Журналистское расследование

Окончив средний уровень в гимназии, он поступил на книготорговые курсы и стал работать продавцом книг. Любовь к литературе проявилась достаточно рано: еще в 50-е годы он начал писать стихи в духе антимилитариста Борхерта и экспрессионистов. В 1963-м Вальрафа призывают на военную службу. Это событие круто изменило его жизнь. Каждое утро, выходя на плац вместе с другими новобранцами, антимилитарист Вальраф вместо ружья брал палку, украшенную цветами. А когда пришло время принимать присягу, то к фразе: «Торжественно клянусь верно служить Федеративной Республике…» добавил: «Без оружия». От военной службы его освободили… «по слабоумию», а «Мой дневник из бундесвера, 1963 – 1964» стал журналистским дебютом Вальрафа. Так началась его шумная слава, которая шла по нарастающей и обыкновенно соседствовала с сенсацией.

Освободившись от армии, Вальраф не возвращается к торговле книгами, а, последовав совету Генриха Белля, решает продолжать описывать свой опыт. В течение двух лет он работал на крупнейших заводах ФРГ, изучая мир труда. Результатом этого стала книга «Ты нам нужен» (1966), в которой Вальраф, основываясь на личных впечатлениях, сумел воссоздать обобщенную картину жизни рабочего класса, весьма далекую от столь популярного в те годы в обществе «народного капитализма». В дальнейшем его творческий метод претерпевает существенные изменения: он не просто описывает то, что видит, но, стремясь докопаться до причин происходящего, играет роль тех, о ком пишет в своих репортажах. Сам по себе этот метод не нов и заимствован из социологии, где именуется методом включенного наблюдения. К нему прибегал и Э. Синклер, который, прежде чем написать роман «Король угля», работал какое-то время шахтером в штате Колорадо. Но Вальраф идет дальше: он не довольствуется простой «сменой профессии», а практикует то, что сам назовет впоследствии «провокацией действительности». Этот метод журналистские круги Запада окрестили его именем, а сам процесс действий назвали «вальрафен» (т. е. делать так, как Вальраф).[21]

В 1974 году для сбора информации журналист впервые прибегает к перемене внешности. С помощью париков и цветных контактных линз он становился то «гастарбайтером», в полной мере испытавшим на себе дискриминацию иностранных рабочих, то бродягой в ночлежном доме, то промышленником, который нажил капитал на торговле напалмом. Этот новый эксперимент Вальрафу удался блестяще. Ему вообще удавалось многое. Так, в 1976 году, во время поездки в Португалию, он смог предотвратить готовящийся там фашистский переворот. Правда, получилось это скорее случайно, из любви к «провокации действительности». Сумев связаться с заговорщиками, Вальраф, по обыкновению, предстал перед ними в роли посредника по торговле оружием, но даже в самых смелых мечтах он не мог предположить, «какая увесистая рыбина заплывет в его стихийно расставленные сети»[22]. В данном случае «увесистой рыбиной» оказался сам генерал Спинола, который явился в Дюссельдорф на встречу с «президентом могущественных покровителей», на которых ссылался в своих беседах с заговорщиками журналист. В результате этого невероятного свидания Вальраф стал обладателем бесценной магнитной записи, на основании которой была написана книга «Раскрытие одного заговора».

Разумеется, методы, которые использует Вальраф, не являются до конца чистоплотными, но нельзя не признать их эффективность для проведения журналистского расследования. Сам он не раз заявлял: «Я не оправдываю свои методы. Я нахожу их необходимыми». Вопрос о том, имеет ли журналист-расследователь право прибегать в своей деятельности к тому, что лежит за пределами морали и нравственности, каждый должен решать самостоятельно. Известно, что победителей не судят, хотя к Вальрафу это правило никак не относится: количество исков, по которым ему приходилось быть ответчиком, учету не поддается. Самый известный из них – дело «Шпрингер против Вальрафа», которое тянулось семь (!) лет.

