Если женщина хочет...

– Мы уже выпили, – коротко ответила Николь. «Странно», – подумал Дариус. Командовать должен был он, а ей следовало нервничать, но тут все было наоборот. Пытаясь не смотреть в ее янтарные глаза, он уставился в свою полупустую кружку. Что с ним? Конечно, она была хороша собой, но он встре­чал женщин и красивее. И более знаменитых.

– Вы легко нашли это место? – спросила Шарон, пытаясь снять напряжение.

– Не слишком, – ответил Дариус.

Николь не отличалась терпением и решила, что двух минут светской беседы было достаточно. Она хотела знать, почему этот парень решил с ней встретиться. А он сидел и важно рассуждал о том, как трудно в наше время найти таксиста, который знает Лон­дон.

– О чем вы хотели со мной поговорить? – резко спросила она.

– Ну… мне понравился ваш диск, – сказал он, по-прежнему не глядя на Николь. – По-настоящему понравился. У вас фан­тастический голос…

Внезапно Дариус почувствовал, что теплая ладонь девушки легла на его руку. Он поднял глаза и увидел, что сдержанность Николь бесследно исчезла.

– Вам действительно нравится мой голос? – прошептала она таким тоном, словно только что выиграла в лотерею.

– Да, – подтвердил он, не сводя глаз с ее губ, которые так и хотелось поцеловать. – Иначе я не пришел бы. Когда я услышал его, у меня мурашки побежали по коже.

Николь бросила торжествующий взгляд на Шарон, но подруга во все глаза смотрела на Дариуса и не обратила на это внимания.

– И что теперь? Вы подпишете со мной контракт? Мне нужно будет прийти в студию и записать альбом? Что будет дальше?

– Э-э… ну, это не так быстро делается. Николь отдернула руку, словно ее ужалили.

– Что вы хотите этим сказать? – тревожно спросила она. – Ведь вам понравился мой голос…

– Да, – подтвердил Дариус. – Но я – мелкая сошка. Нам нужно будет заинтересовать как можно больше людей и опреде­лить, на что вы способны.

– Как это – «на что способна»? – подозрительно спросила Шарон.

– Я хотел сказать, что нужно выяснить, насколько серьезно вы относитесь к карьере в области музыки, – быстро объяснил Дариус. – Это не забава, а тяжелая работа. Точнее, очень тяжелая. Стать звездой за две недели невозможно. На запись альбома и подготовку рынка уходит около двух лет.

– Двух лет?! – с ужасом повторила Шарон.

Николь смотрела на него молча, и Дариус тоже не мог отвести от нее глаз. Эта девушка обладала всеми качествами звезды, но, кроме того, в ней было что-то еще. Впрочем, он и думать не смел о том, чтобы влюбиться в нее. «Она слишком молода для меня, – решил Дариус с высоты своих двадцати семи лет. – И очень уяз-вима, несмотря на внешнюю уверенность в себе. Впрочем, если она займется этим бизнесом, то вскоре станет толстокожей».

– Я очень верю в вас, Николь. Просто мне нужно убедить ру­ководство «Титуса», что вы того стоите. Я позвоню вам через пару дней, о'кей?

– О'кей, – делано улыбнулась Николь и дернула Шарон за рукав, подавая сигнал, что пора уходить.

– Счастливо, Дариус! – проворковала та, когда Николь пота­щила ее к дверям.

Пока они под проливным дождем бежали к остановке автобу­са, Шарон все никак не могла успокоиться.

– Потрясающий парень! – восторженно воскликнула она. – Лицо, фигура, волосы, светлые от природы… А какое у него про­изношение! Сразу видно, что окончил дорогую закрытую школу. И не какой-нибудь нахал – смотрел на тебя так, будто ты прин­цесса из сказки.

– Ну, конечно! – фыркнула Николь. – Когда имеешь дело с такими типами, нужно быть начеку. Может, этот малый спит с половиной знакомых певиц и ждет не дождется, когда затащит меня к себе в постель.

Шарон широко открыла глаза:

– Если ты услышишь, что он спит и с лучшими подругами своих певиц, замолвишь за меня словечко?

