Пересекающий время. Книга первая: Андрей Граф, хронотрансатор

Андрей открыл глаза, прислушался – рядом слышалось глубокое, ровное дыхание. Над селением висела тишина. "Пора", – решил Андрей.

Напрасно Лиента думал, что сыромятные ремни станут непреодолимым препятствием для пленника. Для Разведчика это даже досадной задержкой не было – не так уж много времени требовалось для освобождения.

Существовало несколько способов повышения мышечного порога: медикаментозный, когда введенный в кровь химический препарат в секунды попадал в ткани и многократно увеличивал их физические возможности; тот же результат давал кодированный эмоциональный настрой; но Андрей всегда предпочитал психоволевое усилие.

С минуту он лежал расслабясь, создавал гипер-силовой потенциал, потом резко напряг нужные мышцы – ремни лопнули. В то же мгновение вскинулся Лиента, метнулся к Андрею… ТИСС сделал свое дело – напружиненное тело обмякло, руки подломились, он ткнулся головой в раскинутую на полу шкуру. "Ну и реакция!" – одобрительно подумал Андрей.

Он без труда миновал усиленные боевые секреты. Шел быстро, как умели ходить только Разведчики – бесшумно, стремительно, не оставляя следов. Глаза не подводили – в темноте он хорошо видел проходы, проскальзывал в зарослях. Хищников сегодня Андрей не опасался – нож славного Лиенты был крепким и надежным. Да и к этому часу большинство из них уже насытились, риск был не так уж велик.

Все чаще попадались прогалины, даже полянки, лес заметно поредел, положе стали склоны и подъемы – джайва стекала в долину реки. Теперь можно было увидеть небо, и Андрей посматривал на звезды, густо усеявшие его – они светили, как сквозь дымку, надо было ждать перемены погоды.

Слева поднялась из зарослей почти отвесная скала, увитая лианами и ползучими хвощами. Андрей вспомнил: с другой стороны, над каменной осыпью прилепилась к стене маленькая избушка, жилище ведовки, одинокой и угрюмой женщины. Угрюмой она была вероятно оттого, что люди сторонились ее, чурались, поэтому в городе она появлялась крайне редко. К ней ходили чаще, хоть и без особой охоты, по нужде. Она в помощи никогда не отказывала, снабжала травами, настоями наговоренными. Девицы, замирая сердцем от страха, входили в пахучий от трав полумрак – просили погадать. Может быть, люди и по-другому бы к ней относились, да горда ведовка была…

Обходя скалу, Андрей услышал скрип и, подняв голову, рассмотрел, как раскачивается на ветру дверь избушки. Опустело жилье. Возможно, женщина укрылась в джайве или в одном из племен, а, возможно, и живой ее уже не было.

Скоро запахло водой, потянуло свежестью, и Андрей вышел на берег реки. Крепость смутно чернела на фоне звездного неба, а город, что привольно раскинулся вокруг нее, тонул в молоке предутреннего тумана. Сквозь белую пелену мутными желтыми пятнами проступали сторожевые костры на другом берегу и вокруг крепостного холма. Цепь костров на берегу казалась почти непрерывной – так тесно они располагались. Гуцу опасался нападения из джайвы. По ночам сюда назначалось еще и конное патрулирование.

Андрей разделся, спрятал одежду в расселине приметного дерева и вошел в воду.

Бесшумно, по-змеиному, проскользнул он между кострами. У огня лениво переговаривались ратники, голоса звучали чуть ли ни над головой Андрея.

– Экая мокредь наползла!

– Должно, уж скоро подмена придет.

– Спать охота, мочи никакой нет, – длинный зевок прервал фразу. – Намедни всюе ночь у Нуга шары катали, все спустил подчистую, что за напасть такая? Там в баклаге осталось?

Через некоторое время тот же голос, крякнув, проговорил:

– Ну и пойло у этого мерзавца Арка! Надо бы сговориться, да тряхнуть его как следует.

– Вот-вот, спробуй, – буркнул кто-то сварливо.

