Если женщина хочет...

«Считай до десяти», – приказала себе Вирджиния.

– Мой муж играл в гольф. Это его клюшки, – сказала она, до­ставая одну из них.

– Она для вас длинновата, – буркнул тренер. – Женщины играют более короткими клюшками, чем мужчины.

Вирджиния смерила его взглядом. Ростом он был меньше ее, но наверняка играл мужской клюшкой.

– Теперь следите за мной, – сказал Финтан и продемонстри­ровал несколько ударов. «Билл послал бы мячи дальше», – гордо подумала Вирджиния. Муж всегда говорил, что удар у него силь­ный.

Финтан показал Вирджинии, как держать клюшку, а потом только тяжело вздыхал или злобно рявкал, раздраженный ее ту­постью. Через десять минут Вирджиния поняла, что с нее довольно.

– Скажите, Финтан, у вас много учеников? – небрежно спро­сила она. – Лично я в этом сомневаюсь. Потому что если вы так собираетесь учить меня играть в гольф, то я скорее откушу себе ногу, чем приду к вам во второй раз!

– До сих пор на меня никто не жаловался, – ответил обижен­ный Финтан. – А вообще-то я не обучен дублинским тонкостям.

– Может быть, я и прожила в Дублине тридцать лет, но роди­лась и выросла в Трали. А ни одна уроженка Трали не позволит себя оскорблять человеку, которому она платит за уроки.

– Если бы вы сказали об этом раньше, я бы обращался с вами как с местной, – проворчал Финтон.

– Значит, местные имеют у вас преимущество? – борясь со смехом; спросила Вирджиния.

– Может быть. Но цена одна, – отрезал О'Риордан.

Когда урок закончился, они вернулись в клуб – большое ста­рое здание с оплетенной плющом дверью и просторной террасой.

– Хотите зайти в бар, познакомиться с остальными членами клуба? – спросил Финтан, вспомнивший о хороших манерах.

«Нет, – собиралась ответить Вирджиния. – Не хочу ни с кем знакомиться и объяснять, что я вдова, что мой муж умер полтора года назад и что я сбежала, потому что не могла видеть те места, где мы жили с ним».

– С удовольствием, Финтан, – вместо этого храбро ответила она.

Гольф-клуб Святой Цецилии был старомодным не только сна­ружи, но и внутри. Вирджиния вымыла руки в симпатичном жен­ском туалете, оклеенном темными псевдовикторианскими обоя­ми, и подкрасила губы перед зеркалом в золоченой раме с резны­ми херувимами. Причесавшись, она стянула волосы бархатной лентой. Что ж, неплохо… Красивые глаза орехового цвета, выгну­тые брови, взгляд спокойный и уверенный, кремовая рубашка-поло и чуть более темные брюки. Вполне приемлемо. Только один стаканчик, а потом она освободится, уползет к себе в нору и сно­ва останется одна.

Вирджиния поднялась на несколько ступенек и очутилась в клубной гостиной, комнате с темными панелями и плотными шторами винного цвета.

– Что будете пить? – спросил Финтан.

– Минеральную воду, пожалуйста, – ответила Вирджиния, оглядываясь по сторонам. Кроме молодой барменши и пары мужчин в углу, которые довольно мрачно пили виски в углу, в баре никого не было.

– Сегодня утром стадион закрыт, – сказал Финтан, заметив ее взгляд. – Санитарный день.

– Угу, – ответила Вирджиния, поняв, что знакомиться ей не с кем. Вот и отлично.

Она сделала глоток воды и откинулась на спинку стула. О'Ри­ордан был не из болтливых, и это ее вполне устраивало. Вирджи­ния стала бы разговаривать с ним лишь в случае крайней необхо­димости.

Допив стакан, она собиралась договориться с Финтаном о дате следующего урока, но тут в бар вошел высокий мужчина с седы­ми волосами до плеч и здоровым загаром (полученным явно не в мартовском Керри). Он кивнул Финтану и вежливо улыбнулся Вирджинии, окинув ее быстрым проницательным взглядом. Вирд­жиния отметила, что он красив и хорошо сохранился, что далеко не всегда бывает с мужчинами старше шестидесяти лет. Ни ного брюха, ни красных от виски щек. Просто стройный мужчи­на с морщинистым лицом, римским носом и умными дружелюб­ными глазами.