Николь улыбнулась:

– О'кей. Но придется подождать, пока он сведет меня со сво­им начальством. А потом, миледи, я передам ему ключ от вашего пояса целомудрия.

В «Титусе» существовала строгая субординация. Непосредст­венным начальником Дариуса был Зак, директор по артистам и репертуару. По крайней мере, теоретически. На самом деле Зак в пору увлечения наркотиками настолько отравил мозг, что не был способен управлять кем бы то ни было, и его спасала только дав­няя дружба со Стивом Пэррисом. Кроме того, Зак предпочитал тяжелый рок, от которого лопались барабанные перепонки. Не случайно он страдал прогрессирующим тиннитом – постоянным звоном в ушах от многолетней привычки к громкой музыке. Глу­бокий грудной голос Николь никак не мог прийтись ему по вкусу, он просто выбросил бы ее демонстрационный диск в мусорную корзину. Вот если бы диск Николь услышал кто-нибудь, обла­дающий властью, плюющий на Зака и осмеливающийся спорить с самим Стивом Пэррисом…

Сэм Смит! Новый директор-распорядитель «Эл-Джи-Би-Кей» обладала железной хваткой, но при этом Дариус считал, что она совсем не такая стерва, как о ней говорят. Он видел Сэм на кон­церте «Денсити», и она показалась ему довольно симпатичной. Хотя, конечно, не размазней: ходили слухи, что она не дает спус­ку самому Стиву. Именно с таким человеком он и должен был поговорить.

На следующий день после ленча Дариус стоял у дверей каби­нета Сэм и пытался придумать, как себя вести. Вариантов было два. Первый заключался в том, чтобы честно сказать Сэм: «Я бо­юсь, что если диск попадет к Заку, то наверняка окажется в му­сорном ведре». Согласно второму варианту, следовало заговорить о чем-то совсем другом, случайно упомянуть о найденной им но­вой певице и неохотно дать ей послушать демонстрационную за­пись. Это могло бы подстегнуть ее интерес. Да, наверно, так и нужно поступить.

Но он недооценил Сэм. Когда через минуту Дариус оказался сидящим напротив нового директора-распорядителя, то почув­ствовал себя неуютно. Взгляд у Сэм был ясным и честным, и Дариус понял, что лгать ей бессмысленно. Ее карие глаза были не только красивыми, но и проницательными. Впрочем, глупая жен­щина ни за что не стала бы руководителем звукозаписывающей компании.

– О чем вы хотели со мной поговорить? – любезно спросила Сэм.

– Ну… э-э… видите ли… – запинаясь, пробормотал Дариус и наконец, сделав глубокий вдох, выпалил: – Я нашел девушку с потрясающим голосом.

Вечером в пятницу Николь и Памми смотрели по телевизору «Строителя Боба». Вернее, телевизор смотрела Памми, одетая в ночную рубашку с изображением Барби, а Николь только хлопа­ла глазами, думая о «Титус Рекорде». И о Дариусе Гуде. Со време­ни их встречи прошло больше недели, а он так и не позвонил. Как в воду канул. Даже Шарон, умевшая сохранять присутствие духа в самых трудных ситуациях, начинала всерьез тревожиться, что музыкальная карьера Николь может не состояться.

«Строитель Боб» кончился, и Памми с надеждой посмотрела на старшую сестру. Ее большие голубые глаза умоляли: «Еще не­множко!»

– Никаких разговоров! – сказала Николь, взъерошив мягкие волосы Памми. – Завтра урок танцев, а если ты ляжешь поздно, го не успеешь отдохнуть. Уже половина восьмого.

Николь строго следила за режимом дня сестры даже перед двумя выходными. Когда они жили с бабушкой, та часто повто­ряла, что сон для детей – самое главное. Николь хныкала, что всем ее подругам позволяют ложиться поздно, но бабушка была неумолима.

– Маленьким девочкам нужно много спать, – говорила она, отправляя Николь наверх, когда молоко было выпито, а печенье съедено.

Когда у Сандры появился свой дом и они переехали, Николь позволяли ложиться спать в любое время – по части соблюдения правил Сандра была не сильна. Как ни странно, Николь тоскова­ла по тем вечерам, когда ее насильно отправляли в постель. Она тогда смотрела на уличные фонари, свет которых пробивался че­рез бледно-розовые шторы в цветочек, и сама рассказывала себе сказки, зная, что с бабушкой можно ничего не бояться.

