Фердинанд Врангель. След на земле

Как-то на привале проводники угостили Васильева мясом дикобраза, причем начальнику отряда предложили отведать самую лакомую часть тушки — запеченный на углях хвост.

В отряде было двадцать человек, и большую его часть составляли местные туземцы — жители низовьев реки аглегмюты и несколько киятайглютов, знакомых с верховьями реки: их подрядили в селении, где почти неделю пережидали ненастье.

Из столицы Русской Америки, Ново-Архангельска, откуда Васильев отправился в путь, он взял с собой лишь воспитанника тамошней навигационной школы креола Петра Колмакова — сына начальника Александровского редута. На острове Кадьяке к отряду присоединились два умелых стрельца, а в редуте — двое русских промышленников и могучего сложения креол-толмач Семен Лукин. За три недели похода вверх по реке Васильев убедился, что именно Лукин с его властной манерой держать себя по отношению к туземцам, знанием их языка и завидным таежным опытом может принести отряду наибольшую пользу. Свои таланты Лукин демонстрировал как бы невзначай, походя. Так, в селении, где остановились из-за сильных дождей, почти играючи раскидал группу перепивших и затеявших свару туземцев да еще и крикнул им нечто такое, отчего они враз присмирели. А когда стали донимать комары, тот же Лукин показал Васильеву, как можно предохраниться от укусов. Он отловил в воде несколько лягушек и смазал ноги и руки их слизью, посоветовав прапорщику последовать его примеру. Средство действительно помогло: на смазанные места комары не садились.

Лукина, как человека весьма полезного, рекомендовал Васильеву лично главный правитель Чистяков, присовокупив к характеристике, что креола после гибели от рук туземцев его отца воспитывал на правах приемного сына сам первый главный правитель колоний Александр Андреевич Баранов.

По полученной от Чистякова инструкции Васильеву предписывалось добраться со своим отрядом до верховьев реки Нушагак, куда русские прежде не проникали, и оттуда переносом выйти на реки Кускоквим и Квихпак[29] и сплавиться по одной из этих рек до ее устья, замечая и описывая по пути все берега и озера.

С тем чтоб закрепить право России на новооткрытые земли, прапорщику надлежало закопать в приметных местах специальные медные знаки. При общении с населяющими реки дикими народами предписывалось склонить их к товарообмену, а заодно приглядеть, где есть смысл основать в будущем торговые точки.

И вот идет уже двадцатый день плавания. По словам проводников, вскоре должны достичь озера Нушагак, откуда река истекает. Вчера полдня ухлопали, чтобы перебраться через полутораверстные пороги, перенося байдарки и груз на себе.

Проводники, плывшие впереди на однолючных байдарках, миновав очередной изгиб, один за другим пристали к берегу и вышли на камни, поджидая спутников. Похоже, река приготовила еще один сюрприз. Присоединившись к проводникам, Васильев увидел причину остановки. Здесь, у каменного уступа, река падала вниз тремя потоками. Вот ее бурное течение подхватило ствол подгнившей ели и, вынеся на уступ, с шумом швырнуло в каньон. Дерево беспомощно закружилось в бурном водовороте и, ломаясь о камни, понеслось дальше.

Семен Лукин о чем-то переговорил с туземцами. Подойдя к прапорщику, пояснил:

— Они называют этот водопад Тукунагли — Место Смерти.

— Здесь, что же, тоже было побоище, кого-то убили? — не отрывая взгляд от зрелища грозно ревущей воды, спросил Васильев.

Ему вспомнился ночлег в низовьях реки, где она поворачивает на север. Поблизости от их стана во множестве валялись на земле черепа людей и выбеленные дождями кости. Проводники-аглегмюты сказали, что в этом месте лет десять — тринадцать назад их сородичи убили до двух сотен пришельцев с верховьев реки — киятайглютов.

— Да кто ж знает, — пожал плечами Лукин, — может, кого и убивали, а может, просто гибли по неосторожности люди, шедшие к устью.

