Фердинанд Врангель. След на земле

Шествие замыкали несколько вьючных мулов под опекой двух босоногих погонщиков.

Со скалистой возвышенности, на которой был построен портовый город, дорога спускалась в болотистую равнину, окаймленную пальмовыми и тростниковыми рощами. Первый привал устроили в небольшой деревушке, позавтракали предложенными хозяйкой бобами и маисовыми лепешками. А дальше потянулась местность, уже носившая следы людской деятельности, с маисовыми полями и сахарными плантациями.

На ночлег остановились в небольшом ранчо отнюдь не старой вдовы доньи Мануэлы. Договариваясь с ней об ужине, Врангель был изумлен запрошенными ценами: за полдюжины лепешек и тарелку бобов — один пиастр, столько же и одна курица. А ежели угодно яичницу так еще полпиастра. Рассчитываясь, он как бы мимоходом сказал:

— Ни в Монтерее, ни в Сан-Блазе такой дороговизны мы не встречали.

— Так и жили бы там! Что вас сюда-то несет? — грубо ответила хозяйка.

— А нельзя ли, сеньора, молока или маслица для ребенка?

— Да где ж я вам возьму? — столь же сварливо реагировала на просьбу донья Мануэла. — Зима, засуха, для скота бескормица. Какое уж там молоко!

Постоялый двор представлял из себя обычный сарай без стола и стульев. В его глиняных стенах темнели дыры, вполне пригодные для свободного хождения туда и обратно и собак, и куриц, и даже свиней. Но утомленные дневной жарой и дорогой путники не стали роптать и едва прилегли, как их сморил крепкий сон.

И вновь на следующее утро солнце застало их уже в дороге, а она вела все выше и выше. Где-то там, в горах, расположен Тепик. Ехавший впереди дон Хесус монотонно напевал заунывную песню, а когда очарованный мелодией жеребец несколько сбавлял шаг, проводник взбадривал его легкими ударами шпор. На поворотах тропы, где видимость была ограничена, он брался за рукоять шпаги, как бы намекая жестом, что в случае чего готов дать отпор. Но пока, по его же собственным словам, бояться было особо нечего.

— Здесь, дон Фердинанд, — обратившись к Врангелю, сказал проводник утром, когда седлали лошадей, — места еще безопасные. А за Тепиком, до Гвадалахары и дальше, не редкость повстречать разбойников.

Солнце на открытом, безлесном пространстве мучило все сильнее, воздух становился суше, и лишь в окруженных садами придорожных селениях можно было найти спасительную тень. С жильем граничили плантации магея, растения, родственного алоэ, из сока коего местные жители гнали водку и более слабые напитки.

Не доезжая нескольких лиг до Тепика, дон Хесус умчался вперед, чтобы предупредить консульских работников о приближении каравана.

Малыш Вилли, сидевший на одной лошади вместе с отцом, начал клевать носом, и, заглянув через его плечо, Врангель увидел, что глаза сына закрыты: сморенный жарой, малыш засыпал.

Дон Хесус вернулся часа через полтора с приветом от консула Баррона и его приглашением следовать прямо к нему домой. И вот въехали в городок, построенный у подножия горы Сан-Хуан, с ровными рядами побеленных, преимущественно двухэтажных домов, с внутренними дворами, патио, окруженными глухими стенами, над которыми поднимались купы деревьев.

Почти безлюдными в этот полуденный час улицами проследовали к просторному дому консула, где были радушно встречены самим Эустакио Барроном, грузным мужчиной лет под пятьдесят с уже седеющими волосами, и заместителем консула Александром Форбсом, суховатым, сдержанным в эмоциях англичанином.

Хозяин провел спешившихся путников через благоухавший ароматами цветов двор в роскошно обставленные апартаменты и познакомил с супругой, испанкой, как и муж, и двумя дочерьми, тринадцати и пятнадцати лет, Долорес и Мануэлой. Деловую беседу было решено отложить на послеобеденное время, сиесту.

