Когда возникло между ними это молчаливое отчуждение? Монтальбано не на что было пожаловаться – отец всегда был внимателен и заботлив. Он, как мог, старался восполнить отсутствие матери. В те, к счастью, редкие дни, когда маленький Сальво болел, отец не ходил на работу, чтобы не оставлять ребенка дома одного. Что же пошло не так? Может быть, все оттого, что они не умели объясниться, никогда не находили нужных слов, чтобы выразить свои чувства. В юности Монтальбано частенько думал: «Мой отец – замкнутый человек». И вот теперь, сидя на отвесной скале у маяка, он понял, что то же самое о нем, наверное, думал и отец. Оберегая чувства сына, он дождался, пока тот закончит университет и получит место, прежде чем жениться второй раз. И все-таки, когда в доме появилась другая женщина, Монтальбано глупо и беспричинно обиделся на отца. Между ними выросла стена; стеклянная, но все же непробиваемая. И постепенно отношения свелись к одной-двум встречам в год. Обычно отец приезжал с ящиком собственного вина, гостил полдня и уезжал. Вино всегда нравилось Монтальбано, и он угощал им друзей, с гордостью говоря, что его сделал отец. А отцу, самому-то отцу он хвалил вино? Он покопался в памяти и понял: ни разу. Вот и отец собирал вырезки из газет, плакал всякий раз, увидев сына по телевизору. А чтобы позвонить, спросить, поговорить – этого он сделать не мог.
Он просидел под маяком два часа, и когда собрался возвращаться в город, принял твердое решение: не ехать навещать отца. Если поедет, то сразу поймет, как серьезна болезнь, и будет только хуже. Неизвестно еще, доставит ли его присутствие удовольствие отцу. К тому же смертельно больные вызывали у Монтальбано трепет, он не знал, сможет ли перенести ужас, который испытает, видя, как умирает его родной отец, или убежит прочь без оглядки.
Домой он приехал, чувствуя себя смертельно усталым. Разделся, надел плавки и спустился к пляжу. Он плавал, пока не стало сводить ноги от холода. Вернувшись с пляжа, комиссар понял, что не в состоянии ехать на ужин к начальнику полиции.
– Алло. Это Монтальбано. Мне очень жаль, но…
– Вы не можете приехать?
– Нет. У меня нет сил.
– Работа?
Почему бы не сказать правду?
– Нет, господин начальник полиции. Я получил письмо, в котором мне сообщили, что мой отец умирает.
Начальник полиции ответил не сразу, так что был отчетливо слышен его продолжительный вздох.
– Послушайте, Монтальбано, если вы хотите его навестить, провести с ним какое-то время, – поезжайте, ни о чем не беспокойтесь. Я придумаю, как вас подменить.
– Нет, я не поеду. Спасибо за предложение.
Начальник полиции опять промолчал. Конечно, ответ Монтальбано его поразил, но, будучи человеком старой закалки, он больше не обмолвился об этом ни словом.
– Монтальбано, мне неловко.
– Из-за меня? Не стоит, синьор.
– Вы помните, что за ужином я должен был сообщить вам две новости?
– Конечно.
– Я сделаю это по телефону, хотя, как я и говорил, мне неловко. Может быть, сейчас не самый подходящий момент, но я не хочу, чтобы вы узнали об этом от других или из газет… Вы, конечно, не в курсе, но год назад я подал прошение об отставке.
– Господи, только не говорите, что…
– Да, мне дали согласие.
– Но почему вы хотите уйти?
– Потому, что я отстал от времени, и потому, что я устал. Тот тотализатор, в котором делаются ставки на футбольные матчи, я до сих пор называю Сизалом.
Комиссар не понял.
– Простите, я не уловил вашу мысль.
– Вот вы как его называете?
– Тотокальчо.
– Видите? В этом вся разница. Недавно один журналист назвал Монтанелли несовременным и в доказательство упомянул, что тот называет футбольный тотализатор Сизалом, как тридцать лет назад.
