После занятий йогой они отправились в зал, где, как обычно, разделились на пары и шепотом продолжали болтать между инструкциями преподавателя «прижимайте партнера… теснее прижимайте…», заставлявшими их прыскать от смеха.
– Решение твоей проблемы находится в ящике для носков, – глубокомысленно заявила Джен.
– Где?!
– Правду жизни можно найти в ящике для носков. Носки, оставшиеся без пары, – объяснила Джен, – обычно откладывают на время в сторону, а потом почти всегда пара обнаруживается. Можешь мне поверить! Рано или поздно каждому носку найдется пара.
– Нет. Мне не найдется, – угрюмо возразила Ева. – Я знаю точно, потому что, по сути, являюсь красно-бирюзовым полосатым носком, который никак не может соединиться с голубым гольфом.
– Кого это ты называешь голубым гольфом?
– А то не догадываешься…
– Почему бы тебе не подумать о Питере? – спросила Джен, когда они щека к щеке двигались скользящей походкой из одного угла зала в другой, как и остальные двадцать пять пар танцующих.
– Ни за что!
– Почему? Вы оба любители йоги, ему чуть больше тридцати лет, одинок, довольно интересен…
– Боже мой, Джен! Этот человек пропускает через нос соленую воду.
– Да ты что? – Теперь пришел черед Джен ужасаться.
– И еще он пьет только чай с эхинацеей, который всю ночь заваривает в медном чайнике, и всегда «очищается» перед завтраком. И ты говоришь, что я помешалась на оздоровительных процедурах!
– Хорошо, тогда он, конечно, не подходит. А этот хиппи, ветеринар?
– Два… три… четыре… наклон, сгибайте спину и прижимайтесь к партнеру! – сделал замечание преподаватель танцев.
– Нильс не хиппи, – прошептала Ева. – Он очень умный и честный. Хотя нет, иногда опробует на котах гомеопатию.
– Тем не менее он не мистер То Что Надо, ведь так? – спросила Джен из глубокого наклона.
– Нет. – Ева резким движением вернула подругу в нормальное положение. – Но он мистер Привлекательность…
– Тогда кого ты съела на этот раз?
– Я соблазнила Джозефа, – сказала Ева, прежде чем успела взвесить все «за» и «против» своего признания.
Джен так резко затормозила во время вращения, что чуть не сломала каблук.
– Нет!
– Ага… Сама не понимаю, как это произошло. Знак свыше? В общем, мы сделали вид, что ничего не случилось.
– Это знак того, что вам обоим пора проверить мозги, – вынесла вердикт Джен. – Господи, возьми себя в руки, он ведь практически женат… Я должна тебе помочь найти друга. И очень быстро. А как твой отец? – спросила она немного погодя, пытаясь перевести разговор на другую тему.
– Ждем. Через две недели операция.
– Да? Мне очень жаль.
– Я знаю. – Она заметила укоризненный взгляд преподавателя. – Давай немного потанцуем, – сказала Ева и закружила Джен, которая всегда была за даму.
Последующие полчаса они старались сосредоточиться на уроке.
Когда Ева вернулась домой, Денни пил в кухне чай и курил сигарету, что вообще-то было против правил, даже если широко открыты окна.
Ей очень не нравилось, что сын курит, она считала это недостатком своего воспитания, но в этот вечер Ева не стала обрушиваться с упреками, а просто налила себе чаю и пригласила сына выйти в сад, потому что ей надо было полить цветы.
– Звонила Дженни, – сказал он. – Дед плохо себя чувствует… Ей звонил врач. Они хотят ускорить операцию.
– Господи! – запаниковала Ева.
– Дженни сказала, что поедет туда на выходные, и просит тебя тоже приехать.
– Она сообщила, что именно плохо?
– У него были небольшая одышка и сильное головокружение. Кажется, сосед позвонил доктору. Дженни очень расстроена.
– Она не просила меня позвонить?
– Нет, Дженни сама позвонит завтра утром, потому что сегодня собиралась пораньше лечь спать.
