Маги нашего города

Некоторое время он, оглушенный, ослепленный и просто обалдевший, стоял, не понимая, что происходит и что ему делать. Длилось это, может, секунду, а может, и меньше. Как и все творившееся сейчас в офисе, времени это заняло исчезающе мало. Это было как взрыв, который происходит в считаные мгновения, а переживать его и его последствия приходится долго. Так некоторые фронтовики утверждали, что видели летящие в них пули и даже успевали от них уклониться.

Все прекратилось так же внезапно, как началось. Все, находящиеся в кабинете, смотрели на него. Алла все еще тянула руки, напоминая распятого на кресте человека. Стояла, смотрела на Павла и хлопала глазами, словно ребенок, у которого отняли любимую игрушку.

Первым опомнился Горнин.

– Можешь убирать защиту, – сказал он, откидываясь на спинку кресла.

Павел, кивнув, свернул «купол». И жестко шлепнулся подошвами об пол. Оказывается, он парил в воздухе! Невысоко, оторвавшись всего на несколько сантиметров, но парил!

Алла, увидев это, неожиданно громко икнула.

– Ого! – воскликнул смуглолицый гость, оставляя на лице невозмутимое выражение.

– Вот так-то, – не без гордости проронил Петрович и потянулся к сигаретной пачке, лежащей на столе. Павел заметил, что пальцы его мелко подрагивают. – Садись, Алла, поговорим.

– Да пошли вы! – взорвалась она, зло перекашивая лицо. Оно стало на удивление некрасивым и хищным. В нем теперь не было ничего от недавней наивной детскости. – Я вам еще покажу, и тогда посмотрим, кто и о чем будет разговаривать!

И решительно двинулась на выход. Горнин явно хотел ее остановить, напрягся, но ничего у него не получилось.

– Павел, задержи! – велел он.

Остановить ее оказалось куда легче, чем можно было предположить. Для этого Павлу не пришлось даже напрягаться, он лишь подумал о том, чтобы Алла остановилась, и та замерла как вкопанная. Только закричала:

– Пусти меня, гад! Сволочь! Скоти…

И так и замерла с открытым ртом. Потом развернулась и пошла к столу, где аккуратно отодвинула стул, села и положила руки на колени. Со стороны посмотреть – просто пай-девочка. Точнее, пай-дамочка.

– Вот, Иса, о нем я тебе и говорил, – сказал Горнин, дымящимся концом сигареты показывая на Павла. – Познакомьтесь. Павел Мамонтов. Иса Мишаль, наш гость из Ливана.

– Очень приятно, – кивнул Павел. – Извините, мне нужно на минутку отлучиться. – И вышел, не дожидаясь разрешения.

Его уже некоторое время беспокоило отсутствие Марины. Неужели «грязь» ее таки достала?

Проходя по предбаннику, он во второй раз за сегодняшний день разморозил секретаршу, и та со всем пылом работящей барышни обрушилась на клавиатуру компьютера, экран которого успел погаснуть.

– Я же говорю, что… – по инерции начала она, все еще находясь в том мгновении, когда на нее обрушилось М-воздействие, но вдруг увидела Мамонтова и осеклась. – Павел Евгеньевич.

– Работай, работай, – походя успокоил он, спеша на выход.

Марина сидела, прислонившись спиной к стене. Над ней склонился Мих Мих.

– Она не очень пострадала? – на ходу спросил Павел, глядя на бледное с закрытыми глазами лицо напарницы.

– Она-то? – устало переспросил Степанов. – Она-то ничего. Отойдет. Устала просто. Да и перенервничала. Если бы не ты… Кстати, а кто это «воронку» тут закрутил?

– Какую воронку? – не понял Павел и присел на корточки перед Мариной.

– А ты, что ж, не видел?

– Вы имеете в виду этот… Ну…

– Ага. Именно «этот» я и имею в виду. Кстати, можешь назвать его «пылесос». На Петровича не похоже. Да и… – Мих Мих махнул рукой, явно не желая договаривать, но Павлу показалось, будто он хотел высказаться в том смысле, что у маг-директора силенок для подобного маловато. Хотел, но не стал позорить руководителя перед молодежью. – Что ты молчишь?

