Темная лощина

      — Так куда же он делся?
      Я тяжело опустился на одну из кроватей:
      — Не знаю. Но предполагаю, что он ушел на север, в глушь.
      — А почему он больше не убивал? — вмешался Эйнджел.
      — Этого я тоже пока не понимаю. Может, Калеб и убивал, но не оставлял следов. Мне известно, что в отрогах Аппалачей были убиты экскурсанты; слышал я и о других пропавших и до сего времени не найденных людях. Поневоле начинаешь размышлять: вот если бы они не бросили поиск, надеясь на то, что произошел несчастный случай, то столкнулись бы с чем-то куда более ужасным, чем могли вообразить... Могло быть и так: Калеб убивал еще до того, как появился в Мэне, но никто не приписал ему этих убийств, — продолжал я. — Рейчел решила, что у него, возможно, наступил период покоя, однако недавние события подтолкнули его к действиям.
      Эйнджел взял один из «замберланов» и повертел его в руках.
      — Итак, мы знаем, что это означает, принимая во внимание, что ботинки когда-то принадлежали дружку Эллен Коул. — Он посмотрел на меня, и в глазах его плескалась безмерная печаль.
      Не хотелось отвечать ему. Точнее, признавать значительную вероятность того, что то и Эллен убита вместе с Рики, мертва.
      — Никаких следов Стритча? — спросил я.
      Луис сразу рассвирепел.
      — Я просто чую его! Дежурная из администрации все еще убивается по своей кошке, простите за каламбур. Полиция же считает, что это сделали дети.
      — Что теперь? — подал голос Эйнджел.
      — Отправлюсь повидать так называемого Джона Барли, — ответил я.
      Луис покачал головой.
      — Это плохая идея, Берд. Уже темно, а он знает эти леса получше тебя. Ты можешь не найти его, а вместе с ним упустить и возможность узнать, как эти ботинки у него оказались. И потом, проклятая собака предупредит старика, и он начнет стрелять, а тебе, вероятно, придется стрелять в ответ. От мертвого Барли нам не будет никакой пользы.
      Луис говорил верно. Но я от этого не почувствовал себя лучше.
      — Тогда поеду на рассвете, — неохотно сдал я свои позиции.
      Никто из нас не упомянул тогда о том, что я, возможно, уже столкнулся с самим Калебом Кайлом, но ретировался, потому что тот угрожал мне помповым ружьем.
      — На рассвете — так на рассвете, — согласился Луис.
      Вернувшись в свою комнату, я набрал домашний номер телефона Уолтера и Ли Коул. После третьего гудка Ли сняла трубку, и в ее голосе зазвучала именно та смесь надежды и страха, которую мне приходилось слышать и раньше в голосах сотен отцов, матерей, родных и друзей, ждавших обнадеживающих слов о пропавшем близком человеке.
      — Слушаю...
      — Ли, это я.
      Она сначала ответила не сразу; послышались ее быстрые шаги и шум легкой перепалки, словно она отрывала трубку от чьего-то уха. Я догадался, что это Лорен.
      — Ты нашел ее?
      — Нет. Мы в Темной Лощине. Ищем, но пока ничего нет.
      Не стоило говорить ей о найденных ботинках Рики: вдруг я ошибался насчет того, что могло с ним случиться? Или, скажем, ботинки принадлежали вовсе не ему? Только заставил бы ее зря волноваться. Если же я был прав, мы довольно скоро узнаем остальное.
      — Ты виделся с Уолтером?
      Я ответил, что нет. Предполагал, что он сейчас в Гринвилле, но не стремился с ним встречаться. Он бы только все усложнил, а мне и так становилось все труднее контролировать свои чувства.
      — Он так разозлился, когда узнал, что я сделала... — Ли плакала, и, когда она заговорила вновь, голос ее дрожал. — Он сказал: если ты вмешиваешься, то страдают люди. Их убивают. Пожалуйста, Берд, пожалуйста, не дай чему-нибудь случиться с ней. Пожалуйста!
      — Не дам, Ли. Созвонимся. До свидания.