Поэтому режим дня Памми соблюдался по рецепту бабушки: чашка горячего молока, печенье и сказка на ночь. Сегодня вече­ром Памми захотела послушать сказку про принцессу на гороши­не, и Николь неохотно открыла книжку. Она считала, что сказки о принцессах плохо влияют на маленьких девочек. «Вся эта чушь о принцах, приезжающих на белых конях, глупа и опасна, – сер­дито думала Николь. – Нет никаких принцев, а умная принцесса может выжить только одним способом – если пойдет работать и скажет принцу, куда он может засунуть свое предложение руки и сердца».

Но разве можно втолковать это пятилетней девочке, для кото­рой пределом мечтаний является кукла Барби в роскошном под­венечном платье и фате?

Когда Памми уснула, Николь сварила себе кофе, села у камина и начала щелкать пультом дистанционного управления. Все каза­лось ей скучным, пока на кабельном канале она не наткнулась на шоу, рассказывавшее о создании новой поп-группы.

Три юных девушки на экране фантастически пели, роскошно выглядели и могли бы танцевать в любой балетной труппе. Во время интервью все три говорили, что окончили театральное училище, что долго готовились к этому конкурсу и с детства меч­тали выступать в составе поп-группы. Николь чуть не затошнило. Как она могла надеяться сделать карьеру в музыкальной инду­стрии? Эти девушки были ослепительно красивы и невероятно талантливы. Тем более поразили ее слова одного из членов отбо­рочной комиссии, которых участницы конкурса, к счастью, не слышали: «Прически у них ужасные. Если бы у них были корот­кие светлые волосы, это было бы другое дело. Девушек с длинны­ми темными волосами у нас хоть пруд пруди».

Николь чувствовала себя самозванкой. Она сочинила несколь­ко песен и умела немного играть на акустической гитаре, но этим девушкам и в подметки не годилась. Вот почему Дариус из «Титу-са» так и не позвонил. Он сразу понял, что не стоит тратить на нее время. Она никогда не мечтала о карьере певицы и нисколько не походила на будущую поп-звезду.

Николь снова уныло посмотрела на свои черные как смоль во­лосы. Она хотела стать певицей. Ей-богу хотела! Может быть, не с самого детства, но теперь она стала взрослой и все поняла. Она любила петь больше всего на свете и сделала бы все, чтобы до­биться успеха на этом поприще. Может, начать брать уроки тан­цев, сменить прическу?.. Вот оно! Нужно сменить прическу – и тогда все поймут, что для нее это очень серьезно.

Николь поднялась на второй этаж, вошла в спальню матери и начала рыться в верхнем ящике комода. Старая губная помада, тампоны, смятые клочки бумаги, пустые флаконы из-под дезодо­ранта, вышедшие из моды сережки… Она задвинула ящик и от­крыла другой. Пинцеты, старый набор для эпиляции с помощью воска… Вот! Набор для осветления волос в домашних условиях.

Сандра Тернер была русой, пока в четырнадцать лет не открыла средство для обесцвечивания. Николь часто ломала себе голову, как матери хватило на это смелости. Бабушка считала, что окра­шивание волос – первый шаг на пути к вечному проклятию.

Теперь мать красила волосы в парикмахерской, но раньше, когда было туго с деньгами, она делала это сама. Николь изучила инструкцию, в которой говорилось, как сделать себя блондинкой нордического типа. Все выглядело довольно просто, но Николь и в голову не пришло, что осветлить ее роскошные черные волосы будет намного труднее, чем светло-русые волосы матери.

Через сорок пять минут Николь посмотрела в зеркало, висев­шее в ванной, гадая, хватит или нет. Она потерла одну прядь. Нет, до нордической блондинки ей было далеко. Правда, волосы приобрели красноватый оттенок. Ради надежности она решила оставить пену еще на десять минут.

Воображая себя экзотической амазонкой с темной кожей и яр­кими светлыми волосами, Николь не замечала бега времени. Когда она снова посмотрела на часы, выяснилось, что прошло не десять, а целых тридцать пять минут.

