Затерявшиеся во времени

Никто ничего не спросил.

Никто никак не среагировал.

Будто вообще ничего не произошло.

А муж с женой сидели и молчали. Только одна щека жены полыхала красным, а тупо глядящие в окно глаза наполнились слезами.

Да, все они только и ждут повода лопнуть по всем швам.

Потому что каждый без исключения знал – время пошло вспять.

Николь пятерней расчесала свои дивные золотые волосы, пытаясь наглядно представить себе, что же с ними случилось.

Лучше всего ей удалось вообразить картину настоящего – здесь и теперь -в виде группы плотов, связанных друг с другом. Эти плоты тихо плыли по реке, которая была Временем. По каким-то причинам их плот «сейчас»оторвался. Крутясь, он стал уплывать от других «здесь и сейчас»,от своего мира, существовавшего 23 июня, и каким-то образом его подхватило другое течение, которое шло в противоположном направлении. И целых семь суток этот плот плыл назад – от двадцать третьего до шестнадцатого.

Разве не говорят, что время летит, когда вы веселитесь? Это выражение почему-то показалось Николь совершенно абсурдным.

Подобно сидящей рядом с ней Сью, Николь вдруг обнаружила, что не только затыкает рот кулаком, но еще и вцепилась в костяшки зубами. То ли для того, чтобы не расхохотаться во всю мочь, то ли чтобы удержать рвущийся из горла крик. Она и сама этого не знала.

И в этот момент ей в голову пришла совершенно новая безумная идея. Ее сосед умер двадцатого июня. Мистер Торп был жизнерадостным человеком лет шестидесяти, который сорок лет прожил со своей женой в домике, полном кошек. Каждой весной он приносил Николь стебли розового ревеня из своего сада и воодушевленно рассказывал, какие чудесные из них получаются печенья. А в ту субботу он вдруг схватился за сердце и умер, сидя в своем кресле.

Николь пришло в голову, что раз с точки зрения всего этого громадного переливающегося зеленого мира сегодня шестнадцатое июня, то она может увидеть своего соседа живым и здоровым. Относительно здоровым, если иметь в виду артерию в груди, которая скоро лопнет. Она может даже поболтать с ним.

Тогда Николь еще сильнее прикусила свой палец.

Разве это не смешно?

Говорить с человеком, о котором она знает, что он умер несколько дней назад.

Николь крепко зажмурилась, ибо в это мгновение мир закрутился вокруг нее, и она ощутила подступающую к горлу тошноту.

Но мысль, которая ее посетила – удивительно мощная мысль, – и теперь носилась в ее уме быстрее поезда-экспресса, не уходила: она может спасти жизнь своего соседа.

Она может выйти из автобуса. Взять такси до Invicta Parade[7]в одном из пригородов Йорка и уговорить мистера Торпа отправиться в больницу. Быстрый анализ позволит выявить наличие вздутия на артерии возле сердца, которая вот-вот может лопнуть. Будет сделана операция. Из ноги вырежут кусок здоровой артерии, потом кусок плохой возле сердца, сошьют хорошие куски, и все! Господи, да он же сможет прожить еще лет двадцать!

Николь смотрела в окно автобуса на домики и отели пригорода Йорка. Ее отражавшиеся в зеркальном стекле глаза с удивлением всматривались в собственное лицо Николь.

Господи! Конечно же! Это необходимо выполнить! Она спасет ему жизнь!

Николь встала с места.

– Билл! Билл! – Она шагнула к шоферу. – Билл, останови автобус! Мне надо выйти.

3

Человек, торговавший мороженым, обнаружил, что стоит на берегу реки. У него не было ясного представления о том, как он тут оказался. Он знал только, что долго бродил где-то без всякой цели, будто в тумане. Птички носились над самой водой, ловя мошкару. Раздался гулкий шлепок по воде – это в реку прыгнула водяная крыса. Звук этот больно ударил мороженщика по напряженным нервам.