Ева наклонилась и стала медленно разматывать шланг.
– С тобой все в порядке? – спросил он.
– Думаю, да. Надеюсь по крайней мере…
Денни молча открыл кран, потом, когда она закончила поливать, они сели на скамейку в конце сада и долго сидели в темноте.
– Как у тебя дела? – спросила Ева, взяв сына за руку. – Ты выглядишь усталым.
– Да так. – Денни запустил пальцы в темные волосы, а другой рукой полез за сигаретой. – Много приходится работать, – добавил он. – Но толку пока мало. Больших чеков не предвидится.
– Денни. – Ева старалась ободрить сына. – Ты фотограф, художник и не можешь рассчитывать на такие же деньги, как у финансового директора или… юриста компании. Но может быть, надо вкладывать больше души?
Денни выпустил изо рта клуб дыма.
– Лучше вообще продать душу за презренный металл.
– Нет, если ты мой сын, ты никогда этого не сделаешь, – улыбнулась ему Ева. – Лучше быть, чем иметь, запомни.
– Мудрые слова, но ими не заплатишь за отпуск с сёрфингом.
– Хочешь уехать?
– Ну да, я предложил сёрфинг, думая поехать в Корнуолл, а Патриция имела в виду Калифорнию. Небольшая разница, не так ли?
– Да уж. – Страшно нервничая, Ева никак не могла решить, рассказывать ли Денни о Патриции.
– Может, поэтому я и получил отставку, – добавил он.
Ева не смогла прочесть выражение его лица в темноте.
Выходит, Патриция не теряла времени даром.
– Сегодня вечером?
– Нет! Я весь вечер был здесь. На прошлой неделе. Ее очаровал босс.
– О! – Ева вдруг очень заинтересовалась цветами в большом вазоне рядом со скамейкой. «Что я за идиотка!» – Ты очень переживаешь? – спросила она.
– Как тебе сказать? Конечно, грустно немного, но это не конец света. – Он бросил сигарету, и она улетела в соседний сад.
– Денни!
– Прости, мама.
– С тобой действительно все в порядке?
– Все нормально, честно. – Он мрачно усмехнулся. – Не могу сказать, что это была настоящая любовь… Просто я спал с очень привлекательной девушкой. Вряд ли такие отношения для тебя новость.
– Кого ты имеешь в виду?
– Ветеринара. Ты ведь спишь с ветеринаром?
– Денни! Я все-таки твоя мать.
– Ты понимаешь, о чем я говорю.
– У меня с Нильсом было всего несколько встреч. Это совсем другое.
Ева встала и стала искать ведро для сбора улиток, чтобы избежать дальнейших расспросов, Денни смотрел на нее со скамейки, потом достал из кармана еще одну сигарету и закурил.
– Что ты делаешь? – спросил он, когда мать включила фонарик и полезла с ним в кустарник.
– Ищу ведро, куда я собираю улиток. За ними лучше всего охотиться ночью.
– А я думал, что садоводство – безобидное занятие.
– Что поделать, природа есть природа.
– Между прочим… – начал Денни, но она перебила его.
– Ты слишком много куришь, – заметила Ева, кидая в ведро очередную улитку.
– Знаю и собираюсь в скором времени бросить.
– Что, так просто?
– Ты в самом деле не возражаешь, чтобы отец приехал на свадьбу?
– А ты? – вместо ответа спросила Ева.
– Я первый спросил!
– Наверное, нет. – Она не повернулась к нему, продолжая искать улиток. – Будет интересно опять с ним встретиться и посмотреть на его семью. Откровенно говоря, меня это не слишком беспокоит. – Конечно, ее слова были далеки от правды. – На мой взгляд, он не самый приятный человек, но, если вы с Томом хотите с ним общаться, я мешать не стану.
Денни выпустил изо рта клуб дыма.
– Я чувствую то же самое. Если этот парень хочет узнать нас получше, замечательно, нет – еще лучше… Мне очень жалко дедушку, – добавил он.
