Рыцарь с железным клювом

      - Не пугайтесь, - сказал директор, - это не привидение, а моя жена. Просто спальные комнаты у нас совмещены с кабинетом этим секретным проходом. Так удобно работать. А, кстати, - очаровательно улыбнулся Петрусь Иваныч, - призрак вас не беспокоил?
      - Не беспокоил, - отвечала мама, - и мы на него при этом не в обиде. Впрочем, вы вчера нас так заинтриговали, что я теперь не против познакомиться, если ваш призрак будет себя вести, как подобает джентльмену.
      Директор снова улыбнулся:
      - Еще не все потеряно, Виктория Сергеевна! Не все потеряно! - И тут же он словно осекся, принял деловой вид, порылся в своих бумагах. - Вам нужна работа, нужна работа... - машинально, про себя, говорил он при этом. - С вами, Виктория Сергеевна, у меня нет проблем - вас Эльза Жоржевна отведет сейчас в наши фонды и покажет коллекцию, а также тематико-экспозиционный план. Так что вы приступите к работе уже через несколько минут. А вот ваши дети, ваши дети... - И Петрусь Иваныч снова глубоко задумался, а пока он думал, заговорила Иринка с отчаянной слезой в голосе:
      - Вы меня, пожалуйста, простите, но я вам скажу... я не дочь Виктории Сергеевны, вы что-то путаете... я просто дружу с Володей, и в этом ничего такого нет... - И замолчала.
      Володя покраснел, пожалуй, больше, чем сама Иринка или смущенная мама. "Ну что за дура?! - подумал он в сердцах. - Не хочет быть моей сестрой, что ли?". А любезный Петрусь Иваныч, ничуть не смутившись, понятливо закивал:
      - О мадемуазель, я все понял, все понял и прошу меня простить. Вам, Ирочка, я следующее место назначаю: идите с Викторией Сергеевной и будьте ей помощницей, своего рода лаборанткой. Работа непыльная - пыль, где надо, вытрите, - за каламбур простите, - коробочку с места на место переставите, этикеточку клейком намажете. Согласны?
      Иринка улыбнулась благодарной и счастливой улыбкой:
      - Да, да, согласна!
      - Вот и прекрасно! Ну, а с вами, юноша, - сказал он, с улыбкой глядя на Володю, - дело посложнее. Хотел я вас археологу Ковчуну отдать, чтобы вы поковырялись в землице плоцкой, но он мне сегодня утором сцену уже устроил: зачем-де замку ещё один археолог... короче, обижен человек. Так что отправлю я вас на помощь оружейнику нашему, Захарову Александру Фомичу...
      - Но вчера, - мягко прервала директора мама, - этот... Готфрид Бульонский был навеселе. Он не каждый день такой?
      Было видно, что мама опасается за сына, и Володя уже был готов сам вмешаться в разговор и заверить всех, что на него ничто не может подействовать, - так ему хотелось попасть в подручные к оружейнику! Но сам директор, защищая, наверно, свой собственный престиж, заверил маму:
      - Умоляю вас, Виктория Сергеевна, не тревожьтесь! Я пригрожу Захарову увольнением, если он позволит себе употребление спиртных напитков в присутствии вашего Володи. Я знаю, что такое влияние среды... Вообще, скажу вам честно, если бы Александр Фомич не был первоклассным специалистом, я бы его давно турнул...
      - Да, у вас здесь строго, - отметила мама, намекая, как показалось Володе, на грубый выговор, полученный несчастным горбуном.
      - Строго, - мрачно подтвердила Эльза Жоржевна, сидевшая в низком кресле у стены с картинами. - Даже меня турнуть могут...
      И Володя успел заметить бешеный взгляд, брошенный директором в сторону своей жены, даже не на нее, а куда-то мимо. Петрусь Иваныч хотел было что-то сказать, но сдержался, сглотнул пару раз воздух и лишь потом произнес уже в своей обычной манере любезного мужчины:
      - Дамы могут быть свободны, а Володя пусть подождет минуту - мне нужно сделать одну запись.