– Но это же ничего не значит! Это шутка!
– Значит, Монтальбано, значит. Значит, что я застрял в прошлом, не хочу, даже отказываюсь видеть, как меняется мир. К тому же мне остается всего год до пенсии. В Ла-Специи меня ждет родительский дом, я постепенно привожу его в порядок. Если вам захочется, вы можете заехать к нам, когда будете навещать синьорину Ливию.
– А когда вы…
– Когда я уйду? Сегодня какое число?
– Двенадцатое мая.
– Официально я покидаю пост двенадцатого августа.
С этого момента начальник полиции стал говорить медленнее и отчетливее. Монтальбано понял, что он собирается сказать вторую важную новость и выговорить ее ему еще сложнее.
– Что касается второго дела…
Он явно не решался продолжить. Монтальбано поспешил ему помочь:
– Хуже того, что вы сказали, быть уже не может.
– Это касается вашего продвижения по службе.
– Нет!
– Послушайте, Монтальбано. Вы сейчас оказались не в лучшем положении. И я теперь, когда моя отставка принята, мало что могу для вас сделать. Я должен предложить повысить вас в должности – так будет лучше для нас обоих.
– Меня переведут?
– Почти наверняка. Имейте в виду, что, если я не предложу вашу кандидатуру, несмотря на все ваши заслуги, в министерстве могут это неправильно понять и в конце концов перевести вас без повышения. Разве вам не нужно продвижение по службе?
Мозг Монтальбано лихорадочно работал, почти дымился в поисках выхода. Удалось найти только одно решение, и он тотчас его выпалил.
– А что, если я больше не сумею никого арестовать?
– Я вас не понимаю.
– Я говорю: а что, если я притворюсь, что больше не в силах раскрыть ни одного преступления, буду вести расследования спустя рукава, сделаю вид…
– …очень глупый вид, просто идиотский. Я не понимаю, почему каждый раз, когда я заговариваю о вашем продвижении, ваш мозг отключается и вы издаете детский лепет.
Час напролет Монтальбано слонялся по дому, ставил книги на место, протирал стекла на пяти висящих в доме гравюрах – Ливия этого никогда не делала. Телевизор он не включал. Потом, взглянув на часы, обнаружил, что уже почти десять часов вечера. Он сел в машину и направился в Монтелузу. В городе было три кинотеатра: в одном шло «Избирательное сродство» братьев Тавинани, в другом – «Ускользающая красота» Бертолуччи, в третьем – мультик «Путешествие с Пиппо». Не колеблясь ни секунды, Монтальбано выбрал мультик. В зале никого не было. Он вернулся к кассе.
– Там нет ни души!
– Есть вы. Вам что, нужна компания? Уже поздно, все малыши спят. Остались только вы.
Было так весело, что он, сидя в пустом зале, не мог удержаться от хохота.
Наступает момент, думал Монтальбано, и ты понимаешь, отдаешь себе отчет в том, что твоя жизнь изменилась. Да когда это случилось – спрашиваешь ты себя. И не находишь определенного ответа – просто ты не замечаешь, как постепенно накапливаются мелочи и в конце концов меняют ход твоей жизни. Или даже замечаешь – но не предвидишь последствий. И вот ты думаешь, думаешь, но не можешь понять – так когда же это произошло? Да и какая разница! Но он, Монтальбано, мог бы дать на такой вопрос четкий ответ. Он сказал бы: моя жизнь бесповоротно изменилась двенадцатого мая.
На входной двери Монтальбано повесил лампу, которая автоматически зажигалась с наступлением темноты. Подъезжая к дому, Монтальбано при свете этой лампы увидел машину, припаркованную перед входом. Он въехал на подъездную дорожку и остановился в нескольких сантиметрах от машины. Как и следовало ожидать, это оказался БМВ цвета серый металлик с номерами AM 237 GW. Но вокруг не было ни души, водитель, видимо, притаился где-то неподалеку. Монтальбано решил, что лучше всего вести себя как ни в чем не бывало. Насвистывая, он вылез из машины, закрыл дверцу и тут увидел, что его ждут. Он не заметил мужчину раньше, потому что тот стоял за машиной и был такого низкого роста, что она полностью его скрывала. Человечек казался не выше карлика. Хорошо одет, крохотные очки в золотой оправе.