В тот же день, миновав еще один порог, отряд прибыл к горловине озера Нушагак, и там обнаружилось стойбище туземцев, перекочевавших с Кускоквима. Побеседовав с ними через толмача, Васильев узнал, что если переплыть озеро до его противоположного конца, то выйдешь к другому — Чавыкахтули, а оттуда, перенося байдарки и переплывая еще три небольших озера, можно достичь реки, впадающей в Кускоквим. Что ж, путь ясен, осталось немногое — взять пару проводников из стойбища и плыть с ними дальше, на Кускоквим.

Вечером, лакомясь у костра пойманной сетью нельмой, Васильев испытывал подъем духа. Бодро и весело были настроены и спутники: русские промышленники и оба креола — Лукин и Колмаков.

— Пару дней здесь передохнем, — делился с ними своими планами Васильев, — а затем двинем на тот конец озера и далее — к Кускоквиму.

Но полоса везения, кажется, заканчивалась. Ночью из лагеря сбежали двое проводников-аглегмютов. Их оставшиеся сородичи настроены были мрачно и вдруг дружно стали уговаривать начальника отряда вперед не идти, а лучше повернуть отсюда назад.

— Это еще почему? — допытывался Васильев через служившего толмачом Лукина.

— Говорят, мол, опасно. Там живут плохие люди, — перевел ответ туземцев Лукин.

И тогда Васильев снял с плеча ружье и, проведя рукой по его стволу, хмуро заявил Лукину:

— Передайте им, что с таким оружием бояться нечего.

Смуглые лица выслушавших перевод туземцев были по-прежнему холодно-непроницаемы. Похоже, этот аргумент их не убедил.

Прошло свыше недели с тех пор, как двигавшийся к Охотску караван отправился в путь. Одолевавшие Врангеля тревоги первых дней, как бы чего не случилось с дочуркой, постепенно уступили место уверенности, что все будет в порядке. Оберегавший их чадо Силантий знал свое дело хорошо и по сухим местам предпочитал ехать вместе с драгоценной ношей верхом на лошади, а как только дорога приводила к топким болотам, бадаранам, сходил на землю и шел, придерживая люльку, пешком.

— Долго ли еще идти бадаранами? — спросил Врангель на очередной станции, которые именовались в этом краю ярмонками.

— О... — протянул проводник-якут, — эта дорога еще хорошо, а дальше будут «бадаран альбах» — настоящие бадараны.

И вот одна трясина с переброшенными через ямы жердями сменяется другой, слышен напуганный всхрап проваливающихся в вязкую жижу коней, резкие крики понукающих их проводников, и любой сухой участок пути воспринимается уже как подарок судьбы. И вновь запевают свою назойливую песнь комары, накладывая ее на столь же заунывную мелодию, выводимую качающимися в седлах якутами.

У станка, где представилась возможность заменить лошадей на свежих, Силантий с озабоченным видом сообщил Врангелю, что и ему нужна подмена, потому как оступился в яму и потянул связки.

Хозяин станка, якутский князек, рекомендовал троих соплеменников. Каждый из кандидатов имел как будто свои неоспоримые достоинства. Иван, тридцатилетний флегматичного вида гигант, неоднократно, по его словам, хаживал «охотской дорогой», и пару раз ему даже доверяли младенцев, за что получал благодарность от родителей. Пожилой Афанасий испытал этот маршрут более пятнадцати раз и уверял, что знает на нем каждый поворот и каждую яму. Но Афанасий был слеп на один глаз и косил другим. Самым же боевым и бесстрашным из них, как говорил князек, был двадцатипятилетний поджарого сложения Константин: он, мол, не раз вступал в победную схватку с медведем да и другого зверя стрелял без промаха. Однако этот герой к Охотску ранее не ходил, и его кандидатуру Врангель отмел сразу.

Он остановил свой выбор на Иване, но лишь только объявил якуту о своем решении, тот, плутовато стрельнув глазами, попросил деньги вперед. Поколебавшись, Врангель все же удовлетворил просьбу.

