Взлетная полоса длиною в жизнь

      - Зато мы ему такого "перца всыплем", - высказался заместитель главного конструктора МиГ-23М, в предвкушении реванша потирая руки.
      "Перца", конечно, всыпали, только сами себе. Результат оказался тот же, с той лишь разницей, что агония продлилась до 4-5 минут. И это с учётом того, что мне как лётчику, в совершенстве владеющему всеми методами вывода самолёта из сваливания и штопора, было разрешено использовать углы атаки выше максимально допустимых. В процессе "боя" я вручную устанавливал самую оптимальную стреловидность крыла. Но всё было напрасно... Незнакомец медленно, но упорно заходил в "хвост". После этого на какое-то время наступила тишина, громкие обсуждения прекратились. Начальник НИИ приказал срочно составить Акт испытаний и нам со Стоговым прибыть в Москву, в ЦНИИ-30, занимавшееся перспективными проблемами в развитии авиационной техники.
      Прибыв в один из его отделов, мы спросили, что они могут сказать о преимуществах МиГ-21 над F-5Е.
      - О! - воскликнули военные научные работники без промедления. - С удовольствием! Сейчас идёт "войнушка" между Эфиопией и Сомали, и там противостоят друг другу именно эти самолёты. И мы сейчас готовим рекомендации лётчикам для успешного ведения воздушного боя с F-5.
      - Что же у вас получается? - с интересом спросил я.
      - А вы посмотрите область возможных атак. Видите, мы его везде бьём.
      - Действительно, - протянул я, увидев перед глазами уже знакомый график и даже немного обидевшись за "незнакомца".
      - За счёт чего такое преимущество? - спросил мой товарищ с видом "крестьянского парня". - У нас тяговооружённость значительно больше, ответил собеседник тоном учителя, знающего себе цену.
      - Тогда прочтите этот Акт и дайте нам своё заключение. А мы пока сходим пообедаем, - предложил Николай, - в командировке, как в обороне, на первом месте харч.
      На этом и завершилась работа по сравнительной оценке "незнакомца" с отечественными истребителями. Я не знаю, какие разговоры велись "наверху", но рекомендации для эфиопов были изменены. Наши "специалисты" советовали им не ввязываться в ближний манёвренный бой, а использовать метод "уколов". Про МиГ-23 старались вообще не говорить. Ещё бы, ведь он предназначался для борьбы с более современными самолётами противника. Акт получил гриф "совершенно секретно" и был убран подальше, с глаз долой. "Незнакомца" военные передали авиационной промышленности с условием: не летать, разобрать и изучить конструктивные особенности, чтобы использовать их в дальнейшей работе. Прошло некоторое время, и появился штурмовик Су-25, с тормозами на педалях и "манёвренной" конфигурацией крыла. Изменился подход и к компоновке кабины. В вопросах улучшения рабочего места лётчика конструкторы пошли даже дальше и сейчас кабина МиГ-29 может служить образцом для аналогичных иностранных боевых самолётов. То же самое можно сказать и об аэродинамике крыла. До сих пор считаются непревзойдёнными аэродинамические возможности истребителя Су-27. Вот так и получается, что явное для одних становится открытием для других. Мне кажется, подобные ситуации возникали и в США, куда в разные времена попадали и наши самолёты, начиная от МиГ-21 и кончая МиГ-29. Ну а нам повезло всего один раз.
      XVII
      Инерционное вращение! А это ещё что за "зверь"? На моей памяти не было ни одного случая проведения испытаний самолёта на инерционное вращение, если не считать МиГ-21 в начале 1960-х. Само название "инерционное" говорит о том, что основным фактором в таком вращении являются инерционные силы масс, достигающие больших значений при наличии определённой угловой скорости на малых углах атаки в сочетании с высокой скоростью полёта. Находясь в таком вращении, которое происходит, в основном, вокруг продольной оси самолёта, лётчик испытывает значительные, быстро меняющиеся по знаку перегрузки. "Старики" рассказывали, что после некоторых полётов по этой программе у В.Г.Плюшкина на теле оставались синие кровоподтёки от привязных ремней. В кругу испытателей тех лет буквально единицам "повезло" влететь в такое вращение. И связано это было главным образом с МиГ-23. Господин великий Случай помог мне дважды побывать в подобном "интересном" положении, причём в совершенно разной обстановке.