– Да все нормально, – пробормотал Павел, осторожно трогая Марину за плечо. – Ты как?

– Па-аша, – слабо проговорила она, открывая глаза. – Ты цел.

– Цел, цел. Ты-то как?

Она вздохнула. Лицо ее отчего-то сделалось счастливым. Правда, оно все еще было усталым.

– Нормально. Ухайдакалась только. Помоги мне.

Он, нечаянно толкнув Степанова, попытался взять ее под мышки, но Марина отрицательно качнула головой:

– Не так.

– А как? – искренне не понял он.

– Поцелуй. Поцелуй меня, пожалуйста.

Если бы Павлу сейчас сказали, что в какой-нибудь лотерее он выиграл океанскую яхту, то он, наверное, поразился бы меньше. Там хоть более или менее понятно, как реагировать. А тут… Фигня какая-то.

Но, в конце концов, если женщина просит… Он нацелился чмокнуть ее в лоб, благо до него было ближе всего, но тут у него в кармане зазвонил телефон, и Павел, пробормотав «Извини», встал и выхватил спасительную трубку. На Мих Миха и Марину он старался не смотреть.

Ответил, даже не взглянув на экран – какая сейчас разница, кто звонит! Все равно молодец.

– Паша? Ой как хорошо, что я до тебя в конце концов дозвонилась! – быстро и напористо заговорила Любка. – Ты мне срочно нужен. Просто срочно! Немедленно! Ты когда сможешь приехать? Да, – компаньонша резко понизила голос, – сейчас та дамочка заявилась. Ну помнишь, министерша. Любые бабки обещает, просто любые. Но только вынь ей и положь, чтобы было как в прошлый раз.

– Я сейчас занят.

– Паша! Таким клиентам не отказывают. Ты просто не понимаешь. Еще парочка таких сеансов, и мы с тобой умотаем на Канары. А потом…

– Извини, не могу.

– Ну хоть на полчасика! – И, разом сменив тон, что называется, замурлыкала: – Я так по тебе соскучилась, Паш. Приезжай. Я тут ресторанчик один нашла, сходим, посидим. Ну а дамочка пусть свое получит, кончит в свое удовольствие, это же так прикольно.

Ему было неловко слушать такое, когда за спиной Мих Мих и Марина, и он отключил телефон, скорее импульсивно, чем осознанно наложив при этом запрет на прием Любкиных звонков.

Обернувшись, он увидел, что Марина уже встала, поддерживаемая Степановым. На Павла она старалась не смотреть.

– Ты хочешь сказать, – внимательно посмотрел на него Мих Мих, – что этот «пылесос» устроил ты?

– Ну… Примерно.

– Интересные у тебя примеры, – он покачал головой. – А это все, весь этот цирк, устроила дочка Романа?

– Получается так.

– Еще интереснее. Ну, мы еще поговорим. Ладно, вы тут разбирайтесь со своими бытовыми приборами, а я пойду пока «Скорую» вызову.

– Кому?

– Люське дурехе, кому ж еще. Сердце у нее прихватило. Говорил же ей завязывать с водкой, так нет, все-то ей по хрену.

Развернулся и пошел назад, к холлу. Павел неожиданно для себя заметил, что стареющий маг слегка подволакивает правую ногу.

– Пошли? – спросил он Марину, а больше предложил, кивком на дверь приемной Горнина обозначая направление.

– Пойдем. Погляжу хоть.

– Да ничего, в общем, интересного.

– Может, и так.

Она что-то не договорила, но Павел даже боялся подумать, что именно.

Секретарша сидела и задумчиво смотрела на экран монитора. Увидев входящих, она, против обыкновения, лишь произнесла "А, это вы", хотя в иных ситуациях грудью вставала на защиту директорского кабинета. Похоже, что сегодняшний день ее чему-то научил, а Горнину вскоре придется искать себе другую помощницу.