— Ну вот, Лизонька, одной головной болью меньше, — облегченно сказал он жене, когда они укладывались на ночлег в конусообразной, крытой берестой, станционной уросе.

— Не знаю, мне этот Иван не понравился: себе на уме, глаза хитрые.

Опасения жены не замедлили оправдаться. Утром Иван явился изрядно навеселе, язык его заплетался, и Лизонька наотрез отказалась доверить ему дочь. Врангель тут же объявил Ивану, что контракт их ликвидируется. По его просьбе в якутском селении вновь разыскали одноглазого Афанасия.

Впереди по маршруту движения каравана была река Алдан.

Смуглокожий креол Колмаков, обладавший, видимо, большим запасом сил, на подступах к вершине горы выдвинулся вперед и, взобравшись на очередной уступ, протягивал руку помощи шедшему вслед за ним прапорщику Васильеву. На этом последнем отрезке восхождения они, экономя силы, почти не говорили. Лишь шум срывавшихся из-под ног камней нарушал тишину.

Полоса окаймлявшего озеро леса осталась далеко внизу. Теперь уже пропал и покрывавший горы до половины их высоты тальник. Остались лишь голый камень да зеленеющий на камнях мох. Похолодало, и не верилось, что внизу, в долине, термометр показывал двадцать пять градусов тепла.

Еще несколько часов мучительного подъема, и вот они на вершине. Присели отдохнуть на плоский валун, перевели дух, огляделись. Под ногами, растянувшись более чем на двадцать миль, серебрилась гладь озера Чавыкахтули. Виден дымок — след разбитого на берегу их лагеря. Поодаль — другой: там поставили два конусообразных шалаша проводники, жители речных верховьев киятайглюты. С обзорной вершины можно рассмотреть узкий пролив, соединяющий это озеро с соседним, более крупным озером Нушагак.

Колмаков, встав во весь рост и прикрывая глаза от солнца, внимательно изучал лежавший к северо-востоку рельеф гор.

— Кажется, там еще одно озеро. Может быть, Туксю, о коем говорили туземцы.

Васильев достал из рюкзака подзорную трубу и повел ею в ту сторону, куда указывал креол. Окуляр позволил различить петляющую в горах речку, впадающую в озеро Нушагак, и отливающее серебром пятно у ее истока.

— Да, — подтвердил он, протянув трубу Колмакову, — это может быть Туксю.

Вновь забрав трубу, Васильев стал медленно осматривать с ее помощью те дали, которые лежали к северо-западу от замыкающего озеро горного кряжа. Кругом леса и леса, кое-где снег на вершинах гор, но вот мелькнула одна светлая точка, другая... К ним тянется лента неизвестной реки. Не те ли это озера, о которых говорили туземцы? Не за той ли рекой заветный волок к долине реки Кускоквим?

— Похоже, перенос на Кускоквим там, — Васильев вновь передал трубу креолу. — Ежели туземцы не врут, до Кускоквима дней пять пути. А оттуда можно добраться и до Квихпака.

Прежде чем начать спуск с горы, вскипятили чай из собранного на камнях снега, поджарили на костре кусок оленьего мяса. Перекусив, креол раскурил короткую трубку. Колмаков, как убедился Васильев за время их похода, был надежным помощником, почти таким же толковым и надежным, как Лукин. Семену Лукину он поручил в этот день договориться с туземцами-киятайглютами о выступлении к Кускоквиму. На этом озере делать уже нечего. Берега его описаны, глубины измерены, выявлены места на устьях впадающих в озеро речек, где бобры строят свои хатки. Пора двигаться дальше. Для полноты картины этой озерной системы стоит, пожалуй, прежде чем идти к Кускоквиму, осмотреть и озеро Туксю.

Васильев и Колмаков спустились в лагерь под вечер. На берегу трещал костер. Однако сразу насторожило, что в полуверсте, где разбили свои походные жилища киятайглюты, ни костра, ни шалашей уже нет.