      Во второй половине 1970-х годов велись интенсивные работы по созданию и внедрению в серию системы эффективного повышения устойчивости работы силовой установки во время помпажа, в том числе и при применении оружия (особенно при пусках управляемых ракет). На самолёте МиГ-23 эта проблема была наиболее острой, потому что двигатель тяжело "пережёвывал" не только сам помпаж воздухозаборника, но и повышение температуры воздуха на его входе. В связи с этим пуск УР (управляемых ракет) ближнего боя с внутренних пилонов, расположенных довольно плотно к боковым каналам, вызывал у нас настоящую тревогу. Короткий тепловой импульс от пороховых двигателей ракет нужно было "схватить" сразу же после схода, тем более что на каждый режим выделялся только один полёт, с одним пуском.
      У меня эта "игра" получалась. Иногда ловил такие "горячие лепёшки", что противопомпажная система спасала двигатель на пределе своих возможностей.
      Программа испытаний заканчивалась пуском ракет Р-60 на высоте 13000 м и числе М=2,35, как мы говорим, в верхнем правом углу "вратарской площадки".
      Ясным весенним днём в полном высотном снаряжении я произвёл взлёт, вышел в начало зоны разгона и включил форсаж. Всё шло по плану. В зону пусков вошёл на скорости 2400 км/ч и за те секунды, что требовались для увеличения скорости до 2500 км/ч, на пульте вооружения включил тумблер "Главный", привёл в действие систему притяга плечевых ремней и доложил штурману командного пункта о своей готовности. Получив "добро", я откинул гашетку и, нажимая педаль для создания скольжения с одновременным лёгким отклонением ручки управления "от себя" для уменьшения перегрузки меньше единицы, нажал на боевую кнопку. Дальнейшие события происходили в более ускоренном темпе. Только я успел схватить взглядом ракеты, неуловимо, как змеи, скользнувшие вперёд, как слева уже раздался сильный хлопок. Нет, даже не хлопок, а удар каким-то большим воздушным молотом. В тот же момент самолёт завращало с огромной угловой скоростью. Через лобовое стекло было видно, как земля и небо с головокружительной быстротой сменяли друг друга. "Помпаж! Двигатель! Нужно сначала спасти двигатель!" Да, действительно, мысль быстрее молнии, но в таких ситуациях чувство определяет действия человека. Ощущение всей ситуации в целом предвосхищает мысль, и ты начинаешь действовать ещё до того, как осознал её.
      Продолжая визуально оценивать пространственное поведение машины, боковым зрением я успел отметить быстрое движение стрелки температуры газов вправо, а рука уже сдёргивает РУД с упора форсажа, тянет его дальше, через фиксаторы "Максимала" на упор "Малый газ". Знакопеременные перегрузки всё увеличивались. Меня кидало с одного борта на другой, то вжимая всё тело в кресло, то вытягивая из него. Только ремни удерживали меня от выключен, и давно. Энергия гидросистемы уже расходовалась на вывод из вращения, и её может не хватить для энергичного управления стабилизатором на выводе из пикирования. Тогда уже и катапульта не успеет помочь. А крыло? Оно же стоит для сверхзвука на 72 градуса. Чёрта с два тут выведешь..."
      Решение пришло внезапно. Я ещё не осознал его полностью, но уже был уверен, что оно единственное: "Немедленно двигатель на запуск, с увеличением оборотов - крыло вперёд и вывод! Вывод по углам атаки, только по углам, только не свалиться".
      Всё происходило одновременно - и мысли и действия. Наконец-то я в нормальном положении. До земли вместо километров высоты считанные метры. Двигатель работает, крыло впереди, но с самолётом явно не всё в порядке. Но это меня уже сильно не беспокоило. Главное, что теперь есть время, можно подумать и осмыслить, какого чёрта машина летит как-то боком.
