Маги нашего города

Когда-то, еще в школе, он почти случайно заинтересовался старославянскими обычаями и обрядами. Он элементарно заболел, лежал дома и от нечего делать взялся листать книгу, обнаруженную в небогатой родительской библиотеке. Они никогда не интересовались подобными вещами, но в их времена был жуткий книжный дефицит, многие книги покупались не по принципу нужности, а по степени дефицитности, потому что хорошую книгу всегда можно было обменять на другую, более интересную, а то и продать по хорошей цене. Но, видимо, из-за того, что его родители не имели соответствующей предпринимательской жилки, этот фолиант так и остался стоять в книжном шкафу до того момента, когда на него наткнулся гриппующий Пашка лет десяти от роду или около того.

Сейчас старославянскими заговорами почти не пользуются. Они труднее в практике, их нужно долго заучивать, да и новые разработки куда как эффективнее и проще в применении. Разница между ними даже больше, чем между первым фонографом Эдисона и современным цифровым диктофоном, помещающимся в заколке для волос. При огромной разнице в качестве записи и воспроизведения объем записанной и хранимой информации делает эти два прибора просто несопоставимыми.

Но есть и другое отличие. Если хранимую в электронной памяти информацию можно стереть достаточно мощным кратковременным электромагнитным импульсом, причем не у одного, а сразу у всех устройств, попавших в зону действия, то эдисоновскую запись возможно стереть лишь механическим ну или термическим путем. То есть либо сломать, либо сжечь. Тоже, понимаете ли, разница.

Очевидно, что это заклятие, кстати называющееся «На добро», имело какое-то отношение к сегодняшнему происшествию, но какое именно, Павел уяснить себе не мог. Клетки он запечатывал двумя другими, «Против сглаза дурного» и «От вора». Это точно, это он прекрасно помнит. Тогда откуда это? Судя по его виду, сотворено оно недавно, может, сутки назад, не больше, но было подвергнуто разрушению, из-за чего точнее определить его возраст представлялось затруднительным. Но за последние сутки он, помнится, этим заклятием не пользовался. Если только случайно, автоматически. Может быть, даже во сне? Нет, он ничего не понимал. Горнин сумел поставить его в тупик.

– Нет, не догадался. Так что это?

– Твое? – повышенным тоном, на взрыве спросил директор.

– Ну, похоже, в общем. Только я не понимаю…

– Я тоже много чего не понимаю! Например, когда крысятничают.

Павел начал заводиться.

– Может, объясните, а? Кто у кого, когда и где крысятничал. Уж не я ли?

– Вот тут ты в точку! В самое яблочко! Именно что ты.

– Чего, шнурки у вас спер? Или средство индивидуальной защиты, изделие номер два? Что?! О чем вообще разговор? Это вы своей Лидочке можете мозги вкручивать, а мне не надо.

– А ты мне здесь не ори!

– Что это?

– Это? – переспросил Горнин, как будто впервые увидел заклятие, охраняемое нарисованным грифоном. – Это с тигрицы. А? Что скажешь, Паша? Или откажешься, не твое, скажешь? А это?!

Горнин распахнул второй фолиант, затянутый в посеревшую от времени телячью кожу. Там между страницами лежали два отпечатка-идентификатора, в разной степени сохранности, над ними тоже хорошо поработали, разрушая, да и истаяли они уже, так что если б не рисунки-охранители на страницах старой книги, они испарились бы сами по себе. Но даже охранители не могли их спасти, когда страницы раскрылись.

– Вот этот, – Горнин брезгливо ткнул пальцем в один, – с клетки. Ты им запечатал. А этот с тигрицы.

Отпечатки казались идентичными.

– Вы хотите сказать, что это я…

– А кто же?

– Да вы с ума… – у Павла внезапно сел голос. Он кашлянул. – Охренел?

– Чего орешь?! – взвился маг-директор.