В кабинете ничего, кажется, не изменилось. Алла скромно сидела, глядя в стену перед собой, маг-директор курил, только уже вторую сигарету, а смуглый гость говорил, очень осторожно произнося русские слова. Его непривычное имя успело выветриться из памяти Павла. Муса?

– Можно быть уверенным, что это самым негативным образом будет расценено всеми. Факт невероятный. Это прямое… м-м-м… прямое попрание.

– Разрешите? – спросил Павел, стоя в дверях.

– Проходите, да, – кивнул Горнин.

– Или помешаем?

– Да чему тут уже мешать. Давайте, присаживайтесь. Сейчас Перегуда появится. Только что звонил. Слушай, Паш, у меня… – Он посмотрел на гостя и поправился: – У нас к тебе просьба.

Он достал из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо лист бумаги и протянул.

– Что-то у нас совсем нет сил. Шумни по этим кодам, пусть сюда подтягиваются.

– Это что? – спросил Павел, забирая бумагу.

– Комиссия. Да, третий номер не нужно. Господин Мишаль уже здесь. И – не в службу, а в дружбу. Скажи Лидочке, пусть поесть нам сообразит. Совсем сил не осталось.

– Может быть, я, – проговорил Павел и сотворил на столе блюдо с горкой сочных бифштексов, аромат которых хлынул по кабинету.

Такого испуга у взрослых людей он давно не видел. Господин Мишаль отшатнулся и побледнел, выпучив глаза.

– Убери немедленно! – заорал Горнин, и блюдо вместе с мясом и запахом исчезло, будто его и не было. – Фу! Ты вообще думаешь, что творишь?

– Извините.

Только теперь Павел сообразил, что восточный гость по религиозным соображениям свинину не то что не ест – на дух не переносит. А сам бы он сейчас поел. Ведь с утра маковой росинки во рту не было.

– Лиду позови, – очень настоятельно и членораздельно попросил Горнин.

Но звать ее не пришлось; открытая дверь позволяла секретарше хорошо слышать, что говорится в кабинете, и она впорхнула ласточкой.

– Да, Александр Петрович.

– Сообрази нам покушать. И, прошу тебя, не забудь о вкусах нашего гостя. Но для начала коньячку нам. – Маг-директор посмотрел на восточного гостя: – М-м?

– Можно, – певуче ответил тот.

– Давай.

Пока Лидочка доставала посуду и разливала выпивку, Павел просмотрел листок. Такого он не видел никогда. М-коды на полдюжины людей. То, что они могут быть учениками Горнина, он отмел сразу. Некоторые коды были очень короткими, что могло говорить лишь об одном – они присвоены давно. Чрезвычайно давно. Сообщество – не локальная телефонная компания, разом меняющая номера своих абонентов, наращивая символы по одному каждые десять лет.

Павел вдруг подумал, а существует ли сейчас номер один?

Конечно, маг-код – это не цифра и не фраза вроде "Здравствуйте, у вас продается славянский шкаф?". Но проходивший в воспитанниках под маг-директором, лично вручавший свой личный код наставнику, эти детали знает даже лучше, чем иной водитель номер своей машины. Потому что машину можно поменять, продать и забыть ее, а твое личное, впаянное в тебя навсегда, – никогда.

Кстати, маг-код господина Мишаля был хоть и не самым коротким, но весьма и весьма недлинным. Хотя и заковыристым.

Отчего-то Павлу вдруг стало весело. И он схулиганил. Он просто дал посыл по всему списку разом. Забыв исключить уважаемого гостя маг-директора. Просто забыл, поддавшись охватившему его состоянию озорства. Ну, сглупил.

Доселе невозмутимый восточный гость вдруг вскочил со стула, опрокинув его на пол, и ломанулся к Павлу, чтобы замереть перед ним по стойке «смирно». От него пахло потом и очень хорошей туалетной водой с запахом лимона.

В кабинете повисла предгрозовая тишина.

И вдруг Лидочка хихикнула. Ну девчонка, что с нее взять!

Горнин взорвался. Видно, силы понемногу возвращались. Он вскочил с места и заорал:

– Павел!!! Какого черта ты тут фокусы устраиваешь?! Отставить!