– Вы заставили себя ждать, – сказал человечек, подходя поближе.
Монтальбано с ключами в руках шел к своей двери. Гость остановил его, протягивая какое-то удостоверение.
– Вот мои документы, – сказал он.
Комиссар отстранил протягивающую удостоверение ручонку, открыл дверь и вошел в дом. Карлик последовал за ним.
– Я полковник Лоэнгрин Пера, – представился он.
Комиссар внезапно остановился, будто ему выстрелили в спину. Он медленно развернулся и оглядел полковника. Остроумные родители дали этому человечку подходящее имя – такое же смешное и несуразное, как и он сам. Особенно притягивали взор его ботинки – наверное, они были сшиты на заказ, потому что не походили даже на детские. И все-таки он достиг высокого поста, а значит, плечи его были достаточно широкими для погон. Глаза поблескивали под очками, это были живые глаза осторожного и опасного человека. Монтальбано был уверен, что перед ним мозговой центр операции по уничтожению Ахмеда Мусы. Полковник прошел на кухню вслед за Монтальбано. Тот поставил разогреваться султанок в подливке, приготовленных Аделиной, и, не проронив ни слова, накрыл на стол. На столе лежала толстая книга, которую он купил на развале и так ни разу и не открыл, ему показалось любопытным название: «Метафизика пристрастности»
. Он взял ее, поднялся на цыпочки, поставил на верхнюю полку книжного шкафа и включил камеру. Будто подчиняясь полученному сигналу, полковник сел на нужный стул.
Глава восемнадцатая
Монтальбано ел не торопясь, на султанок у него ушло добрых полчаса. Может быть, они действительно того стоили, а может, он просто хотел показать полковнику, что не горит желанием выслушать его, что бы тот ни сказал. Комиссар не предложил полковнику даже бокал вина и вел себя так, будто ужинал в полном одиночестве. Лоэнгрин Пера в свою очередь сидел молча, не проронил ни слова и только не сводил с комиссара своих змеиных глазок. Дождавшись, когда Монтальбано допьет кофе, он заговорил:
– Вы, конечно, понимаете, почему я приехал к вам.
Комиссар встал, отнес чашку на кухню и вернулся на свое место.
– Я играю в открытую, – продолжал полковник, – мне кажется, с вами по-другому нельзя. Поэтому я решил приехать на этой машине. Вы дважды посылали запрос, чтобы узнать имя ее владельца.
Он достал из сумки два листа, Монтальбано тут же узнал факсы, которые сам посылал в Министерство транспорта.
– Впрочем, вы ведь уже знали, кому она принадлежит. Ваш начальник полиции, конечно, сообщил вам, что речь идет о номерах спецслужб. В таком случае эти факсы – не просто неосторожные запросы, они значат больше. Потому я уверен, поправьте меня, если я не прав, что вы из каких-то своих соображений хотели, чтобы мы появились, сделали ответный ход. И вот мы выполнили ваше пожелание.
– Извините меня, я выйду на минуту? – спросил Монтальбано, не дожидаясь ответа, отправился на кухню и вернулся с тарелкой сицилийского сливочного мороженого с цукатами. Полковник с ангельским терпением приготовился ждать, когда его собеседник закончит трапезу.
– Пожалуйста, продолжайте, – любезно сказал комиссар. – Я все равно не могу его так есть, подожду, пока подтает.
– Прежде чем продолжить, – с нервами у полковника, видимо, все было в порядке, – позвольте мне кое-что уточнить. Во втором факсе вы упоминаете об убийстве женщины по имени Айша. К этой смерти мы не имеем никакого отношения. Произошло досадное недоразумение. Если бы была необходимость ее устранить, мы бы это сделали не откладывая.
