Любовь под прицелом

— Как тебе, сынок, показался наш кадр? — смеясь, спросила Дарья Павловна, едва я переступил порог. — Извел небось добра молодца расспросами да допросами, всю прошлую жизнь выдавил из тебя, как сок из ягод!

— Было такое дело, — признался я, освобождаясь от полушубка, выделенного мне хозяйкой во временное пользование, до тех пор, пока не куплю своего. — Перетерпел, не растаял.

— Он у меня непробиваемый, — с гордостью оповестила хозяйку Любаша, кутаясь в пуховый платок, охотно подаренный Дарьей Павловной. Именно подаренный, а не выделенный временно, как

полушубок мне. — Его измором не взять… Одно слово — бывший «извозчик»…

— Извозчик? Это как же понимать прикажешь? Около лошадей приставлен был, что ли?

Проговорившаяся Любаша растерялась. Она такая же непутевая и нескладная, как и я — брякнет, а после подумает.

— Кличку она мне такую придумала, — бросился я на выручку. — Фантазерка, одно слово… Скажите, Дарья Павловна, как пройти к магазину?

— К чему тебе магазин-то? Вроде одеты, обуты, подхарчиться у нас есть чем… Зря швырять деньги — не след. Чай, они не найдены — тяжким трудом заработаны…

Хозяйки ничему не удивлялись. Приняли, как должное, выдумку| о грабителе, похитившем в поезде весь наш багаж, включая полушубки, шапки, шарфы. Поохали, не без того, посетовали на бандитов, у которых — ни совести, ни чести. Расспрашивать о подробностях не стали.

Дарья Павловна порылась в своем «гардеробе» и тут же снабдила постояльцев предметами первой необходимости.

А теперь удивляется — зачем нужен магазин?

— На вашем иждивении сидеть не будем, — сказал я, не дожидаясь обещания кормить, поить. — В первую очередь, как пройти к продовольственному магазину. Как он у вас именуется: универсам, гастроном?

— Один у нас. Как желаешь, так и называй. Там и вещи разные, и чего покушать имеется… Вот только цены кусаются злыми собаками, что ни день — выше да хуже… Ежели бы не огород, на моей пенсии да на приработках Дарьюшки — недели не просидишь, оголодаешь… Ну что ж, голубоньки, прогуляйтесь, поглядите на нашу лесную столицу. Магазея в самом центре находится, около конторы…

Вышли мы с Любашей, и медленно пошли по улице поселка к так называемому центру. Морозец — под тридцать, не меньше, но ветра нет, и он дрожи не вызывает. Зато так легко дышится, что забываешь о холоде.

Дома, закутанные в снежные шали, дремлют под серым небом. Широченная улица обозначена колеей, по которой, бодро попыхивая дымком, пробирается трактор, да двумя тропками для пешеходов.

Со всех сторон поселок стиснут дремучим лесом, огромным, таинственным, заповедным. Деревья-великаны заросли снежными кудрями и бородами, развели во все стороны ветки-руки, нагруженные белыми валиками. Будто защищают людей от непрошеного вторжения. Однако нам не до местных красот.

Липовые паспорта выдержали проверку на прочность, признаны настоящими. Предстоит проверить фальшивые деньги. Это намного опаснее — заподозрит продавщица либо кассир, и звякнет куда надо — мигом загремим под следствие. Пойди докажи, что, мол, попали пустышки случайно, на рынке одарили сдачей, в той же Чите… Кто поверит в этот вымысел?

Чем ближе магазин, тем чаще мы останавливаемся, нерешительно переглядываемся, оттягиваем страшное время покупок. С собой взяли немного — двадцать «бумажек», остальное спрятали под матрас, Тайник, конечно, для дураков, при обыске не спасет, но на душе спокойней.

Первым посетили отдел промышленных товаров. Не ходить же всю зиму в хозяйкиных вещах!

К окошку кассы я подходил на подгибающихся ногах. По спине сбегали струйки пота. Любаша осталась у прилавка, упаковывая купленные полушубки и валенки. Паковать положено продавщице — по-моему, Люба просто трусила, ее удерживал у прилавка страх перед немолодой, суровой кассиршей.

