Танцовщица грез

      – Я вложил немалые средства в Малверн, мадам, а потому попросил бы вас разрешить мне время от времени его посещать. Присутствие в имении такой очаровательной женщины, как вы, значительно скрасит мое пребывание здесь.
      Анна чуть было не лишилась чувств, услышав о намерении Уэйна часто появляться в Малверне. Но была вынуждена согласиться, правда, с большой неохотой. Однако раз от разу Кортни становился все приятнее и понемногу очаровывал ее, оказавшись интересным собеседником. Правда, всякий раз, когда речь заходила о его прошлом, Кортни осторожно старался перевести разговор на другое. Порой можно было подумать, что до приезда в Уильямсберг его вообще не существовало на свете. Прямые вопросы Анны он либо пропускал мимо ушей, либо отделывался избитыми отговорками вроде:
      – Мое прошлое очень скучно и уныло, Анна. Уверяю вас, что в нем нет абсолютно ничего интересного!
      В конце концов Анна все же призналась себе, что в присутствии Кортни ее сердце начинает лихорадочно колотиться. Она уже с нетерпением ожидала его еженедельного приезда. И в присутствии Уэйна все реже вспоминала покойного мужа. Боль утраты с каждым днем становилась глуше. Она старалась уверить себя, что так и должно быть. Нельзя же постоянно страдать и убиваться женщине в самом расцвете сил!
      Как-то раз погожим июльским утром Анна с особым нетерпением ждала приезда Кортни. Они решили отправиться на верховую прогулку к протекавшему неподалеку от ее дома ручью. Уэйн слыл прекрасным наездником. В конюшне Малверна стояли несколько отменных лошадей. Но Кортни из всех предпочитал вороного жеребца Майкла, на котором тот возвращался из Уильямсберга в роковую для себя ночь. С тех пор никто не осмеливался сесть на коня. Некоторые из конюхов, попытавшиеся это сделать, были тут же сброшены на землю норовистым животным. При жизни Майкла вороной не признавал другого хозяина. А после его смерти совсем вышел из повиновения. Но как ни странно, Кортни Уэйна он признал сразу. Иногда даже казалось, что жеребец ожидает приезда соседа из Уильямсберга с не меньшим нетерпением, нежели его хозяйка…
      Анна очень любила верховую езду, но в последнее время не позволяла себе этого удовольствия. Ей не нравилось скакать одной, без компаньона, ведь в свое время рядом неизменно бывал Майкл. Теперь же Анна старалась использовать каждую возможность, чтобы проехаться верхом в компании Кортни Уэйна.
      Вот и сейчас она в амазонке стояла на крыльце, с нетерпением вглядываясь в ведущую к дому аллею. Через несколько минут в конце ее и впрямь появился экипаж, подкативший к самому дому. Дверца открылась и на землю спрыгнул Кортни Уэйн – как всегда, в элегантном костюме для верховой езды, облегавшем его худую, но мускулистую фигуру. Он всегда был без шляпы и парика. Во всяком случае, когда катался верхом в обществе Анны. Она также ни разу не заметила, чтобы Кортни пудрил волосы.
      – Анна, дорогая, милая Анна! – воскликнул он, склоняясь над рукой молодой женщины. – Как вы сегодня очаровательны! Впрочем, как всегда!
      – Спасибо, Корт, – пробормотала в ответ немного смутившаяся Анна. – Едем? Лошади уже под седлом и ждут нас.
      Кортни предложил ей руку, и они направились на конюшню. Грум уже держал под уздцы приготовленных для них лошадей. Вороной, завидев Уэйна, захрапел и дико завращал сразу округлившимися глазами. Кортни подошел к нему, ласково похлопал по шее и что-то сказал в самое ухо. Животное тут же успокоилось. Кортни повернулся к Анне и подсадил ее на любимую коричневую кобылу. Грум распахнул ворота, и они поехали по дорожке, пересекавшей пастбище.
      Анна вдруг вспомнила, как лет двадцать с лишним назад ехала верхом через этот же луг. Тогда под ней был отец того вороного, на котором сейчас восседал Кортни Уэйн. Но тот конь был куда своенравнее. Он тут же сбросил сидевшую у него на спине девушку и убежал. Анна тогда больно ударилась о землю и потеряла сознание. Очнулась же на руках Малкольма Вернера. Он нежно заботился о ней, пока Анна совсем не выздоровела. А вскоре после этого она стала его женой.
