Лилит

Я повесила сумочку на плечо и вышла из машины.

Двери подъезда были раскрыты, и я осторожно прошла их. Пока что никто на меня не набросился, никто не накинул на голову мешок.

Я вызвала лифт, подождала, пока он подойдет, когда двери раскрылись, я, не заходя в него, нажала на кнопку последнего этажа. Двери закрылись, и лифт поехал вверх пустой. А я, настороженно и прислушиваясь, так крадется, наверное, волчица, подбираясь к загону с овцами, и прислушивается, нет ли поблизости собак, стала подниматься по лестнице на пятый этаж, где была квартира Галины.

По дороге мне никто не попался, но это еще ничего не значило.

Я подошла к двери Галины и позвонила.

— Кто там? — услышала я из-за двери ее голос.

— Галя, это Маша, — ответила я.

Щелкнул замок, и дверь приоткрылась.

— Здравствуйте, — сказала я, увидев ее, рассматривающую меня.

— Здравствуйте, проходите, — ответила она, открывая дверь шире и пропуская меня.

Я вошла.

Кажется, она чуть улыбнулась. Я стала смелее.

— Проходите, проходите, — стала приглашать меня дальше Галина, закрыв за мной дверь.

— Вы одна? — спросила я.

— Я? А почему вы спрашиваете? Да, одна.

А вот теперь мне совсем не понравилось, как она ответила. Так сильно не понравилось, что я чуть не повернулась и не стала открывать замок на двери, потому что мне снова показалось, что она говорит не правду. А может, я просто слишком боялась и нервничала и мне теперь все казалось подозрительным. Нет, если так дальше пойдет, то мне можно будет с Галиной на пару закрываться в ее квартире и сидеть в темноте. Не со свечками.

Но и не бояться было трудно, потому что сама обстановка в этой квартире такая. Здесь было так, как я и ожидала увидеть: закрытые окна, полумрак, свеча в руке Галины, а еще две — на стенах, но эти были не настоящие, это была имитация свечей, но такая, что сразу и не скажешь, что это электрические лампочки, потому что они даже чуть мерцали, как настоящие свечи. И было тихо.

Нет, не совсем так, как я это представляла, но, может быть, потому, что остального я и не пыталась себе представить. Даже квартира Мишель, которую можно было без натяжки назвать роскошной, была по сравнению с Галининой достаточно скромной, это бросалось в глаза сразу, даже здесь, в огромном холле. Подробно рассказывать не стану, слишком много времени займет один только этот холл, где мы сейчас стояли. Скажу только, что я в такой согласилась бы пожить, если, конечно, открыть все окна, хоть и мою квартиру тоже не назовешь слишком скромной.

Но полумрак и тишина этой квартиры слишком давили, здесь почему-то не было слышно даже звуков, какие обычно доносятся с улицы, может быть, она вообще заложила окна кирпичами?

Тишина была такой, какой не бывает даже ночью на даче, далеко от города. Тишина казалась какой-то искусственной.

— Пойдемте в комнату, — сказала Галина и направилась к одной из дверей, она была открыта, и там свет тоже, скорее, чувствовался, чем был виден.

«Если меня здесь ждут, то, значит, я попалась, — подумала я, идя следом за Галиной, — потому что теперь мне не убежать отсюда».

В комнате никого не было.

— Присаживайтесь, — указала Галина мне на кресло.

Я села в кресло и вдруг подумала: а какой бы, интересно, Галина была, если бы не ее страхи, не ее болезнь? Владислав ей наверняка был бы нужен не для того, чтобы покупать у него картины, а чтобы он делал ее как можно моложе и красивее, и в «голубого» Вадика она не была бы влюблена, а нравился бы ей кто-то вроде Вени, красивый, нагловатый и который может убивать людей прямо на улице, на глазах у всех, и, конечно, она не была бы такой тихой и вежливой, как монашка с тридцатилетним стажем.

— Я знаю, почему вы мне позвонили, — сказала она, поставив подсвечник на стол и тоже усаживаясь в кресло.