— Триста восемьдесят, — протянул я деньги, будто вручил просьбу о помиловании. — Дешевые у вас вещи, — неловко пошутил для того, чтобы отвлечь женщину от разглядывания купюр. — В Москве подобная покупка обошлась бы намного дороже…

— Наши полушубки только называются полушубками, а на самом деле — обычные рабочие ватники, — без тени улыбки ответила кассирша, укладывая в ящичек кассы мои фальшивки. — Валенки — не привозные — пимокатная фабричка рядом…

О, святая наивность! Женщина не подумала разглядеть наши «деньги», не заподозрила обман, отсчитала сдачу. Не фальшивками — настоящими рублями. Для нас они дороже всего подматрасного капитала!… Эх, если бы получить такую же сдачу со всего фальшивого капитала!!

Чувствовал я себя прескверно. Чем я отличаюсь от вора? Тот ворует, грабит, я, по сути, тоже… Стоит ли клеймить позором Тихона и Владьку, когда честный сын каменщика стоит с ними рядом?

В продовольственном отделе повторилась та же картина. С одной разницей — я подошел к кассе более спокойно, руки не дрожали, на ногах держался устойчиво. Опыт — великое дело!

Набрали продуктов на три сотни. Получили сдачу. Значит, имеется приличная сумма настоящих денег!

— Все! — решительно поставила точку Любаша. — С фальшивками временно завязываем, переходим на тощий, но зато настоящий, подножный корм… Посмотрим, как отреагирует на подделки банк… Ох, Коленька, чует мое сердце — недолго нам резвиться, посадят!

Возвратившись «домой», мы закрылись в выделенной нам утлой комнате, половину площади которой занимала огромная кровать.

Любаша первая разделась и нырнула под одеяло. Я последовал её примеру. Никак не мог прийти в себя после перенесенного стресса.

— Как ведёт себя твой «хулиган»? Не пора ли поставить его в угол?

Аллегория легко расшифровывается. Хулиганом Любаша именует, полюбившийся ей мой «инструмент». «Угол» — её лоно. Соскучилась, подружка, по моим ласкам, но сказать прямо не решается.

— Давно пора наказать бездельника! — согласился я, попытавшись перевернуть Любашу на спину. — Пусть посидит в «углу» всю ночь, подумает о своих прегрешениях…

— Нет, милый наездник, так не пойдёт! — отвела женщина мои руки. — Ты на мне долго ездил, я не возражала, подчинялась. Теперь пришла моя очередь покататься на тебе.

Я не успел возразить или согласиться, как Любаша оказалась на мне. Поёрзала, выбирая более удобную позу, одной рукой опёрлась на мою грудь, второй ввела в себя окаменевшую мужскую плоть.

— Поехали? Только не галопом — медленной иноходью. Говорят, самый злейший враг преферанса — скатерть. В сексе — торопливость. Возьми на вооружение, бычок.

Она медленно присела, потом выпрямилась, опять присела. Я попытался ускорить движения — не получилось. Наездница не позволила.

— Ну, как, скакун, нравится?

— Самая настоящая пытка!

— Так и быть, постараюсь исправиться. Крепче держись за мои бёдра!

Любаша так запрыгала в «седле», с такой скоростью опускалась и поднималась, что не прошло и трёх минут, как мы вместе разорвали финишную ленточку.

— Как ты себя чувствуешь? — заботливо спросила она. — Удалось мне снять стресс, или прикажешь повторить «лечение»?

— Обязательно повторим, только — вечером. Сейчас давай отдохнём, поспим…

2

Столярный цех — огромный сарай с замерзшими окнами и рельсовыми путями, по которым вывозят к машинам готовую продукцию. Станки — старые, изношенные — хрипят, сипят, но, не ломаются. Исправно прожевывают предлагаемые им брусья и доски. О вентиляции и удалении опилок можно только мечтать.