О черт! Она наклонилась над ванной и подставила голову под душ. Инструкция советовала вымыть волосы дважды, чтобы из­бавиться от остатков краски, поэтому Николь с закрытыми глаза­ми нашла шампунь, дважды намылила голову, а потом сполоснула ее. Странно, но ее волосы стали другими: более грубыми и каки­ми-то волокнистыми. Она схватила тюбик с дорогим кондицио­нером. Это должно было помочь. Но не помогло. Чем сильнее она терла, тем больше ее волосы напоминали старую паклю. На­конец Николь рискнула открыть глаза. То, что она увидела, за­ставило ее рухнуть на колени. Роскошные черные пряди превра­тились в лохмы цвета перезревших абрикосов.

Когда мать вернулась домой, мрачная Николь сидела в гости­ной со стаканом виски в руке. Лицо ее опухло от слез. Волосы, кото­рые она так и не смогла расчесать, напоминали стог сена оранже­вого цвета.

– Твои волосы! – ахнула Сандра. Странная прическа дочери заставила ее очнуться от своей обычной апатии.

Николь снова ударилась в слезы.

– Я знаю, это ужасно! – рыдала она. – Я взяла твою краску, а она не сработала. Наверно, я слишком долго ее держала.

В субботу вечером пришла подруга матери Чарлен с металли­ческим ящиком, в котором лежали тюбики с краской и ножницы. Слава богу, она не стала поджимать губы и качать головой, как сделала бабушка. Пока Рини что-то бормотала об опасности ок­раски волос, Чарлен осматривала голову Николь.

– В домашних условиях экспериментировать с краской, у ко­торой кончился срок хранения, категорически запрещено, – на­конец сказала она. – Такие волосы, как у тебя, осветлить очень трудно.

– Но мама всегда светлила волосы сама! – воскликнула Николь.

– Между твоими азиатскими волосами и волосами твоей ма­тери огромная разница. Ну что же, ничего не поделаешь, придет­ся их остричь. Потом я попробую что-нибудь сделать с их цветом. Знаешь, если бы такое сотворили в парикмахерской, ты получила бы компенсацию, которой хватило бы до конца жизни.

Николь жалобно заморгала. То, что она изуродовала себя соб­ственными руками, было еще обиднее.

– Стригите, – сквозь зубы сказала она. – В конце концов, куплю себе шляпу.

– Шляпа не поможет, – фыркнула Рини. – Тебе понадобится парик!

10

Наступил долгожданный понедельник, когда дети должны были пойти в ясли «Ханнибанникинс». Хотя накануне Милли не могла уснуть от радостного возбуждения, утром она заявила, что не хочет ни в какие ясли, и устроила скандал. Она упрямо топала маленькой ножкой в розовом носке и не давала Хоуп надеть на нее красные брюки.

– Не хочу! – вопила Милли во всю мочь и махала руками, как ветряная мельница.

Тоби, привыкший к таким сценам, стоял в углу спальни, сосал палец и с интересом следил за происходящим.

– Милли, как тебе не стыдно! – рявкнула Хоуп.

Она знала, что сердиться на малышей не следует, но слишком устала, чтобы прислушиваться к голосу рассудка. Все книги о воспитании детей рекомендовали не реагировать на поведение Милли и продемонстрировать, что ее попытки привлечь к себе внимание тщетны. Однако это было легче сказать, чем сделать. Попробовали бы эти советчики оказаться с заходящимся криком ребенком в супермаркете!

Когда Милли еще раз топнула ногой, Хоуп сдалась. В конце концов, это всего лишь ясли. Ясли, о которых она мечтала весь предыдущий месяц, надеясь получить глоток свободы. Ничего страшного не случится, если они пропустят этот первый долго­жданный день.

Хоуп опустилась на кровать Милли и посмотрела на запущенный сад. Кусты куманики были покрыты инеем, и только январ­ский мороз мешал им заполонить весь мир. Все-таки с садом нужно было что-то делать. Скоро цыплятам предстояло выйти на улицу, а в таких густых зарослях они сразу же потерялись бы.