Картина в тяжелой раме, висящая на стене, качнулась, но не вправо-влево, а вперед, на зрителя, стукнулась о стену, что-то в ней скрипнуло, и она, как будто охнув напоследок, упала вниз, ломаясь от удара об пол.

Павел вздрогнул и обернулся на звук. Холст, перекрутившись штопором, замер, опираясь о стену, тихо хрустнув напоследок. В кабинете воцарилась тишина.

И тут зазвонил телефон. Это было настолько неожиданно, что ни тот, ни другой сначала не поняли, что это. Здесь, в директорском кабинете, было принято отключать мобильные телефоны, а если кто и не отключал, то они почему-то все равно не звонили. Никогда. А тут вдруг…

Павел полез в карман и достал свой телефон. На табло светилась надпись определителя: Люба.

Он механически, как во сне, включил телефон и поднес его к уху. Горнин молча и напряженно смотрел на него. Оба понимали, что происходит нечто невероятное, и жаждали понять, что.

– Слушаю.

– Паша? – громко спросила Любка. – Ой, Пашенька, как хорошо, что я тебя нашла. Ты сейчас можешь ко мне приехать?

– К тебе? – туповато уточнил он.

– Ну к нам, к нам! – быстро заговорила она. – В офис. Тут такое дело, такой клиент! Паша, я тебя очень прошу, приезжай. Срочно. Полчаса я ее продержу, но не больше. Я тебя прошу. Ну хочешь, я тебе…

– Сейчас приеду, – тускло пообещал он и отключил телефон.

– Ты куда собрался? – почти спокойно спросил Горнин, аккуратно закрывая фолиант.

Павел посмотрел на переплет. «Магические руны и обереги» было выдавлено на нем крупными буквами. А ниже шрифтом помельче «Пособие для желающих научиться волшебству». И еще ниже совсем мелко «Издательство госпожи Кранкиной, 1888 г. Самара».

Встал и сказал:

– Да пошли вы, волшебники хреновы.

И вышел из кабинета.

Глава 4

ГОСПОЖА ЛЮБА

Это был уже второй офис, где принимала посетителей госпожа Люба. Раньше она звалась «госпожа Любовь», и это был период ее бурного романа с Павлом Мамонтовым, но на старом месте начались неприятности, так что пришлось искать новую площадку для приложения своих сил и дорогостоящих чар.

Уже имея некоторый опыт, к выбору и, главное, оформлению помещения она подошла с умом. Если раньше это была банальная двухкомнатная квартира на втором этаже блочной девятиэтажки на окраине столицы, кое-как приспособленная под рабочее место потомственной ворожеи Любови, то теперь это был настоящий офис профессиональной чародейки, ворожеи и народной целительницы Любы, имеющей предков соответствующей профессии аж в пяти поколениях. Во всяком случае, в рекламе она отрекомендовывалась именно так.

От офиса ООО «Лад» до покоев госпожи Любы езды на машине было минут тридцать, но Павел это расстояние преодолел меньше чем за четверть часа. Наплевав на все запреты и принципы, он гнал перед собой такую волну, что шарахались не только частники, но и гаишники на длинном полицейском «Форде» ушли в сторону, испуганно рявкнув спецсигналом.

Состояние было словно у пьяного. Или обколотого. Хотя Павел в жизни не пробовал наркотиков, не считая того случая, когда ему делали операцию под общим наркозом. Но там не кайф, а отупение и обезболивающий сон, так что сколько-нибудь внятных воспоминаний у него не осталось. Да и пьяным за рулем он, насколько помнится, никогда не ездил. Разве что в деревне, когда возвращались с рыбалки, но там езды-то было километра полтора, вряд ли больше, да по разбитой не дороге даже, колее, где думать нужно было не об удовольствии, а сохранности подвески. А тут…

Он заметил взгляд пассажира на крутом до невозможности «Мерседесе», полубезумными глазами проводившего занюханные «Жигули»-«тройку», которой, по всем его понятиям, самое место на помойке или в лучшем случае возле сельского свинарника. Он вдруг понял рокеров, безбашенно гоняющих по ночной Москве. Без всяких правил, ограничений и прочих глупостей, которые так мешают жить. Он свободен! Условности в сторону, к черту! Чего он всегда боялся, хоть те же «пробки» долбаные разогнать, когда государственные (!) служащие на это не способны? Вот она, воля! Вот! И для этого-то всего и надо было, что поругаться с Петровичем. Знать бы это раньше! Ну на кой хрен он столько времени потерял! Зачем? Ради чего?

