Паскью протянул руку шедшей следом за ним Софи, помогая ей взобраться на склон, туда, где тропинка переходила в дорогу. Софи побледнела, губы ее были плотно сжаты. Но стоило им пройти несколько ярдов, как она, пробормотав что-то, оказалась впереди Паскью и повела его за собой.
Лори жила когда-то в четвертом по счету доме. Софи остановилась перед ним и стала заглядывать в окна.
Паскью вспомнил:
— Я заметил ее в окне спальни. А потом она вдруг оказалась снаружи. Последнее время, когда я думал об этом, окно представлялось мне сценой. Знаешь, как будто занавес раздвигается каким-то механизмом, и она появляется на сцене, играя главную роль в спектакле. А потом оказывается снаружи... — Он помолчал, напрягая память. — И вот она уже среди зрителей. Это было как во сне.
— Да что ты говоришь? — рассмеялась Софи. — А я помню такие подробности, что ты и представить себе не можешь. Помню, как она умирала прямо у меня на глазах. Помню, как я взлетела с веток дерева и находилась в полете всю ночь, а Лори там, внизу, отделенная от меня несколькими милями, лаяла по-собачьи. — Софи говорила обо всем этом без особого волнения, словно речь шла о чем-то обыденном.
— Конечно, это было как во сне. У нас всех тогда просто крыша поехала.
На военно-воздушной базе США было много объектов для нападения: грузовики, здания, заборы, взлетные полосы. Лори тоже была своего рода объектом, только совершенно беззащитным. Замужняя женщина, она была влюблена в другого. И встречалась с ним при первой же возможности. Так она и жила, от свидания до свидания, а остальное время мучилась. Эти отношения давали ей счастье и в то же время приводили в отчаяние. Но выхода не было. Лишь надежда, что наваждение пройдет и она станет такой, как прежде. Сорок три года — слишком много, чтобы менять свою жизнь, и не так мало, чтобы отказаться от овладевшей ею страсти.
В их отношениях, как это обычно бывает, существовали определенные правила. Она могла позвонить ему, он ей — нет. В какие-то дни они встречались только с утра, в какие-то — только вечером. Ездили исключительно на его машине. И все это ради сохранения тайны. Но в конце концов кто-то узнал.
Сначала женский голос:
—
Мы знаем, чем вы занимаетесь. Мы все про вас знаем. Ваша тайна раскрыта.
Потом мужской голос:
— Думаешь, никто не знает? Ошибаешься. Мы все про тебя знаем... И снова женский голос...
— Мы метали самодельные бомбы в окна вон того административного блока, чтобы переделать мир; мы знали это, мы вызубрили это наизусть. — У Софи слезы стояли в глазах. — Но Лори... Ах, Сэм, ведь с ней-то все произошло по-настоящему. И сделали мы это ради забавы.
Глава 14
Если хочешь сделать человеку приятное, расспроси о нем у его друзей. Если хочешь ему досадить, поговори с его врагами.
Человека, сломавшего Эллвуду нос, звали Рональд Мортон, но друзья, так же как и враги, величали его Морт. Конечно, друзья и враги часто меняются местами: сегодня — друг, завтра — враг. Эллвуд сидел в обтянутой красным плюшем палатке паба, наполовину скрытый в полумраке, и попивал виски с местным сержантом полиции Сином Доланом, некогда другом Морта, а ныне злейшим его врагом.
— Проблема заключается в равновесии, — рассуждал Долан. — Ни больше, ни меньше. Мы словно антимонопольный комитет: если позволить кому-то одному прибрать все к рукам, улетучивается здоровый дух конкуренции, правильно? А какая же без конкуренции рыночная экономика? — Он сам посмеивался над своими выкладками. Дело в том, что Мортон скупил на корню рынок проституток в данном районе Лондона. — Твердые цены, — продолжал Долан, — рабски покорная рабочая сила, тотальный контроль над производством. Словом, ничего хорошего. Демократию следует ценить выше, чем женские пипки, или она превратится в ничто. — Он был от себя просто в восторге. — Сейчас мой заход.