– Не сомневаюсь. Я так и понял.
– Тогда почему в факсе вы написали иначе?
– Чтобы вам захотелось спросить об этом у меня.
– Ах вот как. Вы читали сочинения и речи Муссолини?
– Они не относятся к моему любимому чтению.
– В одном из последних сочинений Муссолини утверждает, что народом следует управлять, как ослом, – с помощью кнута и пряника.
– Муссолини, как всегда, оригинален! Знаете что?
– Да? Я вас слушаю.
– То же самое говаривал мой дед, крестьянин. Только вот он не был Муссолини, а потому имел в виду ишаков, ослов, а не людей.
– Могу я немного развить этот образ?
– Да бога ради!
– Ваши факсы, то, что вы убедили Валенте, своего коллегу из Мазары, допросить капитана рыболовецкого судна и главу администрации префекта, – все эти и другие ваши поступки были ударами кнута. Вы хотели выкурить нас из укрытия.
– А как же пряник?
– Это ваши заявления на пресс-конференции после ареста вдовы Лапекоры по обвинению в убийстве мужа. Вы действительно могли бы нас втянуть в эту историю силой, за волосы, но не захотели. В качестве мотива преступления вы предусмотрительно выдвинули супружескую ревность и жадность. Но мы поняли, что в этом заключалась угроза, этот пряник говорил, что…
– Полковник, я бы на вашем месте отказался от этого образа, вы уже договорились до говорящего пряника.
– Хорошо. Этими заявлениями вы хотели дать нам понять, что вам известно больше, чем кажется. Так?
Комиссар протянул ложку, наполнил ее мороженым и поднес ко рту.
– Еще не растаяло, – сообщил он Лоэнгрину Пера.
– Вы постоянно сбиваете меня с мысли, – заметил полковник, но продолжил: – Если вы готовы играть в открытую, то откройте ваши карты и скажите, что именно вам известно об этом деле?
– Каком деле?
– Убийстве Ахмеда Мусы.
Удалось заставить его назвать имя, теперь оно останется на пленке.
– Не скажу.
– Почему?
– Потому что мне нравится ваш голос, нравится слушать, как вы говорите.
– Можно мне стакан воды?
С виду Лоэнгрин Пера сохранял непоколебимое спокойствие, но в действительности готов был взорваться. Попросив воды, он практически признался в этом.
– Возьмите сами на кухне.
Пока полковник наливал себе воды из-под крана, Монтальбано разглядел, что у него под пиджаком на уровне правой ягодицы висело что-то громоздкое. Неужели карлик вооружен пушкой в два раза больше пистолета Монтальбано? Решив подстраховаться, комиссар положил поближе остро заточенный нож, которым обычно резал хлеб.
– Постараюсь выражаться коротко и ясно, – продолжал Лоэнгрин Пера, усаживаясь на стул и вытирая губы вышитым платочком. – Чуть меньше двух лет тому назад наши тунисские коллеги предложили нам провести совместную операцию по обезвреживанию опасного террориста, имя которого я вам только что назвал.
– Прошу прощения, – сказал Монтальбано, – мой словарный запас крайне беден. Под «обезвреживанием» вы имеете в виду физическое уничтожение?
– Называйте как хотите. Мы доложили об этом нашему начальству, и нам было приказано отказаться от сотрудничества. Однако, не далее как через месяц, мы сами оказались в крайне сложной ситуации и были вынуждены просить помощи у наших коллег в Тунисе.
– Какое совпадение! – воскликнул Монтальбано.
– Они не раздумывая оказали нам необходимую помощь, и, таким образом, мы чувствовали моральный долг…
– Ну нет! – воскликнул Монтальбано.
Лоэнгрин Пера подскочил на стуле:
– В чем дело?
– Вы сказали – моральный долг, – ответил комиссар.