– Да. – Еще одна улитка полетела в ведро. – Вы с Томом должны навестить его после операции. – Горло Евы сковал спазм.
– Обязательно, мама, – ответил Денни.
Глава 22
День перед операцией Ева и Дженни провели в родном доме, стараясь не паниковать при виде похудевшего, изможденного отца.
После обеда вышло солнце, они вынесли шезлонги и столик на лужайку и сели там пить чай. Ева занималась обычными делами в саду: стригла траву, кустарник, полола на клумбах цветы.
– Мои дети, – услышала она голос Дженни, – наверное, собираются провести все выходные в гостиной у телевизора, поедая булочки с сыром, от которых только вес набираешь.
– Переходный возраст, – возразила Ева. – Еще несколько месяцев, и они начнут потреблять только вегетарианскую пищу, обещая, что больше никогда не съедят ни одного убитого животного, или заявят, что телевидение – это лицемерная эксплуатация масс, организованная правительством.
Дженни фыркнула:
– И никогда их не уложишь вовремя спать и не заставишь проснуться утром пораньше.
– Обычное дело, – улыбнулась сестра. – Все подростки имеют право подолгу лежать по утрам в постели, это закреплено Женевской конвенцией или чем-то еще. Тома ожидает ужасный шок, когда ребе…
Она замолкла на полуслове: отец не знал о предстоящем отцовстве Тома, и Ева пока не хотела сообщать ему об этом. Он недостаточно хорошо себя чувствовал.
Она прижала палец к губам, подавая Дженни сигнал, но отец, похоже, ничего не слышал.
– Анна очень напоминает мне вашу маму, – вдруг сказал отец, выглядывая из-за газеты. – Такая же белокурая и серьезная. Немного любит командовать и излишне строгая. – Он улыбнулся Еве. – Эльзе очень понравилась бы Анна.
Отцу, может быть, не придется увидеть, как Анна растет и становится старше. Сейчас на свежем воздухе, на залитой солнцем лужайке эти мысли казались особенно ужасными.
В четыре часа дня пришло время везти отца в больницу, где он должен был провести ночь перед операцией. Они немного посидели в розовой палате, не обращая внимания на чай в пластиковых стаканчиках, стараясь поддерживать непринужденный разговор.
Вернувшись домой, Ева и Дженни занялись делами, чтобы хоть чем-то себя отвлечь: мыли кухонные шкафы, гладили. Они наполнили холодильник продуктами, но решили, что поужинать лучше где-нибудь вне дома, чтобы ненадолго сменить обстановку.
Лежа в кровати, Ева всю ночь думала о людях, которых любила, и о том, что когда-то наступит день и ей придется с каждым из них попрощаться.
Она никак не могла отрешиться от страха, что кто-то из детей умрет раньше ее. Их четверо, значит, и страхи в четыре раза сильнее. Обычно Ева отгоняла эти мысли, держала их под контролем, но сегодня у нее ничего не получалось. Наверное, какой-то период жизни нужно прожить, зная, что смерть поблизости, совсем рядом. И предотвратить это не помогут ни прекрасный дом, ни шикарная машина, ни изысканный вкус…
– О Боже, я на полпути к обращению в буддизм.
Ева уставилась в потолок, почти ожидая увидеть там призрак в позе лотоса. Может, она начиталась учебников по йоге, но ей и в самом деле хотелось слиться со вселенной, ощущать свое единство с ней, иметь хорошую карму и верить в реинкарнацию.
«А нет ли каких-нибудь семинаров по этой теме? Надо позвать с собой Джен…»
Потом Ева стала прикидывать, кто будет сидеть с детьми.
– Вот почему я никогда не могу расслабиться и нормально уснуть, – сказала она себе.
Надо встать и поставить чайник, чтобы заварить ромашковый чай. Но… ведь она в доме отца. Здесь можно получить только полный английский завтрак.