И вправду, переборщил.

– Извините, – пробормотал Павел, хотя никакого покаяния в нем ни на йоту не наблюдалось, и «отпустил» господина Мишаля.

Тот, даже вернувшись на место, сохранял напряженное выражение лица, граничащее с испугом.

– Извините его! – продолжал громыхать Горнин. – Распустился, понимаешь. Совсем совесть потерял. То нагадил мне прямо на столе. – Брови восточного гостя удивленно поползли вверх. – Фигурально, конечно. А теперь это. Ты соображаешь, что творишь? Хочешь фокусы показывать – вон иди на улицу и детишек смеши. Балаганщик! Сказано же тебе было, что господин Мишаль, – последовал вежливый полупоклон в сторону золотого галстука, – уже здесь.

– Я же извинился.

– Извинился он! И что мне теперь прикажешь – в жо… В смысле, миловаться с тобой?

– Чего кричим? – спросил Мих Мих, появляясь в дверях. – Здравствуй, Иса. О, коньяк пьем! Не угостите старика?

Восточный гость встал, прошел навстречу и чопорно, двумя руками пожал руку стареющего мага, широко при этом улыбаясь.

– Рад встрече, Михаил Михайлович.

– Я тоже рад. Говорили, твоя жена родила тебе еще одного сына? Поздравляю. Много сыновей – удача в дом. С меня подарок. Уже приготовил. Вечерком прокатимся ко мне?

– С большим удовольствием.

Павел слушал и балдел. Петрович перед иностранцем стелется, а Мих Мих так небрежно, чуть ли не свысока. Есть многое, Горацио, на свете, что и не снилось нашим мудрецам.

– Значит, договорились. Так что насчет коньяка-то? Угостите или как?

– Лида, налей ему. Ты чего пришел? – сбавляя тон, но с заметной подозрительностью спросил Горнин.

– Похоже, тебя спасать. И, кажется, что вовремя. Так это и есть наш монстр? – поинтересовался Мих Мих, глядя на Аллу. Он сел напротив нее и кивком поблагодарил секретаршу, поставившую перед ним бокал. – Интересно будет послушать.

– Ты не член комиссии, – быстро проговорил Горнин.

– Не судья, это точно. Я адвокат.

– Что?! Какой еще адвокат? Ты совсем уже?

– От общественности. Вы ж сейчас парня долбать будете, а он в этих делах ничего не понимает. Навешаете ему лапши на уши, снимай потом. Кстати, правилами это не возбраняется.

– Лапша?

– Адвокат!

– Про адвоката там ни слова нет.

– Что не запрещено, то разрешено. Кстати, я еще и свидетелей приглашу. Вот ее, например, – показал он на Марину. – Так что, когда едем?

– Михаил Михайлович прав, – покивал господин Мишаль. – На заседании комиссии в одна тысяча девятьсот восьмом году в Брюсселе, когда обсуждалась деятельность Эжени Лаваль, присутствовал защитник из числа местных магов.

– Никуда мы не поедем, – глухо проговорил Горнин, запустив нос в бокал, из которого в рот перелился солидный глоток. – Все скоро будут здесь. Подозреваю, что очень скоро.

За этим последовал недовольный взгляд в сторону Павла.

– Ну и хорошо. Паш, Мариночка, присаживайтесь. В ногах, как известно, правды нет. Ничего, что я тут слегка распоряжаюсь? – ехидненько поинтересовался Мих Мих.

Вместо ответа маг-директор сурово посмотрел на секретаршу, наблюдавшую эту сцену с неподдельным интересом.

– Я тебя что просил сделать, а?

– Ой! Бегу, Александр Петрович, бегу.

Она упорхнула бы прямо с бутылкой в руке, если бы Мих Мих не остановил ее и не перехватил сосуд с драгоценной жидкостью.

Но сразу вылететь из кабинета ей не удалось. В очередной раз ойкнув, она отступила перед стремительно входящим Перегудой.

