Наши собственные

      Офицер как будто бы не заметил Пиньку и Катю: как мимо пустого места, прошел мимо Василия Игнатьевича, по дороге перелистал две - три книжки, лежавшие на столе, задел локтем встретившуюся ему в коридоре Мусю и тем же неторопливым хозяйским шагом, шагом победителя и собственника, вернулся в столовую. И тут, когда он заметил на буфете и на столе круглые, румяные хлебы,- все мгновенно изменилось.
      Прищурившись, он небрежно хлопал стеком по драгоценным буханкам, видимо считая их про себя.
      - Ого! Двенадцать! Порядочно,- сказал он по-русски, с чуть заметным акцентом.
      На лице его появилась деланная улыбка, но глаза глядели так колюче и зло, что у Анны Матвеевны сжалось сердце.
      - Какой это хлеб? - спросил он резко.
      - Аржаной,- ответила Анна Матвеевна.
      Офицер так хлестнул стеком по буханке, что на румяной корке лег глубокий шрам.
      - Я шуток не люблю,- сказал он отрывисто,- и вы почему-то много хлеба кушаете. Sehr viel! Можно накормить один целый отряд. Ну? Кому вы хлеб запекали?
      - Себе,- сказала Анна Матвеевна, заложив зябнущие руки под передник,себе,- повторила она, силясь сосредоточиться и отогнать от себя видение мертвого лица Костика,- себе.
      - Ах так! So!
      Несколько слов отрывистой команды - и в доме начался разгром. Рывком открывались шкафы, вываливались на пол книги, немудреный детский гардероб. Из открытого буфета смахивалась на пол посуда; в спальне солдаты спокойно и деловито вспарывали подушки, протыкали штыками белые покрывала, новые простыни, матрацы. Перья носились в воздухе; под ногами у солдат хрустели черепки, с треском срывались переплеты с книг и альбомов.
      Наверху, во врачебной комнате, летели на пол склянки с лекарствами, разбивалась драгоценная аппаратура, вынимались и прятались в солдатские ранцы новенькие хирургические инструменты. И всюду солдаты выстукивали стены, пол, потолки - искали какие-то тайники.
      Все чаще и чаще в речи врагов слышалось слово "партизан". И старикам стало ясно, что фашисты не уйдут отсюда, не добившись своей цели.
      Лиля оставалась на кухне, возле входных дверей которой стоял солдат. Таня и Юра - в столовой. Стариков и остальных детей согнали в спальню мальчиков. Хорри в доме не было.
      Василий Игнатьевич мучительно пересчитывал ребят: "Лиля в кухне, Таня и Юра в столовой; здесь - Пинька; Катя, Муся... Хорри в саду; надеюсь, он не вошел в дом. Где Леша? Где может быть Леша? Он был в доме, когда вошли эти... Да, да, конечно, он шел к Тане, чтобы попросить у нее кусок свежего хлеба. Почему же его нет в столовой?"
      У дверей спальни тоже стоял солдат, и он оттолкнул Анну Матвеевну, когда она захотела пройти к Тане; один солдат был на кухне, трое других продолжали возиться наверху.
      У Анны Матвеевны рот был крепко сжат, и она твердо знала, что от нее никаким способом ничего не добьются. Но дети?!
      Детей пока никто не трогал. Только Таню и Юру не выпускали из столовой, и лейтенант вел с ними вежливый разговор.
      - Ну-с,- сказал он, садясь верхом на стул, добродушно глядя на детей и поигрывая стеком,- нам надо познакомиться и sogar подружиться. Если хотите, я могу первый начинайт.
      Он подошел к Тане, галантно щелкнул каблуками и представился.
      - Бруно Шиллер, имею честь! - и он протянул Тане узкую белую руку.
      Таня с ужасом посмотрела на эту руку и прижалась к спинке стула.
      - О, фрёйлайн очень строгий. С таким характером бывает ошень трудно.Офицер резко повернулся.- А ваша как зовут, молодой человек?
      - Юра, Юматик.
      - Какая странная фамилия! - удивился офицер.
      - Да нет... Это прозвище.
      - Что такое прозвиче?
      - Ну, название,- сказал Юра сухо, но обстоятельно.- Я очень люблю математику; вот ребята и прозвали меня "юный математик".