Он несся, как, наверное, несется президент страны, дорогу для которого расчищают сотни людей. А он – сам. Один!

Всемогущий!!!

А хорошо звучит – Павел Всемогущий.

Клиентка у Любки и вправду была что надо.

В драгоценностях Павел не сильно разбирался. Если по правде, то не разбирался вовсе. Так, видел несколько раз, но отличить стекло или – как это? – страз от настоящего камня не умел. Но при таком антураже дико было подумать, что дамочка станет носить подделку. Вдобавок к этому даже в приглушенном свете покоев госпожи Любы камни в ушах, на шее и пальцах посетительницы давали голубоватые искорки, крохотные, но очень интригующие. Ну и общая ее ухоженность, одежда, прическа, маникюр, а главное – повадка говорили, да что там, просто кричали о том, что клиентка требует к себе повышенного внимания. И все это, не говоря о том, что она была красива. Исключительно, дьявольски красива. Можно без стеснения сказать – совершенна.

Еще в то время, когда Павел подсел на Любку – не влюбился, а именно подсел, – она уже была роскошной, в смысле тела. Всего у нее было много. Глаза – во! Грудь – во! Прическа – во! Аккуратный зад. Да, ресницы огромные, густо накрашенные, делающие глаза еще больше. И вся такая крепенькая, сбитая, свежая, как наливное яблочко. Даже с румянцем. Во время студенческой вечеринки, когда он несколько, мягко говоря, подпил, он ее соблазнил. Или она его, что на тот момент не имело принципиального значения. Важен был результат, который оба получили. Кстати, с большим удовольствием.

Их тела любили друг друга года полтора, а потом Павел стал уставать. Не от тела, а… Ну не чувствовал он Любку душой! Страстная, ненасытная до жизни и удовольствий как плотского, так иного характера, порой она его утомляла. Если попробовать перевести это на язык музыки, которой Паша в свое время самозабвенно увлекался, она танцевала яростную самбу, а он парил в вальсе. Несовпадение темпераментов, так бывает. Они совпадали только в постели, но с возрастом и это совпадение сходило на ноль.

Все шло к расставанию, но Любка – жадная, ненасытная – не хотела его отпускать. Любовь, нет, чувство собственницы? Привычка? Защита? Он уже неплохо зарабатывал.

Ее уловки он видел, раскалывал сразу, но обижать женщину, с которой провел немало приятных дней и ночей, не считал возможным. Мы ответственны за тех, кого приручили.

Она многое знала о нем. Проговаривался, пробалтывался на горячей подушке, мокрой от любовного пота. Не все, не все! Но кое-что говорил.

И она его подловила. Поймала. На жалость, на обязательства, на порядочность – не важно. Она – настоящая убойная сила. Таран, проламывающий крепостные ворота.

Вдруг как-то очень сразу выяснилось, что ей жить не на что. Она пожаловалась ему прямо в постели, после бурного секса, после двух бутылок шампанского, после того, как он проговорился, что за месяц заработал на машину – какую именно, он не уточнил, потому что просто похвастался.

Совесть, долг – кто знает, что у него тогда сработало. Жалость? Говорят, что у русских женщин понятие «жалеть» аналогично понятию «любить». Но он ведь не женщина! Хотя в каждом мужчине, опять же, говорят, до конца жизни живет ребенок. Ну а в ребенке всегда присутствует женщина. Мать. Темна вода в облацех.