      - 202-й, 202-й, - услышал я в наушниках беспокойный голос диспетчера, - почему без разрешения изменили высоту?
      А действительно, почему? Набрав высоту 2000 м, я стал готовиться к посадке. На скорости 400 км/ч выпустил шасси. "Ничего, можно жить, подумал я удовлетворённо, балансируя самолёт отклонением ручки и педали, ещё запас есть". Уменьшаю скорость, выпускаю закрылки для взлёта. Ого! Педаль уже на упоре. В посадочное нельзя, ещё хуже будет. Буду садиться так.
      С земли никто ничего не заметил, пока я не зарулил на стоянку. Выключив двигатель, повернул голову в сторону группы людей, встречавших и всегда в такой момент смотревших на лётчика, чтобы сразу по его взгляду, улыбке, жесту понять главное - получился полёт или нет. Но... никто на меня не смотрел, все глядели куда-то назад. "Ну вот, - почти обидевшись, подумал я, - даже никому не интересно, как я тут". Но всё это моментально вылетело из головы, стоило мне, встав на стремянку, посмотреть туда же: вместо подфюзеляжного гребня были какие-то размочаленные лохмотья, а на обшивке хвостового оперения - явные следы остаточной деформации. "Ну что же, по крайней мере, теперь будем знать, как выглядит органическое волокно на неразрешённых перегрузках", - усмехнулся я, спускаясь по стремянке на землю. Когда инженеры "прочитали" материалы полётной информации и пригласили меня посмотреть, я спросил:
      - Сколько времени длилось это падение из стратосферы?
      Пятьдесят секунд. А Вы думали сколько?
      А я думал - шестьдесят.
      Улыбнувшись на их недоверчивые взгляды, я пошёл готовиться к полётам на следующий день.
      Через два года попав в инерционное вращение ещё раз, я уже был, что называется "на коне". Это произошло на МиГ-31. Об этом самолёте речь ещё впереди, а в этом полёте предстояло определить особенности устойчивости и управляемости с полным комплектом вооружения. В процессе выполнения задания я должен был сделать несколько "импульсов" рулём направления. Это значит быстро отклонять ту или другую педаль на определённый ход, вплоть до максимального, и тут же возвращать в нейтральное положение, наблюдая за поведением машины. Работа шла строго по заданию. Закончив на высоте 3000 м, занял 6000 м. Сидящий сзади штурман Г.Волохов контролировал запись полётной информации. Уже прошли по скоростям 600, 700, 800 км/ч. На скорости 900 км/ч самолёт реагировал на "импульс" креном гораздо сильнее, чем хотелось бы, но я контролировал процесс, своевременно отклоняя элероны для прекращения дальнейшего вращения. Осталось выполнить "импульс" на полный ход педали. Должен сказать, что на земле педали имели гораздо больший ход, чем в полёте. Но как только самолёт отрывался от бетона, включался автомат загрузки, ограничивающий отклонение педали более чем на половину. И всё из-за того, что на этот тяжёлый истребитель (взлётный вес более 40 т) было наложено ограничение по максимальной угловой скорости крена - не более 90°/с.
      Итак, резко толкаю левую педаль, зная, что через определённое расстояние она упрётся в загрузочный механизм. Когда я осознал, что случилось нечто непредвиденное, что педаль "провалилась" куда-то далеко-далеко - было уже поздно. Хотя я и рванул обратно ногу, а ручку управления - на правый борт, но уже чувствовал, что характер вращения изменился, причём изменился сразу, внезапно, будто какая-то неведомая сила подхватила самолёт и завращала его дальше, как пушинку. Казалось, что он стал невесомым. Отсутствовало обычное ощущение полёта в воздушной среде. В кабине установилась абсолютная тишина. Потом, когда всё кончилось, я пытался и не мог вспомнить, когда же установил рули в заданное положение. Получалось, что с момента "подхвата" я уже сидел с ручкой, взятой "до пупа". Через один виток почувствовал "опору". Работая рулями, установил горизонтальный полёт и глянул на высотомер - три километра будто "корова языком слизнула". "Сегодня мне повезло ещё раз", - подумал я и посмотрел на указатель перегрузок. Стрелка стояла за красной чертой. "Неизвестно ещё, какова остаточная деформация конструкции, - продолжал я свои размышления, не развалился бы до ВПП". Разворачивая потихоньку машину в сторону аэродрома, услышал удивлённый голос своего штурмана:
      - Зачем ты занял высоту "три"? Мы здесь всё выполнили.