      - А, ошень хорошо,- молодой ученый! Так вот...
      Но Юра не дал ему договорить. Любознательность у этого молодого ученого была сильнее страха.
      - Скажите, пожалуйста, а вы не родственник знаменитого Шиллера?
      Лейтенант был потрясен.
      - Откуда вы его знаете?
      - Я, конечно, не очень хорошо его знаю, но я слышал о нем.
      - А разве вы интересуетесь свинами?
      - Какими свинами? - беспомощно обернулся Юра к Тане.- Таня, о чем он говорит?
      - Мой дядя имеет знаменитый свиноферма, культурный свиной ферма,самодовольно сказал Бруно Шиллер.
      - Ну...- разочарованно протянул Юра,- я совсем не про это, я про писателя.
      - Это не мой родственник,- отрезал лейтенант.- Но довольно! Довольно болтать! Отвечайте,- кто этот человек, который крикнул "бегите"? Мы его немножко... успокоили.
      Бедный Юра не понимал, что за вопросом идет вопрос, и наивно отвечал:
      - Костик.
      - Молчи! - сказала ему Таня и больно сжала его руку.
      - Не надо мешать, фрейлайн; я повторяю,- куда он просил вас убегать?
      - Не знаю,- сказал Юра тихо.
      Офицер резко повернулся к Тане.
      - А вы?
      Таня молчала. Ракетница поблескивала на столе, у самого открытого окна, но между ней и ребятами стоял фашистский офицер.
      - Или вы мне все расскажит, все про партизан - кто, как зовут, откуда? Кому вы запекали хлеб? Кто ходил в большой сапоги с гвоздям?.. Он шел здесь... Или через полчаса,- фашист посмотрел на свои золотые часики,- я вас расстреляю,- понятно? К стенке!
      С ловкостью фокусника он выхватил из-под ребят стулья и толкнул Таню и Юру к стенке.
      - Тридцать минут и фсё... Понятно? - каркнул он прямо в лицо мальчику.
      Нет. Непонятно. Юра даже не боится. Он просто не понимает. Он вырос в стране, где ребенок - хозяин жизни, где для него строят детские сады, дворцы и стадионы, где о детях думают в первую очередь, в самые тяжелые времена. Он просто не знает, не верит, что есть люди, которые убивают детей. Он взглянул на Таню и увидел бледность ее лица, дрожь темных ресниц, увидел жесткое лицо фашиста, взглянул в его глаза и вдруг испугался. И лицо его побледнело так, что редкие родинки яркими крапинками выступили на коже. Он в ужасе сделал шаг назад, но там была стена.
      Таня сразу поняла его, обняла за плечи и прижала к себе.
      Бруно Шиллер вытащил револьвер.
      Таня вытянулась, крепче прижала к себе Юру,- она уже ничего не скажет.
      - Я считаю,- сказал лейтенант,- одна минута прошла. Вторая...
      28. Принцесса
      Лиля была в кухне, когда раздался крик Костика, и, хотя мысли ее были далеко, а руки заняты непривычным и трудным для нее делом (она месила тесто в большой квашне), девочка сразу поняла, что пришло несчастье, которого они боялись столько времени. Она поспешно выпрямилась, стала быстро стирать с рук вязкое тесто, успела увидеть, как Анна Матвеевна выбежала из кухни; как Муся, бросив на пол деревянную ложку, кинулась к ней с криком: "Не уходи, бабушка, я боюсь!" и, освободив, наконец, руки, повернулась к двери. В дверях уже стоял фашистский солдат. Он ничего не говорил; он не двигался с места, он только стоял, широко раздвинув, ноги, и заслонял проход. Лиля ничем не выдала волнения и, хотя сердце ее гулко стучало, небрежным взглядом скользнула по солдату и спокойно подошла к умывальнику. Вымыла руки, тщательно вытерла полотенцем и направилась к окну. Но солдат резко сказал: "Halt!" - и наставил на нее дуло автомата.
