Рыцарь с железным клювом

      Через десять минут, прижимая руку к животу, Володя подходил к эллингу, предназначенному, видно, для хранения лагерной лодочной флотилии, но в лагере лодок никогда не бывало, и эллингом пользовались местные. На деревянных скатах вверх днищами лежали три-четыре лодки, но суденышко Кошмарика уже было наготове - слегка покачивалось на воде рядом с мостками, уходившими в озеро метров на двадцать пять.
      Володя пробежал по дощатому настилу мостков и прыгнул в лодку Леньки почти что с разбегу, едва не перевернув её.
      - Ну, кошмарики! - недовольно прокричал хозяин суденышка, схватившись за края бортов. - Полегче, Бегемот Иваныч!
      - Давай, жми! - скомандовал Володя, пристраиваясь на корме.
      - Чего жми! - буркнул Кошмарик. - На дно ложись, а то увидит кто-нибудь из ваших конвоиров - не оберешься потом воплей. Меня в первую очередь прижмут за такое незаконное катание. Это я свободный, а вы - рабы.
      - Кто раб, кто раб? - загоношился Володя, оскорбленный таким определением, но все-таки исполнил приказание Кошмарика, свернувшись калачиком на дне лодки, благо оно было сухим, только сильно воняло рыбой.
      "Похоже, он на самом деле рыбалкой промышляет. Вот бы съездить с ним! - думал Володя, лежа на дне лодки и вдыхая его острый, вкусный запах. - А почему бы не съездить? Я теперь сам себе хозяин!"
      - Давай вставай! - услышал он команду, сказанную все так же хмуро. Должно быть, Кошмарик все ещё не мог простить "лагернику" удачи на раскопке дота, а себе - того, что осрамился в бою, а потом ещё был столь слаб, что рассказал о настоящей цели добывания денег. - На веслах посидишь, а то нашел себе перевозчика дешевого. Натри-ка себе мозольки, поработай!
      Володя с радостью поднялся из своего укрытия. Ему было не в тягость, а в радость поработать веслами, и он тут же взялся за них, уступив Кошмарику место на корме. Пересаживаясь, Володя успел взглянуть на Ежовый остров, который не показался ему неприветливым, как раньше, и не выглядевший опустившимся в озеро динозавром, а обыкновенным куском земли с обыкновенным лесом. Володя даже удивился тому, как быстро произошло превращение. "Так зачем же я туда плыву? - растерянно подумал мальчик, налегая на весла. Ведь я собирался на Ежовый остров, чтобы превозмочь в себе страх перед ним. А теперь я не чувствую никакого страха. Может быть, мне нужны богатства, спрятанные в обломках фашистского транспорта? Нет, тоже не нужны. Наверное, я сижу в лодке затем, чтобы доказать себе, что я свободен и мне наплевать на всякие там правила. Может быть, может быть. Ну что ж, сплаваю туда и назад вернусь. Так, прогуляюсь!"
      Володя сидел спиной к острову и лицом к удаляющемуся берегу с лагерем, где оставил он свою несвободу. Оттуда неслись репродукторные звуки надоевшей до чертиков ламбады, противные и сладкие, и с каждой минутой они слышались все невнятней и тише, и Володе казалось, что он узник, долгие годы готовивший побег из тюрьмы, этакий Эдмон Дантес, бежавший из замка Иф, и воля для Володи воплотилась сейчас и в ярком солнце, и в спокойной воде озера, и в этой лодке, и даже в Кошмарике.
      Володя греб уже около получаса и порядком устал. И странно: чем дальше удалялся он от берега, чем ближе приближался он к Ежовому острову, тем сильнее менялось его настроение. Володя не видел острова - Кошмарик иногда командовал ему, каким веслом грести сильнее, и Володе не нужно было смотреть вперед, - но будто с каждым гребком он ясно ощущал спиной, затылком приближение чего-то тяжелого, что наваливалось ему на плечи. Странно, однако, от ощущения свободы, пронизывающего Володю ещё совсем недавно, не осталось и следа. Напротив, он чувствовал новую, ещё более сильную зависимость, теперь уже настоящее порабощение, точно он попал в плен к какому-то ужасному чудовищу, которого нельзя было пугнуть, как пугнул Володя Петра Ильича. Договориться с этим новым властелином было трудно, просто невозможно, и властелином этим, Володя знал, был Ежовый остров.