Внезапно Хоуп увидела, что в саду двигается что-то маленькое и коричневое. Может быть, кролик? Или симпатичный малень­кий ежик, которого можно принести в дом и напоить молочком? Хоуп прищурилась и разглядела жирное, лоснящееся тело, длин­ный хвост и хитрые глазки грызуна. Крыса!

– Ай! – в ужасе взвизгнула Хоуп. Крысы в саду! Жуткие, от­вратительные твари, которые будут по ночам пробираться в дом и набрасываться на них!

У Милли, испуганной ее криком, задрожали губы.

– Мамочка, я больше не буду, – со слезами на глазах выдави­ла она.

Все трое крепко обнялись, и Хоуп поверх голов детей со стра­хом уставилась на заснеженный уголок сада. Может быть, это только разведчица? Может быть, крыса по ошибке забрела в сад Паркеров и сейчас уйдет? А если нет, то как вообще избавляются от крыс?

Хоуп позвонила Мэтту, но ей сказали, что муж ушел на про­гулку.

Хоуп нахмурилась еще сильнее. Было всего половина десято­го. Какого черта он разгуливает, если должен работать? Если Мэтт так проводит время в своем проклятом Центре, ничего уди­вительного, что он отделывается междометиями, когда его спра­шивают, как продвигается роман века!

– Мамочка, мы пойдем в «Банни»? – как ни в чем не бывало спросила Милли. Она сама надела брюки, но, поскольку застеж­ки ей еще не давались, девочка засунула бретельки в воротник свитера с анютиными глазками.

– Сейчас, милая, – ответила Хоуп, застегнула штанишки и поцеловала дочку.

Директором «Ханнибанникинс» была любезная немка по име­ни Гизелла. Эта женщина могла бы сыграть фею-крестную в эк­ранизации «Золушки». У нее были золотые волосы, добрые глаза и такое дружелюбное лицо, что Хоуп позавидовала детям. Она и сама с удовольствием проводила бы здесь время.

Гизелла ничуть не рассердилась на Хоуп за опоздание.

– Вы совершенно правильно сделали, что не стали заставлять девочку, – на безупречном английском сказала она. – Первые дни могут быть трудными. Пусть Милли и Тоби немного освоят­ся, а тем временем мы с вами выпьем чаю.

Хоуп уехала только через час, уверенная, что в «Ханнибанни-кинс» детям будет хорошо. Пока что они должны были ходить туда только два раза в неделю, по понедельникам и четвергам, но Хоуп договорилась, что, если она найдет себе работу на непол­ный день, это можно будет делать и чаще.

– Сама не знаю, чего бы я хотела, – сказала Хоуп Гизелле. – Я всю жизнь работала в банке, но в деревне банка нет…

– Летом работу найти легче, – ответила Гизелла. – В турист­ский сезон появляется много мест, но сейчас с этим трудно. И все же попытка не пытка. А насчет крыс не волнуйтесь. В деревне всегда полно мелких грызунов. Скажите спасибо, что это не кто-нибудь другой!

Вернувшись домой, Хоуп сразу же позвонила Мэри-Кейт.

– Ну что, дети освоились в яслях? – спросила та.

– Да, но это не главное! – простонала Хоуп. – У нас завелись крысы! Говорят, чтобы от них избавиться, нужно расчистить сад. Вы не знаете, кто бы мог взяться за это? Но беда в том, что я не могу заплатить ему больше пятидесяти пенсов.

Она почувствовала, что Мэри-Кейт улыбнулась.

– Не думаю, что этого хватит.

– Я пойду на все! – воскликнула Хоуп. – Ненавижу крыс!

– Я знаю одного человека, у которого есть мини-трактор. С его помощью можно быстро расчистить что угодно. Но он потребует платы. А когда вы его увидите, то призадумаетесь, готовы ли на все, чтобы добиться своей цели.

Впервые за утро Хоуп рассмеялась.

– Я имела в виду, что могла бы помочь ему навести порядок в финансовых делах или посоветовать, где лучше обменять долла­ры на евро. Ни на что другое я не гожусь.

