Мое время - ночная пора

Картер с отвращением оглядел номер. Ему приходилось работать в этом отеле летом, когда он учился в предпоследнем классе Стоункрофта. Обслуживая номера, возможно, не раз бывал со своей тележкой и в этой унылой комнате, выполняя заказ бизнесменов, дамочек, приехавших на экскурсию по Гудзонской долине, или родителей, навещавших своих детей в Вест-Пойнте. Или, подумал он, парочек, которые тайком встречались здесь, украдкой покинув свои дома и семьи. Я всегда ставил их в неловкое положение, вспоминал он. Приносил им завтрак и с глуповатой улыбкой спрашивал: «У вас медовый месяц?» Виноватое выражение на их лицах — это было что-то!

Он ненавидел это место тогда, брезговал им и сейчас. Уж лучше спуститься по лестнице и поучаствовать в ритуале приветствия. Убедившись, что взял пластиковую карточку — ключ он номера, Картер вышел в коридор и направился к лифту.

Неофициальный фуршет проводился в зале для встреч «Гудзонская Долина», в бельэтаже. Выйдя из лифта, Картер услышал электронную музыку и голоса, пытавшиеся ее перекричать. Видимо, собралось человек сорок-пятьдесят. У входа два официанта держали подносы с вином. Он взял бокал красного, попробовал. Паршивое «мерло». Мог бы и догадаться.

Картер вошел в зал, и почти сразу его хлопнули по плечу. «Мистер Стюарт, я Джейк Перкинс, пишу статью о встрече выпускников для „Стоункрофт Газетт“. Не могли бы вы ответить на несколько вопросов?»

С кислой миной Картер повернулся и посмотрел на нервного рыжего парнишку, стоящего почти вплотную к нему. Первое, что ты должен усвоить: если тебе что-то нужно — не маячь у самого лица собеседника, раздраженно подумал Картер, отступил на шаг и уперся спиной в стену.

— Предлагаю выйти и найти тихое место, если, конечно, ты не умеешь читать по губам, Джейк.

— Боюсь, такого таланта у меня нет, сэр. Выйти — хорошая мысль. Следуйте за мной.

Поколебавшись, Картер решил взять бокал с собой. Пожав плечами, он повернулся и пошел по коридору за студентом.

— Прежде чем начать беседу, мистер Стюарт, с вашего позволения скажу, что восхищаюсь вашими пьесами. Я и сам хочу быть писателем. То есть, я и так писатель, но хочу стать таким же знаменитым, как вы.

«Господи боже мой!» — подумал Картер.

— Каждый, кто брал у меня интервью, говорил то же самое. Большинство, если не все, так ничего и не добились.

Он ожидал гнева или замешательства, обычно следовавших за этим заявлением. Однако вместо этого, к его разочарованию, кукольное лицо Джейка Перкинса озарилось улыбкой.

— Но не я, — сказал он. — Я абсолютно уверен. Мистер Стюарт, я много узнал о вас и других награждаемых выпускниках. У всех вас есть кое-что общее. Все три женщины добились успеха еще здесь, но никто из вас, четверых мужчин, не проявил себя в Стоункрофте. Вы, например... Я не нашел ни одной записи о вашей деятельности в школьном журнале, ваши оценки довольно заурядны. Вы не писали в школьную газету или...

Дерзкий парнишка, подумал Картер.

— В мое время школьная газета была слишком дилетантской даже для школьной газеты, — резко сказал он. — Уверен, такой и осталась. Я никогда не увлекался спортом и писал исключительно в личный дневник.

— Этот дневник лег в основу какой-то из ваших пьес?

— Возможно.

— Они все довольно мрачные.

— Я никогда не питал иллюзий относительно жизни — ни сейчас, ни в годы учебы.

— Вы хотите сказать, что вы провели в Стоункрофте безрадостные годы? Картер отпил вина.

— Да, безрадостные, — невозмутимо сказал он.

— Тогда что вас привело на встречу выпускников? Картер холодно улыбнулся.

