Ложь и секреты - Красивая, как ночь

Глава 9

О Геспер! Пробуди желание и сердце растопи!

Ночной ветер стонал в кронах деревьев, окружавших Халкот. Устав после тяжелой работы в поле, Кэм рухнул на кровать и тут же провалился в черное забытье. Однако ветер разбудил его, и теперь он пребывал в состоянии, похожем на дремоту.

Он ведь не собирался спать. Или собирался? Нет. Кэм вспомнил. Он хотел только полежать, дожидаясь, когда затихнет очередная пирушка у отца.

Он неподвижно лежал в темноте, поглаживая рукой красную бархатную коробочку, спрятанную под подушкой. Это был день рождения Хелен. О чем совершенно забыла Мэри Мидлтон. Он не понимал, почему это так важно для Хелен, но ведь девушки вообще совсем другие. Когда день подошел к концу, она попыталась сделать вид, что ее совсем не обидела забывчивость матери, которая не подарила ей хотя бы новую ленточку для волос. Но Кэм видел слезы в ее глазах. И разделил ее боль.

Он снова провел рукой по коробочке. Теплый красный бархат, так похожий на губы Хелен. Он почувствовал, что все в нем сжалось от страха и предвкушения. Наверное, это плохо — целоваться и ласкать друг друга, как ласкали друг друга они. А ведь все считают их просто друзьями. Но уже очень и очень давно она значила для него гораздо больше. За исключением брата и сестры, Хелли была его жизнью.

Она тоже хотела большего. Она хотела его. И теперь не скрывала желания, не дразнила, не мучила. Что до него, то, несмотря на все неприятности, в которые она постоянно втягивала его, Кэм никого не любил так сильно, как Хелен. И он был уверен, что в скором времени они непременно поженятся.

О, его отец уже стал ворчать по поводу его дружбы с «сумасбродной девчонкой Мэри», как он презрительно называл Хелен. Даже вяло пригрозил отправить Кэма весной в Оксфорд. Но это лишь пустые угрозы, к концу зимы у отца не останется ни пенни. Сезон охоты итак уже почти опустошил его карманы, не говоря о трех новых лошадях в конюшне и бесконечных пирушках в Халкоте, где добрая половина бездельников из местного высшего общества с утра до вечера поглощала его вино.

Но может, он сам не намного лучше друзей своего отца? Кэм обхватил пальцами бархатную коробочку, сжал ее и начал думать о таких вещах, о которых не подобает думать джентльмену. Его плоть мгновенно напряглась. Он не мог противиться желанию сунуть руку под одеяло и прикоснуться к ней. Но теперь этого уже недостаточно.

О Хелен! Он почувствовал, как горячая кровь приливает к коже, как им овладевает безудержное желание. Он хотел ее по многим причинам. Но никто этого не понимал. Все считали его слишком молодым, чтобы знать, что ему нужно. А это не так. Да, он немного застенчив, — скучен и мрачен, сказал однажды его отец, — и все же Кэм был уверен в своей любви к Хелен так же абсолютно, как был уверен в своих способностях.

Может, он скучен и мрачен, но в этом году ферма дала прибыль в два раза больше прошлогоднего, и Кэм знал, что все только благодаря его способности вести расчеты и трудиться до седьмого пота. Но все равно отец издевался, насмехаясь над его отказом участвовать в пирушках в Халкоте.

Прошлым вечером Рэндольф толкнул к нему грудастую вдову, сопроводив это таким непристойным предложением, что Кэму даже стало ее жалко. Однако женщина обиделась на самого Кэма за его безразличие, а Рэндольф отвернулся от него.

— Не мой сын, — громко заявил он, и его слышали не менее дюжины гостей.

Сегодня пирушка двумя этажами ниже вообще походила на оргию. Судя по всему, ковры были сняты для танцев, потому что пьяный смех доносился уже из коридора. Значит, можно не бояться. Он рискнет. Кэм тихо встал с кровати и выскользнул коридор.

Как он и ожидал, свет не пробивался из-под двери Хелен. Постучав условным стуком, он быстро шагнул в комнату. В тонкой полоске лунного света Кэм увидел, как Хелен отбросила покрывало и села. Он молча пересек комнату и устроился на кровати рядом с ней.