Он огляделся – его глаза превратились в две узенькие щелки, защищавшие зрение от жгучих солнечных лучей. Через V-образный разрез в травянистом склоне мороженщик видел деревянные скамьи амфитеатра.

Амфитеатр был пуст.

Мороженщик вдруг вспомнил, что оставил свой фургончик незапертым.

Но в этот момент ему было решительно наплевать. Он только-только начал приходить в себя от лицезрения человека, который трахался с его женой.

Теперь, когда он вспоминал об этом, то думал, что, вообще-то говоря, в этом нет ничего плохого, если бы это был незнакомец или... Черт побери, лучше в это был мойщик стекол, ежели уж так оно вышло.

Но нет, человек, которого он видел, был не кто иной, как он сам.

Вот этого я уж никак не ожидал,подумал он уже в двенадцатый раз после того, как наконец пришел в себя.

Если б только не я! Кому такое в голову может прийти – входишь в комнату, а там видишь лично себя, так сказать, в полный рост!

Он знал, что у немцев есть особый термин для тех случаев, когда ты встречаешь своего двойника. Doppelganger. Это означает что-то вроде «двойного силуэта» или «двоящегося прохожего». И если ты встречаешь своего Doppelganger'a, то это плохая примета. Она, возможно, предвещает даже твою близкую смерть.

Еще одна водяная крыса плюхнулась в воду прямо из-под ног мороженщика и поплыла совсем близко к поверхности воды, оставляя мутный илистый след.

Doppelganger. Он как бы обкатывал это слово во рту. Doppelganger.

Он ли это?

Он видел самого себя.

Своего собственного Doppelganger'a.

Неужели это означает, что он скоро умрет?

Господи Боже!

Всего сорок пять лет! Это же еще не старость. Черт побери, я не хочу умирать в сорок пять!

В нескольких ярдах от мороженщика на берегу реки стоял старик, глядевший куда-то в сторону противоположного берега. Он наклонился немного вперед, опираясь всем весом на прогулочную трость.

За стариком виднелась пара лодок, которые тихонько покачивались на своих якорях. Одна из них – большая красивая яхта, на ее палубе крупный блондин в белых брюках и белой же безрукавке пил что-то из большого стакана.

Человек, торговавший мороженым, сильно прикусил свой палец. Этот палец уже успел распухнуть от многочисленных укусов, испытанных им до того, но мороженщик не обращал внимания на подобные мелочи – он был слишком занят многократным прокручиванием в мозгу своей проблемы. Он видел знак, ниспосланный ему самим Богом и возвещавший о близкой смерти, – своего Doppelganger'a. Что ему делать? Можно ли обмануть собственную смерть?

Старик посмотрел на мороженщика и медленно направился к нему.

– Чудная погодка стоит, – сказал старик с глубоким убеждением в правоте своего утверждения. – Нет ничего лучше солнечного денька.

Мороженщику с трудом удалось кивнуть и даже издать подтверждающее кряхтение.

– Знаете, – продолжал старик так, будто разговаривал сам с собой, – мне припомнился другой такой же дивный летний денек. Мне тогда было четыре года. Отец взял меня порыбачить. Привел вот на это самое место. Он был очень крупный мужчина. Руки – что твои древесные стволы, а когда он ловил рыбу, то надевал, знаете ли, соломенную шляпу. Соломенную. Такую штуку в те времена на голове рабочего человека редко можно было увидеть. Их носили дачники. Думаю, он ее нашел где-нибудь, но всегда надевал, когда отправлялся на рыбалку. Полагаю, это из-за лысины. Не хотел, чтоб солнце нажгло макушку. Словом, он стоял в этой шляпе и забрасывал леску, а я сидел на берегу и ел сливы – такие большие, сочные, сладкие, самые сладкие из всех, которые мне потом случалось попробовать. Я помню это так ясно, как будто все случилось только сегодня. Помню, как стекал по пальцам сок. И помню, как отец стоял вон там – рядом с тем пнем. Только тогда это был еще саженец – прошло-то с тех пор семьдесят пять лет!

