Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'

152). Поведение Константина связано с поведением кафкианских героев. Несмотря на то, что он был вынужден несколько месяцев ждать, прежде чем его допустили на заседание, прибыв туда, он держится расслабленно и непринужденно. Его дружелюбная прямота является неожиданным отдохновением от показа чудовищного бюрократизма Тройки. В продолжение аналогии с героями Кафки, спокойный и прямой подход Константина терпит неудачу, когда встречается со стеной непредсказуемых подозрений и замешательства. Разочарованный и оскорбленный, Константин так же в конце концов теряет терпение и отвечает Хлебовводову, обнажая его недостойные действия: "- Почему же это я жулик? - осведомился Константин с возмущением. - Вы меня оскорбляете, гражданин Хлебовводов. И вообще, я вижу, что вам совершенно безразлично, пришелец я или не пришелец, вы только стараетесь подсидеть гражданина Фарфуркиса и выиграть в глазах гражданина Вунюкова... Арест Йозефа К. кажется чудовищной ошибкой - из-за отсутствия какой-либо явной вины. Несмотря на утверждение обратного, К. "Замка" прибыл в деревню случайно, без каких-либо предварительных намерений как странник. Он объявляет себя землемером и стремится к замку, который зачастую интерпретируется как "небо" и "спасение". Соответственно, и у Константина не было намерения приземляться в Тьмускорпиони. Он был вынужден приземлиться там из-за неполадок в космическом корабле и взывать к местным властям о технической помощи, в которой заключается его спасение. Так судьба К. настигает Константина, а его призыв оборачивается горько разочаровывающим и неожиданным расследованием. История Йозефа К. подытоживается в притче о Законе и привратнике, рассказанной священником в 9 главе "Процесса". Человек приходит и просит допустить его к Закону. Привратник говорит, что сейчас он его не может впустить - может быть, позже... Он также и угрожает - на случай, если человек попытается войти без разрешения. Прождав всю свою жизнь, человек умирает, так и не попав к Закону. Йозеф К. и сам приговорен к смерти и подвергается жестокой и унизительной казни. К. из незаконченного романа "Замок" тоже претерпевает бесчисленные трудности и разочарования, по-видимому, получая все меньше и меньше шансов попасть в замок. Эпизод с Константином пародирует как притчу, так судьбу обоих К. Как может быть увидено из этого примера, в СОТ Стругацкие развивают пародию преимущественно на тематическом уровне. Просьба Константина о помощи может быть понята Тройкой как попытка контакта с частью инопланетной цивилизации. Предложенный контакт временно, но категорически отклоняется. Председатель Тройки рекомендует Константину подождать и снова попытаться установить контакт - через 5 лет (то есть уже со следующим поколением). В то же время любая попытка контакта получит быстрый военный отпор. Тем не менее, Константина все еще подозревают в том, что он - необъясненное явление, но, поскольку Тройка находит невозможным точно идентифицировать его, процесс рационализации откладывается, и дело остается открытым. Председатель Лавр сопровождает свой финальный вердикт заключением, которое является мастерским ударом кафкианской бюрократии. Дело Константина откладывается до конца года с тем, чтобы дать ему время попасть на родину и вернуться с соответствующими документами, необходимыми для окончательной идентификации его как необъясненного явления. Услышав это, Константин плюет в ярости и исчезает. Положение Константина в абсурдной "взвешенности" предлагает частичную ироническую трансформацию кафкианского мира правосудия и порядка. Оно перекликается с неразрешимой ситуацией К. в "Замке", так никогда и не допущенного в замок, но разительно отличается от трагической судьбы Йозефа К., который казнен, будучи невиновным. Превосходящее и аномальное поведение Суда в "Процессе" имеет и жестокую грань. Йозеф К. становится свидетелем жестокого телесного наказания, которому подвергаются два служащих Суда, Франц и Виллем, арестовавших его. Их свирепо секут, поскольку К. пожаловался на них, обличая практику Суда. Усилия К. по защите жертв не привели к успеху, и ему дают отпор мрачные слова экзекутора: "Наказание их ждет и справедливое, и неизбежное" (С.181). Крайняя грубость и унижение, направленные на членов собственной организации, есть и в Тройке, что является пародией на террористическую практику кафкианского Суда. Когда Фарфуркис, не