      – Вы все время отстаете, – прервал воспоминания Анны голос Кортни Уэйна.
      Анна рассмеялась и пустила лошадь в галоп. Скоро всадники сравнялись и быстро понеслись вперед, туда, где виднелись деревья, росшие по берегам пересекавшего плантацию ручья. Густые длинные волосы Анны свободно развевались по ветру, щеки горели румянцем, ноздри раздувались. Можно было подумать, что она только что выпила бокал-другой хорошего вина. И все же, когда они подъехали к деревьям, жеребец опережал кобылу Анны почти на три корпуса. Очутившись под густой сенью развесистых дубов, Анна отпустила поводья.
      Кортни тут же подхватил их и заставил кобылу остановиться.
      – А вы мне пока еще не соперник, Анна. Причем даже во время обычной верховой прогулки. Как же вы надеетесь выиграть на скачках? Или сейчас просто не пытались обойти меня?
      – О нет! Я могу быть очень серьезным соперником на любых скачках. Только если очень этого захочу. Давайте как-нибудь попробуем? Но скажите, Корт, как бы вы отнеслись к моему выигрышу? Насколько я знаю мужчин, почти все они в таком случае приходят в ярость.
      – Во всяком случае, Анна, я не стал бы этому противиться. Разумеется, если бы это была честная победа. И от всей души поздравил бы вас.
      Кортни спешился и помог сойти на землю Анне. Затем привязал лошадей к дереву, где они тут же начали с удовольствием щипать высокую сочную траву. Чуть ниже, под невысоким обрывом, журчал и пузырился, прорываясь меж камней, родник, превращаясь в ручей.
      – Катрин, моя жена, умершая много лет назад, была очень серьезным соперником. Причем старалась обойти меня не только на скачках, но и везде, где это представлялось возможным. Увы, она была тщедушного сложения и отличалась очень слабым здоровьем, не то что вы. Поэтому безвременно скончалась. Конечно, ей редко удавалось обойти меня. Я подчас играл с ней в поддавки, но Катрин быстро разгадывала мою хитрость и очень обижалась. Она не терпела ни малейшей лжи.
      Кортни стоял чуть поодаль от Анны, задумчиво глядя на воду. Она же ничуть не обижалась на его теплые слова о покойной жене, на то, что считал Катрин более хрупкой, нежели сама Анна. Ибо отлично знала, что обладает крепким здоровьем, и отнюдь не считала себя слабой.
      Кортни надолго замолчал, и Анна затаила дыхание, не желая спугнуть его неожиданные откровения о прошлом. Он впервые заговорил с ней об этом. Анна прежде даже не знала, что Уэйн был когда-то женат.
      Однако уже в следующее мгновение она поняла, что Уэйн не расположен продолжать разговор о себе. И спросила:
      – У вас были дети, Корт?
      Он нахмурился и коротко ответил, глядя куда-то вдаль поверх ее головы:
      – Нет, Анна. Детей у нас не было. Хрупкое здоровье не позволило Катрин рожать.
      Уэйн снова замолчал и загляделся на бегущий внизу ручей. Затем резко повернулся и взял Анну за руки. Его холодные голубые глаза потеплели, а голос стал низким и хриплым:
      – Анна, вот уже два месяца, как я езжу к вам каждую неделю. И получаю от наших прогулок куда больше удовольствия, чем мне представлялось вначале.
      – И я, Корт.
      Анна вдруг почувствовала, что у нее перехватило дыхание. Она попыталась было рассмеяться, но из этого ничего не вышло. Стушевавшись, молодая женщина ответила:
      – А я испытываю удовольствие от наших встреч еще и потому, что имею дело с человеком, в руках которого – судьба Малверна.
      Улыбка угасла на лице Кортни, уступив место унылому, почти безнадежному выражению:
      – Вначале я внушал себе, что просто езжу сюда по делам, пытаясь понять, могу ли надеяться на возвращение долга. Но этой ночью я признался сам себе в истинной причине моих посещений.