Эксперимент с газетой «Бильд» был одним их самых интересных среди проектов Вальрафа. Решив выступить против империи Акселя Цезаря Шпрингера, он изменяет внешность и поступает на работу в ганноверское отделение «Бильд» под именем Ганса Эсера. Это сотрудничество длилось четыре месяца и далось Вальрафу очень нелегко. «Бильд» называли газетой «великих упрощений», ее сотрудники гордились своим умением говорить просто о самом главном. В редакционных коридорах можно было прочитать изречение Шпрингера: «„Бильд“ – это газета, которая защищает преследуемых и угнетенных, помогает бедным и приносит облегчение больным». Вальраф взялся доказать, что это утверждение ложно, и «Бильд» – не что иное, как наркотик, который не позволяет читателям замечать подлинные проблемы в стране. Но сделать это оказалось куда сложнее, чем предотвратить фашистский переворот в Португалии. В «Бильд» царили свои законы, каждый, кто попадал сюда, становился частичкой империи Шпрингера и следовал ее правилам. Работа здесь была не просто способом зарабатывать деньги, а образом жизни. Скоро это почувствовал на себе и Вальраф. «Что же все-таки меняется? – записывает он в дневнике. – Происходят некие события, ты участвуешь в них, и волей-неволей что-то к тебе прилипает. Не надо делать вид, что ты остаешься прежним».[23]

В 1977 году появляется книга «Рождение сенсации», в которой Вальраф утверждает, что «Бильд» не только искаженно передает информацию и передергивает факты, но подчас выдумывает их. Даже в заметке из десяти строк газета умудряется быть тенденциозной. Ее любимые темы – сенсационные убийства, изнасилования, любовные истории, вампиры, НЛО и т. д. Она культивирует в своих читателях страхи и, подобно стальному спруту, цепко держит их в своих щупальцах. Концерн Шпрингера начинает травлю Вальрафа. Конституционный суд Германии установил, что воспроизведение в книге внутриредакционного заседания является нарушением права на свободу печати и недопустимо. Один за другим следуют три судебных процесса, но в 1979 году выходят «Свидетели обвинения. Описание „Бильд“ продолжаются», а в 1981-м – «Справочник по „Бильд“ до отказа». Вальраф называл эти книги трехтомником и, прибегая к медицинской терминологии, утверждал, что они последовательно отражают историю болезни: анамнез, диагноз, терапия.

Вопрос о правомочности методов Вальрафа поднимался неоднократно. У него есть как горячие сторонники, так и противники. К чести Вальрафа, стоит сказать о том, что он позволял себе вмешиваться только в профессиональную жизнь своих героев. Личное всегда оставалось для журналиста абсолютным табу, а против аппарата власти, по его убеждению, других возможностей не существует. Для того чтобы написать книгу «На дне» (1985), он перевоплотился в турка Али Левента и на собственной шкуре испытал все то, что приходится переживать туркам, которых использовали в Германии как дешевую рабочую силу для самых тяжелых и опасных работ. «На дне» едва не сделала Вальрафа инвалидом (тяжелая работа в шахте дала себя знать: журналисту потребовалась сложная операция, после которой ему пришлось заново учиться ходить), но эта книга, ставшая лонгселлером, имела оглушительный успех и дала автору возможность безбедной жизни. Высокие тиражи книг приносят ему стабильный доход, но Вальраф не желает почивать на лаврах. В 2007 году он заявлял о своем желании начать новую работу и собирался устроиться на фабрику, условия труда на которой напомнили ему ранний капитализм. Возраст журналиста уже не располагает к подобным экспериментам, но он намеревался прибегнуть к услугам гримера, чтобы выглядеть моложе. Ныне Гюнтер Вальраф один из самых известных и авторитетных журналистов в Германии, русскоязычные почитатели посвятили ему специальный сайт в Интернете (http://www.guenter-wallraff.ru).