      - Я не хотел.
      - Занимай девять тысяч.
      - Гриша, мы идём домой, и не просто идём, а тихо-тихо идём.
      - Что случилось-то?
      - То, что я знаю - уже позади, а что впереди - ещё нет. Впереди нас ждала земля, на которую я сел с большо-ой любовью.
      На следующий день я приехал в ангар, где специалисты промышленности облепили пострадавшего, как мухи - сладкий пирожок.
      - Ну что, наука? - обратился я шутливо ко всем сразу. - Сколько ему не хватило для полного счастья?
      Ко мне подошёл ведущий инженер по прочности и, обняв за плечи, произнёс отеческим тоном:
      - Сынок, что ему не хватило, мы разберёмся, а вот чего тебе хватило для полного счастья, я могу сказать точно.
      - И чего же?
      - Высоты.
      Я согласно кивнул головой, а сам подумал: "А может, это и есть судьба?". Невольно вспомнилась судьба моего старшего товарища - полковника С.А.Лаврентьева. Успешно закончив государственные испытания Су-24, в ожидании новой машины он работал "на подхвате", выполняя специальные испытания разного рода на самолётах Су. "Хитрый Сталь" продолжал предусматривать самые, казалось, незначительные помехи и осложнения, могущие возникнуть в каждом конкретном полёте. Но свою Судьбу ему перехитрить не удалось...
      В полёте на Су-17 остановился двигатель и лётчик, планируя на аэродром, выполнял один запуск за другим. Не знаю, как назвать полёт истребителя без двигателя, планированием или падением, но самолёт терял высоту со скоростью 30 м/с. Высота заканчивалась. Придётся покидать машину. Руки уже освободили органы управления, ладони легли на поручни кресла, и пальцы готовы нажать на рычаги катапультирования. И в этот момент Сталь замечает, что двигатель оживает, обороты увеличиваются и на высоте 100 м выходят на режим малого газа.
      Через неделю - полёт на перехватчике Су-15ТМ. Первый пуск опытной ракеты для оценки безопасности схода и устойчивости полёта на траектории.
      Вот она, висит на внутреннем пилоне у правого воздухозаборника. Из кабины хорошо видна её носовая часть, выглядывающая из-под крыла. Лётчик ещё раз убеждается в готовности всех цепей к пуску и нажимает на гашетку открытия огня. Собираясь проводить взглядом полёт ракеты, успел только почувствовать толчок от её схода, огонь и дым от порохового двигателя и тут же удар в носовой части. Самолёт швырнуло куда-то вбок. Почти инстинктивно лётчик убрал обороты двигателя и перевёл истребитель в набор высоты, чтобы побыстрее погасить скорость. Только после этого он увидел, вернее, не увидел носовой части, выполненной из радиопрозрачного металла. "Голая" антенна радара была смята и завалена набок. Обрывки порванных жгутов мотались и колотились о дюралевую обшивку. В конце концов, полёт закончился благополучно.
      После окончания лётного дня и разбора этого случая с лётным составом я подошёл к Лаврентьеву и, озабоченно глядя ему в глаза, сказал:
      - Сталь, по-моему, у тебя пошла чёрная полоса.
      - Сынок, не бери в голову, это случайность.
      - Мне кажется, самое время тебе сходить в отпуск. Сейчас такая рыбалка, душу отведёшь.