— Благоприятная возможность дать тебе интервью. А сейчас, если не возражаешь, пойду поздороваюсь с Лаурой Уилкокс, очаровательной королевой нашего класса, которая только что вышла из лифта. Посмотрим, узнает ли она меня.

Он не обратил внимания на бумажку, которой размахивал перед ним Перкинс.

— Еще минуту, мистер Стюарт... У меня есть список, мне кажется, он вас заинтересует.

Картер уже почти бегом догонял очаровательную блондинку, которая шла в зал «Гудзонская Долина», а Перкинс сверлил взглядом его сутулую худую спину. Неприятный тип, думал Перкинс, своими джинсами, свитером и кроссовками он выказывает неуважение каждому, кто нарядился ради этого вечера. Не затем он приехал, чтобы получить жалкую, никому не нужную медаль. Что же привело его на эту встречу?

Этим вопросом он и завершит свою статью. Он уже собрал достаточно сведений о Картере Стюарте. Тот начал писать в колледже, выдающиеся одноактные пьесы ставили на отделении драмы, что и привело его в аспирантуру Йельского университета. Тогда он и отбросил свое первое имя — Говард, или Гови, как называли его в Стоункрофте. Ему не было тридцати, когда его пьесу впервые успешно поставили на Бродвее. Имел репутацию одиночки — работая, скрывался ото всех в одном из своих четырех загородных домов. Замкнутый, неприветливый, максималист, гений — так обычно характеризуют его в статьях. Я бы добавил к ним еще немного, зло подумал Джейк Перкинс. Что я и сделаю.

7

Марк Флейшман не рассчитывал, что дорога из Бостона в Корнуолл отнимет столько времени. Он надеялся, что у него останется несколько свободных часов и прежде чем лицезреть бывших дноклассников, он побродит по городу. Он хотел, пользуясь случаем, попытаться уловить разницу между восприятием подростка и взрослого. Возможно, так ему удастся изгнать своих демонов.

Он медленно ехал по забитой машинами коннектикутской магистрали, и мысли его то и дело возвращались к утреннему разговору с отцом одного из своих пациентов: «Доктор, вы же сами прекрасно знаете — дети безжалостны. Они были безжалостны в мои дни, таковы они и сейчас. Они как львиный прайд, преследующий раненую жертву. Именно это они делают сейчас с моим ребенком. Именно это они делали со мной, когда я был в его возрасте. И знаете что, доктор? Я неплохо преуспел в жизни, но когда приезжаю на встречу выпускников средней школы, то через десять секунд из исполнительного директора компании списка „Форчун 500“ превращаюсь в неуклюжего болвана, которого любой может подразнить в свое удовольствие. Глупо, да?»

Когда машина Марка в очередной раз еле ползла в пробке, он подумал, что, используя медицинскую терминологию, можно сказать: коннектикутская магистраль постоянно проходит интенсивную терапию. То и дело попадались длинные участки дороги, где вели восстановительные работы, из-за чего три полосы сливались в одну, и неизбежно возникали заторы. Он поймал себя на мысли, что сравнивает проблемы магистрали с проблемами своих пациентов, например, того мальчика, чей отец пришел на консультацию. В прошлом году ребенок пытался покончить с собой. Другой мальчик, такой же изгой, раздобыл пистолет и навел его на одноклассников. Гнев, боль, унижение нашли единственный выход. Когда такое случается, одни люди пытаются покончить с собой, другие — со своими мучителями.

Как психиатр, специалист по проблемам взросления, он внял просьбам и взялся вести на телевидении авторскую программу. Отзывы были благоприятными. «Высокий, поджарый, жизнерадостный, забавный и мудрый доктор Марк Флейшман покоряет своим серьезным подходом, помогая решать проблемы болезненного переходного периода, именуемого взрослением». Так написал о его передаче один критик.

Возможно, после этих выходных я разделаюсь со своим прошлым, подумал он.

Марк не успел пообедать, поэтому, добравшись до отеля, он первым делом направился в бар, где заказал бутерброд и светлое пиво. Когда бар заполнили прибывшие на встречу выпускники, он, не доев бутерброд, быстро расплатился по счету и поднялся в номер.