Она не спросила, откуда я узнала ее телефон, и меня это порадовало, не нужно было что-то выдумывать и обманывать.

— Вам нужен тот художник, о котором мы говорили, и вы не знаете, где его искать, — проявила она свои способности в чтении чужих мыслей.

— Да, я хочу его найти, вот только не очень пока представляю как.

— Я тоже. Хоть мне он нужен не меньше, чем вам, даже больше, гораздо больше.

Но вот тут-то она ошиблась, мне он нужен был никак не меньше, чем ей, хоть она и считала, что чуть ли не ее жизнь зависит от Сережки.

— Вы в прошлый раз говорили о каком-то загородном особняке. Помните? — спросила я. — У вас это как-то связано с художником и с той женщиной?

— Да. Но я думала уже об этом. Мишель не могла быть той женщиной, у нее нет никакого загородного дома.

— Но хоть что-то об этой женщине вы слышали? Случайное что-то от Вадика или Владислава?

— Вадик. У меня такое чувство, что и с Вадиком случилось какое-то несчастье, они же всегда вместе с Владиславом. Он не появляется. Меня это мучает, очень мучает. Я ему постоянно звоню и никак не могу дозвониться. Но, знаете, мне здесь, дома, намного легче, я имею в виду, что не так мучаюсь от того, что Вадика нет рядом. Там, у Владислава, когда его долго не было, у меня совсем пропадали всякие желания. Вы не видели Вадика, не встречали его?

— Нет. — А что я могла еще сказать? — Я не знаю, где он. А те люди, которые вас привезли сюда, домой, вы их потом видели?

— Конечно. Сегодня утром ко мне приезжал Женя. Он так ужасно выглядит.

— Как он выглядит? — спросила я, потому что это мне было интересно.

— Вы его знаете?

— Немного.

— Он был спортсменом, он мне сам это рассказал. И ему сломали переносицу, он и так выглядел не очень привлекательно, а тут ему кто-то снова ударил по этому же месту. Вы не представляете, что сейчас с его лицом.

— Очень интересно было бы посмотреть, — сказала я, хотела добавить, что желательно, когда я буду смотреть на него, чтобы нас разделяло пуленепробиваемое стекло, но не стала говорить этого.

— А эти, которые вас привезли? Они ничего не говорили, такого?

— Нет. Ничего. А они разве имеют какое-то отношение к художникам, к живописи?

— Не знаю, но все может быть.

— Мне они очень понравились. Впрочем, Веню ведь я и раньше знала.

— Знали Веню?

— Да. Он был знаком еще с моим мужем.

— Понятно. Значит, они с вами хорошо обращались?

— Да, я же вам говорю, очень приятные молодые люди.

— Да, я с вами согласна, особенно Женя. Он когда обещал к вам снова прийти?

— Сегодня вечером после двенадцати. Я собиралась с ним сходить в магазин, купить продуктов, я одна больше чем за сто шагов не могу отходить от подъезда.

— Почему?

— Я не могу этого объяснить. Страх, и все тело начинает неметь. Но когда рядом знакомый человек, тогда я начинаю чувствовать себя увереннее.

— Ничего, что я спрашиваю об этом?

— Наоборот. Мне нужно об этом говорить, когда я рассказываю о своей болезни кому-то, меня это успокаивает, становится легче.

— Понятно. Но мне все-таки хотелось бы поговорить немного и о том художнике.

— И это тоже на меня хорошо действует. Пока я не начинаю понимать, что он куда-то пропал, что его прячут от меня.

— Я постараюсь его найти. Но мне хоть что-то нужно знать. Вы никогда не слышали такое имя — Лилит.

— Лилит? — переспросила Галина.

А я в это время услышала рядом, за чуть приоткрытой дверью комнаты, какой-то шорох.

Я вскочила с кресла, почувствовала, что плечо тяжело оттягивает ремень сумочки, вспомнила, что там у меня пистолет. Но прошло еще немало секунд, прежде чем я сообразила, что из него можно стрелять. Я открыла сумочку, сунула в нее руку.