Утомленная с дороги баронесса Врангель удалилась с сыном отдохнуть в отведенные им покои. А Фердинанд Петрович принял приглашение Эустакио Баррона обсудить дела на открытой террасе верхнего этажа дома под скрывавшим от солнца навесом. Расположились в плетеных креслах. Слуга принес и поставил на стол напитки.

Разговор шел в основном по-испански. Временами, когда Врангель испытывал затруднения в подборе необходимых слов, он переходил на английский, которым Баррон владел достаточно хорошо.

Изложив историю своей переписки с покойным калифорнийским губернатором, высказавшим пожелание о признании Мексиканской Республики Россией, Врангель подчеркнул, что в Петербурге благосклонно отнеслись к его предложению поехать в Мексику и провести переговоры на сей счет. В правительстве, правда, решили, что не стоит придавать его миссии официальный статус и будет лучше, если он выступит как представитель торговой Российско-Американской компании. Тем более что компания имеет в Калифорнии давнюю оседлость, селение Росс, и заинтересована развивать взаимовыгодные отношения с соседями, то есть калифорнийскими властями Мексиканской Республики. Увы, безвременная кончина Хосе Фигероа несколько спутала первоначальные планы, почему он и вынужден теперь обращаться за содействием в получении паспорта для путешествия по стране.

В доказательство своей искренности Врангель посчитал нелишним показать последнее полученное от генерала Фигероа письмо, где он рекомендовал маршрут поездки, обещал свое полное содействие и советовал обратиться в Тепике к английскому вице-консулу Александру Форбсу.

Внимательно слушая его, Эустакио Баррон посетовал по поводу безвременной кончины Хосе Фигероа:

— Я знал его. Это был талантливый человек, истинный патриот своей республики. Так часто и получается что способные, нужные своей стране люди уходят слишком рано. Дураки же, напротив, тяготят мир своим обществом чересчур долго. Что же касается, — продолжал Баррон, — неофициального характера вашей миссии, то это вполне разумный со стороны российского правительства шаг. В таких тонких делах, как признание республики, еще не вышедшей из состояния хаоса, торопиться не стоит. Между прочим, Соединенные Штаты тоже сначала предпочли неофициальный политический зондаж и в начале двадцатых годов с этой целью посылали в Мексику Джоэля Пойнсетта. И лишь спустя несколько лет официально признали новорожденную республику, и Пойнсетт стал первым американским посланником здесь. Так же осторожно действовала и Англия. Сначала — лишь консульские отношения и внимательное изучение ситуации. А лишь потом, года через полтора, — прибытие первого поверенного в делах Генри Уорда. Не исключено, господин Врангель, — лукаво усмехнулся консул, — что и вы со временем, если ваша миссия окажется успешной, станете первым российским послом в Мексике.

— Думаю, это исключено, — тоже с улыбкой ответил Врангель. — Я все же моряк и немножко путешественник. На дипломатические должности у нас предпочитают подбирать совсем иных людей, с соответствующим опытом. Кстати, вы обмолвились, что республика еще не вышла из состояния хаоса. Не могли бы прояснить, что вы имеете в виду?

— Республика... — скептически процедил Эустакио Баррон. — Да, мексиканцы как бы по инерции продолжают считать свою страну республикой. Но фактически, года полтора назад, здесь установлена в результате очередного переворота, поддержанного армией и клерикалами, ничем не прикрытая диктатура генерала Санта-Аны. Он отстранил бывшего президента Фариаса от должности, отменил принятые при нем антицерковные законы, распустил конгресс. Более того, как говорят, собственноручно запер зал заседаний конгресса, а ключ положил в свой карман.