Было без четверти пять, смеркалось. Марк несколько минут постоял у окна. Осознание того, что он должен сделать, давило тяжким грузом. Зато так он сможет избавиться от прошлого. Начать с чистого листа. И тогда он действительно станет веселым и забавным, а, может, и мудрым.

На глаза навернулись слезы, и он отошел от окна. Гордон Эймори убрал бейдж в карман, собираясь надеть его потом, на вечеринке. А пока так забавно оставаться не узнанным среди бывших одноклассников, разглядывать их имена и фотографии, когда они — этаж за этажом — входили в лифт.

Последней вошла Дженни Адаме. В детстве она была настоящей коровой, и несмотря на то, что сбросила вес, все равно оставалась крупной женщиной. Было что-то провинциальное в ее дешевом парчовом костюме и бижутерии, явно купленной с уличного лотка. Ее сопровождал дородный мужчина в слишком узком пиджаке, который трещал по швам на его накачанных руках. Оба, широко улыбаясь, сказали одно на всех «здрасьте».

Гордон не ответил. Шестеро других, с бейджами, хором пропели приветствия. Триш Кэнон, о которой Гордон помнил, что она входила в легкоатлетическую команду, и которая по-прежнему оставалась тощей дылдой, взвизгнула:

— Дженни! Ты потрясающе выглядишь!

— Триш Кэнон! — Дженни обняла бывшую одноклассницу. — Хэрб, мы с Триш все время обменивались шпаргалками на математике. Триш, это мой муж Хэрб.

— А это мой муж Барклай, — сказала Триш. — А это... Лифт остановился на бельэтаже. Выходя, Гордон неохотно прикрепил бейдж. После дорогостоящей пластической операции он больше не выглядел, как тот суслик на школьной фотографии. Нос его стал прямым, глаза-щелочки широкими, подбородок оформлен, уши плотно прилегали к голове. Имплантанты и мастерство лучшего парикмахера-колориста преобразили его когда-то жидкие, тускло-серые волосы в густую каштановую гриву. Теперь он считал себя красивым мужчиной. Последнее, что осталось от затравленного ребенка, проявлялось у него лишь при сильном стрессе — он не мог отучиться грызть ногти.

Горди, которого они знали, больше нет, мысленно сказал он себе, направляясь в зал «Гудзонская Долина». Кто-то похлопал его по плечу.

— Мистер Эймори. Гордон обернулся.

Рядом стоял рыжеволосый парень с кукольным лицом, в руке он держал блокнот.

— Я Джейк Перкинс, репортер «Стоункрофт Газетт». Я беру интервью у награждаемых выпускников. Не уделите мне минуту?

Гордон изобразил радушную улыбку.

— Конечно.

— Вы сильно изменились за двадцать лет, судя по вашей школьной фотографии.

— Да, несомненно.

— Вы владеете значительной частью четырех кабельных телеканалов. Почему вы вложили деньги в «Максимум»?

— "Максимум" завоевал репутацию канала, ориентированного на семейный просмотр. Я решил, что в наших силах привлечь эту часть аудитории, и таким образом реализовать наш пакет развлекательных программ.

— Слухи о новом сериале и о том, что ваша бывшая одноклассница Лаура Уилкокс исполнит главную роль... Это правда?

— Для того сериала, о котором вы говорите, роли еще не распределены.

— Ваш телеканал о преступлениях и наказаниях критиковали за то, что на нем слишком много насилия. Вы согласны с этим?

— Нет. Он предлагает вашему вниманию неподдельную реальность, в отличие от всяких приукрашенных смехотворных событий, на которых делают деньги коммерческие телесети. На этом, с вашего позволения, закончим.

— Будьте добры, еще один вопрос. Не могли бы вы взглянуть на этот список?

Гордон Эймори нетерпеливо взял у Перкинса лист бумаги.

— Вы узнаете эти имена?

— Мои бывшие одноклассницы.

— Да, эти пять женщин — ваши одноклассницы, погибшие или пропавшие без вести за последние двадцать лет.

— Я не знал об этом. Перкинс выдержал паузу.