И в это время я увидела того, кто был там, за дверью, потому что дверь тихо открылась.

Это была Оля!

Она стояла на пороге комнаты и рассматривала меня, потом сказала своим обычным вялым голосом (может, она от природы была такая заторможенная, но скорее всего она и сейчас была под действием наркотиков).

— Я слышала, о чем вы говорите, — сказала она.

— А кто еще, кроме тебя, слышал и сейчас слышит нас? — спросила я, все еще нервничая.

— Больше никто, я одна.

— А вы сказали, — посмотрела я на Галину, — что в квартире, кроме вас, никого нет.

— Оля не хотела, чтобы кто-то знал, что она здесь, — ответила она.

Оля прошла в комнату, подошла к креслу, которое стояло рядом с моим, и села. Только не в кресло, а на пол рядом с ним, на толстый мягкий ковер.

— Я тебя, кажется, где-то уже видела, — сказала она.

— Я тебя тоже, и целых два раза.

— Только я не очень помню где.

— Первый раз… — я хотела сказать, что в мастерской Сергея, но решила при Галине не говорить этого, она ведь не знает, что я знакома с Сережкой (если это можно назвать знакомством).

Мне нужно было поговорить с Олей без Галины.

Но только как это сделать? И тогда я решилась на наглость, из-за которой провалилась бы сквозь землю, если б речь не шла о таких вещах, как Сережкина жизнь и моя собственная.

— Галя, — попросила я, — не могла бы я поговорить с Олей в другой комнате, здесь так душно. Можно где-нибудь открыть окно?

— В моей комнате, — ответила вместо Галины Оля. — Там окно открыто.

— Галя, вы извините нас, что мы ненадолго оставим вас одну?

— Идите, — сказала Галина, — Ольга не любит быть со мной.

Мы пошли с Олей в другую комнату. Как только мы вошли туда, мне сразу стало легче, здесь большое окно не было зашторено, и казалось, что даже легче дышать. Правда, что касалось порядка в этой комнате, то, чтобы убрать ее, привести в порядок, потребовалось бы не меньше часов двух-трех.

— Так кто твоя мама, Мишель или Галина? — спросила я, когда Оля забралась на диван, обхватив колени руками и прижав их к груди. Я села в кресло.

— Обе.

— Ну, не обе же вместе они тебя родили? Они же не сиамские близнецы.

— Нет, конечно, если так, то Галина.

— А жила ты у Мишель?

— Когда у кого, то у Мишель, то у Галины, у меня ключи от обеих квартир. У Мишель мне больше нравилось, только не нравилось, что к ней приходят мужчины. Мне мужчины совсем не нужны. Я совсем ничего не чувствую, даже неприятно, когда и было. Мишель смеялась и говорила, что не знает, завидовать мне или жалеть меня, но, конечно, шутила, потому что, конечно, не завидовала.

— А Вадик и Владислав у нее часто были?

— Вадик и Владислав? Эти двое вообще противные, но Вадик иногда был нужен Мишель, у нее были такие знакомые, которые любили сразу и мужчин, и женщин, Вадику тоже платили.

— А откуда она их знала?

— Вадика и Владислава? С Вадиком она познакомилась через Владислава, он следил за ее внешностью.

— А Феликса ты знаешь? Он никогда не приходил к Мишель?

— Феликс? Да, он иногда был у нее, он никогда не приглашал ее никуда, ни в рестораны, ни куда-то еще, он жалел денег. Мишель не очень хотела, чтобы он приходил к ней, но тот раз в месяц обязательно к ней напрашивался.

— Ты знаешь кого-нибудь из подруг Мишель?

— Подруг у Мишель почти не было. Но одна была. Только Мишель ее не любила. Ей нравилось спать за деньги, хоть у нее их хватало и без этого. Наверное, ей не деньги были нужны, а нравилось, что ей за это платят.

Ну, здесь ничего странного, какой женщине это не понравится? Вопрос только в том, как все обставить.