      Поглядывая на Кошмарика, вальяжно развалившегося на корме, Володя замечал, что и Ленька часто ерзает, с каким-то беспокойством смотрит на наезжающий на лодку остров, вздыхает. Ему, похоже, тоже было не по себе, только пожаловаться "лагернику" на свою тревогу он бы никогда не решился.
      - Что, боишься? - спросил Володя вдруг, чтобы хоть как-то подбодрить себя, но Ленька, почувствовав, что попали в самое яблочко, ответил так:
      - Ты давай греби, греби! Левым, левым больше! Причаливать будем!
      И полез на нос лодки, загромыхал цепью, а через полминуты лодка ткнулась в каменистый берег, заросший густыми кустами. Володя повернулся лицом к берегу, где метрах в пяти от воды уже росли сосны.
      - Ну так что, вылезать-то будем? - как-то нерешительно, будто сомневаясь в необходимости посещения острова, спросил Володя.
      Ленька разделял нерешительность Володи, потому что хоть и держал цепь в руках, но спрыгивать на берег не спешил, и Володя подумал, что Кошмарик вспомнил, как загудела у него под ногами земля, когда он попытался вступить на остров.
      - Ну, охота, так вылезай... - предложил Кошмарик. - А я с лодки на тебя посмотрю.
      "Да что случится? - сказал сам себе Володя. - Ну и пусть гудит там себе это гудило. Наплевать!" И, взяв из рук Леньки конец цепи, он спрыгнул на берег.
      - Давай вылезай, все в порядке! - радостно сообщил Володя, с облегчением почувствовав, что он стоит на острове и ничто не издает ни единого звука. - Да лопату не забудь! Сейчас пойдем искать твой транспорт.
      Кошмарик с опаской вылез из лодки, немного поприседал, то ли разминая затекшие ноги, то ли проверяя, не загудит ли что-нибудь поблизости. Володя тем временем подтянул лодку на берег и привязал цепь к толстому кусту можжевельника.
      - Палки-то выломаем? - спросил Володя. - Ну, чтобы в ловушку не попасть...
      - А как же! Нужно выломать. Я на колья не хочу упасть, а то буду потом как стрекоза на булавке крутиться.
      Через пять минут были приготовлены и палки, и мальчики осторожно двинули в чащу леса, шуруя палками впереди себя. Они углубились в густой сосняк метров на двадцать, и только теперь Кошмарик будто очнулся:
      - Ой, что ж это я! Этак мы с тобой дорогу к лодке не найдем. Давай-ка я лопатой буду зарубки на соснах делать. По ним назад придем.
      - Хорошо придумано, - одобрил Володя, которому на самом деле понравился простой, надежный план Кошмарика.
      Так и шли они по лесу: Володя впереди, вытащив свой пистолет и постукивая палкой перед собой, а Ленька - позади, ударяя острым лезвием лопаты по коре сосен. Володя, внимательно разглядывая землю под ногами, покрытую мягким мхом, видел много кустов черники, сплошь покрытых темно-синими ягодами, ему хотелось нагнуться или даже присесть на корточки, наесться этих спелых ягод до отвала, но Володя не имел права остановиться.
      У них не было никакого плана, никто не знал, в какую часть острова следует идти. Так, шли куда глаза глядят. Володя скоро перестал ощупывать палкой мох впереди себя, потому что догадался, что Ленькины рассказы о ловушках - это просто россказни-страшилки, и ничего страшного остров не таит. Было даже как-то обидно за себя, за страх, испытанный им при приближении к острову. Но приятным являлось то, что был преодолен ещё один барьер страха, и с ним Володя справился тоже довольно легко. Хотелось теперь послушать птиц, а после поесть спелой черники. И можно ехать назад, обедать.
      Но словно удар по темени прозвучал истеричный крик Кошмарика:
      - Ой, скелет лежит!