Старик говорил тихо, спокойно, даже скучновато, но мороженщик слушал его внимательно. Нормальность-старика, с удовольствием вспоминавшего самые солнечные, самые счастливые дни своей жизни, успокаивала мороженщика. Он вдруг обнаружил, что слушает так внимательно, как будто монотонный голос старика был спасательным кругом, брошенным ему сквозь хаос и завывание ментального шторма.

– Мой отец сдвигал свою шляпу вот так. – Старик повторил жест отца. – Чтобы, значит, поля прикрывали от солнца глаза. И при этом курил сигару. Это тоже доставляло ему удовольствие. В те времена курить сигару не считалось предосудительным. Точно так же, как есть мясо или пить сливки. Захотел, и пей хоть целую кружку. Во всяком случае, никто не считал, что это вредно. Люди не пугались ни еды, ни курева. Они ничего не знали ни об уровне содержания смол, ни о холестерине, ни об эмульгированных жирах, ни о прочей чепухе. Тогда, знаете ли, все было другим. Лучше. Когда вы уходили из дома, то заднюю дверь никто не запирал. Дети играли прямо на улице. Они были в полной безопасности. Я помню, как сидел здесь на берегу, в тот солнечный денек семьдесят пять лет назад, сидел со своими сливами, помню так ясно, будто смотрю в хрустальный шар. В амфитеатре духовой оркестр играл марши, бегали девочки в красивых платьях, таких длинных, что они мели землю подолами. Отец поймал щуку – огромную, больше меня. Страшенная она была, и ему потребовалось немало труда, чтобы вытащить ее на берег. Когда же он ее вытащил – а случилось это вон там, – он наклонился и схватил ее за жабры, то его шляпа упала в воду. А он эту соломенную шляпу очень любил. И знаете, течением ее унесло чуть ли не на середину реки. Какой-то парень в лодке выловил ее для отца. – Старик усмехнулся, и лицо его покрылось густой сетью морщин. – Хотел бы я еще разок пережить тот день. И знаете, я бы в нем ничего не изменил. Я люблю его.Просто люблю. – Когда старик произнес последнее слово, его тело как-то сморщилось. Ему, видимо, оно далось с трудом, ибо это слово стало частью его души, оно пульсировало в его глазах, оно давало ему запас жизненной энергии. – Я ведь родился и вырос в этих краях. Все помню четко, ну как люди помнят вчерашний день. Его лицо почему-то потемнело, а с него сошла детская улыбка. – Но мы стареем. И уже не помним, что делали вчера. И даже того, что делали пять минут назад. С моей матерью было такое. Вы слыхали про болезнь Альцгеймера? Забываешь свою фамилию. Не помнишь, что выпил свою чашку чая пять минут назад, и требуешь, чтобы ее немедленно принесли. Люди сходят с ума. Нет... Этого я не пожелал бы и злейшему врагу. И я не допущу, я не стану таким!

С этими словами старик решительно шагнул вперед и вошел в воду.

Мороженщик почувствовал, что его выдернули из транса.

Старик беспорядочно бил руками по воде. Сделав пять гребков, он выбрался на глубину и медленно поплыл вперед, тяжело отдуваясь. Он дышал с шумом и иногда отплевывался, когда вода попадала ему в рот.

Мороженщик прямо на бегу скинул ботинки и выбежал на береговую отмель. Он схватил трость старика и протянул ее плывущему. Жест был совершенно бесполезный – старик отплыл от берега уже ярдов на двадцать. Вода там была темная, что говорило о большой глубине.

– Хватайте! – кричал мороженщик. – Плывите сюда и держитесь за палку! – Крича это, мороженщик уже знал, что его призыв не будет услышан. Старик ведь упал в воду не случайно. Он вошел в нее с твердым намерением. А сейчас совершенно сознательно старался добраться до самого глубокого места в реке.

Это было самоубийство.

Что же до мороженщика, то он плавать не умел.

Безумным взглядом он обвел окрестности.

На палубе большой яхты он увидел человека, спокойно попивавшего что-то из стакана.