Утром стало ясно, что и Дженни провела бессонную ночь. Сестра была бледной, с темными кругами вокруг глаз.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила Ева, когда они готовили в кухне тосты и омлет.
– Да. Все в порядке, думаю… Я так за него боюсь.
– Знаю. – Ева обняла сестру. – Знаю.
Прошел день, и настало время ехать в больницу, чтобы навестить отца после операции.
Ему было хуже, чем они ожидали. В полубессознательном состоянии он лежал в небольшой палате, подключенный к капельнице и каким-то трубочкам. Еще одна трубочка выходила из-под покрывала, и Ева поняла, что это катетер.
В первое мгновение Еве показалось, что перед ней умирающий человек. Из глаз моментально брызнули слезы, и она на ощупь нашла стул. Дженни положила ей на плечо руку и завела разговор на отвлеченную тему, пока сестра пыталась успокоиться. Потом Ева подвинула свой стул ближе к кровати и взяла отца за руку, вялую и сухую, как бумага. Ей пришла в голову мысль, что она не делала этого уже много лет, с тех пор, как была маленькой девочкой.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила Ева, с трудом выдавливая из себя слова.
Все, что она хотела сказать, – про то, как его любит, как ей жаль, что между ними не было очень близких отношений, и прочее в том же духе, – все это осталось внутри.
– Ты обязательно поправишься, папа.
Новостей об операции у них не было – у доктора закончилось дежурство, и он ушел. Им только сообщили, что всю информацию они получат утром.
После того как сестры тихо поужинали за кухонным столом, Дженни пошла наверх, чтобы принять ванну и лечь спать. Ева думала, что услышит, как сестра плачет в своей спальне, и собиралась пойти ее утешить, но эхо их детства оказалось слишком сильным.
Они уже потеряли одного из родителей, поэтому знали, что их ждет. Одежда и личные вещи, упакованные в коробки, ставшие вдруг такими дорогими фотографии, уже не отражающие реальность, а запечатлевшие горе друзей и близких во время похорон… Их мать рассталась с жизнью январским утром в возрасте сорока лет в результате самой обычной автомобильной катастрофы. Гололед… Медсестра, обслуживающая больных на дому, объезжала пациентов и не пристегнула ремень безопасности. Она погибла моментально, когда машина съехала с дороги и врезалась в дерево.
Ничего более ужасного не могло случиться с Дженни, Евой и их отцом.
Понадобились недели, месяцы для того, чтобы они смогли осознать новую реальность. В первый день девочки играли дома в куклы, хихикали и чувствовали себя необычно возбужденными. Их не отправили в школу, люди приходили в дом с цветами и подарками. Это было похоже на Рождество. Только гораздо позже они стали горевать по маме и поняли, что она никогда не вернется. Девочки открывали мамин шкаф, прятали лица в шубу и мягкие джемперы, сохранившие запах ее духов, и плакали, умоляя ее вернуться.
Ева заставила себя приступить к вечерним делам, которыми обычно занималась у себя дома. Закончив мелкую работу, она поговорила со всеми четырьмя детьми по телефону, что заняло не меньше часа, вывела Гарди на прогулку, затем пошла в сад, где подровняла кусты роз при последних лучах солнца и подстригла край лужайки, хотя трава выросла не больше чем на пять миллиметров.
Вернувшись в дом и все еще чувствуя себя нисколько не уставшей, Ева села на пол, скрестив ноги, в центре бежевого ковра в гостиной и машинально стала принимать различные позы, пока не почувствовала себя спокойнее.
Она поприветствовала солнце, коснувшись подбородком ковра, а потом, вернувшись в исходное положение, сжала ладони перед собой. Ева проделала весь комплекс несколько раз, пока не ощутила, что мышцы разогрелись, стали мягче и податливее.
Теперь поза «кот». Она опустилась на четвереньки и выгнула спину, словно перед ней стояла собака, чувствуя, как вес тела перемещается на руки, расслабила таз, спину, грудную клетку, плечи, глубоко вдохнула и выдохнула.