зная о предыдущем приказе председателя - задернуть шторы, - отдает обратный приказ, он становится жертвой дикого и кровавого нападения со стороны остальных членов Тройки. Жестокая сцена встречается с циничным подходом и отношением Выбегалло. В последующей сцене Выбегалло просвещает младшего члена Тройки о плодах злонамеренности: "Вот злонравия достойные плоды!". Выбегалло лицемерно превращает в афоризм высказывание экзекутора, что принимает форму пародии. Комментарии экзекутора и Выбегалло создают омический эффект, когда эти, очевидно различные, утверждения о справедливости неожиданно частично дополняют друг друга, во многом из-за одинакового контекста. Террористическая практика Суда демонстрирует, что любой может быть признан виновным и никто не может избежать наказания. Выбегалло повторяет это с садистским наслаждением насилием, не беспокоясь ни о правосудии, ни о чьем-либо ущербе. Деспотичное поведение Суда и Замка подтверждает, что их власть является абсолютной и развращенной. Она вызывает, впрочем, не только страх, но и почтение. В "Процессе" дело К. никогда не доходит до Высшего Суда. Чиновники, с которым он имеет дело, не знают о вышестоящих, но относятся к ним с крайним почтением. Есть несколько свидетельств жителей деревни, указывающих, что на начальника замка, Кламма, они смотрят как на бога. Известно, что его одновременно видят в разных местах, а о его росте, весе и внешности даются противоречивые сведения: "Как-то хозяйка сравнила Кламма с орлом, и К. тогда показалось это смешным, но теперь он ничего смешного в этом уже не видел: он думал о страшной дали, о недоступном жилище, о нерушимом безмолвии, прерываемом, быть может, только криками, каких К. никогда в жизни не слыхал, думал о пронзительном взоре, неуловимом и неповторимом, о невидимых кругах, которые он описывал по непонятным законам, мелькая лишь на миг над глубиной внизу, где находился К., -- и все это роднило Кламма с орлом." (С.391). У образа Кламма-орла есть комическая параллель в менее славном образе одного из членов Тройки, Фарфуркиса-стервятника: "Хлебовводов, очутившись на дне зловонной пропасти, безумными глазами следил за полетом стервятника, совершавшего круг за кругом в недоступной теперь ведомственной синеве. Фарфуркис же не торопился начинать. Он проделал еще пару кругов, обдавая Хлебовводова пометом, затем уселся на гребне, почистил перышки, охорашиваясь и кокетливо поглядывая на Лавра Федотовича, и наконец приступил" (С.216). Более похожий, хотя и не менее пародийный по отношению к образу Кламма-бога, появляется в лице Лавра Федотовича, председателя Тройки, обладающего высшей властью над Тьмускорпионью, вызывающего страх и получающего свою долю уважения. "Пронзительный взор" Кламма превращается в театральный бинокль Лавра, который часто используется во время заседания, в то время как нерушимое безмолвие Кламма и его крики, "каких К. никогда в жизни не слыхал" комически меняются, становясь отчужденностью Лавра и издаваемым им в случае необходимости восстановления порядка звуком "Грррм". Неважно, сколь приземленно ведут себя члены Тройки, формально они напоминают Святую Троицу - с Лавром в роли Отца. Даже если его не почитают, подобно божеству, столь же рьяно, как Кламма, он, тем не менее, претендует на божественность, идентифицируя себя с "бессмертным народом". Странный и загадочный мир бюрократии зачастую показывается Кафкой через использование снов в повествовании. В нескольких случаях К. - герои обоих романов - показываются на границе сна и бодрствования, либо засыпающими, либо просыпающимися, и восприятие реальности, показанной глазами главных героев, зачастую подобно сну или кошмару. Когда ближе к концу романа появляется еще одна призрачная возможность установить контакт с Замком (эта возможность предоставляется Бюргелем, одним из секретарей Замка), К. забывает о ней, потому что засыпает от усталости. Реальность повести "Сказка о Тройке" зачастую обладает элементами гротескного кошмара, но Константин, в полную противоположность кафковскому К., никогда не спит и, очевидно, даже не представляет себе, что такое сон: "Минут через десять мы объясняли ему, что такое "спать", после чего он признался, что это ему совсем не интересно и что он лучше не станет этим заниматься." (С.202). Несмотря на таинственную, похожую на сон атмосферу романов Кафки, автор не прибегает к фантастическим приемам и описывает события четким языком