Каиново семя

      После допроса сиделки Сергей Владимирович позвонил начальнику опергруппы с намерением сделать ему выговор. Но не вышло. На язвительный вопрос, почему никто из оперов не озаботился сообщить следователю о разовых пропусках в клинику, капитан Савельев невозмутимо ответил:
      - Это пустышка, Сергей Владимирович. В день убийства не было выписано ни одного такого пропуска. А за предыдущие дни ребята все проверили по журналу. Количество выписанных и сданных совпадает. Мы решили, что эти пропуска интереса для следствия не представляют.
      - Решили они, - проворчал Гуляев уже без прежнего запала, тем самым как бы признавая правильность решения. - Ладно, что у вас новенького по Желнину? Соседей, родственников опросили? Прозекторы чем порадовали?
      - Заключение медэксперта будет завтра, - отрапортовал капитан. - Предварительный диагноз вы уже знаете: асфиксия. Родственников пока не беспокоили. Не до нас им сейчас - у матери Желнина сердце, "скорую" два раза вызывали. А соседей опросили. Есть кое-что любопытное...
      - Да не тяните же, выкладывайте! Я уже оценил драматичность паузы.
      - Я не нарочно, - неожиданно обиделся Савельев. - Записи просматривал. Значит, первое: Златоустов Алексей Власович, проживающий на восьмом этаже в интересующем нас подъезде, утверждает, что на лестничной клетке между шестым и седьмым этажами ночевал бомж. Квартира Желнина, если помните, на шестом. Златоустов в пять выводил собаку, решил спуститься по лестнице, чтобы соседей не тревожить - лифт шумит сильно. Пес бежал впереди, поводок из рук рвал, потом вдруг замер и зарычал. Хозяин присмотрелся: лежит мужик в рваной телогрейке, шерстяной шапке и дырявых кирзовых сапогах.
      - Описание составили?
      - Да нечего там составлять. Бомж лицом вниз лежал, шапку по самые плечи натянул, ноги поджал, даже рост не определишь. Сложения вроде не богатырского, а там кто его знает...
      - М-да, подозрительный субъект. Вы окрестных пьянчуг расспрашивали?
      - Домашние пьянчуги с бездомными не знаются, брезгают. То есть не брезгают, а заносятся, считают себя против них белой косточкой. Надо бы в коллектор наведаться, там известный бомжатник. Но это к вечеру, сейчас они по городу расползлись, на жратву и выпивку промышляют. Так, про бомжа пока все. Теперь второе: дней пять-шесть назад - точную дату так и не удалось установить - к Желнину приходил с претензиями неизвестный мужчина. Их ссору слышала соседка убитого, Лебедева Надежда Александровна. Ну о-очень любознательная дамочка. Подозреваю, она нарочно подслушивала, уж очень полный отчет представила. Так вот, мужчина обвинял Желнина в том, что тот крутит шашни с его Иркой. Грозил переломать Виталику ноги, если увидит его возле своего дома. Желнин начисто от всего отпирался. И никакую-де Ирку он не знает, и по домам чужим не шляется, и вообще ревнивец ошибся дверью или кто-то его, Виталика, оклеветал. Потом они потише стали говорить, Виталик увел гостя в комнату, в общем, слов Лебедева больше не слышала, одни голоса. Только последнюю фразу, когда мужик уже уходил и они в прихожую вышли: "Смотри, если врешь, я ведь все равно разузнаю. Можешь тогда гроб с музыкой заказывать".
      - А эта любознательная дамочка не выглянула за дверь, не посмотрела на скандалиста?
      - Хотела, да постеснялась так-то, запросто. Побежала на кухню за мусорным ведром, выбежала на лестницу, только гостя уже след простыл. Как черти его унесли.
      - Ну а еще что интересного она о соседе рассказала? Кто к нему ходил? Друзья? Девочки?
      - В том-то и дело, что нет. Желнин купил эту квартиру года полтора назад. И за все это время к нему никто, кроме отца с матерью и сестры, не приходил. Соседка была уверена, что у Виталия нет девушки. Все ловчила, как бы познакомить его со своей племянницей. Потому-то она и удивилась, когда объявился этот ревнивец. Посудите сами: парень живет один. Куда ему приводить любовницу, как не к себе?