      – Какова же она, Корт?
      – Я ни разу не вышел из вашего дома, чтобы объехать плантацию. Я приезжаю в Малверн с одной-единственной целью – увидеть вас, Анна, вас и никого более!
      Его руки крепко, до боли сжимали плечи Анны и все ближе притягивали ее к себе. Анна как зачарованная смотрела в глаза Кортни, забыв обо всем. Затем перевела взгляд на его губы, красиво очерченные, полные и чувственные. Они чуть раскрылись, обнажив ровную линию белоснежных зубов. Ч В следующее мгновение Анна почувствовала | мужские губы на своих губах. Они были теплыми и зовущими. И их прикосновение взбудоражило ее кровь. Анна понимала, что должна противиться Уэйну, но тщетно. А губы Кортни все крепче прижимались к ее рту. И вот уже все тело Анны затрепетало от нахлынувшего желания, горячего и непреодолимого. Она чувствовала сильные и в то же время удивительно нежные руки Уэйна и забыла о сопротивлении.
      Он так крепко прижал ее к себе, что Анна через одежду почувствовала его богатырскую стать. Молча, не отрываясь от ее губ, Кортни обнял ее за шею левой рукой, а правой погладил ее растрепанные волосы. Он чуть слышно пробормотал:
      – У вас роскошные волосы, Анна, мягкие как шелк.
      Он гладил ее по голове, вновь прильнув к губам. Его другая рука медленно двигалась по ее спине вниз, нежно поглаживая гладкую кожу. Как обычно, собираясь на верховую прогулку, Анна не надела корсета. Она чувствовала сквозь тонкую ткань платья теплую ладонь Кортни, все настойчивее обнимавшую ее, ласковое прикосновение его пальцев.
      Тело Анны напряглось, как натянутая струна, когда рука Уэйна коснулась ее бедер и спустилась еще ниже. Прикосновение, сначала осторожное, в следующий миг стало настойчивее и требовательнее. Тело Анны невольно выгнулось ему навстречу и тут же ощутило твердую мужскую плоть Кортни.
      У нее перехватило дыхание. Анна вдруг ослабела и окончательно поняла, что не может и не хочет противиться настойчивому напору. И если Кортни сейчас попытается овладеть ею прямо на берегу ручья под деревьями, она не устоит. Будучи всегда страстной и чувственной, Анна после кончины Майкла не знала ни одного мужчины. Поэтому одно только прикосновение губ Уэйна пробудило в ней невыносимое желание.
      Тем временем губы Кортни, оторвавшись от ее рта, побежали по обнаженной шее Анны, прикоснулись к мочке уха и остановились в горячем поцелуе на щеке. Почувствовав прикосновение его языка к своей коже, Анна застонала и открыла глаза…
      И вдруг увидела стоявшую меж деревьев крупную лошадь черной масти, на которой сидел Натаниэль Биллс и пристально смотрел на них. На лице надсмотрщика не было даже тени улыбки, глаза горели бешенством. Их взгляды встретились. И только тогда губы Натаниэля насмешливо скривились. Он учтиво коснулся пальцем шляпы, слегка тронул лошадь хлыстом и исчез еще до того, как его увидел Уэйн.
      В ту же секунду Анна вырвалась из объятий Кортни, покраснев от стыда и обескураженная происшедшим. Отступив на два шага, она взволнованно прошептала:
      – Нет, Корт, нет!
      Лицо Уэйна вспыхнуло, он в изумлении посмотрел на Анну:
      – Что это значит? Ведь вам понравилось. Вы отвечали на мои ласки, не отпирайтесь, и не сомневаюсь, что наше желание было обоюдным.
      – Может, это и так. Но все равно нехорошо. Глаза Кортни сделались колючими и холодными.
      – Почему же? Мы взрослые люди. Без предрассудков и предубеждений. И притом совершенно свободные. Во всяком случае, последнее в полной мере относится ко мне. А если вы были со мной до конца откровенной, то и к вам тоже. Тогда в чем дело? Разве нас не влечет друг к другу?
      Анна вновь отрицательно замотала головой.
      – Нет, это дурно!