— С днем рождения, — прошептал он, вкладывая маленькую коробочку в ее руку.

Хелен мгновение смотрела на него, потом открыла коробочку и восторженно ахнула, когда увидела витую цепочку с большим изумрудом в тончайшей оправе. В полумраке он заметил, как она прикусила губу и едва заметно качнула головой.

— Кэм, нет! Ты не можешь подарить его мне, — нежно прошептала она. — Но как же он прекрасен!

— Он твой, — ответил Кэм, рассеянно проводя пальцем по изгибу ее скулы. — Мама оставила его мне, и я могу отдать его кому пожелаю. — Он взял у нее кулон. — Повернись, Хелли.

Его пальцы дрожали, когда он, подняв толстую косу, застегнул цепочку на ее шее. Повернувшись к нему, она раскрыла воротник ночной рубашки и взглянула на кулон. В темноте Кэм едва различал его на фоне смутно белевшей кожи, но это не имело значения. Он знал, насколько прекрасна ее кожа.

— Ну, как тебе, Кэм? — по-взрослому кокетливо спросила она. — Если бы я надела его с шелковым бальным платьем, как бы я выглядела? — Она смотрела на него, широко раскрыв глаза. Ее полные губы расплылись в озорной улыбке, которую он так любил и которой так боялся.

Сглотнув, Кэм наклонился и поцеловал ее.

— Когда-нибудь, Хелли, я куплю тебе много шелка. Изумрудный шелк, под цвет твоих глаз. Я хочу, чтобы ты всегда носила густые, темные цвета, потому что они тебе идут.

Хелен встала на колени и порывисто обняла его плечи.

— Спасибо, Кэм, — прошептала она, покрывая легкими поцелуями его лицо. — Это самый прекрасный подарок.

Его руки заскользили вверх по ее спине, когда он снова нашел ее губы, почувствовал, как грудь Хелен прижалась к его груди и они упали на постель, уже не смеясь, как бывало раньше. Они вдруг перестали хихикать и возиться под покрывалом, все становилось очень и очень серьезным.

Хелен, почти беззвучно вздохнув, с готовностью приоткрыла рот навстречу его губам. Поцелуй длился и длился. Они уже миновали период неловкости, если это чувство вообще когда-либо существовало между ними. Кэм не мог вспомнить таких моментов. Он лишь знал, что хочет ее, казалось, целую вечность. Он лег на нее, поднимая коленом ее ночную рубашку.

— Хелен, — наконец сумел выдохнуть он. — Мы, наверное, должны остановиться.

— Нет, нет! — тихо воскликнула она, прижимаясь к нему и запуская пальцы в его волосы. — Прошу тебя, Кэм! Я люблю тебя. Я буду любить тебя вечно. И ты меня любишь, правда ведь?

— Хелен, ты же знаешь это, — ответил Кэм, легко касаясь губами ее лба. — И когда-нибудь у меня будет право… Быть с тобой вот так. Но пока нет. Не сейчас.

— Вздор, — прошептала она, прерывисто дыша, и нетерпеливо потащила вверх его ночную рубашку. — Я буду ждать тебя вечно, если нужно, но зачем ждать? И ради чего? Кто узнает или кого интересует то, что мы делаем?

И внезапно Кэм подумал, что согласен с ней. В глубине души он подозревал, что хотел от нее именно такой реакции. Может, он пришел в спальню Хелен не только затем, чтобы утешить, но и любить ее так, как он хотел с их самой первой встречи. Долгое время он стыдился этого желания, а теперь понимал его, и стыд исчез.

В полумраке ему показалось, что ее глаза озорно сверкнули, и она тут же сунула руку под его ночную рубашку, обхватив длинными пальчиками напрягшуюся плоть. Кэм не смог подавить стон.

— Можно я потрогаю тебя, Кэм? — спросила она необычно хриплым голосом. — Могу я доставить тебе удовольствием моим… ну, ты знаешь, как женщина доставляет удовольствие своему возлюбленному в той книге твоего папы с нехорошими картинками? — Она приподнялась, игриво прикусив зубами мочку его уха.