      Лиля остановилась не сразу. Она сделала вид, что не обратила внимания на окрик солдата, и шла будто бы не к окошку, а к зеркальцу, висящему в простенке. Спокойно она пригладила перед зеркалом волосы, стала поправлять воротничок на платье, видя в зеркало не себя, а солдата, наблюдавшего за каждым ее движением. В это время пришел второй фашист, видимо постарше чином; и они долго разговаривали и пересчитывали хлебы, как будто бы не обращая на Лилю внимания. Но Лиля видела в зеркале краешком глаза: они следят за ней. Из их разговоров девочка узнала, что они ловят какого-то партизана или партизан, что в этом доме должны знать, где их найти, и что лейтенант Бруно Шиллер сказал, что он перебьет всех русских щенков, но добьется правды. И, как бы в подтверждение этих слов, до кухни донесся звон разбиваемой посуды, треск ломающихся вещей и возбужденная немецкая речь.
      Лиля постаралась не вздрогнуть; она только еще на один шажок придвинулась к зеркалу. Как медленно и тщательно прихорашивалась Лиля! То отбросит косу назад, то спустит ее на грудь, то расстегнет пуговку у ворота, то снова застегнет ее, как будто ничего не происходит ни в доме, ни во дворе, ни в огромном мире, как будто самое важное сейчас - чтоб она была аккуратно одета. Ей все равно, что старший фашист запер на ключ входную дверь и, уходя, положил ключ к себе в карман, что второй по-прежнему стоял у внутренней двери, широко расставив ноги, закрывая собой проход. Она никого не боится, ничем не встревожена, и все, что делается в соседних комнатах, ей, видимо, безразлично.
      А в голове у Лили только одна мысль: "Сергей. Как спасти Сергея? Вдруг они найдут его там в баньке!.. Он беззащитный, беспомощный... Товарищ, которого мне поручили. Я должна, я должна его спасти. А если не сумею? Все равно я должна попытаться. А если!.. Ну, буду с ним до конца..."
      Розовое личико улыбалось в зеркале то ли своей красоте, то ли безмятежным своим мыслям, а мысли были все об одном. "Как мне выбраться из дому? Через окно в спальне. Отсюда мне не удастся бежать... Он следит за каждым моим движением... Так или иначе, надо выйти из кухни, а там будет видно. Посчитаю до десяти - и за дело!"
      Спокойно, сняв с себя передник и еще раз отряхнув платье, Лиля уверенно направилась к двери, ведущей в коридор.
      - Halt! - снова крикнул солдат и сделал шаг ей навстречу. Он, кажется, собирался ударить ее прикладом. И тут Лиля надменно вскинула голову, брезгливо посмотрела на солдата и сказала высокомерным тоном на безукоризненном немецком языке:
      - Как вы смеете со мной так обращаться? Разве вы не знаете, кто я такая? Я расскажу обо всем господину Бруно, и он вас научит. Солдат должен немного думать. Откройте дверь!
      Растерявшийся ефрейтор щелкнул каблуками и распахнул перед Лилей дверь. Девочка горделиво прошла мимо и гневно захлопнула дверь перед самым его носом. Фашист остался в пустой кухне.
      Лиля прокралась в спальню. На другом конце комнаты дверь была широко открыта, она вела в игровую, где тоже были фашистские солдаты. Один из них стоял спиной к двери и мог каждую минуту обернуться, а единственное открытое окно спальни было совсем близко к этой злополучной двери.
      И тут Лиля, забыв, что она "профессорская дочка" и "взрослая девушка", как самый заправский мальчишка залезла под кровать и на животе под койками стала осторожно продвигаться к окну. Не очень-то это было легко. Пыль, поднятая при разгроме, пух, покрывающий пол, щекотали ей горло, залепляли глаза. Царапины появились на щеках и на голой шее - то заденет лопнувшая пружина от кровати, то низко опустившаяся сетка. При каждом шорохе Лиля застывала, ткнувшись лицом в грязный, истоптанный пол. Еще осталась одна кровать, другая, а там и заветное окно. Под последней койкой Лиля замерла на минуту, осмотрелась и, рассчитав каждое движение, тихонько стала подниматься к подоконнику. А ведь довольно высоко! "Вот так тебе и надо... Не занималась физкультурой!.. Все мама говорила: "Вредно, вредно",доставала врачебные справки... а теперь вот это может погубить Сергея... Хорри и Гера играючи перемахнули бы через подоконник..." Но раздумывать некогда, и красиво или неуклюже, но Лиля перевалилась через подоконник и неловко упала на землю. Полежав немного, она слегка приподняла голову - два фашиста возились у двери погреба.