      – Не разыгрывайте передо мной невинную девочку, Анна! – отрезал Кортни. – Вам же понравилось! А потому нечего со мной кокетничать, Это вам не к лицу!
      Анна почувствовала, как в ней нарастает раздражение.
      – Я никого не разыгрываю, сударь! Но я не давала вам повода обращаться со мной так же, как с потаскушкой, которую я видела у вас в доме!
      – Я отнюдь так не считаю, мадам, – ледяным тоном ответил Уэйн. – Если же ненароком обидел вас, то приношу самые глубокие извинения. И позвольте вас уверить, что впредь не стану вас тревожить своими наездами в Малверн.
      Он круто повернулся и пошел к лошади, мирно щипавшей траву под дубом. Анна растерянно смотрела на его прямую спину и не могла поверить, что Кортни Уэйн сможет вот так просто покинуть ее. Но он вскочил в седло и тронул поводья. Жеребец вздрогнул и понесся через пастбище.
      – Корт! Остановитесь! – крикнула она вслед. Но Уэйн уже пустил лошадь в галоп и скорее всего даже не слышал ее голоса. А если и слышал, то решил не обращать внимания на этот отчаянный призыв.
      Анна так разозлилась на себя за глупое поведение, а заодно и на подсматривавшего за ними Натаниэля, что долго еще стояла и смотрела вслед ускакавшему всаднику. Вместо того чтобы ехать домой, она присела на берегу ручья и задумчиво смотрела на воду.
      Конечно, она несправедлива по отношению к Натаниэлю! В конце концов он надсмотрщик и вправе ездить по поместью когда и куда угодно.
      Ведь это входило в его обязанности. Но почему он оказался именно здесь? Поблизости не было ни полей, ни работавших на них людей. Анна припомнила, что и до этого не раз замечала, как Натаниэль издали провожал взглядом ее и Корта, когда тот приезжал в Малверн. Может быть, ее первая мысль была верна и Биллс подсматривал? Но зачем? Чего ради?
      Все же она решила, что Натаниэль скорее всего чисто случайно наткнулся на свою хозяйку и ее гостя. И теперь не знала, злиться ли на него или, наоборот, в глубине души поблагодарить за прерванное свидание. Если бы не Натаниэль, то дела у них с Кортом, несомненно, зашли бы очень далеко… Но разве не этого она втайне хотела?
      Анна пока не могла с уверенностью ответить на этот вопрос. За последние два месяца ее отношение к Уэйну решительно изменилось. Она находила его общество очень приятным. Кроме того, ее влекло к Кортни чисто физически. Происшедшее только подтвердило это, неожиданно для нее самой. Анна вспомнила, что Уэйн ни разу не напомнил ей о долге, разве что вскользь, скорее в шутку. Казалось даже, что его вовсе не заботит возвращение ссуды, взятой Майклом.
      Она встала и, усевшись в седло своей гнедой кобылы, медленно поехала через луг к дому. В последнее время Анна стала постепенно привыкать к отсутствию дочери, хотя порой и тосковала по ней. Но и в этом случае жизнь ей скрашивали постоянные визиты Кортни Уэйна. А что же теперь? Приедет ли Уэйн после того, что между ними произошло, на следующей неделе? Или теперь она никогда больше не увидит его?..
 
      Тем временем, возвращаясь в Уильямсберг, Кортни Уэйн клялся, что ноги его больше не будет у Анны Вернер. Вот чертова баба! Возбудила его, заставила кипеть кровь в его жилах, а затем вильнула хвостом и дала ему от ворот поворот! Кортни терпеть не мог подобных вертихвосток! И вообще гордился тем, что знает женщин лучше, нежели другие мужчины, сколько бы те ни хвастались. А он-то считал себя искусным соблазнителем и мастером любовных игр! Происшедшее с Анной глубоко уязвило его самолюбие, прежде всего потому, что Кортни всегда мог точно определить, готова ли женщина сдаться. В данном случае он мог поклясться, что Анна уже переступила черту… И все же…
      Нет, теперь он встретится с Анной Вернер только однажды. В тот день, когда она отдаст ему долг. А после вычеркнет из своей жизни.