– А чего, лялькать его за такое пойло? За это жидкое дерьмо я денежки-то всамделишние плачу, ты как думаешь?

– Ишь, храбрец! В подвалах таким ли будешь?

– Уж ни за эту ли жирную свинью ты мне подвалы сулишь?

– Проныра хорошая, этот шалманщик, вот что я вам скажу. Похаживает он в один хитрый домик и сдается мне – он Мастеру Эри…

– Обпился ты, я погляжу! Мелешь-то чего! – резко оборвал его кто-то.

Это отрезвило говоруна, он осекся, потом торопливо пробормотал:

– Нечистый на грех наводит… Спьяну чего не померещится, – и сердито умолк.

– Не чесали бы вы языками, – донеслось вслед Андрею. – Не ровен час…

Голоса вязли в тумане, пламя костра расплылось пятном. Андрей привстал из мокрой травы, бесшумно пошел к городской окраине. Он уже думал, что миновал все дозоры, когда впереди, всего в нескольких шагах от него фыркнула лошадь и зашуршала трава. Андрей отпрыгнул в сторону и, спружинив руками, ничком упал в траву. Почти тотчас в тумане проявились силуэты двух всадников. Они проехали там, где только что был Андрей. Лошадь одного, очевидно, почуяла его, прянула в сторону.

– А, волчья несыть! – сейчас же раздался раздраженный голос, и свистнула плеть.

Лошадь рванулась вперед, через минуту все смолкло.

Небо едва начало светлеть, когда Андрей вышел на окраину. Дома привольно раскинулись вокруг крепости. Сама она стояла на возвышенности, а мастеровой люд, ремесленники, торговцы, застроили всю долину у подножия холма. Теперь часть жителей – те, кто сумел убежать от стремительной лавины наемников, укрылись в крепости. После того, как город пал, три ночи и три дня победители бесчинствовали, измывались над горожанами, попавшими им в руки. Город был залит кровью, подвалы ратуши забиты арестованными, остальных повыгнали из домов и согнали всех в самый бедный район города, оцепили его. Люди здесь не знали покоя ни днем, ни ночью – пьяные ратники вламывались в любое время, творили все, что взбредет в голову. Расплаты не боялись – от каждой семьи был взят заложник.

Крепость им захватить не удалось – защитники оборонялись отчаянно, и герцог Гуцу выбрал тактику долгой осады, передышка войску была кстати. Гуцу знал, что людей в крепости укрылось много больше количества, на которое были рассчитаны припасы. Крепость взяли в жесточайшую блокаду, и началось терпеливое ожидание. От безделья и безнаказанности войско безбожно пило и предавалось жестоким развлечениям.

Андрей пробирался к центру. На окраинах в этот час было безлюдно. Только дважды он заметил патруль, но он благополучно разминулся с Андреем. Наконец, Андрею повезло – навстречу двигалось то, что он искал. Посередине улицы, уронив голову, тащился здоровенный громила. Ноги его выписывали невероятные вензеля, и было непостижимо, как при такой "походке" он умудряется совершать поступательное движение. В ладони он сжимал рукоять меча, острие которого царапало пыль сзади. За ним плелся оседланный конь.

Некоторое время Андрей наблюдал за пьяным, присматривался к нему. Пару раз тот останавливался, оборачивался к коню и, сосредоточившись насколько возможно, пытался вдеть ногу в стремя. В очередной раз убедившись, что это занятие ему не по силам, офицер что-то невнятно выговаривал коню, пьяно махал рукой и продолжал пешее движение.

Андрей вышел из тени, но доблестный завоеватель обнаружил преграду на своем пути лишь ткнувшись в нее носом. Он молодцевато вскинул голову, отчего его мотнуло назад, и упер в Андрея бессмысленный взгляд. Воину потребовалось некоторое время, чтобы сфокусировать глаза на объекте внимания и после этого значительного усилия он задумчиво спросил:

– Ты кто? – икнул и неожиданно густо рявкнул: – Кто таков!? Пощ-щ-щему голый!?