      "Ага,- успела со злорадством подумать Лиля,- отбивают замок, думают, что в погребе есть чем поживиться.
      Осторожно она отползла от дома, не смея подняться на ноги, доползла до длинного ряда смородинных кустов и тут, пригнувшись, побежала по направлению к лесу. На одно мгновенье ей показалось, что в густом кусте притаился какой-то мальчик. "Кто бы это? Кажется, Хорри",- но она сразу обо всем позабыла, торопясь к Сергею. На всякий случай, чтобы не навести фашистов на след, она сделала круг по лесу и только тогда, снова ползком, подобралась к порогу баньки.
      29. Четверо
      Бруно Шиллер посмотрел на часы.
      - Уже проходило десять минут,- сказал он Тане.- Вы хотийте еще немного подумать, пожалуйста, я очень терпелив, но часы продолжают ходить.
      Лейтенант сел на стул и заложил ногу на ногу. Он посмотрел на свой револьвер, прицелился в Таню, как будто примериваясь, и, добродушно усмехаясь, продолжал:
      - Прелестно. Очень выйдет хорошо.
      Юра как завороженный смотрел на револьвер. Губы его дрожали все больше и больше, и он все теснее прижимался к Тане.
      - Не смотри на него,- шепнула Таня.
      Юра с усилием оторвал глаза от револьвера и взглянул прямо перед собой. Там висел портрет Ленина. Лейтенант перехватил Юрин взгляд, нахмурился и резко крикнул:
      - Не смотри туда!
      Юра и Таня перевели взгляд на другую стенку. Там из золоченой рамы весело улыбался им Киров, окруженный ребятами, счастливыми ребятами с цветами в руках, веселыми, свободными, около которых никто не стоит с револьвером.
      - Перестать смотреть! - опять закричал лейтенант и топнул ногой. А на левой стене портрет маршала. Он смотрит требовательно и строго. Пятиконечная звезда сияет у него на груди. И двое ребят у стенки стали смирно, будто бойцы, принимающие присягу.
      Бруно Шиллер совсем вышел из себя. Он подскочил к Тане и приставил дуло револьвера к ее виску.
      - Довольно эти игрушки! Ты будешь сказать? Или я сейчас стреляй.
      Смертный холодок шел от виска и расползался по всему телу, и ноги становились ватными и не хотели держать. Но Таня сказала заледеневшими губами:
      - Не буду.
      Девочка, моя девочка... Ты сама не знаешь, что ты ступила полудетскими своими ногами на ту страшную и славную дорогу, по которой пойдут тысячи и десятки советских детей. Рука в руку пройдут по этой дороге в бессмертие и наши дети из Краснодона.
      И ты, Таня, стоишь сейчас в начале этой тропы, и мы ничем не можем тебе помочь.
      Лейтенант неожиданно отошел от Тани и снова сел на стул.
      - Я буду держать свои слова. Вам осталось еще десять минут. Десять минут вы можете думайт! Не сказайт мне нет.
      Десять минут... Многое можно сделать в жизни за десять минут.
      Можно совершить подвиг и можно предать друга; можно помочь упавшему и докончить многолетний труд и двинуть армию на мирную страну... Но как малы эти десять минут, когда сзади стена, перед тобою враг, а тебе только семнадцать лет и нужно приготовиться быть мужественной до конца!
      А ведь мысли идут совсем не так, как ты хочешь. Пусть что-то надо решать, пусть рядом стоит смерть, а мысли скачут и о Юре и "прощай, мама", и о солнечном зайчике, и о ракетнице, ракетнице на столе... И снова о клумбе, пестрящей за открытым окном, и о том, что вот этого уже больше не увидишь, и о том, что на полу почему-то валяются счеты,- когда они упали?
      И глаза рассеянно обводят комнату и останавливаются на окне, там жизнь, а из этой комнаты она уже уходит.
      И вдруг Таня увидела, как в этом окне на мгновение появилась гибкая фигура Хорри; он перегнулся через подоконник и схватил со стола ракетницу. Таня с трудом подавила в себе крик, но Бруно Шиллер тоже увидел Хорри. Одним прыжком он подскочил к окну и выстрелил в бегущего мальчика. И солдат, стоящий у крыльца, еще не понимая, в чем дело, пускал очередь за очередью по кустам, сбивая пышные головки репейника...