«Сбрось напряжение, сбрось злость и беспокойство. Избавься от них. В жизни нет ничего, что можно удержать, все постоянно течет и изменяется», – часто повторял Питер.
Сегодня ночью она прочувствовала всю правду этих слов. Нет ничего вечного… ее мама, Деннис, Джозеф… пусть по-разному, но она с ними рассталась. Отец уходит… дети вырастают и становятся с каждым днем все дальше. Ева подтянула колени к подбородку и положила на них голову. Как жесток мир!
Она задумалась над тем, о чем особенно будет скучать, если отца не станет. Об их разговорах, в которых никто не мог полностью выразить свои мысли? Или о поездках на выходные в этот дом, в котором ее дети никогда не могли расслабиться, потому что там все было так аккуратно и ценно, что они постоянно боялись что-нибудь разбить или испортить?
Ей было жаль отца. Казалось, что он никогда не знал счастья. Отец не искал новой любви или близости с детьми и внуками. Как жаль, что он прожил такую осмотрительную и строго контролируемую жизнь! Так о чем же она будет скучать? Может, по своему прошлому? По детству?
Прежде чем встать, Ева неподвижно полежала немного на спине. Силы вернулись к ней. Руки в стороны, вперед, одно колено согнуть… За этим занятием ее и застала Дженни.
– Что ты делаешь? – спросила она.
– Йога… Я не могла уснуть. Это немного помогает.
– Ты и медитируешь? – Дженни вошла в комнату и села на диван.
– Иногда. Реже, чем хотелось бы. Все время думаю, что надо постирать или что приготовить на ужин… Никак не могу сосредоточиться.
– Да, – согласилась Дженни. – От этих мыслей трудно отвлечься.
Потом они немного помолчали, и Дженни пробормотала, почти заплакав:
– Я боюсь, что папа умрет.
– Я тоже. – Ева села рядом с ней на диван.
Глава 23
Ева вошла в кухню, когда Дженни разговаривала по телефону.
– Что? Что?! – воскликнула она.
– Вы уверены? – спросила Дженни, и по ее лицу расплылась широкая улыбка. – Замечательно! Просто фантастика! Не знаю, что еще сказать. Да… да… До пятницы… Хорошо.
Ева подошла к ней и встала рядом, пытаясь услышать голос на другом конце провода. Дженни положила трубку и повернулась к сестре.
– Это был папа.
– Да?
– Ему удалили из кишечника опухоль величиной с грейпфрут, и она оказалась доброкачественной. Он поправится. – Дженни сообщила новость, еще не веря до конца, что это правда.
– Величиной с грейпфрут? – переспросила Ева. – Не мудрено, что он так плохо себя чувствовал.
– Знаешь, что он сказал? – Дженни выглядела слегка ошарашенной и невольно ухватилась за стол. – Он сказал: «Мне семьдесят два года, и день смерти обязательно придет, но только не сегодня, Дженни. Не сегодня!» А потом засмеялся. Правда засмеялся. Мне показалось это странным. Совсем на него не похоже.
– Боже мой! – сказала Ева. – Как удивительно… доброкачественная опухоль величиной с грейпфрут. – Им трудно было прийти в себя после мучительного ожидания беды. – Так он себя уже лучше чувствует?
– Да… Звонит, разговаривает. Конечно, пока из кровати, однако вчера мне казалось, что он вообще никогда не заговорит.
На мгновение обе женщины замолчали. Этот день придет. Но, как он им сказал… не сегодня.
– Пошли куда-нибудь, отметим событие, – предложила Ева.
– Не знаю… не знаю, у меня такое странное ощущение. – Дженни вытерла глаза.
– Пойдем лучше купим ему подарок! – воскликнула Ева. – А потом, когда закончится время посещения, поедим и немного выпьем, чтобы прийти в себя.
Отцу очень понравился подарок – плейер с наушниками и несколькими дисками с записями известных джазовых оркестров, чтобы слушать, лежа в кровати.
Он все еще был в пижаме и выглядел измученным, однако в глазах появилась какая-то искорка, которой они никогда раньше не замечали.