– Что тут происходит?! – закричал он с порога, хотя порога как такового здесь не имелось. Так, оборот речи.

– Ты бы сначала поздоровался, Рома, – укорил его Мих Мих, с заметным удовольствием потягивающий коньячок. – Хоть не с нами, так вот с господином Мишалем.

Перегуда затравленно посмотрел на араба и поспешил изобразить нечто среднее между хищным оскалом и радостной улыбкой.

– Здравствуйте. Рад встрече. Очень рад. Извините, весь на нервах. Но в чем дело, почему вы тут, а не поехали в Зеленоград?

– Планы поменялись, Роман Георгиевич, – сказал Горнин. – Комиссия соберется здесь. Присаживайся.

– Вот как? А что вы сделали с моей дочерью? Что вы тут вообще творите?! А ну, немедленно снимите с нее свое воздействие.

– Тебе надо, ты и сними, – безмятежно ответил Мих Мих, подливая себе коньяку. – Кто еще будет? Марина? Паша? Я вам сейчас бокальчики подам, а то сидите как неродные.

Степанов встал и пошел к бару, а Перегуда, картинно развернувшись, уставился на дочь.

Павел хорошо видел, как от него к Алле потянулись серо-зеленые языки, лизнувшие ее по телу. Раз, другой. Потом третий. И еще раз.

– Что за шутки? – зло спросил Роман Георгиевич. – Расчаруйте ее немедленно!

– Разочарован? – ехидно поинтересовался Горнин, явно наслаждаясь процессом. – А ты вон его попроси, – кивнул он на Павла.

– Ну? – посмотрел Перегуда в том же направлении.

– Паша, а ты не спеши, – посоветовал Мих Мих. – Сейчас все соберутся, и вот тогда…

– Я требую! Вы не имеете права. И ты, – последовал гневный взгляд в сторону Павла, – в особенности. Я должен с ней поговорить.

– Я полагаю, – взял слово господин Мишаль, – что будет лучше, если мы все подождем членов комиссии. Мне кажется, нет смысла здесь собравшимся дважды выслушивать то, что можно послушать всего один раз. Пожалуйста, подождите еще немного.

– Как скажете, мсье Мишаль. Только должен обратить ваше внимание, что происходящее существенным образом попирает права моего ребенка и наносит мне непоправимый моральный вред.

– Комиссия это, несомненно, учтет. Присаживайтесь, прошу вас. Ведь вы позволите, Александр Петрович?

– Теперь вы здесь распоряжаетесь.

– Благодарю вас за любезность. Пожалуйста, – последовал приглашающий жест в сторону Перегуды. – Подождем.

Ждать пришлось недолго.

В кабинет только что не вбежал огромный негр в распахнутой рыжей дубленке и первым делом рванулся к Павлу, игнорируя остальных. Тот лишь в последний момент, когда двухметровый детина с квадратным подбородком и вылупленными глазами оказался в шаге от него, сообразил «отпустить» его, а когда боксерского вида мужик остановился и чуть расслабился, отпустил вожжи и оставшейся четверке. Все-таки нехорошо, когда члены высокой комиссии вбегают в таком вот расхристанном виде. Неприлично.

Негр обвел присутствующих все еще бешеным взглядом запарившейся после тяжелой скачки лошади.

– Господа, я рад вас приветствовать, – он поднял руки и потряс кистями, как генеральный секретарь на трибуне мавзолея. – Что за срочность, господин Горнин?

– Здравствуйте, мистер Монрой. Раздевайтесь, присаживайтесь. Вам помочь?

– Я сам. И жду ответа.

– Произошло досадное недоразумение. Я вам сейчас все объясню.

Ничего объяснить он, конечно же, не успел. Потому что когда дубленка успокоилась на стуле, в кабинете появился еще один персонаж, на этот раз совершенно азиатской внешности с абсолютно круглым лицом. В его узком разрезе глаз почти не видно было белков. Как выяснилось позже, наш брат, якут Николай Иванов. Потом были немец с волосами ежиком, украинка Оксана с желтенькими, но заметными усиками над верхней губой, и красавец Яков Голштейн, сын эмигрантов из Союза, с платиновым кольцом на пальце. И все они первым делом с интересом посматривали на Павла.