Он стал пробираться к стойке бара — крупный мужчина, в видавшей виды полицейской форме, в которой он, бывало, и спал, и ел, и пил. «Интересно, — думал Эллвуд, — сколько он содрал с Мортона за все эти годы и почему вдруг теперь они разбежались?» Долан принес две порции виски, для себя еще пиво и курил сигарету за сигаретой — обычная трудотерапия для полицейского. Он сел на свое место и ответил на вопрос Эллвуда, как будто тот задал его вслух.
— Какое-то время я работал в полиции нравов. Потом решил попробовать себя в отделе тяжких преступлений. Там лишь иногда приходится сталкиваться с сексом и насилием, а в полиции нравов постоянно. Но лучше всего заниматься тем, что хорошо знаешь. Специализация — вот секрет успеха. И к тому времени, когда я снова вернулся в полицию нравов, кто-то другой прибрал к рукам рынок Мортона. Этого и следовало ожидать. Я сделал несколько дружественных предложений — поприветствовать меня подарками и так далее. Ничего не вышло. Предложил смотреть сквозь пальцы на некоторые вещи, как это раньше было заведено; но тот тип уже заручился чьим-то покровительством.
Долан отхлебнул виски, запил пивом и поставил оба стакана на стол.
— Гнусная мразь! С мускулами моллюска и кучей денег... Я отправился было к нему, но он рассмеялся прямо мне в лицо. Тогда я снова пришел, чтобы дать ему оплеуху, но к нему не подойдешь! У него там куча прихлебателей — целая армия. Тогда я его арестовал: вытащил из пивнушки, там, на дороге. Ворвался туда с парой разгоряченных ребят из подвернувшейся патрульной машины. Сделал это из уязвленной гордости, если хотите. — Он зажег сигарету, заслоняя пламя ладонями. — Это была роковая ошибка. Все пришли в ярость. Я до сих пор еще не оправился после удара.
— Могу себе представить. — Эллвуд мог досказать конец истории. — А не хотели бы вы снова попробовать?
— Да вы что? Я теперь для всех как прокаженный; лучше не спрашивайте.
— Нет, нет. Вам не придется ничего делать. Только объясните мне как.
— Я, пожалуй, еще выпью, — сказал Долан.
Эллвуд пошел за выпивкой. Бармен посмотрел через его плечо туда, где сидел Долан, и замахал рукой, когда Эллвуд собрался платить. Эллвуд поставил стаканы на стол и заметил:
— И все-таки вы по-прежнему пользуетесь здесь определенным влиянием.
— Господи, — ответил Долан, — да это будет черный день в моей жизни, когда мне перестанут бесплатно ставить выпивку. — Он прикончил виски одним глотком, стукнув стаканом о зубы. — Недостаток выдержки — вот в чем моя беда. Я всегда действую импульсивно. Надо было придумать более удачный способ. — Он подумал с минуту. — Ну, например... попробовать добраться до него в спортивном зале.
Кто-то вошел через высокие двери, и сразу запахло дешевой стряпней, бензиновой гарью.
— Это такой здоровый парень с рыжими волосами, — сказал Долан, рассмеявшись собственной шутке. Он догадался, что Эллвуду уже приходилось встречаться с Рональдом Мортоном. Здоровые синяки красовались у Эллвуда под глазами, а также на переносице.
Долан написал адрес на спичечном коробке и придвинул к Эллвуду.
— А как вы на меня вышли? — поинтересовался он.
— Кто-то кого-то спросил, тот в свою очередь еще кого-то, а тот следующего... — Эллвуд пожал плечами. — Как хлеб, пущенный по воде.
— Завидую вашей работе, — сказал Долан. — Ведь вы, полагаю, — из закрытой конторы.
— Не те сейчас времена. Теперь процветают всеобщая любовь, доверие и согласие. Только арабов можно ненавидеть, и все ненавидят их в равной степени. Они даже сами себя ненавидят. А так работы почти не осталось.