– Кевин! – воскликнул О'Риордан с облегчением, которое испытывает утопающий при виде спасательного круга. – Идите сюда и познакомьтесь с Вирджинией!

Кевин протянул руку, но не успел открыть рот, как Финтан продолжил речь, на удивление длинную для него:

– У вас очень много общего. Вирджиния учится играть в гольф, и она – единственная вдова на всю округу. А Кевин – вдовец. Надо же, какое совпадение!

Ясные карие глаза Вирджинии встретились с добрыми серыми глазами Кевина Бартона, и оба тут же рассмеялись.

– Вирджиния Коннелл, единственная вдова этого прихода и будущий игрок в гольф, – с улыбкой сказала Вирджиния, пожав ему руку, которая оказалась теплой и сильной.

– Кевин Бартон. Всегда к вашим услугам, – улыбнулся он. – Вдовец и тоже будущий игрок в гольф. Учусь уже давно. Говорят, первые тридцать лет – самые трудные.

Вирджиния снова рассмеялась.

– Финтан наверняка скажет вам, что самое трудное – это пер­вый урок. Не думаю, что я произвела на него сильное впечатле­ние.

– На Финтана никто не производит впечатления, – ответил Кевин. – Ему все лето приходится быть вежливым с посетителя­ми, а в остальное время он дает волю своему вздорному характе­ру, чтобы компенсировать даром потерянное время. Нельзя же быть вежливым всегда!

Они опять засмеялись, и Вирджиния вдруг почувствовала бла­годарность к Финтану. Едва ли ей было бы так легко с Кевином, если бы он представил их более церемонно.

– Как вам понравился первый урок? – спросил Кевин. Вирджиния состроила гримасу.

– Ужасно, – призналась она. – Мой муж Билл был заядлым игроком в гольф и хотел научить меня. Но я неизменно отказыва­лась. И теперь знаю почему. Потому что я безнадежна.

Кевин ободряюще улыбнулся:

– В первый раз так бывает со всеми. Мне понадобилось не­сколько лет, чтобы прилично ударить по мячу.

Беседа становилась все оживленнее. Оказалось, что Кевин знал прежних хозяев Килнагошелл-хауса – он несколько раз обедал там с женой Урсулой.

– Чудесное место. И хозяева были милые люди. Но постепенно возраст брал свое, и им стало трудно содержать такой большой дом.

– А ваша жена играла в гольф? – спросила Вирджиния.

– Да. Причем замечательно, – грустно ответил Кевин. – Мы, часто играли вместе.

Они разговаривали больше часа. Вирджиния выпила еще один бокал «Шардонне» и почувствовала приятное легкое опьянение. – Знаете, почему мне так легко с вами разговаривать? – вне­запно спросила она. – Потому что я могу говорить о муже и знаю, что вы меня поймете. Вы не попытались сменить тему, когда я сдуру упомянула о нем. Не стали бормотать: «Все там будем» и лихорадочно придумывать, что сказать еще. Это большое облег­чение. Сыновья боятся упоминать при мне имя отца, чтобы я не расстроилась. Только невестка понимает меня и говорит о Билле непринужденно.

Дома, в Дублине, она ни за что не сказала бы этого. Там она за­стегивалась на все пуговицы и пыталась быть прежней Вирджи­нией Коннелл, воспитанной, изящной и сдержанной.

– Понимаете, люди считают, что так лучше, – ответил Ке­вин. – Они не бесчувственные. Просто думают, что вы скорее излечитесь, если не будете говорить об умершем. Со мной проис­ходит то же самое. Никто йе желает слышать о том, что мы с Ур­сулой мечтали после выхода на пенсию совершить круиз. Они ду­мают, что это очень грустно и что я никогда не забуду свое горе, если буду продолжать говорить о ней.

– Мы тоже хотели отправиться в круиз, – тихо сказала Вирд­жиния. – Но это и в самом деле очень грустно. Думать о том, что ты собирался сделать, и знать, что не сделаешь этого никогда. Билл умер, и всем планам пришел конец. – У нее выступили сле­зы на глазах. – Нельзя отправиться в круиз в одиночку.