Кэм почувствовал, что краска залила ему лицо. Он прекрасно знал, какой рисунок и какую книгу она имеет в виду. Рисунок действительно был нехорошим. Мысль об этом еще больше возбудила его. Довольно неловко встав на колени, он снял через голову рубашку и, хотя они много раз видели друг друга полураздетыми, услышал, как ахнула Хелен при виде его обнаженного тела. Вся игривость сразу испарилась. Рука Кэма скользнула по ее мягкому колену и ухватилась за подол рубашки.

— Сними ее, Хелен, — услышал он свой голос, едва не поперхнувшись торопливыми словами. Его пальцы скользнули в теплое лоно между ее бедрами и ласкали до тех пор, пока она не задышала еще чаще.

Кэм понимал, к чему они идут. За прошедший год они были не раз близки к этому, но теперь Хелен семнадцать, а в этом возрасте многие девушки уже выходили замуж. Да и Кэм в свои восемнадцать знал, что ему нужно. Он с радостью женится на ней, если будет необходимо. Он почти надеялся, что это будет необходимо, поскольку такая ситуация многое бы упростила.

— Сними ее, Хелли, — повторил он.

Хелен сдернула рубашку, обнажив прелестные округлые бедра и грудки, казавшиеся в лунном свете маленькими совершенными персиками. Хотя он множество раз прикасался к ним, на этот раз все было совсем иначе. Ее упругие соски казались темными на фоне кожи, живот — белым и гладким.

Кэм позволил себе понаслаждаться видом прекрасного тела, продолжая ласкать ее; сердце у него внезапно наполнилось покоем и радостью, затмевавшими даже его пылкое желание. Время пришло, и он был рад этому. Он устал бороться со своим желанием. Он любит ее глубокой и настоящей любовью.

Стук в дверь прозвучал громко и резко.

У них даже не было времени, чтобы накрыться или хоть как-то завуалировать то, что они делают. Мэри Мидлтон вплыла в комнату в облаке винных паров и удушливого аромата духов. В ее левой руке болтался перевязанный бантом сверток. Она была пьяна.

Однако не так сильно. Лишь взглянув на них, мать Хелен бросила подарок, устремилась через комнату к постели и со всего размаха влепила Кэму пощечину.

А стук в дверь все продолжался. Тогда Кэм перекатился на одну сторону кровати, пытаясь скрыть наготу. Стук становился все громче, все настойчивее. Он пытался достучаться до его сознания. Какого дьявола?.. Зачем колотить в дверь? Слишком поздно. Слишком поздно.

Но пока он боролся с ощущением неотвратимо приближавшейся расправы, образ Мэри Мидлтон и болезненный поток воспоминаний начали растворяться в дневном свете.

— Лорд Трейхерн?

Перевернувшись, он выругался в подушку.

— Милорд? — тихо окликнул его Крейн. — Вставайте, прошу вас. Думаю, вы опять проспали.

* * *

Хорошенько обдумав стычку с Бентли, а также визит священника, Хелен решила, что ей нечего бояться и дружеские отношения вполне возможны.

После завтрака принесли записку от настоятеля, в которой тот подтверждал свое намерение снова посетить ее на следующий день. К записке прилагалась небольшая книга об истории самых знаменитых храмов Котсуолдса.

В течение дня Хелен почти не видела графа. Несмотря на ее решительность в ситуации с Бентли, к ужину ее смелость куда-то испарилась. Общаться с самим Кэмом — это совсем иное дело. Уступая страху, Хелен передала через слуг, что у нее разыгралась мигрень и она не сможет присоединиться к братьям за ужином.

В тот момент это казалось ей самым мудрым решением, тем более что голова у нее действительно раскалывалась. Даже сейчас она еще не прошла, но теперь уже нельзя избежать встречи с лордом Трейхерном.

Понимая неразумность своих действий, Хелен все равно поручила Марте одеть Ариану потеплее для прогулки. Потом, ровно в половине первого, она повела девочку вниз к отцу, хотя чувствовала себя так, словно идет на плаху.