      Эльза Жоржевна, мама и Иринка поднялись и вышли из кабинета, а Володя остался. Он сидел на стуле рядом со столом директора, который на самом деле принялся строчить на листке бумаги, потом вдруг поднял голову и зачем-то спросил:
      - Ты любишь свою маму, Володя?
      Мальчик опешил - столь неожиданным показался ему вопрос директора.
      - Ну да, конечно, очень люблю, - пролепетал он.
      - А отец-то есть у тебя? - снова поинтересовался Петрусь Иваныч, и этот вопрос выглядел ещё более странным.
      - Да, есть, - отвечал Володя. - У меня очень хороший папа.
      - В этом я тоже не сомневался, - расплылся директор в очаровательной улыбке. - А кем он работает, твой папа?
      - Кузнецом работает, на заводе, - сказал Володя, чувствуя, как начинает краснеть. И он тут же вознегодовал на себя: "Да что я, стесняюсь, что ли, своего отца-рабочего?"
      - Кузнецом?? - не просто удивляясь, но даже изумляясь, переспросил Петрусь Иваныч, и его брови поднялись к волнистым волосам.
      - Ну да! - ожесточился Володя, понимая, что директор никак не мог подумать, что его папа может быть простым кузнецом. - А что в этом дурного? Знаете, какой он сильный, хоть и не молотком по наковальне бьет, а на огромном механическом молоте работает? И он ещё очень благородный!
      - Что ты, Володя, что ты! - замахал рукой директор. - Я нисколько не думал, что работать кузнецом - дурно. Наоборот, это чудесная профессия, такая мужская... Впрочем, - сказал он, вставая, - нам нужно идти. Дел у меня обычно невпроворот. Весь заповедник на мне - это не шутки!
      Володя тоже встал, и они вышли из кабинета. На душе у Володи отчего-то было мрачновато, он на кого-то злился, хотя не мог понять - на кого же: на директора за его глупые вопросы, на себя ли за нелепые ответы или на отца за то, что работал кузнецом, а не директором музея.
      ГЛАВА 5
      КРЕСТОНОСЕЦ ГОТФРИД БУЛЬОНСКИЙ
      Петрусь Иваныч и Володя вышли из дворца и прошли по замковому дворику к одной из четырех башен цитадели. Двор был вымощен булыжником, и каждый шаг идущих со щербатых, округленных временем камней взлетал куда-то к стенам, отражался от них гулким шлепком, повторялся несколько раз, перепутываясь с летящими вслед новыми шагами.
      - Мы идем к юго-западной башне, там наш арсенал, - говорил дорогой директор. - О, ты увидишь, какие богатства собрал я там! Любой мальчик, ни секунды не колеблясь, отдал бы все на свете, чтобы хоть на час войти в тот зал! А ты будешь там работать, целый месяц, а, если хочешь, - и Петрусь Иваныч заглянул в глаза Володи, - то и гораздо дольше! Я - хозяин замка! Я все могу!
      Они подошли к невысокой деревянной двери башни, обитой кованым железом, и Петрусь Иваныч огромным ключом с затейливой бородкой, висевшим на кольце размером с блюдце рядом с множеством других ключей, стал отворять эту дверь. Вошли в темноту, и Петрусь Иваныч тут же закрыл дверь. Потом, поддерживая Володю за руку, направил мальчика на винтовую лестницу, похожую на штопор, так как поворачиваться, поднимаясь, приходилось очень часто. Время от времени лестницу освещали нежданно появлявшиеся оконца-бойницы, прорубленные в толще стен, наверное, специально для обстрела нападающих на замок.
      Наконец они остановились напротив двери, за которой раздавались удары металла по металлу, словно кто-то бил молотком по кастрюле. Петрусь Иваныч с полминуты постоял у двери, прислушиваясь к ударам, потом как бы про себя сказал:
      - Работает, это хорошо! - и толкнул дверь. - Ну, заходи, Володя! предложил директор мальчику, тот шагнул через порог и очутился в просторном зале, кирпичные стены которого не были оштукатурены и имели вместо окон пушечные и ружейные амбразуры. - Ты, Володя, - торжественно сказал директор, - попал в юго-западную башню замка! Здесь я собираюсь сделать рыцарский зал, каких нет даже в частных саксонских или баварских замках! О, это будет чудо! Любители старины повалят в Плоцкий замок со всего света! Ты - один из первых, кто увидит мои богатства!