Ладонь Кевина легла на ее руку. Это прикосновение было доб­рым и успокаивающим.

– Но вы можете учиться гольфу, – сказал он. – А я с удоволь­ствием покажу вам окрестности. Конечно, Керри не Средизем­ное море, но мы что-нибудь придумаем. Двое старых друзей всег­да помогут друг другу.

– Но мы не старые друзья, – напомнила Вирджиния. Лицо Кевина осветила удивительно обаятельная улыбка.

– Я думаю, после этой беседы мы станем чертовски хороши­ми друзьями, – сказал он.

Когда Вирджиния пришла домой, на автоответчике было со­общение от Салли.

– Я позвонила только для того, чтобы узнать, как прошел урок, – сказал веселый голос невестки. – Я буду весь день дома, так что позвони мне, когда выпадет свободная минутка.

Вирджиния смотрела на телефон так, словно он обвинил ее в намерении бросить семью. Доминика, Лоренса и Джейми – их с Биллом. Господи, что она делает?! Болтает, флиртует… Да, флир­тует с мужчиной, хотя единственным мужчиной в ее жизни был Билл, а он умер!

Вирджиния скомкала принесенную с собой афишу клуба, где значился благотворительный женский турнир, а также приводи­лись часы работы стадиона. Как она могла весело и откровенно болтать с совершенно незнакомым человеком? Билл умер, и в мире больше не осталось радости. Смеяться и забыть о нем даже на минуту было изменой. Смеяться с другим мужчиной час с лиш­ним было чудовищной изменой!

Вирджиния села на нижнюю ступеньку большой резной лест­ницы Килнагошелл-хауса, закрыла лицо руками и заплакала.

На следующий день ей принесли записку.

«Позвоните мне, если хотите сыграть легкую партию в девять лунок. – Почерк у Кевина был крупный и разборчивый. Он со­общил свой номер и закончил словами: – Я не настаиваю. Позво­ните, если захочется».

Вирджиния не позвонила, а ночью ей приснился сон. Она ви­дела вдалеке Билла, но никак не могла до него добраться. Утром Вирджиния проснулась такой разбитой, словно накануне вско­пала огород. Чувство вины за вчерашнюю непринужденную бесе­ду с Кевином давило на грудь, как жернов. Чтобы искупить эту вину, она встала рано и пошла к восьмичасовой мессе, надеясь, что знакомые слова, сказанные подслеповатым отцом Мактигом, проникнут в ее душу и вернут прошлое. Однако после смерти Бил­ла месса перестала ей помогать. Она читала молитву механичес­ки, слова легко слетали с ее языка, но в них не было никакого смысла. Они не могли успокоить ее раньше и не помогали теперь.

Вирджиния вернулась домой разбитая и, пытаясь заглушить чувство вины, стала с остервенением выбрасывать барахло из сарая, стоявшего на заднем дворе. К середине дня она устала до изнеможения, и больше всего на свете ей хотелось провести ве­чер дома. Но она заранее обещала Мэри-Кейт и Дельфине схо­дить с ними во «Вдову», так что пришлось одеваться, подкраши­ваться и брать такси.

Киснуть на глазах у Мэри-Кейт было нельзя, поэтому Вирд­жиния выпила бокал вина и съела рыбный пирог, которым сла­вилась «Вдова».

– Желаю вам успешно освоить гольф, – сказала Дельфина, когда Вирджиния поведала им о своих приключениях.

– Значит, вы познакомились с Кевином Бартоном? Он всегда казался мне очень симпатичным мужчиной, – небрежно броси­ла Мэри-Кейт.

– Он такой и есть, – так же небрежно ответила Вирджиния. Она подняла глаза, увидела, что Мэри-Кейт улыбается, и вспых­нула. – А что?

– Ничего, – невинно ответила Мэри-Кейт.