— Жаль. Мне кажется, я сумел бы себя показать...
Долан дал незаконченному предложению повиснуть в воздухе вместе с кольцами табачного дыма, пока ходил за очередной порцией спиртного.
— ...Как бы это сказать, в
международномсексе и насилии.
* * *
Времени у Эллвуда оставалось в обрез. Карьерист на его месте отложил бы это дело, увещевая себя: занимайся чем-то одним, не позволяй эмоциям сбить себя с правильного пути. Но не таков был Эллвуд. Он слышал всю эту болтовню о профессионализме, о том, что человеком в работе движут амбиции, и ничего больше. Сейчас, когда Хилари Тодд с нетерпением ждал результатов, ему следовало бы вернуться в Лонгрок и постараться сделать все наилучшим образом, а Роланда Мортона внести в список должников, с которых он спросит позднее.
Эллвуд все это знал, но считал для себя бессмысленным. Он руководствовался принципом: клин клином вышибают.
Он подъехал к спортивному залу около пополудни; это было здание с классическим зелено-золотистым фасадом, стоявшее на одной из улиц в глубине Челси; в близлежащих ресторанах подавали разные холодные закуски и минеральную воду семи сортов. Время было выбрано с учетом важнейших факторов в жизни Мортона. Кто относится к спорту серьезно, не пропускает ни одной тренировки. Вечером Мортон занят; вечером и ночью. В это время он торгует в розницу женскими пипками, делая при этом еще один небольшой бизнес: обычно прежде чем положить вам голову на колени, девушка предлагает сигарету с крэком. Так что утром он наверняка отсыпается.
Мортон появился в четыре часа — самое спокойное время в гимнастическом зале. Его сопровождали трое парней, двое в тренировочных костюмах, так же, как он сам, а один — в джинсах и кожаной куртке поверх майки. Эллвуд наблюдал за ними из машины. Они вряд ли ожидали нападения — эти четверо скорее походили на приятелей, спаянных мужской дружбой, чем на босса с телохранителями, но у парня в кожаной куртке наверняка была пушка, так, на всякий случай.
Эллвуд выждал минут пятнадцать, дав им переодеться и сделать первый круг. Потом вышел из машины, тоже в сером тренировочном костюме и с нейлоновой сумкой. Авиаторский «Райбанс» был единственной данью моде.
Накануне он явился в клуб и попросил дать ему членский бланк; потом бродил повсюду, почитывал брошюры и беспрестанно кивал головой, демонстрируя неподдельный интерес. Гуляющий по зданию ветерок приносил соленый запах пота.
— Можно взглянуть на вашу карточку? — Служащая протянула одну руку, не снимая второй с клавиатуры компьютера.
— Нет, нет, — сказал Эллвуд, — я пришел позаниматься физкультурой. Индивидуальные занятия.
Она открыла регистрационный журнал и провела ногтем вдоль колонки. Эллвуд пробежал глазами список тех, у кого занятия начинались в пять часов, и показал на одно из имен.
— Филлипс.
— Правильно.
— Рановато вы пришли.
— Да, знаю. Иногда он отменяет занятия.
— Но только не сегодня.
— Могу я подождать?
— Конечно. — Служащая перевела взгляд на экран, и десять нама-никюренных ноготков снова замелькали, когда она принялась за привычное дело.
* * *
В раздевалке он снял одежду, взял полотенце и, поднявшись по трем ступенькам из искусственного мрамора, прошел по короткому изогнутому коридору, который вел в душевую, тоже выложенную искусственным мрамором. Там было по пять кабинок с каждой стороны, и такой же изогнутый коридор выводил на улицу. Эллвуд постоял под душем с минуту, потом вернулся голый, с полотенцем, намотанным на голову, и прошел туда, где оставил сумку и одежду. Он скромно отвернулся к стене и стал вытираться. На протяжении полутора часов он проделал эту процедуру шесть раз.