– Как вам угодно, скажем просто «долг», без всяких прилагательных, так лучше? Простите, совсем забыл, прежде чем продолжить, я должен сделать один телефонный звонок.
– Пожалуйста, – сказал комиссар, указывая на телефонный аппарат.
– Спасибо, у меня есть мобильный.
Лоэнгрин Пера не был вооружен, пиджак у него топорщился, потому что в заднем кармане брюк лежал телефон. Он набрал номер так, чтобы Монтальбано не мог его видеть.
– Алло? Это Пера. Все в порядке, мы разговариваем.
Он выключил мобильный и положил его на стол.
– Наши тунисские коллеги узнали, что родная сестра Ахмеда, Карима, вот уже несколько лет живет на Сицилии и по роду деятельности имеет довольно широкий круг знакомств.
– Не широкий, – поправил его Монтальбано, – но избранный. Это была проститутка высокого класса, ей доверяли.
– Правая рука Ахмеда, Фарид, предложил создать на Сицилии оперативную сеть, воспользовавшись услугами именно Каримы. Ахмед вполне доверял Фариду и не знал, что тот был подкуплен тунисскими спецслужбами. При нашей тайной поддержке Фарид прибыл на Сицилию и вошел в контакт с Каримой, которая, перебрав всех своих клиентов, остановилась на Лапекоре. Возможно, угрожая сообщить жене Лапекоры об их связи, Карима заставила его вновь открыть свою фирму, которая стала прекрасным прикрытием для них с Фаридом. Фарид мог вести переписку с Ахмедом, посылая деловые письма на адрес несуществующей фирмы в Тунисе. Кстати, на пресс-конференции вы говорили, что в какой-то момент Лапекора писал жене анонимные письма о собственной измене. Почему?
– Чувствовал, что попал в переделку.
– Вы думаете, он подозревал, что происходит на самом деле?
– Ну что вы! Он думал, в худшем случае речь идет о торговле наркотиками. Если бы бедняга узнал, что замешан в международном скандале, его тут же хватил бы удар.
– Я тоже так думаю. Некоторое время нашей главной задачей было сдерживать нетерпение тунисской стороны, мы хотели быть уверены, что когда удочка наконец будет заброшена, рыба точно клюнет.
– Простите, а кто тот молодой блондин, с которым несколько раз видели Фарида?
Полковник посмотрел на Монтальбано с восхищением:
– Вы и это знаете? Наш человек, который время от времени проверял, как идут дела.
– Только об этом не знала Карима.
– Такое случается. Наконец Фарид убедил Ахмеда приехать в Италию, говоря, что появилась возможность закупить крупную партию оружия. Следуя инструкциям Фарида и на самом деле находясь под нашим тайным наблюдением, Ахмед Муса прибыл в Мазару. Капитан рыболовецкого судна по просьбе главы администрации префекта взял его на борт, так как встреча с торговцем оружием должна была произойти в открытом море. Муса проглотил наживку и ничего не заподозрил: как ему и было сказано, он закурил на палубе сигарету, думая, что таков условный сигнал. Но командор Спадачча, глава администрации префектуры, допустил одну большую ошибку.
– Он не предупредил капитана корабля, что речь идет не о тайной встрече, а о ловушке, – сказал Монтальбано.
– Можно сказать и так. Капитан, как ему и приказали, выбросил документы убитого в воду. Потом он разделил между всеми членами экипажа семьдесят миллионов лир, которые нашли в кармане у Ахмеда. И, вместо того чтобы вернуться в Мазару, он сменил курс, потому что испугался нас.
– То есть?
– Видите ли, мы отвели оттуда все свои патрульные катера, и капитан знал об этом. Насколько я понимаю, он боялся встретить что-нибудь на обратном пути: мину, торпеду или просто патруль, который выстрелит в него, чтобы замести следы операции. Поэтому он направился в Вигату и спутал нам карты.
– Он не зря боялся?
– В каком смысле?
– Кто-то или что-то ожидало судно на обратном пути?