реализма. Пародируя "Процесс" и "Замок", Стругацкие свободно вводят элемент фантастического как часть гротескного преувеличения и искажения пародируемой модели: Константин - пришелец, с четырьмя глазами и четырьмя руками. Один из Тройки - Фарфуркис - фигурально выражаясь, превращается в стервятника. В соответствии со своей властью и влиянием, представители власти у Кафки говорят очень красноречиво и снисходительно. Синтаксис их прямой речи очень сложен и многоречив. И описания повествователем лабиринта властной деятельности и мотивации тщательно разработаны и многословны. В результате язык становится украшенным и запутанным, но эффективно вызывающим и усиливающим неуловимую атмосферу романа. Реальность кафкианского языка это реальность Суда и Замка, отдаленная, жуткая и непостижимая, столь далекая от естественной, приземленной реальности. Высшие власти используют язык, чтобы запутать, внушить страх, разочаровать и контролировать мир внизу. Язык Тройки также обладает некоторыми кафкианскими чертами. Речи Хлебовводова и Выбегалло мутны и запутанны. Этот эффект, впрочем, появляется по другим причинам. Эти речи - просто невнятные, туманные и бессвязные порождения пустых и незрелых мыслей, в них есть грамматические ошибки, неправильное произношение и неуместное употребление слов. Синтаксис примитивен, неспокоен и хаотичен. Подобно властям у Кафки, они хотят запугать и контролировать подчиненных, но их язык - не слишком подходящее орудие. Только когда включается реморализатор, их язык становится ровнее и чище. Фактически, официальная речь Лавра, отрицающая идею контакта, является выразительным, страстным ораторским выступлением, чем-то похожим на восторженные речи старосты или Бюргеля в "Замке".
      КОД САТИРЫ
      Рассматривая эпизод с Константином, я ранее сосредотачивался на коде комедии и коде пародии. Тот же самый текст, впрочем, располагает элементами, придающими чтению еще одно измерение - измерение сатиры. Восприятие вышеупомянутого измерения зависит от знаний читателя, которые дают ему возможность узнать эти моменты и - по желанию - поискать более глубокие соответствия в тексте. В своем стремлении к поиску читатель подобен собаке, нашедшей мозговую кость: "А случалось ли вам видеть собаку, нашедшую мозговую кость? (Платон во II кн. De rep. утверждает, что собака - самое философское животное в мире). Если видели, то могли заметить, с каким благоговением она сторожит эту кость, как ревниво ее охраняет, как крепко держит, как осторожно берет в рот, с каким смаком разгрызает, как старательно высасывает. Что ее к этому понуждает? На что она надеется? Каких благ себе ожидает? Решительно никаких, кроме капельки мозгу. Правда, эта "капелька" слаще многого другого, ибо, как говорит Гален в III кн. Facu. natural. и в XI De usu parti., мозг - это совершеннейший род пищи, какою нас наделяет природа. По примеру вышеупомянутой собаки вам надлежит быть мудрыми, дабы унюхать, почуять и оценить эти превосходные, эти лакомые книги, быть стремительными в гоне и бесстрашными в хватке. Затем, после прилежного чтения и долгих размышлений, вам надлежит разгрызть кость и высосать оттуда мозговую субстанцию, то есть то, что я разумею под этим пифагорейским символом."188 В случае текста Стругацких кость может рассматриваться как эстетическая функция пародии, а также нравственные и духовные установки сатиры; в общем - множественные и сложные значения текста189. В коде сатиры несоответствие заключено между внелитературной, социальной и нравственной реальности и ее отражением в литературе, всегда критическим, комическим и зачастую карикатурным190. Поддерживая основной комический механизм комических эффектов, Стругацкие могут высоко поставить код сатиры - аккуратным использованием семантических элементов, критически отражающих социальную и нравственную реальность. Одно из несоответствий, обеспечивающих, в частности, динамику появления комических эффектов в сказке Стругацких, является восприятие несопоставимости веры в совершенность человеческого общества и бесплодности этой идеи. С 18 века было два течения, стремившихся построить лучшее общество: эволюционное и революционное. Сторонники эволюционного подхода полагали, что научный и технический прогресс повлечет за собой нравственный прогресс человека, который приведет к построению лучшего, гуманнейшего общества. Сторонники революционного подхода вступили на путь жестокого разрушения