Встретивший начальника экспедиции Лукин был настроен мрачно. А Васильев, уже догадываясь по лицу креола, что хороших новостей у него нет, не торопился выспрашивать о переговорах. Присев у костра, рассказал для затравки, какой чудесный обзор на все стороны света открывается с горных вершин и что видели даже предполагаемый путь к Кускоквиму — озерами и долиной небольшой реки.

— Так что, Семен Иванович, как переговоры с проводниками?

— Они отказались, — Лукин зло сплюнул. — Мол, нечего нам там делать, они и без нашей помощи с кускоквимцами торговать могут. Советовали поворачивать назад.

— Так-так, — пробормотал Васильев, — и что же вы им ответили?

— Я им, как вы велели, хорошую награду сулил, да все попусту. Совсем плохой народ: еще и угрожали мне. У нас чуть до драчки не дошло. Не успел отплыть от их табора, вижу — жилье свое разбирают, костер затушили и поминай как звали! Очень гордо мимо нас проплыли, к озеру Нушагак.

— Да... — удрученно протянул Васильев, — скверно дела наши повернулись. На аглегмютов надежды нет, они к Кускоквиму никогда не ходили. Что ж, придется, видно, самим тот путь искать.

В отдалении с шумом плюхнулась в воду стая крупных птиц — лебеди, гуси? В темном зеркале озера плясал отраженный огонь костра.

После короткой паузы Лукин выложил еще одно тревожившее его подозрение:

— Я так думаю, Иван Яковлевич, киятайглюты в покое нас не оставят. Они мне в открытую сказали: сами, мол, на Кускоквим не суйтесь — воронью и зверю лесному хорошая пожива от ваших тел будет.

— Вот как? — изумленно крякнул Васильев. — Ну посмотрим, посмотрим...

Пока он не был готов дать своим спутникам определенный ответ, пойдут они на Кускоквим или нет. Эту ситуацию надо бы как следует обмозговать.

Да какое же имел он право подвергать Лизоньку и их невинную малютку столь тяжким испытаниям? Так корил себя в душе Врангель, когда под проливным дождем преодолевали очередное болото.

Гиблые топи сменялись черными горными хребтами с лежащими меж них озерами — их гладь была затянута льдом. Но вот добрались до цветущей долины, где сам Господь словно предлагал расположиться на ночлег.

— Привал! — с облегчением объявил Врангель.

Но проводники-якуты с испугом закричали:

— Барда свалом — надо ехать дальше.

На расспросы Врангеля, почему нельзя остановиться здесь, последовало укоризненное разъяснение, что тут растет «пьяная трава» и если лошади будут есть ее, они обезумеют и издохнут.

Якуты знают, что говорят, незачем спорить с ними. Уж лучше, чтоб сохранить лошадей, — в новые топи под проливным дождем.

У реки Белой наконец-то поставили палатки, стали сушиться у огня. Но среди ночи часовой толкнул крепко уснувшего начальника каравана:

— Беда, ваше благородие, вода прибывает!

От дождей река переполнилась, и вода уже грозно бурлила возле палаток. Быстро поднятые на ноги люди начали снимать палатки и переносить лагерь на возвышенность.

— Прости меня Лизонька, — сжав руку жены, виновато говорил Врангель. — Я не должен был подвергать опасности ваши жизни, и тысячу раз правы те, кто не советовал мне брать вас с собой. Никогда себе не прощу, если с тобой или с малышкой что-то случится.

— Зачем опять говоришь об этом, — покачивая подвешенную в палатке люльку, ответила жена. — Вот увидишь, все обойдется и мы будем знать: самое тяжелое уже позади.

Благодарно глядя на нее затуманившимся от нежности взглядом, Врангель молча гладил ее руку и думал: «Ты сокровище, а я безумец, недостойный безумец!»