Андрей сделал рукой неуловимое движение, офицер томно прикрыл глаза и начал садиться в пыль. Андрей подхватил его под мышки, оттащил к стене дома. Стараясь не дышать, он раздел сладко посапывающего гуляку. Теперь Андрей мог свободно ходить по городу, слушать, смотреть.

До полудня он этим и занимался – прошел по всему городу, рассмотрел крепость и густую цепь дозоров вокруг холма, видел силуэты осажденных на крепостных стенах.

К полудню небо совсем нахмурилось, похолодало. На одном из домов Андрей увидел вывеску – на доске была намалевана пивная кружка с кокетливой шапкой пены. Из распахнутых дверей тянуло подгорелым луком, слышался неясный гомон. Это было заведение того самого "мерзавца Арка", о котором Андрей слышал ночью. Он свернул к гостеприимно распахнутым дверям.

Неторопливо потягивая пиво, Андрей скользил по залу взглядом изнывающего от скуки бездельника. За мокрой, облепленной мухами стойкой, волчком вертелся трактирщик в грязном фартуке неопределенного цвета и в платке, повязанном на пиратский манер, над ухом. Трактирщик был толст, но это не мешало ему делать одновременно добрый десяток дел: он поминутно заглядывал на кухню, проверял готовность заказанных блюд, разливал вино в глиняные кружки, то и дело вытягивал из-под фартука необъятных размеров платок и вытирал красную, бурно потеющую физиономию, постоянно держал в поле зрения весь зал, каждую компанию, чтобы вовремя угадать назревающий пьяный скандал и принять меры. При этом трактирщик с чуткостью сейсмографа вслушивался в пьяную разноголосицу, выуживая такие разговоры, которые можно было обратить в монеты.

Между столами скользили тихие мальчики. Эти дети с голубыми тенями под глазами были заложниками, а трактир – тюрьмой, где их истязали, изматывали непосильной работой и побоями. И хотя не было запоров и решеток на окнах и дверях, тяжелее и прочнее цепей было сознание того, что их побег, означал смерть для кого-то из родных. Заложники работали везде, где требовалась обслуга.

Взгляд Андрея лениво скользнул по залу. Здесь сейчас в основном мелочь и едва ли он услышит что-либо интересное… Впрочем, он уже и без того достаточно узнал.

Пронзительный крик взвился над пьяным гомоном и тотчас оборвался. Андрей увидел – с его места была видна часть кухни – хозяин бил ребенка. Жирной рукой зажимал ему рот, а другой вцепился в волосы, маленькие глазки тонули в жирных складках.

– Ах, сволочь… – пробормотал Андрей и ТИСС прекратил истязание.

Хозяин оттолкнул мальчика, прошипел:

– Работать, щенок!

Тот поспешно вытер ладонью глаза, всхлипывая, схватил тарелки и шмыгнул в зал. Андрей щелкнул пальцами, подзывая его.

– Что угодно господину? – дрожащим голосом спросил малыш, не поднимая глаз.

– Как тебя зовут?

Мальчик поднял глаза – они были пронзительно голубыми от стоявших в них слез.

– Мое имя Лан, господин офицер.

– За что он тебя?

Мальчик отвернулся, притушил ресницами вспыхнувшую ненависть.

– Я был виноват, господин офицер.

Он стоял, покорно и терпеливо ожидая распоряжений. Андрей положил руку на светлые волосы. Мальчик зверовато вскинул глаза, но в следующий момент они сделались испуганно-изумленными – тяжелая, теплая ладонь офицера медленно скользила по волосам и бесследно исчезала жгучая боль. Андрей ободряюще кивнул мальчишке:

– Хорошо, что ты осознаешь свою вину. Следует быть старательнее, – назидательно проговорил он, но глаза… что-то другое говорили глаза странного юкки.

– Да, господин офицер…

– Принеси мне холодной воды, Лан, и позови ко мне хозяина.