      Володя быстро обернулся: Ленька в позе человека, приготовившегося поймать рукою бабочку, с перекошенным от ужаса лицом, глядел в сторону. Там на самом деле среди низких кустиков брусники и черники что-то белело. Володя подошел поближе и увидел кости, отмытые и высушенные добела дождем и солнцем. Корабельными шпангоутами круглились ребра, ещё не отвалившиеся от позвоночника. Тут же лежали какие-то толстые кости, показавшиеся Володе костями человеческих ног. Да, скелет хоть и не имел головы, выглядел вполне человечьим, и по спине Володи побежали мурашки страха, а в животе противно заурчало.
      - Вот... видишь... видишь, я же говорил! Нехорошее место этот остров, нечистое! - забормотал Кошмарик, ударяя зачем-то острием лопаты в землю. Вот, угробил кого-то остров, даже башки не осталось!
      - Убежала, наверно, башка, - попытался сострить Володя, но шутка вышла не к месту.
      Мальчики стояли и смотрели на кости, привлеченные их обнаженной белизной, как опилки металла магнитом.
      - А может, это и не человека скелет, напрасно волнуемся, - приходя в себя, предположил Володя.
      - Как не человека! - плаксиво возразил Кошмарик, словно отстаивал глубоко научную гипотезу. - У нас в школе был скелет, так этот точь-в-точь на школьный похож. Давай-ка дунем отседова, пока и нас с тобой здесь не пришибло.
      Конечно, можно было согласиться с Кошмариком и без ущерба для самолюбия уехать назад, в лагерь, но что-то внутри Володи вдруг запротестовало.
      - Нет, не дунем! Давай вперед пойдем! Забыл, что у нас пистолет есть? - И Володя показал Кошмарику оружие.
      Странно, но вид пистолета произвел на Леньку действие освежающе-ободряющее. Он ещё немного подолбил лопатой землю, повздыхал, глядя на кости, и пошел вслед за Володей.
      Лес вскоре поредел, и мальчики оказались перед довольно глубоким оврагом. Они стояли на обрывистом склоне оврага и молча смотрели то вниз, то на другую сторону, где снова начинался лес - густой сосняк.
      - Ну, что делать будем? - спросил Володя, которому уже наскучило идти вперед, не хотелось перебираться через овраг, а хотелось вернуться к лодке.
      Кошмарик также не очень-то стремился спускаться в глубину оврага. В возможность разыскать фашистский транспорт, о котором рассказывал ему старый финн перед смертью, он уже не верил. Стоял и смотрел по сторонам, и то затем, чтобы показать Володе, что он готовится принять какое-то решение.
      - Смотри-ка, - сказал вдруг Володя, показывая Кошмарику не какие-то странные, похожие на корни дерева, изогнутые полосы, торчавшие из красноватого песка обрыва противоположной стороны оврага. Эти полосы почти нельзя было рассмотреть, потому что рядом вылезали из песка корни сосны, что стояла на вершине, но Володя сразу разглядел, что эти полосы непохожи на корни.
      - Чего там? - почти что безучастно спросил Кошмарик.
      - Ну вон, гляди на палец! - показал рукой Володя в сторону странных полос, вылезающих из обрыва. - Не видишь, что ли? Это ведь не корни, пошли посмотрим!
      Мальчики буквально съехали вниз по песку, пробежали немного наискосок, чуть поднялись и остановились рядом с изогнутыми полосами, торчавшими из обрыва. Каждый сразу понял, что это - металл, но какой - никто понять не мог. Почерневшие, изогнутые, покореженные, местами сильно проржавленные, они торчали из песка, и казалось, в песок они запрятаны глубоко, точно какая-то неведомая, могучая сила вколотила их в землю оврага. На полосах этих кое-где крепились куски толстой жести с неровными, рваными краями, словно они были не толще простой бумаги, и кто-то забавы ради рвал жесть на части.
      Молча ребята обошли и осмотрели этот металлический лом, и Володя сказал:
      - И это все, что осталось от твоего самолета...
      - Думаешь, самолет это? - хмуро спросил Кошмарик, ожидавший, что если он и найдет транспорт, то он хоть чем-то будет напоминать воздушный корабль.