Зато столяры, как на подбор, солидные, бородатые, опытные, им ни руководителей, ни чертежей не нужно — сами собой руководят, знай только подсчитывай выработку.

Я забираюсь в свой угол, сажусь за письменный стол, качающийся, будто дерево под порывами ветра, и от нечего делать перебираю наряды и чертежи. Одновременно думаю над своими житейскими проблемами.

Дома, в Москве, конечно, паника. Ольга носится от родителей в милицию, от стройуправления к уголовному розыску… Пропал муж! Потерялся кормилец! Исчез! Что делать, как жить без него, где искать?

Родители, по совету Никиты, подали, небось, на всероссийский розыск. Фимка обзванивает больницы и морги. У матери сердечный приступ. Отец ругательски ругает всех подряд, начиная с демократов и кончая коммунистами… Что за несчастна страна, в которой бесследно пропадают люди! Да не простые — инженеры-техники, ладно бы — каменщики и штукатуры! Где сыскать управу на МВД-КГБ. Вошкин ломает голову — куда подевался дармовой автомеханик.

Короче — неразбериха!

В привидевшемся мне калейдоскопе событий одна деталь больно уколола. Розыск? Слышал, что это означает. Никита просветил. Милиция по всей территории страны получает мои приметы, фото. Рост такой-то, возраст… цвет волос… очертания лица… вес… фигура… особые приметы… любой участковый шныряет взглядами по прохожим, примеряет полученные данные к подшефным алкашам и тунеядцам…

Кстати, почему нами не интересуется местный участковый? Даже кадровик забыл о моем существовании… Странно!

Будто наворожил!

В один из снежных зимних дней я получил письменное приглашение посетить отдел кадров леспромхоза. Передал мне его слесарь-наладчик, побывавший на проработке по причине прогула.

— Нужно заполнить анкету, — кадровик положил передо мной чистый бланк. — Писать разборчиво, без помарок, отвечать на вопросы четко и ясно.

Очередная напасть! Попробуй «четко и ясно» ответить на вопрос: где и когда родился… Когда — записано в паспорте, а вот где точно… Дотошный кадровик требует указать улицу и дом…

— Какая анкета, ведь я работаю у вас по договору…

— Порядок есть порядок. Любой гражданин должен иметь прописку, если не постоянную, то хотя бы временную… Участковый сделал нам замечание…

Все же — участковый! Как бы он не копнул глубже…

Черт бы побрал все эти отделы кадров вкупе с их начальниками — бывшими политработниками! За каждым вопросом бланка притаилась опасность разоблачения, как ядовитый змеиный зуб.

Место и время рождения — не очень страшно, перепишу с паспорта, а номер родильного дома я вправе не помнить — мал тогда был… Фамилия, имя, отчество — чепуха… Перечислить места работы, указать, с какого по какое время… Это уже не гадюка — целая гюрза! Как может знать Чернов трудовой путь Никанорова?… Пропади оно пропадом, все окружающее мен вранье, придется двигаться по этому болотистому пути и дальше… А это что? Указать родственников, степень родства, возраст, место проживания… А почему упущен вопрос о партийности и пребывании за рубежом? Явная недоработка…

Кое— как осилил зловредную анкету. Будто сам под себя подложил мину. Остается мучительно ожидать -взорвется она или не взорвется?

Остановка накалялась с каждым днем.

Через месяц после нашего появления в леспромхозе Дарья Павловна принесла известия похуже, чем заполнение насквозь лживой анкеты.

— Бабы говорят: в нашем округе появились фальшивые деньги, — сообщила она за ужином. — Умельцы делали — комар носу не подточит. Что тебе водяные знаки, что тебе серии-номера — всё ладно, все на месте. А просветили их в банке — липа липовая.

Ищут повсюду, шарят по магазинам да ларькам — разве поймаешь, коли неизвестно, откуда появились бумажки, из какой магазеи доставили… Чай, на них не написано, подписи тех умельцев нетути…

Я увидел, как побледнела Любаша, как испуганно расширились ее глаза. Пытаясь скрыть замешательство, девушка принялась оглаживать перед зеркалом свою пышную прическу, подмазывать и без того яркие губы.

