще они знали, какая им предстоит следующая встреча. Они не говорили о ней ни до вхождения в глицерин, ни во время. Но страх поднимался к горлу такой же, как тогда.
      Группа идущих навстречу людей нарисовалась в воздухе так же неожиданно, как и плачущий призрак. Вот они их заметили, остановились. Впереди живой, существующий Крот. Из-за его плеча осторожно выглядывает Василий. Дальше остановились гуськом Миша, Катя, Саша и Равиль. Хорошие рюкзаки, добротная одежда, свежие лица.
      Михаил Шмидт, идущий из Системы Ада, медленно, одолевая сопротивление воздуха, полез в карман, вытащил пистолет, взвел курок. Механизм двигался, как в замороженном масле. Он начал поднимать его обеими руками, ловя на мушку Михаила Шмидта, идущего в Систему Ада.
      - Стойте, стойте, идиоты, - слова выдавливались из его губ, как пузыри из густой каши. - Не ходите туда. Крот ведет вас на смерть. Не смейте.
      - Миша, - уткнулась сзади лбом ему в плечо Катерина, - Миша, не сходи с ума. Ты не можешь их остановить. Это же было. Это должно было произойти.
      Он так и не смог нажать на спусковой крючок. И стоял, провожая призраков дулом пистолета. Призраки что-то кричали, делали замедленные жесты и прошли мимо в колонне по одному, держа предыдущих за веревочки и ремешки, свисающие с рюкзаков. Словно караван обреченных верблюдов.
      Голоса прошедших мимо преломлялись глицериновым безвременьем. До ушей донеслись звуки со старой заезженной граммофонной пластинки на семьдесят восемь оборотов, которую запустили со скоростью тридцать три оборота.
      Солнышко светит ясное. Здравствуй, страна прекрасная, Молодые зотовцы тебе шлют привет...
      Шмидт вдруг подумал, что если сейчас посмотрится в зеркало и увидит там семидесятилетнего старика, то ничуть не удивится.
      Когда это вечное мгновение затянулось до невыносимости и они готовы были упасть, во внешней левой стене открылся довольно широкий проход. Высоко над ним, сделанная свечной копотью, чернела кротовая жопа.
      - К выходу в Мочилы? - обернулся Шмидт. - Тоже Крот пометил?
      Сил доставать карту, сверять что-нибудь не было.
      - Наверное, - пожала плечами Катя. Миша включил фонарь и с облегчением вышел из глицеринового плена. Протянул руку Кате. Она вышла вслед за ним, и они упали на холодные камни спасительного прохода, чуть не подмяв под себя младенца.
      Уже начавший привыкать к своему посмертному состоянию и находить в нем определенные плюсы, Магомед Магомедов, почуяв перемены, разволновался. Он сидел в приемном гроте на обшарпанной скамеечке и дрожал всем телом. Ожидание самого владыки преисподней было мучительно долгим.
      Рядом с ним сидел главный помощник сатаны, по виду - толстенький лысоватый мужик, который велел называть себя просто Володей. Магомед успел повидать тут уже несколько существ, в том числе и женского пола. Кто из них черти, кто грешники, трудно было сказать. При касании все оказывались теплокровными, словно люди.
      Но каким будет Сам, Владыка? Магомед постарался убедить себя, что шайтан тоже должен быть'человекообразным, и боялся, а вдруг это окажется не так. На всякий случай он сочинил и несколько раз произнес про себя богохульную формулу: "Шайтан акбар".
      Володя с улыбкой во всю свою поросячью физиономию посмотрел на грешника и вытащил из кармана четвертинку водки. Обыкновенную старорежимную чекушку. Сняв с нее "бескозырку", Володя сделал два хороших глотка и передал оставшееся Магомеду.
      - На, глотни, браток. И не менжуйся ты так. Может, тебе еще повезет.
      - Да, да. Спасибо, дорогой Володя-шайтан. -. Дагестанец крепко присосался к бутылке, почти не почувствовав, как горячительный напиток проскочил внутрь.
      - Соглашайся на все, что тебе предложит Иван Васильевич.
      - Да, да. Хорошо.
      Зотов появился совершенно бесшумно. Рослый, бородатый, даже где-то красивый, одетый в неизменный рабочий халат. Магомеду показалось, что тот просто в секунду материализовался из воздуха. Алкоголь тут же ударил в голову бедному покойнику. Вот он какой - Шайтан акбар, владыка тьмы. Ноги стали ватными, Магомед сполз со скамейки и бухнулся на колени.
      Зотову это понравилось, и он не стал приказывать грешнику подняться. Зотов сел на стул, свободно положив ногу на ногу, разглядывая коленопреклоненного. Дагестанец опустил голову, стараясь не встречаться со страшным взглядом глаз, поблескивающих из-под густых бровей.