Он ей с ходу, враз, прямо в постели предложил идею. Ее, частное дело. Личное. Пусть она станет колдуньей. Ну, не настоящей, конечно, без помела между ног, без всяких там бесовских и запредельных штучек, но – мало ли таких! Вон любую газету открой – навалом. А он время от времени под видом ее ассистента, помощника ли, прислужки в конце концов, все за ее спиной, а точнее, за спиной клиента, сделает. Только без убийств и прочего криминала. Нет, не каждый день, а раз, много – два раза в неделю, но он сделает реально. А в остальное время она может болтать, жечь свечи, в шар стеклянный глядеть, руками над ним водить, говорить замогильным голосом – словом, все, что угодно, чтобы заморочить головы впечатлительным дамочкам, способным платить хорошие деньги за магию.

И дело у Любки пошло. У нее оказался дар… Нет, все же это перебор, с даром. Талант. Она своих клиенток завораживала тягучими, длинными, псевдомагическими разговорами. Почитала кое-что, поднахваталась. И – пошло. Тем более что результаты были. Очень впечатляющие результаты. Которые обеспечивал практикующий маг Павел Мамонтов.

Не сразу, не вдруг, но потихоньку Любка обросла клиентурой и связями. Дурой она не была, поэтому довольно быстро сообразила, что большинству людей нужно не колдовство, а нормальный психотерапевт, который, пользуясь специфическими приемами и словами, просто помогает поверить в себя и свои силы. Вот уж чего-чего, а поговорить Любка умела и любила. Она могла часами рассуждать на темы, в которых не понимала ровным счетом ничего, во всяком случае, не больше того, что увидела по телевизору или когда-то прочла.

Ухватив суть момента, она пошла на курсы черной и белой магии, оказавшиеся большим надувательством, но и оттуда она кое-что вынесла, нахватавшись разных слов и приемчиков, производящих впечатление на напуганных жизнью дамочек. По окончании, не желая больше попадать на сомнительные мероприятия, стала брать частные уроки у профессионального психотерапевта, который в приватном порядке худо-бедно обучил ее практическим методам работы с пациентами. Вот тогда-то она развернулась!

В качестве помощника Павел требовался ей теперь не так уж и часто, по большей части для того, чтобы разделить с ним удобную широкую тахту с пружинящим матрасом, но иногда ей было действительно не обойтись без его помощи. Точнее, без Павла никак не справиться. Как, например, сейчас.

Привычно переодевшись в неприметное темно-синее кимоно, в полумраке воспринимающееся черным, он с легким поклоном вошел в затянутую темно-зеленым шелком комнату, освещенную двумя красными свечами. В качестве звукового фона в углу размеренно тикал метроном.

Его выход был давно отрепетирован. По ситуации ему нужно было внести курильницу, источающую вонючий дым, от которого щипало в носу, толстенный том с рисунками в виде пентаграмм, оформленный как старинный фолиант, моток ниток и золотое колечко на блюде или еще какой-нибудь атрибут, усиливающий впечатление от чар госпожи Любы.

Сейчас он явился с большими стеклянными четками, купленными Любкой в Турции, где они продавались в качестве недорогого сувенира. Дешевка и безвкусица, которой грешила ворожея, но у них оказалась одна замечательная способность. Непонятно по какой причине крупные стеклянные бусины ловили даже небольшой источник света, при этом как бы светясь изнутри. При ярком солнце эффект был невелик, но в полутемной комнате со скудным источником света перебор посверкивающих камешков действовал завораживающе, отвлекая на себя внимание клиентов, облегчая их вхождение в почти гипнотический транс. Так турецкий сувенир стал магическим атрибутом.

Увидев женщину в профиль, Павел сначала не оценил ее внешних данных, отметив только, что посетительница ухоженная и небедная. А когда она повернула к нему голову, первое, что подумал, – это насколько Любка рискует, пригласив его к такой клиентке.