Сделав паузу, Эустакио Баррон испытующе посмотрел на Врангеля:

— Мне понравилась, барон, та откровенность, с какой вы изложили цель поездки сюда. Хочу отплатить вам тем же, чтобы вы лучше представляли себе положение в стране и людей, с которыми вам придется иметь дело в столице. Итак, Санта-Ана, что он за человек? Он подражает Наполеону и считает себя спасителем Мексики. Но патриотический флер не мешает ему беззастенчиво залезать в казну и не забывать при этом приятелей, которым он дает хлебные генеральские должности. При нем вольготно чувствуют себя поставщики продовольствия и снаряжения для армии. Если не считать некоторых иностранных купцов, это самые богатые в стране люди, и министерство финансов занимает у поставщиков деньги на грабительских условиях — под четыре процента в месяц. Верхушка живет в роскоши, а все население голодает. Не столь давно Санта-Ана все же попытался восстановить какое-то подобие демократии и передал власть новому вице-президенту — генералу Мигелю Баррагану. Сам же удалился в свою асьенду, ожидая развития событий и новой кризисной ситуации, когда народ вновь призовет его решительными действиями спасти нацию. Кажется, этот момент уже наступил, и теперь Санта-Ане предстоит проявить свои способности в Техасе...

— Да, да, Техас... — оживился Врангель. — По дороге сюда я уже слышал, что поселившиеся там северо-американские колонисты устроили в Техасе мятеж. Что же там в действительности происходит?

— Происходит то, что рано или поздно должно было произойти, — наставительно ответил Баррон. — Колонисты из Соединенных Штатов начали селиться в Техасе еще с начала двадцатых годов. Первопроходцем стал горнопромышленник Мозес Остин. Столь же энергично проявил себя после смерти отца его сын Стефан. Со временем ринулись, пользуясь полученными льготами на землю, и другие. Приняли, как от них требовали, мексиканское гражданство, завезли рабов-негров, стали разбивать хлопковые плантации. К началу тридцатых годов там было уже не менее тридцати тысяч колонистов, не считая негров. Еще при Пойнсетте, первом американском посланнике в Мексике, северные американцы предприняли попытку купить Техас, но мексиканские власти на продажу провинции не пошли. Напротив, при президенте Висенте Герреро началось постепенное ограничение прав и интересов колонистов. Сначала издается декрет об отмене рабства — с целью прежде всего остановить американскую иммиграцию. Затем колонистам запрещают въезд в страну и вводят на границе с Луизианой таможенные пошлины. Не буду утомлять вас подробностями, но в конце концов колонистам все это надоело, и летом минувшего года они подняли вооруженный мятеж под руководством профессионального военного — полковника Соединенных Штатов. Насколько мне известно, сейчас они контролируют почти всю территорию Техаса. Провозгласили отделение Техаса от Мексики и даже образовали свое правительство. На подавление мятежников недавно послана мексиканская армия, и, говорят, сам Санта-Ана должен возглавить ее. Так что, сеньор Врангель, вы прибыли в Мексику в весьма драматический период ее истории, и едва ли вам удастся встретиться в Мехико со «спасителем нации». Может быть, там, в столице, высшим руководителям вообще сейчас не до вашей миссии. Не удивляйтесь, если вам трудно будет попасть на прием к нужному высокопоставленному чиновнику на уровне хотя бы члена кабинета министров. Но на меня вы можете рассчитывать. Документы, необходимые для поездки в Мехико вам и вашей семье, я подготовлю. Только не надо чересчур обольщаться надеждой на успех. Здесь, как видите, не все просто.

Прогуливаясь с женой по окрестностям Тепика в экипаже, любезно предоставленном консулом Барроном, Врангель пересказал ей кое-что о ситуации в Мексике, услышанное от самого Баррона и других лиц, с кем довелось поговорить здесь.

— Сегодня утром, Лизонька, — говорил он, — я встретился с Фердинандом Деппе. Помнишь, милейший пруссак, купец и натуралист. Мы познакомились с ним, когда были в Калифорнии, куда он приезжал с целью сбора экспонатов для своей коллекции.