Мэтт смотрел на пустой экран своего «ноутбука». Экран отра­жал свет лампочек, свисавших с потолка просторного чердака; курсор весело подмигивал ему. Как всегда, в комнате было тихо: разговаривать здесь не разрешалось. Сегодня утром были заняты лишь два стола из семи. За одним из них сидела пожилая писа­тельница, которая сказала Мэтту на кухне, что заполняет налого­вую декларацию и хочет сделать это в спокойной обстановке. Второй стол занимал Сиаран Хедли-Райан, что-то лихорадочно строчивший. Он просиживал здесь каждое утро с девяти до часу; при этом его пальцы ни на секунду не останавливались. Каза­лось, он не знал ни творческих простоев, ни приступов неуверен­ности в себе.

Мэтт смотрел в окно на голый, унылый пейзаж. Утро было ужасное: ветер гнул сосны и хлестал росшие у ворот рододендро­ны. «Чтобы у человека начался творческий простой, нужно сна­чала написать хоть что-нибудь», – тоскливо думал Мэтт. А он за все эти месяцы не написал ни одной приличной строки.

Прекрасная лирическая книга, о которой он так долго мечтал, роман, после опубликования которого все литературные светила становились бы в очередь, чтобы пожать ему руку, отказывался принимать форму. Впрочем, нет: кое-что у Мэтта получалось. Сценарий третьеразрядного телефильма, который никто не смот­рит. Его страдающий от депрессии герой сбежал со страниц пло­хого научно-фантастического романа. Мэтт был заядлым читате­лем и знал разницу между барахлом и хорошей книгой. Как ни больно было признаться, но по сравнению с романами Салмана Рушди его книга была барахлом. У него не хватало смелости ска­зать Хоуп о том, как страшно целый день смотреть на экран и ви­деть на нем лишь несколько беспомощных фраз, которые на сле­дующий день кажутся еще хуже.

Как ни горько, но Мэтт понимал, что он не писатель. Состав­лять тексты рекламных объявлений и писать романы – это прин­ципиально разные вещи. Если человек играет на фортепиано, это вовсе не значит, что он умеет играть на скрипке. Да, кое-что об­щее есть, но если ты прекрасно делаешь что-то одно, то совсем не обязательно сумеешь сделать другое.

Это было больно, очень больно. Но больнее всего было другое. Он возомнил, что может писать, и заставил Хоуп и детей пере­ехать с ним в Керри. Бросил работу, дом, друзей, а все ради чего?

– Кофе? – одними губами произнес Сиаран, внезапно ока­завшийся рядом.

Мэтт благодарно кивнул. Что угодно, лишь бы оказаться по­дальше от этого злобно подмигивающего курсора!

Спустившись на кухню, Сиаран наполнил две кружки кофе и сел за стол, добродушно поглядывая на Мэтта. Он ни за что не сказал бы человеку, что тот бездарен. Сиарану доводилось видеть людей, в которых просыпался скрытый талант, – их пальцы так и летали по клавишам, а в ушах звучала ликующая музыка. И дру­гих, которые годами мечтали о том, что в один прекрасный день начнут писать; людей, которые отказывали себе во всем, чтобы провести неделю в знаменитом редлайонском Центре творчест­ва. Но, оказавшись на большом чердаке, они обнаруживали, что это не так легко, как кажется, и что слова из себя приходится тя­нуть клещами. Слова, которые не ложатся на бумагу и никогда не увидят света.

Мэтт не был похож на первых; он выглядел типичным пред­ставителем второй группы – подавленным неудачником, совер­шившим большую ошибку и не знающим, как в ней признаться.

– Как дела? – осторожно поинтересовался Сиаран.

– О'кей, – так же осторожно ответил Мэтт. – Все о'кей. На самом деле я еще обдумываю сюжет.

– Конечно, – серьезно сказал Сиаран. – Это очень важно.

Он начал размешивать кофе, размышляя о том, что нельзя об­думывать сюжет и при этом ничего не писать. Бедный Мэтт… Сиарану было жаль и Мэтта, и его милую тихую жену. Оставалось надеяться лишь на то, что Паркер вовремя опомнится. Он много раз видел, как Хоуп тащила в деревню двух малышей. Было ясно, что всем троим здесь смертельно скучно. Они были похожи на сосланных. Сейчас Хоуп работала несколько дней в неделю; ви­димо, больших денег у этой семьи не было. Мэтту следовало снять­ся с якоря и вернуться домой. Сиаран видел множество похожих примеров и знал, как разъедает душу творческое бессилие.