      И тут Кортни вдруг бешено захохотал. Он смеялся над собой. Ведь что, в сущности, произошло? Да только то, что его гордыне нанесли удар! И все! Ничего больше! Возможно, он слишком переоценил собственную неотразимость. Или поторопился и откровенно пошел напролом. Нет, он, конечно, снова поедет к Анне!
      Кроме чисто чувственной привлекательности, эта женщина все больше нравилась Кортни Уэйну, и это было необъяснимо даже для него самого. Но ничего не попишешь: он думал об Анне куда чаще, чем в прошлом о любой другой женщине, с которой имел дело после кончины Катрин. Да, конечно, он приедет в Малверн! И может быть, на этот раз она не отвергнет его!
      А пока ему все же была нужна женщина. Он еще чувствовал совершенные формы тела Анны под своими ладонями, ощущал вкус ее губ, чистый запах волос и восхитительной кожи. Все эти совсем свежие воспоминания окончательно возбудили Уэйна. К тому же уже более двух педель у него не было женщины…
      Экипаж достиг окраины Уильямсберга, и Кортни высунулся из окна и окликнул возницу. Когда чернокожий наклонился к нему, Уэйн приказал завернуть к дому Бет Джонсон…

* * *

      Наконец пришло первое письмо от Мишель. Анна схватила его и бросилась в свою комнату, чтобы прочесть без помех. Волнуясь, она разорвала конверт.
      «Дорогая мама, – писала Мишель. – Я пишу тебе в самой роскошной спальне, какую ты можешь себе представить. А сижу за старинным столиком, у самого окна с великолепным видом на просторную городскую площадь. Дом мадам Дюбуа – просто чудо! Здесь много прекрасной мебели. Только мне, может быть, с непривычки, кажется, что ее слишком уж много. Впрочем, мне сказали, что в Париже сейчас это в моде.
      Мадам Дюбуа очень добра и гостеприимна и делает все для того, чтобы мы чувствовали себя покойно в ее доме. Андрэ просто на седьмом небе! Я только теперь начинаю понимать, как он тосковал, живя столько лет вдали от родины. Завтра он намерен представить меня господину Димпьеру, который и оценит мои способности. Я очень волнуюсь и, наверное, проведу ночь без сна. Конечно, постараюсь ему понравиться. И обо всем тебе напишу при первой же возможности.
      Париж – огромный город. И очень красивый. Здесь есть куда пойти и что посмотреть. А для меня он открывает широкие возможности учиться любимому делу. Мамочка, я бы так хотела, чтобы ты была рядом! Я чудесно провожу время, но все же тебя очень не хватает. Надеюсь, что дома все в порядке. А ты, как всегда, с головой в делах и потому очень счастлива. Может быть, если дела в Малверне и дальше пойдут хорошо, ты все же сможешь приехать во Францию. Для меня это – предел мечтаний!
      Береги себя, родная! И напиши мне письмо на адрес мадам Дюбуа. Я тоже обещаю часто писать тебе. Андрэ шлет свои наилучшие пожелания. Милый, я просто не знаю, что бы без него делала!
      Будь здорова, дорогая мамочка! Твоя любящая дочь Мишель».
      Анна вздохнула и еще раз перечитала письмо. Боже, как было бы чудесно отправиться в такую страну, как Франция! За всю свою жизнь Анна только раз покидала пределы Виргинии. Это было двадцать лет назад. Тогда она ездила в Бостон, чтобы купить кое-какую одежду для работников. Правда, пришлось много побегать и потрудиться, чтобы выбрать все необходимое. И все же эта поездка произвела на нее неизгладимое впечатление. Как приятно, должно быть, постранствовать без забот, в свое удовольствие!
      Что ж, может быть, эта мечта и осуществится. Если только наступающий год будет удачным для нее и для Малверна…

Глава 6

      Балетные классы Арно Димпьера находились в одном из торговых кварталов города, на верхнем этаже большого здания, низ которого занимали модные магазины.