— Пора удирать, Коленька, — шептала она мне на ухо ночью. — если зацепились — не отстанут, пока не размотают весь клубок… Помнишь, говорила тебе в Иркутске? Не будет у нас, милый, счастья, не будет, не будет. Срочно нужно уезжать… Прямо сейчас, ночью…

— Куда удирать-то? Уж, не в Москву ли? Там Тихон ожидает со своими дружками, он для нас страшнее милиции и прокуратуры… В другой город уехать? А по какой такой причине Никаноровы покинули леспромхозовский поселок раньше срока, оговоренного в договоре? Подозрительно. Уж не они ли запустили в обращение чертовы купюры? Даже не знаю, что делать…

До утра мы думал и гадали, прикидывали разные варианты и тут же отвергали их. Одно ясно — нужно бежать! Про любовь забыли, а до этого каждую ночь устраивали себе праздник с фейерверком, чередуя пощы. И не боялись скрипа ветхой кровати — не любовники, законные супруги…

А теперь приходится покидать полюбившуюся комнату, приветливых хозяек, понравившуюся работу. Иного выхода не существует.

К этому времени нас настигла новая беда. Истрачены «чистые» деньги, полученные от Тихона, и сдача, полученная в магазинах. Снова пустить в оборот фальшивки опасно — предупрежденные кассирши настороже, милиция наверняка только и ожидает новой «диверсии».

Чем расплачиваться за постой?

Дарья Павловна не торопила, даже не намекала, но нам было отлично известно, что обе Дарьи жили скудно. Хлеб и тот покупают не каждый день, ограничиваются картошкой из погреба, запасённой с прошлогоднего урожая, да остатками сала. Если бы не летние заготовки и не выкормленный кабанчик — хоть зубы на полку.

Выставляя на стол соленые огурцы и помидоры, грибы, разных сортов, варенье, Дарья Павловна шутила: есть, дескать, ещё порох в пороховницах, проживем, не сгибнем! Козы помогают, их аж две, молочко вкусное…

Но совесть-то иметь надо!

— Расплатимся с вами, Дарья Павловна, обязательно расплатимся, — пряча глаза, твердила Любаша. — Вскоре муж получит зарплату — рассчитаемся и за комнату, и за огурцы с грибами.,

— Да как же тебе не стыдно, молодуха, говорить такое! — гневалась хозяйка, всплескивая пухлыми ручками. — Ишь ты, за грибы вздумала расплачиваться! Они что, на рынке куплены? Замолкни, Любка, ежели не хочешь вконец со мной рассориться! Варенья нам жаль, да? Осенью в тайге этих ягод разных — хоть косой коси…

Дочь, Дашенька, — уменьшенная копия матери, точно так же ругалась и недоуменно разводила руками… Где же это видано, чтоб человек человеку не помогал в беде? В Москве — может быть, а в тайге — свои законы.

— Чай, у нас — не город, чтоб считаться да расплачиваться, люди помогают друг дружке… А ты обижаешь нас ни за что, ни про что!

Неожиданно вспыхнувшая ссора закончилась Любашкиными извинениями, обещаниями впредь не дразнить хозяек, не упоминать о каком-то долге, жить по таежным — а не московским — законам.

Любаша действительно о деньгах больше не говорила, но я заметил, как на общий стол к ужину она обязательно выставляла последние наши банки с консервами, нарезала оставшуюся от прежнего изобилия палку копченой колбасы.

Дарьи снова возмущались, но все же принимали угощение.

Зарплата мастера — на две недели пропитания, да и та выплачивается нерегулярно, в леспромхозе нет денег… Как объяснить хозяйкам источник, из которого взяты деньги на покупку теплых вещей?

Положение казалось безвыходным.

Помогла случайность.

Леспромхоз получил известие о прибытии на станцию Новореченска давным-давно заказанных и оплаченных станков. Деревообрабатывающих и металлорежущих. Для их оформления необходим выезд представителя с соответствующими полномочиями и транспортом.