– Ладно, что-нибудь придумаем, – утешила ее Мэри-Кейт. – Мне пора. Рецептов накопилось выше головы. Похоже, что боле­ет весь Редлайон. Поговорим позже.

Когда телефон зазвонил через пятнадцать минут, Хоуп удиви­лась.

– Знаете, мне в голову пришла хорошая мысль, – сказала Мэ­ри-Кейт. – Я только что говорила с тем человеком, у которого есть мини-трактор. Его зовут Эрвин. Делопроизводством у него занимается жена. Так вот, он только что приходил за лекарством для нее. Помоги ей бог, она не на шутку разболелась и не сможет работать по крайней мере месяц. Эрвин говорит, что пропадает без нее. Я сказала ему о вас. Как вы смотрите на то, чтобы ее заме­нить?

Хоуп опешила.

– Я… я… – заикаясь, выдавила она. – Я никогда не занима­лась делопроизводством…

– Ничего, на месяц вас хватит. Поработаете, пока ей не станет лучше, а он вам заплатит и, может быть, бесплатно расчистит сад. Я сказала ему, что вы сможете приходить два раза в неделю, пока дети в яслях.

Когда Эрвин позвонил Хоуп, он говорил любезно, но лако­нично.

– Это всего на месяц, – сказал он. – Жена скоро поправится.

– Меня это вполне устраивает, – ответила Хоуп. – Я приду в четверг.

В половине седьмого Хоуп чувствовала себя так, словно пере­жила ураган: дети пошли в ясли, в саду завелись крысы, а она сама устроилась на работу! Мэтт ушел в девять часов утра, но ка­залось, что с тех пор прошла целая вечность. Ей не терпелось рас­сказать мужу о случившемся.

Дети вернулись из «Ханнибанникинс» уставшие, и Милли ус­нула прямо на диване. Хоуп перенесла ее в кроватку, уложила То­би и спустилась на кухню. На плите шипела сковородка с сочной свининой, в воздухе стоял аппетитный запах. Чтобы отметить по­ступление на работу, Хоуп достала из холодильника бутылку ви­на. Им с Мэттом предстоял спокойный вечер вдвоем. «Он будет гордиться мной, – с улыбкой думала Хоуп. – В последнее время он тревожился из-за денег, а теперь за ясли можно будет платить из моего жалованья». Большинство людей решило бы, что только сумасшедший будет работать ради того, чтобы платить за ясли, но ей было необходимо хотя бы два раза в неделю бывать на лю­дях. И хотя на большое жалованье она не рассчитывала, но если Эрвин бесплатно расчистит сад, одно это будет большим облег­чением.

Скрип тормозов возвестил о прибытии Мэтта. Но сегодня его подвез не Сиаран Хедли-Райан, а Финула, которая без приглаше­ния зашла в дом.

– Решила на минутку заглянуть и поздороваться, – весело сказала она, опускаясь в самое удобное кресло с таким видом, словно собралась провести в нем весь вечер.

Как обычно, на ней было что-то просторное и цветастое, а по­верх – огромный красный вязаный кардиган. Это уже был стиль барахолки, не имевший ничего общего с богемным.

Мэтт небрежно чмокнул жену в щеку и устало опустился на диван. Потертые джинсы и серый свитер, а также отросшая за день щетина делали его похожим на отставную рок-звезду, а не на начинающего писателя.

– Финула, выпьете что-нибудь? – негромко спросил он. Хоуп поняла, что настроение у него неважное.

– Ну разве что один бокал… – с деланной неохотой ответила Финула и бросила на Мэтта кокетливый взгляд.

– Хоуп, я тоже выпью вина, – добавил Мэтт.

Глаза Хоуп сузились. Видимо, на сегодняшний вечер ей отве­дена роль горничной.

Заботливо охлажденной бутылки белого надолго не хватило, и Мэтт открыл красное. Вино заставило его слегка оживиться, но не улучшило настроения. Он был напряжен, как натянутая стру­на, длинные пальцы барабанили по ручке дивана. Казалось, Мэт­та что-то гнетет и он поддерживает беседу только из вежливости. Но Финула ничего не замечала. Держа в руке бокал, она наклони­лась к Мэтту так близко, чго едва не села к нему на колени, и стала рассказывать о каком-то художнике, которым она восхищалась еще десять лет назад и который теперь стал богатым и знамени­тым.