– Финула просила пригласить вас к нам на следующей неделе. У нас будет небольшая вечеринка, – непринужденно сказал он.

– Мы с удовольствием придем, – сказал Мэтт. Что угодно, лишь бы развеять тоску. Может быть, он хотя бы на мгновение сумеет забыть о том, что потерпел неудачу.

Спустя неделю Мэтт гнал машину по шоссе со скоростью, ко­торую Хоуп считала смертоубийственной. Но просить его ехать помедленнее было бессмысленно – это только заставило бы его поддать газу.

Хоуп вцепилась в сиденье так, что побелели костяшки, сжала губы и посмотрела назад. Тоби спал в своем детском сиденье, а Милли улыбалась от уха до уха. Скорость ее не пугала. Она, как и отец, предпочитала езду с ветерком и при каждой возможности кричала: «Быстрее, папа!»

Они возвращались из экспедиции в Килларни, куда ездили за покупками. Милли тряслась от радости при виде своих новых ту­фелек из небесно-голубой замши. Но Хоуп особого восторга не испытывала, потому что небесно-голубая замша и коттедж «Крон­шнеп» не имели между собой ничего общего. Как удалять грязь с замши? Мэтт был счастлив, потому что купил новый триллер и пару журналов по вычислительной технике. Тоби был счастлив, потому что это было его обычное состояние. А Хоуп ворчала и сердилась, потому что она не купила ничего, кроме всяких пустя­ков. Она собиралась приобрести что-нибудь дешевое, но наряд­ное для вечеринки у Финулы, но, как на грех, в магазинах ничего подходящего не оказалось.

Пытаясь отвлечься от дороги, Хоуп начала перебирать в уме, что ей надеть, и быстро забраковала половину своих нарядов. «Су­ществует четкая связь между одеждой и неприязнью», – сделала вывод она. Чем меньше тебе кто-то нравится, тем лучше ты дол­жен быть одет при встрече с ним. В таком случае у нее лишь один выход: позвонить в Милан Донателле Версаче и попросить сроч­но прислать ее последнее творение. Если бы у нее был хоть ма­лейший повод не идти на эту проклятую вечеринку! Увы, такого повода не было. Сослаться на то, что некому сидеть с детьми, она не могла: Финула настояла, чтобы детей привезли с собой и уло­жили в спальне для гостей.

– Думаю, они не проснутся, пока мы не соберемся домой, – весело сказал Мэтт, сообщив Хоуп об этом плане.

Когда в восемь часов вечера машина Паркеров остановилась у дома Финулы и Сиарана, все члены семейства были облачены в свои лучшие наряды. Мэтт был неотразим в костюме от Пола Сми­та, который он надевал всего несколько раз. Костюм дополняла серая рубашка без галстука, получалось что-то очень стильное и в то же время непринужденное. Хоуп знала, что ей никогда не удастся добиться того же эффекта. Поэтому она махнула рукой на непринужденность и надела маленькое черное платье из «Некст», которое было тесновато в талии еще при покупке и за это время просторнее не стало. Дополняли наряд жемчужные серьги, высо­кая прическа, тонкие черные колготки и классические замшевые «лодочки». Все журналы мод в один голос кричали, что малень­кое черное платье – это безошибочный выбор. Хоуп, которая была вынуждена надеть под него неудобное стягивающее белье, оста­валось надеяться на то, что журналы правы.

Сиаран встретил их у дверей и сразу повел в спальню для гос­тей, где можно было уложить детей.

– Прислать к вам Финулу на помощь? – спросил он, уводя Мэтта.

Хоуп улыбнулась и покачала головой. В последнее время она пришла к выводу, что Сиаран очень симпатичный человек. Она не выносила только Финулу.

Конечно, Милли не собиралась ложиться спать без стакана молока, воды и нескольких походов в ванную. Когда дети нако­нец уснули, было уже почти девять. Вечеринка была в разгаре, но уставшей Хоуп было не до веселья.

– Дорогая, рада вас видеть. Как дети, уснули? – спросил зна­комый голос.