      - Вы забываете, Владислав Андреевич, что Желнин был личным помощником - так это теперь называется - губернаторской супруги. Не мог он допустить, чтобы соседи видели его с любовницей - а вдруг слухи дойдут до Турусовой? Поэтому, если любовница была, то встречались они в каком-нибудь тайном гнездышке, где Желнина никто не знал. Короче, придется вам побегать, гнездышко и любовницу, а заодно и муженька ее поискать. Это все? Или еще какой-нибудь сюрприз приготовили?
      - Последний, Сергей Владимирович. Медэксперт из дежурной бригады выдал предварительную оценку времени наступления смерти. По его прикидкам Желнин скончался за двенадцать-пятнадцать часов до прибытия бригады. То есть в промежутке от шести до девяти утра. Так вот, в половине седьмого утра к подъезду Желнина подъехал губернаторский "шевроле". Из машины вышел крупный седой мужчина - судя по описанию, личный шофер Турусова - и скрылся в подъезде. Минут через пять вышел, сел в машину и уехал. Показания дал Васич Евгений Константинович из соседнего подъезда. Он мыл свой "жигуль" и всю эту картину наблюдал от начала до конца. Клянется, что не мог обознаться. В смысле, "шевроле" именно губернаторский. Говорит, что хорошо знает эту машину.
      - Интересно, очень интересно. Но, чует мое сердце, не тот это кончик, что нам нужен. Шофер наверняка ни при чем. Приехал в открытую, на приметной машине. Отсутствовал недолго... Может, у него и хватило бы времени, чтобы упаковать Желнина в пакет, но пошуровать в квартире точно не успел бы. Да и жертва бы еще не задохнулась. Не мог же убийца уйти, не удостоверившись, что оставляет труп. Но факт очень любопытный. Что могло понадобиться господину губернатору от любовника покойной супруги? Ладно, это мы сегодня выясним. Я как раз пригласил Турусова повесткой на три часа, и от него до сих пор не звонили, значит, скорее всего, явится.
 
      Виктор Павлович действительно явился. И даже чуть раньше трех.
      - У меня к вам просьба, - сказал он с порога, едва поздоровавшись. - Не могли бы вы сегодня не затягивать допрос? У меня в четыре важная встреча.
      Гуляеву смиренное поведение первого лица области чрезвычайно польстило.
      - Что ж, мы всегда готовы идти навстречу власти. Присаживайтесь, прошу вас. И, раз уж вы торопитесь, позвольте мне, как говорится, сразу взять быка за рога. У меня есть сведения, что именно вы, Виктор Павлович, склонили Виталия Желнина пойти в личные помощники к вашей супруге. Посулили парню обеспечить его профессиональную карьеру, соблазнили деньгами... Некрасиво получается, господин губернатор. Вы ведь знали, какие, с позволения сказать, обязанности исполнял он при вашей жене?
      Трудно поверить, но на щеках Турусова (бывшего комсомольского вожака, бывшего партийного номенклатурщика, человека, дважды прошедшего сквозь огонь, воду и медные трубы губернаторской избирательной кампании) обозначился румянец.
      - Знал. Не тогда, конечно, когда уговаривал Виталия... но потом узнал. Альбина не считала нужным скрывать свои... отношения с молодым человеком. Да что там, афишировала их. А я притворялся слепым идиотом. Не знаю, поймете ли вы... Альбина уже много лет была для меня не женой, а ребенком. Безнадежно больным, безнадежно испорченным, капризным, вздорным, несносным, но родным. Я не помню, когда в последний раз переступал порог ее спальни. Не мог себя заставить. Конечно, если бы она хотела... Но она не хотела. Никогда, даже в первые годы нашего брака. А я любил ее до безумия, любую ее прихоть, любой каприз исполнял, чего бы мне это ни стоило. Знаете, смертельная болезнь возлюбленной придает чувству ни с чем не сравнимую остроту. "Историю любви" помните? Но, конечно, в нашем случае болезнь тянулась слишком долго. Острые чувства столько не живут. Либо умирают, либо трансформируются. Мое трансформировалось. Из любящего мужа я превратился в чрезмерно снисходительного отца. Снисходительного, по большей части, из жалости, но еще и от лени и жажды покоя. Теперь вам понятно, почему я ничего не предпринимал в отношении Виталия?