      Володя при входе в зал заметил кучи разных металлических предметов. Кучи эти, беспорядочные, как показалось ему вначале, были везде - по углам, вдоль стен, на длинных деревянных столах, колченогих и убогих, на каких обыкновенно строгают доски. Все это при первом взгляде напоминало свалку металлолома, но скоро глаз Володи смог разобраться и понять, что весь наваленный здесь металлолом и не был таковым, а представлял собой старинное оружие!
      Сколько здесь его было! Володя переводил взгляд с кучи на кучу, ему хотелось поскорее приблизиться, рассмотреть внимательней, потрогать, понюхать, пощупать, поколупать. Но Петрусь Иваныч уже тянул его в дальний конец зала, откуда шел к ним навстречу вчерашний Володин знакомец, представившийся крестоносцем Готфридом Бульонским. Теперь он не выглядел развязным весельчаком, а был хмурым или даже злым. Из одежды имел он на себе один лишь кожаный фартук да засаленные штаны, и щетина его за ночь отросла ещё больше, так что вид крестоносца был самый затрапезный, и походил он на рабочего сантехнической мастерской, выскочившего к ларьку попить пивка.
      - Чего вам?! - совсем неучтиво спросил Александр Фомич у директора. Работать мешаете, шляетесь только!
      Володя подумал было, что Петрусь Иваныч накричит сейчас на "крестоносца", но директор не то что не рассердился, но, напротив, выказал полную терпимость и уважение:
      - Александр Фомич, я к вам по делу. Вы помните, наверно, этого юного рыцаря, что прибыл к нам вчера из Питера?
      - Ну и что? - по-прежнему был нелюбезен "крестоносец".
      - А то, что я хочу определить его на месячишко под ваше бдительное начало. Пусть вам поможет - он парнишка смышленый, да и не хилый, как я вижу. Потаскает вам железки ваши, поддержит кой-чего, почистит, подметет, помоет. А то, я вижу, грязью вы здесь заросли. Ну как, идет?
      - Не нужно мне никого! - был приговор Александра Фомича. - Сам я справлюсь! Будет тут вертеться под ногами! Уведите своего рыцаря, Христа ради!
      - Но я очень вас прошу! - настаивал директор. - Нехорошо гнать от себя молодое поколение - это же смена ваша, надежда!
      - Ваша это смена, а не моя! - был непреклонен "крестоносец". - Мне замены уже не будет! Все сейчас тяп-ляп, халтура да подделка! Не хочу с вами дела иметь!
      Но Петрусь Иваныч был упрям, и скоро оружейник смягчился:
      - Ну, так и быть. Оставляйте вашего родственничка, только, если он стибрит хоть винтик, я жаловаться не буду - так его высеку, как подмастерьев в цехах средневековых секли. Месяц сесть не сможет!
      Директор улыбнулся и спросил у Володи:
      - Тебя устраивает это условие?
      - Да, устраивает! - твердо сказал Володя. - Я ничего не украду, увидите!
      Когда директор ушел, "крестоносец", почесав всклокоченную голову, словно думая, что бы поручить Володе, вдруг резко нагнулся к куче оружия, выхватил с грохотом какой-то предмет, выставил его вперед на вытянутой руке и спросил:
      - А ну говори, говори быстро! Что это я держу в руках?! Ошибешься три щелчка в лоб получишь, а правильно скажешь - мне десять пробьешь!
      Володя сильно удивился вопросу и предложенным условиям игры, но, однако, уставился в предмет, протянутый Александром Фомичом. Это был длинный четырехгранный кинжал с блестящим щитком, надежно прикрывавшим рукоятку.
      - Это кинжал... - робко начал Володя. - Кажется, для левой руки... дага, - и опасливо посмотрел на "крестоносца".
      По неказистому, посконному лицу оружейника внезапно разлилась блаженная счастливая улыбка.
      - А век, век какой? Говори!
      - Шестнадцатый, похоже... - неуверенно сказал Володя.