Предложили прогуляться мне, и я охотно согласился.

Если пользоваться фальшивыми деньгами в нашем посёлке стало опасным, то это можно легко делать по дороге и в городе. Если и поймают подложные купюры — вряд ли свяжут их появление с таежным поселком.

Дорога предстояла неблизкая — триста километров в один конец. В мое распоряжение выделили два «ЗИЛа» с опытными водителями, выдали командировочные, проинструктировали. И в конторе леспромхоза, и дома.

Любаша весь вечер втолковывала — что купить, как расплачиваться, в каких магазинах — чистыми» деньгами, в каких — фальшивыми. В житейских делах такого сорта я — дурак дураком, а Любаша — профессор.

— Старайся покупать так, чтобы получить побольше сдачи, — шептала она, приникнув ко мне горячей грудью. — По дороге встретишь предостаточно рынков, на каждом много не покупай, чтобы не запомнили и не вычислили… Понял?… Что покупать? В первую очередь одежду, обувь. Из продуктов — консервы, они сейчас стоят немало, а места занимают немного… По возможности расплачивайся вперемежку: часть фальшивками, часть — «чистыми». Конечно, так, чтобы получить навар… Магазины тоже не обходи, но — осторожно, не увлекайся…

От прижавшейся к плечу груди сделалось жарко, мысли в голове мешались, губы пересохли. Любаша ночных рубашек не признавала — спала голой, роль подушки выполняло моё плечо либо спина.

— Ты слышишь меня или не слышишь? — взволнованно спросила она, тяжело дыша.

— Нет, не слышу…

Её рука скользнула по моему телу, привычно оттянула резинку трусов. Неожиданно мне захотелось почувствовать прикосновение нежных пальчиков на вздувшейся плоти.

Любаша будто подслушала мои греховные мысли — охотно сомкнула пальчики на горячем члене. Говорила горячо, прерывисто, но каждое сказанное слово ласкало меня, как женские пальчики ласкают моё мужское достоинство. Постепенно увеличивалась твёрдость, член закаменел, увеличился в размерах. Дальнейшее промедление могло привести к непредсказуемым последствиям. Но наваливаться на подругу мне всё еще не хотелось.

— Мне кажется, твой «хулиган» окончательно взбесился, — прошептала женщина, продолжая мять и крутить твёрдый член. Будто намеревалась выдоить его. — Слишком давно не сидел в углу, вот и бесится! Давай забудем о проблемах, и займёмся воспитанием «ребёнка».

— Мне кажется, что он ещё не совсем созрел для… наказания.

Пальчики обследовали «больного», проверяя правильность поставленного диагноза.

Привычная разминка перед «ответственными соревнованиями», своеобразная психологическая подготовка. Придумала её Любаша. В сочетании с лёгкими прикосновениями, эта подготовка вызывает потрясающий эффект.

— Ты ошибаешься, милый, твой проказник даже перезрел. Не уверена, что он сможет добраться до «угла».

Говорит, прижимается упругой грудью, а пальчики по-прежнему балуются в моих трусах — ласкаются, сжимают, теребят. В дополнение Любаша принялась целовать и прикусывать мои соски.

— А ты уже приготовила свой «угол»? — сжал я женскую промежность, потеребил пальцем влажные губы. — Удобно ли будет «хулигану» сидеть там?

— Мой угол всегда готов принять его, — заверила Любаша, нетерпеливо стаскивая с меня трусы. — Мне кажется, нам нужно поторопиться, По-моему, он вот-вот испортит наши простыни.

Я ожидал, что неутомимая женщина оседлает меня, но этого не произошло — она просто перестала сжимать и теребить мой несчастный член, ограничилась лёгким поглаживанием его головки.

Не выдержал этой пытки, я повернулся, обнял девушку, прижал ее к себе, впился в податливые губы. Моя рука машинально пробралась к низу её живота, освоила таинственный треугольник. Будто проверила готовность входа спелеолога в пещеру.

Как пожелает госпожа — сверху или снизу?