Через минуту перед Андреем стояла кружка с запотевшими стенками. Андрей медленно пил холодную воду, а трактирщик, подобострастно выгнув жирную спину, стоял перед ним. И вид у него был такой, будто нет ему большего удовольствия, чем терпеливо дожидаться, когда господин офицер соблаговолит одарить его своим вниманием. Выдержав паузу, Андрей высокомерно спросил:

– Тебе нравится твое место, Арк?

– О, отличное место, господин офицер! Я рад служить доблестным победителям.

– Доходное место, не правда ли?

– Да какие особые доходы, мой господин, – заюлил глазами трактирщик. – Не для ради наживы…

– Но ты ведь не хочешь его лишиться? – сдувая не существующую пылинку с рукава, любезно поинтересовался Андрей.

– Никак нет! – ел его вытаращенными глазами трактирщик.

– Ты его лишишься, если и дальше будешь наносить убытки казне Его Святейшества Сиятельного Наримы Регистанского, – Андрей рассеянно перевел взгляд на оторопевшего трактирщика. – Я говорю об этих мальчиках. После твоего заведения они хороши разве что для кладбища, на рынке за них уже ничего не дадут. Или я не прав? Или ты выплатишь казне стоимость каждого?

Андрей впился глазами в бегающие глазки хозяина. Тот стоял бледный, под носом блестела испарина. При последних словах Андрея в горле у него что-то пискнуло, и он припал жирными губами к руке офицера. Андрей брезгливо стряхнул его, это доконало беднягу.

– Не погубите, господин… Не разумен…

– Я загляну как-нибудь еще, – пообещал Андрей, вставая.

– Покорнейше просим… Я за ними, как за родными… Не погубите… – Арк семенил сзади, цепляясь за одежду.

Перед самой дверью трактирщик намертво вцепился в Андрея.

– Мой благородный господин! Снизойдите своей милостью… не откажите в нижайшей просьбе недостойного раба… Если вам приглянулся этот мальчишка, – примите его в дар от ничтожного слуги Вашей Высокородной Светлости!

Андрей бросил на трактирщика короткий оценивающий взгляд.

– Ты хочешь подарить мне его?

– С превеликой радостью и удовольствием, мой Светозарный господин! Вы сделаете меня счастливым, приняв этот ничтожный знак моего глубокого преклонения перед благородным господином!

– Что ж… разве только в знак преклонения…

Трактирщик бросился в глубину зала, выволок за руку малыша, с трогательной заботой отряхивал-одергивал на нем ветхую рубашку, приглаживал волосы.

– Ваша Сиятельная Светлость не пожалеет – мальчонка старательный, покладистый. А что поучить иной раз приходится, так то по отечески, – малой еще, бестолковый.

– Довольно, ты надоел мне. Помолчи.

Худенькая ладошка спряталась в руке Андрея. Звякнул колокольчик, и дверь трактира захлопнулась за их спинами.

На улице Андрей полной грудью вдохнул холодный воздух, насыщенный водяной пылью. Он не мог привыкнуть к резким переменам погоды на Планете и всегда удивлялся их кажущейся беспричинности, неожиданным скачкам температуры. Вчера он заживо жарился на солнцепеке, а сегодня в ту жару и не верилось.

Мальчик шел рядом, не поднимая головы, кажется, ему было все равно – куда его ведут и какие перемены впереди. Должно быть, малыш не ждал для себя уже ничего хорошего. Андрей предпочел ничего не знать о прошлом этого ребенка – такое противоестественное равнодушие к собственной судьбе о многом говорило.

Босые ноги шлепали по мягкой пыли. Из-под верхнего, смоченного дождем слоя, вырывались маленькие серые облачка. Серое небо, серый туман дождя, серая пыль – и лицо малыша казалось серо-голубым, безжизненным. Мальчик время от времени передергивал плечами – ему было холодно, кожа покрылась колючими мурашками.

Через ладонь и пальцы Андрея в ладошку мальчика потекло успокаивающее тепло. Это было неприметно, и он ничего не понял, но все же почувствовал что-то, не поднимая глаз, покосился на Андрея.

– Лан, – заговорил Андрей, – где твои родители? Ты о них знаешь?

Мальчик тревожно вскинул глаза.