      Я повесил трубку и провел ладонями по лицу и волосам, дав им упасть свободными прядями мне на лоб... Уолтер по-своему был прав. В прошлом я вмешивался — и люди страдали. Но страдали главным образом потому, что другие люди предпочитали не вмешиваться. Можно иногда направить людей в ту или иную сторону, однако наиболее важные шаги они совершают лишь по собственной инициативе.
      Уолтер всегда придерживался определенных принципов. Но он никогда не оказывался в таких обстоятельствах, когда эти принципы сводились на нет, когда требовалось защитить тех, кого любишь, или отомстить за них, если тебя навсегда разлучили с ними. А теперь он находился рядом с Темной Лощиной, и положение, которое и так представлялось трудным и запутанным, с его приездом, могло еще усугубиться... Вот так я и сидел какое-то время, закрыв лицо ладонями. Потом разделся и встал под душ, опустив голову и расправив плечи, чтобы дать воде, подобно пальцам массажиста, потрудиться над моими усталыми, натруженными мышцами.
      Телефон зазвонил, когда я вытирался. Эйнджел сообщал, что они ждут меня, чтобы отправиться поужинать вместе. Я был не голоден, и беспокойство об Эллен путало мои мысли, но я согласился пойти с ними. Когда мы подошли к ресторану, на двери висела табличка, оповещавшая, что заведение уже закрыто. В баре «Роудсайд» проводилось какое-то благотворительное мероприятие; там должен был выступить оркестр высшей школы. Все и вся собирались отправиться туда. Мои приятели обменялись огорченными взглядами.
      — Мы должны идти помогать оркестру, в то время как просто хотим есть? — возмутился Луис. — Какие дятлы живут в этом городе? Кому мы должны заплатить, если хотим пива? Ассоциации учителей и родителей? — он внимательнее изучил табличку.
      — Эй, да тут кантри и вестерн бэнд «Ларри Фалчер и Гэмблерз». В конце концов, может, этот город и не совсем протух.
      — Бог мой, только не это! — откликнулся Эйнджел. — Хватит твоей бесноватой музыки. Почему нельзя послушать соул? Подобно любому, кто разделяет твои этнические убеждения, ты знаешь Куртиса Мэйфилда, ну, может, немного Уилсона Пикета. Они твои ребята, парень, а не «Лоувин Бразерс» и Кати Маттеа. Между прочим, не так давно люди использовали это чертово кантри в качестве музыкального фона, когда вешали твоих родственников.
      — Эйнджел, — спокойно отреагировал Луис, — никто больше не вешает ничьих братьев под записи Джонни Кэша.
      Ничего другого не оставалось, как отправиться в «Роудсайд». Мы вернулись в мотель и взяли ключи от моей машины. Когда я вышел из своего номера, выяснилось, что Луис успел добавить к своему костюму черную ковбойскую шляпу, украшенную лентой с серебряными солнцами. Эйнджел схватился за голову и буквально взвыл от негодования.
      — У тебя там и все остальное тоже от «Виллидж Пипл»?! — поинтересовался я с безобидной улыбкой. — Знаешь, ты и Чарли Прайд, вы вместе, пожалуй, самые рьяные адепты всей этой черной кантри-и-вестерн рутины. Видели бы тебя твои братья так разодетым, они бы тебе высказали...
      — Братья помогали создавать нашу великую страну, а вся эта «кантри-и-вестерн рутина», как ты ее называешь, оставалась главной музыкальной темой целых поколений тружеников. Разве все чернокожие не были воодушевлены? И Поль Робсон, сам знаешь. И потом, мне просто нравится эта шляпа, — и он небрежным жестом слегка заломил ее поля.
      — Очень надеюсь, что вы оба не будете особенно высовываться, пока мы здесь. Иначе придется вам действовать совсем наоборот, — подытожил я, когда мы забрались в «мустанг».
      Луис нарочито громко вздохнул.
      — Берд, отсюда до Торонто я — единственный чернокожий. Даже если я подхвачу витилиго по дороге от мотеля до пристанища оркестра высшей школы, я все равно буду высовываться. Поэтому заткнись и поезжай.