      "Играет, - подумал Гуляев. - Но играет талантливо".
      - Я понимаю, что вы хотите мне внушить, - сухо сказал он. - Но, как говорится, свежо предание, да верится с трудом. Допустим, вы действительно не питали к супруге нежных чувств. Но тот факт, что она открыто сожительствует с молодым любовником, не мог не отразиться на вашем реноме. Простите, буду говорить открытым текстом, без эвфемизмов. Репутация рогоносца, да еще рогоносца, который платит содержание альфонсу жены, несомненно, вредила вам как политику, а вы, вероятно, собираетесь через через два года избираться на третий срок. Поэтому, думается мне, вы несколько исказили истину, сказав, что ничего не предпринимали в отношении Виталия. Вам известно, что Желнин убит?
      Турусов пошел пятнами.
      - Нет... Я не знал... - Он пошарил в кармане пиджака и достал упаковку нитроглицерина. Надорвал, сунул капсулу под язык. При этом пальцы его подрагивали. - Как? Когда?
      "Опять играет или вправду прихватило?" - встревожился Гуляев.
      - Вам плохо? Я позову вашего человека?
      - Благодарю вас. Мне уже легче. Только прошу вас, не нужно больше этих дешевых эффектов. Я уже не молод и недавно пережил смерть жены. Могу я узнать, когда убили Виталия?
      "Прикидывался. Тянул время, чтобы взять себя в руки, - решил Сергей Владимирович. - Ишь, как заговорил по-хозяйски. Игры в демократию кончились?"
      - Вчера утром. Приблизительно в то время, когда к Желнину приезжал ваш шофер.
      - Я же просил вас!..
      - Но это правда. Желнин скончался между шестью и девятью утра. Ваш шофер вошел в его подъезд в половине седьмого. Это вы его послали?
      - Оставьте свои намеки! Да, шофера послал я. Попросил привезти ко мне Виталия. Мы должны были решить один вопрос. Финансовый. Я платил Виталию что-то вроде страховки на случай, если они с Альбиной расстанутся врагами и она запретит мне принимать в нем участие. Тогда он оставил бы деньги у себя и открыл бы свое дело. Если бы у нее не было к нему претензий, он вернул бы их мне, а я устроил бы его на хорошую должность в свою фирму. Таков был договор. Вот я и хотел узнать, каков его выбор. Но Семен вернулся один, сказал, что Виталия нет дома. Во всяком случае, в квартире было тихо и ему не открыли. Да вы сами подумайте: стал бы я посылать шофера на мокрое дело? Если бы мне понадобилось кого-нибудь убить, уж, наверное, я бы сообразил обратиться к специалисту! А он не поперся бы к жертве на моей машине, да еще в такой час, когда полгорода собирается на работу!
      - Ну хорошо, положим, вы меня убедили. Если какие-то сомнения и остались, то сейчас мы их разбирать не будем, иначе вы опоздаете на встречу. Последний вопрос: у Желнина с вашей супругой были какие-то секретные дела. Не амурные. Альбина Николаевна трижды вызывала его к себе в больницу, и они запирались в палате, выпроводив сиделку. Однажды Альбина подняла крик, сиделка подбежала к дверям и услышала часть разговора. Ваша жена дала Виталию некое поручение и негодовала оттого, что он тянет с исполнением. Вы не знаете, что за поручение?
      - Нет, - твердо сказал Турусов и тут же встал. - Жена давно не посвящала меня в свои дела. Если позволите, я пойду. Пора.
      "Врет. Определенно врет", - решил Гуляев.