традиционного общественного порядка и намеревались построить новое общество, основанное на рациональных научных теориях191. Парадоксы эволюционного и революционного путей людского улучшения творчески используются в сатирическом коде сказки Стругацких СОТ. Научно-исследовательский институт чародейства и волшебства явно занят поисками счастья для человечества. Оно должно быть достигнуто путем использования высокоразвитой технологии будущего, предназначенной для прямого манипулирования и переделки человеческих тела и духа. Одним из таких очень сложных футуристических технологических приборов является реморализатор, обладающий способностью подавлять примитивные, злые побуждения и усиливать добрые, разумные и вечные качества человека: "В лаборатории у него в девяти шкафах размещался опытный агрегат, принцип действия которого сводился к тому, что он подавлял в облучаемом примитивные рефлексы и извлекал на поверхность и направлял вовне разумное, доброе и вечное." (С.160). Прибор опробуется на Тройке, захватившей власть в Тьмускорпиони (под именем "Тройки по Рационализации и Утилизации Необъясненных Явлений"). Тройка приносит революционные изменения в местное общество. Объявив о построении разумного и целесообразного общества, она проводит процессы над тем, что считает "необъясненными явлениями" и вершит "правосудие", которое сводится к деспотической чистке и подавлению различных социальных иррациональных тенденций и аномалий. "Процесс" Константина - одна из многих попыток рационализировать то, что кажется властям таинственным и непостижимым. Этот процесс, как и сказка в целом, является "критикой дегенеративной власти, приложимой ко всему человечеству, психологически не готовому к контакту с утопическим будущим"192. Есть там, впрочем, и специфические моменты, отражающие советскую реальность, представляющие собой безошибочные сатирические аллюзии на властную ситуацию и революционную переделку в Советском Союзе, особенно при Иосифе Сталине. Члены Тройки изначально были инспекторами канализационной системы Института. Бывшие коллеги называют их "канализаторами". Де Джонг (De Jonge) говорит, что "канализатор" - слово маркированное, относящееся к русской революции. Оно выражает отсутствие страха запачкать руки ради революции. Феликс Дзержинский, глава ЧК, классический пример идеалиста-фанатика, говорил, что он "чистит уборные революции"193, то есть вычищает врагов революции194. Случайный приход к власти бывших канализаторов в СОТ - ироническое воплощение марксистской пролетарской революции и насмешка над историческим детерминизмом. Управление современным обществом, впрочем, требует комплексных знаний, соответствующих мудрости и опыта. Очевидно, Тройка не представляет интеллектуальную или нравственную элиту. Они средние, в общем, довольно примитивные, люди, не обладающие достаточной квалификацией для управления страной. Когда Тьмускорпионь упала им в руки, они используют свою власть грубо, неуклюже. Более того, по мере того как они портят и злоупотребляют всем, они приобретают ореол и вид истинной, неоспоримой власти. Историк Пол Джонсон (Paul Jonson) (86), описывая первые деспотические утопии, цитирует слова Джозефа Конрада (Joseph Conrad) о революции: "В настоящей революции лучшие люди не оказываются на первом плане. Жестокая революция в первую очередь попадает в руки узко мыслящих фанатиков и тиранов-лицемеров. Потом приходит очередь всех претенциозных интеллектуалов-неудачников последнего времени. таковы вожди и лидеры."195 "Четвертый" член Тройки, вероятно, наиболее яркий пример интеллектуала-неудачника, оппортуниста, претендующего на образованность и стремящегося только к высокому социальному положению и материальным благам. Как только от Тройки приходит предложение фантастически высоко оплачиваемого поста научного консультанта, Выбегалло бросает свои эксперименты в Институте и карабкается по лифтовой шахте на 76 этаж - в Тьмускорпионь: "Многие видели, как он, взявши портфель в зубы, карабкался по внутренней стене шахты, выходя на этажах, кратных пяти, дабы укрепить свои силы в буфете. А через неделю сверху был спущен приказ о зачислении профессора Выбегалло А. А. научным консультантом при ТПРУНЯ с обещанным окладом и надбавками за знание иностранных языков." (С.159). Деятельность Тройки у Стругацких носит черты сходства с наиболее знаменитой тройкой в российской истории - Сталиным, Зиновьевым и Каменевым, - созданной Сталиным