      — Ага, Берд, езжай, — с заднего сиденья подал голос Эйнджел. — А не то Кливен Литтл приведет свой отряд на твою задницу. Каупоуксы с Аттитьюдом, может быть, или Враг Прерий...
      — Эйнджел заткнись!
      «Роудсайд» оказался большим и старым зданием, расположенным у самого леса. Здание было длинным, с окнами и украшениями только по фасаду, с башенкой над входом, которая возвышалась, как церковная колокольня. На стоянке припарковалось множество машин, а еще больше набилось между деревьями вокруг. «Роудсайд» находился на западной окраине городка; за ним тянулся уже настоящий густой лес.
      Мы отдали входную плату.
      — Пять долларов! — Эйнджел даже присвистнул. — Это что, воровской притон?
      Он пошел впереди нас и направился непосредственно в бар: длинное сводчатое помещение, где было почти так же темно, как на улице. На стенах горели не особенно яркие лампочки, и бар был освещен настолько, чтобы посетители могли видеть этикетки на бутылках, но не прейскурант. «Роудсайд» внутри казался намного больше, чем снаружи, а свет мерк сразу за пределами бара и сцены в центре танцевальной площадки. От дверей до сцены на возвышении, находившемся в дальнем конце помещения, я бы насчитал, наверно, футов триста. От сцены лучами до затемненных стен расходились ряды столов. У стен было так темно, что виднелись только бледные луны лиц, да и то, когда их обладатели поворачивались в сторону освещенной части зала. Двигаясь вдоль стен, люди напоминали смутные тени, обретая сходство с призраками.
      — Это бар Стива Уандера, — сказал Эйнджел. — А меню, вероятно, написано по системе Брайля.
      — Здесь довольно темно, — согласился я. — Уронишь четвертак, и, пока найдешь, он будет стоить меньше десяти центов.
      — Ага, прямо рейганомика в миниатюре, — выдал Эйнджел.
      — Не говори плохо о Рейгане, — посоветовал Луис. — У меня добрые воспоминания о Роне.
      — Должно быть, более приятные, чем у самого Рона, — ухмыльнулся Эйнджел.
      Луис пробирался к свободному столику у правой стены, рядом с дверью запасного выхода; каждая из таких дверей находилась посередине одной из стен «Роудсайда». Вероятно, имелась, по крайней мере, одна дверь в торце, за сценой. Сейчас эту сцену занимали те, кто назвался Ларри Фалчером и «Гамблерс». Луис уже притоптывал ногами и тряс головой в такт музыке.
      Честно говоря, Ларри Фалчер и его оркестр производили неплохое впечатление. Их было шестеро: Фалчер, и ребята, игравшие на мандолине, гитаре и банджо. Вначале они сыграли «Возвращение Бонапарта» и пару песен Боба Уиллса: «Смирись с этим» и «Прикид техасского ковбоя». Затем перешли к «Картер Фэмили», исполнили «Вобаш — Пушечное Ядро» и «Блюз взволнованного человека». Потом «Ты познаешь» из репертуара «Лоуин Бразерс». А вслед за этим выдали чистенькую интерпретацию «Одна штука тогда» Джонни Кэша. Подбор вещей разномастный, но играли они хорошо и с явным энтузиазмом.
      Мы заказали бургеры и жареную картошку. Они прибыли к нам в пластиковых коробках с надписью на дне: «Хранить в жире». Я почувствовал, что кровь стынет в моих жилах, как только понюхал эту еду. Эйнджел и Луис выпили «Pete's Wicked». Я взял бутылку воды.
      Группа сделала перерыв, и народ направился к бару и туалетам. Я глотнул воды и принялся изучать толпу. Ни Рэнда Дженнингса, ни его жены не наблюдалось, что было, в общем-то, совсем неплохо.
      — Нам бы надо сейчас быть у дома Мида Пайна, — вдруг заявил Луис. — Если Билли Перде там и появится, то не парадным шагом при свете дня.
      — Если бы вы сейчас были там, то уже бы окоченели и вряд ли что-либо замечали, — ответил я. — Делаем, что можем.