– Знаете, говорят, что у меня есть чутье на искусство, – ска­зала она, многозначительно взглянув на Мэтта, и сделала еще один глоток. – Можно стараться изо всех сил, но все без толку. Беда в том, что многие из нас вынуждены жить в культурном ва­кууме.

Хоуп поняла, что «культурный вакуум» – это она сама, а Фи­нула и Мэтт – непризнанные гении.

– Ох, что это я! – спохватилась Финула. – Мы не должны на­доедать Хоуп разговорами об искусстве. А как насчет литературы, дорогая? Вы что-нибудь читаете? – Она разговаривала с ней, как властная тетушка с не блещущей умом племянницей.

– «Энциклопедию домашнего хозяйства», – буркнула Хоуп. – Главу «Как избавиться от крыс».

Финула хрипло рассмеялась, а Мэтт удивленно посмотрел на жену.

– Крыс? – спросил он.

– Потом расскажу, – бросила Хоуп.

– А что вы думаете о работе Мэтта? – спросила Финула, кото­рую домашнее хозяйство не интересовало. – Меня лично идея его романа привела в восторг.

Теперь уже Хоуп подняла глаза на мужа. Она еще не видела ни строчки романа века, а Финула, судя по всему, видела…

– Финула, не заставляйте меня краснеть! – прервал ее Мэтт. – Я никому не показывал то, что у меня получается.

– Несносный! – Финула засмеялась и кокетливо шлепнула его по руке. – Но, судя по тому, что вы рассказывали нам с Сиараном, это должно быть нечто поразительное. Я не сомневаюсь, что при вашем таланте роман будет чудесный. Держу пари, вы гордитесь мужем, – снова обратилась она к Хоуп.

– Очень, – сквозь зубы ответила та.

Финула ушла лишь тогда, когда опустела вторая бутылка.

– Чтоб тебе врезаться в забор! – пробормотала про себя Хоуп, обнаружив, что свинина безнадежно подгорела. Она всегда подо­зревала, что Финула – скучная и претенциозная дура, но сегодня убедилась в этом окончательно.

Мэтт помахал Финуле рукой, вернулся на диван, положил длинные ноги на кофейный столик и уставился в пространство.

– Ну надо же, моя любимая сковородка сгорела! – с досадой воскликнула Хоуп. – И все из-за твоей подружки. «Вы что-нибудь читаете?» – передразнила она Финулу. – Спросила бы лучше: «Ты окончательно превратилась в тупую домохозяйку или еще сохранила немного мозгов?»

Сковородка с грохотом опустилась на кухонный стол.

– Ты разбудишь детей, – предупредил Мэтт.

Это было последней каплей. В глазах Хоуп вспыхнула злоба.

– Если они проснутся, то по крайней мере получат возмож­ность поговорить с отцом! Ради разнообразия. Кстати говоря, се­годня у них был очень трудный, но интересный день. Однако у тебя не нашлось времени, чтобы поговорить с ними. И со мной тоже. Конечно, тебе не до того! Когда здесь сидит интеллектуалка Финула, тебе нет дела до своей глупой жены. Куда интереснее слушать сплетни о соседях, позволять ей разговаривать со мной свысока и портить ужин!

– Она пришла сама! Я ее не приглашал! – прошипел Мэтт.

Хоуп видела, что приближается гроза, что муж сдерживается из последних сил и вот-вот взорвется, но остановиться уже не могла. Долго копившаяся ненависть к Финуле вырвалась наружу.

– Можно подумать, ты пытался ее остановить. Эта корова от тебя без ума, а меня от этого тошнит!

– Слава богу, хоть что-то способно вызвать у тебя реакцию! – наконец не выдержал Мэтт. – А то последний месяц я думал, что живу с роботом. Интереснее было разговаривать с «ноутбуком», чем с тобой!

– Выходит, это моя вина? – воскликнула уязвленная Хоуп. – Ты разговариваешь со своим «ноутбуком» куда больше, чем со мной! Ты не ударяешь палец о палец, чтобы помочь мне с деть­ми! – крикнула она. – Ты притащил нас в это болото и бросил, а я должна везти на себе весь дом, как примерная жена! А когда ты приходишь домой, то готов откусить мне голову, если я спраши­ваю, как прошел день!