      - Спасибо, но не могу. Ты же видишь - за начальника остался. Через три дня он взлетел на лёгком бомбардировщике Су-24. Предстоял самый рядовой и простой полёт: определить точностные характеристики прицела при бомбометании с высоты 200 м. Взлетел и не вернулся. При очередном заходе на цель самолёт неожиданно закрутило влево. Выполнив всего одну бочку со снижением, он столкнулся с землёй.
      Комиссия по расследованию определила (что бывает довольно редко) объективную причину катастрофы. Какой-то рабочий серийного завода, выпускавшего двигатели, очень непосредственно воспринял очередной лозунг Генерального секретаря, который однажды еле выговорил: "Экономика должна быть экономной". Это всё равно, что и "собака должна лаять". Но, тем не менее, такая "умная" мысль поразила воображение многих партийных подхалимов. А "грамотный" рабочий предложил:
      "Зачем каждую лопатку компрессора крепить отдельным замком? Давайте три лопатки на один замок". Ревностные исполнители нового лозунга тут же запустили в дело предложение "новатора". Всё остальное - дело техники. Обрыв, пожар и - нарушение управления. Для счастья не хватило одного высоты.
      В тот день, когда мы отдавали своему другу последние почести, он должен был находиться в Георгиевском зале Кремля и получать самую высшую для испытателя награду - почётное звание "Заслуженный лётчик-испытатель СССР"...
      XVIII
      Я уже упоминал об истребителе-бомбардировщике МиГ-23Б - первой попытке ОКБ Микояна создать новую для них разновидность боевой машины в отличие от проектируемых до сих пор фронтовых истребителей. Наиболее приятным для лётчика новшеством в нём явилась скошенная вниз носовая часть фюзеляжа, заметно улучшившая обзор местности впереди, что крайне важно при поиске и атаке наземной цели на малых высотах. Конкурирующая фирма Сухого пошла на этот шаг лишь на третьей модификации истребителя-бомбардировщика Су-17 - на Су-17М3. Для поражения наземных целей с МиГ-23Б можно было применять обычное серийное бомбовое, пушечное и неуправляемое ракетное вооружение. Но была новинка - первая управляемая ракета Х-23. Она управлялась лётчиком и по радиокомандам от кнюппеля с помощью радиоаппаратуры "Дельта", расположенной в специальном контейнере, который подвешивался к самолёту. С этой ракетой меня связывает одна, если так можно выразиться, "забавная" история. Я не занимался её испытаниями, но знал, что на одноместном истребителе лётчик, он же оператор, при наведении ракеты на цель встречался с серьёзными затруднениями, заметно снижавшими эффективность её применения. Несмотря на это она была принята на вооружение. И дело было не только в том, что сразу после схода она слишком чувствительно воспринимала подаваемые ей радиокоманды, а по мере удаления самолёта становилась всё более "вялой". И к этому надо было приловчиться, ведь появление ошибки при подлёте ракеты к цели грозило явным промахом. Существовала ещё одна коварная проблема - кнюппель, расположенный на ручке управления рядом с "ползунком" механизма триммерного эффекта. Быстро меняющиеся на истребителе значения скоростей полёта приводят к заметным изменениям усилий на ручке управления, что и вынуждает пилота часто, почти автоматически, двигать "ползунок" вверх-вниз, чтобы облегчить себе управление. Однако данный орган позволял не только убирать усилия, но и переводить летательный аппарат в сторону кабрирования или пикирования. И если я нажимал "ползунок" вверх, то тем самым передвигал ручку управления "от себя", т.е. на пикирование. Управление же ракетой от кнюппеля носило "прямой" характер. Стоп! Лучше по порядку.
      В составе вооружения следующего после МиГ-23Б истребителя-бомбардировщика МиГ-27 оставили "по инерции" или "на всякий случай" уже небезызвестную всем Х-23. Её разработчики убедили военных, что специально созданный тренажёр для тренировки лётчика позволит решить задачу эффективного применения этой ракеты. Программа испытаний предусматривала всего один полёт на пуск Х-23 по наземной цели. Ко мне подошёл руководитель бригады и попросил выполнить этот полёт.