      Чувствовалось, что контроль над ситуацией ускользает от меня... Может быть, он все время от меня ускользал, с того момента, когда я взял у Билли Перде пятьсот долларов, даже не спросив, откуда они у него? Уверенность, что Билли рано или поздно отправится в Темную Лощину, не исчезла. Всегда существовала вероятность того, что он проскользнет мимо нас, но я подозревал, что Билли будет некоторое время отсиживаться у Мида. А может, даже попытается с его помощью смыться в Канаду. Появление Билли обязательно нарушит заведенный в доме Пайна порядок, и я доверял способности своих друзей засечь любое подобное нарушение.
      Но Билли пока еще в относительно меньшей степени был источником моих забот, чем Эллен Коул. Хотя чем-то — я еще не понял, чем именно, — их исчезновения были связаны между собой. Какой-то старик провозил Эллен и Рики сюда. Возможно, это был тот же старик, что преследовал Риту Фэррис, и его видел и затем у ее дома Билли. И вполне вероятно, что в небольшом техасском городке нынешнего старика когда-то знали под именем Калеба Брюстера... Слишком много случайных совпадений для такого ограниченного пространства, как Темная Лощина.
      Действуя резко, словно по сигналу, какая-то женщина пробилась сквозь толпу к стойке бара и заказала выпивку. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что это Лорна Дженнингс. В своем ярко-красном свитере она выделялась в толпе, как маяк. Рядом с ней держались еще две женщины: стройная брюнетка в зеленой блузе навыпуск и женщина постарше в белом полотняном топе с розочками. Похоже, девочки намеревались хорошенько гульнуть. Лорна меня не видела. Или не хотела замечать.
      Раздались аплодисменты: это Ларри Фалчер и его оркестр вернулись на сцену. Они стали наяривать «Голубую луну Кентукки», и танцевальная площадка моментально завертелась, как карусель. Пары плыли с улыбками на лицах: дамы — поднимаясь на носки, мужчины — умело кружа их. Повсеместно раздавался смех. Друзья и соседи образовывали группки, болтали с бокалами пива в руках, наслаждаясь непривычной обстановкой ночного общения и ощущая родство душ. На транспаранте, подвешенном над баром, выражалась благодарность всем за поддержку оркестра высшей школы. В полумраке парочки помоложе потихоньку целовались, пока их родители отплясывали под песни своей юности. Музыка, казалось, становилась все громче. Толпа задвигалась заметно быстрее. Со стороны бара послышался звон разбитого стекла, сопровождаемый взрывом надсадного хохота. Лорна стояла спиной к колонне, обе ее спутницы по другую сторону колонны молча слушали музыку. По стенам двигались тени самых фантастических очертаний. Пары оживленно разговаривали, молодежь подшучивала друг над другом. В общем, народ отдыхал вовсю.
      Тут и там обсуждали события, связанные с обнаружением тела Гари Чута. Но никого лично эти события не касались. И вообще они как-то не вписывались в праздничное настроение текущей ночи. Я наблюдал за мужчиной и женщиной, сидевшими у стойки бара наискосок от Лорны: они страстно целовались, не замечал ничего вокруг себя. Рука женщины скользила все ниже и ниже по боку мужчины. Ниже, ниже...
      ...Вниз. Туда, где перед ними стоял маленький ребенок, мальчик. Стоял в круге света, который, казалось, ниоткуда не падал, а возникал сам по себе. Пока рядом скользили пары, а мужчины группами проходили сквозь толпу, роняя на ходу пивную пену из кружек, ребенок по-прежнему стойко держался в своем освещенном кусочке пространства, и ни один человек не приблизился вплотную к нему и не разрушил окружавшую его скорлупку света. Свет струился на его белокурые волосы, освещал ярко-красный комбинезон и заставил ноготки его крошечных ручек засиять, когда он поднял левую руку и указал в темноту.
      — Донни? — услышал я собственный шепот.
      И тут из тьмы в дальнем конце бара возникла белая фигура. Стритч улыбался: раздвинутые в улыбке толстые мягкие губы безобразно растянули кожу его лица, лысая голова чуть блестела при тусклом освещении. Он направился в сторону Лорны Дженнингс. Пробираясь к ней сквозь толпу, оглянулся на меня и резко провел поперек шеи указательным пальцем.