Мужчина видел все.

Не вылезая из воды, мороженщик зашлепал к яхте.

– Вы его видите? Вы видите его?

Блондин ничего не ответил. Он просто смотрел, иногда прихлебывая из стакана.

Тогда мороженщик закричал еще громче.

– Отвязывай лодку! Его надо спасти! Он же утонет! Он обязательно утонет!

Блондин слабо пожал плечами и уселся в шезлонг.

Обалдевший мороженщик поискал глазами еще кого-нибудь, кто мог бы помочь. Потом помчался по зеленому склону к автомобильной стоянке. И все время кричал.

Только раз он остановился, чтобы поглядеть на старика. Тот теперь плыл на спине, время от времени делая слабый гребок рукой. Его глаза были обращены к небу с выражением удивления.

4

Сэм Бейкер только что купил себе кока-колу в автомате при входе в Гостевой центр и тут вдруг увидел человека в белой форменной одежде, который, громко крича и тыча пальцами в сторону реки, мчался по автостоянке.

Зита пошла умываться в дамский туалет, где, при желании, могла и постучать головой об стенку, как она сказала Сэму. Он надеялся, что она просто пытается быть саркастичной, но вес же заподозрил, что пропасть безумия иногда и перед Зитой раскрывает свою глубокую темную пасть где-то на самых задворках здравого смысла.

А теперь некто в белом, с желтыми пятнами на груди, почему-то босой, мчался к нему через всю бетонированную площадку.

Может быть, безумие в конце концов заразительно, подумал Сэм.

Джад вскочил со скамейки.

– Это Брайан. Какая муха его укусила?

– Надо думать, та самая, которая покусала и нас, – ответил Сэм, внезапно ощутив в своем голосе немалую долю желчи. – Трудно пережить соскальзывание во времени на неделю назад, сохранив при этом способность улыбаться и танцевать.

А мороженщик в это время продолжал кричать:

– В проклятущей реке! Старик! Он тонет! – Мороженщик отчаянно жестикулировал. – Я плавать не умею, а этот болван на яхте ни хрена не желает сделать!

Джад отшвырнул в сторону свой скомканный жилет и рванул через площадку. Сэм последовал его примеру. Человек в белом не стал их дожидаться, помчался вниз по склону к реке. Голые пятки потемнели от речного ила.

На берегу все трое остановились. Сэм окинул взглядом реку, но ничего не увидел. Кроме двух судов у пристани, на воде не было ничего. Только гордо проплыла парочка лебедей.

– Он был вон там, – указал мороженщик. – Вон там, на самой середине реки. Плыл на спине. – Он снова сбежал к воде и остановился там, где она достигала ему колен. Там он встал и начал крутить головой, подобно нервному ребенку, который собирается переходить через оживленную улицу. – Он же был! Вы ведь мне верите, да? – Мороженщик поглядел на Сэма. – Вот же его трость! О Боже! Он наверняка утонул! Нам его не спасти!

Сэм заметил, что Карсвелл стоит, положив локти на фальшборт яхты. В руке он держал высокий стакан.

– Вы что-нибудь видели? – спросил Сэм.

Карсвелл кивнул, а затем отхлебнул из стакана, прежде чем вернуться в шезлонг.

Сэм Бейкер замер, будто кто-то ударил его по лицу. Он не мог поверить своим глазам. Карсвелл выглядел так, как мог выглядеть любой человек, только что любовавшийся парочкой лебедей.

Сэм раздраженно шагнул вперед и достиг планки, переброшенной с борта яхты на берег.

– Там в воде человек. Вы хотите сказать, что видели его и ничем не помогли?

– Вас это не должно волновать, – ответил Карсвелл, явно не желая продолжать тему.

– Что за ерунду вы порете, Карсвелл? Хотите сказать, что сидели тут, на палубе, и смотрели, как человек тонет?

– Я сидел тут, это так. Но на него не смотрел.