Как она и предполагала, Кэм не шутил, назначая эту прогулку, коляска с парой вороных лошадей дожидалась у главной лестницы. За полчаса путешествия они несколько раз предпринимали попытку вести непринужденную беседу. Ради Арианы.

Вскоре они приехали к одному из самых живописных мест в Халкоте.

Детьми они с Кэмом часто убегали сюда, чтобы скоротать здесь день. Мелкая река Кольн становилась тут глубже и замедляла течение. Хелен не отрывала взгляда от сверкающей поверхности воды и не могла не думать, помнит ли об этом Кэм. Одна наивная часть ее желала, чтобы он помнил, и надеялась, что воспоминания ему так же приятны, как и ей.

Когда они вышли из коляски, граф поднялся на холм и расстелил под старой яблоней толстое одеяло. Ариана побежала играть к воде, и неловкий обмен ничего не значащими фразами резко прекратился.

Кэм вытянулся на одеяле, потом, опершись на локти, взглянул на реку.

— Ну вот, Хелен, — сказал он, — мы здесь.

— Да, — сумела произнести в ответ Хелен. — Вот мы и здесь.

Недалеко от них Ариана бросала листья в бурлящий поток, и ей это явно нравилось.

— Да, вот мы и здесь, — повторил Кэм уже с меньшим энтузиазмом, пока Хелен расправляла юбки.

— Вы это уже говорили, милорд.

Сдернув с головы шляпу, Кэм бросил ее в дальний угол одеяла.

— Ну что ж, прекрасно, Хелен. Ты, конечно, не облегчишь мне задачу, да? — резко спросил он.

Губы у него были крепко сжаты, когда он повернулся и взглянул на нее. Потом вдруг его лицо смягчилось, и, отвернувшись, граф опять уставился на воду.

— Собственно, ты и не должна этого делать, — наконец пробормотал он, словно обращаясь не к ней, а к себе. — Нет, не должна. Я… я прошу прощения, Хелен. Я ужасно поступил с тобой позавчера. И видит Бог, я сожалею об этом. Даю тебе слово джентльмена, что такое не повторится.

Хелен молча смотрела на Кэма. Полуденное солнце било ему в лицо, и сейчас его профиль казался ей греховно-прекрасным. Внезапный порыв ветра зашевелил его мягкие волосы, теребя упрямый вихор, при ярком дневном свете в темных кудрях поблескивала серебряная прядь, которой наградило его время — или заботы. Она подавила желание прикоснуться к ней и тут же заставила себя успокоиться. В голых ветвях над ее головой чирикала пара птиц, рядом журчала вода, пахло яблоками, обильно усыпавшими траву.

В общем, картина была столь же идиллической и столь же английской, как сотни других, которые они с Кэмом видели в годы их не очень счастливой юности. Хелен несколько опешила от бури чувств, вызванной у нее этой картиной, которую она пыталась забыть. Когда-то она, изображая пресыщенную жизнью на континенте особу, твердила себе, что эти сельские пейзажи так скучны, пыталась презирать то, что было ей недоступно.

Но разве она могла выбирать? В семнадцать лет Хелен осталась один на один со своими воспоминаниями о месте и о любви, которые у нее отняли. Да, она была молода, но боль-то испытывала настоящую.

И все же красота этого уголка и, разумеется, красота мужчины, сидевшего рядом, по-прежнему задевали каждую струнку в душе Хелен. Как часто ее душа жаждала такой умиротворенности, тихого, спокойного общества этого человека? С огромной неохотой Хелен оторвала взгляд от его лица и посмотрела на зеленый луг у реки, напоминая себе, как ранил ее Кэм своим отвратительным предложением.

Ариана радостно продолжала свои игры, бросая в ленивый поток листочки, и сторонний наблюдатель мог бы принять их за счастливую семью, которая наслаждалась последними солнечными осенними днями. Грусть, терзавшая Хелен, отозвалась в ее сердце резкой болью.

Отодвинувшись от Кэма, она наконец заставила себя произнести:

— Извинение принято. Я тоже приношу вам свои извинения. Давайте не будем говорить об этом.