Пройдя мрачным ущельем, поднялись к горам, называемым «Семь хребтов». Реку Аллах-Юна преодолели на лодках, а лошадей пустили вплавь, и на ее берегу устроили дневку. Пограничный столб удостоверил, что здесь заканчивается Якутский уезд и дальше лежит уже Охотская область.

Из всех ранее осмотренных отрядом Васильева озер Туксю оказалось наиболее глубоким и богатым рыбой. Поставленные на ночь сети приносили неплохой улов сигов, щук, нельмы. Слегка посолив, ее подвяливали впрок, коптили на огне.

Сопровождавшие отряд туземцы каждый день уходили на охоту и возвращались с подстреленными в горных лесах оленями. Добывали и бобров — их караулили у южного, низменного берега, где из озера истекала река, впадающая в Нушагак.

Наступил июль, и солнце нагревало воздух почти до тридцати градусов. Спасаясь от жары и буйно расплодившихся кровососов, Васильев раздевался и, презрев советы осторожного Лукина, лез в ледяную, прозрачную как слеза воду. Наслаждаясь привольной жизнью на берегу Туксю, он все оттягивал выступление к Кускоквиму, тем более что надежных проводников, готовых вести отряд к этой реке, найти так и не удалось.

Бежавшие из отряда туземцы вдруг обнаружились по соседству. Однажды Лукин передал Васильеву, что заметил на южном конце озера, где беглецы поставили свои шалаши, их встречу с пока не изменившими русским аглегмютами. По словам Лукина, две партии туземцев сошлись друг с другом на лодках и долго о чем-то беседовали.

— Не к добру все это, — выразил опасение креол.

— Чего же нам теперь ждать? — хмуро спросил Васильев.

— Боюсь и этих сговаривают оставить нас, — предположил Лукин.

Несмотря на приказ прапорщика удвоить бдительность и зорко наблюдать за туземцами, в ночь отряд покинуло четверо аглегмютов из пяти. Последнего Лукину удалось все же схватить и силой удержать на берегу. Через час пристрастного допроса Лукин выжал из него признание, что киятайглюты угрожали убить аглегмютов, если они не покинут русских, а потом расправиться и с русскими. Потеря проводников ломала планы. Теперь нечего и думать идти на Кускоквим.

Сидевший, припав спиной к дереву, туземец-аглегмют смежил веки. На его лице, разрисованном цветными полосами, играл отсвет восходящего солнца. Резкий крик чайки, взлетевшей в небо с серебристой добычей в клюве, пробудил тишину будто спавшего озера. И вновь назойливо напомнили о себе комары.

Васильев перевел взгляд на затухавший костер и сказал Лукину:

— После завтрака сворачиваем лагерь. Будем сплывать по реке к Нушагаку. Они все же вынудили нас повернуть назад.

Близ реки Юдомы опять встретились топкие бадараны, но за ними началась возвышенность, поросшая лиственничным лесом.

Особенно большое, одиноко стоявшее дерево привлекло внимание Врангеля: его кора на уровне человеческого роста была испещрена многочисленными надписями своего рода дорожная почта. Один благодарил судьбу за милосердие. Другой проклинал медведей, задравших последних лошадей. А некий купец, совсем недавно миновавший эти места, предупреждал о близости разбойников, ограбивших его караван.

В тот же день, вечером, переправившись через Юдому, отряд достиг почтовой станции Юдомский Крест, названной так из-за массивного деревянного креста, поставленного в местной часовне. Здесь уже отдыхал от тягот пути незадачливый суздальский купец, у коего, судя по горестному и сбивчивому рассказу, банда разбойников, беглецов с солеваренного завода, отняла пятьдесят тысяч рублей денег и часть товаров.

— Нет в России порядка и не будет! — сокрушался купец. Его обвязанная бинтами голова монотонно, как у китайского истуканчика, покачивалась из стороны в сторону.

Обеспокоенный рассказом Врангель попросил у смотрителя станции выделить для охраны каравана трех казаков, чтобы они проводили до следующего ночлега.