— Больше всего она любила спать с двумя мужчинами сразу, а еще больше так, чтобы один был с ней, а другой в это же время с этим мужчиной делал то же самое, что этот делает с ней. Поэтому ей нравилось быть с Вадиком и Владиславом.

Это самое мне Галина говорила о Лилит.

— А ты не знаешь такую — Лилит? — спросила я.

— А эту и звали Лилит, которая любила сразу с двоими, которые в это время друг с другом.

— Как ее найти?

— Ты же сама сказала — Лилит.

— Я настоящее имя спрашиваю, — уточнила я.

— Не знаю.

— А у Мишель не было ее адреса, телефона? — Наверное, был.

— Кто она такая, эта Лилит?

— Не знаю. Но Вадик и Владислав ее боялись и ругали всегда.

— А Феликс?

— И Феликс тоже боялся, но не ругал.

— Почему они ее боялись?

— Не знаю. Кажется, она знала много таких людей, которых другие боятся.

— Как ты познакомилась с Сергеем?

— С каким Сергеем?

— С художником. Ты говорила, ты знаешь его.

— Сережу? Да, знаю. Он один раз заходил к Мишель. Он не такой, как другие.

— Он что, тоже спал с Мишель?

— Нет.

— Откуда ты знаешь?

— Я все время была с ними в комнате.

— Зачем он заходил?

— Мишель хотела помочь Галине, когда она стала думать, что ее может вылечить художник.

— Ей Владислав эту идею подбросил?

— Не знаю. Но она очень в это верила. А Мишель не очень, и она сказала, что она хочет сначала посмотреть, что он за художник.

— А зачем ей на него смотреть?

— Ну, она думала, может, это какой обманщик.

— Ну и что решила, когда увидела?

— Он ей понравился.

— Мишель это тебе сама сказала?

— Нет, она говорила с Лилит. А я слышала.

— А о чем они еще говорили?

— Лилит стала злиться и говорить, что Мишель хочет, чтобы Сережа спал с ней.

— Ты же сказала, что он у Мишель только один раз был?

— Да. Но Лилит все равно сразу стала ревновать. Наверное, потому что Мишель вела себя так. Она могла это делать специально, чтобы позлить Лилит.

— А Мишель что говорила?

— Ничего. Смеялась. Ей нравилось злить Лилит. А Мишель всегда смеялась, когда хотела кого-то позлить.

— Значит, с Галиной Мишель его так и не познакомила?

— Нет. Но потом она передала через Владислава Сережину картину Галине.

— И что?

— Ничего. Галина сразу стала просить, чтобы ее познакомили с этим художником.

— Но почему же тогда Мишель не познакомила их?

— Галина куда-то пропала. Никто не знал, где она.

— Ее искали?

— Да, только не нашли. А потом оказалось, что ее прячет у себя Владислав.

— А Сережу ты хорошо знаешь?

— Не очень, но он мне очень нравится. Он не такой, как все остальные.

— Ты это уже говорила. А почему не такой, только из-за того, что не спал с Мишель?

— И из-за этого тоже.

— Может, у него просто денег на нее не было? — Я знаю, что можно подумать о человеке, задавшем подобный вопрос, но только покажите мне такого, кто не спрашивал чего-либо похожего, хотя бы не вслух, в каждом есть чуточка подлого ехидства.

— Нет. Мишель он по-другому понравился.

— Так сразу с первого взгляда и понравился?

— А что такого, мне он тоже сразу понравился. А потом, они же долго разговаривали. Я хорошо знаю Мишель, я видела, что она с ним и так бы стала встречаться без денег, без подарков. И Мишель не жадная, она сама могла бы ему делать подарки.

— Сделать его своим альфонсом.

— При чем здесь это? Она даже поругалась с Лилит из-за него.

— Почему?

— Я же тебе сказала, потому что он и Лилит нравился.

— Что они все-таки говорили друг другу?