Кэм, погруженный в размышления, вдруг снова показался ей очень юным. Может, и не семнадцатилетним, но тем юношей, которого она когда-то любила.

Он повернулся к ней, рассматривая ее лицо так долго, что это показалось ей вечностью.

— Мы вместе — опасная пара, Хелен, — сказал он, будто прочтя ее мысли. — Наверное, мы всегда были такими, хотя раньше у нас недоставало ума понять эту опасность.

— Что вы имеете в виду?

— Думаю, ты знаешь, — с мрачным выражением ответил Кэм. — Я говорю о нас, Хелен. Вряд ли можно не заметить, как мы действуем друг на друга. Каким безрассудным и безответственным я становлюсь, когда смотрю на тебя, и какой страстной — ты.

— О, ради Бога, Кэм! — нахмурилась она.

Тот пропустил это мимо ушей.

— Неужели ты никогда не думаешь о наших родителях, Хелен? Насколько безрассудными, насколько безудержными они были? — Он тяжело вздохнул. — Голос крови, Хелен. Возможно, нам повезло, что мы избежали их судьбы.

Его сдержанное предупреждение и скрытый упрек больно задели ее.

— Какая чушь, — резко сказала она. Более мудрая женщина, может, испугалась бы его мрачного лица, но, охваченная тем самым безрассудством, от которого только что открестилась, Хелен ринулась в бой: — Ты действительно так счита-ешь? Именно боязнь стать таким же постоянно мучает тебя? Mon dieu, Кэмден! Да любому видно, как ты несчастлив.

Кэм встретился с ней взглядом, его глаза были холодными.

— Осторожнее, Хелен, — вкрадчивым голосом сказал он. — Ариана — твоя единственная подопечная. Я в твоей помощи не нуждаюсь.

— Какое счастье, — парировала она, вызывающе глядя ему в глаза. — Потому что твою одержимость прошлым превосходит лишь твоя спесь.

Гнев, сверкавший в глазах Кэма постепенно угас, осталась только покорность, и Хелен вдруг ощутила разочарование. Господи! Неужели она хотела поссориться с ним? Возможно. Когда они были молоды, она искала малейший предлог, чтобы поспорить с ним и вывести его из себя. Она вдруг почувствовала стыд.

Но Кэм отвел взгляд.

— Ты говоришь о моей одержимости прошлым, — сказал он, погладив ее запястье. — Но может, я одержим тобою, Хелен. Ведь я, в конце концов, сын своего отца.

От его простой, неожиданной ласки по ее телу пробежала дрожь, и, рассердившись на себя, Хелен отдернула руку.

— Это глупый разговор, — заявила она. — Ты не больше похож на отца, чем я — на мать.

— Если бы это было правдой, Хелен. Но с тобой я веду себя так, что вскоре даже мой отец покажется святым.

Хелен заставила себя отвести взгляд. Будь Кэм таким же, как его отец — или как любой другой мужчина, — она сочла бы его слова лишь кокетливой репликой. Но они были сродни признанию, и она боролась с желанием дотянуться до него, затрепетать от его прикосновения, сказать ему, что он прав: она действительно безрассудна, а он действительно сошел с ума. И что ни то, ни другое не имеет значения, поскольку она хочет его, всегда хотела.

Хелен не могла прикоснуться к нему. Она не смела показать, что он прав.

— Мы оба не похожи на своих родителей, — настаивала она, убеждая не только его, но и себя. — Если я не буду верить, что я — это я и принадлежу только себе, тогда я — ничто.

— Замечательные слова, Хелен, но разве ты не понимаешь, что в тебе есть такое…

— Что во мне есть? — перебила она.

Кэм подался к ней, и она перестала дышать.

— Ты можешь заставить бурлить кровь. — Он замолчал и провел рукой по лицу. — Господи, я не знаю, что на меня нашло тем вечером. Похоже, я забыл о том, что нужно моей дочери, и думал лишь о том, что нужно мне.

— Кэм, — раздраженно произнесла Хелен, — разве для мужчины противоестественно испытывать желание? Которое способно подвергнуть испытанию даже…

Он перебил ее, словно не слыша ее слов:

— Ариане ты нужна как гувернантка, а я, — он горько усмехнулся, — не имею права видеть в тебе любовницу.