      - Не сомневаюсь. Вот полосы, которые служили каркасом, а вот и обшивка фюзеляжа. Смотри, здесь даже заклепки сохранились, что обшивку к каркасу прикрепляли. Видно, не врал твой финн перед смертью - и на самом деле упал на остров самолет, в песок врезался. Только куда же крылья и хвостовое оперение исчезло? Не понимаю!
      - Пионеры, наверно, на трактор сдали! - зло сказал Кошмарик. - У-у, не люблю я вас, "лагерников".
      Интерес к самолету возрастал у Володи с каждой минутой. Он уже что-то собирался предпринять, осматривал песок, приглядывался, "принюхивался". И вскоре решительно заявил:
      - Копать надо!
      - Да что копать-то? - с тоской в голосе спросил Ленька. - Ничего ж от самолета не осталось!
      - Нет, брат, осталось! Вся носовая часть с кабиной и частью фюзеляжа в песок ушла до крыльев. Ее-то и надо копать! Вот здесь, где каркас торчит, там и копать. Думаю, отыщем что-нибудь ценное. Возможно, транспорт из России награбленные у нас сокровища переправить хотел, а мы отыщем! Дай-ка мне лопату!
      Но Кошмарик вдруг выставил вперед два кукиша:
      - А вот, скушай-ка с маслом и вареньем! Лопату ему дай! Знаем мы вас, кидал питерских! Хватит с тебя и одного пистоля! Теперь я копать стану! - И Кошмарик с каким-то остервенением, питаемым сильным желанием и надеждой отыскать сокровище, стал копать красноватый песок позади покореженного фюзеляжа самолета. А Володя сказал:
      - Ну, покопай, покопай, - и уселся на теплый песочек, достал свой пистолет и принялся внимательно изучать оружие. Скоро он без труда вынимал обойму, тянул на себя затвор, причем выскакивал патрон из отверстия на затворе. Снова вкладывал патрон в обойму, которую он с понтом вталкивал потом в рубчатую рукоять.
      А между тем Кошмарик, раздевшийся по пояс, все копал и копал, насыпав рядом с собой целую гору песка. Своим энтузиазмом он напоминал Володе ударника первых пятилеток. "А будет ли Ленька на заводе так работать? думал Володя, балуясь с пистолетом. - Нет, ни черта не будет! Он только на себя стараться станет. Вырастет - дело заведет, мастерскую какую-нибудь по производству цепочек для унитазов, к примеру. Ну и что? И для него польза будет, и для общества".
      Кошмарик копал уже минут сорок, и азарт его не только не угасал, но, напротив, как будто рос по мере того, как увеличивалась высота кучи возле его ног. Скоро он был уже наполовину скрыт за песочным холмом. Прекратил он работать как-то очень внезапно, точно выдернули из розетки вилку с проводом, посылавшим в него энергию.
      - Да что ж это такое? - с сердцем сказал Ленька. - Ни черта не нахожу! Может, выкопали все тут без меня?
      - Работай, работай, - спокойно посоветовал Володя. - Шлиман Трою тоже не сразу откопал.
      - Что за Шлиман? - обиделся Кошмарик. - Плевать я на твоего Шлимана хотел с высокой башни!
      Но он все-таки принялся копать опять и даже с прежним энтузиазмом, будто ток снова включили, увеличив напряжение. И не прошло десяти минут, как Володю привлек странный звук, изданный Ленькой, выражавший то ли крайнее удивление, то ли радость.
      - Что там? - спросил Володя, но ответа не последовало, зато и песок на холмик тоже перестал сыпаться - Кошмарик прекратил копать и, видно, приглядывался к чему-то или даже работал руками, присев на корточки, так как он совершенно исчез за кучей песка.
      - Да что, засыпало там тебя? - с тревогой спросил Володя, поднимаясь с песка.