Подойдя к Любке, вложил ей в руки бусы, по пути приглядываясь к женщине, стараясь настроиться на работу. Любка, важно, по-хозяйски кивнув, принялась перебирать бусины, стараясь попасть в ритм, задаваемый метрономом. Павел, поправив фитиль у одной из свечей, отошел в глубину комнаты.

После свежего октябрьского воздуха здесь было душновато, пахло горячим воском и травами; расфасованные в холщовые мешочки, они лежали за шелковой драпировкой.

– Что ж, уважаемая Дарья Николаевна, – нараспев заговорила госпожа Люба. Судя по легкой хрипотце, появляющейся у нее в последнее время после длительного напряжения голосовых связок, она уже немало потрудилась сегодня. – Проблема ваша мне хорошо знакома. К сожалению, такое случается хоть и редко, но в моей практике это не в первый раз.

Черт возьми, чего она тянет? Пора бы уже сказать, что там за проблема у этой Дарьи Николаевны. В комнате было слишком темно для эффективной работы, по крайней мере на начальном этапе. Павел, видя женщину со спины и несколько со стороны, кроме пучка волос мог видеть ее шею, левое ухо и щеку и пока чего-то особенного не находил. Конечно, он устал сегодня, столько всего навалилось, но адреналин, разбавивший кровь во время его гонки по дороге, на время отодвинул усталость – во всяком случае, Павел очень рассчитывал на то, что у него достанет сил на эту дамочку.

– Я надеюсь на вашу помощь, – сказала она и быстро оглянулась. – А зачем здесь…

– Это мой ассистент, – перебила ее Любка, чуть быстрее заработав четками. Присутствующий в комнате ритм сломался, выводя неискушенного человека из состояния равновесия и заставляя его подстраиваться под новые условия, диктуемые окружающей средой. – Он мне сейчас будет помогать. Я вижу у вас большое повреждение как верхней светлой ауры, так и нижней синей, которое вы бессознательно пытаетесь компенсировать выпиванием человеческой…

– А нельзя ли без…

– Крови, – твердо закончила свою фразу Любка. – Просто, скажу вам честно, больше всего это похоже на то, как если бы вас укусил крокодил. Видели фильм «Данди-крокодил»? Ну, конечно. Так вот, крокодил не кусает, как, скажем, змея или собака, он просто вырывает кусок мяса. Правда, в наших условиях эта манера больше похожа на волчью. Как видите, я с вами откровенна.

Ну не хрена себе! Так она что, вампирша, что ли? Да бред. Сказки для дефективных детишек. Павел почувствовал, что у него взмокла спина.

Нет, не может быть. Это, наверное, шутка такая. Ну, не Любкина, конечно. Просто богатая дамочка захотела развлечься, вот и нашла себе объект для шуток в виде, в общем-то, безобидной знахарки, по примеру других назвавшей себя госпожой Любой. С его, между прочим, подачи.

Ему очень захотелось сесть. Ноги просто не держали. Как ватные. Все же устал. И адреналина не хватило. Коньячку бы сейчас. Грамм сто. И в ванну.

Стоять! Стоять, маг! Держись. Это все скоро закончится. Должно закончиться. Ну не может же бесконечно продолжаться весь этот бред. Неужели Любка ей поверила?

– Кто-то вас укусил. Серьезно. Я пока не знаю, намеренно или нет. Походя. Я вижу силуэт. Так тоже бывает. В моей практике такое встречалось. Случай сложный. При этом я не хочу вас пугать или обманывать, но только вы должны знать – это происходило неоднократно. Уверена, что вы знаете этого человека. Даже, похоже, неплохо к нему относитесь. Если не сказать больше.

Любка заговорила четкими, короткими фразами, сразу закладывающимися в сознание. Частные уроки со специалистом не прошли для нее даром. Ой, да бред же, бред! Тяжелые камни четок стали падать медленнее.

– Да… Наверное.