Шкафы почти все оставались открытыми, из замков торчали ключи. Лишь семь было заперто.
Какой-то человек пришел в одиночку, принял душ и покинул раздевалку. Эллвуд сидел, с полотенцем, обернутым вокруг бедер, лицом к стене и листал журнал, как бы расслабляясь после тренировки.
Снова показался человек, за ним еще трое. Эллвуд напрягся. Он подошел к стене с зеркалами, раковинами и фенами, посмотрел на отражение вошедших, промелькнувшее мимо его собственного отражения, и, окончательно убедившись, что это они, вернулся к своей скамье и журналу, ожидая, пока они выйдут.
Оставшись один, он снова пошел под душ, а когда вернулся в раздевалку, похожий на кулачного бойца, который, завернувшись в полотенце, выходит на ринг, парень в кожаной куртке тоже появился в раздевалке. Эллвуд подошел к своей скамейке и встал, выставив задницу и встряхивая руками шевелюру. Телохранитель бросил взгляд на его голое тело — капли воды стекали по плечам и струились вниз, к пояснице, — потом отвернулся. Чуть позже показались остальные трое.
Эллвуд нагнулся, чтобы вытереть ноги. В таком положении он был совершенно беззащитен: как черепаха, перевернутая животом кверху, или выброшенная на берег рыба. Из душевой донеслись громкие голоса — кто-то дурачился, открывая то холодную, то горячую воду, потом раздался смех Мортона. Но все эти звуки заглушил шум воды.
Телохранитель прошел мимо и стал рассматривать себя в зеркало. Быть может, жена втолковывала ему: «Ты стал набирать вес», — или: «Что-то у тебя волосы поредели». Голый, как сама правда, Эллвуд подошел к нему так близко, что их изображения в зеркале соприкоснулись. Он держал в руках пистолет, вынутый из сумки, словно предлагая его парню в подарок. Парень обернулся с широко разинутым ртом. Эллвуд вставил глушитель между его разомкнутыми губами и покачал головой, как бы говоря: «Да-да, понимаю, тут ничего не скажешь».
Они вместе прошли мимо зеркал, миновали шкафчики, все удаляясь от душевой, и оказались наконец перед писсуарами и рядом кабинок из искусственного мрамора с такими же унитазами. Эллвуд вел парня, как опытный танцор партнершу, они ступали след в след, вот только костюмы их явно не соответствовали один другому. Он вывернул парню запястье, как шею — пони, впихнул его спиной вперед в одну из кабинок и выстрелил.
Парня отбросило от пистолета. Кровь фонтанчиком брызнула в стенку вместе с осколками черепа. Уже мертвый, телохранитель растопырил руки, словно огородное пугало, тяжело осел и стал падать вперед. Эллвуд подхватил его за челюсть, приподнял, поставил прямо и быстро захлопнул дверцу кабинки. Мертвое тело снова упало вперед, стукнувшись о дверь головой. Эллвуд снова пошел в душ.
Мортон в этот момент мыл голову, скребя ногтями свою шевелюру, покрытую мыльной пеной. Второй парень стоял, закрыв глаза; и только третий покосился на приближавшегося к ним человека, потому что тот выглядел несколько странно — шел прямо к ним, держа одну руку на плече, а вторую опустив. Едва успев осознать, в чем заключается странность, он получил пулю в горло, грохнулся на пол и перевернулся на мокрых плитах. Двое других, казалось, ничего не заметили. Эллвуд приблизился ко второму парню, приставил пистолет к голове, выстрелил, потом еще и еще, пока тот не рухнул.
На этот раз Мортон обернулся. Пена поползла по его плечам, потом на грудь. Большим пальцем он убрал хлопья мыла с глаз и увидел Эллвуда с направленным на него пистолетом — бедро Эллвуда было измазано кровью, перемешанной с мылом.
Эллвуд улыбнулся. В водяных брызгах синяк, протянувшийся от щеки до щеки через переносицу, светился как шеллак
, и лицо Эллвуда напоминало раскрашенное лицо воина.