      - Значить, Магомед Магомедов будешь, - ровным голосом пробасил Иван Васильевич. Грешник покорно кивнул.
      - Не слышу.
      Магомедов вдруг испугался, что забудет русский язык и тогда ему конец. Но вспомнил:
      - Да... великий шах... э-э, Иван Васильевич.
      - Слыхал я, ты там, на земле, большим человеком был, вором в законе.
      - Простите, Иван Васильевич! Грешник я большой, много дел...
      - Это хорошо, - остановил покаяние Зотов. - И много у тебя людей было? Большая банда? Люди верные?
      - Верные, Иван Васильевич, мои люди верные. Проклятый Гришан...
      - Знаю все, - перебил его Зотов. - Позвали тебя на совет. Или как там у вас называется? Отравили.
      - Ой, вах, отравили, замочили волки позорные...
      - Слыхал я, там, на земле, у вас война идет.
      - Ой, идет, везде война идет, вах... Володя встал и больно пнул распричитавшегося пахана ботинком в бок.
      - Заткнись и не перебивай.
      - Война идет, - продолжил Зотов. - В Чечне. Смешная война какая-то и странная. Нравится мне это.
      Дагестанец уже без прежнего страха с любопытством смотрел на Зотова, не поднимаясь с колен. К чему он клонит? У почтенного криминального бизнесмена главные дела делались в Москве, в Питере, в Астрахани, ну, в Дагестане, естественно. Интересы в чеченской войне были самые косвенные.
      - Ты сам-то кто по национальности, Магомедов? Не чечен? - спросил Зотов.
      - Аварец я, - с готовностью кивнул Магомедов.
      - Кто?
      - В Дагестане есть такой народ. Отец у меня аварец. Мама грузинка.
      Зотов огладил свою большую бороду, подумал еще немного.
      - У меня тут тоже война идет. Хорошая война. И охота мне, чтобы те ваши вояки тут себя показали. А я бы порадовался. Слушай меня внимательно, Магомед Магомедов. Дам я тебе задание и отправлю об-. ратно на землю. Коли выполнишь его, будешь тут у меня, значить, бессмертным богом. Будешь рядом со мной пировать. А не выполнишь, ослушаться посмеешь - на веки вечные осужу. Будут тебя монстры жрать. Понял?
      -Да.
      - С тобой неотступно будет Володя. Чуть что, он мигнет - и нет тебя. А так будешь, как живой.
      - Все сделаю, Иван Васильевич.
      - Дам я тебе денег сколько надо. Возьмешь своих людей, еще наймешь, коли потребуется. И приведешь мне сюда живыми президента этой самой Чечни Дудаева. Джохар Дудаев, так? И президента России Ельцина.
      У Магомедова отвисла челюсть, но он не заметил этого.
      - Ваше велич... Иван Васильевич, как? Там же такая охрана.
      - Знаю. Подкупишь, подмажешь, наркотиками накачаешь. Если к Ельцину будет трудно подступиться или уж совсем невозможно, приведешь вояку его главного - Грачева Павла, министра обороны. А уж Дудаева приведешь обязательно. Хм, дудковцев тут в дудаевцев переназовут.
      - Ва-ах, - еле слышно пропричитал Магомедов, - Дудаева того ни ФСК, ни ФСБ достать не могут.
      - А ты достанешь, - сказал Зотов. - Весь Кавказ носом пророешь,'но достанешь. Клянись, Магомед Магомедов.
      - Клянусь, Иван Васильевич, - не задумываясь ответил коленопреклоненный.
      Он смирился со своей судьбой. И если ему предложили продолжение сладкой, хорошей жизни на земле, а потом вечную хорошую жизнь под землей и альтернативу в виде вечных мук, он выбрал разумное решение. Ему ли бояться свирепых чеченских боевиков, когда он уже мертв?
      - Клянусь, Иван Васильевич. Клянусь кровью. Чем еще поклясться?
      - Зотовым клянись, - страшно прошипел живучий подземный мужик, склоняясь бородищей к Маго-медову.
      - Клянусь Зотовым, - сказал Магомедов и звучно стукнулся лбом о щербатый пол. - Клянусь Зотовым. Клянусь Зотовым.
      - Выжечь ему мой знак на ладони.
      Нельзя было сказать - совсем ушли они от воздействия реактора Коломенского, оказавшись за пределами Системы Ада, или нет. Как и прежде, время можно было измерить только усталостью и катастрофически убывающими продуктами. Их было в обрез с самого начала. Это подгоняло их идти и идти вперед. А точнее, плутать, потому что Миша все больше убеждался, что карта врет. Доверять можно было только значкам кротовых жоп.
      Неизвестно на какие сутки неизвестного года Миша приподнял на вытянутой руке заметно полегчавший вещмешок. Там, кроме пеленок, ножа, веревки и запасного фонаря, болталось только три четверти банки австралийской тушенки и две галеты. В кармане Михаила еще лежал замечательный итальянский пистолет "беретта" с полной обоймой, чтобы застрелиться.