– Помилуйте, Монтальбано! Нам не нужны бессмысленные бойни!
– Вам нужны только осмысленные бойни, так? А как вы рассчитывали заставить молчать экипаж?
– С помощью кнута и пряника, цитируя не любимого вами автора. Как бы то ни было, я сказал вам все, что намерен был сказать.
– Вот и нет, – сказал Монтальбано.
– Что значит нет?
– Значит, не все. Вы умело вывели меня в открытое море, но я не забыл о тех, кто остался на суше. Например, Фарид. Он узнает по своим каналам, что Ахмеда убили, но по необъяснимым для него причинам судно пришло в порт Вигаты. Он озадачен, но все же приступает ко второй части вашего плана. То есть, как вы выражаетесь, к обезвреживанию Лапекоры. Он приходит к дому старика и с ужасом и недоумением обнаруживает, что кто-то уже выполнил его работу. Фарид испуган, он ничего больше не понимает. Как и капитан судна, он боится, что все это ваших рук дело. Он решает, что вы начали постепенно убирать каждого, кто замешан в этой истории. Может быть, в какой-то момент он решает, что это Карима отправила Лапекору к праотцам. Не знаю, известно ли вам, но всю ту ночь женщина по приказу Фарида тайком провела в квартире старика, чтобы не дать ему что-нибудь выкинуть в эти решающие часы. Фарид не знал, что Карима, выполнив приказ, уже вернулась домой. В любом случае в то утро эти двое встретились и сильно повздорили, причем Фарид рассказал Кариме о смерти брата. Та пыталась бежать, но ничего не вышло, и Фарид убил ее. Это все равно бы произошло, только чуть позже, когда все бы поулеглось.
– Как я и предполагал, – сказал Лоэнгрин Пера, – вы все поняли. А теперь я прошу вас серьезно задуматься: вы, так же как и я, верно и преданно служите нашему государству. Потому…
– Засуньте его себе в задницу, – тихо сказал Монтальбано.
– Я не понял.
– Повторяю: наше с вами общее государство вы можете засунуть себе в задницу. У нас с вами диаметрально противоположные взгляды на то, что значит служить государству, мы практически служим двум разным государствам. Посему попрошу вас не смешивать вашу работу с моей.
– Монтальбано, не стройте из себя Дон-Кихота. Любое общество нуждается в том, чтобы кто-то мыл сортиры. Но это не значит, что тот, кто моет сортиры, не принадлежит к этому обществу.
Монтальбано чувствовал, что внутри него закипает дикая злость. Боясь сказать что-нибудь не то, он протянул руку к мороженому, придвинул тарелку и принялся есть. Лоэнгрин Пера, уже привычный к такому обхождению, не проронил ни слова, пока Монтальбано не расправился с мороженым.
– Карима была убита, вы признаете это? – спросил Монтальбано, оторвавшись от еды.
– К сожалению, да. Фарид испугался, что…
– Меня не интересует, почему. Меня интересует то, что она была убита с согласия одного из таких слуг государства, как вы. Вы как квалифицируете этот случай: как обезвреживание или как преднамеренное убийство?
– Монтальбано, мерки обычной морали не применимы…
– Полковник, я вас уже предупреждал: не используйте в моем присутствии слово «мораль».
– Я имел в виду, что иногда государственные интересы…
– Довольно! – Монтальбано от злости уничтожил мороженое четырьмя глотками. А потом вдруг хлопнул рукой по лбу: – Который час?
Полковник посмотрел на золотые наручные часы, они были такими малюсенькими, что походили на дорогую детскую игрушку.
– Два часа.
– Почему же Фацио до сих пор нет? – спросил Монтальбано сам себя, стараясь казаться обеспокоенным. И добавил: – Мне надо позвонить.
Он встал, подошел к телефону, который стоял на письменном столе в двух метрах от Лоэнгрина Пера, и заговорил во весь голос, чтобы тот расслышал каждое слово.
– Алло, Фацио? Это Монтальбано.