— Привет, Морт, — поздоровался он.
Это был день танцев. Они сделали несколько па, осторожно ступая по выложенному искусственным мрамором полу, двигаясь сначала назад, потом в сторону, потом снова назад; рука Эллвуда была приподнята, чтобы убить, рука Мортона — чтобы защититься.
Опомнившись, Эллвуд обнаружил, что он стоит под душем, держа пистолет перед собой в вытянутой руке так, чтобы на него не попадала вода; а тот, кого он собирался убить, бочком, по стеночке, пробирается к коридору, ведущему на улицу, — казалось, музыка стихла и танец прервался.
Их голоса зазвучали одновременно:
— Что ты...
— Ты знаешь... — Эллвуд продолжал говорить: — Знаешь что-нибудь по-французски, Морт?
Морт на какой-то момент перестал пятиться, словно нелепость вопроса заглушила страх.
— Ты можешь хоть что-нибудь произнести на этом языке?
Эллвуд всадил ему пулю в бедро и стал надвигаться на него, направив теперь пистолет прямо ему в лицо. Мортон схватился за простреленное место, кровь просачивалась у него между пальцами.
—
Парле ву франсе? —Эллвуд сокрушенно покачал головой, сожалея об этом пробеле в образовании Мортона. — Ни единого слова? Ах, какая жалость! — Он поднес пистолет еще ближе к лицу Мортона, тот поднял руки, закрыл глаза.
Эллвуд выстрелил ему в яички. Мортон вскрикнул и завалился на бок, подтянув колени к животу и зажав ладони между ног.
— Какая досада, — продолжал Эллвуд, — ты так и не сможешь оценить моей шутки.
Мортон лежал, свернувшись калачиком, прижав колени к подбородку, ладоней не было видно, глаза широко раскрылись, как у ребенка, который не может заснуть, страшась теней, наползающих одна на другую в комнате. Вода лилась сверху, попадая ему в пах, а оттуда, окрасившись в красный цвет, в сливное отверстие. Эллвуд вставил глушитель в ухо Мортону и произвел последний выстрел. Голова Морта дернулась, приподнявшись над полом, и шлепнулась обратно. Кровь облачком заструилась вокруг его взъерошенной шевелюры, словно нимб.
Эллвуд склонился над мертвецом и, словно тот мог еще слышать, сказал:
— Ты мертв, Морт, мать твою! — и рассмеялся. — Мертвый Морт
. Ну разве не смешно? — Он сплюнул, и плевок повис у Морта на щеке. — Я же сказал, что ты не поймешь моей шутки.
Он постоял немного под душем, чтобы смыть брызги крови, и закрыл все краны. Кровь на мраморном полу стала ярче и потекла медленнее, не разбавленная водой.
Смыв всю, до последней капли, кровь, Эллвуд вернулся к скамейке, обмотал голову полотенцем, достал из сумки картонку с объявлением и клейкую ленту. Затем опять пошел в душевую и приклеил у входа объявление:
"Для проведения краткосрочного ремонта вода временно отключена. Просим подождать. Через 10 минут душ будет в исправности.
Оператор-эксплуатационник"
Когда он покидал спортзал, девушка у входа едва заметно улыбнулась. Примерно через час она давала показания для протокола Сину Долану. Описание внешности Эллвуда, к великой радости Долана, не соответствовало действительности. Он бросил взгляд на мертвые тела, на пол душевой, напоминающей теперь скотобойню, и подумал: «Я и не представлял себе, насколько он зол». Второй его мыслью было: «Вот все и вернулось на круги своя — у меня опять появятся деньжата». Он улыбался, глядя, как уносят мешки с трупами.
Теперь, когда Мортон был мертв, Эллвуд раз и навсегда забыл о нем. Два часа он ехал по городу в западном направлении, в сторону Лонгрока. Послеполуденное солнце поблескивало на корпусах подъемных кранов, строительных лесах и в окнах домов-башен...