— Я очень удивился, когда приступил к изысканиям. Все началось с Кэтрин Кейн, девятнадцать лет назад. Она училась на первом курсе университета имени Джорджа Вашингтона. Ее машина упала в Потомак. Синди Лэнг исчезла в Сноуберде[7]. Глория Мартин якобы покончила с собой. Дебра Паркер шесть лет назад погибла в авиакатастрофе, управляя собственным самолетом. В прошлом месяце Элисон Кэндал утонула дома в бассейне. Как вы считаете, можно ли будет назвать его «злополучным классом» и нельзя ли сделать об этом передачу на вашем телеканале?

— Я бы предпочел назвать его «несчастливым» классом, и я бы не хотел делать об этом передачу. А сейчас прошу простить, мне пора.

— Конечно. Еще один вопрос. Что значит для вас эта награда от Стоункрофта?

Гордон Эймори улыбнулся. Это значит, что я могу навлечь чуму на твой дом. Несмотря на перенесенные здесь страдания, я возвысился, подумал он. Но вслух сказал:

— Сбылась моя мечта — я добился уважения одноклассников.

8

Робби Брент зарегистрировался в отеле в четверг. В среду закончились шестидневные гастроли в казино «Козырь» в Атлантик-Сити — его знаменитое комедийное шоу как обычно собрало полный зал. Не имело смысла лететь домой в Сан-Франциско, а потом тут же обратно, но оставаться в Атлантик-Сити или заехать в Нью-Йорк ему тоже не хотелось.

Так что это самый приемлемый вариант, решил Робби, одеваясь к фуршету. Надел темно-синий пиджак, критически оглядел себя в зеркальной дверце шкафа. Дерьмовая подсветка, подумал он. Впрочем, выглядел он безупречно, как всегда. Его сравнивали с Доном Риклезом, не столько из-за искрометных комедийных номеров, сколько из-за внешнего сходства. Круглолицый, лысый, коренастый — он и сам знал, что похож. Несмотря на это, женщины находили его привлекательным. Но не в Стоункрофте, мысленно добавил он, только не в Стоункрофте.

Еще несколько минут, и пора идти. Он выглянул в окно, вспоминая, как вчера, зарегистрировавшись в отеле, гулял по городу и отмечал дома тех, кого также наградят на встрече выпускников. Проходя мимо дома Джинни Шеридан, он вспомнил, как соседи вызывали полицию, когда ее родители дрались на дорожке перед домом. Он слышал, что они давно развелись. Может, и к лучшему. Соседи даже начали загадывать, чьим поражением закончится очередная драка.

Следующим был прежний дом Лауры Уилкокс. Когда они учились на втором курсе, ее отец получил наследство, и они переехали в большой дом на Конкорд-авеню. Мальчишкой он часто дежурил у первого дома Лауры — вдруг она выйдет, и появится возможность заговорить с ней.

Дом Лауры купила семья Соммерсов. Там убили их дочь. Потом они продали дом. Большинству людей невыносимо жить там, где убили их ребенка. Случилось это в День Открытия Америки, припомнил он.

Приглашение на встречу выпускников лежало на кровати. Робби скользнул взглядом по именам и биографиям награждаемых. Картер Стюарт. Интересно, подумал Робби, как скоро после Стоункрофта он избавился от имени Гови? Его мать называла себя художницей и постоянно ходила по городу с альбомом эскизов, изредка упрашивая художественную галерею выставить ее работы. Очень плохие, насколько помнил Робби. Отец Гови был драчлив, поколачивал сына. Неудивительно, что пьесы Стюарта столь мрачны. Обычно Гови убегал из дому и бродил по соседским дворам. Может, он и добился успеха, но наверняка в душе остался тем же пройдохой, который заглядывал в чужие окна. Он считал, что никто не знает, а я подловил его пару раз. А еще он так влюбился в Лауру, что это буквально выплескивалось из него.

Как и я, отметил Робби, разглядывая фотографию Горди Эймори — чудо-ребенка пластической хирургии. Мистер Фотомодель собственной персоной. Во время вчерашней прогулки он наведался и к дому Горди, полностью перестроенному. Изначально дом был какого-то грязно-голубого цвета, зато теперь стал вдвое больше и сверкал белизной — прямо как нынешние зубы Горди.