      — Стритч, — прошипел я, вскочив с места.
      Луис, тоже встав, внимательно изучал толпу, нащупывая рукой свой пистолет.
      — Я его не вижу. Ты уверен?
      — Он в другом конце бара. Позади Лорны.
      Луис пошел в обход справа: рука под черной курткой, палец на спусковом крючке. Я двигался слева, но толпа была плотной и вязкой. Мне приходилось с усилием пробиваться сквозь нее; люди отступали и смотрели на пролившееся пиво. («Приятель, эй, приятель, пожар, что ли?») Я старался не терять из виду красный свитер Лорны, но обзор то и дело загораживала толпа, и я вскоре потерял свой ориентир. Я различал справа от себя Луиса, двигавшегося, раздвигая пары, по краю танцевальной площадки и привлекавшего любопытные взгляды. Левее меня Эйнджел обходил бар по кривой.
      Удалось приблизиться к стойке, но мужчины и женщины стояли там плотной толпой, требуя выпивки, размахивая деньгами, хохоча, лапая друг друга. Я протолкался, расплескав напитки и толкнув тощего прыщавого юношу так, что он упал на колени. Ко мне потянулись руки, и послышались злобные выкрики, но я не обратил на них внимания. Бармен, толстый смуглый мужчина с густой бородой, поднял руку в останавливающем жесте, когда я залез на стойку бара, тут же поскользнувшись на мокрой столешнице.
      — Эй! Убирайся отсюда! — заголосил было он. Но, увидев у меня в руке «смит-вессон», замолчал и отступил в глубь бара, к телефону у дальней стены.
      Зато теперь я отчетливо видел Лорну. Она обратила ко мне лицо, когда я вырос над ней; другие головы с широко открытыми глазами тоже повернулись в мою сторону. Я развернулся, чтобы посмотреть, как Луис пробивается сквозь свалку в баре, одновременно изучая толпу, пытаясь уловить в полутьме отблеск белой яйцевидной головы...
      Я первым заметил его. От Лорны Стритча отделяло пространство, занятое десятью или двенадцатью людьми, и он продолжал неуклонно двигаться в ее сторону. Люди разок-другой поглядели ему вслед, но их отвлекало от Стритча зрелище, которое представлял собой я — стоящий на стойке бара человек с пистолетом в руке. Стритч снова улыбнулся мне, и что-то сверкнуло в его руке: короткое кривое лезвие с очень острым концом. Я прыгнул, оттолкнувшись от стойки, и приземлился в центральной части бара, где стояли счетчики наличности и бутылки. Затем, совершив еще прыжок, попутно разбросав попавшиеся под ноги стаканы, очутился почти рядом с Лорной. Люди шарахнулись от меня, раздались испуганные крики. Я отделился от бара и наконец-то протолкался к ней.
      — Уходи, — коротко бросил я. — Здесь ты в опасности.
      Она чуть ли не улыбалась, но, увидев в моей руке пистолет, нахмурила брови.
      — Что? Что ты хочешь этим сказать?
      Я поглядел туда, где за спиной Лорны в последний раз видел Стритча, но он ускользнул из поля зрения, снова затерявшись в толпе.
      Луис, стоя на столе, наклонялся как можно ниже, чтобы не стать легкой мишенью для выстрелов.
      Он обернулся ко мне и жестом указал на центральный выход. На сцене оркестр продолжал играть, но музыканты то и дело бросали друг на друга озабоченные взгляды.
      Слева от меня здоровенные мужики в футболках двигались в нашу с Луисом сторону. Я схватил Лорну за плечи.
      — Собери подружек, и стойте у самого бара. Пока я лишь это хотел сказать. Объяснения потом.
      Лорна разок кивнула, теперь уже без улыбки. Думаю, она заметила характерное мелькание Стритча и разобралась в его намерениях на ее счет.