Глава 15
От порыва ветра чайка перевернулась, потом расправила жесткие крылья и заскользила по небу, пролетев с полмили.
Карла сказала:
— Я родом из семьи незнакомцев. Мы не знаем друг друга, только имена помним. — Слушать она умела лучше, чем рассказывать.
— Родители мои умерли, — говорил ей Зено, — ни у одного из них не было ни братьев, ни сестер. У меня тоже не было. Иногда я думаю, что это судьба; так же, как быть седьмым ребенком седьмого сына.
Он стоял в брезентовой рубке сколоченного внакрой голубого катера, который приближался к берегу, подталкиваемый течением. Рядом с маленьким пляжем в форме турецкого полумесяца он бросил якорь и спустил на воду двухместную надувную шлюпку, потом свесил веревочную лестницу и спустился первым, чтобы подать Карле руку.
На пляже она быстро разделась, побежала к морю и, когда оказалась по пояс в воде, хромота исчезла. Удерживаясь на плаву, она обернулась и помахала ему рукой, а он помахал ей в ответ, как сделал бы любой муж на его месте.
Он заговорил с ней, потому что сейчас она не могла его слышать:
— Я люблю тебя. Я никого до тебя не любил в этой жизни. Я убил двоих. Из-за тебя. Из-за нас. Есть еще другие, которых надо убить, и тогда мы будем в безопасности. — Его чувство к ней было безгранично; любовь — только она имела сейчас для Зено значение, только Карла и еще то, как ее защитить. Ее беззащитность вызывала в нем боль. И ярость. Такую, что он готов был сокрушить весь мир.
Карла выбросила вперед руку и поплыла к берегу кролем, неторопливо, увлекаемая приливом. Когда она стала выбираться на берег, борясь с волнами, распрямив плечи, хромота начала возвращаться к ней. Он обнял ее — с тела падали капельки воды, гладкие волосы прилипли к голове.
— Я люблю тебя, — вот и все, что он мог сказать ей из своей исповеди.
Карла поцеловала его, привлекла к себе, закрыв глаза, она не переставала целовать его, пока он освобождался от одежды, когда вошел в нее, накрыв ее своим телом, загородив от солнца и превратив яркий свет, проникающий сквозь ее веки, в сумерки.
* * *
Она лежала рядом и слушала.
— До тебя я никого не любил в этой жизни. — Это также были слова из его исповеди.
Когда она сказала ему то же самое, он судорожно глотнул воздух и еще крепче прижал ее к себе.
— Ты создал меня из ничего. До нашей встречи я была ничем. Просто не хотелось жить — так было худо. Тогда я автостопом добралась до моря, прошла весь город, потом по пляжу к самой воде. Дальше идти было некуда.
Веки ее, с синими прожилками, напоминали крылья мотылька. Какое-то время он наблюдал, как она засыпает, потом поднялся и подошел к кромке берега.
Он вспомнил лихорадочный блеск в глазах Марианны. Бесспорно, она опьянела, но не только этим объяснялся ее горячечный порыв. Тут была еще и жажда освободиться — это побудило его послать письмо, из-за которого она вернулась.
"Иногда мне кажется—
это единственный выход... Разве нет? Рассказать, поделиться с кем-то, чтобы не жить с этим день за днем. Ты об этом не подумал? Мысль о том, что придется носить в себе это всю жизнь, приводит в отчаяние. Я не уверена, что смогу.—
Она сжимала и разжимала пальцы, словно в этом был ключ к разгадке — как поступить. — Всю жизнь... я не уверена, что смогу".
Наверняка не одна она так думает. Все остальные — тоже.
* * *
Карла лежала на животе, вытянув вперед руки, словно указывая на зарытые в песке сокровища.
Зено дремал чуть поодаль. Он всегда видел один и тот же сон: все семеро уселись кружком, что-то решая, словно на семейном совете. Сэм Паскью предложил: «Давайте взорвем поезд». Зено вздрогнул и проснулся.
Пока они занимались любовью, тело Карлы покрылось легкой испариной и на кожу налип песок.