      - Почему именно я?
      - Наши специалисты по ракете решили, что ты - самая подходящая кандидатура для этого. Во-первых, ты ведущий лётчик по МиГ-27, а во-вторых, ни разу не пускал ракету с таким принципом управления.
      - Ну и что?
      - Представь, что ты - обыкновенный средний лётчик полка, освоивший МиГ-27, и тебе предстоит подготовиться и пустить эту ракету.
      - Представил, нужно немного поработать актёром.
      - Вот именно, поскольку представители разработчика уверяют, что после необходимой тренировки под их контролем на тренажёре ты попадёшь "в яблочко".
      - А вы?
      - А мы сомневаемся.
      - Тогда будем считать, что предложение принято. Где тренажёр?
      Три дня я "гонял" электронную метку ракеты на экране телевизора, имитируя пуск на разных удалениях до цели и различных скоростях полёта. Самописцы скрупулёзно вычерчивали на бумаге кривые, говорившие о том, насколько правильно я подавал радиокоманды с помощью кнюппеля. Когда эти кривые превратились в симметричные синусоиды с быстро падающей амплитудой, переходящие затем в прямые линии до "столкновения" ракеты с целью, меня повели на самолёт. Сидя в кабине и глядя на висевшую под крылом УР с красным носом, я уже понял, что управлять такой "живой" штукой в реальном полёте - это не метку на экране передвигать. "Ну да ладно, бог не выдаст, свинья не съест", - успокоил себя "средний" лётчик. На полигоне, выполнив необходимый манёвр для выхода на боевой курс, я включил электроцепи пуска и с высоты 2000 м перевёл самолёт на снижение в сторону цели, еле просматриваемой через лобовое стекло на удалении 8-10 км. Скорость - около 800 км/ч. Нажимаю боевую кнопку. Ракета рванулась из-под крыла, как щука из засады, оказавшись слева и выше меня. Палец на кнюппель - и начинаю ею управлять. Слегка вправо. Она кинулась туда так резво, что я едва успел остановить её перед собой. Теперь вниз, к цели. Гляжу на ракету и нажимаю кнюппель... вверх (от себя), как если бы управлял самолётом. О чёрт! Она стремительно взметнулась ввысь. Давлю в обратную сторону - она тут же переходит в крутое пикирование. Сейчас скроется под носом самолёта! С отчаянием жму проклятый кнюппель, теперь уже вверх. Успеваю заметить, как "обезумевшая щука", только что исчезнувшая подо мной, свечой уходит вверх, в бездонное Небо... навсегда. На посадку я заходил злой, как чёрт: "Режиссёры, ядрёна вошь! А сам-то, артист паршивый!". Встречавшие на земле по выражению моего лица догадались, что результат попадания не очень высокий, но кто-то всё же полюбопытствовал:
      - Ну что, попал?
      - Ага, попал. Во-он туда, - и я показал пальцем в небо. Принимая мой жест за шутку, инженер уточнил с сочувствием:
      - Я понимаю, далеко от центра цели.
      - Какой цели?! - взорвался я. - От центра Земли! А вообще надо признать, здорово вы меня обманули. И в качестве резюме, вывод мой такой: тренажёр ваш передать в "детский сад", а для тренировки выдавать метку имитатора ракеты прямо на лобовое стекло кабины. Вот тогда тот "средний лётчик" будет попадать "в яблочко".