      Работая плечами, я начал пробираться к центральному выходу, к которому вело несколько ступенек, и в дверях увидел официантку, хорошенькую девушку с длинными темными волосами. Неуверенно переминаясь с ноги на ногу, она наблюдала за всем, что происходило вокруг бара. Внезапно рядом с ней из темноты возникла белая яйцевидная голова: лицо Стритча отвратительно улыбалось. Бледная рука вцепилась девушке в волосы, и перед ее лицом блеснуло лезвие. Официантка сделала попытку освободиться при помощи крика и слез. При этом она упала на колени. Я попытался прицелиться в Стритча, но люди толкали меня, руки и головы мелькали перед глазами, мешая обзору. Какой-то молодой человек с комплекцией футболиста попытался схватить меня за правую руку, но я локтем двинул ему по лицу, и он отступил. Когда уже казалось, что мы бессильны что-либо сделать, чтобы предотвратить смерть девушки, по воздуху пролетел какой-то темный предмет и разлетелся, ударившись о голову Стритча. Левее своей позиции я увидел стоявшего на стуле Эйнджела: его рука все еще висела в воздухе над столом, откуда он стянул бутылку.
      Стритч подался назад, кровь обильно текла из многочисленных порезов у него на лице и голове. Официантка вывернулась из его рук и бросилась вниз по ступенькам, оставив нападавшему клок своих волос. Дверь позади Стритча распахнулась; одно движение — и он исчез в ночи.
      Уже спустя секунду я и Луис устремились в погоню. Почти мгновенно мы достигли ступенек. Позади нас, у главного входа появились люди в синей униформе, и послышались визг и крики. Снаружи здания по одну сторону от двери стояли бочонки с пивом, по другую — пустой зеленый бидон. Перед нами виднелась кромка леса, освещенная большими лампами на боковой стене здания. Впереди мелькнуло что-то белое — и скользнуло в темноту. Мы двинулись за ним.

Глава 25

      В лесу стояла поразительная тишина, словно снег лишил природу голоса, задушил всяческую жизнь. Не слышны были ни шум ветра, ни голоса ночных птиц — только скрип наших башмаков и легкий хруст веток под ногами.
      Я зажмурился, опершись рукой о ствол дерева, чтобы дать глазам возможность привыкнуть к темноте леса. Вокруг нас кроны деревьев, почти полностью укутанные снегом, затаились над едва проступавшей из-под снега землей. Луис уже разок споткнулся и упал, все его пальто спереди стало белым. Со стороны бара долетали невнятный шум и крики, но пока что никто не шел за нами.
      В конце концов, никому из посетителей еще не было ясно, что же на самом деле произошло в баре; один размахивал пистолетом, другой швырнул бутылку и попал в третьего; некоторые люди могли сказать полиции, что видели нож, и это с уверенностью подтвердила бы официантка. Понадобилось бы некоторое время, чтобы они нашли фонари, а полицейские организовали преследование.
      Вскоре слабый желтый луч света осветил деревья где-то позади нас, однако густой лес преграждал ему дальнейший путь. И только болезненный лунный свет над нашими головами единственный создавал некое призрачное освещение.
      Луис находился поблизости от меня; достаточно близко для того, чтобы мы не теряли друг друга из виду. Я поднял руку, и мы остановились. Вокруг по-прежнему не слышалось ни звука, и это могло означать что угодно: либо Стритч ступал очень осторожно, либо он поджидал нас впотьмах. Я вспомнил о засаде за дверным проемом в Портлендском комплексе: Стритч точно прятался сразу за проемом, и, если бы я пошел за ним, он бы убил меня. «На этот раз, — решил мысленно я, — не отступлю!».
      Чуть позже я услышал слева какой-то звук: тихий, словно хвойные иголки скользнули по одежде. А за ним — легкий скрип снега под подошвой. По выражению лица Луиса я понял, что он держит ухо востро. Послышался еще один шаг, затем другой, третий, причем шаги как бы удалялись от нас.
      — Могли мы оказаться впереди него? — прошептал я.
      — Сомневаюсь. Может, это кто-нибудь из бара? Но фонарика у него нет, и потом — это один человек, а не группа.
      Но было в этом и еще кое-что странное. Шум показался мне систематичным и последовательным, можно даже сказать, продуманным. Словно кто-то производил его умышленно, чтобы мы поняли: он или она здесь.