– Зачем вам?

– Они с горожанами, которых загнали в трущобы? – мальчик молчал, понурив голову. – Мне тебя девать некуда. Да и не нужен ты мне, я хочу вернуть тебя родителям.

– А потом господин офицер ради шутки заявит, что я сбежал… – угрюмо буркнул Лан.

– Ничего подобного я делать не собираюсь.

– Так я и поверил… Какая вам с того выгода? – все так же угрюмо покосился мальчик.

Он был уверен, что за любым поступком юкки надо искать корысть, подлость или, по меньшей мере, злую шутку.

– А мне хотелось досадить этой жирной свинье, – довольно хохотнул Андрей. – Пойло он премерзкое подает. А теперь мне надо от тебя избавиться. Домой ты не хочешь… Так пристрелить тебя, что ли?

– Лучше домой, – буркнул мальчуган.

В мутной пелене дождя мокрые, потемневшие лачуги казались еще более убогими и сиротливыми, непригодными для жилья. Худые крыши едва ли давали убежище от дождя, нависали над покривившимися стенами, придавливали их к земле. Зияющие темнотой крохотные оконца, скорее отдушины, кое-где были заткнуты тряпьем. Изломанные узкие улочки будто вымерли. Андрей знал – причиной тому его появление. Здесь боялись страшных пришельцев, здесь убивали просто от безделья – любили посостязаться в меткости, использую живую мишень. В черной глубине окошек Андрей примечал блеск глаз, физически ощущал, как накатывают ледяные волны лютой ненависти.

Андрей услышал негромкий плач, плакала женщина. Он толкнул щелястую дверь и, низко нагнув голову, шагнул в душный полумрак. Раздался глухой стук – из рук пожилой женщины выпал и покатился по полу глиняный кувшин, забулькала вода. Андрей увидел помертвевшие лица, глаза.

– Почему плачете?

Сглотнув, севшим голосом женщина проговорила:

– Сын вот… Помирает…

Андрей рассмотрел на полу у стены ворох тряпья – подобие постели, рядом с которой сидела молодая женщина с мокрым от слез лицом.

– Что с ним?

– Упал… Разбился…

Андрей шагнул к раненому, и тотчас навстречу ему взвилась женщина, раскинула руки.

– Не прикасайся к нему! Уходи! Будь ты проклят, если не дашь ему умереть спокойно!

Старшая в ужасе бросилась к ней.

– Что ты!? Детей пожалей! Простите ее, господин, не в себе она!.. – Обхватила за плечи, увлекла в сторону.

Андрей наклонился, откинул лоскутное одеяло. Да ну, при чем здесь падение? Парня жестоко избили, как жив еще. Андрей быстро обернулся – он сделал это не осознанно, как не фиксировал сознанием, почему при ходьбе надо сгибать-разгибать ноги, – легко перехватил взметнувшуюся руку с тяжелым ножом. Женщина застонала, обмякла в его руках, другая повалилась в ноги Андрею. Заплакали дети. Андрей увидел огромные глаза Лана, несоразмерные с тоненькой ломкой фигуркой.

– Тихо! – гаркнул он так, что с потолка посыпалась труха.

Стало совершенно тихо.

– Всем выйти!

– Что вы хотите? – прерывающимся голосом проговорила пожилая женщина. – У нас нет ничего ценного… но умоляю… не трогайте его…

– Всем – вон! – повторил Андрей. – Не сметь входить, пока сам не позову.

С медленным нудным скрипом закрылась дверь. Андрей облокотился о притолоку, прислонился лбом. Сколько здесь таких, как этот парень? И где та женщина, ведунья, жива ли?

Андрей расстегнул пряжку плаща, и он тяжело скользнул с плеч на пол. Снял шлем, завернул рукава. "Отделали же они тебя, парень, – с горечью подумал он. – Насмерть били".