Фацио спросонья с трудом мог говорить:
– Что стряслось, доктор?
– Как, ты забыл об аресте?
– Каком таком аресте, доктор? – спросил Фацио в полной растерянности.
– Об аресте Симоне Филеччи.
Симоне Филеччу Фацио собственноручно арестовал днем раньше. Но он прекрасно понял, что от него требуется.
– Что я должен делать?
– Заезжай за мной, и поедем на задержание.
– Взять свою машину?
– Нет, лучше казенную.
– Сейчас буду.
– Подожди секунду.
Монтальбано закрыл рукой трубку и обратился к полковнику:
– Насколько вы еще меня задержите?
– Все зависит от вас, – сказал Лоэнгрин Пера.
– Приезжай, скажем, минут через двадцать, – сказал комиссар Фацио, – не раньше, мне надо договорить с приятелем.
Он положил трубку и снова сел за стол. Полковник улыбнулся.
– Поскольку у нас остается так мало времени, назовите свою цену. Не стесняйтесь в выражениях.
– Я стою мало, совсем мало, – сказал Монтальбано.
– Говорите.
– Всего два условия. Я хочу, чтобы в течение недели был обнаружен труп Каримы, пригодный для опознания.
Эти слова произвели на Лоэнгрина Пера больший эффект, чем крепкая оплеуха. Он открыл и снова захлопнул свой маленький ротик и оперся ручонками о стол, как будто с трудом держался на стуле.
– Но зачем? – выговорил он тихим медоточивым голосом.
Монтальбано ответил грубо и твердо:
– Это мое дело.
Полковник покачал головкой, как китайский болванчик.
– Это невозможно.
– Почему?
– Мы не знаем, где ее… похоронили.
– А кто знает?
– Фарид.
– А Фарид был обезврежен? Знаете, мне даже понравилось это слово.
– Нет, он вернулся в Тунис.
– Тогда в чем проблема? Свяжитесь со своими дорогими тунисскими коллегами.
– Нет, – набрался храбрости карлик. – Эта операция закрыта, мы не можем возобновить переговоры, только чтобы узнать местонахождение трупа. Нет, это невозможно. Просите что угодно, но этого мы не можем выполнить. К тому же я не вижу в этом смысла.
– Подождите, – сказал Монтальбано и поднялся со стула. Лоэнгрин Пера мгновенно последовал его примеру и вскочил на ноги. Он тоже не привык сдаваться.
– А позвольте узнать, каково ваше второе требование?
– Конечно. Начальник полиции Вигаты вынес предложение о моем повышении…
– Нам ничего не стоит сделать так, чтобы его утвердили, – обрадовался полковник.
– А чтобы его отклонили?
Монтальбано буквально услышал, как голова Лоэнгрина Пера затрещала от напряжения и стала с грохотом разлетаться на части, как будто взорвалась изнутри.
– Вы абсолютно сумасшедший, – пробормотал полковник с искренним ужасом.
– Наконец-то до вас дошло.
– Послушайте, делайте что хотите, но я не могу выполнить вашу просьбу и найти труп. Никак не могу.
– Посмотрим, как прошла запись? – любезно предложил Монтальбано.
– Какая запись? – Лоэнгрин Пера был уже вне себя.
Монтальбано подошел к книжному шкафу, поднялся на цыпочки, достал телекамеру и показал ее полковнику.
– Господи! – прошептал тот, бессильно опускаясь на стул. С него ручьями тек пот.
– Монтальбано, ради вашего же блага, умоляю вас…
Но его змеиная натура не дремала: пока он умолял комиссара не делать глупостей, его рука незаметно тянулась к мобильному телефону. Поняв, что одному ему не справиться, он решил вызвать подкрепление. Дождавшись, когда рука окажется в сантиметре от телефона, Монтальбано кинулся на него. Одной рукой он забросил в угол телефон, другой со всей силы заехал полковнику по лицу. Лоэнгрин Пера пролетел через всю комнату, ударился о стену и сполз на пол. Монтальбано медленно подошел к нему и, вспомнив бесчисленные фильмы про нацистов, раздавил упавшие на пол малюсенькие очки полковника.