      Что тут случилось с Александром Фомичом! Он, преобразившийся, с горящими глазами, схватил Володю за уши, потянул за них с грубоватой лаской и просто заорал:
      - Умница! Гений! Откуда ты все это знаешь! Чертовщина какая! Да неужто я не одинок?! А ну, давай, бей меня десять раз по лбу.
      И Александр Фомич, словно сошедший с ума от внезапной радости, согнулся пополам, подставляя голову Володе, которому, однако, совестно было щелкать в лоб солидного по возрасту мужчину, и он вначале отнекивался. Но "крестоносец" решительно настаивал, и Володе ничего не оставалось, как пробить оружейнику десять щелбанов, хотя сделал это мальчик весьма деликатно. Но даже после этой процедуры Готфрид Бульонский не унимался:
      - Нет, ну ты подумай! Такие познания! Нет, ты, Володя, не родственник этому паразиту Петрушке, будь он неладен! Я вижу в твоих глазах искру Божью, небесную! Ты - не ящерица, не рептилия, ты - человек, ты - рыцарь, я это сразу понял! И где ты познакомился с этим стервятником, с этим пожирателем падали?! Нет, вы не можете быть родственниками!
      Володю немало удивили слова Александра Фомича. Он понимал, что оружейник говорит о директоре, но почему же так резко? И зачем он так хвалит его? За что? Подумаешь, он угадал назначение и вид оружия! Но ведь это так нетрудно! Посмотрел альбом, прочел подпись под фотографией - и все дела!
      - Да, мы не родственники с вашим директором, - сказал Володя, которому было неловко слушать то, как поносили Петруся Иваныча. - Но за что вы так не любите директора? Мне кажется, он вполне приличный человек, даже благородный...
      - Благородный??! - удивился Александр Фомич, даже присев от изумления. - И этого пройдоху, этого купчишку ты называешь благородным? Ну, мальчик, ты падаешь в моих глазах! Нет, ты попросту ещё не знаешь, кто есть на самом деле этот Петрусь Иваныч! Да это барахольщик и сквалыга, спекулянт и жадина, сребролюбец и неуч, хам и подхалим! Впрочем, он соединил в себе все качества, что присущи нашим новым бизнесменам, рвущимся к почестям и богатству любой ценой!
      Володя пожал плечами. Ему не хотелось верить в то, что он услышал.
      - Да ведь Петрусь Иваныч всего-навсего директор будущего музея-заповедника. Не понимаю, как тут можно быть ещё и спекулянтом, барахольщиком...
      Александр Фомич рассмеялся громко и раскатисто. Поднял вверх свой почерневший от работы с железом палец, словно предлагая подождать минуту, быстро прошел к верстаку, минуты на две исчез под ним и вернулся к Володе с блестящими глазами и губами. Сильно запахло вином.
      - Ты, конечно, - начал "крестоносец", - можешь на меня пожаловаться это твое дело, валяй, - но я все скажу... Этот наш директор, неизвестно кем назначенный быть руководителем музея, хочет сделать не музей, а балаган, способный давать одну лишь прибыль. Тут тебе и отель, и ресторан, и сауна с бассейном - и это в бывших винных погребах! Он уже сломал ползамка, перестроив его по собственному плану - старины здесь почти что не осталось. Зато дом вполне пригоден для приема богатеньких туристов! Есть деньги, причем немалые - милости прошу! Мы для вас устроим представление под названием "Плоцк-шоу"! Он даже тир здесь решил устроить для стрельбы из кремневых ружей! И цену уже определил - выстрел десять долларов!
      - А что плохого в таком тире? - не понимал Володя гнева, душившего Александра Фомича. - Кажется, интересная затея.
      "Крестоносец" воздел над головой свои голые волосатые руки, короткие и клешневатые.
      - Матка Боска! - воскликнул он. - Я думал, ты смышленей, мой юный друг! Ведь Петрусь Иваныч из музейного оружия пулять будет! Из уникальных образцов! Представляю, во что превратятся все пистолеты и ружья, сработанные двести лет назад, после нескольких выстрелов! Да их стволы просто разорвутся! Ты думаешь, я не говорил директору об этом? Сто раз уж говорил, а ему плевать! Будет в музее тир - и все тут!