Журналистский подвиг Вальтера Хейновского и Гельмута Шеймана известен менее, чем деяния Вальрафа. Между тем именно эти немецкие кинодокументалисты в середине 60-х годов прошлого века сняли в тогдашней ГДР свой знаменитый фильм «Смеющийся человек». Насильник и убийца майор Мюллер[24], прославившийся жестокостью, с которой он расправлялся с повстанцами в Конго, цинично улыбался в камеру и раскрывал перед журналистами свою душу. Этот нацист, с готовностью согласившийся на интервью, не мог себе даже и представить, что присутствует не на акте признания его героической деятельности, а на судебном следствии, которое вели Хейновский и Шейман. Четырехчасовой беседе перед телевизионной камерой предшествовала долгая подготовка. Журналисты в течение года готовились к этой встрече, к цели приходилось идти окольными и хитроумными подчас путями. Операция «Конго-Мюллер» была продумана до мелочей, вплоть до меню ужина в изысканном ресторане (жаркое из косули и лососина) и контрамарки на музыкальный спектакль «Моя прекрасная леди», куда фрау Мюллер должна была пойти в то время, как ее супруг будет беседовать с журналистами. Учтено было даже пристрастие майора Мюллера к анисовой водке… Результат превзошел все ожидания: «Смеющийся человек» обличал тех, кого не смущало соседство с убийцей, и юстицию ФРГ, которая позволила этому убийце бежать после того, как вдова Патриса Лумумбы возбудила против него уголовное дело. Фильм обличал преступника, который беспрестанно улыбался с экрана, вспоминая свое кровавое прошлое. В телевизионный монолог были вмонтированы подлинные фотографии расправ над безоружными конголезцами и диких забав наемников. Заполучить эти снимки журналистам было непросто, тем разительнее оказался эффект, это был точный снайперский удар по неоколониализму и неофашизму, но Конго-Мюллер, который в финале фильма трогательно кормит на озере черных лебедей, не подозревал об этом.

«Смеющийся человек» – не единственная удача Хейновского и Шеймана. Успехом своих фильмов они, прежде всего, обязаны тому, что, приступая к съемкам, знали о своем герое «буквально все, иногда даже больше, чем он сам помнит о себе»[25]. Надо ли говорить о том, какая тщательная и кропотливая работа должна предшествовать этому?

Многолетняя борьба итальянского правосудия с мафией, не закончившаяся и по сей день, не могла остаться вне поле зрения прессы. Расследования некоторых дел, проводившиеся полицией, были инициированы публикациями в газетах, притом что итальянские правоохранительные органы традиционно стараются не афишировать тесные контакты со СМИ (если таковые имеются).

Согласно сложившемуся в Италии убеждению, массмедиа должны не подменять правосудие, а лишь информировать граждан о происходящем. Впрочем, это не останавливает некоторых журналистов в стремлении играть первую роль в расследовании тех или иных событий.

Наиболее известен в этом плане журналист Карминэ (Мино) Пекорелли (Mino Pecorelli), погибший в 1979 году. Расследование убийства, в заказе которого обвинялся не кто-нибудь, а премьер-министр страны, пожизненный сенатор Джулио Андреотти, затянулось на много лет. В сентябре 1999 года в ходе процесса по делу об убийстве Пекорелли суд города Перуджа оправдал Андреотти после трех с половиной лет слушаний, 168 заседаний, выступлений 231 свидетеля и 33-часового финального обсуждения.[26]

Дело погибшего журналиста к тому времени приобрело яркую политическую окраску, процесс рассматривался не только как суд над Андреотти – на скамью подсудимых пытались посадить весь политический режим, сформировавшийся на Апеннинах в 1950 – 1970-е годы. Андреотти, который семь раз возглавлял национальное правительство и бессчетное количество раз получал важнейшие министерские портфели, как нельзя лучше олицетворял этот режим. В апреле 1993 года так называемый «пентито» (раскаявшийся мафиозо) Томмазо Бушетта дал сенсационные показания, из которых следовало, что Андреотти через своих друзей в коза ностра «заказал» Пекорелли. Согласно этой версии, журналист, прославившийся своими разоблачительными политическими расследованиями, поплатился за поистине убийственный компромат, собранный им на Андреотти и его ближайшее окружение. В июле того же года парламент проголосовал за привлечение пожизненного сенатора к суду. И все-таки судьи признали бывшего главу правительства невиновным. Однако и тогда в деле не была поставлена точка.