— О, да, — улыбнулась приятному воспоминанию баронесса. — Очень вежливый и очень серьезный господин с тихим голосом и проникновенным взглядом.

— Он живет в Мексике уже несколько лет и весьма осведомлен в здешних обстоятельствах. Мне было интересно послушать его, для сравнения, не сгущает ли Эустакио Баррон краски. Увы, добряк Деппе отнюдь не в восторге от правления тех, кто гордо называет себя республиканцами. Казнокрадство, по его словам, приобрело невиданные размеры. И Санта-Ана сам подает пример безнравственности — склонностью к роскоши, к бесконечным любовным приключениям, привычкой свободно залезать в случае нужды в государственный карман. Года три назад он присвоил себе все таможенные пошлины, собранные в порту Веракрус, и воодушевленные его примером мздоимцы всех мастей почувствовали себя вполне вольготно. Таможенники здесь, как говорят, первые контрабандисты, а судьи — первые нарушители закона. Простолюдины совершенно бесправны. Здесь ничего не стоит бросить невинного человека в тюрьму, чтоб дать ему возможность откупиться за полсотни или сотню пиастров. Ежели, конечно, его родные найдут такие деньги. Дошло до того, что простой народ с тоской вспоминает времена испанского владычества, когда порядка было больше.

— А вся эта разруха отчего? Нет денег? — простодушно спросила Лизонька.

— Отчего же еще?! Казна разграблена. Бюджет страны несбалансирован: говорят, что расходы в два раза превышают доходы. Деньги занимают и у своих же богачей под огромные проценты, и у иностранных держав. Англичане, рассказывал Деппе, дали займ, но на условиях закупки на эти деньги второсортной амуниции и вооружений, оставшихся после битвы при Ватерлоо. Свои же заимодавцы требуют под залог кредитов государственное имущество или таможенные пошлины. Единственная отрасль хозяйства, которая как-то держится на плаву, это горнодобывающие предприятия, в основном серебряные рудники. Но они теперь большей частью в руках англичан, хотя и немцы, как признался Деппе, проявляют к ним интерес. В беседе с консулом Барроном тот упомянул, что и сам был в молодости убежденным республиканцем, но когда Мексика провозгласила себя республикой, от республиканского поветрия излечился и ныне советует приезжать сюда всем, подверженным таким заболеваниям, дабы поскорее от них избавиться.

Из окна экипажа открылось столпище людей на окраине города. Собравшиеся ремесленники и крестьяне увлечением наблюдали за схваткой двух бойцовских петухов. Слышались азартные крики делающих ставки.

Поле боя усыпали вырванные разъяренными соперниками перья, кое-где виднелась на земле кровь.

— Говорят, Санта-Ана, — рассеянно уронил Врангель, — тоже большой любитель такого зрелища и даже в военных походах возит с собой клетки со своими любимцами — бойцовскими петухами. Он и сам, кажется, характером и всеми действиями похож на гонористого, франтоватого петуха. Буду лишь счастлив, если в Мехико мне доведется встретиться не с ним, а с каким-либо другим руководителем республики.

Наступил черед вице-консула Александра Форбса проявить гостеприимство по отношению к русским гостям. На обед в их честь были приглашены сотрудники консульства и некоторые из проживавших в Тепике иностранных купцов и предпринимателей.

Желая развлечь гостей перед трапезой, хозяин дома показал свою коллекцию морских раковин и металлических руд, которую собирал все время, пока жил в Мексике. Редкие раковины отражали неравнодушие Форбса к красотам южных морей. Собрание же руд выдавало и практический склад ума пытливого англичанина.

— Вот эти экземпляры, — любовно говорил Форбс, передавая гостям тяжелые куски породы, — чистое железо, а в этих, как видите, весьма богатое содержание меди. А этот камешек — разве не чудо? — так и испещрен серебром. А вот и образец золотой руды. Только, пожалуйста, леди, поосторожнее: он довольно тяжел.