      Пока Мишель взбиралась по крутым ступеням, значительно опередив Андрэ, ее сердце бешено колотилось от волнения и предвкушения встречи со знаменитым балетмейстером. Понравится ли она Арно Димпьеру? Сможет ли хорошо показаться? А если окажется, что она приехала в Париж только для того, чтобы выслушать отрицательный вердикт? Одна эта мысль заставила ее сердце чаще забиться, а горло – пересохнуть…
      – Вот мы и пришли, милая, – ободряющим тоном сказал Андрэ. – Теперь остановись, успокойся и сделай глубокий вдох. И не бойся. Ты очень хорошо подготовлена. Верь в свои силы, Мишель. Не позволяй Арно себя запугать. Он человек с сильным характером, довольно суровый и не похож на большинство балетмейстеров. Но я его знаю еще с тех пор, когда он танцевал в кордебалете. А потому могу поручиться, что, несмотря на внешность мизантропа, он добрый человек. Так что выше голову, дорогая, держи спину и помни все, чему я тебя учил.
      Мишель в точности выполнила инструкции Андрэ. Гордо задрав подбородок, расправив плечи и изобразив на лице улыбку, она подождала, пока Андрэ откроет перед ней дверь, и торжественно вошла в танцкласс. Хотя в душе продолжала трепетать от страха.
      Такого большого репетиционного зала она никогда в жизни не видела. Огромные окна и стеклянный потолок делали его светлым даже в самый пасмурный день. Одна из стен, от пола до самого потолка, представляла собой огромное зеркало. Вдоль остальных тянулись перила станков и деревянные скамейки. В углу стоял рояль, за которым сидел седовласый человек.
      Более десятка юношей и девушек в легких костюмах выстроились в ряд у станка. И только балетмейстер, выглядевший значительно старше остальных, стоял в центре зала и давал указания. Мишель поняла, что это и есть знаменитый Арно Димпьер. Увидев вошедших, он повернулся и пошел им навстречу. Каждое его движение было отточенным и грациозным. Мишель также отметила, что он отлично сложен. У Арно были очень красивые широкие плечи и гибкая, почти женская талия.
      Из-за яркого света, брызнувшего ей в глаза из расположенных прямо напротив входной двери окон, Мишель не сразу рассмотрела черты лица балетмейстера. Но когда он подошел ближе, поняла, что Арно уже не молод. Наверное, он был ровесником ее матери. А может быть, и чуть постарше. Его лицу придавали мужественность слегка выдававшиеся скулы и упрямый подбородок. Из-под темных бровей сверкали светлые глаза. Парика он не носил, а седая прядь, зачесанная со лба на затылок и резко выделявшаяся на фоне совершенно черных волос, придавала его облику некоторую театральность. Голос же оказался низким, глубоким и несколько грубоватым.
      – Андрэ, друг мой, сколько лет, сколько зим! – воскликнул он, подавая руку наставнику Мишель. – Наконец-то вы вернулись в родные края! Надеюсь, надолго?
      Андрэ слегка поклонился, и на его лице появилась ироничная улыбка:
      – Да, Арно, блудный сын вернулся домой.
      Димпьер расцеловал Андрэ в обе щеки, потом отступил на шаг и похлопал его по плечу.
      – Я, право, очень рад вновь видеть вас, мой друг. Мне было приятно узнать, что, несмотря на решение закончить карьеру танцовщика, вы все же сполна используете свои знания и опыт на педагогическом поприще. Насколько я догадываюсь, эта девушка – мадемуазель Вернер, о которой вы мне писали?
      – Да, – с гордостью ответил Андрэ, обняв Мишель за плечи. – Не правда ли, она очаровательна?
      На сосредоточенном лице Димпьера не отразилось никаких чувств. И это больно кольнуло Мишель. Она уныло подумала, что все дифирамбы Андрэ в ее адрес, по-видимому, не произвели впечатления.
      – Согласен, – так же холодно ответил Арно. – Но в этом зале главное – не красота и обаяние, а умение танцевать. – Он обернулся и посмотрел на Мишель: – Вас не смутит, мадемуазель, если я попрошу вас станцевать в присутствии остальных учеников? Или вы бы предпочли танцевать только в моем присутствии? Ваше право решать.
      Мишель очень хотелось ответить балетмейстеру, что присутствие остальных ни в коей мере ее не смутит. Но это было бы неправдой. Поэтому, стараясь унять дрожь в голосе, она ответила, присев в легком реверансе:
      – Если позволите, месье, я бы предпочла танцевать перед вами без зрителей, потому что очень волнуюсь.