– Ну и скотина же вы, – отрезал Сэм и теми же резкими шагами пересек трап и оказался на палубе. – Почему вы не пытались его спасти?

– Старик знал, чего он хочет. Он решил покончить с жизнью.

– Но вы...

– Никаких «но», Бейкер. Какого дьявола я буду вмешиваться в действия другого человека, если эти действия не имеют отношения к моей собственной жизни? И, между прочим, мистер Бейкер, я не приглашал вас на мою яхту, насколько помнится.

– А известно ли вам, мистер Карсвелл, в какое место вы можете засунуть себе эту гребаную яхту?

– Он не хотел помочь! – взвизгнул мороженщик. – Не захотел даже пальцем пошевельнуть!

Сэм оглядел реку с высоты палубы. Широкая заводь была отсюда видна лучше. Она походила скорее на озеро, нежели на реку. Вода была безмятежно спокойна.

Никаких признаков старика.

Вероятно, течение уже увлекло его под воду. И тем не менее...

– Мы еще имеем возможность обыскать реку, если воспользуемся обоими судами, – сказал Сэм. Он со злостью глянул в сторону Карсвелла, который, растянувшись в шезлонге, катал в ладонях стакан, где слегка позвякивали льдинки.

– Ничего не поделаешь, мистер Бейкер. Этот человек хотел умереть. И я пью за его здравое решение. Лично я предпочел бы, чтобы его примеру последовало побольше народа. А теперь, мистер Бейкер, не угодно ли вам убрать свою задницу с моей гребаной яхты?

Благоприобретенная аристократическая манера речи испарилась. Тон был груб, в нем явно присутствовала угроза. В стеклянных глазах Карсвелла таилась неприкрытая злоба. Сэм всем своим существом ощутил, как напряглись мышцы под костюмом Карсвелла, и понял, что раскаленная лава вот-вот сорвет крышку с вулкана.

– Не волнуйтесь, я ухожу, – с отвращением бросил он.

Джад уже снимал швартовы своей лодки.

– Воспользуемся моей, – крикнул он. – Пойдем вниз по течению; если он еще не пошел ко дну, может, мы подберем его.

5

Не подобрали. Старик получил то, к чему стремился, – быструю и, как надеялся Сэм, сравнительно безболезненную смерть. Джад привел свое суденышко обратно и принялся крепить швартовы. Солнце уже стало клониться к холмам.

Джад сообщил, что утопленники, как правило, с неделю остаются на дне, а потом снова всплывают. В прежние времена люди собирались на берегах реки и палили из пушек и ружей. Они считали, что вибрация от выстрелов помогает утопленникам освободиться от объятий реки и они быстрее всплывают.

Сэм смотрел, как Джад намертво привязывает швартов к кольцу, укрепленному на одном из столбов, врытых в берег.

– Думаю, нам следует известить власти.

– А о чем, собственно, извещать, Сэм? Что мы видели, как утонул какой-то старик? Если они не найдут тела сразу, а по трости установят его личность, то что они обнаружат, отправившись к нему домой? Вспомните, что в данный момент имеется минимум два экземпляра этого человека: одна копия лежит на дне, а вторая, вполне возможно, жарит себе дома копченую сельдь к ужину. И если нас не обвинят в умышленном отвлечении полиции от важных дел, то вдоволь нахохочутся нам прямо в лицо. А вот и ваша подруга!

Сэм взглянул и увидел, как по травяному склону к ним спускается Зита.

– Я видела, как вы куда-то отправились на лодке. Надеюсь, вы не решили сбежать от меня? Что случилось?

Сэм рассказал. Время от времени он бросал яростный взгляд на яхту Карсвелла, которая стояла сразу за скромным и уютным суденышком Джада. Сам Карсвелл раскинулся в своем шезлонге, частенько прикладываясь к стакану. Время от времени девушка лет восемнадцати, одетая в коротенькое черное платье, цокая по палубе тонюсенькими «шпильками», подходила, чтобы налить хозяину новую порцию выпивки. Один раз Карсвелл ущипнул ее за ягодицу, но это действие мало походило на заигрывание. Скорее он хотел причинить ей боль.