Через неделю наконец-то добрались до цели странствия — унылого, с выстроенными в линию домами, замкнутого с двух сторон морем, а с запада слившими реками, порта Охотск. Лишь небольшая деревянная церковь с золотившимся на солнце куполом оживляла суровый пейзаж.

Почуяв приближение каравана, множество свободно гулявших по селению ездовых собак огласили окрестности приветственным лаем.

— Боже, какая тоска! — не могла сдержать эмоций баронесса Врангель.

А Фердинанд Петрович, не отрывая глаз от акватории порта, где покачивался на волнах бриг с подвязанными парусами, ободряюще сказал жене:

— Не печалься, Лизонька! Скоро отправимся в Америку, и там, надеюсь, будет немножко веселее.

Глава пятая

Увы, и столица Русской Америки, Ново-Архангельск, куда в конце сентября прибыли через месяц плавания от Охотска, не изменила в лучшую сторону подавленного состояния, в коем находилась юная баронесса Врангель. Плавание бурным в это время морем заставило ее испытать страдания иного рода, обычные для человека, впервые ступившего на палубу корабля.

При подходе к Ситхинскому заливу, в последнюю перед прибытием ночь, задремавший рулевой умудрился подставить борт судна прямо под удар мощной волны. Она промчалась по палубе, как таран, сорвала и смыла вельбот, играючи унесла с собой более мелкий скарб и просочилась во все щели шлюпа, знавшего лучшие дни.

— Боже, Фердинанд, что это, мы тонем? — в ужасе вскричала баронесса, когда вслед за ударом волны судно резко наклонилось на левый борт и в каюту с шумом полилась вода.

К утру ветер унес тучи. Притулившееся у подножия гор селение предстало путникам при ласковом сиянии солнца.

Вместе с мужем баронесса вышла на палубу корабля, чтобы обозреть место, где им предстоит провести долгие пять лет. Понимая ее чувства, Фердинанд Петрович с подчеркнутой бодростью сказал:

— Вот, Лизонька, и наш Ново-Архангельск.

Она молча приняла из его рук подзорную трубу, и от мрачных, поросших лесом гор взгляд ее скользнул к бастиону, ощетинившемуся жерлами пушек, к возвышающемуся на скале главному дому селения с трепещущим над ним российским флагом, к куполу церкви. Но чьи это узкие длинные лодки бороздят недалеко от берега гладь залива? Что за люди в них? Почему так страшно раскрашены их лица?

— Кто это? — непроизвольно воскликнула баронесса, указав рукой на каноэ островитян.

— Это, Лизонька, и есть местные туземцы, колоши, — пояснил Врангель. — Помнишь, я как-то рассказывал о них.

Щадя нежное сердце жены, он тогда представил их более миролюбивыми, чем они были на самом деле, умолчав о жуткой резне, устроенной колошами во времена первого главного правителя американских колоний Александра Баранова.

Продолжая молча изучать берег и его коренных обитателей, молодая женщина удрученно молвила:

— И это столица? Я и не думала, что где-то во всем мире может быть такая глушь!

Павел Егорович Чистяков уже несколько месяцев с нетерпением ожидал своего сменщика и теперь торопился поскорее передать ему дела, чтобы успеть до наступления штормов отплыть в Охотск.

Дела, как можно было судить по его отчету, обстояли не так уж и блестяще. Промысел наиболее ценного меха калана, или морского бобра, как по давней привычке называли этого зверька в Русской Америке, падал год от году. И даже повышение Чистяковым на свой страх и риск расценок на меха, приобретаемые у туземцев, не дало заметного эффекта. Явный спад переживал и промысел котиков на островах Прибылова. Убыль этих мехов удалось частично компенсировать за счет расширения закупок у материковых туземцев шкурок речного бобра, особенно через Ново-Александровский редут, построенный в устье реки Нушагак.