— Ну, Лилит говорила, чтобы Мишель никогда не подходила к нему. А Мишель смеялась и говорила, что это не ее дело. И еще говорила, что если та не успокоится, то она позаботится, чтобы ее успокоил ее муж.

— Чей муж?

— Муж Лилит, наверное.

— У нее есть муж?

— Не знаю. Но если Мишель так сказала, значит, наверное, есть.

— А как ты оказалась у Сергея в мастерской?

— Когда?

— Ты там была не один раз?

— Два.

— А когда спала там совсем голая.

— Я спала там голая?

— Ты не помнишь?

— Нет. Не помню. Может, это когда Лилит дала мне дозу, я укололась и сразу отключилась. Кажется, это вообще было что-то другое.

«Может быть, то же самое, что вколол мне и Владислав», — подумала я.

— Хорошо, что не на всегда отключилась. Она тебе в вену сделала укол?

— Она даже мне не делала, она мне только дала, а я сделала сама. Мне кажется, что она и хотела, чтобы я не очнулась, только немного не хватило.

— А раньше ты часто была у Сергея в мастерской?

— Я же говорю — два раза. А про который ты говоришь, это я не помню.

— Зачем ты была в мастерской два раза?

— Просто мне хотелось.

— Что?

— Видеть его.

Надо же, понятия не имела, что у Сережки такая популярность среди наркоманок и проституток.

— Он тебе нужен был как мужчина? — не удержалась я.

— Наверное, и это тоже.

— Тебе же не нужны мужчины.

— Это совсем другое. Ты что, не понимаешь? Это не просто секс, это совсем другое. А потом, если бы я была с ним, тогда я, может быть, смогла бы бросить колоться, хотя бы попробовала.

— А он это знал?

— Нет, я ему этого не говорила. Он вообще не знал, что нравится мне.

— Значит, ты его любила, — сказала я.

— Да.

— А что у него было с Лилит?

— Ничего. Она из-за этого сильно злилась.

Ну еще бы, я бы тоже из-за этого сильно злилась. Но все-таки я спросила:

— А откуда ты это знаешь?

— Я приехала к нему, это был второй раз, когда я к нему приезжала. Он чем-то занимался, рисовал. Он только сказал мне, чтобы я сидела тихо и не мешала ему. Я и сидела, и не мешала. Кто-то ему позвонил. Он стал разговаривать по телефону, я слышала, что он говорит, было понятно, что это женщина. Он говорил ей, что не надо к нему приезжать, что он занят. Но кажется, она не обращала внимания на это, а все равно хотела приехать. Тогда он мне сказал, что скоро придет, и ушел. Я думала, что он придет один, и спряталась, там у него есть комнатка такая маленькая, просто хотела пошутить — он придет, а меня нет. Но он пришел, и она была с ним — Лилит. Я не стала сразу выходить, она мне не нравится, я думала, она скоро уйдет. А она стала к нему приставать. Потом даже начала плакать. Он сначала не обращал внимания, потом стал успокаивать ее. А я тогда взяла и вышла. Она плакать перестала и стала ругаться. Потом сказала, что он пожалеет, и ушла.

— А на тебя она не ругалась, только на него?

— На меня нет. А я вообще всегда делаю вид, что не знаю ее, всегда веду себя так, как будто вижу ее в первый раз.

— Почему?

— Потому что я не люблю ее.

— Ладно, это мы проехали. Скажи, Оля, — я знала, что задаю идиотский вопрос, но что-то меня дергало за язык. — Оля, Мишель умерла. Это ты ее убила?

— Нет, ты что?!

— Но только ты была дома. Я заходила, ты не помнишь?

— Помню, только плохо. Тогда я тебя и видела. Да?

— И точно помнишь, что не ты?

— Это она.

— Кто?

— Лилит.

— Ты же едва держалась на ногах, ты все время говорила, что по квартире ходят мертвецы.

— Тебе говорила?

— И мне тоже. Может, ты, конечно, и с ними общалась, не знаю.

— Это Лилит.

— И как она это сделала?