Эти слова болью отозвались в ее сердце. Да, и его извинение, и его объяснение звучали совершенно искренне. Но почему-то ранили ее. Как глупо. Что она хотела от него услышать?

— Вы извинились, милорд. Давайте оставим эту тему. Кэм отметил, что она снова называет его милордом.

— Я… да, конечно. Но я должен попросить тебя еще об одном. Что крайне важно.

— Разумеется, — холодно согласилась она. Кэм замялся.

— Только одно, Хелен. Пожалуйста, держись подальше от Бентли. Предупреждаю тебя. Так будет лучше.

— Предупреждаете меня? — повторила она.

Хелен заставила себя устремить взгляд на берег реки, где играла Ариана. Гнев, а за ним и паника охватили ее. Сердце заколотилось. Неужели Бентли что-то сказал? Или кто-то из слуг видел ее в его объятиях? Наихудшая ситуация для гувернантки, ведь в подобных обстоятельствах невозможно доказать свою невиновность. Она глубоко вздохнула и расправила плечи.

— О чем вы говорите?

— Мой брат молод, хотя и выглядит лет на двадцать пять, Хелен. Более того, он чрезвычайно безрассуден. Женщина вроде тебя — слишком большое искушение для столь… столь…

— Для чего, Кэм? — возмутилась она. Черт возьми, она ничего плохого не сделала! — Вы думаете, ваш брат невинен? Едва ли можно представить его несведущим по части порока. Тем не менее вам не стоит беспокоиться, уж я как-нибудь справлюсь с искушением просветить его.

— Хелен, — буквально зарычал Кэм, хватая ее за руку, — ты намеренно истолковываешь мои слова не так. Я знаю своего брата, поэтому честно предупреждаю тебя. Держись от него подальше.

Хелен вскочила на ноги.

— Я начинаю понимать тебя, Кэм, — сказала она, холодно глядя на него. — Но что бы ты обо мне ни думал, у меня нет желания быть совращенной Бентли, этим мальчиком или кем-то другим.

Кэм вздрогнул.

— Полагаю, я хорошо усвоил этот урок позавчера, — мрачно произнес он. — Я и не говорю, что у тебя есть виды на моего брата. Но у Бентли принципов значительно меньше.

— Думаю, я умею обращаться с молодыми, горячими петушками, — горько засмеялась Хелен. — Я научилась этому еще в школе. Мне пришлось тяжело, но у меня не было выбора.

— Рад это слышать. — Кэм быстро поднялся, взял ее за руку, притянул к себе и спросил: — Надеюсь, я могу рассчитывать, что ты сумеешь удержать нашего дорогого настоятеля от желания пасть к твоим ногам?

— Настоятеля? — Хелен вырвалась из его рук.

— Мне чертовски хорошо известно, что Лоу собирается вновь навестить тебя. Думаю, этот глупец сражен тобой, даже прислал тебе сегодня утром подарок. Я видел, как слуга принес его.

Хелен резко втянула в себя воздух.

— Ma boi, Кэмден! — Ее рука сжалась в кулак. — Тебя не касается, кого я выбираю себе в друзья. Если только это не мешает моей работе. Ведь не мешает, так?

Кэм мрачно взглянул на нее.

— Нет.

— И не будет мешать, — холодно добавила она. — Господи, ты же покровительствуешь храму! Лоу хочет, чтобы я подружилась с его сестрой, вот и все. Я думаю, тебе лучше направить силы на то, чтобы наладить отношения со своим братом.

Лицо Кэма потемнело, словно грозовая туча.

— Мои отношения с Бентли?

— Силы небесные, Кэм! — У Хелен снова разболелась голова, она сжала пальцами виски. — Разве ты не видишь, что мальчик нуждается в твоей помощи? Почему, ты думаешь, он ведет себя так безнравственно?

— Возможно, потому, что он безнравственный. А теперь сядь. Ариана смотрит на нас. — Он сильно дернул ее за руку, и, к своему удивлению, Хелен покорно опустилась на одеяло.