      И все же Хорри убежал. Они не убили его, как Костика-пастушонка. Они не поймали его, потому что через минуту в воздух взвилась красная ракета...
      Лейтенант с проклятьем отскочил от окна, бросился к двери, забыв о детях, но на пороге обернулся и на ходу выстрелил в Таню.
      Облако известки и пыли заволокло комнату, и Юра увидел, как Таня, медленно скользя по стене, упала на пол.
      * * *
      Лейтенант на крыльце отдавал быстрые приказания солдатам. Он понимал, что надо немедленно уходить отсюда, что ракета - это сигнал. Слово "партизан" уже внушало безотчетный ужас лейтенанту, да еще и здесь, в этом вековом, непроходимом русском лесу.
      Бруно Шиллер созвал своих людей, на мгновение задумался ("не перестрелять ли всех, не поджечь ли дом?"), но, сообразив, что время идет, махнул рукой и потребовал лошадь. Сгрудившиеся вокруг него солдаты с ужасом смотрели на темный лес и на herr'а лейтенанта, который явно собирался бросить их одних в этом страшном месте. Денщик медленно-медленно подводил коня, и даже конь прядал ушами и нервничал.
      Как только фашисты ушли из дому, Анна Матвеевна бросилась в столовую к Тане и Юре, а Василий Игнатьевич выскочил на крыльцо, взглянуть,- что с Хорри? За ним увязалась боявшаяся остаться без взрослых Катя.
      Лейтенант уже взялся рукой за повод, но, увидев Катю, с отрывистым "So!" вдруг схватил девочку за плечи, перебросил через седло, вскочил сам и тронул лошадь.
      Катя пронзительно закричала.
      Каким чудом вернулась молодость к Василию Игнатьевичу, что сделало быстрыми его старые ноги, сильными дрожащие руки? Одним прыжком он оказался около всадника, схватил повод и остановил коня, другой рукой он потянул к себе Катю, и девочка свалилась на землю у его ног.
      - So?! - закричал лейтенант и вытащил револьвер.
      Василий Игнатьевич шагнул вперед и заслонил собой девочку. Она в ужасе закрыла глаза и всем телом прижалась к ногам старика.
      В это время над лесом вспыхнула ответная красная ракета. Бруно Шиллер в упор выстрелил в Василия Игнатьевича и дал шпоры коню. Ломая кусты, топча цветы, бряцая снаряжением, бросились за ним солдаты.
      В саду стало тихо.
      Молчал Василий Игнатьевич, не встал, не отряхнул свой пиджак, не поправил галстук, не шевельнулся...
      Он лежал, запрокинув в пыль свою серебряную голову, и смертные тени уже разлились по его лицу.
      Катя с ужасом смотрела на него, и судорога подергивала ее губы.
      Не надо бояться, Катя. Он спас тебе жизнь, девочка. А может быть, даже больше, чем жизнь.
      Он жил с вами рядом, заботился о вас, иногда ворчал, требовал порядка, иногда не понимал вас, с удивлением смотрел на "племя молодое, незнакомое" и никогда не занимал большого места в вашей жизни... Но разве маленькое место - тот клочок земли, на который шагнул он, закрывая своим телом тебя, Катя?
      30. Помощь
      Когда Анна Матвеевна вбежала в столовую, комната еще была полна едким облаком известки, и сначала старушка ничего не могла рассмотреть. Мало-помалу она разглядела Юру, стоящего на коленях около неподвижно лежащей Тани. Лицо Тани было сине-белого цвета, то ли от покрывавшей его пыли, то ли... Через правую щеку протянулась кровавая струйка и сбегала на воротничок.
      Усилием воли, подавив крик, вся сжавшись от страха, Анна Матвеевна наклонилась и взяла Танину руку. И хотя рука безжизненно лежала в ее ладони, она была теплая, она была живая!
      - Жива! Жива! Это только обморок!..- крикнула Анна Матвеевна Юре.Воды дай скорее!