      Александр Фомич, состроив на своем неказистом лице смешную гримасу и подняв вверх черный палец, снова убежал к верстаку, и на минуту его не стало видно. Вернулся "крестоносец" в ещё более воодушевленном настроении, собираясь, как видно, продолжить критику директорских идей. Но Володе неприятно и неинтересно было слушать это - интересовало другое, а именно груды оружия, лежащие тут и там.
      - Откуда все эти сокровища? - восхищенно спросил мальчик, и "крестоносец", заметив его настроение и довольный тем, что встретил родственную душу, охотно отвечал:
      - О, богатства эти, дружочек, натаскал сюда наш миленький директор изо всех музейных хранилищ страны и даже из театральных бутафорских. В ловкости, конечно, Петрусю не откажешь! Брал все, что давали, правдами-неправдами добывал, вот и собрались эти горы. Меня сюда и взяли, чтобы разобрал и починил испорченное, а потом из всего оружия этого рыцарский зал устроил.
      Володя, присмотревшись к кучам, увидел, что беспорядок здесь был лишь кажущимся, и оружие лежало подобранным образец к образцу: ружья с ружьями, сабли с саблями, а шпаги сгрудились в другом месте. А Готфрид Бульонский, возбужденный, нелепо размахивающий своими короткими сильными руками, все говорил:
      - О, я вижу, мальчик, тебе нравится все это богатство! И немудрено чего тут только нет! Вот, посмотри, рапиры: эта, восьмигранная, миланская, с чудным глубоким травлением богатой гарды! А эта - так называемая брета, испанская рапира! Ее ты очень просто отличишь от остальных по манжетке на чашке эфеса. Она сделана в Толедо в самом начале семнадцатого века! А вот парижская рапира - такой иголкой, должно быть, щекотал гвардейцев кардинала сам д'Артаньян!
      Володя брал из рук Александра Фомича оружие, пробовал, насколько удобна рукоять, упруг ли клинок, и отдавал назад, восхищенный и счастливый. Холод стали проникал куда-то в самую глубину тела, будил картины уличных схваток, словно пережитые самим Володей когда-то очень давно. Он даже будто слышал звон клинков, победные крики и стоны раненых, и Володя, держа в руках оружие, чувствовал себя прожившим очень длинную жизнь, чувствовал себя почти что вечным.
      - А посмотри-ка мальчик, - нагибался "крестоносец" к новой куче, - вот рыцарские мечи, кованные мастерами Золингена и Аугсбурга! Благородное оружие!
      А Володя уже тянулся к огромному двуручному мечу.
      - Ведь это тоже рыцарский меч?
      - Нет, ты ошибся, мальчик, ты ошибся! - огорченно морщился Александр Фомич. - Это оружие швейцарских пехотинцев, эспантон. Хочешь покажу, как им орудовал непобедимый наемник из маленькой, но мужественной Швейцарии?
      И "крестоносец" быстро схватил с верстака кусок кожи, потом взял в руки меч, огромный, как копье, обмотал кожей лезвие, а рукоять прижал к поясу.
      - Вот так! Здесь мы кожей охраняем руку от пореза, рукоять идет в живот и упирается в него - здесь твердый пояс, нам не страшно! И пусть теперь двигается на меня конница противника! Я буду её рубить вот так, - и Александр Фомич стал размахивать страшным клинком в разные стороны, - или колоть вот этак! Видишь? Ты с этим мечом непобедим! Швейцарцы с легкостью били рыцарей, закованных в металл!
      Но нетерпение звало Володю все к новому и новому - ему хотелось все здесь осмотреть и перещупать.
      - А это, я вижу, арбалеты?
      - Да! - с гордостью соглашался "крестоносец". - У нас пятнадцать арбалетов. Посмотри-ка, это нехитрый самострел, чья тетива натягивалась рычагом, называвшимся "козья ножка". А рядом с ним тяжелый арбалет. Чтобы натянуть его, потребовалось бы десять мальчиков с твоей силой. Его заряжали при помощи такого сложного приспособления - немецкого ворота. А вот, пожалуйста, английский ворот - он ещё сложней!