Хоуп показалось, что интонации Финулы стали еще более ма­нерными. Ничего удивительного. Впрочем, Финула пыталась произвести впечатление. Это означало, что она будет говорить с французским акцентом, упоминать имена шапочно знакомых ху­дожников с таким видом, словно это ее близкие друзья, и притво­ряться, что каждый вечер ужинает с шампанским. Все это было тошнотворно. Через десять минут Хоуп захотелось уйти и лечь.

Впрочем, Финула тоже, очевидно, была сыта Хоуп по горло.

– А теперь вы должны познакомиться с моей сестрой, Присциллой Хедли-Кларк, – сказала она.

Присцилла была более стройным и менее претенциозно оде­тым вариантом Финулы, но питавшим ту же страсть к красному лаку для ногтей, обилию бижутерии и псевдоаристократическо­му акценту.

И все-таки после Финулы Хоуп показалось, что говорить с Присциллой намного легче.

Дизайнер по интерьеру, Присцилла тоже любила упоминать знаменитых людей, с которыми ей довелось работать, но, по крайней мере, она не делала каждые несколько минут многозна­чительных пауз. И, в отличие от сестры, слушала слова Хоуп.

– Должно быть, трудно бросить все и переехать, – заметила Присцилла, узнав о переселении Паркеров в Керри.

– Я скучаю по друзьям, хотя успела завести здесь хороших зна­комых.

– Очевидно, вы имеете в виду Финулу, – с уважением кивну­ла Присцилла.

Хоуп не стала ее поправлять.

– Мы пробыли здесь всего несколько месяцев, но у меня такое чувство, словно я жила здесь всегда. Это место засасывает тебя.

– А вы здесь не скучаете? – спросила Присцилла. – Деревня кажется мне немного пресноватой. Должна признаться, я люблю городскую жизнь.

Хоуп подумала и поняла, что в последнее время она не скуча­ла. Два раза в неделю она работала у Эрвина, и хотя эта работа цодходила к концу, безработица ей не грозила. Дельфина сказа­ла, что бухгалтерии отеля срочно требуется помощница на не­полный день. Ее светская жизнь тоже наладилась. Хоуп регуляр­но встречалась с Мэри-Кейт и Дельфиной за кофе, раз в неделю они с Мэттом ходили к кому-то и гости, плюс клуб макраме, где можно было чувствовать себя непринужденно и говорить обо всем на свете. Конечно, она скучала по Сэм, но они звонили друг дру­гу через день, не обращая внимания на счета. Им было очень важ­но поддерживать связь.

– А мне здесь нравится, – сказала Хоуп, удивившись собст­венным словам. – Тут испытываешь удивительное чувство… общ­ности, что ли. Это замечательно. Похоже на большую семью, где ты знаешь всех и каждого. «

Присцилла хмыкнула.

– Финула прожила здесь десять лет, но говорит, что все еще чувствует себя здесь чужой.

Хоуп с трудом сдержала улыбку.

– Ну, не всем удается адаптироваться к местным условиям, – пытаясь быть вежливой, сказала она.

– Но Финула всегда легко адаптируется, – стояла на своем Присцилла. – Она говорит, что здесь просто люди очень недру­желюбные.

В конце концов Хоуп сбежала от Присциллы и заговорила с Мэй, своей подругой по клубу макраме. Ни Мэй, ни ее муж Такеси не были художниками, но их пригласили сюда, потому что Та-кеси занимал ответственный пост на фабрике компьютеров. Финуле нравилось, когда на ее вечеринках встречались представите­ли искусства и промышленности.

Домой они приехали в час ночи.

Как ни странно, дети даже не проснулись, пока их несли из ма­шины в кровать. Хоуп стаскивала с себя чертовски неудобное белье, когда в спальню влетел Мэтт. Его глаза горели от возбуждения.

– На автоответчике сообщение от Дэна! – воскликнул он. – Представляешь, у Адама Джадда был сердечный приступ. Сейчас все в порядке, опасность ему не грозит, но он не сможет руково­дить агентством минимум шесть недель. Так вот, Адам попросил Дэна выяснить, не смогу ли я вернуться и заменить его, пока ему не станет лучше!