      Юра схватил с буфета графин и бросился к старушке. Анна Матвеевна смочила водой свой головной платок и вытерла лицо Тани. На правом виске была содрана кожа, в нескольких местах были глубокие ссадины, но раны не было.
      - Жива! Жива! Это только обморок. Но ведь на волосок, только на волосок,- а все-таки жива,- бормотала старушка, пытаясь успокоить то ли себя, то ли Юру. А Юра метался от Тани к окошку... За окном гремели выстрелы.
      Таня слабо застонала и открыла еще не видящие глаза. Потом взглянула на Анну Матвеевну... на Юру... и вдруг уткнулась головой в колени старухи и громко, навзрыд заплакала: "Мама, мамочка, мама!"
      Анна Матвеевна прижимала девочку к себе, вытирала ей слезы передником. Юра гладил Танины руки.
      - Успокойся, Танечка, успокойся,- шептал он и вдруг услышал горький плач из-за большого книжного шкафа. Оттуда вылез Леша. Белый как мел, с трясущимися губами, перепачканный паутиной, он бросился к Тане.
      - Я им! Я им!..- бормотал он, всхлипывая.
      И вдруг снова во дворе послышались выстрелы, немецкие возгласы, тяжелые шаги... Таня и Юра дрожа прильнули друг к другу. Анна Матвеевна заслонила их собой и пересохшими губами сказала Леше:
      - Спрячься скорей! Ненадежный ты... не выдержишь. А мы, ребятки,повернулась она к ним,- до конца дойдем.
      - Я не полезу,- сказал Леша дрожа и в ужасе поглядел на дверь.
      Шаги раздались ближе и ближе, дверь распахнулась... На пороге стояли Гера и Хорри. За ними дядя Миша отдавал кому-то приказания:
      - Тех трех бросьте в канаву и завалите валежником. А лейтенантика и этого, который детей сторожил, давайте в игровую, и двое от них ни на шаг! Возьмем с собой - пригодятся. Ну, вовремя поспели,- сказал дядя Миша, вытирая пот со лба и наклонившись к Тане.- Ты молодец, девочка! Молодец, мама будет тобой гордиться.
      - Юра тоже молодец,- прошептала Таня.
      - Конечно, Юра тоже,- сказал Гера, положив руку на плечо мальчика.
      Леша, размазывая грязь по лицу, уткнулся головой в грудь дяди Миши и заговорил отчаянно:
      - Я тоже... я тоже надежный, я испугался, я очень испугался, но я хотел утащить ракетницу, и я бы тоже не выдал. Честное слово, я тоже надежный.
      И дядя Миша, поглядев ему в глаза, сказал:
      - Это еще придется доказать, мальчик.
      * * *
      - Собери-ка, Гера, всех детей в игровую, надо проверить, все ли на месте. А где Лиля и Сергей, Анна Матвеевна?
      - Лиля к нему побежала еще, кажется, до немцев... Ох, не упомню я, запуталась совсем... Голова не варит...
      - Гера, беги скорее в баню, выясни да доктора пошли сюда, Тане помочь нужно. А вы, Анна Матвеевна, очнитесь! Соберите все самое необходимое; сейчас нам здесь оставаться нельзя. Хорри! Там все в порядке?
      - Сидят,- четко ответил Хорри,- однако тихо сидят.
      Действительно, Бруно Шиллер сидел в кресле в центре игровой комнаты. Вокруг стояли цветы, покачивая листьями, пучеглазились на него розовые вуалехвостки в аквариумах. Цветные коробки с настольными играми громоздились друг на друга; поблескивали золотыми корешками выброшенные из шкафов книги. Висели волейбольные мячи, стояли крокетные ящики, трепетали флажки и шары. Весь многоцветный, веселый детский мир, который он хотел разрушить, окружал лейтенанта. И не был Бруно Шиллер похож ни на писателя, ни даже на владельца знаменитой свинофермы. Куда девался его важный вид, его осанка, его надменность? Руки его были связаны за спиной, плечи опустились, глаза бегали во все стороны. За его креслом, тихонько поигрывая револьвером и насмешливо глядя на лейтенанта, стоял рослый паренек из отряда дяди Миши. А вокруг Бруно Шиллера-фашиста, лейтенанта гитлеровской армии, полукругом стояли советские дети. Они рассматривали его без испуга, с удивлением, с неприкрытым любопытством. "Так вот какие бывают люди, которые убивают детей. Мы никогда не видали таких. Мы только слышали о них, когда нам рассказывали об Испании, и то это казалось нам похожим на страшную сказку".