— Серебро, вероятно, с севера? — полюбопытствовал купец и натуралист Фердинанд Деппе.

— Не только с севера, — гордо ответил Форбс. — Серебряные и золотые руды у меня представлены почти из всех мексиканских провинций.

— Эта коллекция руд — просто хобби? — со светской улыбкой спросил Врангель.

— И да, и нет, — серьезно ответил Форбс. — В свое время наш первый посол в Мексике Генри Уорд, размышляя о том, как поскорее помочь экономике страны выбраться из разрухи, обратил внимание на горнорудную промышленность. Для ее восстановления стоило привлечь британский капитал. Тогда посол и отдал распоряжение всем консульским работникам изучать минеральные богатства страны, собирать образцы пород и представлять свои заключения относительно целесообразности разработки того ли иного месторождения. Итак, сначала было задание, а впоследствии оно переросло и в хобби.

— Говорят, — опять подал голос Деппе, — что недавно открытое месторождение серебра в местечке Фрезнильо оказалось самым богатым в Мексике. По слухам, еженедельно там добывают этого благородного металла на пятьдесят тысяч пиастров.

— Да, это так, — подтвердил Форбс. — Санта-Ана объявил этот рудник собственностью государства. Да только на нужды республики, или точнее ее чиновников, остается лишь пятая часть. Основные же денежки текут в большой карман «спасителя нации».

Тема корыстолюбия, затронутая во время осмотра коллекции, вновь, как в симфоническом произведении, возникла, сменив тональность, за обеденным столом. После нескольких бокалов вина она зазвучала гневно, с обвинительным пафосом. Одна из дам, жена американского купца, вспомнила, как беззастенчиво ведет себя в столице сестра Санта-Аны, торгуя высокими должностями в правительстве. И за каждую должность, в зависимости от предоставляемых ею возможностей для мздоимства, определена своя такса.

Упоминание о сестре «спасителя нации» заставило разговориться и супругу Александра Форбса, даму, отличавшуюся не столько миловидностью, сколько сверканием крупного бриллианта, вправленного в серебряное колье на ее шее.

— А вы помните, — чуть не с восторгом воскликнула она, — эту жуткую историю с убийством швейцарского консула и разоблачением виновных — банды, которой, как оказалось, руководил некий полковник, адъютант вице-президента Баррагана? Кажется, его звали Мигель. И он, как открылось суду, был любовником сестры Санта-Аны. Могла ли она допустить, чтобы его повесили? Никогда! И вот судья, раскопавший всю эту грязную историю, умирает от отравления. Полковник оправдан другими стражами порядка и закона. А на виселицу, чтобы успокоить общественное мнение, отправляют двух рядовых членов банды. Вот таково здесь правосудие!

— А женская любовь поистине творит чудеса! — с иронией заключил Форбс.

И тут же стали дискутироваться шансы Санта-Аны добиться победы над мятежниками в Техасе, и кто-то из мужчин меланхолично заметил, что, может, будет и лучше для Мексики, если фактический диктатор потерпит поражение в боях с инсургентами. Как и повсюду в мире, поражений здесь не любят, и тогда-то правлению Санта-Аны уж точно придет конец, а в стране может возродиться демократия.

Баронесса Врангель, чья северная красота удостоилась комплиментов равно от мужчин и от дам, за столом изрядно скучала: она плохо знала испанский, да и английский понимала с трудом.

— Что их всех так возбудило? — спросила она мужа на обратном пути к приютившей их резиденции консула Эустакио Баррона.

— Они, Лизонька, — не без иронии ответил Врангель, — рассуждали о том, как трудно жить иностранцам в этой стране.

— Почему?

— Из-за обилия разбойников, больших и малых, которые обирают не только простой народ, но и иностранцев. И даже, говорят, — снизил он голос до таинственного шепота, — среди них есть люди из правительства.