      Кошмарик выпрямился, и на лице его отпечатались и смятение, и испуг, и радость одновременно. Он хотел было о чем-то сообщить Володе, позвать его, повернулся в его сторону, но вдруг Володя увидел, что Ленька смотрит не на него, а как бы через его плечо, на противоположный обрыв оврага, находящийся от них всего лишь метрах в двадцати. Володя стоял от Кошмарика на расстоянии пяти шагов и видел, как преображалось лицо Леньки. На его остроносой рожице появилось выражение не просто страха, но настоящего ужаса, и Володя никогда не видел таких страшных лиц. Кошмарика буквально перекосило, рот приоткрылся, глаза по-рыбьи вылезали из орбит, одна щека тряслась, а другая сморщилась, как у старухи. Не только лицо, но и вся его фигура, скрюченная, съежившаяся, выражала ужас. Володе показалось, что Кошмарик в припадке упадет сейчас на землю, и ему самому стало безумно страшно, но хватило сил обернуться и посмотреть туда, куда глядел Ленька. И буквально на полсекунды взгляд Володи успел зацепить чье-то лицо, смотревшее на них с противоположного обрыва оврага. Лицо мгновенно исчезло, и Володе через минуту казалось, что и не видел он ничего, и чью-то голову нарисовало ему воображение, зажженное страхом, перекинувшимся на Володю от Леньки.
      - Там... там... - протягивая руку вперед, еле шевеля губами, бормотал Кошмарик.
      - Ну, что там было? Кто это был?! Говори же! - просил Володя, понимая, что лицо, появившееся над обрывом, о многом говорило приятелю. Но Кошмарик не склонен был пускаться в объяснения. К нему словно опять подключили ток, он схватил рубаху и лопату и бросился бежать по оврагу в противоположную сторону - подальше от того места, где явилось видение. Володя побежал за ним следом, с каждой минутой заражаясь ужасом Кошмарика больше и больше.
      Пробежав метров сто, Ленька стал карабкаться на обрыв, влез на него с ловкостью обезьяны, петляя между стволов сосен, побежал туда, где была лодка. Странно, однако Кошмарик не ошибся в расчете, и вскоре мальчики, запыхавшиеся, измученные, уже стояли на берегу рядом с лодкой: Володя разматывал цепь, обвивавшую куст можжевельника, а Кошмарик с грохотом вставлял уключины весел. Через минуту Володя, швырнув в лодку цепь, оттолкнулся посильней от острова, оправдавшего все-таки его ожидания, и вскочил в отплывающее суденышко, на котором Кошмарик рьяно работал веслами, спеша развернуть лодку носом к открытой воде.
      Минут пятнадцать оба искателя приключений хранили молчание, как будто стыдились друг друга за тот панический ужас, которому позволили безраздельно руководить собой. Но Володя, измученный нерешенным вопросом, от кого же бежали они по острову, не выдержал наконец:
      - Лёнь, а кто это на нас смотрел? - и думал, что Кошмарик будет запираться, но тот словно давно уже ждал вопроса, чтобы оправдаться перед "лагерником" за свое малодушное поведение.
      - А Мишка Поганкин это был, тот, что в мае на лед пошел и утоп. Утопленник, значит...
      Минут пять молчали. Володя чувствовал, что его сознание уперлось в какую-то высоченную стену, преодолеть которую невозможно, оставаясь в границах его былых представлений о природе живого и мертвого. Раньше он твердо был уверен, что если человек утонул, то ходить по земле, интересоваться делами живых он уже не способен, - против правил все это. Но Кошмарик заявил об этом так спокойно, что стоило отвергнуть все прежние основы знаний и перейти в иное измерение.
      - Ты что же, узнал его? - спросил Володя.
      - Узнал. Как не узнать. И он, Мишка, меня узнал. Мы с ним мирно жили. Мишка мне перед... смертью своей червонец даже одолжил, а я ему отдать не успел.
      - Может, он за червонцем и приходил? - серьезно спросил Володя.
      - Может быть, - так же серьезно ответил Ленька, а потом прибавил: Только на кой ляд покойнику червонец? На бутылку, что ли? Ну так придет в лабаз, а ему там скажут: "Иди-ка отсель и без того худо выглядишь".
      Володя рассмеялся: шутка Кошмарика все поставила на места в его рассудке, и теперь требовалось только разъяснить, как получилось, что человек, считавшийся утонувшим, на самом деле жив, но живет не дома, а на острове.
      - Ладно, Кошмарик, давай-ка серьезно с тобой поговорим! - твердо заявил Володя. - Я в бродящих по земле покойников не верю. Тем более зачем утопленнику, если он... встает, среди бела дня шататься? Другое дело, если б после полуночи. А то солнце светит, а он прогуляться вылез. Нелогично как-то!