      В тот день Сергею Владимировичу предстоял еще один допрос - Оксаны Вольской. Он долго тянул с ее вызовом в прокуратуру, но в конце концов решил, что откладывать больше нельзя, - прокурор в любой момент мог затребовать материалы дела на проверку, и его, несомненно, насторожил бы факт, что единственная подруга убитой, к тому же владелица клиники, где произошло убийство, до сих пор не дала официальных показаний. Не мог же Гуляев сознаться ему, что не торопится с допросом из дружеских чувств к бывшей однокласснице, по ее личной просьбе!
      Когда она вошла в кабинет, организм Гуляева выкинул странный фортель. Взглянув на ее осунувшееся напряженное лицо с запавшими глазами и обострившимися скулами, Сергей Владимирович ощутил одновременно всплеск охотничьего азарта и болезненное сострадание. Ему почудилось, будто по сердцу полоснули бритвой и рассекли его надвое, причем обе половинки функционируют теперь совершенно независимо друг от друга. Одна учащенно забилась в радостном предвкушении момента истины, другая сжалась и замерла от страха за дорогую ему женщину.
      Да, именно в эту минуту Гуляев понял, что Оксана ему дорога. Это чувство не поддавалось рациональному объяснению. До недавней встречи они не виделись лет тридцать, они никогда не были друзьями, он даже не мог сказать, что был влюблен в нее в школе (хотя теперь ему мнилось, будто нечто похожее на влюбленность его тогда посетило, просто он по наивности этого не понял). Их последний разговор тоже не способствовал сближению. И все-таки он пошел, этот непостижимый процесс настройки одной души на другую.
      Вольская поздоровалась, села и посмотрела выжидательно. Сергей Владимирович все никак не мог собраться с мыслями и заговорить. Злился на себя за это мнимо-многозначительное молчание, понимал, что выглядит идиотом, но слишком уж потрясло его неожиданное открытие и странное расщепление личности. Прошла, наверное, минута, прежде чем ему удалось взять себя в руки.
      По-видимому, следователь в нем взял верх, потому что начал разговор он ("Кретин! Кретин!") сугубо официально:
      - Оксана Яновна, я пригласил вас, чтобы оформить ваши показания под протокол. Вы не будете возражать, если наша беседа будет записываться на магнитофон?
      - Не буду, - ответила она сдержанно, никак не проявив своего отношения к его перевоплощению в образцового чинушу.
      Первая часть допроса прошла довольно гладко. Вольская ответила на вопросы о пропускной системе в клинике, кратко охарактеризовала персонал службы охраны, перечислила меры, принимаемые для безопасности особо важных пациентов, рассказала о своих непростых взаимоотношениях с Альбиной, представила алиби на момент убийства и назвала людей, которые могли его подтвердить. Потом Сергей Владимирович резко поменял тему ("Давай, давай, испытывай на ней свои полицейские штучки, казенная душонка!"):
      - Вы знакомы с Виталием Желниным, личным помощником покойной Турусовой?
      Оксана подобралась.
      - Практически нет. Разговаривали один раз.
      - Вы знаете, что он тоже стал жертвой убийства?
      Оксана вцепилась в ручку сумочки так, словно сумочка была пращой, а Гуляев - Голиафом.
      - Да.
      - Откуда?
      - От Светланы Алихановой. Она оформляет документы в пятой больнице, в том числе и свидетельства о смерти. Мы знакомы, раньше вместе работали.
      - А почему она сочла нужным поставить вас в известность?
      Оксана пожала плечами, но глаза ее сохраняли настороженное выражение.
      - Она знала о наших отношениях с Альбиной. И о ее смерти, естественно, тоже. Нет ничего странного в том, что она позвонила мне, когда к ним в морг привезли... помощника Альбины.
      - Вы хотели сказать "любовника".
      - Да, ходили такие слухи.
      - Но точно вы не знаете? Ни Турусова, ни Желнин вам не исповедовались?
      - Нет. Мы поссорились с Альбиной раньше, чем она наняла помощника, поэтому откровенничать со мной ей было не с руки.