      Я сглотнул слюну, наблюдая, как вокруг лица Луиса клубился легкий пар от дыхания. Он взглянул на меня и недоуменно пожал плечами.
      — Продолжай слушать. Но лучше бы нам двигаться.
      Он шагнул вперед из-за ствола ели — и звук выстрела нарушил тишину леса. Пуля разорвала кору и разбрызгала смолу у самого лица Луиса. Он повалился на землю и с усилием перекатился правее, за естественное укрытие: тупой край скалы торчал там из снега.
      — Ночное видение! — донесся до меня его комментарий. — К чертовой матери этих профессионалов!
      — Ты тоже считаешься профессионалом, — вполголоса напомнил я ему. — Поэтому ты здесь.
      — Забудь! Вот что значит, когда вокруг тебя любители и все такое.
      Мне стало вдруг интересно: а вообще как долго Стритч следил за нами, выбирая удобный момент, чтобы начать действовать? Вероятно, достаточно длительное время. Его хватило, чтобы застать меня вдвоем с Лорной и даже понять, что нас что-то связывает.
      — Почему он пытался наброситься на нее в таком людном месте? — спросил я самого себя вслух.
      Луис рискнул выглянуть из-за каменного выступа, поскольку никаких выстрелов больше не последовало:
      — Стритч хотел напакостить женщине. И собирался сделать это специально для тебя, так, чтобы ты понял, что это именно он. Более того, он намеревался таким образом выманить нас на свет божий.
      — А мы, выходит, попались на удочку и пошли за ним?
      — Не хотелось его разочаровывать, — ответил Луис. — Говорю тебе, не думаю, что подобный мужик все еще морочит себе голову из-за тех денег.
      Мне надоело держать в объятиях ель.
      — Я намерен слегка размяться. Посмотрим, как далеко мне удастся забрести. Не выглянешь ли еще разок из своей норки? Не прикроешь ли меня?
      — Ты мужик или нет? Давай сам!
      Я глубоко вздохнул и, низко пригнувшись, зигзагами двинулся вперед вдоль двух невидимых корней. Но едва сумел вовремя убрать ноги, как дважды тявкнул пистолет Стритча, вздымая снег и грязь у моей правой пятки. За этим последовал шквал огня со стороны Луиса, отчего осыпались ветки и пустились вскачь камни. Похоже, он все-таки вынудил Стритча пригнуть голову.
      — Ты его хоть видишь?! — завопил я, упав на четвереньки и привалившись затем спиной к ели. Передо мной клубились гигантские облака от моего неровного дыхания. Я даже начал согреваться. Вместе с тем и в темноте было заметно, что руки у меня красные от холода, как сырое мясо. Прежде чем Луис ответил, что-то белесое зашевелилось в кустарнике впереди меня, и я открыл огонь. Неясная фигура опять скрылась в темноте.
      — Не понял, — подытожил я. — Он примерно в тридцати футах к северо-востоку от тебя, направляется дальше в глубь леса.
      Луис уже перемещался: его темный силуэт виднелся на фоне снега. Чтобы прикрыть Луиса, я пригляделся, прицелился и выстрелил четыре раза примерно в том направлении, куда двинулся Стритч. Ответных выстрелов не последовало, и вскоре Луис оказался на одном уровне со мной, на расстоянии примерно десяти футов.
      — И снова левее меня, но уже значительно дальше послышались чьи-то быстрые и уверенные шаги: кто-то еще двигался к Стритчу.
      — Берд? — Луис был удивлен не меньше меня.
      Я быстро поднял руку, подавая знак «Внимание!», и указал направление, откуда донесся шум. Мы ждали. Секунд тридцать ничего не происходило. Мне ничего не было слышно, кроме биения собственного сердца и пульсирования крови в ушах.
      Потом послышались два выстрела один за другим, а вслед за этим такой звук, как будто столкнулись два крупных тела. Я и Луис бегом рванулись вперед. Наши ноги закоченели, и мы поднимали колени на бегу как можно выше, чтобы окончательно не увязнуть в снегу. Так мы бежали во всю прыть, пока не ворвались в заросли, держа руки повыше, чтобы хоть частично защититься от веток. Там мы нашли Стритча...