— Не оставляй меня никогда. — Он произнес это, не зная, слышит она его или нет.
* * *
С того места, где Эллвуд стоял, он мог видеть изгиб береговой линии там, где располагался грот. Он мог бы даже заметить голубой баркас, влетевший на гребень волны. Но, глядя окно в своем номере отеля, он смотрел лишь на море — и оно представлялось ему огромным пустым пространством.
Том Кэри сидел за столиком и ел все подряд. Он сказал:
— Кое-что мне известно, но этого недостаточно.
Эллвуд вернулся в Лонгрок с видом танцующего призрака и готовностью завершить работу в невероятно жесткий срок. Он позвонил по открытой линии секретарю Хилари Тодда — столь же привлекательной, сколь и амбициозной девушке по имени Энни Роланд, чтобы доложить о своем возвращении, но Энни сразу соединила его с шефом. Тон у Хилари был пренебрежительный, даже резкий:
— А, Валлас, давно не виделись. Я не очень-то верю в эту вашу деятельность. Вы не можете выполнить ни одного своего обещания и расстреляли в этом департаменте почти всех своих друзей. А срок, отпущенный вам, истекает. — Хилари был моложе Эллвуда лет на восемь, а то и на десять. — Вы были хороши в свое время, Валлас.
Кэри продолжал:
— Быть его исповедником — это одно. Он готов к исповеди. Ему сейчас тревожно. Прежде всего потому, что он панически боится потерять эту женщину. Он с ума сходит от любви к ней. Его занимает лишь прошлое и будущее, о настоящем он не задумывается. Но мне ничего не дает такая разрозненная информация. Мужчина с Большим Галстуком-Бабочкой — кто он такой? Ты думаешь, что мне как исповеднику поверяют все тайны и хочешь, чтобы я удерживал его в равновесии. Но я не могу работать в потемках.
— Ты всегда блуждал в потемках. — Эллвуд подумал с улыбкой: «Ты считал, что понимаешь происходящее — в прошлом, когда изображал радикально настроенного священника, сидел в кабинке исповедника и выслушивал его информацию. Ничего ты не знал. Ты передавал информацию ради своего дурацкого „дела“, а дело твое проиграно. Ты думал, я верю в то же, во что и ты; думал, я стал предателем. Но на самом деле ты ничего не знал. И вот теперь, годы спустя, мы оказались здесь, и ты уверен, что знаешь, кто я такой, во что я верю, на чьей я стороне. Но и сейчас ничего не знаешь».
Кэри продолжал есть. Эллвуд смотрел на него так, словно тот сидел в клетке.
— В той больнице на холме, где Зено дает свои представления, есть больной, по имени Сэр Гарольд Пайпер, с диагнозом — параноидальная шизофрения. Существует несколько теорий, касающихся этой болезни; согласно одной из них, это способ уйти от реальности, нынешней или прошлой, совершенно невыносимой для больного. Согласно второй, все в конечном счете сводится к биохимии — нарушение химического баланса в организме приводит к безудержному полету фантазии, в голове у больного появляются бредовые идеи, он галлюцинирует. — Волосы Эллвуда металлического оттенка поблескивали в свете, падавшем из окна. — Не знаю, какая из теорий верна. Для меня это не важно. Но старик, похоже, является двойным агентом.
Кэри бросил на него быстрый взгляд: наконец-то Эллвуд заговорил о чем-то, представляющим интерес.
— Сразу после войны союзники создали множество тайных организаций в самых различных странах. В Италии, Франции, Голландии, преследуя две цели. Первая — подготовить секретную армию — террористические группы, которые начнут действовать в случае захвата власти коммунистами. Вторая — обеспечить членам этих групп проникновение в общественную жизнь, чтобы в качестве политиков, судей, финансистов они могли осуществлять вербовку людей в этих сферах деятельности. Таким образом, можно было распознать и ликвидировать внутреннюю угрозу.