Три года спустя, в ноябре 2002 года, суд все того же города Перуджа все-таки признал Андреотти виновным и приговорил к 24 годам тюремного заключения. Согласно тексту решения суда, по поручению премьер-министра Андреотти его помощники связались с членами коза ностра и организовали убийство журналиста. Апелляционный суд Перуджи признал Андреотти заказчиком преступления, а босса мафии Гаэтано Бадаламенти – организатором убийства (его также осудили на 24 года тюрьмы). Четверо других мафиози, которые проходили по делу как непосредственные исполнители преступления, признаны судом невиновными. Причина убийства журналиста, по версии суда, заключалась в том, что Пекорелли собирался опубликовать книгу, составленную на основе дневника соратника по партии Андреотти – бывшего премьера Италии Альдо Моро, который был похищен и убит боевиками террористической организации «Красные бригады» 16 марта 1978 года. Дневник, а точнее, записки были написаны Альдо Моро, когда он находился в заложниках у экстремистов, а затем попали к редактору журнала «ОП» Мино Пекорелли, а также префекту Палермо генералу Карло Альберте далла Кьеза. В них, по мнению следствия, было четко обрисовано «истинное лицо» Андреотти и его роль в различных махинациях. Чтобы не допустить публикации этого взрывоопасного материала, Андреотти решил устранить журналиста и префекта Палермо. 20 марта 1979 года 51-летний Мино Пекорелли был убит в своей машине на одной из улиц в центре Рима четырьмя выстрелами в упор, один из которых был сделан ему в рот.[27]

Процесс над Андреотти проходил в рамках крупномасштабной операции «Чистые руки», начавшейся в 1992 году и направленной на борьбу с мафией, которая тоже не обошлась без участия журналистов. Более того, как стало известно несколько лет спустя, даже само название было придумано не полицейскими, а представителями прессы: в распоряжение репортеров попала переписка двух миланских следователей, которые в конце каждой страницы ставили свои факсимиле – буквы «М» и «П». Однако газетчики расшифровали это по-своему – «Мани Пулити» или «Чистые руки», после чего образное название приобрело официальный статус…[28]

Одна из главных мишеней итальянских журналистов сегодня – действующий премьер-министр страны Сильвио Берлускони, сколотивший огромное состояние в сфере СМИ и в настоящее время владеющий почти половиной телеканалов, газет и журналов страны. Против Берлускони не раз выдвигались обвинения в коррупции и экономических преступлениях, приверженности крайне правой, близкой к неонацистской, идеологии, однако до сих пор он остается самым влиятельным политиком не только в своей стране, но и далеко за ее пределами.

Ресурсы подконтрольных ему СМИ, разумеется, задействованы на всемерную популяризацию фигуры хозяина, что, учитывая масштабы «империи» Берлускони, создает особые условия для работы итальянских журналистов.

В 1997 году был создан Международный консорциум журналистов-расследователей (International Consortium of Investigative Journalists, ICIJ, http://www.icij.org), в котором сегодня состоят представители более чем сорока стран. Появление этой организации стало ответом на требования времени: эпоха транснациональных корпораций, международного терроризма и преступности нередко требует совместных действий работников СМИ разных стран ради поиска истины. Впрочем, первые международные расследования были предприняты еще в семидесятых-восьмидесятых годах. Одним из таких показательных случаев является так называемое «дело „Эшелона“».

Первый раз о существовании системы всемирного электронного шпионажа «Эшелон» заговорили в конце 1970-х, когда группа британских ученых заявила о возможности существования такого комплекса. Свой вывод они основывали на данных открытых источников. Власти все отрицали, а ученые позднее были арестованы и обвинены в нарушении государственной тайны.[29] Однако продолживший это расследование журналист из газеты «Гардиан» Дункан Кэмпбелл (Duncan Campbell), для которого само доказательство существования «Эшелона» стало делом профессиональной чести, продолжил искать новые свидетельства. Со временем у него появились последователи.