Вместо ответа на мой глупый вопрос, она потянулась губами к низу моего живота. Неужели решила отведать, чем пахнет мужское достоинство? Только этого нам не хватает, заняться половыми извращениями! Пусть ими занимаются импотенты или инвалиды.

Я отодвинулся.

— Не надо этого, не хочу… Откуда ты узнала?

— Прости, не буду… Подруга сказала: такая ласка приносит мужчине невероятное блаженство. Вот я и решила побаловать тебя… Успокойся, до тебя никому такого не предлагала… Неужели, ты на самом деле отказываешься? Всё-таки, давай попробуем? Вдруг понравится?

— Ни за что! Предпочитаю заняться естественной любовью… Ты не ответила. Кем хочешь быть: наездницей или скакуном?

— Как захочет повелитель. Рабыня выполнит свой долг — утихомирит твою плоть так, что она больше не будет тебя беспокоить… Если говорить честно, мне намного лучше быть под тобой…

Теперь, когда мы с Любашей познали друг друга, не было причин осторожничать, бояться причинить боль. Соскучившись по её лону, я ворвался в него наподобие тарана. Женщина вздрогнула и поддалась мне навстречу. Член вошёл в неё до отказа, казалось, вот-вот выйдет со стороны спины.

Волшебное ощущение!

Я почувствовал наслаждение такой силы, что почти задохнулся. Принялся обрабатывать женщину, то, погружаясь в неё, то, поднимаясь на поверхность, будто шахтёр, пробивающий новый штрек в скальной породе.

Казалось, прошло не больше двух минут. Темп ритмичных движений нарастал. Встречные подскоки помогали мне, усиливали соединения. Я с трудом удерживался от преждевременного излияния. Партнёрша уже не стонала — кричала.

И вот — апогей.

Любаша всхлипнула, несколько раз дёрнулась, и ослабела. Я тоже не удержался от ответного стона. Как и раньше, мы достигли финиша одновременно…

— Тебе хорошо было? — с едва слышной иронией спросила Любаша. — Как чувствует себя твой «хулиган»?

— Нормально. А ты, что, не почувствовала?

— Скверная привычка отвечать вопросом на вопрос. Плохо тебя воспитали родители… Почувствовала или не почувствовала я — не так уж важно. Главное: удовлетворила тебя или ты остался недоволен?

— Успокойся, всё было прекрасно.

— Зря ты отказался от моего предложения. Подруга так расхвалила этот… метод, что мне было бы интересно узнать, как его оценишь ты. Может быть, всё-таки попробуем? Если не сейчас, то завтра или послезавтра?

— Тебе не стыдно, не противно? Насколько мне известно, такими делами занимаются одни проститутки.

— Господи, о чём ты говоришь? Мы любим друг друга, поэтому нам всё разрешено. Почему я должна стыдиться родного человека? Для того, чтобы тебе было приятно, чтобы ты получил наслаждение, я готова на всё, на любую позу, на любой сексуальный способ! Главное, твоё желание. Мне кажется, что когда я стану целовать твоего «хулигана», то тоже получу наслаждение. Милый, дорогой, прошу: давай попробуем, а? Мне очень хочется…

Восторженные признания Любаши, её самоотверженность поколебали мое отрицательное отношение к предлагаемому «извращению». Она права, мы с ней — единое целое, по недоразумению долгое время, живущее вдали друг от друга. Мне не стыдиться нужно — соглашаться и радоваться.

Да и чего ей стыдиться? Ну, поцелует, ну, приласкает — что в этом преступного? Почему я должен запрещать ей это? Почему-то я уверен в том, что Любе не будет противно ласкать губами и языком место, которое не терпит наглядности.

Вдруг подруга Любаши права, и «нестандартная» ласка нам понравится?

— Если выберемся из тайги целыми и невредимыми, возможно, я соглашусь…

— Спасибо, милый!