– Что это случилось с папой? – спросила Дженни, когда они устроились за столиком в кафе.
– Не знаю, как это выразить в медицинских терминах, но что-то значительно большее, чем просто удаление опухоли размером с грейпфрут. Больше ничего не могу сказать.
Дженни возмущенно воскликнула:
– Линии! – Но потом тоже засмеялась.
– Ты же его видела! – продолжала Ева, поглощая пищу с проснувшимся аппетитом. – Перед ним открылись новые возможности. Он теперь может прожить еще лет десять и сделать что-нибудь интересное. Возможно, этот день станет его лучшим воспоминанием.
– Да, ты права.
Еве показалось, что Дженни выглядит слишком задумчивой. Она считала, что переживания и тревоги сестры были вызваны болезнью отца, а сейчас создавалось впечатление, что в ее жизни что-то еще шло не так. Впрочем, она хорошо знала свою сестру – спрашивать напрямик нельзя, лучше выждать.
– Почему бы тебе не остаться дома в следующие выходные? Я приеду с детьми и пригляжу за отцом, – предложила Ева.
– Нет-нет, не выдумывай. Ему сейчас понадобится помощь.
На самом деле к моменту возвращения домой отец пребывал в гораздо лучшем состоянии, чем они ожидали. Ему требовалась помощь, чтобы ходить, но он мог сидеть, разговаривать и вполне нормально есть. Ева была права, что-то в нем изменилось. Он стал более живым, более добродушным… даже более интересным, чем когда-либо раньше.
Эти перемены лучше всего продемонстрировал проступок Робби; до операции отец не простил бы такого.
В воскресенье после завтрака Ева и Дженни услышали крики Анны из пустой спальни в доме отца.
– Робби! Робби! Нет! – почти визжала она.
Ева помчалась наверх, перескакивая через две ступеньки.
– Мама! Я думала, он с тобой! – закричала Анна, как только Ева добежала до дверей.
Потом появилась Дженни, отстав буквально на несколько секунд.
– Господи! Нельзя, чтобы это увидел папа. Кошмар!
Ева не могла решить, что выглядело ужаснее – побледневшее от шока лицо сестры или сам проступок, который совершил ее маленький сын вместе с собакой.
Робби обнаружил комод, в котором хранились вещи их мамы. Он и Гарди забрались в один из ящиков, предварительно опустошенный Робби. Дневники и фотографии Гарди разорвал на мелкие кусочки. Бутылка старых густых чернил была разлита по ковру, кипе бумаг, шелковому шарфу и по чему-то совершенно неузнаваемому, тщательно пережеванному, потому что щеки Робби были вымазаны во что-то серое и клейкое, а слюна Гарди имела серый оттенок. Вокруг этой милой парочки валялось множество осколков, обрывков, остатков всего, что только можно было порвать, разбить или пожевать.
Гарди и Робби виновато смотрели на взрослых, но чем больше шума, тем большую ценность в их глазах приобретало запретное развлечение.
– Боже мой, Ева! – Дженни была в панике и очень рассержена. – Мы должны все вымыть. Давай посмотрим, что можно спасти.
– Что здесь за шум? – раздался голос отца.
Он нетвердой походкой вышел из своей комнаты, желая посмотреть, что происходит.
Все присутствующие потеряли дар речи, а Ева инстинктивно потянулась к Робби, чтобы взять его под свою защиту. Сыну было только три года, и ребенок не имел понятия, что играл с семейными реликвиями.
– Это я виновата, папа, – поспешно сказала она. – Мне так жаль…
Отец оперся на руку Дженни и внимательно посмотрел на разгром, учиненный в комнате.
– Анна, почему бы тебе не принести щетку и совок для мусора? – сказал он наконец. – Надо убрать этот хлам. Здесь, наверное, старые счета, расписания автобусов и несколько фотографий, которые не нравились вашей маме.
Дженни застыла на месте, открыв рот.