      Кошмарик, бросив весла, сел, обхватив колени, и задумался. Он, насупив лоб, думал минут семь, а то и больше. Потом сказал:
      - То, что я Мишку видел, это точно - палец отрезать дам, если ошибаюсь. Но в том разе, если он и не утопленник, а человек живой, то какого ж хрена он на острове сидит и домой не едет?
      - Да на чем же ему ехать? - усмехнулся Володя. - Где лодка? А доплыть до берега здесь непросто - километра полтора будет. А он, может, и плавает неважно. Представь себе, пошел он на рыбалку, под лед провалился, но выбрался и до острова кое-как доплыл. С тех пор и живет там...
      - Два месяца живет? - улыбнулся Кошмарик, удивляясь недомыслию "лагерника". - Да за два месяца без пищи он бы уже три раза сдох и превратился бы в тот скелет, который нам попался. Мне сдается, если... не утопленник Мишка, то держит его на острове какое-то дело важное или... не пускают его домой.
      - Кто же не пускает? - поразился Володя, и снова в его мозгу словно что-то скрипнуло, заскрежетало и завертелось в другую сторону. - Сила какая-нибудь? Неужели он, если бы спасся и на остров вылез, не смог бы докричаться, знак бы о себе подать? Ведь искали его, правда? С водолазами, наверное, искали. Почему же не кричал, не звал? Нет, думаю, он нарочно на острове сидит...
      Кошмарик, положивший подбородок на сдвинутые колени, ответил грустно:
      - Вот и я о том. Неспроста он на острове сидит. Хотя ведь он лодырь из лодырей, этот Поганкин Мишка. Может, взял да отпуск себе устроил. Притворился, что утоп, а сам гуляет, дышит свежим воздухом. И не тонул он вовсе, а взял да с мешком консервов на остров перешел. Прохлаждается себе сейчас, рыбку ловит - он большой мастак по части рыбной ловли. А лето кончится, возьмет и заявится: принимайте утопленничка. Он ведь хохмач был, Мишка этот. Ради хохмы одной вполне мог все устроить.
      Но Володю не все устроило в аргументах Леньки. Он покачал головой и заявил:
      - Сомневаюсь я что-то насчет того, что Мишка ваш разыграть всех хотел. Ты говорил, что работенка у него была непыльная - банщиком работал в пансионате. Для чего же место терять? А потом, не думаю, что ради хохмы можно мать родную доводить до такого отчаяния. Она же каждый день на берег ходит и все плачет. Знаешь, - осенило вдруг Володю, - я знаю, что делает на острове Мишка Поганкин и почему он домой не спешит.
      - Ну и что же?
      - А самолет он твой раскопал и груз припрятывает. Так что ты недаром ничего там не нашел - Мишка-утопленник все к рукам прибрал. Ведь недаром он за тобою наблюдал, пока ты в поту трудился: интересно стало, что ты там можешь разыскать.
      На Кошмарика соображение Володи произвело впечатление неотразимое. Он бессмысленным движением схватился за весла, вначале пару раз рубанул ими воду, словно собирался плыть, потом бросил их и погрозил сжатым до белизны суставов кулаком в сторону острова:
      - Вот сволочь! Опередил-таки нас, банный лист поганый! И фамилия-то у него подлому характеру соответствует! Ну, конечно! Все это он придумал с потоплением, спектакль этот! И с мамкой своей, наверно, договорился, чтоб постояла да поохала на берегу, покуда он станет богатства доставать! Он ведь тоже о самолете знал, вот и придумал маскарад! Ну и сволочь же! А все придурком прикидывался! Нет, он всех перехитрил! Заберет все барахло, и в город дунет, а может, и за границу!
      Володя внимательно присматривался к Леньке, и тут в его рассерженном лице мелькнули черты знакомого Володе выражения: да, на самом деле, ту же самую мину он видел на лице Кошмарика там, у обломков самолета, когда он вдруг поднялся из-за кучи песка, чтобы о чем-то сообщить Володе. Только увиденная Ленькой голова Поганкина и помешала Кошмарику тогда рассказать Володе о чем-то важном.