Для комфортного размещения комиссии и «приглашенных» места в кабинете Горнина не хватало, поэтому переместились в переговорную, где комиссия устроилась во главе стола, остальные – на его противоположном конце. Алла, как сомнамбула, шла перед отцом, который хоть и старался держаться молодцом, чувствовалось, что ему не по себе.

Павел, заняв место справа от Горнина и рядом с Мариной, с интересом рассматривал комиссию. Мих Мих напротив – лицом к лицу. Не надо было быть магом для того, чтобы понять – при всей их внешней экзотичности люди подобрались крепкие, уверенные в себе и своих силах. Искорки, время от времени вспыхивающие над ними, явственно свидетельствовали о переполняющей их мощи. Просто из любопытства он прикинул расстановку сил. Этих шестеро – все накачанные, кроме, пожалуй, араба, который все еще восстанавливался. Он, Марина, Степанов и Горнин, который тоже пока не в полной силе. Перегуда и Алла, пребывающая пока что в пеленках. То есть как бы шесть на шесть. Но где в этом раскладе окажется семейная пара – неизвестно. Впрочем, все эти расклады не имели смысла – пока.

Минут пять два официанта из соседнего ресторана, не первый год обслуживающего гостей и – по случаю – сотрудников ООО «Лад», расставляли на длинном столе закуски и легкие напитки, со скрытым интересом посматривая на людей за столом. Но Лидочка, искушенная секретарским трудом, быстро разобралась с этим, чуточку визгливо торопя обслуживающий персонал. Впрочем, те ее слушались.

– Я должен сказать, – заявил круглолицый Иванов, – что это помещение просто на редкость чисто.

Речь, конечно, не шла о пыли либо отпечатках подошв на ковролине.

Члены комиссии покивали с той или иной степенью энтузиазма.

– Предлагаю перейти к сути, – торжественно объявил мсье Мишаль, занявший председательское место.

– Я хочу, чтобы мне объяснили, что вообще происходит, – громко заявила дама с волосками над губой. – Надеюсь, все присутствующие понимают, что комиссия не может собираться просто по чьей-то прихоти или глупости. Это баранина? – на расстоянии ткнула она пальцем в блюдо с мясными кусочками.

– Полагаю, куры, – скупо улыбнулся Горнин. – Отварные и запеченные. Ресторан этим славится. Рекомендую. Господа! Прошу вас всех попробовать. А суть дела вот в чем. Эта девушка, – он показал на Аллу, – совершила ряд уголовных – я подчеркиваю! – преступлений. Ограбления, убийство. К моему сожалению, я должен предположить, что в данном случае за ее… Я не хочу высказывать беспочвенные обвинения, но у меня есть основания думать, что Роман Георгиевич создал из нее волшебную палочку.

– Простите? – спросил немец, не отрывая глаз от тарелки, в которую аккуратно накладывал закуски.

Павел смотрел на все это с недоумением. Он как-то иначе представлял себе заседание комиссии. Ну, пусть не судебные мантии и накладные парики, но хоть какое-то подобие ритуальности. Всем встать, поклянитесь или еще что-то в этом роде. А тут – застолье. Закусочки, винишко, пивко, сигареты. Не разгулье, но все же как-то несолидно. Он вопросительно посмотрел на Мих Миха, но тот этого не заметил; он внимательно смотрел и слушал Горнина, излагающего обстоятельства дела.

– Я не понял, – спросил Голштейн, отставив бокал с легким розовым вином. – Почему она прикрывалась М-матрицей господина Мамонтова? Мы можем ее спросить?

Перегуда, до этого ратовавший за то, чтобы его дочь расколдовали, вдруг запротестовал:

– Прошу вас, не надо. Пока, во всяком случае.

– Объяснитесь, – напористо произнесла украинка. – Почему мы не можем выслушать, по сути дела, обвиняемую?

– Она беременна.