— Они-то, большие разбойники, нам, по-моему, не страшны. А вот обычных я опасаюсь. До Мехико еще так далеко! — вздохнула Лизонька. — Не дай Бог нападут и на нас!

— Много ли с нас возьмешь? — усмехнулся Врангель. — Истинные разбойники предпочитают добычу покрупнее.

— Не знаю, как ты, милый, — пожаловалась Лизонька, — но я на этом приеме изрядно скучала. По-моему, все он такие чопорные и слишком увлечены политикой.

Врангель не стал ее опровергать.

Консул Баррон, как и обещал, выправил паспорт для дальнейшего путешествия. Накануне отъезда гостей Гвадалахару он уговорил Врангеля нанести визит вежливости начальнику местного воинского гарнизона полковнику Толеса.

Полковник, мужчина уже в годах, с отяжелевшим телом, с почтением принял русского визитера, представленного консулом самым лестным образом, и по подсказке того же Баррона настрочил короткое рекомендательное письмо своему коллеге — генералу в Гвадалахаре, возглавлявшему расквартированные там войска.

— На дорогах бывает неспокойно, — заметил полковник Толеса. — Если хотите, могу дать вам для охраны эскорт солдат. Да только вам самому придется оплатить их услуги, примерно триста пиастров.

Это был немалый выкуп за свою безопасность. К счастью, накануне визита Эустакио Баррон по-дружески предупредил Врангеля о возможности такого предложения и советовал отклонить его: обойдется, мол, дорого, а толку ноль, поскольку при появлении разбойников солдаты едва ли будут рисковать собственными жизнями и первыми разбегутся.

— Благодарю, ваша честь, — ответил Врангель. — Я ценю вашу заботу, но солдаты, право, нам не нужны. Я уповаю на милость к нам Господа.

— Как знаете, — пробурчал полковник. Судя по его тону, он надеялся поправить таким образом пошатнувшееся финансовое положение своих подопечных.

Глава третья

И вновь седлаются лошади, навьючиваются поклажей мулы, и словно черт из табакерки появляется истосковавшийся по дальней дороге проводник дон Хесус со своей длинной шпагой.

Утренняя прохлада сменяется полуденной жарой, а сосновые рощи вдоль дороги — плантациями сахарного тростника. Но почти неизменны окаймляющие горизонт горы с устремленными к облакам вершинами.

В горной местности и быт иной. Вместо обычных в низинах тростниковых хижин теперь встречаются селения, построенные исключительно из глины. Из того же материала и вся домашняя посуда, изготовляемая местными жителями.

По пустынной каменистой равнине лошади идут неторопливо. Но что за птичка вдруг появляется возле каравана, величиной с воробья и с огненно-красным оперением? Садится отдохнуть на придорожный кактус — нопаль, вновь вспархивает и летит дальше. Они уже видели ее раньше, и баронесса радостно восклицает:

— Смотри-ка, вновь наш дружок появился! Значит, скоро и селение.

Замечено, что ярко оперенный «дружок» предпочитает обитать в зеленых оазисах, окружающих человеческое жилье.

За очередным поворотом, весьма кстати, поскольку время вечернее, показывается гряда глинобитных домиков, и вьется дымок, доносится аппетитный запах вареного мяса. Должно быть, готовят любимое простыми мексиканцами блюдо из сначала подсушенной, а затем отваренной в котле вместе с зеленым или красным перцем бараниной. Ее едят обычно с маисовыми лепешками.

— Что за селение? — спросил Врангель дона Хесуса.

— Санта-Изабелла. И здесь есть вента — дом для приезжих.

К счастью вента оказалась свободной от постояльцев. Зайдя в нее, Врангель обратил внимание на висевшие на стенах гитару и широкополую войлочную шляпу хозяина. На видном месте красовалась остро наточенная шпага с выбитой на ней золотыми буквами надписью по-испански, которую можно было перевести следующим образом:

Не употребляй меня без повода,

Не пользуйся мною без мести.