      - А Желнин? Вы упомянули, что однажды разговаривали с ним. Когда и о чем?
      - Я не буду отвечать на этот вопрос.
      Гуляев посмотрел на нее - бледную, окаменевшую от напряжения, но такую непреклонную, и следователь в его душе наконец потерпел поражение. Он встал и демонстративно выключил магнитофон.
      - Оксана... Я хочу помочь тебе. Как друг. Понимаю, у тебя нет причин верить мне... Но ты, пожалуйста, поверь. Я сумею тебя вытащить, что бы ты ни натворила. - Он криво усмехнулся. - У меня большой опыт по этой части. Не надо сейчас ничего говорить. Иди домой, подумай. Если надумаешь, позвони.
      Звонок раздался через два дня. Услышав голос, он сначала не понял, кто говорит, а когда понял, перепугался до шока. Она плакала. Оксана Вольская, это воплощение воли и выдержки, стойкий оловянный солдатик, всхлипывала, как пятилетняя девчонка.
      - Рыжик... Ты обещал помощь... Приезжай... Я больше... не могу.
      Оксана Вольская по натуре была скорее практиком, чем теоретиком. Отвлеченные понятия, абстрактные истины, философские построения ей не то чтобы не давались, просто были не слишком интересны. Тем не менее своя жизненная философия у нее имелась. Оксана представляла жизнь подобием испытательного полигона. Каждый участник испытаний на старте получает нечто, определяемое понятием "личность" или, если угодно, "душа". Цель испытаний - пройти трассу, сохранив целостность этой личности или души. Точнее, задача состоит не в том, чтобы пройти трассу - к финишу прибывают абсолютно все участники, независимо от того, стремились они туда или нет, - а именно в том, чтобы сохранить целостность. Ответить на вопрос "зачем?" Вольская не пыталась. Просто знала неким внутренним знанием: так нужно.
      Характер испытаний, способных видоизменить, расщепить или вовсе уничтожить личность, может быть самым разным - от приятных, радующих душу даров вроде богатства, признания, славы, власти и любви, до жестоких ударов и лишений, таких как нищета, болезни, предательство друзей, смерть близких, крах многолетних усилий и трудов. Оксана на своем веку хлебнула довольно и сладости, и горечи. Но, опьяненная ли любовью, успехом, ликованием победителя, опустошенная ли болью утраты, усталостью и разочарованием, она всегда хранила верность себе и своему личному кодексу чести. До этого злополучного дня...
      Сегодня она впервые поняла: ее силы иссякли. Тяжелая, как бронепоезд, беда, неотвратимо надвигавшаяся на нее последний месяц, наконец вплотную приблизилась к цели, грозя раздавить в пыль самую ее сущность, а у Оксаны не осталось сил даже на то, чтобы отползти в сторону. И тогда она позвала на помощь Гуляева. Знала, что не должна, что нарушает слово, что рискует всем, чем не имеет права рисковать, и все равно позвала. Потому что другого выхода не видела.
      Рыжик (уже скорее Сивка) примчался через двадцать минут после ее звонка, подгоняемый то ли профессиональным рвением, то ли трогательной решимостью защитить ее от беды. Оксане было все равно чем. Она уже не способна была ни надеяться, ни бояться. Осталось единственное желание: спасти то, что еще можно спасти. Если не поздно. Плата ее не волновала.
      - Ты дал понять, что подозреваешь меня в убийстве Альбины и Виталия, - сказала она, когда Сергей по ее жесту устроился в кресле у стола, на котором на этот раз не стояли ни бутылка, ни бокалы, только пепельница. - Подозреваешь, и все равно готов помочь. Я очень благодарна тебе за эту готовность, хотя ты и не прав. Не совсем прав. Помощь мне действительно нужна, но я не убивала.
      Гуляев прикурил сигарету, затянулся и, уткнувшись взглядом куда-то в пол, сказал полуутвердительно:
      - Но ты знаешь, кто убил.
      - Боюсь, что так.
      - И страх за судьбу этого человека, убийцы, довел тебя до такого плачевного состояния? - спросил он с непонятной горечью.