Он продиагностировал его биоэнергетические параметры. Поля у парня почти не было, – так, рваные клочья. Он, действительно, умирал. Андрей нащупал живую ниточку на запястье – сердце подавало торопливые, рассеянные сигналы; чуть углубил пальцы, и легкие дали о себе знать "шероховатым" скрытым пульсом. Потом Андрей положил пальцы на внутреннюю сторону локтевого сгиба, отыскал слабую, прерывистую пульсацию на шее, на виске. Улавливая сигналы на четырех уровнях залегания, он прослушал все двенадцать жизненно важных органов. Затем сосредоточился и медленно, не касаясь, повел ладони вдоль тела, останавливался, возвращался назад, круговыми движениями уточнял, локализовывал участки повреждения, напряженно всматривался в видимое лишь ему… Черты лица Андрея заострились, зрачки расширились от боли – он снял на себя часть ее. Наконец, уронив руки, откинулся назад.

– Поди сюда, – открыв двери, позвал он молодую женщину.

– Господин офицер!.. – со страхом глядя на него, проговорила другая.

– Быстро! – приказал Андрей и отступил назад.

Женщина вошла, остановилась у порога, настороженно смотрела исподлобья.

– Воду, нож, чистые тряпки. Поживее.

Женщина не тронулась с места.

– Ты не мне, мужу своему помочь не хочешь, – укоризненно проговорил Андрей. – Как тебя зовут?

– Лота, – чуть шевельнулись губы.

– Жена ведь ты ему?

– Да.

– Желаешь ему смерти?

Она смотрела со страхом и недоверием.

– Делай, что велю. Помогай мне.

Андрей обработал открытые раны, снял боль. К концу сеанса сенсотерапии исчезла опухоль на лице, дыхание стало ровнее и легче. Андрей разогнул спину, вытер пот с лица. "Ну, дружище, ты меня не подводи. Ты – первый, ты обязан подняться". Одного сеанса, разумеется, не достаточно и завтра надо бы поработать с ним еще… Знать бы, что будет завтра с ним самим. Остается надеяться на крепкий организм и на то, что сейчас в работу введены все его резервы.

Застегивая плащ, он распахнул двери, позвал продрогших хозяев. Они вошли несмело, дети жались к матери.

– Повязки не снимайте, избу проветрите. Еда в доме есть?

– Только хлеб и немного кукурузы…

"Что бы придумать?.. Да, еще малыш…"

– Посмотрите, вы знаете этого ребенка?

Женщины покорно повернулись за его рукой, еще не совсем понимая, чего от них хотят, всмотрелись в мальчика. Потом что-то мелькнуло в глазах младшей.

– Мама, это Инги сынок! Той, что в конце нашей улицы жила, помнишь?

– Да, он как будто… Худой уж больно… О нем она убивается?

– Постой-ка… Лан, да?

– Где его родители? – напомнил о себе Андрей.

Лота обернулась, глянула недоверчиво – здесь не спешили отвечать на вопросы, которые задавали юкки.

– Я только хочу знать, они здесь? Живы?

– Да.

– Иди домой, Лан. И ни о чем не беспокойся, – он ободряюще кивнул мальчугану.

"А с едой что придумать?" – Андрей машинально провел по карманам, зная, что в трактире бросил на стол единственную и последнюю монету, чудом не пропитую прежним хозяином. Рука споткнулась – что-то оттопыривало карман, и Андрей с недоумением вытянул увесистый кожаный мешочек. Он вспомнил, как цеплялся трактирщик за его одежду, провожая до двери, и хмыкнул: "Ловкач!" Тертым калачом был трактирщик, твердо придерживался правила: за свою безопасность лучше переплатить, потом все равно можно найти способ вернуть потраченное, а вот коли недоплатишь, это оплошка непоправимая. Впрочем, кошель его пришелся как нельзя более кстати.

– Вот деньги, – Андрей высыпал на ладонь кучку монет. – Надо сходить в город и купить продукты. Утром ваш раненый проснется, надо будет хорошо покормить его.

Женщины переглянулись.

– Разве господин не знает? Нельзя нам в город.

– Это я устрою.

– Чего вы от нас хотите?– хмуро спросила Лота.