      Мишель сказала это без тени кокетства, очень ровным и независимым тоном. И по выражению лица балетмейстера поняла, что тем самым уже заслужила его уважение.
      – Как вам будет угодно, мадемуазель, – ответил он, слегка кивнув головой, и повернулся к ученикам: – Все пока свободны. Прошу покинуть зал. Мадемуазель Вернер сейчас покажет мне свой сольный номер. Потом мы продолжим репетицию нового балета. Так что прошу не расходиться.
      Искоса поглядывая на новенькую, ученики Арно вышли за дверь. Мишель облегченно вздохнула. Она заметила, что они с первой минуты начали полушепотом ее обсуждать. Причем это обсуждение явно носило отнюдь не дружественный характер. Впрочем, и она сама успела кое-что подметить. В частности, и то, что многие ученицы Арно были значительно моложе ее. Конечно, Мишель знала, что танцоры должны быть молоды, и в первую очередь – девушки: их средний возраст обычно не превышал семнадцати-восемнадцати лет. Здесь же было несколько совсем еще девчушек. Некоторым нельзя было дать и тринадцати лет. Но даже и на их личиках, когда они смотрели на новенькую, читалось не столько любопытство, сколько опасение из-за появления новой соперницы. И это вызвало у Мишель неприятное чувство: если только ее примут, ей будет нелегко.
      Димпьер повернулся к Мишель и кивнул в сторону сидевшего в углу пианиста:
      – Вы будете танцевать под аккомпанемент моего концертмейстера или предпочитаете своего? Я имею в виду сидящего за инструментом месье Дюваля или же вашего наставника?
      – Пусть играет Андрэ, месье, – вновь очень решительно ответила Мишель. – Я привыкла к нему. Если не возражаете, я покажу вам отрывок из балета «Любовь Марса и Венеры».
      Димпьер слегка пожал плечами и утвердительно кивнул. Андрэ сел за рояль и разложил на пюпитре ноты. Мишель на мгновение закрыла глаза, глубоко вздохнула и постаралась вообразить, будто танцует дома, в своей классной комнате.
      Андрэ взял первый аккорд. Мишель открыла глаза и начала танец. Она сразу же почувствовала себя спокойно, уверенно и с первых тактов поняла, что делает все именно так, как надо.
      Когда танец кончился, Мишель долго не смела поднять глаз на балетмейстера, боясь увидеть на его лице выражение неудовольствия или даже полного неприятия.
      Последний аккорд давно отзвучал, а Арно Димпьер продолжал хранить молчание. Наконец обернулся к сидевшему за роялем Андрэ и сказал:
      – Ваша ученица очень изящна и пластична, Андрэ. Она умеет движением и жестом выразить не только чувство, но и мысль. Но ей надо еще очень многому учиться.
      Мишель почувствовала, как у нее учащенно и тревожно забилось сердце. Она подняла глаза на балетмейстера, ожидая прочесть в его глазах еще более суровый приговор, нежели тот, который только что услышала. Но увидела в них лишь задумчивость. Арно внимательно рассматривал фигуру Мишель, се ноги, руки, изгиб шеи. Затем снова обернулся к Андрэ:
      – Долгие годы вы не имели возможности следить за развитием балета, Андрэ. За это время многое изменилось. Появились всякого рода новшества, иные танцевальные стили, иной стала техника. Тем не менее ваша ученица, несомненно, талантлива. И с вашей помощью солидно подготовлена для того, чтобы стать профессиональной балериной. Поэтому, думаю, ей не составит особого труда наверстать упущенное.
      Он посмотрел на Мишель и жестом подозвал ее к себе:
      – Мадемуазель, прошу вас быть здесь завтра утром ровно в восемь часов. Опозданий я не терплю. Наденьте что-нибудь удобное и очень легкое, чтобы можно было бы нормально репетировать. Должен предупредить, что вы непременно вспотеете. Захватите с собой что-нибудь из еды и питья. Мы будем очень много работать с раннего утра и до полудня. Ах да! Чуть было не забыл: принесите большое полотенце, чтобы укрыться и не замерзнуть, дожидаясь своей очереди танцевать. А теперь прошу меня извинить, я должен продолжить занятия. Андрэ, завтра вечером я свободен. Мы можем встретиться, вспомнить былое и обо всем поговорить.