Так, в 1984 году новозеландский ученый Оуэн Уилкес (Owen Wilkes) обнародовал сведения о существовании в ста пятидесяти километрах от столицы страны города Веллингтона секретной станции радиоэлектронного прослушивания. Вслед за появлением этой информации последовал парламентский запрос правительству страны с требованием объяснений. Премьер-министр Роберт Малдун (Robert Muldoon) был вынужден признать: семью годами ранее правительство создало секретную службу под названием Бюро безопасности правительственной связи, которое занимается электронной разведкой и сотрудничает с представителями других англоговорящих стран – США, Великобритании, Австралии и Канады.[30]

Позднее в одной из американских газет появилась статья о прослушивании телефонных переговоров сенатора Строма Термонда (Strom Thurmond), а в 1992 году несколько действующих сотрудников британской спецслужбы «Штаб-квартира правительственной связи» сообщили корреспонденту газеты «Обсервер» о том, как английская разведка шпионит за гуманитарными организациями «Международная амнистия» и «Христианская помощь».[31]

В 1996 году другой новозеландский исследователь Ники Хэгер (Nicky Hager) опубликовал книгу «Секретная власть», в которой подробно описал историю «Эшелона» и схему его работы. Собирая материал, Хэгер сумел пообщаться с несколькими десятками сотрудников спецслужб, с помощью которых составил картину глобальной системы электронного перехвата. Разумеется, оценить, насколько полна и реальна эта картина, из-за режима строгой секретности было невозможно, однако всколыхнуть общественное мнение Хэгеру удалось.

Особое возмущение существование «Эшелона» вызывало у европейских политиков, многие из которых были связаны с США и Великобританией союзническими отношениями в рамках блока НАТО, однако о шпионской системе даже не подозревали. Более того, выяснилось, что благодаря перехваченным «Эшелоном» сообщениям американские концерны «увели» у конкурентов несколько крупных контрактов: AT&T в 1990 году отбила у японской NEC контракт индонезийского правительства на закупку телекоммуникационного оборудования, Raytheon в 1994 году перехватила бразильский контракт на поставку радарных систем у французской Thomson-CSF, а Boeing годом позже получил договоры на поставку аэробусов в страны Персидского залива, изначально предназначавшиеся European Airbus consortium.

В 1998 году Европейский парламент поручил Дункану Кэмпбеллу подготовить доклад об «Эшелоне» для проведения специальных слушаний по этому вопросу, которые состоялись 25 апреля 1999 года и собрали огромное количество политиков, общественных деятелей и журналистов из разных стран мира.

Доклад Кэмпбелла только в его фактологической части составил более 40 страниц. Автор (оговоримся, что приведенные им примеры специалисты считают не очень конкретными и доказательными) не ограничился описанием «Эшелона», постаравшись собрать сведения и о других системах электронного шпионажа. Согласно утверждению журналиста, компьютеры на любой из точек сети «Эшелона» способны автоматически обрабатывать миллионы перехваченных сообщений в поисках необходимых элементов информации. Для «отлова» интересующих разведку сведений используются в памяти компьютеров ключевые слова, адреса, телефонные или факсовые номера. При этом перехват идет по всему диапазону частот и каналов связи. В докладе говорилось, как американские компании «Майкрософт», «Лотус», «Нетскейп» помогают спецслужбам США расшифровывать кодировку, предусмотренную их программным обеспечением, которое использует весь мир. Отметим: главное, что задело европейских политиков в докладе Кэмпбелла, – это способность США контролировать их внешнюю политику и экономическую деятельность.[32]

И все-таки работа Кэмпбелла и других журналистов свою роль сыграла. После того как разоблачение фактически состоялось, в декабре 1999 года некоторые официальные документы, подтверждающие существование «Эшелона», были рассекречены в США. Теперь и в Америке раздавались голоса в пользу обнародования данных: «Даже если вся история про „Эшелон“ – галлюцинация, конгресс должен разобраться в этом», – заявил представитель Федерации американских ученых Стив Афтергуд (Steve Aftergood), занимающийся исследованиями в области государственной безопасности.[33] Позднее существование системы было официально признано и правительством Австралии.

Разоблачение «Эшелона» спровоцировало спецслужбы Франции на признание о владении аналогичной (хотя и меньшей по масштабу) разведывательной системы.[34] Первую информацию о ней опубликовал известный французский журналист Жан Гуисне (Jean Guisnel) в июне 1998 года в еженедельнике «Ле пойнт»,[35] следом последовало и официальное подтверждение.