Глава девятнадцатая
Монтальбано подобрал мобильный телефон и колотил им о край стола, пока не расколол пополам. В довершение он достал из ящика с инструментами молоток и прикончил аппарат. Полковник сидел на полу у стены и чуть слышно причитал. Увидев перед собой Монтальбано, он закрылся руками, как ребенок, которого хотят отшлепать.
– Умоляю вас, хватит! – взмолился он.
Кем надо быть, чтобы тебя так развезло от одного удара и струйки крови из разбитой губы? Комиссар взял его за лацканы пиджака, поднял с пола и усадил на стул. Дрожащими руками полковник поднес вышитый платочек ко рту, но как только увидел красное пятно, закрыл глаза и обмяк, словно вот-вот потеряет сознание.
– Просто… кровь… наводит на меня ужас, – пролепетал он.
– Своя или чужая? – поинтересовался Монтальбано.
Он пошел на кухню, вернулся с полупустой бутылкой виски и стаканом и поставил их перед полковником.
– Я не пью.
Монтальбано, выпустив пар, чувствовал себя спокойнее. Он рассудил, что если полковник звонил, чтобы вызвать своих людей, то эти самые люди должны быть где-то совсем рядом, минутах в двух езды от дома. Вот это настоящая опасность.
Раздался звонок в дверь.
– Доктор! Это Фацио.
Комиссар приоткрыл дверь:
– Послушай, Фацио, мне тут нужно договорить с человеком, про которого я тебе говорил. Посиди в машине, когда понадобишься, я тебя сам позову. Только осторожно: здесь поблизости могут оказаться опасные люди. Задерживай любого, кто подойдет к дому.
Он закрыл дверь и вернулся за стол. Лоэнгрин Пера, казалось, впал в забытье.
– Постарайся понять меня, пока совсем не отключился.
– Что вы хотите со мной сделать? – очнулся полковник.
– Не бойся, крови не будет. Ты попался, надеюсь, это уже понятно. Ты оказался таким ослом, что наболтал все на камеру. Если я пущу по рукам эту пленку, будет международный скандал и полный бардак, а ты можешь собирать свои манатки и отправляться торговать пончиками. Если же твои люди найдут труп Каримы и сделают так, чтобы отклонили мое повышение, – обрати внимание, только если ты сделаешь и то, и другое, – то даю тебе слово, что уничтожу пленку. Тебе придется мне поверить, у тебя нет выбора. Я понятно объяснил?
Лоэнгрин Пера кивнул крошечной головкой, и тут Монтальбано заметил, что со стола пропал кухонный нож. Должно быть, полковник прибрал его к рукам, когда пришел Фацио.
– Скажи, пожалуйста, – сказал Монтальбано, – как ты считаешь, существуют дождевые черви, такие же ядовитые, как змеи?
Пера посмотрел на него вопросительно.
– Тебе же самому будет лучше, если ты вытащишь из-за пазухи нож.
Полковник молча подчинился и положил нож на стол.
Монтальбано взял стакан, до краев наполнил его виски и протянул Лоэнгрину Пера. Тот отвернулся, с отвращением сморщившись.
– Я вам уже сказал, что не пью.
– Пей.
– Я не могу, честное слово.
Сжав одной рукой физиономию карлика, другой Монтальбано влил виски в его крохотный рот.
Фацио сорок пять минут просидел в машине и уже еле боролся со сном, когда комиссар наконец позвал его. Он вошел в дом и сразу же увидел пьяного вдрызг карлика, которого то выворачивало наизнанку, то тянуло горланить песни, хотя на ногах он совсем не держался. На полу валялись разбитые очки и мобильный телефон, на столе стояла пустая бутылка из-под виски, пустой стакан, валялись какие-то бумаги и документы.