в последние годы жизни Ленина. Создание Тройки было одним из первых тактических шагов Сталина в борьбе за верховную власть в стране. Сталин использовал коллективное руководство триумвират, - чтобы скрыть свои эгоистические намерения и манипулировать властными отношениями в партии. Термин "Тройка" показывает, что власть делится между ее членами. Это форма коллективного руководства и способ предотвращения концентрации власти в руках одного человека. В случае Тройки у Стругацких, впрочем, ничто не может быть дальше от истины. Тройка и ее бюрократические ритуалы являются фасадом, за которым председатель Тройки, Лавр Федотович, наслаждается абсолютной властью, пока остальные члены постоянно дерутся за его милость. В ходе разбора дела Константина основным "прокурором" является воодушевленный Хлебовводов. Он агрессивно расследует это дело, его вердикт - наиболее бескомпромиссен и в конце он угрожает быстрым военным ответом на попытку межпланетного контакта, буде таковая предпримется до означенного срока. Лавр Федотович участвует в заседании с каменным или деревянным лицом: "каменнолицый", "черты лица товарища Вунюкова обнаружили тенденцию к раздеревенению" (С.205). Он наблюдает за происходящим как за развлечением, отстраненно - через театральный бинокль, но на самом деле он - на стороне суда. Он разрешает выступающим занять свое место и, когда необходимо, он отдает приказы по происходящему простым бурчанием. И за ним всегда остается последнее слово. Он напоминает портрет Сталина, нарисованный Дмитревским (Dmitrievsky): "Спокойный, недвижный, там сидит Сталин - с каменным лицом допотопной ящерицы, на котором живы только глаза. Все мысли, желания, планы сходятся над ним. Он слушает, читает, думает внимательно. Спокойно, без спешки, он отдает приказы."196 Перед произнесением речи Лавр выслушивает мнения своих сподвижников. Они все высказываются против установления контакта с чуждой цивилизацией. Затем в своей речи Лавр поддерживает и развивает взгляды остальных, проделывая это с видом окончательного и непререкаемого авторитета. Этот метод тоже разительно напоминает то, как Сталин проводил заседания: "Всегда казалось, что он следует за другими, не руководит ими. Молчащий во время споров, он мог неожиданно вмешаться, чтобы поддержать взгляды большинства, создавая впечатление всегда торжествующего в конце. Никогда он не председательствовал на встречах; он сидел, покуривая трубку, либо ходил по комнате, держа руки за спиной. Впрочем, всегда чувствовалось, то он - главный."197 Наиболее прямой намек на то, что Лавр является сатирическим портретом Сталина, скрыт в образе Лавра, курящего "Герцеговину Флор", любимые сигареты Сталина, как было отмечено Л.Геллером198. Имя председателя - Лавр - может быть прочитано как "закодированное" имя "Лаврентий" (Берия), глава НКВД-КГБ, ближайший сподвижник Сталина. Когда он говорил, остальные "в неподвижном напряжении, не мигая, глядели на Лавра Федотовича" (С.222), и когда он подавал голос, все в комнате вставали. Но это почтение смешано с постоянным страхом перед потерей влияния, положения или даже жизни. Они знают гнев и жестокость Председателя. Таким образом, они всегда настороже: они не должны противоречить предводителю и постоянно ищут возможностей угодить ему. "Один был на гребне, не желал из-за какого-то пришельца с этого гребня спускаться. Другой глубоко внизу, висел над пропастью и ему только что была сброшена спасительная бечевка." (С.212). Фарфуркис только что совершил почти фатальный промах, неосторожно попытавшись противоречить приказу Председателя, и был жестоко избит своими коллегами. Приведенное выше описание этого гротескно жестокого насилия по отношению к члену Тройки является сатирой на сталинский Большой Террор, жертвами которого, среди многих прочих, были и сподвижники Сталина, товарищи его по триумвирату - Зиновьев и Каменев. Тот факт, что сказка состоит из нескольких процессов, таких, как, например, процесс Константина, и то, что эти процессы происходят примерно через 20 лет после захвата власти Тройкой, - это сатирическая аллюзия на 1937-38 годы, время сталинских показательных процессов и разгара Большого Террора, двадцатилетие прихода к власти большевиков (произошедшего в России в 1917). Процесс Константина порождает атмосферу мира, лишенного здравого смысла, наполненного неопределенностью и абсурдом. Эта атмосфера лучше всего выражена на различных уровнях текста: смешными данными в анкете Константина, алогичными вмешательствами "прокурора" Хлебовводова и финальным бюрократическим, абсолютно иррациональным и жестоким вердиктом. Впрочем с точки зрения Лавра, здесь есть логика. Для него это "законно" законность вне нравственности. У этого процесса, по сути, много общего с показательными процессами, устраивавшимися Сталиным, которые сами по себе напоминали театральные представления: "Московские процессы ни в коем случае не были юридическими процедурами. Скорее, они были тем, что - в свете последних достижений театра - можно увидеть как театральное представление определенного типа. Подобно любой другой действенной драматической или литературной продукции, они были должны производить иллюзию, состоящую в вызывании недоверия в умах аудитории, которая одновременно знает - другой частью мозга (не менее, чем зрители на представлении "Гамлета"), - что весь процесс является порождением изобретательного и творческого ума. Далеко опередив свое время, три больших московских процесса разительно предвосхитили театр абсурда"199. Процесс Тройки - очевидно не один из сталинских процессов, хотя неожиданное сходство между ними и появляется. Сталинские процессы не происходили на театральной сцене, но, временами, они оставляли впечатление театрального представления. Лавр смотрит на происходящее как на шоу, отстраненно, через театральный бинокль, как если бы он смотрел театральное представление, но на самом деле он командует происходящим на сцене: "Лавр Федотович взял бинокль и направил на коменданта" (С.204). Одна из сцен финала СОТ заканчивается опускающимся занавесом: "Жуткий хохот удаляющейся Тройки. Занавес." (С.272). Такие переключения восприятия с одного плана мысли на другой "требует изменения настроения" и порождает сатирические эффекты. Правильная идентификация Константина - трудная задача, потому что его данные, ранее собранные Выбегалло, содержат слишком много непостижимой информации. Например, его образование обозначено как синкретическое. Видимо, никто не знает, что это значит. Во всяком случае, Председатель, претендующий на понимание, идентифицирует термин со словом из своего круга знаний (и для собственных целей) - для него "синкретическое" обозначает "самокритическое". Знакомство Тройки с этим термином и выделение его могут быть рассмотрены как забавная сатира на деградацию его в политической и социальной жизни Советского Союза. Термин этот - "самокритика" - был одним из фундаментальных начал марксистской идеологии и должен был играть ключевую роль в нравственном и духовном развитии социалистического и коммунистического общества200. Это также и сатира на Сталина, который в борьбе со своими советниками "показал виртуозную игру семантикой... Каждая строка была пропущена через фильтр. Каждое слово, произнесенное оппонентом, было заново истолковано, искажено и фальсифицировано."201 "Самокритика" была частью периодически проводимой политики признания прошлых ошибок. Она была важным аспектом неожиданных изменений в политике и в периодах обновления и реформ: "В одном из самых трагикомических эпизодов истории советской культуры Горький призвал к запрещению самокритики. Сталин заметил ему: "Мы не можем обойтись без самокритики. Мы действительно не можем, Алексей Максимович."202 Еще большее замешательство вызвано профессией Константина, которая обозначена как читатель поэзии, специализирующийся по амфибрахию. Замаскированная ограниченность познаний Выбегалло позволяет нам предположить, что термин "амфибрахист" был им записан в деле по ошибке. В ходе разбора предыдущего дела уже была ошибка, касающаяся имени опрашиваемого субъекта, что вызвало долгий спор: "- Дело номер сорок второе. Фамилия: Машкин. Имя: Эдельвейс. Отчество: Захарович... - С каких это пор он Машкиным заделался? - брезгливо спросил Хлебовводов. - Бабкин, а не Машкин. Бабкин Эдельвейс Петрович. - Э-дуль-вейс или Э-доль-вейс? - спросил Фарфуркис." (С.168,169). Проблема с выражением "синкретическое" показывает, что Тройка легко путает ученые термины, и настоящая профессия Константина может иметь с чтением поэзии ровно столько же общего, как "самокритическое" - с "синкретическим". Члены Тройки отчаянно стараются постигнуть суть профессии Константина. Наконец Привалов и Амперян, сотрудники Института, выступают "свидетелями", объясняя действия и цель этой профессии. Они говорят как раз то, что Тройка может понять и желает слышать: "Ведь он не только читает: ему присылают все стихи, написанные амфибрахием. Он должен все их прочесть, понять, найти в них источник высокого наслаждения, полюбить их и, естественно, обнаружить какие-нибудь недостатки. Об этих всех своих чувствах и размышлениях он обязан регулярно писать авторам и выступать на творческих вечерах этих авторов, на читательских конференциях, и выступать так, чтобы авторы были довольны, чтобы они чувствовали свою необходимость... Это очень, очень тяжелая профессия, - заключил он. - Константин Константинович - настоящий герой труда. - Да, - сказал Хлебовводов, - теперь я уяснил. Полезная профессия. И система мне нравится. Хорошая система, справедливая." (С.209). Это объяснение и реакция Хлебовводова двусмысленны и действуют как прием иронии. С одной стороны этот отрывок, в его буквальном значении, описывает работу литературного критика; с другой же стороны, впрочем, он эвфемистически подразумевает работу цензора. Пристальный надзор и контроль литературной деятельности (конкретно в данном случае) или вообще любой деятельности для Хлебовводова имеет смысл, и поэтому он относится к такой профессии положительно. Начальный комический эффект, появляющийся в сцене, касающейся возраста Константина, который - по записям - превышает 2000 лет, возрастает, если учесть и сатирический план этого эпизода: "- А может быть он горец, откуда вы знаете? - Но позвольте! - вскричал Фарфуркис. - Даже горцы... - Не позволю я, - сказал Хлебовводов, - не позволю я вам преуменьшать достижений наших славных горцев! Если хотите знать, то максимальный возраст наших горцев предела не имеет! - и он победно поглядел на Лавра Федотовича. - Народ... - произнес Лавр Федотович. - Народ вечен. Пришельцы приходят и уходят, а народ наш пребывает вовеки." (С.211). "Горец" - так обычно называют жителей кавказских республик. Сталин был грузином и иногда его называли "горцем", как упомянуто в интервью с Г.Дж.Уэллсом203. Заявление Хлебовводова двусмысленно, и его смыслы сталкиваются друг с другом. С одной стороны - это метафорическая хвала знаменитому кавказскому долгожительству, необычности и величию этих народов в целом. С другой стороны - выразительный взгляд Хлебовводова показывает, что заявление - и превозношение начальства, которое он полагает бессмертным. Определенность абсолютной власти приводит Лавра к самообману, к цинизму. н видит себя истинным народным вождем и часто упоминает о себе как о "народе". Его идентификация с народом, впрочем, скрывает в себе несоответствие, являющееся источником глубокого комического эффекта. В приведенной выше сцене комичность усиливается и замешательством остальных членов Тройки, вызванной туманными словами Лавра. Они чувствуют два слоя этого высказывания, но не хотят ошибиться, высказав неверную догадку; они предпочитают промолчать, нежели вызвать недовольство Председателя. Синекдоха Лавра построена на словах Христа из Нового Завета: "Небо и земля прейдут, но слова мои не прейдут" (Матфей 24:35) и цитате из Ветхого Завета: "Засыхает трава, увядает цвет, когда дунет на него дуновение Господа: так и народ - трава. Трава засыхает, цвет увядает, а слово Бога нашего пребудет вечно" (Исайя 40:07-08). Речь Лавра искажает библейские строки, приобретая - для знающих Библию - оттенок комической иронии. По Библии, "Народ - трава", он не вечен. Лавр, впрочем декларирует веру в бессмертие народа, и, если мы предположим, что он идентифицирует себя с народом, его слова будут выражать пустую претензию на божественность и неиссякаемость его власти. Мегаломания Председателя и отношение к нему подчиненных напоминают случай культа личности. Хинглей указывает, что, когда Сталин говорил о народе, о пролетариате, этот термин "постепенно сводился - в устах Генерального Секретаря - к синониму для местоимения первого лица, единственного числа"204. Конец 1929 года "ознаменован не только началом неприкрытого единовластного правления Сталина, но и культом Сталина во всей его кошмарной сущности... форме обожествления правителя, восходящей к египетским фараонам."205 Дмитревский показывает Сталина воплощением русского национального коммунизма. Диктатура Сталина была национальной, народной диктатурой. "Она была намного теснее связана с массами, чем любая так называемая демократия"206. По словам Геллера, Дмитриевский видел в Сталине предшественника будущего российского Цезаря, строителя будущей, националистической России.