Его первый дом сгорел дотла, когда они учились на предпоследнем курсе. В городе шутили, что это наилучший способ навести порядок в доме, который хозяйка превратила в свинарник. Многие считали, что пожар — дело рук Горди. По мнению Робби, он вполне мог это сделать. Он всегда был ненормальным. Не забыть бы на вечеринке, что Горди надо называть «Гордон». За эти годы они сталкивались несколько раз... Когда они вошли, им встретился еще один тип, одержимый Лаурой.

Марк Флейшман, еще один из награждаемых. В школе он был скрытным, но несложно понять, что внутри у него все кипело. Он всегда находился в тени своего старшего брата Денниса, очень талантливого, гордости Стоункрофта — лучший студент, выдающийся спортсмен — которого знал весь город. Летом, прежде чем их класс перешел на первый курс высшей школы, он погиб в случайной аварии. Братья отличались, как день и ночь. Всем известно, что если бы Богу было угодно предоставить родителям Марка выбор, то из двоих сыновей они предпочли бы его смерть, а не Денниса. Столько обид накопилось в душе Марка, даже странно, что он еще не спятил, со злостью подумал Робби.

Настроившись, наконец, предстать перед толпой внизу, он взял ключ и открыл дверь номера. Мне либо отвратительны, либо ненавистны все мои одноклассники, думал он. Так почему же я приехал? Он вызвал лифт. Я соберу много материала для новых комических номеров, пообещал он себе. Конечно же, есть и другая причина, но он быстро выбросил это из головы. Я не пойду туда, решил он, когда открылись двери лифта. По крайней мере, не сейчас.

9

Как только они собрались на фуршет, Джек Эмерсон, председатель комитета по встрече выпускников, пригласил награждаемых в укромную нишу в конце зала «Гудзонская Долина». Он походил на пьяницу — лицо багровое, с полопавшимися капиллярами. И он единственный из их класса остался в Корнуолле, так что ему не составило труда все организовать и распланировать на выходные.

— Когда будем лично представлять каждого из выпускников, хочу приберечь вас и прочих напоследок, — объяснил он.

Джин вошла в нишу и услышала, как Гордон Эймори сказал:

— Джек, уверен, все мы должны благодарить за эту награду тебя.

— Да, это была моя идея, — охотно подхватил Эмерсон. — И все вы заслужили награду. Горди, то есть, Гордон — ты выдающаяся личность в области кабельного телевидения. Марк — психиатр, эксперт по подросткевым проблемам. Робби знаменитый комик и пародист. Гови, то есть, Картер Стюарт — ведущий драматург. Джин Шеридан... О! А вот и Джин! Рад тебя видеть! Джин — декан и профессор истории в Джорджтауне, а сейчас еще и преуспевающий автор. Лаура Уилкокс была звездой сериала. А Элисон Кэндал стала главой ведущего художественного агентства. Как вы знаете, она должна была быть седьмой медалисткой. Мы отошлем памятный знак ее родителям. Им будет приятно узнать, что бывший класс ее помнит.

Злополучный класс, подумала Джин, ощутив укол боли, в то время как Джек Эмерсон метнулся к ней, чтобы запечатлеть на ее щеке поцелуй. Так назвал их школьный репортер Джейк Перкинс, когда подошел взять интервью. Его рассказ потряс ее. После выпуска я ни с кем не общалась, только с Элисон и Лаурой, вспоминала она. Когда погибла Кэтрин, я находилась в Чикаго, где якобы год работала перед тем, как пойти в колледж. Я знала, что самолет Дебби Паркер разбился, но ничего не слышала о Синди Лэнг и Глории Мартин. И вот, в прошлом месяце, Элисон... Боже мой, мы все сидели за одним столом.

Остались только Лаура и я, подумала она. За что нам это?