— Она была вместе с Владиславом. Они пришли и стали угрожать Мишель, они не хотели, чтобы она что-то кому-то сказала. А Мишель только смеялась, чтобы еще больше позлить Лилит. Лилит и стала совсем злая, и стала еще сильнее ругаться, а потом побежала на кухню и вернулась с ножом.

А Мишель еще больше начала над ней смеяться. Тогда Лилит стала ножом бить Мишель. А Владислав сел на стул, наклонился и закрыл лицо руками. Потом они вспомнили обо мне. Лилит сначала пошла ко мне с ножом, а потом бросила его и спросила меня, хочу ли я уколоться. У нее было с собой. Она сначала сама хотела сделать мне укол, но не смогла, только кровью всю измазала, у нее все руки были в крови, тогда Владислав сделал, только у него сильно дрожали руки, и он тоже не сразу смог сделать укол. А потом они ушли.

— А куда ты делась, когда я тебя вытащила из квартиры?

— Может быть, спряталась под лавочку. Я там проснулась.

— Под лавочкой? — Как же я не догадалась заглянуть туда? — И сразу поехала к Галине?

— Да.

— Значит, ты не знаешь, где сейчас Сережка?

— Мишель знала. Они за это ее и убили. Мишель говорила, что Лилит ненормальная. И еще говорила, что она Сережину девушку ненавидит и хочет ей как-то отомстить.

— Она тебе это говорила?

— Нет, Мишель говорила это ей, Лилит, когда они ругались.

— А за что Лилит хотела ей отомстить? — Мне это было очень интересно, потому что я не знаю человека, который бы был настолько зол на меня, что убил бы из-за этого столько других людей.

— Не знаю. Наверное, за то, что Сережа отказался от нее, а от той нет.

Действительно, подумала я, а то из-за чего еще?

Но Оля исправила эту мою убежденность.

— А еще из-за того, что она всех любила.

— Что значит всех? — и не поняла я, и очень удивилась такой всеобщей любви.

— Я один раз видела, — стала объяснять Оля, — как она плакала. И она тогда разговаривала сама с собой.

— И что она сама себе говорила? — стало интересно мне.

— Ну, я же говорю, что она всех любит. Она говорила — за что ей это? Почему ей так больно, почему она всех любит: и Сережу, и его девушку, и мужа? И так мучается из-за этого. А еще ненавидит их всех из-за этого, потому что мучается из-за них.

Да здесь целая компания сумасшедших, поняла я. В этой квартире можно больницу открывать, уже полностью укомплектованную пациентами.

И тут вдруг у меня появилась жуткая мысль: почему бы у сумасшедшей матери не быть и дочери сумасшедшей, да если она еще в придачу и наркоманка? А не может такого быть, что Оля-то считает себя Олей, а то превращается в Лилит?

— Значит, ты хорошо знаешь Лилит? — спросила я.

— Нет, — ответила Оля.

— Но может быть, ты все-таки знаешь, где ее можно найти?

— Нет. Я уже говорила тебе, что не знаю, — сказала она.

— Но хоть что-то ты о ней знаешь?

— Совсем ничего.

Все понятно.

— Твоя мама говорила, что Сережку могут прятать в каком-то доме, где-то недалеко от Москвы.

— Это Галина говорила? — уточнила Оля, какая именно из ее матерей говорила мне это.

— Да. Ты не знаешь ничего об этом?

— Нет, а ты спроси у нее.

— Уже спрашивала, она не знает, где этот дом. А Мишель не могла знать?

— Может, знала.

— Оль, ты говоришь, у тебя есть ключи от квартиры Мишель. Мы не могли бы с тобой туда съездить?

— Зачем? Мишель ведь уже нет.

— У нее это может быть где-то записано.

— Если хочешь, давай съездим.

* * *

…Мы поднялись на лифте на седьмой этаж, я подошла к двери квартиры, где раньше жила Мишель. Оля захлопнула дверь лифта и подошла ко мне.