Кэм прав. Не годится, чтобы Ариана видела, как они ссорятся. Но по правде говоря, она чувствовала себя гораздо живее, когда они с Кэмом спорили.

— То, кем был твой отец, не имеет никакого отношения ни к тебе, ни к Бентли, — наконец сказала она. — А ты все равно думаешь о нем только самое плохое. Значит, и обо мне ты должен думать только самое плохое? — Она умоляюще протянула руку, чтобы прикоснуться к нему, но, ощутив его напряжение, тут же отдернула ее.

Глава 10,

в которой лорд Трейхерн отбрасывает всякую осторожность

Он больше не чувствовал жара ее пальцев, не слышал ее слов, хотя глаза у нее продолжали сверкать, а губы шевелиться. Он хотел объяснить ей, что она все поняла неверно, что он видел, чего хочет от нее его беспутный брат, потому что и сам хотел того же.

Он бы с удовольствием отругал ее, сказал бы, что именно о ней он беспокоится, что благие намерения могут не защитить ее от столь умелого соблазнителя, как Бентли. Но к его великому сожалению, Хелен все говорила и говорила о братской любви, добродетели, понимании.

Кэму хотелось прижать ее к себе и целовать до тех пор, пока она не замолчит. Обхватить пальцами ее длинную белую шею, приподнять ей подбородок и заставить умолкнуть, только не словами, а губами и его… О Господи, что с ним происходит?

Он привез сюда Хелен с искренним намерением принести свои извинения. Но за пятнадцать минут они успели поссориться, и не один раз. Он уже потерял счет их ссорам. Теперь, глядя на ее соблазнительный рот, сверкающие глаза, чувствуя, как у него перехватывает дыхание, он испытывал одно-единственное, четко определенное желание, которое шло отнюдь не от разума.

Боже правый! Ведь дело в том, что Кэму была невыносима мысль о том, что его брат или другой мужчина прикоснется к Хелен. И сейчас, несмотря на гнев и тревогу, им овладело безудержное желание повалить ее в траву, поднять юбки и слиться с нею… прямо здесь, при свете дня.

Кэм опустил голову от стыда, заставляя себя не смотреть на нее. Неужели прошлое ничему его не научило? И ссора с Хелен два дня назад тоже?

Нет, — последовал ответ. — Абсолютно ничему.

— Кэм, тебе никогда не приходит в голову, что ты временами слишком тверд?

Тверд? Это слово наконец прорвалось сквозь туман желания и ненависти к себе. Он уставился на нее, какое-то мгновение не понимая, что она имеет в виду. Оказывается, Хелен продолжала заступаться за его брата. Он чуть не фыркнул от отвращения. Не дай Бог ей узнать, где и насколько он тверд!

Кэм судорожно поправил галстук, а она все говорила поучительным, холодным тоном гувернантки:

— Право же, Кэм, нельзя всегда контролировать каждую ситуацию. Зачастую приходится делать…

— Хелен! — резко перебил он, и собственный голос вдруг показался ему чужим.

— Да?

— Будь любезна… Не могла бы ты… замолчать на минуту?

Хелен сердито смотрела на него, пока Кэм старался вспомнить суть их разговора, пытаясь игнорировать дискомфорт в паху.

— Я лишь пытаюсь обратить твое внимание на тот простой факт, что Бентли никогда не знал материнской любви. И я очень сомневаюсь, что твой отец мог что-то дать ему в этом отношении.

Эти слова вызвали у Кэма негодование.

— Что ты хочешь сказать, Хелен? Я всегда заботился о Бентли и о Кэтрин тоже. Мой брат знает, что я люблю его. Что я, если понадобится, отдам за него свою жизнь.

Хелен раздраженно взглянула на него:

— Бентли знает лишь одно: ты хочешь для него лишь того, что считаешь необходимым.

— Складывается впечатление, что ты провела в его обществе гораздо больше времени, чем я предполагал, — холодно ответил Кэм. — И похоже, составила о нем очень полное представление.

Хелен вздернула подбородок, но промолчала.

Кэм сердито надул щеки, потом медленно выдохнул.