Ей позвонила Лаура и сказала, что они встретятся уже на вечеринке. «Джинни, я помню, что мы договаривались встретиться и поболтать, но я совсем не готова. Мне ведь нужно произвести неизгладимое впечатление, чтобы добиться своего, — объяснила она, — очаровать за эти выходные Горди Эймори и получить главную роль в его новом телесериале».

Джин не обиделась, наоборот, ей полегчало. Появилось время, чтобы позвонить Алисе Соммерс, бывшей соседке. Миссис Соммерс теперь жила в многоэтажке неподалеку от лесополосы, отделявшей автостраду. Соммерсы приехали в Корнуолл за два года до смерти их дочери Карен. Джин никогда не забудет, как однажды миссис Соммерс перехватила ее после школы. «Джин, не хочешь пройтись со мной по магазинам? — предложила она. — Не думаю, что тебе сейчас стоит идти домой».

Так что в тот день ей не пришлось, сгорая от стыда, смотреть на полицейские машины перед домом, и на родителей, закованных в наручники. Карен Соммерс она почти не знала. Та училась в Колумбийском мединституте в Манхэттене, там же у Соммерсов имелась квартира, где они останавливались, когда навещали дочь. Так что до самой своей смерти Карен редко приезжала в Корнуолл.

Мы всегда поддерживали отношения, подумала Джин. Приезжая в Вашингтон, они всегда звонили, чтобы пригласить меня на обед. Майкл Соммерс умер несколько лет назад, но Алиса, узнав о встрече выпускников, позвонила и взяла с Джин обещание позавтракать с ней утром, перед поездкой в Вест-Пойнт.

Так как с Лаурой они не встретились, у Джин появилось время подумать. Завтра, за завтраком, она расскажет Алисе о Лили, покажет факсы, письмо с расческой и волосами. Любой, кто знал о ребенке, должен был видеть записи доктора Коннорса, думала она. Этот кто-то находился в то время здесь или знал того, кто был здесь и завладел архивом. Алиса может помочь найти нужного человека, поговорив с местными полицейскими. Она постоянно упоминала, что они все еще пытаются найти убийцу Карен.

— Джин, рад тебя снова видеть. — Марк Флейшман беседовал с Робби Брентом, но сейчас подошел к ней. — Прекрасно выглядишь, хотя и расстроена. Тот парнишка-репортер и тебя сцапал?

Она кивнула.

— Да. Марк, я в шоке. Я не знала, что погиб еще кто-то кроме Дебби, ну и, разумеется, Элисон.

Флейшман кивнул.

— Я тоже. Правда, я и про Дебби не слышал. Меня никогда не волновало ничего, имеющее отношение к Стоункрофту, пока мной не связался Джек Эмерсон.

— О чем тебя спрашивал Джейк Перкинс?

— Хотел знать мое мнение, как психиатра, по такому вопросу: поскольку все пятеро погибли не одновременно, во время катастрофы, например, то не думаю ли я, что столько смертей для такой маленькой группы людей явление довольно необычное? Я сказал ему, что и думать нечего — показатели явно завышенные. Так оно и есть.

Джин кивнула.

— Он сказал мне, что, судя по его изысканиям, подобное соотношение годится скорее для военного времени, хотя, по его словам, известны такие семьи, школьные классы, спортивные команды, на которых словно порчу навели. Марк, я не думаю, что порча. Скорее, зловещая тайна.

Все это случайно подслушал Джек Эмерсон. Улыбка, с которой он перечислял их достижения, сползла с его лица, сменившись негодованием.

— Я просил этого мальчишку, Перкинса, больше никому не показывать список, — сказал он.

Его как раз услышал Картер Стюарт, который вошел в нишу вместе с Лаурой Уилкокс.

— Уверяю вас, он показывает, — резко сказал он. — Предлагаю всем, кто еще не стал добычей этого юноши, говорить ему, что вы не собираетесь смотреть список. У меня сработало.

Джин стояла сбоку от входа и Лаура, когда вошла, не заметила ее.

— Можно к вам? — пошутила она. — Или я по ошибке забрела в мужской клуб?

Улыбаясь, она поочередно обошла всех мужчин, сначала внимательно изучая их бейджи, а затем целуя каждого в щеку.