      Из двух последующих модификаций самолёта МиГ-27 наибольший интерес представлял МиГ-27К, оснащённый принципиально новым оборудованием и вооружением. Впервые на борту истребителя появилась цифровая вычислительная машина (ЦВМ), ставшая центральной фигурой в прицельном навигационном комплексе (ПРНК), решающим все задачи навигации и боевого применения. Лазерная станция "Клён" выдавала в ПРНК точную дальность до цели. Телевизионная станция "Кайра", благодаря которой и появилась в названии самолёта буква "К", обеспечивала применение управляемого оружия с прицеливанием по экрану телевизора. Её поворотная оптическая призма могла обнаруживать и сопровождать цель под собой и назад по полёту до углов 130 градусов. Правда, дальность обнаружения, во многом зависящая от состояния атмосферы, была сопоставима со зрительными возможностями человека. Но, когда перед глазами лётчика на экране телевизора появлялась всё увеличивающаяся в масштабе и, по мере ухода под самолёт, разворачивающаяся в плане цель, по которой можно было уточнять прицеливание вплоть до одного квадратного метра; когда можно было применять оружие, не выполняя специальных манёвров, на предельной скорости и малой высоте полёта - это был огромный шаг вперёд в тактике ведения боевых действий. Новые управляемые ракеты (УР) с лазерными головками позволяли выводить их на цель по лазерному лучу с высокой точностью. Одно неудобство - удерживать луч лазера на цели до поражения её ракетой - устранялось при пуске других ракет, с телевизионной головкой, которая после захвата цели автономно выводила ракету в заданную точку. В этом случае лётчик "развязывался" с целью и действовал по принципу - "пустил и забыл". Ещё один вид ракет предназначался для уничтожения работающих наземных РЛС с довольно больших дальностей для того времени - 35-40 км. Кроме того, на МиГ-27К впервые прошли испытания новые авиационные бомбы - корректируемые (КАБ), позволявшие корректировать в определённых пределах их баллистическую траекторию, и которыми можно было угодить если не в "яблочко", то хотя бы в "арбуз". Такой мощный кулак боевых возможностей завершался встроенной в фюзеляж 30-мм шестиствольной пушечной установкой АО-18 с вращающимся барабаном и очень высокой скорострельностью.
      Прошедшие годы не в силах погасить те впечатления, которые я испытал во время первых стрельб из этой пушки. Стоило мне, наложив центральную марку на воздушную цель, нажать гашеткой на кнопку стрельбы, как раздалось такое "ТР-Р-Р-Р-ЫК", что я невольно отдёрнул руку. От стрельбы самолёт весь затрясся и чуть ли не "остановился" от сильной отдачи пушечной установки. Беспилотная мишень, только что выполнявшая впереди меня вираж, буквально разлетелась на куски. Я едва пришёл в себя от неожиданности и восхищения: "Вот это калибр! Хороша, "зверюга"! Коль попадёшь - мало не будет".
      Заканчивался второй год испытаний. Программа подходила к концу. Благодаря совместным усилиям специалистов промышленности и ГК НИИ ВВС опытный ПРНК был доведён до рабочего состояния. Остались завершающие полёты на определение боевой эффективности. В испытательной бригаде был выбран маршрут и профиль полёта с учётом ПВО и средств поражения "противника". Определили и вариант вооружения для уничтожения наиболее "интересных" целей.