— Прекрасно, Хелен. Что, по-твоему, я должен сделать? Ты предлагаешь, чтобы я позволил Бентли, этому сумасброду, ухлестывать за каждой юбкой в округе? Прожигать жизнь?

— Нет, я просто…

— И проигрывать в карты свое наследство? — перебил ее Кэм. — Господи, Хелен! Ему нет еще и восемнадцати.

Хелен сложила руки на груди.

— Я предлагаю, Кэм, чтобы ты показал Бентли, что любишь его. Разве кто-нибудь когда-нибудь беседует с ним по душам? Разве ты не можешь выслушать его вместо того, чтобы давать волю своему острому как бритва языку? В конце концов тебе придется согласиться, что ты не можешь держать под контролем Бентли и все остальное вокруг тебя.

— Да, ты это говорила, — отрывисто произнес он.

— Любовь и контроль — не одно и то же, милорд.

— Как я понимаю, ты намерена прочитать мне нотацию, Хелен, — сказал он, сердито глядя на нее. — Только помни, что я не твой ученик, хотя ты и считаешь, что у меня недостает разума.

Наступило молчание. Потом Кэм прижал ее руку к одеялу.

— Хелен, ради Бога, давай не будем ссориться. Мы должны трудиться вместе, ты и я, ради Арианы.

Хелен подавила дрожь, пробежавшую по телу от прикосновения Кэма, и заставила себя отдернуть руку.

— Я… да, ты прав.

Они снова замолчали. В глазах Кэма по-прежнему оставалось странное выражение, но когда он заговорил, его голос звучал намного мягче:

— Я привез тебя сюда, чтобы попросить прошения, Хелен. И я пытался. А теперь я хотел бы поговорить об Ариане. Как вы ладите? — В его голосе уже не было ни враждебности, ни раздражения.

— Мне кажется, хорошо, — ответила Хелен, благодарная за его желание примириться.

Заставив себя на время позабыть тревогу о Бентли, она следующие четверть часа рассказывала Кэму о первых впечатлениях от общения с Арианой, а тот затронул несколько важных моментов и не стеснялся переспрашивать, если не понимал. Он явно решил предоставить дочери все возможности. Хелен изложила свой план — использовать в качестве эмоционального воздействия рисование и музыку, сообщила, что вскоре хочет попробовать учить Ариану элементарным навыкам счета и письма.

Кэм был доволен.

— Должен признать, — заметил он, — что Ариана очень легко приняла тебя.

Хелен слабо улыбнулась:

— Она чувствовала некоторую скованность после того, как вы ушли вчера, но Ариана — замечательный, смышленый ребенок.

— Значит, ты первая гувернантка, кто это говорит, — мрачно ответил граф.

— О, не надо терять надежды, милорд! Возможно, Ариану просто нельзя учить обычными методами. Пока нельзя. Но я уже верю в ее способности. И надеюсь, что, когда мне придет время уезжать, она уже научится хотя бы немного общаться.

— Уезжать, Хелен? — повторил он, насупив брови. — Но Ариане еще долго будет требоваться гувернантка.

Хелен покачала головой:

— О, я думала, вы понимаете. Да, Ариане некоторое время нужен будет учитель. Только не моей специальности… Если Ариана добьется успехов, вам уже не придется выплачивать мне непомерный гонорар. Обычной гувернантки вполне достаточно.

— Как долго? — спросил он, и в его тоне послышалось странное напряжение. — Как долго я… она будет нуждаться в тебе?

Хелен озадаченно посмотрела на него.

— Трудно сказать. Год. Может, два. Я никогда не работала нигде больше двух лет.

Кэм покачал головой, как бы споря с Хелен.

— Не стану делать вид, что понимаю тебя… все эти бесконечные переезды. Разве ты не хочешь где-то обосноваться? Жить своей жизнью?

Она насмешливо посмотрела на него:

— Гувернантка не может обосноваться, Кэм. И у нее своей жизни нет. Той, которую ты имеешь в виду. — Хелен не сумела подавить тихий вздох. — Это трудно объяснить. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Вспомним счастливые времена.