– Прекрати!

Они уставились друг на друга поверх сгоревшей сковородки. Хоуп еще никогда не видела Мэтта в таком гневе. Губы мужа бы­ли плотно сжаты; казалось, он боялся сказать то, о чем впослед­ствии придется жалеть. И тут бурлящая в ней злоба куда-то ис­чезла. Вытекла из нее струйкой пара. Хоуп не умела сердиться подолгу. Точнее, боялась. Господи, что она наделала?! Она обидела его, причинила ему боль, и теперь он уйдет! Внезапно Хоуп вспом­нила, как боялась, что у Мэтта роман и что он бросит ее. Она по­няла, что должна попросить прощения.

Хоуп взяла Мэтта за руку и сказала, что жалеет о своих словах. Но на сей раз это не помогло.

– Нет, это я прошу прощения за то, что притащил тебя в это болото! – отчеканил Мэтт. – Если ты хочешь уехать, я не стану тебя удерживать. Можешь пока пожить у Сэм. Я хотел от тебя только одного – моральной поддержки, которая помогла бы мне осуществить мою заветную мечту. – Он бросил на Хоуп мрачный взгляд. – Мы поговорим об этом завтра. Думаю, наших денег хватит на авиабилеты для тебя и детей.

Хоуп ахнула, прижав ладонь ко рту.

– Меня можешь не ждать, – холодно сказал Мэтт. Он снял с вешалки просторную кожаную куртку, надел ее и вышел, хлоп­нув дверью.

Хоуп закусила губу, из всех сил стараясь не заплакать, но из глаз уже хлынули слезы, и ничто не могло их остановить. Неуже­ли Мэтт действительно хочет отправить ее и детей обратно в Лон­дон? Нет, это невозможно! Что же она натворила?! Взяла и разру­шила свое счастье собственными руками…

Как обычно, во «Вдове Мэгуайр» было полно народа – и мест­ных, и туристов. Люди, жившие в роскошном отеле, иногда при­езжали сюда, чтобы понять, что такое настоящая ирландская пив­ная, и забывали вернуться. Отелю приходилось каждый вечер присылать мини-автобус за своими подгулявшими обитателями.

Мэтт сидел у стойки, не замечая, что молоденькая барменша вовсю пытается кокетничать с ним. Впрочем, он ничего вокруг не замечал, уставившись на свой стакан с густой янтарной жидкос­тью.

Какой дьявол вселился в Хоуп? Да, он пребывал в дурном на­строении, однако у нее не было никакой причины набрасываться на него. Все дело в том, что она терпеть не может Финулу. Но почему? Финула была совершенно безобидной, а то, что она флир­товала с ним, в последнее время проливало бальзам на его изра­ненную душу. По крайней мере, она верила в его талант. В отли­чие от всех остальных…

Вокруг гремела народная музыка, пивная была набита битком, но Мэтт не обращал на это внимания и задумчиво пил виски. Он понял то, чего не понимал раньше. В агентстве Джадда кипела жизнь. Когда он в поте лица разрабатывал план рекламной кам­пании, рядом всегда были люди, готовые посочувствовать, по­мочь, а вечером выпить с ним пару бутылок хорошего вина и вы­слушать жалобы на недовольного клиента. А когда он заканчивал кампанию, всегда находились люди, говорившие, что он совер­шил чудо. Мэтт тосковал и по тому, и по другому. Сидеть целыми днями и записывать свои мысли теоретически очень приятно, но на практике это означает жуткое одиночество. Он отчаянно тос­ковал по шуму офиса, по жарким спорам, по шуткам, понятным только посвященным…

Разве он мог сказать Хоуп, что все идет не так, как было заду­мано? Не мог. Потому что как только он это скажет, Хоуп пой­мет, что он напрасно увез их из Бата. С романом века ничего не получалось. Мэтт злился на себя и нуждался в поддержке Хоуп. Но жена не понимала этого. Неужели Хоуп слепая? Неужели она не видит, что с ним творится?