      - А есть у вас доспехи? - горел от нетерпения Володя.
      - Ну а как же? Только постой минуту... и "крестоносец" снова сбегал к верстаку, чтобы ненадолго исчезнуть под ним. - А ну, пойдем со мной! схватил Александр Фомич Володю за руку и потащил в противоположный конец зала, где находился, видно, какой-то закуток или даже комната, отделенная от зала драными занавесками. - Смотри, любуйся! Вот воинство императора Максимилиана во всей своей красе!
      Готфрид Бульонский рывком раздвинул занавески, и Володя остолбенел и даже отпрянул назад - всего метрах в двух от него плечо к плечу стоял отряд закованных в металл рыцарей. Их начищенные доспехи сияли и точно жили в игре бликов, плясавших на выпуклостях кирас, наплечников, шлемов. Узкие щели забрал, казалось, скрывали чьи-то взгляды, настороженные, выжидающие. Руки, заканчивающиеся клешнями боевых перчаток и рукавиц, сжимали рукояти мечей, топориков, шестоперов, и Володе чудилось, что через мгновение вся эта железная рать с лязгом и звоном выйдет из своего убежища и пойдет крушить все, что встретиться на её пути.
      - Страшно как! - только и сумел прошептать Володя, а "крестоносец", упивавшийся произведенным впечатлением, будто все эти рыцари были его слугами, сказал:
      - Вот-вот, так и в бою, тогда, лет пятьсот назад, когда двигалось на неприятеля такое стальное войско, кто бы не струсил, думаешь? А ведь не трусили и не бежали с поля боя, например, швейцарцы, а сражались и побеждали... - А потом Александр Фомич добавил: - Этих ребят я сам собрал. Мне гору разнокалиберных частей от доспехов привезли, так что повозился, пока сложил гвардейцев. Теперь они мне сыновьями приходятся как будто...
      И тут Володя нежданно вспомнил о замурованном рыцаре и поспешил спросить:
      - Среди этих лат нет доспеха, снятого с того... скелета, того, который замурован был?
      Александр Фомич отвечал поспешно, точно давно ожидал Володиного вопроса:
      - Нет, мальчик, нет, хотя я много дал бы за то, чтоб посмотреть на латы младшего наследника Плоцкого замка. Судя по фотографии, интересный был доспех.
      Потом Александр Фомич внимательно, совершенно трезвым взглядом посмотрел в глаза Володе и тихо так спросил:
      - Что, задел тебя рассказ Ржевусского?
      Володя отчего-то отвел глаза, не выдержав прямого взгляда "крестоносца", и сказал:
      - Еще бы!
      - О, мой славный оруженосец! - вздохнул Готфрид Бульонский. - Я ещё вчера заметил на твоем лице печать нездешнего благородства, точно тебя послало в этот замок само время, давнее время. - И он опять вздохнул, ещё тяжелее, чем прежде, и продолжал так же тихо: - Знаешь, я жизни теперешней не люблю - все здесь пошло, низко, все здесь по-хамски как-то, хоть и сытно относительно и относительно комфортно. Люди измельчали, стали слабыми и криводушными - болезнь души, что хочешь! А я бы хотел опять в то время! Хотел бы брать Иерусалим, сражаться с неверными под знаменами Дон Жуана Австрийского, воевать под Пуатье, драться бок о бок со славным рыцарем Байярдом! Мне тесно здесь, в этом мире и в этом времени! Я - романтик! Я воплощаю дух давно почившего крестоносца Готфрида Бульонского, и мне предписано судьбой начать борьбу за возрождение рыцарских идеалов! Я буду карать барахольщиков вроде нашего директора и всяких там пустых и пошлых людишек! Да здравствует братство рыцарей, ведомых Рыцарем с железным клювом! Я знаю, что дух его жив, он рядом с нами и он нас поддержит! Так ты согласен быть моим оруженосцем, мальчик?!
      Когда Володя слушал восторженную речь борца за рыцарские идеалы, изрядно хватившего под своим верстаком, ему хотелось смеяться, до того неестественным и вычурным казался его чудаковатый монолог. Но когда Александр Фомич упомянул о рыцаре с железным клювом, Володя насторожился, вспомнив, что и вчера "крестоносец" заявлял о том, что тень убитого Андрея на самом деле ходит по замку.