— Марк Флейшман, Гордон Эймори, Робби Брент, Джек Эмерсон. И, конечно же, Картер, которого я знала как Гови, и который все еще не поцеловал меня. Вы все прекрасно выглядите. Теперь вы видите, в чем разница.

Я достигла своей вершины в шестнадцать, и с тех пор неуклонно иду под гору. Вы же четверо и Гови, то есть, Картер, тогда лишь начинали подниматься.

Наконец она заметила Джин и бросилась ее обнимать.

Лаура растопила сковывавший их лед. Марк Флейшман заметил, что присутствующие расслабились: учтивые выражения сменились веселыми улыбками, и все тут же разобрали бокалы с лучшим вином, прибереженные для награждаемых выпускников.

Лаура до сих пор сногсшибательна, думал он. Тридцать восемь-тридцать девять, как и всем нам, но выглядит на тридцать. И костюм ее, похоже, дороже некуда. Телесериал, в котором она снималась, завершили несколько лет назад. Интересно, чем она с тех пор занималась? Марк знал о ее тяжелом бракоразводном процессе, с исками и встречными исками — читал на шестой странице «Нью-Йорк Пост». Он усмехнулся, когда она поцеловала Горди второй раз. Когда-то ты был от меня без ума, — поддразнила она.

Потом настал его черед.

— Марк Флейшман, — сказала она, затаив дыхание. — Клянусь Богом, ты ревновал, когда я встречалась с Барри Даймондом. Я права?

Он улыбнулся.

— Да, Лаура, ты права. Но это было очень давно.

— А я помню, — лучезарно улыбнулась она.

Он читал о герцогине Виндзорской, которая умела так говорить с людьми, что каждому казалось, будто он с ней наедине. Он следил за тем, как Лаура накинулась на очередного знакомого.

— Я тоже помню, Лаура, — почти неслышно сказал он. — Все помню.

10

Забавно, отметил он, на вечеринке все так и крутятся вокруг Лауры, прямо как в старые добрые времена, хотя она и в подметки не годится другим награждаемым выпускникам. Все, чем она может гордиться, это роль в сериале, где она сыграла блондинку-пустышку, все мысли которой лишь о себе, любимой. Как раз ее тип, подумал он.

Да, пока она выглядит чертовски здорово, расцвела напоследок и упивается этим — ведь увядание уже не за горами. У глаз и рта виднеются морщинки. Он помнил, у ее матери была такая же тонкая бумажная кожа — верный признак, что годы берут свое. Если Лаура проживет еще десять лет, то разве что пластическая хирургия... Впрочем, хватит об этом.

Ведь она не проживет еще десять лет.

Временами, порою на несколько месяцев, Филин отступал в укромное место глубоко внутри него. В такие дни он почти готов был поверить — все злодеяния Филина ему пригрезились. А иногда, как сейчас, он чуял, что Филин живет у него внутри. Он видел голову Филина, желтые омуты его глаз с угольками зрачков. Он ощущал, как когти Филина впились в ветку дерева. Стало щекотно, значит, Филин распушил внутри него свои мягкие перья. Обдало воздухом, значит, машет крыльями — спикировал на свою добычу.

Вид Лауры заставил Филина сняться с насеста. Почему он так долго тянул, прежде чем подобраться к ней? Филин требовал ответа, а он боялся сказать. Не потому ли, что после убийства Лауры и Джин, его власть над жизнью и смертью исчезнет вместе с ними? Лаура должна была умереть еще двадцать лет назад. Но та ошибка освободила его.

Тот промах, тот удар судьбы преобразил его — он перестал был нытиком, который выдавливал из себя: «Й-й-й-яаа ф-ф-фффиииил-л-л-лииин-н-н, я ж-ж-жив-в-в-вву на д-д-д-д-д...» — он стал Филином, могучим и беспощадным хищником.

Кто-то разглядывал его бейдж — очкарик с жидкими волосами, в умеренно дорогом темно-сером костюме. Затем мужчина улыбнулся и подал ему руку. «Джоэл Ниман», — представился он.