      Стритч стоял спиной к нам на маленькой усеянной валунами полянке, весь картинно облитый серебристым лунным светом. Он был почему-то босиком. Руки его с неистовой силой сжимали голый остов повалившейся, но не упавшей сухой сосны: она так и зависла под углом к земле, наверное, опираясь на скрытые под снегом валуны. Из спины Стритча, прямо из его плаща, торчало что-то толстое и красное, поблескивавшее в лунном свете. Когда мы приблизились, Стритч покачнулся и, похоже, сжал дерево еще крепче, словно пытаясь выдавить из себя острый сук, на который напоролся. Широкая красная струя вытекала у него изо рта. Он потерял много крови, хватка его постепенно ослабевала, и Стритч застонал от бессилия. Уродливая голова повернулась на звук наших шагов, и глаза наемного убийцы расширились от изумления. При этом толстые влажные губы широко раздвинулись, обнажив плотно сжатые зубы: ему с трудом удавалось удерживаться в вертикальном положении. Кровь струилась также из ран на голове, темными ручьями стекая по бледному лицу.
      Когда мы подошли почти вплотную, рот Стритча широко открылся, и он издал дикий крик. Внезапно киллер забился в агонии; руки его сами собой разжались, и он упал ничком вместе с сухой сосной, так и оставшись неподвижно лежать на сером стволе дерева.
      Убедившись, что Стритч мертв, я внимательно осмотрел полянку. Луис проделал то же самое. Нам обоим дано было ясное предупреждение, что откуда-то из-за пределов нашей видимости некто следит за нами, что идет своего рода игра: он видит и нас, и то, что сделано, а мы его — нет.

Глава 26

      Я сидел в кабинете Рэнда Дженнингса в полицейском участке Темной Лощины и сквозь предутреннюю мглу наблюдал в окно, как на улице идет снег. Дженнингс расположился напротив меня; он сложил ладони вместе, пристроив на них свой наметившийся второй подбородок. За моим стулом стоял Ресслер. За дверью кабинета патрульные — хотя и одетые в форму, но в основном временный персонал, собранный по такому случаю, — бегали взад-вперед по коридору, как встревоженные муравьи в муравейнике.
      — Скажи мне, кто это был? — спросил Дженнингс.
      — Я тебе уже говорил, — ответил я.
      — Скажи еще раз.
      — Он называл себя Стритч. Действовал на свой страх и риск: покушения, пытки, убийства, да что угодно.
      — И зачем, по-твоему, он напал на официантку в Темной Лощине, штат Мэн?
      — Не знаю.
      Вот тут я лгал. Однако если бы я сказал правду (что это была попытка отомстить за гибель партнера), тогда Дженнингс пожелал бы узнать, кто убил Абеля и какую роль во всем этом сыграл я. Скажи я ему об этом, и наверняка, он запер бы меня в камеру.
      — Спроси его о черномазом, — вступил в разговор Ресслер.
      Мышцы на шее и плечах у меня почти бессознательно напряглись, и я услышал за спиной шипение Ресслера:
      — У вас проблемы с этим словом, мистер Великий Стрелок? Не нравится, когда человека называют черномазым, особенно если он ваш друг?
      Я глубоко вздохнул и справился с нарастающим негодованием.
      — Не знаю, о чем ты говоришь. Но хотел бы послушать, как ты изъяснялся бы подобным образом в Гарлеме.
      Ресслер покраснел. Дженнингс разлепил ладони и направил на меня указательный палец.
      — И опять я утверждаю, что ты лжец, Паркер. У меня есть свидетели, которые видели, как за тобой по улице шел цветной; тот же цветной был замечен в мотеле в компании тощего белого парня в день твоего приезда; цветной платил наличными вперед за номер, который делил со своим тощим белым приятелем, а тот впоследствии и огрел этого самого Стритча бутылкой, после чего оба смылись из мотеля и исчезли черт-те куда... Ты меня хорошо слышишь?