– Ну и что? Я тоже была беременной. Думаю, на этой стадии беременности наши вопросы ей не повредят, как не повредили ей и ее художества. Кстати, вы знали о них?

– Девять лет.

– Что девять лет? Я ничего не понимаю. Отвечайте по сути вопросов.

– Она беременна уже девять лет, – сказал Перегуда, глядя на женщину.

– Что?!

Несколько секунд в комнате царила тишина. Никто не ел, не пил, да, кажется, и не дышал.

Павел ничего не понимал. Как известно, беременность у женщин длится около девяти месяцев, но никак не лет. Но то, как отреагировали на это сообщение присутствующие, говорило о том, что сказанное отнюдь не ошибка и не розыгрыш. Как ему показалось, все были на грани испуга или даже слегка за ней. И все уставились на Аллу, сидевшую с кукольно-безучастным лицом.

Первым заговорил господин Мишаль, обращаясь к Перегуде:

– Вы не имели права начинать этот эксперимент без согласования с нами. В этой ситуации столько лет держать Сообщество в неведении очень похоже на преступление.

– Я сам узнал об этом совсем недавно, – ответил Роман Георгиевич, в упор глядя на араба.

– Тогда кто оставил плод во чреве? – с содроганием спросил Иванов.

Перегуда перевел взгляд на Павла.

– Он.

– Я?!

– Именно. Я пригласил тебя как раз для того, чтобы ты снял свое заклятие. Сама она не хотела. Несмотря на все мои уговоры и даже угрозы. Боюсь, что именно это послужило толчком для ее последних действий. Так что, как видите, ничьей М-матрицей она не прикрывалась и ничего сознательно не копировала. В определенном смысле она в некоторые моменты и была Мамонтовым.

– А вы сами что ж? – спросил Павел.

– Со своим ребенком можешь справиться только ты, – без намека на веселье усмехнулся Перегуда.

– С моим?!

– Именно так.

Украинка наклонилась к уху Мишаля и что-то горячо ему зашептала. Некоторое время тот слушал молча, а потом кивнул.

– Господа, – начал он, обращаясь к «приглашенным». – Ситуация сложилась весьма необычная. Мы должны ее всесторонне обсудить. Прошу вас на некоторое, небольшое время оставить нас.

– Час, не меньше, – хмуро добавил Голштейн.

Первой встала Марина и быстрым шагом вышла вон. А когда Павел был уже в дверях, немец словно специально для него сказал:

– Просим далеко не уходить.

В коридоре Павла за рукав придержал Мих Мих:

– Пошли, потолкуем.

Павел кивнул. Они вдвоем направились в кабинет, уже, правда, бывший, Степанова.

– Михал Михалыч, – сказал Павел, когда они уединились, – я ничего не понимаю.

– Ты можешь сейчас снять с нее заклятие? – напористо спросил Мих Мих.

– Зачем?

– Можешь или нет?

– Наверное. Только я уже не помню, какое. И все равно ничего не понимаю.

– Быстро! Пока они не приняли решение. Садись. Сосредоточься. И – поторопись. У тебя минут пятнадцать, не больше. Это очень важно.

Павел опустился на стул, все еще глядя на Степанова, а тот повернулся и вышел, на прощание ткнув в его сторону пальцем.