— Похоже, Фердинанд Петрович, — говорил Чистяков, расхаживая по кабинету с заложенными за спину руками, — интересы компании требуют дальнейшего нашего проникновения в глубинные районы Аляски, строительства там редутов и одиночек, чтобы развивать торговлю с тамошними жителями.

Два года назад я отрядил с этой целью экспедицию в бассейн реки Нушагак во главе с прапорщиком Васильевым, Иваном Яковлевичем. Среди прочего, ему была поставлена задача пройти с верховьев Нушагака на реку Кускоквим. В первое лето своего похода Васильев добраться до Кускоквима не сумел. Но нынешним летом, по дошедшим до меня сведениям, он все же перебрался на эту реку и спустился по ней до побережья моря. Васильева я пока не видел, но, надеюсь, он скоро здесь объявится и самолично о своем походе доложит.

— Как англичане и «бостонцы»[30], не нарушают условия конвенций?

— Да кто ж их знает. Если и нарушают, то тайно, за руку не схватишь. Меня более другое настораживает. Есть сведения из английских и американских газет, что англичане, в интересах Компании Гудзонова залива, все ближе подбираются к нашим владениям. На севере капитан Бичи прошел на судне «Блоссом» аж до мыса Барроу, двигаясь от Берингова пролива. А с востока, от устья Маккензи, с ним стремился соединиться другой отряд, шедший на лодках, известного Джона Франклина. Исходя из этого, Фердинанд Петрович, получается, что любая наша экспедиция по дальнейшему изучению Аляски приобретает не только коммерческо-географические, но и политические цели, чтобы наглядно заявить иностранным державам, кто здесь хозяин.

Продолжая ту же тему, Чистяков рассказал, что этим летом он посылал Адольфа Этолина на бриге «Чичагов» в район Берингова пролива — к островам Св. Матвея и Св. Лаврентия. Этолин осмотрел Мечигменскую бухту на Чукотке и залив Нортон на американском берегу. Встречал тамошних туземцев, жителей Америки, и чукчей и вел с ними торговлю и переговоры.

Подойдя к большому окну кабинета, Чистяков добавил:

— Адольф Карлович возвратился недавно из своего вояжа. Вон на рейде «Чичагов» стоит. Краткий его доклад я уже выслушал, а теперь и тебе, Фердинанд Петрович, предстоит.

Через несколько дней, завершив передачу дел своему преемнику, Павел Егорович Чистяков отплыл в Охотск, чтобы оттуда сухопутным путем добраться до Санкт-Петербурга.

Солнечные деньки вскоре сменились обычным для местного климата ненастьем. Тучи наползли на вершины гор. С утра до вечера сыпал мелкий, надоедливый дождь.

В огромном доме главного правителя, который занял со своим семейством Врангель, чувствовалась сырость, и пока изгнать ее не помогал и жар печей, затопленных в жилых помещениях.

Лизонька, переживая за здоровье захворавшей дочурки, крепилась, старалась не докучать мужу своей тоской. До нее окончательно дошло, что та жизнь, какой она жила в родовом имении родителей в Эстляндии, с ее балами и маскарадами, веселыми пикниками на берегах озер, с конными прогулками по живописным рощам, с кругом сверстниц, которым можно доверять свои мысли и секреты, — весь этот прекрасный мир ушел от нее навсегда, в далекое и безвозвратное прошлое.

Даже в Сибири, в Иркутске, где пришлось надолго задержаться по пути в Америку, было свое светское общество, интересные для нее люди, неравнодушные к литературе и искусству. Да и почта там работала исправно, и можно было с не такой уж большой задержкой получать весточку из дома. А здесь кого же ей навещать — страшных колошей в их туземных хижинах? И как же долго придется ждать ответа на свое письмо? Когда она задала мужу этот вопрос, он, пожав плечами, с явным сочувствием к ее невеселым мыслям, ответил: «В самом благоприятном случае — года полтора, но обычно, думаю, больше». Да как же можно вынести все это? А куда деваться, придется. Уж если дала обет верности Фердинанду, не нарушит его никогда!