      В один из хмурых осенних дней я сидел в кабине и, прежде чем приступить к запуску двигателя, ещё раз проверял программы маршрута, заложенные в ЦВМ и в систему ближней навигации. Поочерёдным нажатием кнопки на ручке управления вызываю информацию о расчётных данных каждого участка маршрута. Всё в порядке. По световым сигналам наличия подвесок контролирую состав вооружения. Ну, поехали! Самолёт, загруженный до предела, кажется, прилип к бетону. Передняя центровка увеличилась на столько, что машина почти не разворачивается на рулении. Включаю специальный режим разворота переднего колеса на большие углы. На ВПП увеличиваю обороты и включаю форсаж. Истребитель-бомбардировщик даже не вздрогнул, только нос ещё больше опустился вниз, обжав до предела амортизатор передней стойки. Отпускаю гашетку тормозов, и он плавно, как бы нехотя начинает разбег. Отрываемся, когда скорость перевалила за триста. После взлёта доворотом влево устанавливаю планки положения самолёта относительно линии пути на пилотажном приборе по центру и включаю автоматическую систему управления (САУ) в режим "автомат". Сижу неподвижно, но глазами непрерывно контролирую показания многочисленных приборов. Самолёт летит "сам", выполняя развороты на второй, а затем и на третий поворотный пункт маршрута. Впереди - "линия фронта". Выполняю манёвр со снижением до высоты сто метров, попутно выстрелив серию пассивных помех по сигналам оборонительного комплекса о наличии облучения истребителя наземным радаром. После четвёртого поворотного пункта САУ выводит меня на линию боевого пути. Цель - стоянка самолётов - запрограммирована в ПРНК, на пульте которого вместо сигнала "навигация" загорается сигнал "атака". Работаю обычными фугасными бомбами. Включаю цепи сброса в готовность номер один. Через переднее бронестекло пытаюсь увидеть впереди цель, просто так, для интереса. Я не должен сейчас вмешиваться в работу автоматики. На лобовом стекле появляется электронное кольцо с "надетой" на него сверху "шпагой". Это директорный сигнал боковой ошибки. Счётчик дальности показывает оставшееся до цели расстояние. Цифры едва успевают сменять друг друга: 5... 4... 3 км. Жму на гашетку, не отпуская, а сам наблюдаю. как автомат чуть-чуть доворачивает самолёт вправо, устанавливая "шпагу" строго вертикально - "по нулям". Цель уже была где-то подо мной, когда на переднем стекле появилась "скоба" - крупная электронная буква "С". По лёгкому встряхиванию своего бомбардировщика определяю, что бомбы "ушли". Быстро перевожу его в набор высоты до 500 м, дабы не поймать осколки после взрыва. Увидев, что включился режим повторного захода на цель, перевожу галетник выбора оружия на "УР". САУ выводит меня к цели с другого направления. С большей высоты я легко обнаруживаю командный пункт. Дым от взорвавшихся бомб ещё не рассеялся, но ветер, слава Богу, отнёс его в сторону. Время моего относительного бездействия закончилось. Немедленно нажимаю кнопку "атака", перевожу самолёт на снижение и включаю станцию "Клён" на излучение. Бросаю взгляд на шкалу дальностей. Ого! - текущая дальность до цели подходит к минимальной дальности пуска. Точным движением кнюппеля совмещаю марку прицеливания с целью. "Хорошо, что додумались "развязать" эту марку с продольной осью самолёта, - мелькнула радостная мысль, - иначе бы не успел". Кнюппель нажимать - не самолётом "ворочать". Высота 200 м, скорость 800 - пуск! Две "рыбины", два "судака" друг за другом рванулись к цели. Уточняю прицеливание по экрану, где здание командного пункта растёт на глазах, установив, опять же кнюппелем, маленький электронный крестик под самое основание цели. "Судаки", словно загипнотизированные, мчались, слегка виляя, именно туда, куда я хотел. Не задерживаясь на просмотре изображения взрыва на экране, боевым разворотом набираю 1500 м, и беру курс в сторону железнодорожного моста. Ориентируюсь по дальности от ПРНК, ищу впереди характерную арку моста. Вот она! Продолжая идти в горизонтальном полёте, выполняю необходимые действия и перехожу на прицеливание по телевизионному экрану. Комплекс держит в захвате цель, как породистый боксёр горло своего противника: крестик на середине пролёта стоит, не шелохнётся. Вздрагиваю от звукового сигнала команды "сброс!". После схода двух "пятисоток" немного уточняю положение крестика на разворачивающемся изображении моста и... всё, дело сделано. Но впереди - "покой нам только снится" - предстоит поразить самую сложную цель - капонир, бетонированное укрытие для самолётов. Для этого под крылом висит то, что уже доставило мне не так давно немало хлопот - тяжёлая управляемая ракета с телевизионной головкой.
      Весной я получил задачу перегнать МиГ-27К на один из полигонов, расположенный на Украине.
      - Там готовится показ для Главнокомандующего ВВС, - ставил мне задачу командир, - нужно показать эффективность нового оружия.