Сэму Бейкеру этот тип нравился все меньше и меньше.

– Спокойней, – сказал мягко Джад. – Могу ли я предложить вам выпивку, а если у вас есть аппетит, то и какую-нибудь закусь?

Брайан Пиккеринг – человек, торговавший мороженым, – покачал головой:

– Спасибо, Джад. Но мне, пожалуй, пора ехать домой.

– Разумно ли это, Брайан? Рано или поздно ты сможешь там столкнуться с точной копией самого себя.

– Справлюсь как-нибудь. – Он ухмыльнулся, но Сэму показалось, что ухмылка вышла похожей на полуиспуганный оскал. – Вот жене придется трудновато: надо соображать, каким местом поворачиваться к каждому из мужей, а?

– Будь к ней добрее, Брайан, ладно? Как бы это ни было трудно.

– Не беспокойся обо мне, Джад. – Он пытался говорить шутливо, но в голосе его прятался страх. – Все будет в порядке.

– Я в этом уверен, – добродушно ответил Джад. – Скоро увидимся.

Какое-то время они молча смотрели в спину уходившему Брайану Пиккерингу. Коренастый человек быстро – то ли шагом, то ли рысью – возвращался к своему фургончику, стоявшему на площадке.

Сэму было очень жаль мороженщика. Он прекрасно понимал его нежелание встречаться со своей копией. Тем более что к этому чувству примешивалась и изрядная доля страха.

Зита удивилась:

– Ну как вы могли отпустить его! Вы только вообразите его ужас, когда в дверь войдет его собственная копия!

– Не думаю, чтобы нам следовало из-за него волноваться, – спокойно ответил ей Джад. – С Брайаном Пиккерингом на пути между нами и Кастертоном обязательно что-нибудь случится.

– Откуда вы знаете?

– Потому что он никогда не встречал себя раньше. Во всяком случае, он об этом никому не рассказывал.

Сэм одобрительно кивнул.

– Принято. Но скажете мне, Джад, где вы сами-то были шестнадцатого июня?

– В двадцати милях отсюда вверх по течению. Водил туда лодку, чтобы сделать техосмотр двигателя. Стало быть, непосредственной опасности встретиться с самим собой у меня нет, – улыбнулся он. – Ну а как насчет выпивки?

Стоя на пристани, он сделал приглашающий жест в сторону своего суденышка.

Сэм Бейкер сделал шаг вперед.

Но ему не было суждено сегодня воспользоваться приглашением.

Ибо в это мгновение то, что произошло с ними утром того же дня, случилось опять.

Глава 16

1

Сон был тот же самый.

Сэм Бейкер в полном одиночестве снова сидел в амфитеатре. В центре каменного алтаря, который, в свою очередь, стоял в центре арены, возвышался огромный деревянный крест. Длинные острые иглы торчали из него, как шипы на кусте роз. А на этих шипах висел молодой человек в красных ботинках, с грязным полотенцем на бедрах.

Он висел там, пронзенный насквозь длинными шипами по меньшей мере в двадцати местах, и умоляющими глазами смотрел на Сэма.

Как будто во сне Сэм поднялся на ноги.

Выходите вечерком, девушки Буффало,

Выходите вечерком,

Девушки Буффало, выходите вечерком...

Слова звучали совсем тихо и, казалось, исходили из камня, на котором стоял крест. Они были едва слышны – голос пел почти шепотом.

Сэм открыл глаза.

Скамьи амфитеатра были заняты народом. Раздалось всеобщее удивленное «ОХ!», которое говорило о том, что все присутствующие испытали шоковый удар, когда осознали, что вернулись назад.

Похоже, что каждый человек был намертво прикован к определенному месту в амфитеатре длинной эластичной лентой, которая позволяла ему удаляться от амфитеатра на какое-то расстояние, а затем натягивалась и рывком возвращала обратно.