      - Ленька, а признайся, ведь ты мне что-то у самолета сказать хотел, спросил Володя, когда Кошмарик исчерпал арсенал ругательств в адрес своего соперника. - Неужели нашел что-то?
      - Что, что нашел? - непонимающе вылупил глаза Кошмарик. - Чего сказать хотел? Ничего не хотел!
      Но Володя уловил фальшивину в голосе приятеля, желавшего скрыть от конкурента результаты раскопок. Ленька однако переборол жадность - верх взяло желание поделиться, посоветоваться.
      - Да видишь ли, - почесывая затылок, сказал Ленька, - раскопал я там что-то вроде ящика железного... да. Головка болта торчала даже, и буква сохранилась немецкая, бледная такая, полустертая...
      - Какая ж буква? - замер Володя.
      Кошмарик пальцем на ладошке изобразил похожую на змейку "S" латинскую.
      - Вот такая буква, а больше ничего я не увидел, потому что только самый краешек я ящика того открыл. Хотел тебя позвать и тут увидел черта этого, Поганкина, и испугался! - Тут Кошмарик в отчаянии ударил кулаком о раскрытую ладонь и выкрикнул, чуть не плача: - А теперь Поганка эта мой ящик до конца разроет и барахлишко прикарманит! Эх, надо было не бежать оттуда, а, наоборот, за ним погнаться! Пистолетом припугнули бы, а нет так в долю взяли б. А теперь он там хозяин-барин! Эх, я дурак! Подумал, что покойника увидел!
      И Кошмарик ещё долго сокрушался и сетовал то на глупость свою, то на ловкость Поганкина, всех обманувшего. А Володя, видя, что Ленька ещё долго будет горевать, сел на весла и тихо погреб к берегу. Он не испытывал горестных чувств, мучивших Леньку, и в соседстве с отчаянием приятеля ощущал себя свободным и счастливым.
      ГЛАВА 7
      КРОКОДИЛИХА
      Причалили к берегу, и Кошмарик с помощью Володи втащил лодку на пологий спуск, ведший от сараев, где хранились лодки, к самой воде. Присели здесь же, и Ленька с задумчивым, солидным видом закурил, впервые за день, такой рабочий, деловой и важный для него.
      - Знаешь, - сказал Володя, - а давай-ка сходим к матери Поганкина. Как там её зовут? Ты вроде Шурой называл? Я не верю в то, что эта женщина могла так здорово... притворяться. Когда я слышал, как она рыдала, у меня внутри все так и крутило, самому хотелось плакать. Расскажем ей, что видели Мишку. Если увидим притворство, сразу поймем, что знает о Мишкиной затее. А если искренне обрадуется, тогда, старик, не знаю, что и делать: то ли Мишка и от неё все скрыл, то ли дело нечистое...
      Кошмарик поплевал на доски эллинга, пожевал мундштук сигареты, с ленцой сказал:
      - Думал я об этом. Только что нам даст визит к Поганихе? Это ж такая крокодилиха - ведро слез тебе нальет, а в натуре выйдет одна комедия. Но в общем сходим, а там решаться надо: пугать Мишку твоим пистолем и гнать его от самолета в шею или договариваться с Поганкой по-хорошему.
      - А когда пойдем к Поганкиной?
      - А сегодня вечером и сходим. Я после ужина к тебе зайду. Только боюсь, не засекли ль тебя конвоиры-воспитатели? Обед-то уж начался, опоздал ты.
      - А это не страшно, что опоздал, - беззаботно отвечал Володя. - Я по собственному графику живу. Воспитатель передо мной по струнке ходит!
      Кошмарик хмыкнул недоверчиво:
      - Чем же ты его так захомутал?
      - А уметь надо, - улыбнулся Володя, хотя при воспоминании о Чайковском, о таком нехорошем разговоре с ним, на душе стало тревожно.
      Кошмарик не обманул, - видно, заела его идея распутать затейливый узелок, завязанный Мишкой Поганкиным, - пришел к окончанию ужина и с благодарностью принял Володино угощение - несъеденный с чаем коржик. Ртом, занятым сухим крошевом, невнятно проговорил:
      - А чаем нас Шура напоит - запью.