Джоэл Ниман. Ну конечно! Он играл Ромео в школьном спектакле. Это о нем Элисон написала в своей колонке: «К всеобщему удивлению, Ромео (он же — Джоэл Ниман), умудрился вспомнить большинство своих реплик».

— Ты завязал со сценой? — спросил Филин, улыбнувшись в ответ.

Ниман поразился.

— А у тебя хорошая память. Думаю, что театру неплохо и без меня, — сказал он.

— Я помню, как Элисон написала о тебе в рецензии.

Ниман рассмеялся.

— Помню-помню. А я вот как раз собирался сказать ей, что она оказала мне услугу. Я выучился на бухгалтера, так что все к лучшему. Ужасно жаль ее, верно?

— Ужасно, — согласился Филин.

— Я читал, сначала это сочли убийством, собирались расследовать, но сейчас в полиции уверены, что она ударилась об воду и потеряла сознание.

— Что ж, значит, в полиции болваны. Джоэл Ниман выразил любопытство:

— Ты считаешь, что Элисон убили?

Филин внезапно осознал, что слишком разошелся.

— Судя по тому, что я читал, она нажила себе немало врагов, — сказал он, взвешивая каждое слово. — Так что все возможно. Может, полицейские правы. Не зря постоянно предупреждают: не купайтесь в одиночку.

— Ромео! Мой Ромео! — раздался пронзительный вопль.

Марси Роджерс, игравшая в школьном спектакле Джульетту, хлопнула Нимана по плечу. Он обернулся. У Марси все те же каштановые кудряшки, но сейчас пряди кое-где золотились. Она приняла театральную позу.

— Весь мир должен влюбиться в ночь[8].

— Глазам не верю! Джульетта! — воскликнул Джоэл Ниман, сияя от радости.

Марси мельком глянула на Филина.

— Здрасьте. Повернулась к Ниману.

— Тебе нужно познакомиться с моим Ромео по жизни. Пойдем, он где-то в баре.

Отбракован. Так же, как раньше в Стоункрофте. Марси даже взглянула на его бейдж. Он ей неинтересен. Филин огляделся. Джин Шеридан и Лаура Уилкокс стоят у барной стойки. Он изучал профиль Джин. В отличие от Лауры, она из тех женщин, которые с годами выглядят лучше. Несомненно, сейчас она совсем другая, лишь черты лица остались прежними. Изменились осанка, голос, манера держаться. Конечно, ее волосы и одежда уже не те, что раньше, но все же основные перемены не внешние, а внутренние. В детстве она стеснялась своих скандальных родителей. Случалось, что копам приходилось надевать на них наручники.

Филин подошел к барной стойке и взял тарелку. Похоже, он осознал причину своего двойственного отношения.

Джин. За время учебы в Стоункрофте она несколько раз обошлась с ним по-дружески, например, когда его не взяли в футбольную команду. Помнится, на последнем курсе, весной, он даже хотел назначить ей свидание. Он был уверен, что она ни с кем не встречается. Иногда, теплыми субботними вечерами, он прятался за деревьями в парке, куда обычно после кино съезжались машины с парочками. Он ни разу ни с кем не видел Джин.

Прочь мысли о хорошем, слишком поздно останавливаться. Несколько часов назад, глядя, как она входит в отель, он наконец-то решился убить ее. Внезапно он понял, почему принял это решение. Его мать говорила: «в тихом омуте черти водятся». Может, Джинни и была с ним любезна пару раз, но, скорее всего, она лицемерка, наподобие Лауры — тоже насмехалась над несчастным дурачком, который мочился в штаны, распускал нюни и заикался.

Он угощался салатом. Ну и что, если она не встречалась в парке с сопляками из их класса? Зато мисс «Святая Невинность» крутила роман с курсантом Вест-Пойнта, уж он-то все об этом знал.

Его захлестнула ярость, значит, скоро придется выпустить Филина.

Он не притронулся к итальянской пасте, отборной вареной лососине и зеленому горошку с ветчиной. Лаура и Джин как раз уселись за стол награждаемых выпускников. Джин заметила его и помахала ему рукой. Лили — вылитая ты, подумал он. Сходство и правда поразительное.