      Они отдыхали в полной темноте, экономя источники света. Катя, выжав все возможное из своих грудей, вдавливала малышу в рот из своих губ жеваную кашицу предпредпоследней галеты. Шмидт бросал мелкие камешки в противоположную стену.
      - Что ты делаешь? - раздраженно спросила она, закончив кормление.
      - Создаю источник шума.
      - Ты так создашь источник обвала.
      - Да пошла ты в задницу.
      - Что...
      Ей вдруг почудилось, что она не слышит дыхание своего спутника.
      - Миша! Мишка! - вдруг завопила она.
      - Что ты так орешь? - Он включил фонарь. - Ванечка только заснул.
      - Мне показалось, что ты нас бросил.
      - Глупая ты девушка, Катерина Игоревна. Как я вас брошу? Послушай, Кать, у меня предложение. Когда кончится жратва, чтобы всяких ужасных мыслей о самопоедании не возникало, давай застрелимся? Патронов навалом.
      - Ага. А чего ради мы тогда на одних своих горбах выбирались из Соленой пещеры? Что молчишь? - Она решительно поднялась. - Давай, выводи, Сусанин. Мужик ты или нет?
      В глазах уже рябило, если только может рябить неизменный коричнево-буро-серый окрас пещеры. После очередного перерыва на тревожный голодный сон они шли не очень долго. Чаще впереди шла Катя с ребенком, а Шмидт сзади ей подсвечивал. Иногда они менялись ролями.
      Этот маленький значок кротовой жопы было трудно заметить. Катя уже ломанула мимо, но Михаил за всей глазной рябью все-таки разглядел его. Замаскированный глыбами камней ход вел довольно круто вверх. Миша достал карту, внимательно в нее вгляделся.
      - Ни хрена здесь не обозначено подобного хода.
      - А что там обозначено? - спросила Катя.
      - Что еще вперед пилить. Или я уже ничего не понимаю. Ну что, поверим покойнику Кроту? Кротовая жопа-то - вот она.
      - Как скажешь, милый, - миролюбиво согласилась Катя.
      Они полезли туда, куда указывала эта путеводная подземная звезда. Сердце гулко застучало не только от тяжелого подъема по крупным зыбким камням, но и от очередного нехорошего предчувствия. В мрачном подземелье редко случались хорошие предчувствия.
      Впереди привиделось значительное расширение.
      - Куда-то вышли, Миш, - обернулась Катя. Прижимая к себе ребенка уже онемевшей левой рукой, она правой уцепилась за ребристую глыбу и выбралась в просторный грот. Он уцепился за то же место и шагнул следом. И вдруг луч фонаря высветил на глыбе прямо у него перед носом выжженный копотью свечи вензель. Собственный претенциозный идиотский вензель из букв "М" и "Ш". И дату "30. X. 95".
      - Ну чего ты там застрял?
      - Кать...
      - Ну чего?
      - Кать, поздравь нас обоих. Полных, круглых, не знаю еще каких дураков.
      - Что такое?
      - До выхода недалеко. Только не возле села Мо-чилы. А возле Метростроевского.
      - Почему ты так уверен?
      - Да потому, бль... Видишь значок? Это я сам его выкоптил. В тот самый день, когда нас замуровали и Крот повел.
      - О, господи. - Катя уселась на пол и, покачивая дитя, тоненько завыла: - Нет, не-е-е-ет, до Мочил мы не дойдем, с голоду подохнем.
      Миша поймал себя на странном самоубийственном желании со всего размаху грохнуть фонарем по этой ни в чем не повинной глыбе. Нет, надо взять себя в руки. Двух истериков подземная ловушка убьет вдвое быстрее, чем одного.
      - Погоди, Кать, погоди, - он сел рядом, обнял ее, передавая ей с теплом свою уверенность, основанную почти ни на чем. - Сколько времени прошло. Может быть, те закупоренные входы уже откупорили. Или новые прорыли. Сколько сюда туристов ходило. Не бойся, мы выйдем. Дошли же сюда.
      Она всхлипнула и невидимо кивнула.
      Неподалеку спокойно журчала невидимая река Стикс.
      Миша Шмидт и Катя Зотова не слишком впали в истерику. Добравшиеся через столько верст до тоненькой земной скорлупки, пленники мужественно расходовали последние силы, чтобы увидеть самое главное в своей нынешней жизни - дневной свет. Здесь они уже не плутали. А очень уверенно дошли до одного выхода, дошли до другого и убедились, что бетонные пробки находятся на прежнем месте.
      Шмидт в ярости выстрелил в одну из них, только зря перепугав ребенка. Но в себя стрелять было рано.