      В комнату, обняв Юру за плечи, вошла Таня, и дети молча расступились перед ней и сразу сомкнули круг и прижались к этим двоим. Пинька повис на Юре, гладил его плечи и восторженно заглядывал в глаза. Таня и Юра смотрели на лейтенанта. Волосы Тани были в пыли и известке; тонкая струйка крови все еще текла по бледной щеке и ссадины были на лбу. Семь пар детских глаз переводили взгляд с нее на Бруно Шиллера.
      "Ты видишь? Как ты мог это сделать? Как смел?" И под упорными взглядами ребят лейтенант Шиллер - не поэт, нет - опустил голову и прикрыл свои холодные, злые глаза.
      31. Извините меня, я слабая
      - Все ли ребята здесь? - спросил дядя Миша.
      - Пинька, Юра, Таня...- пересчитывал Хорри.
      Дверь распахнулась.
      - Нету,- крикнул Гера с отчаянием в голосе,- нету Лили нигде... и Сергея нет! В баньке пусто!
      Дядя Миша побледнел так, что даже сквозь бурый загар стала видна эта бледность.
      - Заприте этих двоих в кладовку - и все на поиски Лили и Сергея! Они не могут быть далеко! Мы должны их найти во что бы то ни стало! Живыми или мертвыми.
      - Конечно, конечно, живыми!
      - Анна Матвеевна, вы займитесь домом, на всякий случай, обойдите все от чердака до подвала.: А все остальные - в сад и в лес.
      Анна Матвеевна, совсем потерявшая голову и усталая до предела, добросовестно обходила дом.
      - В доме, конечно, их нет... В бане нет... Значит, захватили, убили... Девочку убили... А я-то на нее сердилась, что белоручка... А она совсем не белоручка, просто не обучена...- Старушка садилась на первый попавшийся стул и опускала тяжелую голову: - И Василий Игнатьевич, сердешный ты мой!
      Дядя Миша вернулся в дом и шагал из угла в угол, из угла в угол.
      Ребята осматривали сад. Глядели за каждым кустом, за каждым деревом, в каждой канавке. Гера руководил поисками. Он разбил сад и близлежащий лес на участки, и все, тщательно осмотрев одну часть, переходили в другую.
      Непрерывно кто-нибудь докладывал дяде Мише:
      - Дядя Миша, погреб обыскали - нет.
      - Дядя Миша, в плодовом саду нет.
      - Дядя Миша,- в березняке нет.
      Дядя Миша мрачнел все больше и больше и кричал:
      - Лес около ограды хорошенько обыщите. Найти, обязательно найти Сергея... и девочку такую... беленькую.
      Гера с Хорри снова пошли в баньку, В ней не было видно каких-нибудь следов борьбы, убийства, крови... Так же белоснежны были простыни, так же стояли цветы на столике. Кисель в чашке, и так же безмятежно заглядывало солнце в маленькое зеленоватое окошко...
      И вдруг Хорри подскочил:
      - Гера,- сказал он хрипло,- одеяла-то нет.
      Да, одеяла не было. А одеяло - это то, во что можно завернуть, чтобы унести с собой; это то, что можно набросить... закрыть...
      Гера до крови кусал себе губы. И лицо его было таксе же, как в тот день, когда он вернулся с родного пепелища.
      Хорри робко дотронулся до него:
      - Пойдем, Гера, расскажем дяде Мише; он что-нибудь придумает, он найдет, непременно найдет и Сергея... и Лилю.
      Гера молча пошел за Хорри.
      Вдруг из-за кустов выскочил Тишка, поглядел на мальчиков и шмыгнул в кусты.
      - Тишка! - крикнул Хорри и бросился за ним.
      Тишка вдруг выпрыгнул из-за какого-то куста, потерся мордочкой о босую ногу Хорри и... провалился сквозь землю.
      - Идем,- торопил товарища Гера.- Что ты котенком занялся? Идем, тебе говорят.
      Но древний инстинкт охотника и следопыта заставил Хорри опуститься на землю, раздвинуть кусты... и Хорри тоже провалился сквозь землю.