Вместе с тем результат этого международного расследования, которое продолжается и по сей день силами десятков журналистов и общественных деятелей (часть их объединилась в рамках проекта «Наблюдение за „Эшелоном“»), едва ли можно считать полностью достигнутым. Система, деятельность которой по сути нарушает тайну переписки и элементарные правила деловой этики, по-прежнему работает и вряд ли будет когда-нибудь свернута.

1.3. Журналистские расследования в дореволюционной России

Русская журналистика XIX века менее всего задумывалась над жанрами. Она стремилась достучаться до умов современников любыми способами, а высот блестящих журналистских расследований достигала порой в тех жанрах, которые Россия в силу своей ментальности именовала гордым словом – публицистика, и неважно, был ли это репортаж, судебный очерк, фельетон или статья. В истории русской журналистики не было «макрейкеров», но предтечу жанра можно проследить и здесь, потому что грязи в российской действительности хватало во все времена. Просто в отличие от американцев, любящих четкие формулировки и определения, русская журналистика ярлыков на себя не навешивала, расследования всегда оставались для нее не столько жанром, сколько методом. И если американские исследователи с гордостью пишут о том, что школу «разгребателей грязи», «сочетающую в себе сильную социальную критику с углубленным пониманием проблемы», прошли Теодор Драйзер, Джек Лондон, Эптон Билл Синклер и Ирвинг Стоун, то какую школу должен был пройти Салтыков-Щедрин, чтобы подняться до уровня социальной критики «Истории одного города»?

Исследование и глубокий анализ общественной жизни, ее извращений и пороков всегда были главной задачей Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина (1826 – 1889), а жизнь первого пореформенного десятилетия давала писателю материал для поразительных сопоставлений. Уже в очерках из цикла «Признаки времени», которые печатались в «Современнике» и «Отечественных записках», встречается понятие «торжествующее бесстыжие». В первом десятилетии ХХ века, работая над лекциями по истории русской литературы, А. М. Горький писал: «В наши дни, – подчеркивал он, – Щедрин ожил весь. И нет почти ни одной его злой мысли, которая не могла бы найти оправдание в переживаемый момент»[36]. Сатира Салтыкова-Щедрина оказалось близкой не только мрачному периоду реакции, но и настоящему моменту. Так, в очерке «Хищники» из «Признаков времени» есть все, чем пестрят газеты сегодня: «пирамиды», концессии, жульничество. И разве не прекрасной иллюстрацией деятельности иных нынешних губернаторов является «История одного города», написанная в 1869 – 1870 годах?

Новое сочинение Щедрина произвело на русское общество странное впечатление. Кто-то признавал, что это «мастерски написанная сатира на градоначальников», и советовал «нашим влиятельным людям познакомиться с ним, прежде чем они решатся подать свой голос за проект о рассмотрении губернаторской власти». Иные обвиняли писателя в стремлении «поглумиться» и «позлословить» над народом, но абсолютное большинство дореволюционных критиков сочло, что зеркало сатиры «Истории одного города» обращено «не к настоящему, а к прошедшему». Очевидно, их ввело в заблуждение то, что рассказы смиренных глуповских летописцев содержали в себе намеки на некоторые подлинные события русской истории. Но не историческую, а совершенно обыкновенную сатиру имел в виду писатель, по собственному признанию. Острие этой сатиры было направлено против тех черт русской действительности, которые, по его мнению, «делали ее не совсем удобной». К таким чертам он относил, в частности, «благодушие, доведенное до рыхлости», и «легкомыслие, доведенное до способности не краснея лгать самым бессовестным образом».

«История одного города» остается самой совершенной сатирой Салтыкова-Щедрина. Причудливо переплетая настоящее и минувшее, писатель создает блестящий образец литературного произведения, жанр которого определить затруднительно. Что это – роман? Антиутопия? Исследование? В одной из наиболее обстоятельных работ, посвященных истории журналистских расследований, – коллективной монографии, подготовленной группой ученых Северо-Западного университета (North-West University) под руководством профессора Дэвида Протесса, сказано: «Выбор сюжета, подбор и организация фактов в процессе написания расследовательских материалов служат нравственной задаче – вызвать сочувствие к жертве, которая, может, не вполне безгрешна, но достаточно невиновна для того, чтобы вызвать возмущение действиями властей»[37]. С этой точки зрения «Историю одного города» вполне можно назвать журналистским расследованием.