Вслед за этим «ОХ!» последовало гробовое молчание, как будто людям потребовалось время для обдумывания того, что с ними произошло. Затем раздался гул голосов, гул возбужденный, пронизанный нитями наступающей паники.

Сэм почувствовал, что кто-то вцепился ему в руку.

Он повернулся и увидел Зиту, смотревшую на него большими испуганными глазами.

– Сэм, это опять случилось! Они снова сделали с нами то же самое, да?

Он кивнул:

– Бесспорно. – Потом подумал и сказал: – Единственный вопрос – на сколько нас отбросило в прошлое теперь?

Тут он услышал чей-то стон, раздавшийся совсем рядом. Там сидел Ли Бартон все в той же накидке Дракулы, совершенно ошеломленный, с тупым остекленевшим взглядом. Он выглядел так, будто еще не пришел в себя после сильнейшего нокаута.

Сэм поискал взглядом следы увечий, которые Ли получил в недавнем прошлом. Описания, сделанные доктором, были достаточно яркими, так что Сэм прекрасно понимал, как сейчас должен был бы выглядеть Ли. Только несколько часов назад – или что-то в этом духе – Ли лежал в реанимации, а в его руку, ноздри и рот были введены резиновые шланги. Пропитанные кровью, обильно вытекавшей из пулевых ранений, марлевые тампоны были крепко прибинтованы к телу, левая рука отнята выше локтя. Кардиограф показывал на экране пунктирную линию неровного пульса, удары сердца все учащались, переходя в тонкий, похожий на звон звук.

И вот он сидит тут. Целехонький.

На белой рубашке ни единого пятнышка крови. Пустым взглядом он уперся в кисти своих рук, свободно лежавшие у него на коленях.

Без сомнения, тот механизм, который доставлял их сюда сквозь время, доставлял их в полной целости и сохранности. Такими, какими они вошли в амфитеатр в полдень двадцать третьего июня.

Сэм невольно бросил взгляд на свои колени. Его брюки цвета летнего загара недавно обзавелись несколькими пятнышками размером в пенни. Вероятно, это были следы кофе, выпитого в кафе. Теперь их не было.

Он перевел взгляд на часы. Их показания были явно ошибочны: тринадцать часов двадцать третьего июня.

А может, имеет место бег по кругу? Может, они кружатся на какой-то временной карусели, раз за разом совершая один и тот же путь? Никогда не постареют, никогда не умрут, даже никогда, черт побери, не увидят, как сносится их одежда?

Сэм бросил взгляд на центр амфитеатра. Там стоял Джад Кэмпбелл, озирая ряды зрителей. Его золотой жилет аккуратно застегнут, идеально выглажен и чист. Совсем как тогда, когда Сэм увидел его впервые. Одна рука приподнята, указательный палец направлен на публику. Сэм понял, что Джад снова пересчитывает своих зрителей. Джад отлично держит себя в руках. Увидев Сэма и Зиту, он махнул им рукой, приглашая спуститься к нему.

2

– Итак, это снова случилось, – сказал довольно спокойно Джад, когда Сэм и Зита присоединились к нему у алтаря.

– Только не знаем, в каком временимы теперь живем, – ответила Зита.

– Будем надеяться, что в том времени, откуда мы начали, – отозвался Сэм. – Возможно, вернулись в полдень двадцать третьего.

– Вы и в самом деле так думаете? – Джад недоверчиво изогнул бровь.

– Нет, не думаю, Джад, просто надеюсь, и все. Как я понимаю, нам следует предпринять еще одну вылазку в город, купить там новую газету и начать все сначала.

– Погода очень похожа, – вмешалась Зита. – Ясная, солнечная. Во всяком случае, в середине зимы мы не оказались.

– Итак, – согласился Сэм, – у нас все-таки еще лето.

– Но какое лето?

Несмотря на жару, у Сэма пробежали по спине мурашки. И в самом деле – какое лето? Что, если все вообще пошло наперекосяк, вкривь и вкось? Что, если их утащили так далеко, что они смогут встретить спускающегося с холма тираннозавра-рекс, который вышел, чтобы промыслить себе поздний завтрак или ранний обед?