– Ничего. А впрочем… ты могла бы помочь мне.

– Нет, ничего я не стану делать для вас.

– Для меня не надо, я только хотел, чтобы ты повела меня к таким, как твой муж. Если я хочу помочь им так, как ему – ты откажешь мне?

Женщина быстро глянула на него, шагнула к постели больного.

– Мама! Скорее посмотри на Гойко!.. – Она опустилась на колени, всматриваясь в лицо мужа. Обернулась к Андрею. – Ты лекарь?

– Так ты поможешь мне?

– Д-да, я поведу тебя.

– Много таких, как твой Гойко?

– Много, – с горечью проговорила пожилая. – Вон дочку Табора, Анику третьего дня плетью исхлестали. Пластом лежит, не поднимается, да уж и вряд ли встанет. А сегодня утром старого Юниса подстрелили – воды набрать вышел. – Она махнула рукой. – Разве господин не знает, зачем приходят сюда ваши люди?

– Знаю. Но я не юкки, на мне чужая одежда.

Женщины недоверчиво молчали.

– Сейчас я отправлю тебя за продуктами, – Андрей посмотрел на мать Гойко. – А ты, Лота, подожди меня поблизости.

Андрей проводил женщину к солдатам из оцепления. Еще издали он приметил здоровяка с туповатым выражением лица, который, судя по высокомерной спесивости, был старшим в наряде.

– Имя, немытое рыло! – рявкнул Андрей, подходя к нему вплотную, и краем глаза увидел, как вздрогнула и какими глазами посмотрела на него женщина, вдруг увидевшая в нем наглого хама, ненавистного юкки.

– Бунбо! Господин офицер!

– Слушай меня внимательно! – Андрей послал импульс на ТИСС. – Отведешь эту женщину в лавку, там она купит продукты, и ты приведешь ее назад, вот до этого самого места доведешь. Ты понял меня?

– Так точно, господин офицер!

– Если хоть волосок упадет с ее головы – убью.

– Не извольте беспокоиться, господин офицер!

– Иди с ним, – повернулся Андрей к женщине, – и ничего не бойся. Продуктов побольше бери и не стесняйся, грузи на него, донесет, как миленький.

Когда женщина и воин скрылись в переулке, Андрей обернулся и поискал глазами Лоту. Она была неподалеку, как он и велел, но выражение ее глаз не понравилось Андрею: женщина смотрела зло и настороженно.

– Ну, что опять?

– Ты офицер?

– Почему это опять стало важно?

– Ты офицер! Я видела, как ты разговаривал с ним!

– Ну и что?

– Он тебя боялся. У тебя высокий чин? Ты с ними, ты юкки, я не хочу помогать тебе.

Андрей поморщился. Но не столько словам женщины, сколько в ответ на свои мысли. "Нет, не ТИСС. Он хорош для врагов, а с друзьями нельзя говорить его языком. И там, с Лиентой, ничего не стоило внушить ему полное расположение ко мне, ничего не стоило включить ТИСС…"

– Поверь мне, Лота, посмотри в мои глаза. Я вас не обманываю, я не юкки. Я и без тебя пойду, как пришел к твоему Гойко. Но если ты приведешь, людям будет спокойнее.

Она по-прежнему смотрела в упор, испытующе, но уже без бывшей непримиримости, она колебалась.

– Если ты не юкки… Почему он так обмер, будто сам герцог перед ним?

– А ему-то откуда знать, что я не ихний, он видит перед собой офицера. Тем более что офицер орет, как бешеный – надо подчиняться. Коль орет, значит право имеет, они так привыкли.

Женщина молчала.

– Думаешь, я не понимаю твоих сомнений? "С одной стороны, Гойко он помог, несомненно. А с другой стороны, зачем ему надо помогать нам? Говорит – не юкки. Да как верить-то голому слову? А если я вместо помощи приведу горе в дом друзей?" Ну, так, Лота? Ни в одном слове я не ошибся?

Она молчала, потупив голову.