      "Да что же это такое? - засвербило у мальчика в мозгу. - Спятили они здесь, что ли, все до единого? Или на самом деле души умерших людей не исчезают вместе с телами, а продолжают жить?" Но откуда ни возьмись на ум Володе пришло воспоминание об утонувшем Поганкине, о том, как просто разрешилась проблема с его чудесным воскрешением, и Володя с облегчением подумал: "Все эти души, призраки и тени - дрянь одна! Нет ничего подобного в природе! Есть, - думал он, - одни лишь атомы, из которых природа лепит и растения, и животных, и людей, а все остальное - бабкино вранье и бредни алкоголиков".
      Однако на вопрос Александра Фомича о вступлении в должность оруженосца Володя твердо ответил "да", и "крестоносец", сильно ударив его по плечу в знак благодарности, в отличном расположении духа побежал к своему верстаку, а Володя весь день ходил по будущему рыцарскому залу, ковыряясь в кучах "богопротивного" старья.
      ГЛАВА 6
      ПРИЗРАК!
      - Ну и как тебе понравилось быть подмастерьем у оружейного мастера? спросила мама у Володи, когда они втроем, включая Иринку, подходили к тяжелым дверям охотничьего зала, чтобы поужинать.
      - Если я тебе скажу, "очень понравилось", - сказал Володя, - ты все равно ничего не поймешь. Для этого нужно быть мужчиной.
      Иринка хохотнула, а мама с интересом взглянула на сына и сказала:
      - Ну надо же!
      А Володе очень хотелось поговорить с Иринкой, ведь ему ещё не удалось ни разу остаться с ней наедине хотя бы на час, чтобы, смотря ей в глаза, рассказать обо всем, что случилось с ним на Ежовом острове. Ему так была нужна Иринка, которая, подобно зеркалу, показала бы Володе его самого, сильного, уверенного в себе и по достоинству оцененного человеком, сильно нравившимся ему.
      После ужина в фойе неподалеку от охотничьего зала, где работал телевизор и стояли журнальные столики, они присели на диван, и Володя спросил, предваряя большой разговор с Троллем:
      - Ну и чем же ты сегодня занималась?
      - А так, всякой ерундой. Разбирала ящики с экспонатами - бронзовые украшения, ложки-поварежки, одежда всякая... Эльза Жоржевна, директриса, то есть жена Петруся Иваныча, все показывала твоей маме, объясняла.
      - Ну и как тебе эта Эльза? - спросил Володя, которому не понравилось то, как вела себя вчера жена директора.
      - А так... - замялась девочка, - мне кажется, она очень несчастная женщина и все время хочет убедить себя и всех, что она занимает самое главное место и самая счастливая. У неё такое обиженное лицо или, вернее, ждущее обиды...
      Володя усмехнулся:
      - Ну, ты - психолог! А маму она как-нибудь ненароком не обидела?
      - Нет, что ты! - поторопилась успокоить Володю Иринка. - Знаешь, Эльза Жоржевна вела себя по отношению к Виктории Сергеевне очень вежливо, даже, мне показалось, немного заискивала перед ней. Может, им на самом деле очень нужен археолог-специалист?
      - Еще бы! - уверенно сказал Володя. - А то зачем же им маму приглашать, деньги тратить... Ладно, хватит об этом. Хочешь, я расскажу тебе о том, что произошло со мной в июле, когда я был в пионерском лагере?
      Но Тролль, к великому огорчению Володи, сказала:
      - Нет, подожди, потом расскажешь. Давай лучше поговорим об этом рыцаре, о том, которого нашли... Ведь я полночи не могла заснуть - мне все слышались его шаги где-то рядом с моей дверью, тяжелые шаги ног, обутых в железные сапоги.
      - Это тебе, случайно, не мои шаги мерещились, когда я прогуляться выходил?