– Не могу понять, зачем я их так долго хранил.
Он открыл верхний ящик комода, и они увидели пожелтевшие щетки для волос, стопку вышитых носовых платков и сумочку с туалетными принадлежностями.
– Надо навести порядок, – сказал отец, бегло осмотрев вещи. – Эльза посмеялась бы надо мной. Чем больше я об этом думаю, тем лучше понимаю, что поступал так, как ей никогда бы не понравилось. Посмотрите на мамину спальню… – Он сел на ужасный розовый стул возле комода и обвел взглядом комнату. – Дом не ремонтировался много лет, я все еще работаю, больше не женился. Когда она умерла, все было ужасно. Ужасно. Но если бы я умер первым… – Он покачал головой. – Со временем она бы это пережила, девочки. Проводила бы отпуск на Карибских островах, поставила бы джакузи, завела бойфренда, а может, и не одного!.. Я не оправдал ее надежд.
Ева посмотрела на Дженни: сестра стояла, открыв от изумления рот. Неужели это на самом деле говорит их отец? Он только что назвал их «девочками», упомянул маму и слово «бойфренд» в одном предложении и намеревался собрать старые вещи и… выбросить в мусорное ведро.
Ева и Дженни в принципе были, конечно, довольны… но и озадачены.
– Я очень горжусь вами обеими, – сказал отец, когда они его целовали на прощание, уезжая в Лондон. – И ваша мама гордилась бы тоже.
Гордится ими обеими?! Куда делся миллион мелких укоров и недовольств и самое главное – «конечно, если бы ты, Ева, выучилась на юриста…»?
Сомнений не оставалось, у него удалили больше, чем опухоль размером с грейпфрут.
– А когда свадьба? – уточнил отец.
– 17 августа, папа, – ответила Ева. – Дети перенесли свадьбу на месяц, ничего страшного.
– Август… Отлично. К этому времени я окончательно поправлюсь, чтобы… станцевать на столе.
Станцевать на столе? Их отец? Ева была рада, что Дженни остается с ним на несколько дней. Может быть, это последствия обезболивающих лекарств? Временное расстройство психики?
Но она решила воспользоваться моментом:
– Том и его невеста ждут ребенка. Я говорила тебе об этом?
– Нет! Замечательно! Я стану прадедушкой!
Ну конечно, сказала себе Ева, у ее отца не все в порядке с головой.
Глава 24
Ева сидела за кухонным столом, освещенным июльским солнцем, и пила чай. У каждого времени года свои преимущества, но лето она любила больше всего. В саду, куда Робби и Анна днем выносили свои игрушки, розовые и оранжевые цветы заполонили все вазоны, клумбы и бордюры. Бутоны гладиолусов пытались прорваться сквозь оболочку, словно образцы новой дорогой помады.
– Может, пригласим на ужин ветеринара? – спросила Ева, когда Анна появилась в дверях. – Сегодня, если он свободен… или завтра?
Девочка подошла к ответу с осторожностью. У нее уже давно возникли подозрения по поводу мамы и ветеринара. Но ей требовалось время, чтобы понаблюдать за ними более внимательно и выяснить, что происходит.
– Хорошо, – ответила Анна, больше ничего не добавив.
Ева же приняла отсутствие комментариев как знак того, что дочь ничего не подозревает. Да и почему она вдруг должна что-то подозревать, ведь ей только девять лет?
– Что вы с Робби строите? – с улыбкой спросила она.
– Песчаный карьер… – вздохнула девочка. – Я хотела сделать еще пруд, но Робби все разрушил.
– Пруд? В песчаном карьере? – Ева постаралась не рассмеяться.
Нильс немного удивился ее звонку, однако приглашение принял, пообещав, что обязательно вечером придет.
– Ты меня снова испытываешь? – спросил он.
– Что-то вроде этого, – ответила она, не погрешив в общем-то против истины.
Ева слышала, как ее отец сожалел о том, что прожил жизнь один, и это заставило ее задуматься о собственной жизни.