А Фердинанд Петрович, стараясь, как мог, ободрить жену, был занят в эти дни мыслями о доставшемся ему нелегком наследстве административного управления колониями. Уж он-то унывать не имел никакого права. Да и отчего? Достаточно сравнить свое положение с положением того же Баранова, первого главного правителя, который начинал практически с нуля, а сколько успел сделать! Нет, жаловаться грешно. Кораблей, конечно, по здешним просторам маловато — всего десять — двенадцать готовых к морским вояжам. Но есть верфь, и можно ставить на воду новые суда. Есть опытные и грамотные мореходы, которым не страшно доверить корабль, тот же Адольф Этолин, и лейтенант Михаил Тебеньков, уже пять лет плавающий в Америке на компанейских судах, и лейтенант Дионисий Зарембо с примерно таким же, как у Тебенькова, опытом. Другие помоложе, но и они, по словам Чистякова, уже достойно показали себя.

Наверняка есть здесь и люди, способные, как штурман Васильев, к экспедиционному исследованию глубинных районов Аляски. Жаль, конечно, что положение главного правителя не позволяет самому отправиться в новые походы по разведке незнакомых земель. Да и Лизоньку в ее положении бросать негоже. Но в интересах службы он просто обязан навестить отдаленные отделы компании — Уналашку, селение Росс в Калифорнии, редуты на материковом берегу Аляски, чтобы на местах вникнуть в тамошние проблемы и нужды.

Для начала же Врангель поставил себе задачу досконально изучить вопрос о целесообразности переноса, как предлагает главное правление в Петербурге, столицы здешних русских поселений из Ново-Архангельска на остров Кадьяк. Чистяков, ожидая, что этот вопрос вот-вот будет решен без его участия, совсем забросил новое строительство и ремонт зданий: зачем, мол, ежели все равно придется переносить? Все здесь, даже тот дом, в котором они обосновались с Лизонькой, изрядно обветшало. Требуют обновления и церковь, и бастион, защищающий городок от колошей.

С Адольфом Этолиным, по праву чувствовавшим себя в Русской Америке старожилом, встретились как добрые друзья. Он подробно доложил Врангелю о своем походе к западным берегам Аляски и в Берингов пролив.

По словам Этолина, его поразило, что даже на голых бесплодных островах в проливе он обнаружил поселения людей. Более внимательный осмотр прояснил загадку: острова служили лежбищами для несметного количества моржей, и, промышляя их, туземцы обеспечивали и собственные потребности, и имели что предложить для мены на иной товар жителям материков, как азиатского, так и американского.

У острова Св. Лаврентия бриг едва не затерли льды, принесенные с моря свежим ветром. Спасаясь от них, лавировали у берегов и так застряли на острове не менее чем на две недели.

— Но и в этом, Фердинанд Петрович, — говорил Этолин, — оказалась для нас своя выгода. Прослышали чукчи о стоянке нашего корабля и все время, пока мы были там, из Мечигменской губы и других мест навещали нас, везли пушнину, моржовую кость. И оленьим мясом побаловали. Хотел высадиться и на остров Св. Матвея, но из-за тумана, окутавшего его, как вата, не рискнул.

Заключая свои наблюдения, Этолин заметил, что по внешнему обличию, одежде и быту туземцы, населяющие острова в проливе, во всем схожи с племенами, живущими на американском берегу, и, без сомнения, родственны между собой.

— Так не пора ли, ежели выразили они желание торговать с нами, учредить в тех краях, недалеко от пролива, торговый пост? — спросил Врангель.

— Это непременно надо сделать, — с энтузиазмом подхватил Этолин. — Я и место подходящее присмотрел — в заливе Нортон.

Он склонился над разложенной на столе картой побережья Аляски и показал:

— Вот здесь, в районе острова Стюарт. Отсюда и до устья Квихпака недалече, а значит и тамошние племена, по Квихпаху живущие, будут за товарами к нам ходить.