      - Мы выйдем, Кать, выйдем. Сейчас, погоди. Я вспомню. Погоди...
      Все желания, вся жизнь, вся любовь Кати сосредоточились сейчас на этом человеке по имени Михаил Шмидт.
      - Да, мы выйдем. Придумывай.
      - Пошли обратно.
      - Куда?
      - Не бойся, не в Систему Ада. А на речку эту, на Стикс.
      В старых добрых и проклятых верхних пещерных ходах ничего не изменилось с тех пор, как Крот увел отсюда пятерых горе-путешественников. Год прошел? Или больше? Те же надписи на стенах, барельефы, тот же медленно гниющий мусор. Похоже, лишь один человек побывал тут, пришедший, естественно, не снаружи, а изнутри. В том странном Подземном переходе, где Миша впервые заметил фокусы со временем, лишь проходя его во второй раз, они заметили труп человека.
      Это был Владилен. Только один из тех, кого они встретили в Системе Ада первыми. Почему-то у него даже сохранилась кожа в некоторых местах. Возле трупа копошились три крысы, прыснувшие в стороны при свете фонаря.
      Беглецы не стали задерживаться возле трупа, выяснять, что к чему. Теперь у них было очень мало времени, но много решимости. Еда у них уже кончилась. Сил на пребывание в подземелье больше не оставалось.
      Они вновь оказались на берегу Стикса.
      - Кать, я думаю, это наш последний шанс. Очень рискованный.
      Она молчала. Она была готова уже на любой риск.
      - Ты помнишь, что говорил Крот, когда мы тут сидели последний раз?
      -Нет.
      - А я запомнил очень хорошо. Он сказал, что ребята какие-то с аквалангами тут нырнули и вскоре вынырнули в реке Осетр, на поверхности.
      - Ну а мы что можем сделать?
      - А мы можем проплыть это расстояние в бочке. В одной из тех, - он посветил фонарем в малозаметную нишу. - Не смотри на меня, как на идиота. Я сказал, что это последний шанс.
      - Последний, - обреченно кивнула Катя и покрепче прижала к себе дитя.
      Катя светила ему фонариком, а он действовал. Святая спасительная интуиция возбудила смекалку, напомнила законы физики, которые Михаил и в школе-то не помнил.
      Сначала он измерил глубину реки. Понимая, что промокнуть все равно придется, он решил пока не лезть в воду, а привязать к имевшейся у них веревке камень. Глубина в трех местах оказалась подходящей - метра два. Затем Михаил исследовал бочки. Зачем и когда они тут оказались - теперь трудно было сказать. Но ведь существовали же тут рельсы и вагонетки. Существовала когда-то промышленность.
      Этих металлических совсем почти нержавых крашеных бочек было пять. Две из них из-под чего-то горючего, солярки или бензина, с небольшими отверстиями Шмидта не заинтересовали. Но три бочки закрывались простыми плотно притертыми крышками.
      Миша достал нож и откупорил первую из них. Катя посветила внутрь. Бочка наполовину была полна чем-то вроде намертво засохшей краски уже непонятного цвета. Вторая тоже. Но третья - о, везение, - имела засохший слой лишь на самом дне. В ней вполне могли поместиться двое взрослых и один младенец.
      - Миш, а как мы поплывем в бочке?
      - Ты что, Пушкина не читала? "Сказка о царе Салтане".
      - Но... сказка. Она же утонет.
      - Полая бочка не утонет. А с нашим весом только притопится. А течением нас, я надеюсь, вынесет. Хватило б только воздуха.
      - Сумасшедший мой, - вздохнула Катя.
      Теперь необходимо было проверить - не имеет ли бочка дыр, чтобы действительно не потонуть сразу. В пещере это было сделать легко, Миша сразу догадался. Оттащив бочку на удобное место на берегу, откуда он решил стартовать, он перевернул ее, здоровенную, но не слишком тяжелую, кверху дном и залез внутрь с фонарем.
      - Кать, осмотри ее внимательно со всех сторон, - прогудел он оттуда. Видишь где-нибудь свет?
      - Нет, не вижу. Только снизу. Но бочка неровно стоит.
      - Очень хорошо.
      - Миш, а как мы плотно закроемся изнутри? Взяв у него фонарь, она посветила ему в лицо. Он не дал на нем изобразиться даже задумчивости. Только твердой уверенности.
      - Изнутри? А вот как. Надо сделать две дырки и пропустить через них веревку.
      Металл оказался добротным. Он бил по крышке лезвием ножа. Приставив нож, бил камнем по его рукоятке. Бесполезно.
      - Какой же я идиот, - вдруг воскликнул Шмидт. - Пистолет!
      Он прислонил крышку к стене. Нацарапал на ней камешком места для отверстий.
      - Свети, Кать. Только близко не стой. Вдруг рикошет.