После обсуждения с длинноусым обладателем примечательной шпаги платы за ночлег и ужин из двух куриц, дюжины яиц и мясной похлебки Врангель пришел к приятному заключению, что цены здесь (пара пиастров за все) намного скромнее, чем по дороге до Тепика.

Ночью в дом не пытались пролезть ни курица, ни свинья, ни собака, и это способствовало крепкому сну и восстановлению сил. А утром, едва отъехали несколько миль от приютившей их деревушки, путникам открылась земля совершенно необычная, черная и голая, будто выжженная: ни кустика, ни деревца, ни цветка, и все покрыто шлаком. Когда-то здесь хорошо поработал пробудившийся вулкан — он оставил в память о своих огненных игрищах картину смерти, поистине адскую долину.

Дон Хесус пришпорил жеребца, подстегнули мулов и погонщики. Гробовое молчание царило в караване, пока вновь не выбрались в плодородную долину с цветущими в ней темно-синими агавами и зеленовато-желтыми плантациями сахарного тростника.

Вскоре открылся небольшой городок, и дон Хесус пояснил, что это Акуакатлан, и протекающая через него река впадает в Амеку, а та — в океан. Сам же городок лежит примерно на полпути между Тепиком и Гвадалахарой.

Миновав старинную церковь, аллеей росших вдоль реки банановых деревьев подъехали к постоялому двору, посадо, окруженному стройными кипарисами. По совету проводника, объяснившего, что на расстоянии дневного перехода другого населенного пункта не встретится, здесь и заночевали.

Городок еще спал, а путники, наслаждаясь предрассветной прохладой, уже вновь сидели на лошадях, и дон Хесус, как обычно, возглавлял караван. Почему-то этот немногословный, уверенный в себе человек внушал Врангелю убеждение, что пока он с ними, все будет в порядке и никаких неприятностей не случится. То ли их проводник обладал особым талантом располагать к себе людей, то ли были у него повсюду друзья и знакомые, но только стоило ему вступить в беседу с хозяевами постоялых дворов, вент и посадо, как возникшие было затруднения сами собой устранялись и разговор шел уже в более приветливых тонах.

Отъехав от Акуакатлана, путешественники достигли места, где сходились несколько дорог из разных областей страны, и владельцы встречных караванов, насчитывавших в общей сложности более тысячи мулов, стали договариваться между собой, как разминуться и кто кому должен уступить. Пока хозяева вели переговоры, погонщики мулов, пользуясь вынужденным отдыхом, устроили пляски под перезвон гитары, какой-то предприимчивый делец организовал петушиные бои, и все это разбитое на группы скопище пестро одетых людей, несмотря на зной, весело гудело и радовалось жизни. Игры политиков, доведших страну до нищеты, были далеки от них и мало им понятны. Большинству из них было мало понятно и само слово «республика». Они лишь видели, что жизнь их не изменилась к лучшему и молились, чтобы не стало еще хуже.

Спешившийся дон Хесус отправился поискать знакомых. Он остановился у одной группы, весело ударил по плечу высокого бородача, тот оглянулся, и они радостно обнялись. И в другой группе у дона Хесуса оказался близкий знакомый или давний друг, и вот проводник уже лезет в карман и угощает приятеля сигарой.

Вернувшись, дон Хесус рассказал, что те торговцы которые идут с севера, везут на продажу мыло, самодельные шляпы и водку. А из Гвадалахары движутся в Сан-Блаз продавцы гитар и медной посуды. С юга же, от Колины, следует караван с грузом кокосовых орехов. Они недороги и прекрасно утоляют жажду. По его совету Врангель купил их целый мешок, и все семейство удовольствием освежилось сладковатым, приятным на вкус молоком.