      - Гера,- глухо раздался откуда-то его голос,- сюда!
      Он раздвинул кусты, стоя в какой-то яме.
      - Осторожней, тут лаз, не оступись.
      Гера спустился вниз.
      Это была землянка, когда-то вырытая и давно позабытая Юрой и Пинькой. Она вся заросла травой. В ней было прохладно и темно.
      На полу, на том самом одеяле, лежал в обмороке товарищ Сергей, а рядом с ним сидела скорчившись Лиля, крепко обхватив руками щиколотку правой ноги и растирая ее. Впервые за все время Хорри увидел на щеках девочки слезы.
      - Лиля! - рванулся к ней Гера,- Лилечка!..
      * * *
      Время шло. Оставаться дольше было невозможно. Никто точно не знал, сколько было фашистов в здравнице: пятерых захватили, а может быть, остальные пробрались к себе. Так или иначе в Захарьино вот-вот начнется тревога, да и ракеты над лесом, конечно, насторожат фашистов. Надо уходить.
      - Собирайтесь,- ребята,- хмуро сказал дядя Миша,- зовите всех.
      - А Сергей... а Лиля?
      - Вы, кажется, слышали мое приказание?! - резко прикрикнул дядя Миша.
      Ребята по одному неохотно входили в комнату, не смотрели друг на друга, молчали...
      Анна Матвеевна отвернулась к стенке.
      - Стройся...- сказал дядя Миша тихо.
      И тут Хорри ворвался в комнату:
      - Нашли! Нашли! Лилю Гера сюда несет.
      - Несет? - ахнула Анна Матвеевна.
      Гера вошел с Лилей на руках.
      - Вот,- сказал он,- жива.
      - А Сергей? - крикнул дядя Миша.
      - В порядке. Она его на одеяле в лес ползком тащила. Понимаете, ползком, через кусты... Ногу подвернула и вот... руки изодрала... Спасла, дядя Миша,- захлебывался Гера,- спасла, спрятала, в землянке спрятала...
      Юра удивленно заморгал глазами:
      - Ты разве знала про землянку?
      - Знала.
      - А почему никогда не говорила? - подозрительно спросил Пинька.
      - Но я никогда не выдаю чужих секретов.
      Анна Матвеевна подошла к Лиле, сидевшей на диване, и внимательно посмотрела на нее:
      - Вот ты какая... барышня наша... ленинградская...
      Лиля застенчиво улыбнулась.
      - Дядя Миша,- сказала она сконфуженно,- его перенести надо скорее; я не смогла удобно уложить. Вы извините,- я ведь слабая.
      Прощание
      Вот и уложили в могилу у самой землянки Костика-пастушонка и Василия Игнатьевича. Плотно утоптали землю, положили большой красный камень и осторожно перенесли сюда, в сосновый лес, белую березку. Незаметна могила для врагов, но друзьям всегда будет указывать путь белая свечка березки. Пройдут, отбушуют военные годы; вытянется, повзрослеет деревцо, четыре раза уронит лист на могилу и четыре раза снова покроет зеленым пухом тонкие ветви, а потом каждый год будет радостно шуметь, встречая друзей, которые в один и тот же день будут собираться под ее шатром. Откуда только не приедут они: из Ленинграда, из далекой тундры, из шахт Донбасса!.. С каждым годом станет пышнее береза и взрослее - люди. Но если кто-нибудь из них оступится или пошатнется, он вспомнит сейчас же о красном камне под белой березой и встанет на ноги. "За тебя отдали жизнь, и ты обязан прожить свою так же честно",- шепнет ему сердце.
      - Смирно! - скомандовал дядя Миша, и вытянулись ребята и бойцы.Запомните, ребята, этот камень. Тут спит Костик. Он был настоящим солдатом и настоящим героем. Это он выполнял все наши поручения. И делал это спокойно и незаметно. А почти за каждым поручением, за каждым заданием стояла смерть, И она подстерегала его на посту. Разве он не мог бы остаться незамеченным фашистами, здоровым и живым? Но солдат умирает за других. Как солдат умер и Василий Игнатьевич, защищая Катю. И мы отдаем им воинские почести, пусть один - ребенок, другой - глубокий старик. Тихий салют!