— А теперь давай поспим…

Утомлённые любовной схваткой, мы сразу же уснули. Я не снимал руки с «бермудского» треугольника, Любаша по-прежнему сжимала «наказанного хулигана». Она даже во сне не могла расстаться с ним, время от времени сжимала, теребила, будто надеялась возвратить «инструменту» желание и силу…

Инструктаж успешно закончен…

Что же касается беседы с главным инженером леспромхоза, та особого внимания она не заслуживает. Вечно хмельной мужик долго и нудно лопотал о подстерегающих меня жуликах, об осторожности при подписывании бумаг, о надежной погрузке станков.

Исходящий из его рта алкогольный перегар глушил все наставления. Я послушно кивал, мечтая о той минуте, когда покину кабинет…

И вот — дорога.

Несмотря на любовное томление, охватившее меня предыдущей ночью, несмотря на откровенные ласки, которыми одарила меня любимая, инструкции Любаши не прошли мимо сознания. Особенно одна, по моему мнению — самая главная — стараться покупать не в магазинах, а на рынках, у частников. Когда еще фальшивые деньги, уплаченные им, доползут до банков, через сколько рук они пройдут! В магазинах же — все происходит быстрей, и, следовательно, опасней. Но много ли реализуешь денег на рынках?

В сельских магазинчиках не то, что было прежде — изобилие, Мы останавливались возле каждого, даже сворачивали в сторону от трассы. Водители не возражали — каждый из них получил соответствующие поручения от жены — что и сколько купить, на что истратить командировочные.

А уж рынков — больших и малых — я старался не объезжал.

— И что ты нашел хорошего на этой барахолке? — недоумевал один из водителей, пожилой мужик с хитрыми раскосым глазами и окладистой бородкой. — Наш рынок не в пример богаче, а цены на нем — пониже. Купил вон бабе полушалок, отвалил почти кусок, на поселковом рынке полушалки получше стольник на выбор… Ежели денег девать некуда — мне отдай, потрачу за милую душу…

— Вкус моей жены мне известен — она именно о таком платке мечтает, — отбивался я от насмешек шофера. — Она у мен привереда, не дай Бог…

— Баб учить нужно, — назидательно промолвил другой водитель, помоложе. — Если слов не понимают — вожжами попробуй…

Наиболее значительные покупки я сделал в двух попутных городишках: Таежнинске и Верхотурье. У местных охотников купил меха, у какой-то замшелой старухи — аж три пуховых платка, у полупьяного мужика — хрустальный сервиз. В результате, когда мы, наконец, добрались до Новореченска, у меня на руках оказалось не так уж много фальшивок — порядка пятнадцати тысяч, зато — около целый полтинник в «чистых» купюрах.

Процедура оформления груза много времени не заняла. Подписал какие-то бумаги, предъявил доверенность, сунул «на лапу» грузчикам, подрядившимся грузить ящики со станками — вот и все дела. Оставил водителей контролировать погрузку, а сам двинулся на местный рынок.

Новореченск — небольшой таежный городишко с населением около пятидесяти тысяч человек. Чем занимаются жители, где работают — неизвестно. Да я и не пытался заняться демографическим анализом, тем более — изучением положения в местной промышленности. Этот город интересовал меня в первую очередь с точки зрения реализации оставшихся подделок.

Заодно не мешает разведать пути бегства. Если мы с Любашей воспользуемся попутками и доберемся в этот город, куда можно податься? Все же железная дорога, аэропорт, автобусная станция. Это тебе не леспромхозовское захолустье!

Подумал я, подумал и поменял местами проблемы, подлежащие разрешению. Сначала надо изучить маршруты бегства, оставшееся время потратить на посещение рынка.

Новореченский железнодорожный вокзал можно назвать вокзалом с большой натяжкой. Небольшой барак вмещает на два окошка касс, зал ожидания, напоминающий горницу в домик Дарьи Павловны, и пара служебных комнат. Рядом с кассами висит расписание поездов. То, что меня больше всего интересует.

Оказывается, в большой мир возможно выбраться только через Читу. В противоположную сторону — конечная станция — Приозерье. Судя по разговорам пассажиров, там живут лесорубы. Значит, наш леспромхоз так или иначе связан с Приозёрьем, и ехать туда опасно.