Встречи с разбойниками избежать все же не удалось и это произошло в горах, где река Сан-Яго прокладывает себе путь через мрачное каменное ущелье. По словам дона Хесуса, в сезон дождей здесь можно наблюдать величественные водопады, но сейчас, в засуху, река едва струилась у подножия гор. Над ней, по кромке отвесных скал, пролегала тропа, настолько узкая, что одна ног всадника задевала за камень, а другая висела над пропастью.

Дон Хесус, особо оберегавший малыша Вилли, повел его лошадь в поводу. Продвигались медленным шагом каждое неверное движение могло увлечь всадника под откос.

Кое-где на каменной тропе были выбиты в стене площадки, чтобы встречные караваны могли разойтись между собой. На одной из них путников поджидала группа из четырех всадников. Все четверо были в низко надвинутых на глаза шляпах, в длинных плащах, какие любят объездчики лошадей, и все были вооружены длинноствольными ружьями и пистолетами.

До Врангеля донесся испуганный шепот погонщиков мулов: «Бандиты, бандиты!» Караван остановился, и дон Хесус, не выпуская из рук повода лошади, на которой сидел Вилли, подошел к молчаливым всадникам и о чем-то негромко заговорил с ними. Напряженно наблюдавший за ним Врангель уловил несколько слов: «Русские», «это их сын»... Кто-то, вероятно старший группы, бросил взгляд на тревожно замерший караван, наклонившись, ободряюще похлопал дона Хесуса по плечу и сказал:

— Что ж замешкались? Проезжайте.

Выглядевший совершенно спокойно дон Хесус неторопливо повел лошадь вперед. За ним двинулись и остальные мимо хранивших молчание бородачей.

Когда проехали опасное место и тропа вновь расширилась, Врангель спросил проводника:

— Это действительно были разбойники?

— Это обездоленные люди, ищущие тех, кто разорил их семьи и превратил их в бродяг, — сдержанно, с оттенком уважения к тем, о ком он говорит, ответил дон Хесус.

— Что вы им сказали?

— Я сказал, что вы не те люди, кого они ищут.

— Спасибо, дон Хесус! — с признательностью пробормотал Врангель.

За горным кряжем вновь открылась безлесная каменистая равнина. Лишь неприхотливые кактусы поднимались меж камней. Здесь можно было смело ускорить движение каравана.

Неожиданно, когда солнце уже клонилось к горизонту, показалась быстро едущая навстречу карета, и дон Хесус высказал предположение, что это тот экипаж, который консул Баррон обещал выслать за ними из Гвадалахары. Так и было, и кучер, дон Игнасио Мартини, пояснил, что еще вчера прискакал посыльный от господина Баррона с его приказом встретить русских путников за каменным ущельем реки Сан-Яго.

Возблагодарив консула за заботу, Врангель с супругой и малышом Вилли перебрались в крытый экипаж. Впрочем, уже первые мили пути показали весьма относительное удобство путешествия таким образом. Дорогу усеивали камни, карета без конца подпрыгивала на них, а возница, несмотря на препятствия, продолжал усердно нахлестывать запряженных мулов, пока дон Хесус не переговорил с ним по просьбе Врангеля, чтобы тот несколько умерил свой пыл.

У очередного ночлега, просторной венты сравнительно недалеко от Гвадалахары, каравану все же навязался в сопровождение отряд из пятерых драгун под командой унтер-офицера. Все они в потертой форме мексиканской армии и с видавшими виды винтовками, из которых, по предположению дона Хесуса, вообще лучше бы не стрелять, дабы не подвергать опасности собственную жизнь, являли довольно жалкое зрелище, и Врангель попытался решительно отказаться от их услуг. Однако унтер-офицер настоял на своем: мол, в окрестностях больших городов кишмя кишит разбойниками и ему приказано не пропускать далее путников без вооруженного эскорта. Все это было похоже на плохо скрытый шантаж, но ничего не оставалось, как подчиниться.