Девять лет. Как такое может быть? Дикость какая-то. Страшно подумать, что все эти годы Алла носила его ребенка. Допустим, расколдует он ее, и что дальше? Она родит ребенка! И чего? Он – отец. Со всем отсюда вытекающим. А ведь он знал, что Алла беременна. Но их отношения к тому времени уже шли на спад. Во всяком случае, лично он знал, что вскоре им так или иначе расставаться. Хорошо ли, плохо ли – все равно. А она пыталась его удержать. И выложила про свою беременность. Срок был небольшой – месяц или около того. Разговор, мягко говоря, вышел эмоциональный. Оба орали так, что хоть святых выноси. Взаимные обиды и невысказанные доселе претензии сыпались, словно из рога изобилия повышенной мощности. Самое обидное, что он знал наверняка, что ребенка она не хочет и рано или поздно сделает аборт. Да и она, в общем, это знала, так что в какой-то момент их позиции каким-то чудесным образом поменялись. Она грозилась завтра же пойти к врачу, а извлеченный зародыш бросить ему под дверь. Он же стал чуть не умолять ее не делать этого, чем-то глупо грозил, обещал заботиться о ребенке. Сейчас уже и не вспомнить всего. И в какой-то момент он, взбудораженный, в запале, крикнул что-то вроде "Ты этого не сделаешь никогда!" и, скорее всего, именно в этот миг бросил на нее заклятие. Потому что сам он этого не помнил. Он вообще был уверен, что она сделала аборт. А потом Перегуда перешиб ему память. Но что же он тогда кинул-то? Ничего какого-то особенного он в тот момент, естественно, придумать не мог. Только то, что было, как говорится, под рукой.

Девять лет назад. Ему девятнадцать. В то время он увлекался старорусскими заговорами, порчами и сглазами. Впрочем, и индийская тематика его тоже интересовала. Или это позже?

Они тогда накануне собирались на дискотеку, а он не пришел – ночь и большую часть дня просидел над книгой "Магические тайны Третьего Рима". Сейчас она кажется пустой и глупой, а тогда он штудировал ее с увлечением, делал выписки, по ходу что-то сочинял, вдохновленный лихо написанным текстом. Помнится, его особенно поразил личный колдун Алексея Михайловича, которого царь тщательно скрывал от зорких глаз патриарха. Он делал свои заклятия, отталкиваясь от образа лягушки как домашней покровительницы и хозяйки дождя, а также являвшейся духом-охранителем во время беременности и родов. Точно! Он еще сделал казавшееся ему тогда очень изящным заклятие. Даже, помнится, записал его. Нет – хотел записать, но не успел, уснул, а на другой день постоянно держал в голове, чтобы не забыть. Причем там были некие интересные варианты, возникающие всего-то из-за перестановки трех слов. Но там же была и ошибка, которую он обнаружил значительно позднее.

– Ну что? – спросил вернувшийся Мих Мих.

– Я вспомнил.

– Ну так давай!

– Я хочу понять, зачем.

– Теряем время, Паша.

– Михал Михалыч!

Тот посмотрел на него с неудовольствием, но настаивать не стал, а подошел к двери и запер ее на ключ.

– Ладно, объясню. Эти горлопаны захотят все оставить как есть. Очень это им будет любопытно посмотреть.

– А что смотреть-то?

– Да ты что? Так и не понял? Это же супермаг.

– Кто? Алла? Или…

– Оба! Это женщина-мать, протяженная во времени и пространстве, считай, Земля, и в придачу мужчина. Все это в одном лице. Причем зародыш, как я понимаю, постоянно получает то же, что ты в себе нарабатываешь. Иначе ничего бы не получилось. То есть он как бы ты, только маленький и глупый. Совершенно непобедимая, мощнейшая комбинация на фоне психоза и детской наивности. Это все равно как если бы дите несмышленое в качестве игрушки имело атомную бомбу. Тебе оно надо? А мне? А всем остальным? – Степанов вздохнул. – Ты же не хочешь в ближайшие лет пятьдесят быть нянькой при этой девушке?

– Вот так и пятьдесят?

– Да хоть десять! Знаешь, ты сделал глупость. Я понимаю, конечно, молодость и все такое, но думать же надо! Это все равно что руками разгонять радугу или считать, что собственной тенью ты сможешь закрыть солнце. Ребенок так или иначе родится, вопрос времени. Понимаешь, ты попал сейчас в ситуацию. Оксану, к примеру, вечно тянет на эксперименты за чужой счет.

– А Мишаль?

Мих Мих усмехнулся.

– Он умный мужик. Мы с ним дружили много лет.

– Раздружились?

– Ну отчего же? Мы поддерживаем отношения.

Павел помолчал, соображая и переваривая услышанное.

– А если я сниму? – наконец спросил он.

– Родится ребенок. А там посмотрим.

– Надеюсь, вы не ошибаетесь.