      - Все гораздо сложнее, Сережа. До плачевного, как ты выразился, состояния меня довел страх не только за убийцу, но и за других людей. И чувство вины. Понимаешь, ее... его... этого человека поставили в такие условия, когда убийство оставалось единственным выходом. В том числе я поставила. Я не хотела. Не ведала, что творю. Но как бы то ни было, вина за эти смерти и за... то, что к ним привело, в большой степени лежит на мне. Погоди, - заторопилась она, видя, что Гуляев нетерпеливо заерзал в кресле, - я сейчас объясню. Только с мыслями соберусь. Что-то у меня в последнее время плохо с мозгами...
      - Неудивительно, - заметил он, окинув ее внимательным взглядом. - По-моему, ты просто истощила их голодом и бессонницей. Признавайся: когда в последний раз ела?
      - Не важно, - отмахнулась она, - еда подождет. Не спорь, ты же ничего не знаешь. Я должна кое-что рассказать тебе, и как можно скорее. Впрочем, может быть, уже поздно... Но все равно...
      - Оксана...
      - Да слушай же! - гневно перебила она и добавила уже спокойнее: - Иначе я никогда не решусь. Двадцать с лишним лет назад Альбина ушла из дома и пропала. Ее искали всеми мыслимыми способами - опрашивали всех знакомых, знакомых знакомых, давали объявления в газеты, по радио и телевидению, обещая щедрое вознаграждение за любые сведения о ней, но так и не нашли. Альбина объявилась сама... пять месяцев спустя. Пришла ночью ко мне в больницу. Эта ночь до сих пор снится мне в кошмарных снах...
 

* * *

 
      Весной восемьдесят четвертого года в Старграде из-за стафилококка закрыли один из родильных домов. Месяц спустя случился пожар в другом роддоме. По счастью, в огне никто не погиб, но здание требовало капитального ремонта, поэтому рожениц развезли по оставшимся роддомам и родильным отделениям больниц, а пострадавшее медучреждение опять-таки закрыли. Между тем лето восемьдесят четвертого оказалось необыкновенно урожайным на младенцев. Такого наплыва беременных старградские врачи женских консультаций и акушерки не помнили уже лет двадцать.
      Родильные и гинекологические отделения городских больниц заработали в режиме военно-полевых госпиталей. Не хватало мест в палатах и родильных боксах, не хватало операционных и медикаментов, пеленок и белья. Врачи и медсестры дежурили по тридцать шесть часов вместо положенных суток, потому что персонала тоже не хватало.
      Оксане Вольской доставалось больше других. Ее как раз недавно назначили завотделением, причем не хирургическим отделением, где она проработала почти девять лет и пользовалась заслуженным уважением коллег, а гинекологическим, где ее считали никчемной выскочкой, протеже сановитого любовника из партийного руководства. Чтобы завоевать авторитет у враждебно настроенных сотрудников, Оксана в эти тяжелые дни дежурила наравне с остальными, хотя должность заведующей не только давала ей право отказаться от суточных дежурств, но и вообще жестко ограничивала часы врачебной практики - ее главной обязанностью теперь была административная работа. Но она справлялась и с тем и с другим, хотя для этого ей пришлось перейти на двухчасовой сон и практически переселиться в больницу.
      День шестого июня с самого утра обещал быть безумным. В восемь Оксане позвонила врач-гинеколог из бригады, которая должна была заступить на дежурство, сообщила, что ночью умер ее отец, поэтому выйти на работу она не сможет. Через час стало ясно, что не явилась на дежурство и сестра-акушерка (позже выяснилось, что она по дороге в больницу сломала ногу). А рожениц везли и везли. Оксана позвонила на станцию "скорой помощи" и в приемное отделение, объяснила обстановку и попросила отправлять пациенток в другие больницы. Но инструкции запрещали отказывать в приеме женщинам на определенной стадии родов, поэтому полностью перекрыть этот поток не удалось.