      – Я был бы очень рад, Арно! – ответил Андрэ, вставая из-за рояля со счастливой улыбкой. – Мы встретимся здесь или прямо в нашем любимом кафе?
      – Здесь, ровно в пять часов вечера.
      – Хорошо. Значит, завтра в пять часов. Благодарим вас, Арно, за то, что уделили нам время. И за терпение – тоже!
      Димпьер кивнул, как показалось Мишель, довольно холодно и проводил их до двери. В коридоре на них с любопытством смотрели возвращающиеся в репетиционный зал ученики.
      Когда они спустились на несколько ступеней, Андрэ неожиданно громко рассмеялся:
      – Вы приняты, милая! Приняты в студию самого лучшего и известного во всем Париже балетмейстера. Теперь ваше будущее обеспечено!
      Мишель же чувствовала себя прескверно и раздраженно ответила:
      – Он не выказал никакого удовлетворения от моего танца!
      – Дорогая девочка! – воскликнул Андрэ, обнимая Мишель. – Пусть вас не вводят в заблуждение холодность Арно и его довольно грубые манеры. Он всегда такой. А его слова можете воспринимать как самый высокий комплимент.
      – Но ведь он сказал, что мне надо еще многому учиться!
      – Совершенно верно, дорогая! И для этого у вас есть все данные. То, что сказал Арно, справедливо. Я научил вас только тому, что умею сам. Но я уже очень давно не был в Париже и не мог следить за состоянием современного балета в Европе. Но ведь Арно сказал, что вы легко наверстаете упущенное.
      – Димпьер очень высокомерен. Ведь он просто-напросто приказал вам прийти на свидание с ним завтра вечером. И даже не соизволил поинтересоваться, удобно ли вам это время.
      – Это в его духе, дорогая. Не взвинчивайте себя понапрасну. Вам необходимо просто выполнять все его указания. И Боже вас упаси разговаривать с Арно в таком тоне, в каком вы сейчас говорите со мной. Не позволяйте себе этого, умоляю!
      Мишель недовольно хмыкнула, но продолжать разговор не стала. Ее приняли в студию, она должна быть довольна и благодарна этому Димпьеру. Но в душе Мишель чувствовала смущение и неуверенность. Впрочем, чего еще она ждала от этой встречи? Все вроде бы устраивалось как нельзя лучше. Но чувство неудовлетворенности не покидало девушку. Может быть, причиной тому был далеко не дружественный, скорее враждебный прием, оказанный ей другими учениками Арно. Ведь Мишель ожидала, что к ней отнесутся приветливо, по-доброму. На деле же произошло обратное. Ну ладно! Ее похвалил сам Арно Димпьер! Она будет работать изо всех сил, добьется новых успехов, и ее давнишняя мечта стать балериной исполнится!
 
      – Дамы и господа! Прошу внимания. Я хотел бы кое-кого вам представить.
      Голос Димпьера гулко раздавался в просторном репетиционном зале. Все ученики подошли ближе и кольцом окружили балетмейстера. Он держал за руку Мишель, которая под взглядами десятков любопытных глаз растерялась и сконфузилась.
      – Я хочу, – продолжал между тем Димпьер, – представить вам новую ученицу. Ее зовут Мишель Вернер. Она приехала из Виргинии – английской колонии в Северной Америке. Надеюсь, вы будете к ней доброжелательны и окажете помощь делом и советом. Лично познакомиться с ней вы сможете чуть позже, во время обеденного перерыва. А теперь прошу всех занять места у станка.
      Будущие балерины и танцовщики быстро разбежались по своим местам вдоль деревянных перил. Для Мишель осталось единственное свободное место в конце зала, очень далеко от балетмейстера. Она с грустью поняла, что призыв Арно к ученикам отнестись к новой однокашнице с максимальной доброжелательностью не был услышан. Что ж, ничего не поделаешь. Придется ей просто держаться от них подальше. К тому же, кроме Арно Димпьера, ей здесь никто не нужен…