      И мальчики пошли в сторону пансионата, расположенного неподалеку, на том же берегу. Рядом с ним стоял кирпичный домик в два этажа, смахивающий на городской.
      - Здесь пансионатские работники живут. Ничего себе устроились! Квартира номер три. Была бы только дома Шура. Впрочем, по берегу сегодня не таскалась, не видал, а то бы я её на берегу б и расспросил.
      Они уже стояли напротив добротной дерматиновой двери, и оставалось лишь нажать звонок.
      - Ты, может быть, - шепнул Володя, - не сразу её огорошишь, а подождешь немного? Посмотрим, что сама расскажет.
      - Стану я с ней церемониться, - важно заявил Кошмарик и нажал на пипочку звонка.
      Не открывали ребятам долго, и Кошмарик стал откровенно досадовать на то, что пришли в неурочный час. Но неожиданно из-за двери послышался вопрос, заданный с опаской, голосом настороженным или даже подозрительным.
      - Я это, Кошмарик Ленька, - был ответ, и дверь открылась мигом.
      На пороге стояла женщина, которую Володя видел на берегу, только теперь в её облике не было ничего скорбного: на её худых плечах, как на вешалке, был напялен нарядный цветастый халат, а на шее, тощей, как у страуса, висели крупные бусы, едва ли не со сливу величиной. Женщина эта была не старая, но, видно, любила выпить, а потому и выглядела почти старухой с морщинистыми своими щеками, тусклыми глазами да большими мешками, висевшими под ними и придававшими лицу какой-то песий вид.
      - Пусти-ка, Шура, разговор имеется, - запросто и грубовато сказал Кошмарик вместо того, чтобы распространяться о цели своего визита.
      - Ну входи. А это кто с тобой? Поди такой, как ты, мазурик?
      - Нет, это не мазурик. Это Вовчик из лагеря "Зеркального". Ты нам чайку поставь скорее. Разговор хороший есть.
      Кошмарик, не спрашивая разрешения, прошел в комнату и Володю за собой потянул. И если дом в целом можно было за городской принять, то обстановка комнаты производила впечатление иное. Во-первых, здесь сильно пахло рыбой, висевшей на веревках, протянутых над головой так же часто, как струны у арфы. На тех же веревках болтались пучки какой-то травы, тоже издававшие запах, так что от вони, наполнявшей небольшую комнату, хотелось бежать подальше и поскорей. Вообще жилье Поганкиной напоминало внутренность избушки какой-нибудь колдуньи, так здесь было неуютно, грязно.
      Когда Шура Поганкина появилась в комнате с замызганным чайником, помятым и с осыпавшейся эмалью, Кошмарик сразу же спросил:
      - Рыбка-то у тебя какая, Шура! - И показал рукой на вялившихся лещей, язей, крупную плотву. - Сама, что ль, ловила или Мишка принес? В город отвезешь - хороший навар получишь!
      Поганкина опешила от неожиданности, затрясла своими морщинистыми, дряблыми щечками, то ли собираясь заплакать, то ли не на шутку разгневаться.
      - Малый... ты никак опупел, я вижу... - наконец сказала она как бы в замешательстве.
      Володя же, видя, что Кошмарик начал грубо и неделикатно, ударил его под столом ногой, а Ленька - хоть бы хны - сидел и улыбался, пристально глядя на Поганкину.
      - А что? - сказал он, будто не понимал, в чем дело. - Мишка рыбак заправский. Помню, он как-то судака на три кило при мне вытащил.
      Шура все-таки почла за лучшее заплакать: вся сморщилась, как гриб сморчок, вытащила из халата засморканный платок и уткнулась в него. Поняла потом, что плакать стоя неудобно, села за стол, уперев в него острые локти и уткнув подбородок в кулаки. Сквозь слезы, на самом деле текшие из её мутных глаз, Шура говорила, тягуче и нудно:
      - Вот, люди... злые... бессердечные какие. У меня - горе, сыночек единственный утоп, а эти ходят, издеваются... смеются! Не жалко им мать... старость одинокую не жаль! Изверги какие... убийцы! У-у-у! А-а-а-о-о!