      К двум часам дня врачи каким-то чудом справились с утренним "девятым валом", и Оксана разогнала по домам предыдущую смену медиков - люди буквально валились с ног от усталости и недосыпа. Несмотря на "недокомплект" текущей дежурной смены, была надежда, что ограничение приема позволит ей продержаться до утра без особых эксцессов.
      Но надежда не оправдалась. В восемь вечера Оксане позвонил диспетчер из "скорой", сказал, что все больницы и роддома переполнены ("этих баб словно прорвало") и он просто вынужден отправлять рожениц в первую ("вы уж как-нибудь постарайтесь справиться, ладно?"). А потом началось такое!.. В предродилку поставили дополнительные койки, но мест все равно не хватало. Женщины лежали на каталках и матрацах, брошенных прямо в коридоре, и орали дурными голосами: "Доктор! Сестра! Господи, ну хоть кто-нибудь, подойдите!" Оксана металась как угорелая - из родильного бокса в предродилку, оттуда - в коридор, осматривала, успокаивала, определяла, кому акушерка понадобится в ближайшие минуты, сама принимала младенцев, если акушерка была занята с другой мамочкой. Малую операционную, где она, дежурный хирург, должна была бы латать разрывы у рожениц, переделали в еще один родильный бокс (разрывы подождут), анестезиологу и хирургической сестре тоже пришлось переквалифицироваться в акушерок. Оксана молилась только об одном: чтобы никому из рожениц не понадобилось делать кесарево сечение.
      По закону подлости кесарево, естественно, понадобилось. Оксана как раз отдавала распоряжение медсестре готовить большую операционную, когда в предродильную палату ворвалась молоденькая дежурная из приемного покоя:
      - Оксана Яновна! Там женщина на сносях... Говорит, что она жена председателя облисполкома. Я хотела ее осмотреть, но она отказалась. Попросила отвести ее в ваш кабинет и позвать вас... Я понимаю, что не положено, но...
      Оксана, не дослушав, крикнула сестре: "Готовьте операционную и больную!" и бросилась бегом к посту старшей медсестры, где стоял телефонный аппарат. Набрала по памяти номер родного хирургического отделения.
      - Игорь Валентинович, миленький, вы сейчас не заняты? Спасайте! Сможете сделать кесарево? Давление сто на сто семьдесят, узкий таз, ягодичное предлежание... Нет, здесь, в гинекологии. Операционную уже готовят, анестезиолога берите своего... Спасибо огромное, я ваша вечная должница!
      Потом, не чуя под собой ног, помчалась на второй этаж, в свой кабинет.
      Альбина сидела у двери, тяжело привалившись к стене. Одного взгляда на ее лицо было достаточно, чтобы у Оксаны оборвалось сердце.
      - Оксана...
      - Молчи! Потом! - Она быстро открыла кабинет и втащила Альбину за собой. - Раздевайся!
      Короткий осмотр показал, что предчувствие ее не обмануло.
      - Когда... - Она хотела спросить: "когда плод перестал шевелиться?", но в последний миг прикусила язык. - Когда ты почувствовала недомогание?
      - Сегодня утром. Вообще-то я сначала не беспокоилась, мне все время нездоровилось, а срок еще не подошел, но потом...
      - Альбина, тебе нужна срочная операция! Ты только не спрашивай меня ни о чем, я все равно ничего точно не могу сказать без обследования, а на обследование нет времени... - тараторила Оксана, накручивая телефонный диск. - Ирина? Каталку ко мне в кабинет, бегом! Скажи остальным, что я буду в хирургии... Не знаю! Как только освобожусь. Предупреди Валентиныча. - Она нажала на рычаг, начала набирать следующий номер. - Ничего страшного, Алька, обычное кесарево. Только тянуть нельзя, твоя почка не справляется... Галина Николаевна? Проассистируете мне по старой памяти?.. Кесарево, очень срочно... Нет, ее сейчас привезут к вам, у нас все занято. Понадобится искусственная почка и... ладно, это потом. Буду через десять минут. Как только ее привезут, начинайте готовить к операции.
      Прибежала Ира с каталкой, они уложили Альку, Оксана помогла дотолкать каталку до лифта - для скорости.