– Вам нужно настроиться на долгое восстановление. Это не год, конечно, но несколько сеансов мы с вами проведем. Правда, обязана предупредить. Ощущения не всегда будут приятными. Не болезненными, но… Наращивание ауры, тем более двух, это не шутка. Это как мышцы нарастить. Вы ходите на фитнес?

– Естественно.

– Раз, два в неделю?

– Три.

– Тогда вспомните, как вы в первый раз побывали на тренажерах. Ощущения, наверное, были не самые приятные?

– Пожалуй.

А неплохо Любка работает. Речь все замедляется, тональность понижается, четки, завораживая, работают в такт метроному.

– Рассматривайте то, что мы с вами сейчас делаем, как гимнастику. Как обычную физкультуру, призванную сделать вас здоровее. Вздохните поглубже. Давайте, не надо стесняться.

Женщина вздохнула, но Павел видел, что делает это не в полную силу, потому что чувствует за собой его присутствие. Так что это? Шутка? Или… Боже! Только не это!

– Еще раз. Не торопитесь. Я вам помогаю.

Госпожа Люба поставила перед собой открытые ладони, потом как будто толкнула ими что-то, лицо ее с глубоко прорисованными тенями вокруг глаз замерло, глаза остекленели, затем ладонями она принялась делать пассы, на расстоянии очерчивая контуры тела женщины.

Та, несколько опьяненная большой порцией кислорода, начала отклоняться назад.

– Помогайте мне, – замогильным голосом провозгласила чародейка.

Павел даже на расстоянии чувствовал, что от нее исходит жар. Любка – все же Любка! – всегда была жаркой, горячей женщиной. Многие это чувствовали, но он считал, что это всего лишь способность организма на некоторое время менять температуру. Ну или что-то в этом роде. К настоящей магии это не имело никакого отношения.

Любка быстро посмотрела не него и сделала едва уловимое движение головой. Мол, хрен ли ты стоишь просто так? Работай!

На самом деле работать он не мог. Но чтобы не обижать, выставил вперед ладони, не то защищаясь, не то создавая экран для энергии магистра магии. Ну какая чушь! Стоит тут дурак дураком.

В спертой атмосфере закрытой комнаты появился новый запах. Сначала только тень его, намек. Павел даже не очень-то обратил на него внимание. Мало ли что может почудиться с устатку? Коньячку бы. Специально для него, а может, и не только, Любка в шкафчике держала бутылочку, а то и не одну, после приема содержимого которой секс получался просто изумительный.

До чего же спать охота.

– О-о-о, – простонала женщина, откидываясь на спинку кресла.

Бредит она, что ли? Или спит уже? Ну дает, госпожа Люба!

– О-ох.

Вдруг у него все соединилось. И запах этот знакомый, и стоны.

Несколько секунд ничего не происходило. Просто статическая группа – одна вытянула перед собой руки, другая спит или еще что, а он тоже лапы тянет, словно в прическу хочет вцепиться. А потом женщина шевельнулась.

Павел не видел ее лица, но был уверен, что она открыла глаза и вообще приходит в себя. Побыстрей бы уже.

Еще секунда, и она выпрямилась в кресле.

– Спасибо. Большое спасибо. Я завтра к вам приду в то же время.

Клиентка потянулась к сумочке, но госпожа Люба остановила ее барственно-неспешным жестом:

– Нет-нет. Прошу вас, к моему секретарю. Думаю, что…

– Тысяча.

– Евро.

– Именно это я имела в виду. Спасибо. До завтра.

Встала и царственно вышла, бросив в сторону Павла заинтересованный взгляд. Или это ему показалось? Он был никакой.

В три шага доплелся до кресла и уже чуть было не упал в него, когда заметил на его плюшевой обивке мокрое пятно.

– Ё-о! – вырвалось у него.

– Ты чего? – спросила Любка, поддергивая широкие рукава своей хламиды.

– Да она тут кончила!

– А чего ты хотел? У министров на своих жен сил не хватает, они других имеют. А как там у тебя? – игриво поинтересовалась она.