– Тогда и ты правду мне скажи. Если бы ты наверняка знала, что доброта моя недобрая, от коварства она идет, знала бы, что черному делу это прикрытие. Так не позволила бы Гойко помочь? Прогнала бы от его постели, И с мыслями, что правильно сделала, смотрела бы, как он в муках умирает долгой смертью?

Лота испуганно вскинула глаза, они наполнились слезами.

– Думаешь, Аника отцу с матерью меньше дорога? Зачем ты за них решаешь? Не мучай ты себя, Лота, правду говорю – я не юкки. Ночью из-за реки пришел, вчера вечером с Лиентой разговаривал.

– С Лиентой!? Правда!? – глаза ее невольно вспыхнули радостью. – Правду ли говоришь!?

– Тс-с-с, не так громко. Я не должен был этого говорить.

– Да почему же!? Людям про это так надо знать! Уж как все рады были бы!

– Если бы поверили. Я чужой, а доказать мне нечем, в таких случаях вверительных грамот с собой не носят. Поэтому пока не надо ничего говорить. Они узнают, непременно. Но теперь еще не время. Мне скоро уходить, Лота, решай.

– Хорошо, пусть будет, как ты скажешь. Вон домишко Табора, это Аники отец. Какая красавица она. – Лота горестно покачала головой.– Это и сгубило. Мать ее вчера приходила, плакала, совсем плоха Аника. И Табор чернее тучи ходит.

– За что ее плетью?

– За что? – Лота недобро усмехнулась. – А за что нас всех? Пьяный солдат пристал, сильничать хотел, она не далась. Он привязал под ворота за руки и бил, пока не притомился.

– Понятно, – вздохнул Андрей. – Иди вперед, предупреди.

Лота ушла. Помедлив, Андрей вошел следом. И снова его встретили глаза, полные недоверия, страха, едва прикрытой ненависти.

– Где девушка? – спросил Андрей, обводя всех взглядом.

Никто не двинулся с места, в ответ – лишь угрюмое молчание.

– Что же вы? – укоризненно проговорила Лота. – Верьте ему, он поможет. Дядя Табор!

Один из мужчин нехотя кивнул себя за спину, на занавеску.

– Там.

Андрей отдернул тряпку, за ней был крохотный закуток для дощатого топчана, на котором вниз лицом лежала девушка, тонкая холстина, испятнанная кровью, прикрывала ее. Андрей приподнял холст – спина девушки представляла собой нечто багрово-синее, вспухшее, в корке запекшейся крови. В это время девушка медленно открыла глаза и, увидев перед собой наемника, испуганно сжалась. И тотчас гримаса боли исказила ее лицо, закушенная губа побелела.

– Выйти всем, – приказал Андрей.

– Я никуда не пойду! – Отец девушки не скрывал неприязни к незваному гостю, смотрел с вызовом. Сейчас – теряя, вероятно, самое дорогое, он больше уже ничего не боялся.

– Дочь свою любишь. Тогда позволь помочь ей. Или оставайся наблюдать ее агонию. Я же пойду к другим, кого мне доверят.

Лота быстро подошла к Табору, положила руки ему на грудь.

– Дядя Табор, не бойтесь за Анику.

– Побыстрее! – резко сказал Андрей, снимая плащ.

– Идемте же! – Лота теснила людей к дверям.

Табор, выходя, обернулся и одарил Андрея таким взглядом, что Андрей подумал: случись что сейчас с его дочерью – голыми руками задавит, зубами рвать будет.

– Не бойся меня, Аника, – присел он перед девушкой на корточки, провел рукой по волосам. – Закрой глаза, спи…

В тишине неслышно текли минуты. Андрей ощущал, как медленно отступает боль, покорная его воле. Было трудно – девушку измучило, ослабило страдание, сил у нее почти не осталось, и Андрею пришлось стать донором, подпитать ее своей энергетикой, чтобы заставить организм бороться.

– Аника, – наконец позвал он. – Аника, очнись!

Девушка медленно открыла глаза.

– Слышишь меня? Тебе больно? – Андрей провел рукой по спине, и девушка вздрогнула, ожидая боли.