      - Ты вытащишь нас, правда? - спросила ее Альбина, положив руку на живот.
      - Вытащу, - пообещала Оксана, изо всех сил стараясь не отводить взгляд.
      Когда лифт уехал, она вернулась в кабинет и позвонила Турусову:
      - Виктор Палыч, Альбина у меня в больнице. Все вопросы потом, я должна срочно ее оперировать. А вы ищите самого лучшего абдоминального хирурга, какого только можно найти в наших краях, и немедленно тащите его к нам, в первую хирургию. И молитесь. Спасителю, Пресвятой Богородице и всем святым. Молите о чуде, и да поможет нам Бог!
      Турусов не подвел. Раздобыл настоящего кудесника, подполковника медслужбы, который по счастливому стечению обстоятельств приехал из соседней области оперировать командира местной войсковой части. Кудесник сменил Оксану у операционного стола через час. К этому времени она сделала все, что могла, и, сражаясь с дурнотой, пыталась сделать невозможное. Подполковник, оценив ее состояние, мягко выпроводил Оксану из операционной, а сам остался творить чудо.
      Она поплелась к себе в отделение. По-хорошему следовало спуститься в приемный покой, где накручивал круги озверевший от неопределенности и страха за жену Турусов. Но Оксана оттягивала минуту встречи с мужем Альбины, потому что не могла сказать ему ничего утешительного. Даже если кудесник сотворит свое чудо и вытащит Альку, которая как минимум двенадцать часов носила в себе мертвого младенца, - это с единственной-то почкой! - она все равно не захочет жить, когда узнает, что ребенок погиб. А без желания жить шансов на выздоровление у нее нет.
      Погруженная в некое подобие транса, Оксана шла по коридору своего отделения, не слыша орущих, стонущих, скулящих женщин, которые метались на койках и каталках, выставленных вдоль стен. Что побудило ее тогда остановиться? Детское личико в сочетании с непомерно огромным животом? Закушенные в упрямом молчании губы? Отчаяние, застывшее в глубине испуганных глаз? Интуиция? Вмешательство высших сил?
      Оксана подошла к каталке, надела стетоскоп и почти не удивилась, услышав биение двух младенческих сердец. ("Значит, высшие силы".) Она проверила раскрытие шейки матки, кивнула самой себе и взялась за ручки каталки.
      - Поехали рожать, милая, - сказала она девочке и повезла каталку в свой кабинет.
 

* * *

 
      - Нам очень повезло с этой девочкой, с Ольгой, - рассказывала Оксана Гуляеву. - Она не стояла на учете в женской консультации и скрывала беременность от родных и знакомых. Только отцу ребенка и рассказала, но тот послал ее далеко и надолго. Тогда она собрала вещи и ушла из общежития. От стыда ушла. Сначала ночевала в подъездах, потом набрела на больную старуху, которая взяла ее к себе. Не за так взяла. Ольга ишачила на нее, как рабыня, да еще бутылки собирала и сдавала - им обеим на прокорм. Словом, ни о ее беременности, ни тем более о том, что она ждет двойню, никто не знал. Карту, которую завели на нее при поступлении в больницу, я изъяла. Но это потом, когда все уже было решено. А в ту ночь я принимала у нее роды и одновременно уговаривала расстаться с одним из младенцев. Это было непросто. Я клялась, что отдам ребенка в хорошую состоятельную семью, что приемный отец обеспечит саму Ольгу и другого ее малыша жильем, будет помогать им деньгами, пока она не устроится на работу, но она все сомневалась. Удивительно, ведь ей и одной абсолютно некуда было податься, а уж с двумя-то детьми!.. В конце концов я рассказала ей правду. Всю правду про себя и Альку. И про то, что Алька умрет, когда очнется после наркоза и узнает, что потеряла ребенка. Только тогда Ольга согласилась. Не из корысти, понимаешь? Не ради убежища для себя и ребенка, а из сострадания к совершенно незнакомой ей женщине. Она вообще оказалась удивительной девочкой, наша Оля.