– Люба, – больше промычал, чем сказал он.

– А что такое? – продолжила она в том же тоне. – Сейчас по граммулечке примем. Мне вчера классный «Мартель» принесли. Как ты?

– Сто пятьдесят. Слушай, пошли отсюда.

– Пойдем, Пашенька.

Она двинулась к нему с совершенно определенным настроем, ответить на который у него не было ни сил, ни желания. Может, поэтому, а может, еще почему, он сказал то, чего говорить не собирался, по крайней мере сегодня.

– Я от Горнина ушел.

Нет, что там ни говори, а Любка свой человек. Со всеми ее недостатками, с нападающим на нее половым бешенством, с жаждой удовольствий, со всей ее неумеренностью – она может понять человека. Экстрасенс же, что тут еще скажешь.

Трех минут не прошло, как подруга все устроила.

Павел сидел в комнате отдыха с пузатой рюмкой в руке, секретарша, усохшая девица с лицом человека, редко бывающего на свежем воздухе, и в очках с толстенными стеклами, энергично обзванивала клиентов, передвигая даты посещений целительницы и ворожеи как минимум на завтра, сама Любка, скинув производственный халат, энергично принялась готовить закуску из холодильника, а охранник, обычно скучающий у двери перед телевизором, выскочил на улицу, прихватив с собой толстую, тяжелую на вид куртку. Какие указания он получил от хозяйки, Павел не слышал. Он пьянел быстро и катастрофически.

– Покушаешь?

Любка, уже в нормальном платье, если не считать того, что оно обтягивало ее так, что не столько что-то там скрывало, а больше выставляло напоказ, поставила перед ним большую тарелку с мясной нарезкой. Судя по ассортименту, дела ее уверенно шли в гору.

– Ты чего меня сдернула?

– А что такое? Тебе не понравилось?

Здесь было светло, свежий воздух и мягкие кресла по обе стороны так называемого журнального столика, внушительно увенчанного литровой бутылкой мутного зеленого стекла. А в двух шагах – вполне удобная тахта. Госпожа Люба не хотела отказывать себе в радостях жизни.

– Кончай уже, а?

– Как она? – с хитрым, но легко читаемым подтекстом спросила Любка.

– Послушай!

Павел резко выпрямился. Коньяк в закругленном бокале едва не расплескался, вязко скользнув по стеклу и осев на нем жирненькими капельками. Хотелось сказать еще что-то значительное, весомое, но он как-то не нашелся. Несмотря на выпитое, а может, и благодаря ему, хотелось спать.

– Да не волнуйся ты так. Все нормально. У тетеньки не все дома, вот и все. Ну не пашет ее мужик, а на сторону ходить ей невместно. Ну? Она первая такая, что ли?

– Кончай вешать мне лапшу. Что она там про кровь говорила?

Любка встала – налитая, аппетитная. Глубоко вздохнула, так что груди едва не выскочили из выреза платья, и пошла к бару, из которого достала высокую узкую рюмку и бутылку мятного ликера «Л'Оре».

– Ну? – не стал он дожидаться конца представления.

– А чего «ну»? Пьет.

– Что? – растерялся Павел.

Он был уверен, ну, почти уверен, что все эти байки про кровь байки и есть. Ну, там, гипербола. Мол, кровь народная, все такое, а мы жируем. Он встречал женщин, мужья которых зарабатывали ну о-очень много, а они, как бы компенсируя эту несправедливость или замаливая собственные и мужнины грехи, что-то там покупали для детских домов, устраивали поездки, благотворительные вечера, организовывали фонды, патронировали детские садики. При этом становились такими фанатиками своей деятельности, что куда там исламским террористам, которые хотя бы не орут о своей высокой миссии на всех углах. На таких фанатках все церкви мира, как бы они ни назывались, сделали очень большие деньги. Делали и по сей день делают.

– Пьет, Паша, – сбавила она тон. – На самом деле, поверь.