Хоуп ахнула, а Мэтт засмеялся от радости, которую был не в силах скрыть. Он возвращается! Он еще на коне. Агентство Джадда нуждается в нем. Ну и что ж, что он не сумел написать роман века. Зато от него по-прежнему зависит судьба компании!

Мэтт обнял жену, прижал к себе ее полуобнаженное тело, и Хоуп почувствовала, что он возбужден. Но муж захотел ее только пото­му, что соскучился по работе. Сообщение о том, что он нужен, нажало на какую-то тайную кнопку, и он включился. Кончилось тем, что они упали на кровать и занялись любовью, но, когда Мэтт уснул, Хоуп долго лежала с открытыми глазами. Почему ей было достаточно Мэтта, а Мэтту всегда требовалось что-то еще? Он хотел от жизни чего-то большего, а с нее хватало его любви…

На следующий день Мэтт развил бешеную активность. Он зво­нил по телефону, посылал сообщения по электронной почте, за­казывал билет на самолет… «Как в старые времена», – подумала Хоуп. Возбужденный мыслью о том, что он необходим, Мэтт вос­парил в небеса; его энтузиазм оказался заразительным. Дети, не знавшие, что он уезжает на шесть недель, радостно скакали во­круг. Хоуп тоже пыталась быть веселой, но на самом деле ей было очень грустно. Во-первых, оттого, что он улетал. Во-вторых, от­того, что он был так рад этому.

Днем они все вместе поехали в аэропорт. До Милли наконец дошло, что ее любимый папочка улетает, она сидела позади и ре­вела всю дорогу до Килларни. Это напомнило Хоуп их прибытие в Керри.

– Не выходи, – сказал Мэтт, когда они припарковались. Блед­ное, расстроенное лицо Хоуп заставило его ощутить чувство ви­ны. Он решил, что ей будет трудно прощаться в многолюдном аэропорте, а потом тащить двух хнычущих ребятишек обратно в машину. Намного легче попрощаться прямо здесь. Он крепко сжал руку Хоуп, надеясь, что жена все поймет.

Но Хоуп поняла только одно: Мэтту так не терпится улететь, что он не хочет дать ей возможность как следует попрощаться. Когда он наклонился поцеловать ее, она ответила ему холодно, едва коснувшись губами щеки.

– Счастливо, – еле слышно сказала она.

16

«Привет, Хоуп!

Извини, что вчера не смогла поговорить с тобой: не было бук­вально ни секунды свободной. Я и сейчас тороплюсь – уезжаем на три дня в Хертфордшир на конференцию по торговле. Как ты живешь без Мэтта? Держу пари, Милли продолжает скандалить. Вот уж папина дочка!

Помню, что сегодня ты выходишь на новую работу, и желаю удачи. Уверена, что все будет замечательно. Отель у в ас просто по­трясающий. Может быть, в мой следующий приезд мы закажем там номер и проведем целый день у Дельфины в салоне красоты. Это мне просто необходимо! За последние недели моя кожа преврати­лась в терку. Убеждена, что это результат применения анестезии во время удаления фиброидов. Вот тебе и «двадцать четыре часа, и от болезни ни следа»! Нет, я шучу. Сухая кожа – не слишком доро­гая плата за хорошее самочувствие. Я начала заниматься йогой, ем хорошо и готовлю обед каждый вечер. Ты можешь гордиться мной!

Может быть, сегодня позвонить не успею, но попытаюсь.

Любящая тебя Сэм».

Хоуп улыбнулась при мысли о том, что ее безнадежная в смыс­ле домашнего хозяйства сестра каждый вечер готовит себе обед. Она щелкнула клавишей и принялась писать ответ.

«Привет, сестренка!

У меня все нормально. Я понимаю, что ты безумно занята, и то­же пишу второпях, потому что через пять минут уезжаю в отель, а по дороге должна забросить детей в ясли. Судя по шуму внизу, Милли убивает Тоби. Я немного нервничаю, потому что моим един­ственным собеседованием был телефонный разговор с заведующей бухгалтерией Уной Хатчинсон. Все-таки работа в пятизвездочном отеле – не шутки. Наверно, у них очень сложная автоматизиро­ванная система, и я слегка побаиваюсь. Но буду стараться изо всех сил. Если уж после отъезда Мэтта я сумела исправить электропро­водку и утихомирить Милли (ты права, без отца она окончательно отбилась от рук), то справлюсь и с новой работой. Неужели после отъезда Мэтта прошло уже три недели ? Невозможно поверить. Я так занята, что днем не скучаю о нем, вот только по ночам одиноко. Спасибо девочкам, которые умудряются вытаскивать меня из дома».