Ужин в саду прошел как нельзя лучше. Мерцали свечи, дети ползали по стульям, бегали в дом и обратно, щебеча и ссорясь. Ева оделась в духе «я вовсе не претендую на особую красоту» – открытый топ и легкомысленная цветастая юбка, ногти на ногах выкрашены ярко-розовым лаком, блестящие сандалии. Она приготовила лапшу с овощами, которая, казалось, нравилась всем. Кроме того, на столе стояла миска со взбитыми сливками и малиной, собранной детьми в саду.
Они с Нильсом много смеялись и выпили столько охлажденного белого вина, что Ева почувствовала себя расслабившейся и счастливой.
– Итак, маленьким пора под одеяло, – сказала она, когда дети вернулись после двадцатиминутного умывания, чистки зубов, поцелуев на ночь и мольбы остаться еще хоть ненадолго.
В саду стало прохладно из-за поднявшегося ветерка, и Ева накинула на плечи кардиган.
– Может, мы тоже пойдем в кровать? – спросила она с улыбкой, усаживаясь к Нильсу на колени, чтобы получить поцелуй, о котором мечтала весь вечер.
– Так просто? – спросил Нильс, обнимая ее. – Я думал, придется выполнить целую программу обольщения… чтобы произвести на тебя нужное впечатление.
– Нет, – ответила она. – Я очень этого хочу.
Ева положила себе в рот малину и наклонилась за поцелуем, раздавив ягоду о его язык.
Наслаждаясь поцелуем, пахнущим вином и малиной, Ева почувствовала, как его пальцы пробрались к ней под юбку. Она обняла его и позволила добраться до вожделенной цели. Потом откликнулась на призыв и поняла, что хочет этого прямо сейчас, здесь, сидя у него на коленях, под звуки радио, разговоры, звон посуды, доносящиеся из соседних домов.
Она закрыла глаза и предалась наслаждению, ощущая напористые движения внутри себя.
Позже Ева тихонько провела его в спальню, где они сняли друг с друга одежду, намереваясь опять заняться любовью, на сей раз как следует, медленно, наслаждаясь каждым моментом близости.
И тут зазвонил телефон – громко, настойчиво, угрожая разбудить детей. Обнаженная Ева выскочила в гостиную, чтобы ответить.
Черт! Как же она забыла выключить звук и включить автоответчик? Совсем разучилась заниматься сексом по всем правилам, предусмотрев каждую мелочь.
– Алло?
– Привет, Ева, это Джозеф. Как поживаешь?
Джозеф? Джозеф! Очень своевременно! Какая жалость, что автоответчик оказался выключенным. Прямо рок какой-то.
– Привет, – ответила она почти обычным голосом. – Я в порядке. Мы все в порядке.
– Как твой отец?
– Тоже хорошо. Поправляется.
– Отлично. Послушай…
Джозеф собирался перейти: к делу. На мгновение ей даже показалось, что, может быть, он хочет поговорить о той ночи. У нее засосало под ложечкой.
– Ева, помнишь, мы говорили с тобой о том, что я могу забрать к себе на несколько дней Робби и Анну?
– Да.
– Ты не передумала? Если хочешь навестить отца или сестру в выходные дни… я могу побыть с ними у тебя дома. Для Робби, наверное, так будет лучше.
В выходные?! На мгновение она представила себе, как едет по пустой дороге и из магнитофона не доносятся глупые песни из «Улицы Сезам».
– Отличная идея. Только давай я перезвоню тебе завтра. У меня сейчас гость.
– Да, конечно. И кто это?
– Ну… ты не знаешь. С работы. Кое-кто с работы.
– Понятно. – «Кое-кто с работы…» В одиннадцать часов вечера? – Жду твоего звонка.
– Да, конечно… спасибо за заботу.
Ева положила трубку, испытывая странные чувства. Почему они не говорили о той ночи? Не обсуждали, что тогда произошло? Или…
Она не успела додумать, потому что в этот момент в гостиную вошла Анна.