Сэм облизал губы и поспешил отогнать от себя эти тревожащие душу мысли.

– Полезно вспомнить, что всех нас доставляют обратно в целом виде. Те, кто занят этим, заботятся также о том, чтобы был возмещен ущерб, полученный нами перед новым временным прыжком. Видите, вон там сидит Ли Бартон? На нем нет и следа увечий. Правда, он выглядит здорово потрясенным.

– Черт! – воскликнула Зита. – Из того, что нам сообщили в госпитале, можно предположить, что он представлял собой нечто вроде фарша для кошек. Вопрос был лишь в том, когда именно врачам пришлось бы отключить его от системы жизнеобеспечения.

Сэм скривил губы в вымученной улыбке.

– Если эту идиотскую игру затеял тот господин, что сидит в облаках на самом верху, то надо сказать, что своими пешками он не слишком разбрасывается.

– Не знаю, – вмешался Джад, меланхолически поглаживая челюсть. – Можно назвать все это мономанией, но я привык все считать. Когда я стираю свои носки, то считаю их, когда чищу картофель, то считаю картофелины. И всегда считаю, сколько народу сидит на моих представлениях. Когда я считал эту группу в прошлый раз, их было 52 человека, а сейчас – 51.

– Значит, одного все-таки потеряли?

– Похоже на то. И если память мне не изменяет, я думаю, что это был тот джентльмен, который сидел у самой лестницы.

– Не говорите мне, – воскликнул Сэм, – что это был тот самый старик с тростью!

– Именно его я имел в виду. Я его запомнил потому, что он возился со своим слуховым аппаратом как раз перед тем, как я начал говорить.

Зита взглянула на Сэма.

– Тот старикан, что на стоянке... он тоже был с тростью и жаловался на слуховой аппарат, что он барахлит. Помнишь?

– Помню. Готов спорить на что угодно – это был один и тот же человек. И еще готов спорить, что он же был тем стариком, который на глазах у мороженщика вошел в воду, чтобы совершить самоубийство.

– Значит, нам следует остерегаться, – подвел итог Джад. – Кажется, на данный момент правило таково: если ты ранен, то, пройдя через прыжок во времени, ты возвращаешься здоровым, ничуть не хуже, чем был раньше.

– Но если умер, то из игры механически исключаешься, – добавила Зита.

– Что ж, вообще-то полезно разбираться в их правилах. – Сэм следил, как туристы цепочкой тянутся из амфитеатра. – Но что это за игра? И если это действительно игра, то в чем ее цель?

– И кто в ней выигрывает?

Сэм зашагал к выходу.

– Куда ты? – спросила Зита.

– Собираюсь прошвырнуться к реке и перекинуться словечком-другим с нашим мистером Карсвеллом.

– С этим сукиным сыном? О чем это?

– Верно, – согласился Сэм, – он действительно сукин сын. Но он в высшей степени умный и ловкий сукин сын. Возможно, у него есть какая-нибудь идея насчет этой ситуации.

3

– 1978-й!

Так приветствовал Карсвелл Сэма Бейкера, который деловито шагал к его яхте.

– Разрешите подняться на палубу? – окликнул его Сэм, но ждать разрешения не стал. Он быстро взбежал по трапу и оказался на палубе, где стоял Карсвелл со стаканом в руке.

– Кажется ли мне, мистер Бейкер, что вы решили подняться на корабль в любом случае?

Сэм оглянулся, чтобы убедиться, что Зита следует за ним. Что касается Джада, то он торопился на свое суденышко, чтобы узнать, как там его жена.

– Год от рождества нашего Господа тысяча девятьсот семьдесят восьмой, – повторил Карсвелл таким шутовским тоном, что Сэм подумал: черт возьми, этот сукин сын откровенно наслаждается своим положением.

– Паясничаете? – выдохнула Зита. – Это значит, что мы отброшены назад почти на двадцать лет!

Карсвелл разглядывал свой стакан.