– Погоди, – он щедро отхлебнул из бокала, пытаясь крепким напитком привести себя в чувство. Помогло или нет, но сонливость прошла. – Как это пьет? Ты серьезно?

Любка, отпив крепкого ликера, вернулась в кресло, не выпуская из руки бутылку. Уж в чем, в чем, а в повальном пьянстве она замечена не была. Тем более на рабочем месте. Ну, почти на рабочем месте.

– Да не бери ты в голову.

– Что значит «не бери»?! Ты хоть представляешь, о чем говоришь?

– Сто баксов видел?

Павел тупо на нее уставился. Так. Сначала Петрович. Теперь Любка. Куда теперь? В подполье? Цыганок консультировать? Или тоже, вот так, свой кабинет открыть? Или – вот здорово – к рокерам. Он им такой ветерок на улицах столицы устроит!

– Да иди ты.

Он сделал попытку подняться с кресла, очень глубокого и уютного, такого, что сразу и не встать, но Любка бросилась к нему, уронив рюмку с тягучим пойлом на стильное ковровое покрытие. Как-то очень ловко обогнула стол и упала на него, руками надавив на плечи.

– Паш, Паш, – зашептала она прямо в ухо так, что стало щекотно. – Успокойся. Все нормально. Все хорошо. Ну? Ты чего?

– Пусти.

Голос у него как-то внезапно сел до хрипоты.

– Конечно, пущу. Конечно. Только ты успокойся.

От ее тела шел жар. Дышать стало трудно.

– Все нормально? Давай я тебе еще коньячку капну. Будешь?

Он сказал «Давай» больше для того, чтобы она от него отлипла, чем действительно хотел выпить.

Любка сноровисто, как профессиональная официантка, забрала у него пустой бокал – когда успел допить? – и щедро плеснула в него из мутной бутылки с золотистой этикеткой.

Он отхлебнул под ее воинственным взглядом.

– Ну? При чем здесь сто баксов?

– Да что ж ты такой… Ну покупает она ее! Донорскую! Какой-то дурак ей сказал…

Павел еще раз хлебнул. Следующим его воспоминанием было то, что кто-то стаскивает с него ботинки, а он сам смотрит в уплывающий вбок потолок.

Сон Павла Мамонтова

Врач, добрейший мужик, старый знакомый Павла, понял все, только взглянул на его лицо. Другом он не был, но уже когда-то лечил его, и отношения у них сложились вполне приятельские, хотя при этом один всегда оставался Доктором, а второй – всего лишь пациентом. Ни с какой не большой буквы. В лучшем случае со средней. Да и встречались они только в больничных стенах, не считая редких – две, три от силы – случайных встреч на улице, где они не только узнавали друг друга, но и демонстрировали взаимную приязнь.

– Чего так волнуемся?

– Да анализы что-то…

– Анализы, конечно, дело хорошее, только нужно иметь и еще кое-что. Голову на плечах, к примеру. Давай-ка раздевайся и на кушетку. Сейчас посмотрим.

Павел, несколько успокоенный, начал раздеваться.

– До пояса, – подбодрил его доктор. И добавил, обращаясь уже к медсестре: – Приготовь мне там все.

Павел разделся и прилег на кушетку, спиной чувствуя холод, через белую простынку поступающий от желтой больничной клеенки.

– Укольчик вам сейчас сделаем, – пропела медсестра, приближаясь к нему со шприцем в руке.

– Зачем укол-то? – спросил Павел, преодолевая затаенный страх. Уж чего-чего, а показывать свой страх перед женщиной он никак не хотел.

– Чтоб успокоился, – сказал врач, приближаясь. – Ничего, только на пользу пойдет. Или мы уже и уколов боимся?

– Да нет. Если надо…

– Надо, надо.

Самого укола он как-то не почувствовал. Не осталось его в памяти. Может, был, может, не был. Скорее всего, был, просто в памяти не отложился.