      - Нет, не твои, - серьезно отвечала Иринка. - Ты только не смейся надо мной, над тем, что я тебе скажу, но я очень хочу увидеть этот призрак или хотя бы узнать наверняка, что привидения существуют, что они возможны. Ведь тогда я буду уверена, что после смерти человек умирает не совсем, а остается что-то... пусть не душа, а какая-то тень, пусть даже очень непохожая на живого человека. Если я буду это знать, то легче станет жить. Я ведь свою маму забыть не могу, поверить не могу в то, что она умерла... совсем и ничего от неё не осталось...
      Когда Иринка только начала говорить, Володя уже готовил насмешливый ответ, но потом он слушал девочку серьезно и почти разделял её интерес - и его самого порой сильно тревожила мысль: а что будет с ним потом, после смерти. А здесь Иринка почти нашла способ ответить на этот вопрос: действительно, если легенда о рыцаре-призраке не была сказкой, то это могло служить доказательством жизни после смерти.
      - Все это очень интересно, - как-то неопределенно сказал Володя, по сути дела не знавший, что ответить Иринке, и они больше не разговаривали и молча смотрели телевизор, пока мама не предложила "детям" идти в отведенные им апартаменты укладываться спать. Молча поднялись и пошли петлять по лабиринту замка.
      Дорогой мама спрашивала у Володи, чем он занимался в свой первый рабочий день, и Володя охотно, желая щегольнуть перед "женщинами" знанием предмета, рассказывал о том, какое оружие посчастливилось ему держать в руках сегодня. Но Иринка отреагировала на Володин рассказ по-своему, сказав довольно резко, чем, однако, осталась не очень довольна мама:
      - Свихнешься ты на своем оружии! Весь мир разоружается, а он, видите ли, только о своих железках и мечтает!
      Володя замолчал, всерьез обидевшись на Тролля, - то, что он обожал, и то, что "защищало" его, презиралось человеком, так нравившимся ему.
      Когда Иринка, попрощавшись, скрылась в своем номере, а Володя и мама тоже зашли в "апартаменты", Виктория Сергеевна спросила у сына:
      - А скажи-ка, твой наставник по оружейному мастерству, крестоносец этот, не "под мухой" сегодня был?
      Володя понял, что имела в виду мама, и решительно замотал головой:
      - Ты что! Ни-ни, как стеклышко! Весь день от верстака не отходил.
      И мама, удовлетворенная ответом, скоро погасила свет. И странно несмотря на море впечатлений, полученных Володей за день, они не беспокоили его и мальчик заснул сразу, едва голова коснулась подушки. Зато сразу же явился сон: облеченный в блестящий рыцарский доспех, он с тяжелым копьем в руке едет на лошади, а рядом с ним на вороном скакуне, в длинном платье, свисающем до земли, гарцует Иринка. Девочка смотрит на Володю с восхищением, и сердце его полно радости и покоя. Крестоносец Александр Фомич в кожаном фартуке идет подле его коня, держась рукой за стремя, но нарушает торжественность движения поминутным доставанием бутылки с вином, которую то и дело прикладывает к жадным губам. Вдруг вдалеке показался скачущий им навстречу всадник, держащий копье наперевес, и Володя с улыбкой сказал Иринке перед тем, как опустить забрало: "Теперь ты понимаешь, зачем мужчине оружие?" И девочка лишь смущенно склонила голову. А всадник все приближался, и теперь было видно, что забрало его шлема выковано в форме длинного птичьего клюва...
      Проснулся Володя от чьего-то пронзительного крика и вначале не мог понять, наяву ли слышал он этот крик или во сне. Но крик повторился кричала мама, и Володя страшно испугался поначалу оттого, что его мама кричала каким-то чужим голосом, неприятным, резким. Она, в длинной ночной рубашке, стояла на кровати, прижимая одну руку к груди, а другую протягивая в сторону входа в комнату и словно защищаясь ею. На небе сегодня светила луна, и слабый, болезненный свет её проникал в номер через незанавешенное окно, поэтому и мог Володя различить очертания подавленной ужасом фигуры матери.
      - Уходи! Уходи! - услышал Володя бормотание мамы и повернул голову в сторону входа. И то, что увидел мальчик неподалеку от своей постели, заставило его вскрикнуть не менее пронзительно, чем кричала мать.