Кэри налил себе кофе. Он взглянул на Эллвуда, вскинув брови, и показал на пустую чашку. Эллвуд проигнорировал его жест.
— Ну, а теперь все это всплывает на поверхность. Наверно, любой секрет, если хранить его слишком долго, оказывается под угрозой. Появляются соответствующие статьи, документальные фильмы, все охотятся за подобными материалами, и мы ничего не можем сделать. Но старик на холме знает кое-что. Знает, что британцы хотели обезопасить себя. Мы никогда особенно не доверяли друзьям, так ведь? И не очень-то верили в Лигу Наций. — Эллвуд рассмеялся. — Поэтому некоторые бойцы этих секретных армий были нашими, и только нашими. Так же, как и завербованные ими люди. Внутренние агенты — они шпионили за шпионами, передавали сообщения только нам. Идея заключалась в том, чтобы находиться в более выгодном положении. В том, чтобы действовать в одиночку. Друзья — это прекрасно, но они ведь не родные, верно?
— Пайпер помогал создавать такие группы, — догадался Кэри. — Создавал сеть внутренних агентов.
— Да.
— И, конечно, мог быть двойным агентом.
— Жизнь во время «холодной войны» была намного интересней, вам не кажется? — Эллвуд стал прохаживаться перед окном, похожий на акулу в большом аквариуме. — Шпионы, которые следили за своими друзьями, важные чиновники, работавшие на двух хозяев. — Он помолчал. — Священники, играющие в политику.
Кэри пропустил эту колкость мимо ушей.
— И кому он мог рассказать?
— Москве, как мы полагаем. Сделав это частью своих регулярных докладов. Конечно, это не очень их интересовало, если только они не собирали материал на какое-то конкретное лицо. Не исключено также, что они пользовались этой информацией во время предвыборных кампаний; нам удалось установить, что с помощью упомянутой информации удалось скомпрометировать двух кандидатов и совершить два политических убийства. Но в большинстве случаев все складывалось в нашу пользу. Внутренние агенты обычно давали преимущество нам, когда в этом возникала необходимость, — им часто платили наличными, — поскольку одним из важнейших видов их деятельности был промышленный шпионаж. Главное — они все еще там и по-прежнему приносят пользу.
— А что изменилось? — поинтересовался Кэри.
— Мы стали подозревать Пайпера только последний месяц или два. После падения Берлинской стены оживилась всякого рода деятельность: заключаются сделки, происходит обмен информацией. Нужно время, чтобы все это переварить. Имя Пайпера часто встречается, он стал популярен вместо того, чтобы оставаться в тени, и нас это никак не устраивает. Нет сомнений. Он рассказал. Вопрос в том, кому и что именно. Ему было известно многое, и не только о внутренних агентах, хотя именно они представляли наибольший интерес. В общем, его информацией русские вполне могли воспользоваться. Тем более сейчас. После разрядки эта информация не может быть использована непосредственно, но...
— Они могут ее продать, — предположил Кэри.
Эллвуд пожал плечами.
— Продать... Предложить ее как свидетельство доброй воли. Им нужны деловые партнеры. Корпорация «СССР лтд» на грани банкротства. Что может быть лучше, чем оказать пару услуг теперь, когда они ищут людей, готовых рискнуть, поместив у них все свои капиталы?
— А если они об этом узнают? Итальянцы, французы, датчане?..
— Быть может, уже узнали, — ответил Эллвуд. — Только Пайпер знает это наверняка.
Кэри расправился со спаржей, холодным бифштексом, салатом, сыром и теперь очищал от кожуры яблоко.
— Зено появляется там, достает кроликов из шляпы... Сезам... — Он умолк, и вопрос «А что еще?» повис в воздухе.
— Он специалист по замкам, помимо всех прочих талантов. Я использовал это время от времени в семидесятых годах. По части замков он просто непревзойденный мастер, но делает вид, будто это его хобби. Я видел, как он выбирается из цистерны, как освобождается от наручников... Я использовал не только этот его талант. Но чаще всего приходилось иметь дело с замками.