Правдой тут была только последняя фраза. Хоуп безумно тос­ковала по мужу, но не хотела сообщать об этом Сэм. Сестра тут же позвонила бы Мэтту и отчитала за то, что он не обращает вни­мания на жену.

«У Мэтта все в порядке, хотя связаться с ним по телефону труднее, чем с тобой. Агентство завалено заказами, а он не только выполняет обязанности Адама, но и занимается собственной рабо­той».

Хоуп не стала писать, что Мэтт терпеть не мог электронную почту, считая, что не следует отправлять личные сообщения из офиса, где их может прочитать каждый. Поэтому оставался толь­ко телефон. Но звонил Мэтт лишь после работы, часов в девять вечера, забывая, что дети ложатся спать в половине восьмого. Еще обиднее было то, что он не позвонил накануне, чтобы поже­лать ей ни пуха ни пера в отеле «Красный лев». Дельфина, Мэри-Кейт, Вирджиния и Гизелла помнили об этом, а вот Мэтт забыл. Хоуп поклялась не сердиться на мужа, но ничего не могла с собой поделать. Ей хотелось облегчить душу и поделиться с Сэм оби­дой, однако это было невозможно. Хоуп считала, что женатым людям не следует никого обременять своими проблемами. Сэм могла вмешаться и начать подбивать Хоуп на бунт. Что категори­чески исключалось.

«Держу пари, что вы выбрали для своей конференции какой-ни­будь шикарный отель. Желаю хорошо провести время. Береги себя; не забывай, что после твоей операции прошло всего две недели. В конце концов, ты не сверхчеловек! А даже если и сверхчеловек, все равно не слишком переутомляйся.

Любящая тебя Хоуп».

Внизу раздался рев, а потом Тоби крикнул:

– Мама, Милли стукнула меня лопаткой!

Хоуп быстро отправила сообщение и побежала вниз.

Час спустя Хоуп ехала по ухоженной подъездной аллее «Крас­ного льва», и глаза ее все шире раскрывались от изумления. Она слышала, как Мэри-Кейт называла отель «оазисом роскоши», и даже знала, что двухнедельное проживание в местном «люксе» стоит столько же, сколько половина дома в Редлайоне. Но ей не приходило в голову, что всего в десяти километрах от деревни может выситься роскошный замок, окруженный буковой рощей. Отель был огромным, с зубчатыми башнями по обеим сторонам массивной деревянной двери. Башни украшали фигуры химер, зорко следивших за тем, чтобы никто не перелез через крепост­ную стену, похожую на оправу драгоценного камня.

Швейцар в ливрее открыл ей дверь и улыбнулся:

– Добро пожаловать, мадам.

Хоуп улыбнулась в ответ, довольная тем, что ее отнесли к чис­лу постояльцев. Недаром она сегодня надела свой самый элегант­ный черный костюм и особенно тщательно накрасилась. Войдя в вестибюль, Хоуп на мгновение замерла, восхищаясь просторным помещением с деревянными панелями и гобеленами на стенах. На двух мраморных столах стояли огромные букеты цветов, а у парадной лестницы зловеще маячили рыцарские доспехи.

– Красиво, правда? – негромко спросил ее мужской голос.

– Очень, – солгала Хоуп. Почему-то доспехи напомнили ей фильмы ужасов.

– Чем могу служить?

Голос принадлежал мужчине с копной кудрявых темных во­лос, внешность которого поразила Хоуп. Он был просто ослепи­телен – от белоснежных манжет до сверкающих носков туфель. Заглянув в сияющие черные глаза, Хоуп застыла как вкопанная и робко улыбнулась.

– Я… э-э… ищу бухгалтерию, – спустя целую вечность выда­вила она. – Мне предстоит там работать.