Если добраться до Читы, а оттуда махнуть, скажем, в Хабаровский край и затеряться в тайге? Кажется, это дельная мысль и её стоит обдумать, как следует…

Имеется и второй вариант — поехать в сторону Урала. Где-нибудь пересесть с поезда на теплоход и податься в верховья Енисея. Или — наоборот — в низовья… Тоже знатная мысль!

Ведь для того чтобы укрыться от преследования милиции и Тихоновской шайки мы с Любашей готовы бежать даже в Заполярье. Или завербоваться в Антарктиду… Но о вербовке нечего и думать — с фальшивым паспортом не возьмут, небось, там документы проверяют не то, что в леспромхозе — капитально.

Переполненный идеями, обдумывая их на ходу, я поспешил на рынок.

Темнело по-зимнему быстро. Прилавки и ящики вещевого рынка пустовали. В стороне работало несколько коммерческих ларьков с выставленными на всеобщее обозрение красочными бутылками и пакетами… Но не покупать же «Спикере» и «Марс»? Во-первых, мелочевка, во-вторых, есть я не хотел.

— У вас найдется сдача с пятнадцати тысяч?… К сожалению, более мелких денег нет — не рассчитал, потратил.

— А что бы вы хотите приобрести? — сноровисто ухватился продавец за, невесть, откуда появившегося в позднее время покупателя. — Если — солидно, сдача найдется…

Ну, что может быть солидного в затрапезном ларьке маленького городишки? Пробежался взглядом по витрине. Ладно, придётся приобрести какую-нибудь дрянь. Уходить без покупки еще подозрительней. Я выбрал пару бутылок коньяка, какие-то пакеты из тех, что подороже, всего на три тысячи. Двенадцать «чистых» — в кармане!

Пожалуй, пора бежать на станцию. Водители, небось, давно погрузились и теперь кроют черным матом загулявшего мастера. Путь предстоит неблизкий, ночевать в Новореченске негде, лучше засветло выбраться на трассу и потихоньку-полегоньку ползти

по зимнику домой. Авось, пронесет, не заглохнет двигатель, не откажет ходовая… В случае чего можно напроситься на ночлег в попутной деревеньке — таежники не откажут, не оставят в беде.

Когда я вошел на товарный двор, оба моих водителя беседовали с каким-то парнем в полушубке, отороченном мехом… Попутчик, что ли? Ничего страшного, возражать не стану, пусть садится в кабину второй машины и едет. Водители — тоже люди, им нужно заработать. Второй месяц весь леспромхоз сидит без зарплаты.

Но до чего же знакома фигура парня!

Я подошел поближе, пригляделся и почувствовал, как отнялись ноги, и закружилась голова. Передо мной стоял, показывая водителям фотокарточку и о чем-то спрашивая… Пельмень. Тот самый официант вокзального ресторана в Иркутске, кому мы передали последний тихоновский пакет.

До меня донесся удивленный возглас пожилого водителя.

— Так это же наш мастер! Гляди, Паша, — мастер!

3

— Что случилось? — не обращая внимания на присутствие хозяйки, спросила Любаша, едва я переступил порог. — Почему ты такой бледный?… Они?

Я молча прошел в нашу комнату. Стащил полушубок, бросил в угол мешок, набитый покупками. Только после этого повернулся к Любаше.

— Нам необходимо срочно уехать… Понимаешь, срочно!

— Почему? На ночь глядя?… Подождем до утра…

— До утра? Ты ничего не понимаешь, родная… Я встретил Пельменя… Теперь он знает, что мы живем в леспромхозе. Когда автобус? Срочно собирайся… Через час может быть поздно…

Автобус уходит в пять часов утра, на промежуточную железнодорожную станцию приходит в полдень… Сколько времени сейчас?… Ага, час ночи… До автобуса — четыре часа… Впору забиться в столярный цех и ожидать там. Я не сомневался — через час, максимум два Пельмень с Владькой — если тот не уехал в Москву — будут в поселке.