Мы некоторое время стояли, смотрели на бумажки с какими-то печатями, они были приклеены к двери и к боковой стойке рамы двери, соединяли их. Это называется, что дверь опломбирована, или опечатана, что правильнее, не знаю, и входить в квартиру нельзя.

Я вставила ключ в замок, открыла его, толкнула двери?

Бумажки порвались. Теперь дверь не была опломбирована, и входить теперь было можно.

Мне нужно было то же самое, что я искала и у Феликса, но сейчас проще, сейчас со мной Оля, которая все здесь, в этой квартире, знает.

— Вот, — сказала Оля, входя в одну из комнат и выдвигая ящик столика с зеркалом, на котором была разложена и расставлена косметика и парфюмерия.

Записных книжек было две, одна совсем маленькая, такая, что умещалась на ладони, вторая побольше.

Я взяла их и стала перелистывать. А Оля продолжала рыться в столе.

— Еще одна была, — сказала она. — У нее была еще одна, электронная записная книжка, только сейчас ее нет.

Меня это расстроило. Но ничего, подумала я, в этих тоже можно что-то найти.

Целый час я просматривала эти две книжки, а Оля искала еще одну — электронную. Она, правда, не целый час искала ее. Скоро ей это надоело, и она сказала, что пойдет на кухню, потому что ей захотелось кофе и она решила сварить его.

Но и сейчас мне повезло не больше, даже меньше, чем с записями Феликса. Обе книжки были полны телефонов, очень много таких, где вместо имени стояли только буквы, инициалы. Был в одной из книжек и номер Сережкиного телефона.

Но одна вещь мне показалась здесь очень интересной — в обеих книжках листки с телефонами людей на букву "Л" были вырваны. Может, по этой же самой причине пропала и электронная книжка?

И еще одна запись меня заинтересовала, потому что она была сделана на последней странице и была какой-то случайной, даже не запись, а всего одно слово: «Бронницы».

Бронницы — это город в Московской области, кажется, по Рязанскому шоссе.

Я положила книжки обратно в стол.

Кто-то вырвал листы с именами на букву "Л", и мне кажется, нетрудно догадаться, кто это сделал. Вот только когда? Если дверь была с этими бумажками, то, значит, сюда никто не входил после милиции. Это могли сделать только перед тем, как я сюда пришла и нашла здесь Олю, которая была в таком состоянии, что ей не до того, чтобы вырывать листки из записных книжек.

Тут мне пришла в голову одна идея. Я снова вынула книжки и открыла сначала на букву "Ж", посмотрела. Никакого Жеки здесь не было, даже обозначенного только одной этой самой буквой. Открыла на букву "В". Здесь были и Вадик, и Владислав, и был один Вениамин. Я взяла телефон и набрала номер этого Вениамина.

— Да. Слушаю, — ответил мужской голос, и, кажется, совсем не тот, который мне был нужен.

На всякий случай я решила уточнить.

— Мне Веня нужен, — сказала я.

— Я слушаю вас.

— Это говорит Маша.

— Маша? Какая? Фролова, это ты? Что у тебя с голосом?

— А что у меня с ним? — удивилась я.

— У тебя теперь сопрано вместо баритона. — И этот Веня расхохотался, радуясь своей шутке.

Я положила трубку. Можно было бы объяснить этому Вениамину, кто он такой, если так шутит с женщинами, но я не захотела тратить на него время.

Больше не было ни одного Вени, но были телефоны просто с инициалами, и если они на странице, где все мужчины начинаются на "В", то среди них вполне мог оказаться и Веня.

Я набрала четвертый такой безымянный номер, и, когда мне ответил мужской голос, я почувствовала холодок в груди. Это был тот самый Веня, который мне и был нужен.

— Это Веня? — спросила я.

— С кем я разговариваю? — спросил он в ответ.

— Меня зовут Маша.

После совсем маленькой паузы, во время которой он, наверное, приходил в себя, он спросил резко:

— Откуда у тебя мой телефон?

— Веня, ты говоришь таким тоном, как будто приказываешь мне ответить.

— Кто тебе дал мой телефон? — снова спросил он и снова так же невежливо.