Специфика русской жизни была такова, что журналистам и писателям вольно или невольно приходилось подчас выступать в роли расследователей. Попытка разобраться в ситуации иногда приводила к последствиям едва ли не трагическим. Так случилось с русским писателем Николаем Семеновичем Лесковым (1831 – 1895), литературная деятельность которого «началась тяжелой для него драмой, которая могла бы и не разыграться, если б русские интеллигентные люди умели относиться друг к другу более внимательно и бережно…»[38].

30 мая 1862 года Лесков опубликовал в «Северной пчеле» пространную статью «О пожарах в Петербурге», которая подорвала его литературное положение на два десятилетия. История этой публикации такова: 28 мая 1862 года в шестом часу вечера по городу разнеслась весть: горят Апраксин и Щучий дворы! Сотни деревянных лавок, ларей, балаганчиков и складов, загоревшиеся по неизвестным причинам, через несколько часов представляли собой огненное море. Если учесть, что несколькими днями раньше в различных местах Петербурга уже пылали пожары, то нетрудно представить себе возникшую в связи с этим панику. В толпе высказывались мысли, что пожары совсем не случайны. Их связывали с деятельностью революционных кружков и прокламациями «Молодой России».

Лескову довелось стать свидетелем того, как, громко проклиная поджигателей, толпа избивала студентов – «подозрительных» молодых людей пытались бросить в бушующее пламя. Под впечатлением увиденной сцены он отправился в редакцию «Северной пчелы», где бурно обсуждали события дня. Бесчинство толпы и равнодушие полицейских одинаково возмутили присутствующих. Тогда Лесков вместе со своим другом Бенни решил через газету обратиться к полиции с требованием расследовать слухи и найти истинных виновников пожаров. «Среди всеобщего ужаса, который распространяют в столице почти ежедневные большие пожары, в народе носится слух, что Петербург горит от поджогов и что поджигают его с разных концов 300 человек, – писал он. – В народе указывают на сорт людей, к которому будто бы принадлежат поджигатели, и общественная ненависть к людям этого сорта растет с неимоверной быстротой… Для спокойствия общества и устранения беспорядков, могущих появиться на пожарах, считаем необходимым, чтобы полиция тотчас же огласила все основательные соображения, которые она имеет насчет происхождения ужасающих столицу пожаров…» Это обращение мыслилось Лесковым в защиту студентов от клеветы. Но случилось обратное.

В редакцию газеты вскоре пришли два человека, которые назвали себя «депутацией от молодого поколения», и заявили протест Лескову, обвиняя его в натравливании органов власти на студентов. Журнал «Искра» поместил карикатуру, изобразив добровольную дружину «Северной пчелы», спешащую на тушение пожаров. Писатель получил два анонимных послания с угрозами. Статья Лескова, его апелляция к властям была воспринята как пособничество реакции. В июне в «Северной пчеле» вышли его оправдательные статьи. Но это ничего не изменило. Скандал и сплетни вокруг имени Лескова не прекращались. Петербургская интеллигенция отвернулась от него, и 6 сентября писатель был вынужден покинуть столицу с заграничным паспортом. «Если родишься в России и сунешься на писательское поприще с честными желаниями – проси мать слепить тебя из гранита и чугуна» – так определил драматизм судьбы писателя известный публицист и журналист Г. Благосветлов.[39] Лесков был соткан всего лишь из нервов.

В своих исторических расследованиях современные журналисты чаще всего отталкиваются от того, что принято называть историческими загадками. Иной раз на основе мемуарных и документальных источников они строят версии жизни и смерти поэтов, политиков, космонавтов и других известных людей. Эпоха гласности чрезвычайно расширила круг тем для такого рода расследований. Сегодня они пользуются необычайной популярностью.