— Таким тоном с женщинами разговаривают только очень невоспитанные мужчины, особенно если учесть, что женщина сама позвонила ему, первая. Тебе бы сейчас удивиться и радостно сказать, как ты счастлив, что я тебе позвонила, как тебе хочется встретиться со мной, увидеть меня. А ты грубишь вместо этого. Если так будет продолжаться дальше, я положу трубку.

Ему, конечно, очень хотелось узнать, откуда я взяла его телефон и зачем я ему звоню, поэтому его тон немного изменился.

— Так чего ты хочешь? — спросил он.

— Веня, я тебе уже подсказала, а ты еще не догадался?

— Ты хочешь встретиться со мной?

— Лучше давай не так, лучше давай ты мне сам это предложишь. Я все-таки женщина.

— Значит, ты хочешь встретиться? — и в его голосе послышалась злая насмешка.

— Хорошо, я только всего лишь слабая женщина, и я не в силах противиться своим желаниям. Да, Веня, ты победил, я не могу больше бороться с ним, со своим желанием, я хочу встретиться с тобой. Теперь ты доволен? Ты доволен победой над слабой женщиной, ее, можно сказать, а можно и не говорить, унижением?

Я, конечно, была болтлива, но я ведь немного нервничала.

— Хорошо, давай встретимся, — согласился он.

— Наконец-то. Только у меня есть условия.

— Какие у тебя условия?

— Веня, ты о себе говорил, как о человеке неподкупном, благородном, порядочном, в общем, человеке слова и чести.

— Маша, я не привык прощать насмешки.

— А я и не насмехаюсь. Я просто хочу обезопасить, и не столько свою женскую честь, тем более иногда я ей даже готова пожертвовать, конечно, при условии, что мужчина мне нравится. Но сейчас речь не о чести женщины, а о ее жизни. Поэтому никаких насмешек нет.

— И какие условия?

— Какой молодой, красивой, здоровой и веселой я встречусь с тобой, такой я и уеду после этой нашей встречи. Даже последнее — веселой — не обязательно, тем более мне совсем не весело сейчас. Вот такие условия. Обещаешь, что мне не причинишь никакого вреда, даже самого маленького, и, уж конечно, не станешь пытаться меня силой утащить куда-нибудь? Не волнуйся, я не стану просить тебя, чтобы ты меня пожалел, и предлагать деньги за это тоже. Мне нужно с тобой поговорить, а потом можешь ловить меня снова.

Только сначала дашь мне убежать.

— И ты мне поверишь?

— Поверю. И еще — ты будешь один. Потому что слову твоих приятелей я не поверю.

— Не надо играть на самолюбии, я не мальчик.

— Ну так что?

Он задумался, но совсем ненадолго, на две-три секунды.

— Хорошо, тогда будет так: ты Чертаново знаешь?

— Была там как-то.

— Там есть Сумской проезд.

— Дальше.

— Он почти в самом начале Чертановской улицы. Ты поедешь по нему, метров через двести увидишь слева школу, проедешь еще пятьдесят метров и остановишься. Чтобы не ошиблась, еще один ориентир: тоже слева стоят несколько четырнадцатиэтажных башен, остановишься, чуть не доезжая до них.

— Поняла. А ты будешь смотреть из окна, не едет ли за мной эскорт из десятка машин со спецназом.

— Приятно иметь дело с умными женщинами, жаль, редко встречаются. В десять вечера тебя устроит?

— Лучшее время для свидания.

— Только учти, Маша…

— Не надо, — не сдержалась я, перебила его раздраженно. — Это ты пойми и учти, мне наплевать на Феликса, на всех твоих друзей и знакомых, мне нужно найти одного человека, и только из-за одного этого я не стану делать тебе подлости. А что там будет с вами дальше, мне безразлично: пусть каждый из вас получит по мешку золота, и вы всей компанией отправитесь на Багамские острова к попугаям и мартышкам, и там хоть живьем съешьте друг друга, меня все это не волнует.